И все же настал этот день, когда мы с Илькой отправились в школу.

Боже, какая началась тут невообразимая суета со сборами!

Прежде всего меня заставили умыться, и при этом с невероятной основательностью: мне было предписано вымыть шею и оба уха, а не просто, как это было до сих пор, смочить водой глаза и кончик носа. Более того, мне велено было к тому же вымыть ноги, и при этом почти до колен.

Страсть, что приходилось терпеть!

Мама примерила на меня новую вышитую шапочку и рубашку, а дед легкие опанки на ремешках. Когда я это все напялил на себя, то стал похожим на маленького заносчивого петушка с красным гребнем.

Старик крестьянин, проходя мимо нашего двора, до того удивился этим сборам, что полюбопытствовал:

— Это куда же ваш малец собрался? Уж не в Америку ли, что вы его так вырядили?

— Спаси боже, — расхохотался мой дед Рада. — Это он в школу снаряжается.

— Э-эх, бедовая головушка! — сочувственно вздохнул старый крестьянин. — Ну погоди, там ему покажут, где раки зимуют!

— Ничего, ничего, дед его в обиду не даст.

Илькина мать не слишком хлопотала со сборами своего сына в школу. Он с раннего утра забился в заросли за домом, и его едва выволокли оттуда. Ну уж мой дядька и визжал на всю округу — любо-дорого было послушать.

А надо вам сказать, что вплоть до этого самого дня Ильяшка ходил в длиннополой рубахе чуть не до пят, а штанов совсем не признавал. К школе сострочила ему мать штаны из домотканого конопляного полотна, но наш Икан и слышать о них не желает.

— Не стану я штаны носить, они мне ходить мешают!

— Как хочешь, иди в одной рубахе! — согласилась его покладистая мать. — Только госпожа учительница очень строгая, она тебя за это выгонит из школы.

— Ну и пусть выгоняет, я в гайдуки уйду. Мы так с Бранко и решили.

— Где же ты скрываться будешь?

— В лесу.

— А ведь страшно в лесу, там мыши водятся.

Илькастый ужасно боялся мышей. Он захлопал глазищами и промычал:

— Я с собой нашего Рыжика возьму, он мышей за хвост переловит. В школу нас повел дед Рада. По дороге я умильно ластился к нему:

— Дед, а дед! Не уходи домой, подожди во дворе, пока учительница не начнет мне язык подкорачивать или шкуру спускать, я тебя крикну!

— Не бойся, душа моя! Ничего учительница тебе не сделает. Зря тебя так запугали!

А уж что у школы творилось, вам и передать нельзя!

Школа у нас белая, двухэтажная, но больше всего нас поразил крикливый и буйный табун собравшейся во дворе детворы. Отродясь не видывали мы такого несметного скопища ребят. Одни прыгают, другие носятся, догоняют друг дружку, третьи орут, четвертые ревут… Ничего невозможно понять в этой невообразимой кутерьме. А тут еще какие-то мальчишки уставились на нас как на новые ворота — удивительно им, что дед нас в школу провожает.

Незнакомый пацан, остроносый и черный, дернул меня за рукав и прокричал мне в ухо петушиным голосом:

— Ага, дедушкин умничек!

— Верно, верно, так оно и есть, видит бог, дедушкин умничек! — с гордостью подтвердил мой дед догадку незнакомого парня, а тот отбежал от нас на порядочное расстояние и крикнул:

— Эй ты, ума палата, в голове вата!

К счастью, дед не расслышал злой иронии, прозвучавшей в словах чернявого проныры, а посему воспринял его остроту как величайшую похвалу.

Вдруг, откуда ни возьмись, во дворе появилась госпожа учительница, высокая, с непокрытой головой, и звонким голосом объявила:

— Дети, в школу!

Я глазом моргнуть не успел, как уж тот самый шутник схватил меня за руку и поволок за собой.

— Пошли, со мной сядешь!

