Капитан де Грамон, названный позже «королем французских корсаров», был еще далеко от зенита своей славы, когда, преследуемый испанцами, скрылся вместе со своими людьми в пещере Кесада — дыре, наполовину полной водой, находящейся на укромном островке крайнего ряда Карибов.

Вход самой пещеры оброс задремавшими папоротниками и бузиной, около которых оводы осуществляли свою обычную послеобеденную прогулку. Кесада давно уже разносил зловещую славу таинственности. Проходящие близко крестились и избегали ее, потому что ее легенда предрекала смерть каждому посетителю, присутствие духов, спрятавшихся в известняковом мраке, и разные другие ужасы. Нередко случалось кому-то найти обезглавленный скелет около входа или подвешенный ржавый крюк, тогда слухи и вымыслы разносились над морем с новой силой. Страх усиливался и следующим многозначительным фактом — островная группа насчитывала тринадцать мелких надводных выступов, которые в плохую погоду прилив заливал в результате повышения уровня моря. Островок с пещерой Кесада, в свою очередь, имел тринадцать позеленевших рифов и вынуждал, по полному праву, собиравшихся издалека пассажиров кораблей произносить шепотом заколдованные слова мага Калиостро: «13 — проклятое число!» Для де Грамона пещера являлась спасительным входом, связанным с неизвестностью. Но капитан, с тех пор как себя помнил, всегда молился Люциферу, а не Богу, и это делало его спокойным, в отличие от его суеверных спутников, тех самых, которые шли на верную смерть, бросаясь на абордаж, смеясь невоздержанно и богохульно.

Как и следовало ожидать, флибустьеры быстро потеряли ориентацию в холодном мраке. Франциск, прозванный Шигизола из-за отсутствия носа, первым заметил свет, и промокшие люди де Грамона потащились вперед. В маленькой нише, выдолбленной неизвестно кем высоко над водой, расположился золотой череп, под которым торчали две совсем миниатюрные инкрустированные ножки. Увидев его, де Грамон подумал: «Явно, что ольмеки оставили и здесь свое мастерство!» Шигизола забрался вверх и взял статуэтку. Забыв об опасности, притаившейся снаружи, флибустьеры собрались возле неожиданной находки.

Эфирные веки золотой головы медленно разлепились, открывая под собой глаза, сработанные из красного карнеола, а их зеницы были из оникса. Потом присутствующие услышали хриплый голос черепа:

— Те ушли. Можете вернуться туда, откуда вы пришли.

Чьи-то дрожащие руки выронили голову, и она упала, покатилась к соленой воде. Все разбежались. Де Грамон вскочил, как древнегреческий атлет, и сжал необыкновенное золотое существо, за миг до того как оно окунулось в территорию морских духов.

Голова поперхнулась, выплюнула водичку сквозь свои редкие зубы и сказала:

— Ты не испугался! Ты мне нравишься…

Люди де Грамона начали осторожно возвращаться. Ле Буш, называемый Правой рукой короля, склонился и пробормотал:

— Давайте его выбросим! Посмотрите, как светят его глазища!

— Глупости! Он золотой! — сказал другой.

— Но оно разговаривает! Выкиньте его и давайте сматывать удочки! Я предпочитаю, чтобы нас схватили эти в пелеринах, чем слушать этого уродца…

Де Грамон сделал им знак замолчать и спросил говорящего идола:

— Кто ты такой?

— Не спрашивай. Нет смысла… — ответило существо. Его голос вытекал из потустороннего, там, где реальное кончается и начинается бесконечность.

— Вернуть… тебя… на твое место? — спросил флибустьер, кусая нервно губы.

— Зачем? Там холодно… я могу простыть, — пробормотал череп.

— Неужели? — удивился де Грамон.

— Давайте его разберем на части! — настаивал Ле Буш.

— Замолчите! — осадил его капитан.

Наступила тридцатисекундная пауза. Откуда-то доносился грохот водопада.

— Прикажи другим выйти наружу, — предложил идол. Он не двигал губами. Не мог даже улыбнуться. Из каких бездонных глубин долетал этот хриплый голос?

— Выйдите! — согласился неожиданно де Грамон.

— А… те, что снаружи?

— Я же вам сказал, их нет уже. Они сбежали, не хотят иметь дела с моей пещерой, — заявил золотой демон.

Де Грамон бросил взор на своих людей, которые бегом удалялись.

