Они шли через унылый луг, поросший осокой. Осока растет островками на расстоянии шага один от другого, а между островками земля болотистая, и потому Баджу и Крошке маме приходилось передвигаться прыжками. От этой скачки на солнцепеке им скоро стало жарко, они устали, а осоке, казалось, не будет конца.

— Давай сделаем передышку, сынок, — сказала запыхавшаяся мать, догнав Баджа на большом островке. — Смотри-ка, что это тебе напоминает?

Она дотронулась до черного кружка на конце тонкого стебля.

— Напоминает… Вот это? Ага, ты говоришь про стишки, что сочинила наша Игги?

— Нет, ты посмотри, что у меня в руке.

— По-моему, это похоже на кусочек проволоки и пуговицу с папиных штанов.

— А ты помнишь эти дурацкие стишки из книжки, которую Ланс привез, про «Большую Шишку с пуговкою на макушке»? Вот она, эта пуговка!

— Ах, да, да! Ты прочитай мне эти стишки, пока мы будем прыгать.

И они опять двинулись вперед, читая нараспев, в такт прыжкам, все, что запомнили из этих детских стишков: «На огород пошла она… собирать капусту… чтоб испечь из нее яблочный пирог… А большущая медведица, проходя по улице, заглянула в лавку: „Как? У вас нет мыла?“» Отец увидел их издали — прыгают, точь-в-точь как кенгуру с детенышем! Он отложил топор и стал вслушиваться: что это они распевают? Слова были довольно отчетливо слышны в неподвижном воздухе. Отец сложил ладони рупором и прокричал:

— Что за чепуху вы поете? Уж не сошли ли вы оба с ума?

А Бадж, очень довольный возможностью озадачить отца, продолжал выпевать последние строки:

И… и…

подхватила Крошка мама, изображавшая хор.

— Свихнулись, право слово, свихнулись! — воскликнул отец, отворачиваясь, чтобы скрыть улыбку. Он подвесил над костром котелок и, подождав, пока они ступили на твердую землю, спросил, что случилось, зачем они пришли.

— Ничего не случилось, — ответила мать, хитро поглядывая на него. — Просто Бадж хочет исследовать те места, где он еще никогда не бывал. Сначала поедим, а там ему можно будет одному пойти вон туда, да, отец? — Она указала на небольшую долину внизу, густо заросшую зеленью.

Отец подумал.

— Ну что ж, если он не заблудится и будет остерегаться змей, пусть идет, — сказал он наконец. — Видишь ли, сынок, я сам ни разу там не бывал. Знаю, что где-то внизу есть ручей или речка, но все равно в лесу легко заблудиться. Ты хорошенько ко всему приглядывайся, запоминай всякие приметы, прежде чем идти дальше. На обратном пути ищи свои следы, а не найдешь — не беда, головы не теряй. Влезь на дерево и высматривай дым моего костра. Да не ходи долго — мне понадобится твоя помощь. Я срубил тут молодые деревца для нового забора, так надо ободрать с них кору.

Когда Бадж скрылся в зеленой глубине зарослей, мать все объяснила отцу. А он слушал, подбрасывая в костер листья эвкалипта, чтобы было побольше дыма. Потом сказал, качая головой:

— Пожалуй, Игги и Ланс не так уж неправы. Бадж ведет себя как дурачок. Если он так обожает Игги, что же будет, когда он уедет учиться?

— А разве Игги не будет там с ним? Неужели, Дэйв, ты согласен, чтобы она бросила школу? Я-то думала, мы оставим ее здесь только на несколько недель, до нового учебного года, чтобы она не так скучала по дому и Лансу. А ты…

— Нет, нет, она должна доучиться. Я ей это уже сказал. Довезу ее до Проволоки, а Линк знает, что надо приехать за ней перед началом занятий. Она уедет через неделю после Ланса. Наша Игги умница, она не стала со мной спорить.

— Последнее время она сама не своя, — сказала мать. — Я не узнаю прежней Игги. Вечно сидит и вяжет!.. И почему они не взяли Баджа с собой? Он может пройти вдвое больше, чем любой мальчик его возраста, и ему так хотелось увидеть вблизи арки!

— Ну, старшим неинтересно всегда таскать за собой малыша. Ланс теперь занят поисками разных металлов, говорит, что это нужно ему для школы. Он хочет, кажется, обследовать всю округу. В его годы и я этим увлекался. Да и Джордж тоже. А ты заметила, женушка, как Ланс стал похож на Джорджа?