В мгновение ока не стало ни деда, ни двора, ни неба надо мной. Точно во сне, миновал я коридор и очутился в классе, просторной, светлой комнате, заставленной скамейками необычного вида.

— Видал, куда я тебя привел? — торжественно выпятив грудь, объявил мой проводник и подвел меня к первой скамье.

— Вот здесь мы и обоснуемся с тобой. В прошлом году я тоже здесь сидел. Я, знаешь ли, второгодник.

Я не знал, что значит «второгодник», но новый знакомый мне очень понравился своим свободным и независимым поведением. Я даже осмелился его спросить:

— А как тебя зовут?

— Меня зовут Славко. Славко Дубич. А некоторые зовут меня Дубиной, но тебе об этом рано знать, потому что ты еще маленький.

Я был так ошеломлен всем, что забыл про своего дядьку Икана. И вспомнил про него только тогда, когда он стал трясти меня за плечо и загудел занудным голосом:

— Ой, племянничек, я боюсь…

— Чего ты боишься? — обернулся к нему Дубина.

— Учительницы боюсь, и сидеть тут боюсь, и вообще боюсь… — промычал Иканыч.

— Ну ты и трус, училки бояться! — презрительно фыркнул Дубина. — Бери с меня пример, я никого не боюсь!

И в доказательство своего поразительного бесстрашия Дубина сорвался со скамьи, подскочил к двери и высунулся в коридор, вероятнее всего подсматривая, не идет ли учительница. Я озирал наполненный неведомыми предметами класс.

Внимание мое привлек к себе прежде всего огромный глобус, красовавшийся на шкафу под потолком.

— Эй, посмотри, что там такое? — кивнул я своему дядьке.

— Арбуз! — без задержки выпалил Икан.

— А что ж его так высоко взгромоздили?

— Чтоб ребята не слопали.

Смущала меня и огромная черная доска на долговязом треножнике.

— Илька, а это что?

Дядька уставился на доску и бухнул:

— А это ничего.

— Как так ничего?

— Чернота, значит, пустота, а пустота, значит, ничего.

Я повнимательнее присмотрелся к доске и, ничего там не обнаружив, кроме черноты, согласился с дядькой.

В правом углу высились стоячие счеты, унизанные желтыми и черными кругляшками. Я снова дядьку зову:

— А это что?

— А это «угадайка», но тебе ее ни в жизнь не разгадать! — протрещал довольный Ильканыч, но тут Дубина рухнул на скамью и прервал нашу беседу.

Его точно ветром сдуло от двери.

— Учительница идет!

Ребята как из пушки рассыпались по местам. Ильканыч сполз было под парту, но его оттуда вытянул сосед:

— Вылезай, под партой не сидят.

Окоченевший от страха, Илькан вылез из своего убежища и простонал:

— Ну, теперь конец!

И сам оцепенел от ужаса и не спускал глаз с двери. Учительница вплыла в класс, словно неземное белое видение, встала перед партами и звонким голосом спросила:

— Итак, все ли новички заняли первые парты?

— Все, госпожа учительница! — услужливо отозвался Дубич, он же Дубина.

— Как, и ты снова здесь? — поразилась учительница, оглядывая его с головы до пят.

— Да, госпожа учительница, я на второй год остался.

— Ах, верно, — спохватилась учительница, — я и забыла про это! Ладно, мы с тобой еще поговорим, а теперь я попрошу всех новичков встать! — приказала она. — Давайте с вами познакомимся!

Мы поднялись, бледные, перепуганные. Что-то с нами будет!

— Ты кто, малыш? — внезапно прозвучало в тишине, и в тот же миг вся комната передо мной сорвалась с места, завертелась и полетела в какую-то бездну. Я кое-как сообразил, что шел первым по очереди. — Как тебя зовут? — продолжала учительница, вперяя в меня свои огромные серые глаза.

Я ничего не видел вокруг, кроме этих огромных всевидящих очей, от которых невозможно было скрыться.