— Они найдут дорогу, не беспокойся, — сказала голова и зажмурила свой правый глаз. — Смотри на меня, де Грамон, на меня. Тебе неудобно? На тебя снизошла баснословная удача. Не веришь? Давай попробуем.

— Как? — удивился француз.

— Очень просто, друг мой, — застучало бесцеремонно зубами странное существо. — Ты должен знать, что все, что я тебе посоветую, будет самым правильным действием, которое ты можешь предпринять, для того чтобы преодолеть опасности Случая. Кто бы не желал руководить своей окаянной судьбой?

— Ты искусителен, — облизал пересохшие губы де Грамон. — Впервые вижу подобное чудови… я хотел сказать — такое чудо. Допустим, что ты прав, проверим. Но я предполагаю, что и ты поставишь мне какое-то условие?

— Никакое. Но все же я тебя предупреждаю — твой первый отказ послушать меня повлечет за собой мое вечное молчание.

— И больше ничего другого?

— Ничего, — повторил как эхо золотой демон.

Де Грамон отрывисто выпрямился, засунул существо под свой марокеновый шарф и пошел вперед. Чья-то невидимая рука показывала ему направление к выходу.

* * *

За три года «Портар» превратился в самое нашумевшее страшилище, пересекающее Карибы. «Портар» сводил с ума как хотел своих преследователей. С каждым прошедшим днем становился все более наглым и дерзким. Завидя его, испанцы распускали всевозможные веера, которые человеческая история сотворила, и исчезали как дым. Вице-губернаторы островов строили планы, содержание которых де Грамон знал до того, как новая адская идея об его поимке приходила в их практические головы.

Имя де Грамон иностранцы переводили как «Бегом отсюда!». Нападательные акции, которые до того не пришли бы ни в чей ум и для которых не было бы достаточно ничьей наглости, включительно и деграмоновской, сейчас кошмарный «Портар» превращал в увеселительные вечеринки со взрывами бомб.

В конце третьего года произошло невероятное: «Портар» и «Озарение», другой основной корабль Грамона, разбили в пух и прах недалеко от Капо дель Тиброна одну из самых солидных испанских эскадр, которые Новый мир когда-либо встречал. На сигнал «Сдавайся!» француз ответил: «А не пошли бы вы…» — и т. д. «Портар» в сию минуту провел самый безумный судовой маневр, известный европейской маринистике, и вывел из строя половину нападавших, превращая их скороходные суда из тикового дерева, вместе с флагманом, в сборище зажженных скелетов, испускавших дым в великолепное ночное небо.

После последнего дележа добычи флибустьеры натолкнулись на чудноватые корабельные останки. Они носились по волнам вместе с несколькими зараженными чумой кораблекрушенцами, и никто не мог знать этот, невидимый на первый взгляд, факт, но «Портар» заботливо прошел мимо них, вопреки воплям и нытью несчастных. Один человек все равно смог предвидеть капкан Судьбы, и этим человеком был де Грамон, которого его собственные люди называли почтительно «Генералом», с чьим присутствием морской мир должен был считаться. Французская корона не менее своих соперников была озабочена его деяниями. Она дала капитану каперское письмо и сейчас была озабочена тем, как освободится от его кровавых вакханалий и грабежей, которые он ей устраивал и которые прилипали как пощечины к ее пречестной репутации.

Нечто более: используя имя де Грамона, свои таланты начали проявлять и ряд мелких мошенников и грабителей, которые считали, что дождались своего звездного часа.

Уверившись окончательно в неуловимости своего межокеанского рыцаря, французская корона назначила его губернатором Северной Испаньеллы. Она хотела превратить его в домашнюю курицу и одновременно с этим освободиться от его мореплавательских капризов. Правительство надеялось, что, подобно доброму старому Моргану, и Генерал устремится набивать сундуки блаженными дублонами, превращаясь в ревностного гонителя своих вчерашних собратьев.

Де Грамон повысил шуточное наименование «джентльмены удачи», превращая его в правило. Его люди боялись, что он доведет его до конца, считаясь с желаниями своего народа, то есть того, кто представлял народ, Его Королевского Величества Людовика XIV. Реализация желаний народных в своем чистом виде походила на бездарно скованные виселицы, скрипящие под тяжестью чьего-то расплывшегося трупа.

