Вылились на землю осенние дожди, на смену им пришла сухая и холодная погода, и вот однажды утром ударил первый заморозок и деревья украсились серебряными нитями инея.

— Вот вам и зима! — сказал дед Рада.

Икета спешно мастерит санки, а я вместо него делаю задание по арифметике.

Однажды вечером сильно похолодало, и, заметив, как наша старая свиноматка подбирает солому по двору, дед Рада с уверенностью предсказал:

— Ночью выпадет снег.

— Откуда ты знаешь? — подскочили мы к нему обрадованные.

— Мне свиноматка сообщила. Раз свинья солому подбирает, значит, снега жди.

Иканыч уставился на свинью и протянул:

— И кто бы подумал, что она такая умная. Вот, например, Бранко не знает, когда выпадет снег, а свинья знает. Впрочем, я всегда предполагал, что наша свиноматка вдвое сообразительней, чем он. Да и гораздо красивей.

— А если свиноматка врет и ночью снег не выпадет, тогда что? — подковыриваю я его.

— Тогда я ее так измолочу, что больше ей никогда не придет в голову врать! — грозится Икан и таскает свиноматку за ухо: — Будешь врать? Будешь? У меня уже санки готовы!

Рано поутру мы сорвались с кроватей и прямо к окну, смотрим, а за окном все чисто и бело. Снежная тишина легла на всю округу, укрыло снегом отяжелевшие ветви деревьев, и лишь синица или воробей, вспорхнув с сучка, поднимут легкое облачко снежной пыли.

— Ура! Да здравствует мудрая свинья! — воскликнул Икан. Прежде всего он заскочил в свинарник, где трижды расцеловался со свиньей, а уже потом полетел испытывать свои санки.

Как только легла снежная зима, в селе зачастились «прялки», поздние вечерние посиделки с играми, шутками и рассказами. На прялки спешил попасть и стар и млад, стремились прорваться всеми правдами и неправдами на прялки и ребятишки.

А попасть на прялки часто бывало не так-то легко. Порой приходилось больше часа брести по глубокому снегу, переправляться через поток, пробираться ущельем, лезть в гору, чтобы добраться до дома, где устраивались посиделки. Случалось, в пути поднималась метель, разыгрывалась снежная буря, смешивая все вокруг в непроглядный снежный вихрь. В такое время только искушенные и опытные люди могли найти дорогу.

Меня с Иканом отпускали на прялки только в ближние, соседские дома. Далеко ходить на прялки нам не разрешали, а уж если прялки намечались где-нибудь на окраинных выселках, то про них и слышать не хотели.

— Вы еще маленькие, а мороз сильный, и снег глубокий, не ровен час, и волка встретишь.

И правда, с отдаленных лесистых холмов, особенно в безоблачные ледяные вечера, до села доносилось пронзительное и протяжное завывание: ауууу-ваууу! От этого звука у людей волосы вставали дыбом, а сельские собаки с ощетинившейся шерстью забивались в свои будки или скреблись когтями в двери, прося, чтобы им открыли.

Ясными вечерами слышался и отрывистый, резкий лай лисиц: ав-ав-ав!

— Лает на луну, думает, это погача и ее можно съесть! — давал научное толкование лисьему лаю Икан. — Я бы и сам полаял, если бы знал, что она мне в руки свалится.

Однажды дед и моя мать застали нас с Иканом за тем, как мы, вернувшись в полночь с прялок, залезли на нашу совместную кровать. (А надо вам сказать, что с тех пор, как у Икана родился брат, он переселился спать в мою постель.)

— Ну подождите же, бродяги вы этакие, вот возьму да припрячу вашу обувку, не в чем тогда вам будет на прялки удирать! — пригрозил дед Рада.

Долго ждать обещанного нам не пришлось.

С тех пор взрослые по вечерам регулярно забирали наши опанки и носки и прятали под дедову кровать. На всякий случай дед отбирал еще у Ильки и его штаны из конопляной холстины и закладывал их под свой набитый сеном тюфяк.

— Надо полагать, без штанов он на прялки не сбежит, постесняется! — уповал на свою уловку дед.

В первые дни Илькиного переселения на мою кровать нам было очень занятно спать вместе. Мы лежали с ним валетом, головами в разные стороны. Так нам было удобнее.

Вот дрыгнет Илька ночью ногой и прямиком мне в челюсть заедет. Я с испугу хватаю его за ногу и отчаянно впиваюсь в палец зубами.