— Но я никогда не видела Джорджа — он же уехал в Америку!

— И то верно. Так вот, понимаешь, Джордж был парень с мозгом, и Ланс такой же. Да, Джордж был голова! В один прекрасный день, в разгар жатвы — у нас была тогда ферма в Озе, — он взбунтовался против отца и помчался вместе с другими в Эдемсфилд — там в ту пору нашли осмий и иридий. Что ж, дело оказалось выгодным. А когда отец не пустил его обратно на ферму, Джордж продал свою заявку и отправился в Сидней учиться горному делу. Он говорил, что лучше быть богатым владельцем рудников, чем бедным разведчиком. Да, — заключил Дэйв со спокойной гордостью, — он пошел в гору. Шутка сказать — два собственных автомобиля.

— И, наверно, один для сына? Я слышала, что в Америке мальчики рано начинают…

— Рассел уже не маленький, он старше Ланса. Может, у него самого уже есть два автомобиля, кто его знает. — Дэйв поднял топор и заботливо проверил пальцем лезвие. — Джорджу, конечно, повезло, но он дорого заплатил за это счастье.

— Вот как? — Крошка мама сидела на солнышке, прислонившись спиной к срубленному стволу, и, разморенная теплом, уже клевала носом. — А ты мне этого никогда не рассказывал. Сколько же он заплатил за свою должность?

— В определенном смысле — недешево, — пояснил Дэйв серьезно. — Видишь ли, он не мог бы жить в Америке, не став американским подданным. Конечно, это нехорошо, нечестно заставлять человека отрекаться от своей родины, которая дала ему образование и вывела его в люди. Даже за двадцать автомобилей я не пошел бы на это.

— Значит, ему не следовало соглашаться, Дэйв?

— Он был уже у них в руках, потому что прочно увяз в деле и оно ему было по душе. Ну, да не наша это забота. — Дэйв, сдвинув шляпу на затылок, почесал голову и с усмешкой посмотрел на жену. — Я никогда не давал Джорджу понять, что не одобряю его поступка. Никогда не говорил ему этого прямо.

— А почему же? Не в твоем обычае так поступать, Дэйви! — поддразнила его жена.

— А потому, что он ведь с тех пор и не приезжал в Австралию. Только из его поздравительной открытки на рождество я узнал, что он стал янки. Ну, и… я махнул на это рукой, женушка.

Крошка мама с улыбкой встала.

— Я помогу тебе ставить забор, — сказала она. — А Баджа нигде не видно. Надеюсь, с ним все благополучно…

Да, у Баджа все шло благополучно. Его башмаки на толстой подошве бесшумно ступали по густому мху, и он забирался все дальше в глубь дремучего первобытного леса, своеобразного, жуткого и сурового, как джунгли.

Бадж скоро заметил, что этот лес не похож на другие. Он глядел вокруг во все глаза, у него даже волосы стали дыбом, потому что он чувствовал, что за ним наблюдают, хотя сам не видел ни единого живого существа. Может, сам лес удивляется, видя непрошеного гостя? Может, эти заросли, полные торжественного безмолвия, глядят на него, Баджа, негодуя, — ведь земля здесь очень древняя, никогда еще не топтали ее мхов ничьи башмаки.

Вокруг ни движения, ни звука, кроме шороха его шагов. Даже ни одна птица не щебечет. Жуткая тишина. Бадж двинулся дальше. Всё глубже уходили в мох его башмаки и, нарушая эту тишину, хлюпали, когда он их вытаскивал. Он приближался к сырым местам, где и теперь шла такая же жизнь, как в те времена, когда люди еще не знали обуви и здесь, по земле, ступали только босые коричневые ноги человека или, быть может, какого-нибудь двуногого его прародителя.

Осматриваясь по сторонам, Бадж увидел, что стоит как бы в обширной зеленой пещере, укрытой сверху листьями. По ее стенам гирляндами висели мхи и всякие ползучие растения, а окружали ее деревья, стволы которых были убраны побегами мелких папоротников и бархатистым мхом, совсем скрывавшим кору. Росли здесь и высокие щитовники, их волокнистые бурые стебли были увенчаны широкими зонтиками листьев.

В лесу было душно, но Бадж чувствовал, что дрожит: страшновато ему было в этом безмолвном и странном месте. Нужно было собраться с духом, прежде чем идти дальше, но в конце концов он храбро сделал несколько шагов вперед, ступая по влажным растениям и гниющим остаткам упавших деревьев. Ни за что на свете не решился бы он в эти минуты хотя бы свистом нарушить тишину.

