Первое что делает Агата — бросается к Генри. Как позже она понимает — это было необдуманно, освободившийся демон часто резко сталкивается со своим голодом, и ангелу в это время с ним рядом лучше не находиться, но тем не менее Агата сделала ровно то, что делать не рекомендовалось ни в коем случае. Демон упал с креста не очень удачно — вниз лицом, даже не успев сгруппироваться, и лежит на горячей земле, не шевелясь.

— Ты цел? — Агата хватается за его плечи, пытаясь его приподнять. Генри дергается, приподнимается на руках, садится на колени и хищно уставляется на Агату. Её сердце вдруг испуганно замирает, поневоле вспоминается, что за пять сред, что она сюда приходила, четыре раза он высказывал желание впиться в её сущность своими демоническими клыками.

Генри подается вперед с истинно дьявольской улыбкой на губах. Агата даже не вздрагивает — в конце концов, у неё нет возможности сбежать от исчадия ада. Так хоть все закончится быстро, глядишь, через несколько месяцев она и придет в себя в Лазарете. Когда губы демона вдруг накрывают её собственные, Агата, в уме уже представившая долгие дни в состоянии парализованной демоническим ядом и поврежденной души, ощущает, как звенит в ушах, заглушая даже слабые стоны распятых. Его губы были еще прохладными от выпитой им воды, и он нежно ласкал её губы языком, будто умоляя о взаимности. Агата сама не знает, почему размыкает губы, почему вдруг тянется ему навстречу, запоздало замечая, что под её пальцами его голые плечи, и она стискивает их так, что скорее всего впоследствии у Генри останутся синяки. Поцелуй торопливый, но даже его хватает, чтобы сердце выкрутилось в груди в морской узел. Всего пятнадцать мгновений, пятнадцать оглушительно-громких ударов сердца в груди, пять столкновений двух языков, от которых кровь не только нагревается, но и вскипает пузырьками. А потом Генри отстраняется, ухмыляясь.

— Честно говоря, хотел это сделать с первой встречи, — с покаянным видом сознающегося в убийстве тетушки подростка произносит он, заставляя Агату окончательно растеряться, а затем встает. В его движениях заметна неестественная грация. Агата и раньше замечала подобное у тех редких демонов, что покинули Поле, но у них выражено было меньше, чем у Генри. Он двигается быстрее, чем она, и скорее всего скорость реакции у него тоже повыше. Стоило ему сойти с креста, сделать пару свободных вдохов, как на глазах такая очевидная ранее, предельная истощенность вдруг исчезает. Хотя он по прежнему оставался узкоплечим, но у его тела вдруг появились рельефы, и теперь на них можно было засмотреться. Форма плеч особенно просилась на зарисовку, желательно немедленную. Агата никогда не придавала мужским мускулам какое-то большое значение, но именно сейчас, оглушенная поцелуем, сбитая с толку, запутавшаяся в собственных же чувствах, она понимает, что уже три минуты не может оторвать взгляда от его груди, от черной звезды в трех кольцах, что была нанесена над самым его сердцем. Смотрит, и хочет коснуться его кожи еще раз, провести пальцами по кольцам метки грешника, по тонкому шраму над ней — будто кто-то когда-то полоснул по его коже кинжалом, целясь в сердце, но промазал. От этих мыслей становится сложно дышать, ей с трудом удается оттеснить их на задний план.

Этот район патрулируют с меньшей интенсивностью — здесь никогда не было помилованных, но тем не менее два серафима неподалеку все-таки нашлись. Они приземляются с двух сторон: за спиной Генри и за спиной у Агаты, и стоит одному из них высоким встревоженным голосом потребовать поднять руки — Генри напрягается, будто взведенная пружина, готовая придти в движение, даже зрачки сужаются. И дураку ясно, что на него накатывает удушливая волна страха. Все амнистированные переживают её, после того как они вдруг снова получают освобождение от небесного гнева, да еще и доступ ко всему спектру демонических возможностей, всякий описывает свое самочувствие после того, как крест его отпустил фразой «я боялся, что меня вернут обратно». При том, что все знают о существовании протокола работы с амнистированными. Даже демоны. Спектр эмоций всегда приблизительно одинаков, каково же сейчас Генри, который в курсе, что исчадий ада еще не миловали никогда?

Агата порывисто обнимает его — обхватывает за плечи, шепчет прямо в ухо: «Не бойся».

Эти объятия не были интимными, лишь дружескими, с такой же теплотой Агата обнимала при встрече и Рит, и Джона. Он должен ощутить, что он не один, что есть рядом человек, который точно не хочет для него распятия.

— Попробую, — тихонько выдыхает Генри в ответ, прикрыв глаза, осторожно проведя рукой по её спине.

— Поднимите руки, — снова вскрикивает незнакомый Агате серафим-страж, и в голосе его прорезаются панические нотки. Ему не хочется сцепляться с исчадием ада — даже двое стражей могут и не отбиться, ему не хочется отвечать за ту безмозглую сестру милосердия, что зачем-то оказалась так близко к демону. Генри втягивает носом воздух, явно пытаясь успокоиться, и задирает руки к небу.

— Здравствуй, Рози, — весело сказал страж-серафим Найджел Честер, подходя к Агате со спины, — значит, сбежала от нас в Лазарет?

