В один прекрасный день учительница торжественно раздала нам новенькие буквари.

— Вот вам, дети, ваша первая книга, по ней вы будете учить, как читаются и пишутся буквы. На первой странице портрет его величества короля Александра. Этот портрет вы должны особенно беречь.

Мы, разумеется, тут же открыли первую страницу, чтобы взглянуть на его величество… Не иначе как это какой-то могучий богатырь, сходный по меньшей мере с Королевичем Марко или каким-нибудь другим таким же героем.

Раскрываем букварь — и что же?! На портрете изображен какой-то зализанный господин в пенсне и с маленькими усиками.

— И это король?! — спрашиваю я Славко Дубину Араба. Славко кисло кривится:

— В прошлогоднем букваре был изображен точно такой же господин. Жутко похож на землемера из города, который из-под красного зонта землю меряет.

— Чистая правда — вылитый землемер! — подтвердил и мой дядька Икан.

— Ха-ха-ха! Король Землемер! — тотчас же окрестили короля первоклассники, а когда прозвище приходит внезапно, словно само из торбы выскакивает, оно так прочно приклеивается, что его уж ничем не отлепишь.

В тот же день Славко Дубину Араба осенила прекрасная идея.

— Вот что я придумал, ребята! — воскликнул он, схватив карандаш. — Давайте этого нашего короля немного приукрасим!

И, растянувшись на скамье, Славко стал пририсовывать королю Александру длинные и густые усы, как у Королевича Марко. Когда портрет был готов, он его поднял вверх и гордо провозгласил:

— Видали, какой получился усач, душа радуется на него посмотреть!

— Я своего тоже подправлю! — спохватился я.

— Давай, только ты своему другие усы пририсуй, тогда сравним, чьи лучше!

Легко сказать — другие, но как их придумать. Я вертел свою картинку и так и этак, пока не вспомнил гайдуцкие усы и бакенбарды нашего истопника Джурача Карабардаковича. Тут я с жаром взялся за дело и вмиг обрастил его землемерное величество такой густой бородой и усами, что он стал как две капли воды похож на разбойника из народных сказок.

— Ага, видал, какой он теперь у меня молодец! — хвастался я своим портретом Славко Дубине Арабу.

Мой дядюшка Икан тоже не желает от нас отставать. Он своему королю пририсовал закрученные вокруг ушей усы, которые смахивали на слоеную плюшку. Кроме того, он наградил его громадной трубкой допотопного образца, а из трубки валил такой густой и черный дым, как из паровозной трубы!

— Ну и ловкий же этот Илькан! — с восхищением уставился на дядькиного короля Славко Дубина Араб. — Здорово же он его разукрасил!

Один мальчик помимо топорщившихся, как у кота, усов пририсовал своему королю еще и самур — отороченный мехом колпак, как у наших древних владык и героев. Ничего, что сквозь этот колпак проглядывала плешивая макушка с зализанными волосами, мы на это не обращали особого внимания и по достоинству оценили мастерство юного художника.

Но больше всего нам понравилось художественное произведение другого нашего товарища, изобразившего над головой своего короля настоящий землемерский зонт с толстой ручкой, всаженной непосредственно в королевскую голову.

— А у меня еще красивей! — задавался создатель портрета с зонтом.

Но судьба недолго позволила нам расточать наши художественные таланты. Через два-три дня после раздачи букварей входит учительница в класс и, обращаясь к первоклассникам, заявляет:

— А ну-ка, дети, соберите свои буквари, я проверю, в каком они у вас состоянии.

Это распоряжение учительницы поразило нас как гром среди ясного неба, и белый свет померк у нас перед глазами. Мы переглянулись и прошептали:

— Конец.

С большим трудом, словно медведя из пещеры, извлекаем мы из парт свои буквари. А учительница нас подгоняет:

— Живей, живей, не спите!

Первым принял на себя удар Славко Дубина Араб. Открыла учительница первую страницу и ахнула при виде усатого короля.

— Это что такое?

— Я и сам не знаю! — выпучив глаза, пожимает Славко плечами. — Вчера у него усов не было.

— Так, значит, это не ты нарисовал?

— Не я.

— Тогда кто же? — допытывается учительница.