— Ой-ой-ой! Змея! — вопит Икан и вскакивает на ноги, я за ним, и вот мы уже вцепились друг в друга, и начинается потасовка с громкими криками и визгом.

— Ага, попался! — верещу я.

— Ага, держи его! — вопит Икан.

Но вскоре мы привыкли ночевать в одной кровати, и в темноте, под одеялом, постоянно о чем-то договаривались и шептались.

Лежим мы как-то вечером и гадаем, как бы нам на прялки сбежать. На дальнем краю села намечалось большое гулянье, Славко Араб тоже непременно собирался там быть. А уж раз Славко Араб там будет, значит, и нам любой ценой надо туда попасть.

— Из дому мы как-нибудь выскользнем, когда все заснут, — говорю я. — А вот опанки из-под дедовой кровати нам не удастся достать, у деда чуткий сон.

— Можно и без опанок, — видно, уже осенила какая-то идея Икана.

— А как?

— Очень просто, — отвечает он. — Я вот что придумал: сначала я побегу по снегу босым и понесу тебя на закорках, а когда ноги у меня совсем окоченеют, ты спешишься и понесешь меня на закорках, пока не замерзнешь. Так попеременке друг на друге верхом мы и доберемся до прялок. Ну как, здорово я придумал?

— А как же быть с твоими штанами? Ведь дед их тоже спрятал!

— Надену цыганские шаровары. Вон они в кухне на гвозде висят. Когда все в доме заснули, мы потихоньку прокрались во двор.

Взгромоздился я Икану на спину, и он припустился трусцой, как рысак. Все шло отлично, пока его не угораздило споткнуться об пригнутую снегом к земле ветку. Вжик! — и я врезался головой в какие-то снежные дебри, с перепугу обеими руками ухватился за сук и так на нем и повис. Икан сгоряча промчался еще несколько шагов и воткнулся в сугроб. Полежал, поднялся и стал меня звать:

— Эй, ты? Где ты там спешился?

— Вот он я, вишу на ореховом суке, чтоб тебе пусто было!

— А что ты там позабыл, ведь орехов-то уже нет?

— Да вот зацепился и никак не отцеплюсь.

Наконец я все-таки спрыгнул, оба мы кое-как отряхнулись. Икан меня оседлал, и я поскакал узкой стежкой к повороту. На повороте ветер наметал глубокий снежный сугроб, и я с разбегу так прямиком в него и угодил, а несчастный Илька, кубарем перелетев через меня, зарылся в сугроб с головой, точно в воду нырнул.

Я принялся руками разгребать пушистый снег и рванул Икана на себя.

— Илька, ты живой?

— Чуточку еще живой. Подставляй быстрее спину, я на тебя верхом вскочу.

И снова пускаемся мы узкой стежкой, падаем и кувыркаемся в снегу, пока наконец не добираемся до того дома, где собирались пряхи. А тут в довершение ко всему на нас набрасывается недремлющий дворовый Шарик, и мы, спасаясь от него, вваливаемся в веселое общество.

— Принимайте скакуна и наездника!

От неожиданности и смеха пряхи чуть на пол со скамей не попадали. Поскорее освобождают нам место у печки и поят горячим молоком, чтобы мы хорошенько прогрелись.

— Вот это так настоящие пряхи! — гремит из угла голос Джурача Карабардаковича. — Я в детстве был точно таким же. Как-то раз выкрал отцовского коня и удрал на нем ни мало ни много, как в другое село на посиделки.

Мы с Иканом значительно переглядываемся. И как это нам в голову не пришло вывести потихоньку наших коней?! Вместо того чтобы от нечего делать переминаться в стойле с ноги на ногу, они бы мигом нас домчали на посиделки.

Возвращаемся мы так же, как и пришли: за неимением коней друг на друге верхом, вприпрыжку трусим по тропе, скользим, зарываемся в снег.

Какие же это были восхитительные годы! Сколько воды утекло с той поры, а я все твержу про себя, когда с первыми холодами начинаю хлюпать носом:

— Чихай, чихай, гуляка незадачливый! Раньше небось так ты по снегу босым на посиделки из дому сбегал, и ничего с тобой не было, а теперь, видите ли, уже и простудиться успел! Прошли твои времена, прошли те бессмертные дни и никогда не повторятся больше! Никогда, старый плут, птица ночная!