Серая птица перелетела с эвкалипта на окно. Склонив головку набок, она уставилась на Крошку маму, занятую приготовлением завтрака, и, чтобы обратить на себя внимание, мелодично защебетала.

— Сказано тебе, Джо, что еще рано, — заворчала на него Крошка мама. — Бадж не скоро вернется из лагеря. Потерпи.

Не успела она договорить, как за окном раздался какой-то шум, потом тяжелая дверь распахнулась, и появился на пороге Бадж.

— Здравствуй, сынок! Рано ты сегодня! А я только что говорила Джо Уитти, что ты придешь не раньше, чем приготовишь завтрак тем двум янки… Но Джо не верил. Достань-ка себе из шкафа тарелку и садись!

— Они еще спят, — сказал Бадж рассеянно. — Я развел для них костер и повесил над огнем котелок с водой.

— Ну, чего же ты стоишь? Садись за стол и ешь.

Но Баджу, должно быть, кусок не шел в горло. Раскрошив свою лепешку, он отдал ее Джо и стоя выпил кружку чая. Мать, видя, как беспокойно он топчется у камина, внимательно поглядела на него и спросила:

— А ты здоров ли, сынок? Или, может, что-нибудь неладно?

— Нет, все в порядке, Крошка мама, просто мне не хочется есть, спасибо.

— Знаю почему! — Встревоженное лицо матери прояснилось. — Ты там наедаешься консервов, — бог знает из чего они сделаны! Хорошо, что послезавтра все это кончится, ты вернешься домой и опять начнешь есть здоровую пищу.

— Консервы — вкусная штука, — возразил Бадж вяло, без особого воодушевления.

Он пошел на огород нарвать гороху, потом принес дров — словом, занялся своими обычными утренними делами. Когда он покончил с ними и вернулся в комнату, Крошка мама стояла у стола и укладывала еду в сумку. Он заметил, что на ней свежевыстиранная желтая блузка и парадные туфли.

— Вот что, сынок, — сказала она вдруг, — ты не пойдешь с этими янки навстречу дяде Линку. Пойду я — мне нужно потолковать с ним. А ты сиди дома и не забудь подбросить Бауре ботвы. Если в дороге будет какая-нибудь задержка и мы вернемся поздно, тебе, конечно, придется самому подоить Бауру. Больше делать ничего не нужно. Когда услышишь, что мы идем, можешь встретить нас наверху, у Зигзага.

Крошка мама помолчала, ожидая протестов, но их не последовало. Бадж с облегчением услышал, что теперь ему по крайней мере не придется целый день идти вместе с Рассом и Доком, отвечать на их расспросы и выслушивать планы поисков тигра.

Крошка мама была несколько удивлена. Разве мальчик не догадывается, что, по всей вероятности, сегодня вернется Игги? Не так уж он глуп. Но, конечно, хорошо, что он не артачится. Она предпочла бы остаться дома и готовить грандиозный горячий ужин, вместо того чтобы идти навстречу Дэйву и успокаивать его, если он будет недоволен вторжением в долину незваных гостей.

Бадж проводил ее до вершины Трех кулаков. Там на упавшем дереве сидели Расс и Док, ожидая его.

— Так вы тоже идете с нами, тетя? — спросил Расс, вскочив, и попытался взять у Крошки мамы ее ношу.

— Не «тоже», а «вместо» Баджа, — ответила она, с улыбкой покачав головой и не отдавая ему сумки. — А Бадж, как пай-мальчик, будет присматривать за домом и старушкой Баурой.

— Очень жаль, что он не идет с нами, — сказал Расс с разочарованием. И, когда Бадж ушел, весело помахав всем на прощанье, Расс долго еще стоял и глядел ему вслед, словно втайне надеясь, что он вернется.

— Ему не мешает передохнуть денек, — сказала Крошка мама. — За последнее время он очень много ходил, а ведь он еще маленький.

— Но ведь он паренек крепкий, и, в общем, котелок у него варит.

— Вы, вероятно, не понимаете его жаргона, миссис Лоренни? — вмешался Док. Глаза его улыбались за стеклами. — Расс говорит, что у вас сынишка славный и очень неглупый… А от себя прибавлю, что мы очень довольны его помощью — он был нам весьма полезен эти дни.