— Должно быть, отец. Я ему букварь на закрутки не даю, вот он и решил мне отомстить.

— Ладно, ладно, я его спрошу. Но если ты соврал, получишь двойную порцию розог.

Илькино художество еще больше поразило учительницу.

— Боже мой, что это такое?

— Это вот усы, это — трубка, а это — дым из трубки, — четко отчеканивает Илькан, словно отвечает выученное назубок задание.

— Кто же тут такое художество развел?

— Бранко! — бестрепетно указывает пальцем на меня этот врунишка.

— Гм, Бранко? — недоверчиво переспрашивает учительница. — А ну-ка я тогда Бранков букварь посмотрю.

Весь похолодев, открываю первую страницу с королевским портретом, и что же я вижу — усы у моего короля настолько тщательно стерты ластиком, что почти не осталось следов моих стараний.

— Ага, значит, и он пробовал малевать, да одумался.

Я хлопаю глазами в недоумении. Меня не столько страшит гнев учительницы, сколько мучает сомнение относительно того, каким образом оказались стертыми усы на портрете моего короля.

— Чтоб больше не смел прикасаться к нему карандашом! — строго выговаривает мне учительница, возвращая букварь, и продолжает проверку.

Оказалось, что почти у всех мальчишек в классе королю были пририсованы усы, а у некоторых в дополнение к усам еще разные украшения. У девчонок буквари были в порядке, в том числе и у Веи. Да оно и понятно: разве девчонки имеют настоящее понятие об усах.

Мамочки родные, какая началась тут свистопляска: каждому художнику было прописано по десять ударов указкой по рукам. И рядом с нами не было ни Джурача Карабардаковича, ни бабки Еки, чтобы выручить несчастных из беды.

Когда подошла очередь Иканычу отведать горячих, он засучил ногами и заныл:

— Ой, мне срочно нужно выйти во двор…

— Подождешь! — холодно возразила учительница. — Сначала получишь положенную тебе порцию, а после отправляйся куда хочешь! Тебе еще с довеском причитается за то, что ты Бранко зря оклеветал.

— Бранко тоже усы рисовал, только я их ночью стер потихоньку.

— А скажи-ка, для чего ты их стер?

— Потому что у него усы были лучше, чем на моей картинке! — захныкал Икан.

— Так я тебе еще пару горячих добавлю, не завидуй товарищам! — присудила учительница.

Славко Дубина Араб, бедовая головушка, пятнадцать ударов получил за клевету на своего отца. Его разоблачил Икан, да еще и выдал его с головой, сказав, что это он надоумил нас пририсовать усы к портрету короля. Сам Икан еще три удара получил за это от учительницы.

— Вот тебе, вот тебе, не будешь больше жаловаться!

В нашей школе не хватало места для всех, и поэтому в одной комнате размещалось по два класса. На первом этаже занимались вместе первый и второй классы, а на втором — третий и четвертый.

Когда учительница занималась со вторым классом, она давала нам, первачкам, задание, которое называлось самостоятельной работой.

Обычно учительница задавала нам исписывать целую таблицу тонкими и толстыми линиями, крестиками, крючками и закорючками. А справившись с этим заданием, мы сами находили себе «самостоятельную работу»: щекотали друг друга, подкалывали один другого перьями, залезали под парту и прислушивались к тому, что спрашивает и объясняет учительница второму классу. Так волей-неволей мы тоже усваивали то, что проходили второклассники, иногда даже лучше их самих.

Однажды учительница рассказывала второклассникам про то, что такое воздух. Воздух, говорила она, окружает нас повсюду, но при этом остается невидимым. Мы дышим воздухом; когда дует ветер — это перемещается воздух, когда дверь хлопает — это тоже воздух виноват.

Слушая эти объяснения, мы с Иканычем только переглядываемся.

— Где же этот воздух, который нас окружает? — вертимся мы, присматриваясь вокруг, заглядываем под скамью, но нигде ничего не замечаем.

— Лично я не вижу ничего! — признается Икан, уставившись на меня своими круглыми глазищами, словно бы я и есть тот самый воздух.

Вот тихо скрипнула дверь. Я ткнул Икана в бок:

— Смотри, это воздух дверь открывает!