— Бранко! — из какой-то пустоты прорвался мой тонкий неузнаваемо изменившийся голос.

— А как твоя фамилия?

Фамилия?! Я онемел. Это что за невидаль такая? Я смущенно топтался на месте.

— Так тебя по-другому еще называют? — пыталась надоумить меня учительница.

— Бая! — выпалил я ласкательное имя, каким самых маленьких зовут.

Весь класс весело заржал. Усмехнулась и учительница.

— Хорошо, дружок, а чей ты?

— Мамин! — бахнул я как из ружья, и класс разразился заливистым и дружным хохотом.

— А еще чей? — настаивала учительница.

— Дедушкин!

Снова общий неистовый грохот. Кое-кто даже с парты свалился.

— Дедушкин, верно, я знаю… — начала было учительница, но Иканыч из-за моей спины сердито ее оборвал:

— Никакой он не дедушкин, а мой!

— Твой?! Это почему же он твой?! — поразилась учительница, а класс настороженно затих и навострил уши.

— А потому… потому что он мой самый настоящий двоюродный племянник! — сердито выкрикнул Икан. — А я его двоюродный дядя.

— Ах вот оно что! — протянула учительница, а ее ученики разинули от удивления рты. — Но кто же все-таки из новичков может мне сказать, как фамилия этого мальчика?

— Я знаю, госпожа учительница, его фамилия Чопич! — непрошено сорвался Дубина с нашей парты.

— А ну-ка подойди ко мне, я тебя проучу за твой длинный язык! Ты у меня получишь пару горяченьких в назидание и впрок! Будешь знать, как держать язык за зубами!

— Ой, ой, ой! — заверещал Дубина. — Я больше не буду, клянусь святым Николой!

— И еще две розги за ложную клятву! — предупредила его учительница.

Во избежание новых добавлений Дубина проворно выбрался из-за парты и направился к учительнице, добровольно протягивая к ней обе руки.

Гибкая указка взвилась в руках учительницы и сверкнула в воздухе: вжик, вжик! Дубина взвизгнул и заскакал на месте, точно заяц:

— Ой, ой, ой, ой! Ой, ой, ой, ой!

Вжик, вжик!

— Ой, ой, ой, ой! Ой, ой, ой, ой!

Наказание совершилось в мгновение ока, и посрамленный Дубина рухнул на нашу скамью. Придвинувшись ко мне, он прошептал:

— Теперь ты понимаешь, что меня Дубиной зовут не потому что я… а потому что меня все дубасят.

— Больно тебе? — участливо промычал я, умирая от страха.

— Это только до первой сотни розог болит, а там привыкаешь, как будто бы и не тебя стегают.

— Ну так как же, знаешь ты теперь, что твоя фамилия Чопич? — снова обратилась учительница ко мне.

Но поскольку никто меня Чопичем не звал, я совершенно искренне сознался:

— Нет, не знаю.

— Но, бог мой, как же так. Разве ты не слышал, чтобы тебя Чопичевым называли?

— Это так не меня, а наш дом называют!

— О боже, боже, что за наивное дитя! — простонала учительница, но, на мое счастье, перешла к Илькану, поскольку была его очередь представляться.

— Ну, а ты, славный дядюшка, скажи нам честь по чести, как тебя зовут.

Вдохновленный моим примером и считая, что главное — перечислить все свои прозвища и клички, Илькан зачастил с пулеметной быстротой:

— Меня зовут Илья, Илька, Икета, Ильяшка, Илястик, Ильканец-итальянец, Илькушка-цыплюшка, Илькастик-головастик, Икетка-конфетка, Илька-килька, дядька Икан — твой племянник хулиган…

— Стой, стой, стой! — схватилась учительница за голову. — Я вижу, что твоих прозвищ хватит на целый класс…

— У меня еще и другие есть! — скромно заметил Ильканыч.

— Верю, верю, — остановила его учительница и потянула за полу длинной рубахи. — А где же твои штаны?