Так начали зарождаться и первые бунтовские элементы на «Портаре». Они появились быстро и еще быстрее возросли численно, особенно после того как де Грамон добавил внушительное «губернатор» перед своим всеизвестным именем. Когда в середине октября 1686 года «Портар» покинул остров Тортуга и отправился к Порт-о-Пренсу, где де Грамон должен был взять на себя управленческие функции, возражения экипажа вспыхнули с полной силой. Эти возражения затрагивали всевозможные вопросы — от исконного флибустьерского стремления к перераспределению награбленного до деликатной темы о каком-то таинственном советнике, с которым капитан вроде бы общался и которого некоторые личности хотели заполучить и если этого не смогут, то хотя бы его уничтожить, чтобы не привлечь на свою голову неприятности.

Никто не знал об условиях договора между новоиспеченным губернатором и его золотым типиком, договора, заключенного несколько лет тому назад в одном холодном, неприветливом месте, окутанном мглой и фатальным количеством зеленых рифов. Большинство из тех, кто видел опутанного слухами и догадками советника, уже не числились в составе увеличивающегося судового стада. Другая половина, во главе с Шигизолой, умела держать язык за зубами, ясно сознавая, что данное положение зубного аппарата в состоянии сохранить их незначительную на вид, но хитрую и предприимчивую жизнь.

Но бунт все равно разразился, и тогда, когда до прибытия «Портара» в Порт-о-Пренс оставалось точно двенадцать часов. Именно такие промежутки времени история называет «ночами заклятия». Де Грамон был разбужен шумным стуком. Какой-то дурак грубо колотил в дверь через неравные интервалы. Генерал вскочил спросонья в надвинутой на темя ночной шапочке, схватил два пистолета с проверенным действием и устремился открыть дверь. Потом догадался о предупреждении своего шкафа, пошел и открыл его.

Золотой демон поднял лениво веки.

— Бунт начинается, да? Не бойся — тот, кто рвется снаружи, — это Франциск. Он тебе достаточно верен, раз пришел тебя предупредить.

— Ты мне посоветовал принять этот губернаторский пост! — сказал, задыхаясь, Грамон.

— Да, — устало зажмурил свои глаза человечек с несоразмерно большой головой и неразвитыми ножками. — Стать губернатором острова было самым разумным решением. Подобная должность обеспечивает спокойствие и здоровую пищу, я ведь прав? Или ты считаешь, что было бы приятнее в старости бегать в халате, крутить кривой саблей и кричать своим храбрецам: «Орлы мои, за мной, я неубиваемый!» Солгал ли я тебе когда-либо за время нашего трехлетнего взаимопонимания, м-м?

— Все так, как ты мне говорил, но бунт, бунт? — заупрямился де Грамон.

Блестяще-желтый советник начал объяснять невозмутимо:

— Бунт является совсем естественной реакцией на твое поведение. Не удивляйся — явно то, что хорошо для тебя, не так хорошо для других. Иди и убей Ле Буша — не прерывай меня, я знаю, что он твой друг, но он стоит в основе заговора.

Тут голова на миг замолчала и посмотрела испытующе на непонимающую физиономию капитана вертикальными зеницами из черного оникса. Но это действительно продолжилось одно мгновение, после демон продолжил:

— Если ты хочешь спастись от виселицы на своем собственном корабле, вместо того чтобы сидеть уныло в своем кресле, вслушайся внимательно в мои советы, как и прежде. Я тебе сказал — со мной ты всегда примешь самое подходящее в случае решение — то, которое является самым благоприятным для тебя. И иди открой, Боже, почему ты все еще ждешь?

«Боже? — промелькнуло в уме де Грамона. — Кто твой бог, коротышка?» Он засунул золотую голову в карман своей верхней одежды и пошел открыть. У порога, как предсказал демон, стоял Шигизола.

— Быстро, давай, быстро! Наверху — бунт!

Вот кто оказался самым верным, настоящей правой рукой. На какое спасение он рассчитывал в этом хаосе? Или подозревал о силе Демона? Это осталось неизвестным для хронистов.

На ступеньки выскочил Ле Буш, полуголый, размахивающий коротким мечом с чашечковидной гардой. Грамон выстрелил в него и повалил его. Тот простонал:

— Господи… какой выстрел… Я не хотел… Вспыхнул б…

Тень сомнения прокралась в мозг Грамона, какое-то «почему?» закрутилось там, но он его прогнал. Демон не лгал; советы, которые он давал, всегда указывали на точное действие. Они были проверены временем. Вот и сейчас… даже и не будучи предводителем бунта, Ле Буш мог бы споткнутся и пронзить нечаянно своего дорогого главаря.

— Отлично! — прорычал из кармана Демон. — Ты его убил, верно? Точно так! Успокойся и не спеши. Бери пример с меня, я никогда не спешу…

— Что мне делать? — лихорадочно растряс его де Грамон.