В это время в щель просовывается косматая голова нашего истопника Джурача и раздается его бас:

— Госпожа учительница, я за дровами пошел!

— Видишь, какой ты тупой, — издевается Илька надо мной. — Сказано ведь тебе, что воздух закрывает двери, а не открывает.

В довершение ко всему учительница стала нас уверять, что без воздуха жить вообще невозможно. На это мой Икан презрительно поморщился:

— Как это невозможно? Вот, например, мы с Бранко воздуха никогда и в глаза не видели, а преотлично живем.

Возвращаемся мы в тот день с Иканычем домой. Важно маршируем, задрав носы кверху. Шутка ли, мы были посвящены в такие научные тайны, которые открыты лишь ученикам второго класса.

На поленнице сидит мой дед Рада и посматривает на нас из-под густых бровей.

— Что это вы сегодня гордые какие, точно два петуха? Иканыч выступает вперед надутый, словно лягушка, и заявляет:

— Ну, дед, знал бы ты, о чем нам сегодня рассказали, у тебя бы глаза на лоб полезли!

— Говори скорей, Ильяшка, я прямо сгораю от нетерпения! — добродушно отвечает дед.

Присаживаемся мы к деду на поленницу, Илька по одну сторону, я по другую, и заводим ученую беседу.

— Дед, ты видишь что-нибудь вокруг? — спрашиваю я.

— Как не видеть, я ведь не слепой.

— Ну и что ты видишь? — значительным тоном продолжает Илькан.

— Да вас вот вижу, свинью, поросят, дом, ветлу.

— Ха-ха-ха, ты самого главного не видишь! — иронически бросает Иканыч.

— Это чего же? — поражается дед.

— Воздуха ты не видишь, а он тебя повсюду окружает! — победоносно пыхтит Икан.

— Да где же это он, воздух твой? А ну-ка, покажи! — обижается дед и тычет пальцем вокруг себя. — Вот я его пальцем проткну!

— Это правда, дед, — поддерживаю я Иканыча, — воздух находится повсюду вокруг нас, хотя он и невидим.

— Скажите пожалуйста, какие премудрости! — не верит дед. — Он как бы есть, а ты его не видишь! Да если вот, к примеру, свинья в свинарнике заперта, так ты в этом собственными глазами можешь убедиться. Это последнему дураку понятно.

— А вот и нет! — вопит Икан. — Сейчас я тебе это докажу!

С этими словами мой дядька по отцовской линии соскакивает с поленницы, бросается за свиньей, загоняет ее в свинарник, захлопывает за ней дверь и кричит:

— Ну что, видишь ты ее?

— Не вижу, — признается дед. — Потому что ты дверь за ней закрыл.

— Но она же в свинарнике, а ты ее не видишь, — скороговоркой тарахтит Илькастый. — А вот и не видишь, а вот и не видишь!

— Ну и что с того, что не вижу?! — гневается дед. — Все равно я знаю, что она там!

— А воздух повсюду вокруг нас, его ученые изобрели! — важно квакает Илькастый. — Нам так учительница сказала.

— Заработаете вы от меня хорошей трепки! — шумит дед. — Да кто это поверит, чтобы ученые такими глупостями занимались, как какой-то воздух изобретать? Больно-то он нам нужен, этот воздух!

— А вот и нужен! Нам так учительница сказала. Без воздуха жить совсем нельзя! — в поддержку Ильке выскакиваю я и этим самым окончательно вывожу деда из себя.

— Передайте своей учительнице, что я вот уже полных шестьдесят лет без этого воздуха прожил и еще проживу, сколько мне положено. И покуда жив, в такие глупости не поверю!

Мы с Иканом переглядываемся, а когда окончательно рассерженный дед удаляется в дом, Илька пожимает плечами и говорит:

— Господи, да я и сам в этот воздух не верю! Вот в то, что свинья в свинарнике заперта, в это я верю, хотя я ее и не вижу, а воздух, наверное, такой тонкий, что его и не разглядеть.

Первое, что этот болтушка Илькан заявил на следующее утро в школе, было:

— А знаете ли, госпожа учительница, что наш дедушка Рада говорит? Он говорит, что вот уже шестьдесят лет без воздуха обходится и что в своем доме он этого воздуха не потерпит!