Вряд ли Баджу были бы интересны комплименты. Больше всего ему хотелось побыть одному, и теперь, когда это удалось, он мог спокойно обдумать трудное положение, в котором очутился.

Ночью его мучили страшные сны, ему являлся старик Гарри, высокий, как дерево, с горящими, словно угли, глазами. Он в бешенстве скрежетал зубами и указывал на силок, в который Бадж поймал кролика. Кролик лежал в силке мертвый. И вдруг оказалось, что это вовсе не кролик, а последний в мире тасманский тигр и это он, Бадж, погубил его.

Бадж проснулся от лунного света, охваченный ужасом. Слишком перепуганный, чтобы уснуть, он пролежал много мучительных часов до рассвета. В эти ночные часы человек всегда особенно остро сознает, как слаб и мал он в великой системе мироздания.

Даже утром обрывки этого страшного сна вспоминались Баджу и мешали трезво поразмыслить. Он говорил себе, что свалял дурака, ему не следовало упоминать о тигре. Но слово — не воробей, вылетит — не поймаешь.

«Не поймаешь, не поймаешь!» — резко прокричала стайка черных какаду, пролетая мимо. Усевшись на дереве, они продолжали терзать Баджа насмешливыми хриплыми криками, в которых ему слышалось: «Все пропало! Пропало!..»

Бадж всю дорогу до самого дома бежал, спасаясь от их криков и от собственных мыслей. Он задал корм старой Бау-ре, налил молока своим любимым ящерицам, сделал все, что нужно было по хозяйству. Потом сел на веранде и, луща горох, прислушивался, не донесутся ли какие-нибудь звуки со стороны Трех кулаков. Но там уже снова воцарилась тишина, и ничто больше не отвлекало Баджа, кроме стука горошин, падавших на дно кастрюли. Это было хуже всего: он остался наедине со своими мыслями.

Да, нехорошо он поступил по отношению к старому Гарри. Но, как говорит Крошка мама, ложь ложью не исправишь. Значит, не надо обманывать Расса и Дока, врать, будто он забыл то место, где видел тигра, или притворяться больным.

«Нет, — думал Бадж. — Я должен отвести их туда. Заставлю их идти как можно тише, чтобы не услышал Гарри… Да, но если они подкрадутся туда очень тихо, то могут и в самом деле увидеть тигра! А если папа это узнает…»

Мысли метались, не принося никакого утешения. Бадж встал, проверил, не погас ли огонь в камине, ссыпал в мешок гороховые стручки и пошел искать Наррапса. Глядя, как пони уписывает стручки, он на время забыл свои тревоги и даже, за компанию, сам погрыз немного. Но скоро его усталый мозг вернулся все к той же мысли, которая ковырялась в нем, как игла в ветхой одежде.

— Понимаешь, Наррапс, — объяснял он своему другу, гладя его длинную гриву, — я не хочу вести их туда хотя бы за аппарат, который стоит уйму денег. Мы там наверняка наткнемся на старого Гарри. Если б я мог их одурачить, сделать так, чтобы тигра они не увидели и все-таки уехали довольные…

Тут голос Баджа замер, а ум его заработал лихорадочно, неслись скачками. Есть! Его вдруг озарило, как луч солнечного света озаряет зеленую листву, Теперь он знал, что делать!

— Пошли, Наррапс! — крикнул он громко, и голос его даже срывался от радостного волнения. — Будет тебе есть, обжора! Сходим в конюшню за твоей уздой — нам надо ехать к аркам, чтобы повидать старика Гарри.

Подложив вместо седла пустой мешок из-под гороха, Бадж сел на пони и поскакал на запад. Его твердые коленки крепко сжимали бока Наррапса, худые ноги колотили пони по брюху, и он промчался мимо лагеря, во весь голос распевая:

Когда он излил в песне свое облегчение и радость, то стал просто орать, вызывая слабое эхо с утесов. Горланил и ругательски ругал трех старых какаду, а те неодобрительно топорщили высокие желтые хохолки и отвечали хриплыми криками.