— Прыгай за борт, у тебя все еще есть шанс!

Франциск, называемый Шигизола, слушал ошеломленный этот невероятный диалог, который по логике материального мира должен был быть совсем невозможным. Он даже поднял зажженный фонарь, чтобы увериться, что ему это не снится.

Мрак ночи над ними уже растаял — одна обыкновенная ночь на корабле конца XVII века, в океане, почти лишенном волнения, предрасполагающего к морской болезни.

Де Грамон разбежался, чтобы переброситься через релинг, но внезапно остановился.

— Зачем мне прыгать? Сейчас — ночью… Может быть…

— Не может! — отсекла золотая голова. — Какой-то идиот пробрался в складское помещение с факелами в руках и сейчас, склонившись над мешком с порохом, ломает себе голову над тем, что там в мешке.

Как всегда, Демон предчувствовал безошибочно единственный уместный выход для спасения шкуры. Де Грамон перекинулся через перила и бухнулся в пену темно-синей бездны. Поплыл энергично. Плыл и плыл в забвении…

За его спиной «Портар» взорвался, вода забурлила и заклокотала в корабельном трюме. Гыл-гыл-гыл…

Грамон вдруг почувствовал, что он один в океане. «Ты не один!» — прошептал ему тихий голос.

Он дотронулся до своей одежды, стуча от холода зубами. Череп Демона, или скорее — весь Демон, — исчез.

— Эй, где ты? — закричал Грамон как безумный.

— Я здесь, не кричи! — приструнил его Демон, который, выпав из кармана, погружался вниз. — Ты плаваешь медленно как лягушка, я должен тебе сказать, что Ле Буш не был предводителем бунта, а…

Грамон не услышал конец его слов, потому что увидел акулу. Это была большая, белая, хорошо упитанная акула.

— Демон! — закричал он, захлебываясь ужасом. — Скажи мне самое разумное возможное решение!

— Поверни обратно и плыви! — посоветовал ему отвечающий, который продолжал тонуть. Его слова долетали едва-едва.

— Она меня схватит! — размахивал бешено руками и ногами де Грамон.

— Это так, — ответила ему из небытия золотая голова. — Вот мы и пришли к той ситуации, когда не может помочь и самое правильное решение в мире. Один совет, если хочешь прожить дольше, не прекращай плыть! Ты слышишь меня?

Грамон бросил беглый взгляд назад. Зубы акулы были изрядно оскалены и блестели. Хорошие, крупные зубы, какие имеет в соответствии со своими природными нуждами каждый проголодавшийся хищник.

* * *

На портовом причале Порт-о-Пренс гудел народ, собравшийся поприветствовать нового губернатора де Грамона. Когда-то — давно, очень давно, — здесь воздвигались храмы дикарей. На их останках раса победителей построила эту чудесную пристань с запахом водорослей и рыбы, которой сегодняшние местные жители питались.

Постепенно жара усилилась, стала невыносимой. Поникли даже крупные листья на лиловеющем небесном фоне. Гомон стих. Встречающие ждали, наряженные в свои единственные праздничные одежды, и повторяли вслух слова, которые должны были прокричать: «Да здравствует королевский губернатор! Слава!»

Они простояли три часа и разошлись. С тем же успехом они могли бы прождать в забытье три дня, три месяца или триста лет. Никто из них не заметил, как недалеко от причала волны плавно вытолкнули в мелкие зерна серого песка маленького идола, желтого цвета. Статуэтку, может быть, или голову фигуры.

Сначала она торчала, воткнутая, вверх тормашками, с миниатюрными смешными ножками, торчащими вверх. Немного позже идол плавно обернулся, поднялся на ноги и отправился к самой близкой пещере. Он был слишком мелким или, может быть, жители города, смотрящие с крепостных стен и собравшиеся на причале, были слишком заняты — они так и не смогли его увидеть, хотя он все еще находился в их поле зрения.

В конце концов, идол уменьшился, удалился и исчез. За миг до того, как свернуть по пляжной косе, он посмотрел вверх, рассмотрел экзотический горизонт, который образовывали устремившиеся высоко вверх пальмы и жаркое солнце, расположившееся над ними, после чего вздохнул:

— Ох! Клянусь твоей бородой, Кецалькоатль, и твоей, Уицилопочтли, и в этот раз мы обманули христиан!

Потом снова зашагал вперед и потерялся совсем за бескрайней песчаной линией.