Агата, обернувшаяся к Найджелу, виновато улыбается. Он вообще для многих свойский парень, знает всех в своем подразделении и многих за его пределами, практически каждому своему знакомому присваивает отдельное прозвище, очень многие считают другом этого широкоплечего лохматого разгильдяя, который талантливее всех на свете умел опаздывать. Во владении святым словом Найджелу нет равных, ему даже рекомендовали работу в паладинах, но Найджелу не нравится человеческий мир. В нем, по его мнению, слишком много искушений.

— У меня не срослось…

— Ой не объясняй, — Найджел весело подмигивает, и у Агаты в груди шевелится подозрение, что он видел поцелуй, и даже молитву — щеки, разумеется, сразу же начинают пылать. Хотя вообще это исключено. Патрулирование ведется с такой высоты, где распятые видятся если и не как божьи коровки, то как майские жуки — точно, вызов на приземление поступает через знаки на запястье и уже после освобождения демона от оков, так что заметить он ничего не мог. Если не пролетал тут рядом, разумеется.

— Свяжете? — демон поднимает руку, оглядывая её — на запястье красуется грубая широкая темная полоса оставшаяся от оков.

— По регламенту ты должен идти сам, — Найджел натягивает на лицо суровую мину, но она слетает уже через несколько секунд. Он редко бывает серьезен.

Для того, чтобы выбраться вместе с демоном с полей распятий, обычно не уходит много времени. Во многом это происходило из-за того, что амнистированные сплошь и рядом освобождались по окраинам, там, где было рукой подать до ангельского кордона, на котором сдавали жетоны перехода. Делается это для предотвращения побегов, все-таки не так уж сложно неокованной ладонью поймать болтающийся на запястье сестры милосердия жетон.

Но сейчас… Как Генри некогда очень веско заметил, Холм Исчадий — огромный, покатый, находился в самом центре Горящих Полей. Агата редко тратит на путь от кордона до холма меньше двух часов, и это она преодолевает большую часть дистанции при помощи крыльев, не ног. Пешком же — а с демоном предполагается идти именно пешком — путь вполне мог занять всю ночь и даже некоторую часть утра.

И Агата в общем и целом была настроена выдержать дорогу, но…

Странная слабость наваливается на неё уже после третьего шага. Вот просто — мышцы слабеют, наливаются тяжестью все сильнее с каждой секундой. После десятого шага — в глазах мутнеет уже невыносимо, подкашиваются ноги. Однако упасть кульком на землю не получилось, Генри, идущий чуть впереди, вдруг резко разворачивается, одним прыжком преодолевает разделяющее их расстояние и перехватывает под колени и плечи. Агату первый раз (как в жизни смертной, так и после неё) подняли на руки. Она и так-то реагировала медленней, чем он, а сейчас, чтобы сконцентрироваться на его лице, приходится приложить какие-то совсем неадекватные усилия.

— Она не дойдет пешком, — спокойно говорит Генри, бесстрастно, лишь только констатируя факт.

— Может, я возьму мисс и долечу с ней до кордона? — неуверенно предлагает спутник Найджела.

— Сопровождающих должно быть двое, по регламенту, — возражает тот, — в его случае вообще бы лучше четверых, но нету у нас четверых сейчас стражей близко.

— Я донесу, не переживайте, — Генри неотрывно глядит прямо в глаза Агате, а та с каждой секундой заливается краской все сильнее. Это было слишком, она не желает сейчас быть слабой, и уж точно смертельно боится находиться так близко к нему — после всего-то того вихря суетных чувств, что он ей устроил. Но сил едва хватает, чтобы прямо держать голову, не то чтобы встать на ноги или даже высказать внятное возражение.

— Может, лучше я? — растерянно предлагает Найджел, а Генри ухмыляется.

— Кто первым поймал леди, тому её и обнимать, — с искренним весельем замечает он, — и потом… Я объективно сильнее, если я захочу сожрать девушку, я её сожру, нейтрализовав вас, а вы лишь потеряете мобильность, если будете её нести.

Он говорит веско и убедительно, но Найджел все равно не успокаивается на этом.

— Рози, ты-то что думаешь? — осторожно спрашивает он.

— Ничего, — выдыхает Агата, — я сейчас согласна на все, даже если меня сам сатана понесет.

— Как будто я ему позволю тебя у меня забрать, — шепчет ей Генри, едва слышно, но так, что вся кожа покрывается мурашками, и жар начинает разливаться уже по всему тело. Её слова сошли за согласие, хотя она уже о них жалеет, но по-прежнему не находит сил как для самостоятельного пути, так и для толкового возражения.

— Попробуй уснуть, — шепотом советует демон, и ей мерещится в его голосе сочувствие, — должно помочь, наверное.

Сначала Агата предполагает, что не сможет последовать его совету — ей кажется, что мысли, странные, несвязные мысли просто не дадут ей даже смежить век, но голова как будто сама опускается на его плечо, глаза закрываются, не желая рассматривать узоры черного клейма на его обнаженной груди, что оказывается вдруг так близко, и густой тяжелый сон накрывает Агату. Один раз она приходит в себя — во время краткого привала, в эту минуту она лежит — одной половиной тела на сухом песке Полей, другой — на коленях Генри. И он молчит, просто глядя в практически белое небо, но его горячие пальцы сжимают её ладонь, выписывают на ней таинственные узоры.

Агате не хочется шевелиться, вырывать руку из его хватки, а он никак не реагирует на её пробуждение, поэтому она закрывает глаза и забывается снова.