— У меня их вообще нет! — выпалил этот врунишка.

— У кого еще нет штанов?

Кроме Икана, назвалось еще пятеро длиннорубашечников. Учительница строго отчитывала их под приглушенное хихиканье класса, особенно девчонок.

— Завтра чтобы все пришли в штанах, вы меня слышали? Кто придет в рубахе, будет примерно наказан, а кроме того, будет пересажен на парту с девочкой.

Этого только не хватало — на одну парту с девочкой. Эта угроза подействовала сильнее, чем обещанное наказание. Видимо, ничего не оставалось, как натягивать на себя штаны и спасать честь.

Когда подошло время обеда, Илька стал вертеться за моей спиной, наконец нагибается ко мне и шепчет:

— Ой, до чего же я проголодался! Вот бы сейчас мою маму сюда, с моей миской и ложкой!

А теперь я должен вам раскрыть один большой секрет. Так как Илька был у нас самым маленьким, родители его так разбаловали, что до сих пор кормили с ложки. Чего только ни пробовали делать, чтобы отвадить его от этой пагубной привычки, ничего не помогало. Этот маленький разбойник отказывается питаться самостоятельно, и все тут!

На переменке Славко Дубина спросил, сколько мне лет:

— Эй, дедушкин умничек, а скажи-ка, сколько тебе лет, что ты такой умник?

— Семь! — с гордостью ответил я.

— Ровно столько, сколько моему ослу! — состроив смешную рожу, выпалил тот заготовленную остроту.

Ребята разразились громким хохотом, а я весь красный от стыда кинулся спасаться за колодец…

Что за давка, что за толчея началась, когда учительница отпустила нас домой! Каждому не терпелось вырваться со школьного двора на дорогу. Моему Икану некогда протискиваться в узкую калитку, он решил перемахнуть через забор, да, зацепившись за кол своей длинной рубахой, кубарем полетел в траву, сверкнув голым задом. Все покатились со смеху, а Славко Дубина заорал:

— Эй, ты, а ну-ка сними своего дядюшку! — И он пригнул мою голову, как будто я и правда снимаю. — Готово! Отличный портрет для паспорта.

Мы несемся, топочем пятками по пыльной дороге, а когда за поворотом показался наш дом, Икан завопил:

— Мама, мама, где ты, иди скорее меня кормить, я с голоду умираю! Тут, откуда ни возьмись, навстречу сыночку выплывает его мама.

В одной руке у нее треногий табурет, в другой — миска с мамалыгой. Уселась на табурет, Илькан с разбегу скок ей на колени и только знает рот разевать, дожидаясь очередной ложки с кашей. Причмокивает от удовольствия и урчит:

— Ур-р-р! До чего же сегодня вкусная мамалыга!

Пока Икан смаковал свой обед, меня заключил в объятия мой дед Рада и растроганно приговаривал:

— А ну-ка расскажи быстрее, сладкий дедушкин умничек, чему тебя сегодня в школе научили?

Тут я вспомнил недавнюю шутку Славко Дубины, столь сильно поразившую мое воображение, и сам решил блеснуть остроумием. С этой целью я задал моему деду тот же коварный вопрос:

— А сколько тебе, дедушка, лет?

— Да уж будет полных шестьдесят.

— Ровно столько же, сколько моему ослу! — с торжествующим видом провозгласил я.

Дед от неожиданности разинул рот и опустился на поленницу.

— О горе мне! Если ты в первый день такому научился, что же с тобой будет, когда ты закончишь первый класс. Совсем нам житья не будет, хоть из дому беги.

Все еще не в состоянии прийти в себя от неожиданности, дед окликнул мою мать:

— Эй, Соя, поди сюда, послушай, чему твой сыночек в школе научился!

Поняв, что сболтнул что-то скверное, я шмыгнул за сарай и забился в солому. Там меня нагнал мой дядька Икан, довольный обедом, и прогудел:

— Ну вот, можно и соснуть. Эх и наелся же я!