Наконец смелость его была вознаграждена: перед ним открылась длинная полоса воды, темная, как чай в отцовском походном котелке. Сплошные зеленые заросли на низких берегах почти скрывали речку, и она исчезала среди деревьев и висячих мхов. Даже лесной сумрак не помешал Баджу сразу заметить, что на другом берегу, там, где папоротники расступаются, видна черная жирная земля. И в то время, как он смотрел на противоположный берег, что-то быстро и почти бесшумно скользнуло по этой полосе земли. То была не птица… Но что же? И вдруг Бадж сообразил, что это утконос роет себе нору.

Гуляя, Игги и Бадж не раз видели утконосов — они играли в реке после захода солнца или плавали на заре в озере под горой Три кулака. Но в первый раз встретил Бадж утконоса, который в одиночку занимался важным делом — устраивал себе гнездо, чтобы было куда снести свои два яйца.

Это любопытное животное, казалось, не замечало присутствия человека. Бадж хорошо рассмотрел его прижатое к земле плоское тело, покрытое густой серой шерстью. Хвост у него был точь-в-точь как у бобра и длиной в четверть всего тела. Поэтому Баджу, смотревшему на него сзади, казалось, что утконос как бы весь состоит из одного хвоста. Но вот животное повернулось, и он увидел подвижное рыльце, похожее на утиный клюв. Им утконос усердно разрывал землю.

Бадж с восторгом наблюдал за ним. Он помнил слова Игги, что утконос — самое интересное и странное существо в мире. «Видал ты какое-нибудь другое животное, — сказала она однажды, — которое кладет яйца, а когда детеныши вылупятся, кормит их своим молоком, как корова? Ведь это же просто неестественно!»

Игги… Мысли Баджа вдруг вернулись к Игги и Лансу. Как им будет досадно, когда они узнают, что упустили такое интересное зрелище! Ланс однажды изрыл всю землю вокруг заброшенной норы утконоса, но так ничего и не нашел. Пусть себе идут к аркам! Там они, может, ничего не увидят, и тогда кто над кем будет смеяться? А впрочем… пожалуй, лучше ничего никому не рассказывать.

Вокруг вились комары, они звенели над самым его ухом, словно пели молитву перед обедом, а обедом должен был служить им он, Бадж. В руку ему впилась пиявка. Он предоставил ей сосать его кровь, боясь шевельнуться, — ведь малейшее движение могло спугнуть маленького утконоса. А утконос трудился изо всех сил. Сложив перепонки на передних ногах (благодаря этим перепонкам утконос может плавать), чтобы они ему не мешали, он рыл землю крепкими когтями.

Бадж смотрел как зачарованный на вздрагивавшее тельце животного, и ему казалось, будто он понимает, что чувствует сейчас утконос: он взволнован и счастлив тем, что готовит себе дом. Наверно, роет и думает, дрожа от радости: «Ах, какое славное местечко, сырое, илистое, а парадная дверь выходит прямо на озеро, и тут я буду учить своих малышей плавать!» Когда же придет время сидеть на яйцах, мамаша-утконос загородит ход в гнездо комьями мокрой земли, накрепко утрамбовав их хвостом. Раз в день она будет выходить, чтобы добыть себе еду и поплавать, и, выходя, старательно закрывать за собой земляную дверь. Пока она будет высиживать детей, даже ее муж-утконос не посмеет близко подойти к норе.

Да, Бадж понимал маленького утконоса: у него сейчас была такая радостная тайна! Быть может, он в конце концов и откроет ее другим, но не скоро, только когда все будет позади… В воде что-то едва заметно шевелилось. Уголком глаза Бадж увидел рябь на поверхности помутневшего озера. Утконос тоже, должно быть, почуял что-то: он сразу перестал рыть землю и выскочил из ямки. На мгновение Бадж увидел узенькие, глубоко запрятанные щелки его глаз. Они глянули на него как будто без всякого страха, а потом утконос пробежал по берегу и, нырнув, скрылся под водой.

Бадж глядел во все глаза. На темной поверхности озера мелькнули рядом, словно две серебряные стрелки, и тотчас исчезли два других утконоса. По воде широко разбежались круги, но скоро и от них не осталось следа. Все было, как прежде, недвижно и безмолвно, и только назойливое жужжание комаров нарушало тишину.