ИЗМАИЛ
Во всей истории сражений
По неприступности рвов, башен, стен,
По мужеству участников и драматизму схватки,
По напряженью сил,
Наверное, не встретишь битвы
И ревностной за павших в ней молитвы,
Какой была за крепость Измаил.
И Измаил отныне
Мрачною скалою,
Огромной тучей грозовою,
Как призрак полуночный, нависая
Над бездною, над кручею Дуная,
Расплатою России угрожая,
Возвысился Османскою твердыней,
Он как кинжал, приставленный к подбрюшию России,
Захватывает дух, когда отсюда глянешь вдруг
Ты на десятки верст вокруг.
Султан Селим – и полководцы рядом с ним
Надежды все свои связали с нею,
С непобедимой крепостью своею.
Cредь драгоценостей, как жемчуг самый крупный,
Он крепостью казался неприступной
Английских мастеров, французских инженеров
Строительный фортификационый гений
Стал воплощеньем лучших достижений.
Семикилометровый мощный вал,
Что гребнем чуть не в тучи упирал,
Всю крепость ограждал собою,
Высокой неприступною стеною
С глубоким у ее подножья рвом,
До самых до краев заполненным водою.
И семь одетых в камень бастионов
Собой напоминали семь голов дракона,
И даже у людей бывалых и служилых
При виде сем кровь замерзала в жилах.
Несокрушимость Измаила —
Речной флотилии турецкой мощь и сила
И крутизна дунайского обрыва —
Чтоб под прицелом день и ночь держать
Дунайскую речную гладь.
Но и ее пришел черед —
На Богородицы покров
Отчаянной отвагой русских храбрецов
Флотилии турецкой мощь и сила
Во глубине дунайских вод
Бесславную нашла себе могилу.
Но Измаил по-прежнему и грозен и силен,
И пушками бендерский бастион
Поспешно многократно укреплен,
Над водами Дуная сохранив господство —
Над русскими бесспорно превосходство.
К тому ж осада Измаила затянулась
Двукратная попытка крепость штурмом взять
Тяжелой неудачей обернулась,
Так русский в воздух поднятый кулак
Для нанесения врагу смертельного удара
Вдруг опустился и обмяк,
С Россией раньше так не раз бывало,
Когда решимости у ней не доставало.
Я был бы тут отметить рад:
Когда в армейском руководстве
Дела идут на лад,
То это чувствует тотчас любой солдат
И, применяя всю свою сноровку,
Мастерство, уменье,
Настойчиво готовится к сраженью.
Зато ему сполна хватает лиха,
Когда в войсках царит неразбериха,
Три главных высших командира, осадой ведая, —
Имен не буду называть,
Чтобы на память их хулы не навлекать —
Из тайной гордости, боязни
Злых языков публичной казни —
Чтоб невзначай не уронить честь русского мундира,
Ведут себя надменно, горделиво.
Тут – кстати иль не кстати – и у меня хромает стих,
В отдельности взять каждого из них —
Не скажешь ничего,
Чтоб опорочить было чем его:
Заслуженный и честный воин
И похвалы вполне достоин,
Но могут ли они
Вступить с врагом в смертельный бой,
Коль не поладят меж собой?
Раз в руководстве нет согласья
Знай – безвозвратно улетит
Победы птица, радости и счастья!
Несчастье слабую всегда отыщет точку,
Не даром говорят, что беды не приходят в одиночку.
Казалось бы, сама природа
На осаждавших Измаил
Вдруг ополчилась непогодой:
В степь бессарабскую к дунайским берегам
Пришел декабрь с жестокими ветрами —
Барьера нет для них на сотни верст вокруг —
С насквозь пронизывающими холодами,
К тому ж, кругом шаром хоть покати, дров нету
ни шиша
В костер подкинуть, кроме камыша,
И замерзает тело и душа.
Одна шинель, и не во что теплей одеться,
Когда спиртного нет, чтоб внутрь принять
Или хотя бы растереться.
Лишь трубочкой, солдатской острой шуткою
иль прибауткой он
попробует подчас согреться,
Никак нельзя солдату унывать,
Чтоб в душу грусть-печаль не допускать.
Но как не приуныть, пошли болезни
Помрет, случится, новобранец —
Тяжелый слишком для него
Солдатский оказался ранец —
С кадилом и молитвой в дальний путь
по чину отпоет его священник полковой.
Шинелькою своей его накроют
И тут же здесь в сырой земле зароют.
А по степи воловьей тягой,
Телегу волоча по ямам и оврагам,
Из местных маркитант
Солдатский доставляет провиант
С большими перебоями и опозданьем,
Что скоро обернется голоданьем.
Насупротив, сорокатысячный турецкий гарнизон
Накормлен и напоен, тепло одет, здоров,
За крепостной стеной надежно прячась от ветров
По горло обеспечен провиантом, снаряженьем,
На русских с нескрываемым презреньем
С несокрушимой смотрит высоты,
Как сможешь потерпеть такое униженье ты?
Кто тут решенье принимает?
Потемкин, генерал-фельдмаршал понимает:
триумвират осадных генералов, изжив себя,
Быть должен упразднен во что бы то ни стало
И, более того, он даже одиозен,
И покоренья Измаила план, сомненья нет,
Для них был слишком грандиозен.
Он твердо знал, такая сверхзадача
Лишь по плечу Суворовой удаче.
И ордером 13 – 36, подписанным в Бендерах,
Во властной для него манере,
Чтоб его назначить
командующим всеми корпусами
под крепостью осадными войсками,
И никак иначе.
Суворов, стремглав сто верст с конвоем проскакав
По зимней степи снежной, поседелой,
Осадный лагерь заполночь нашел наполовину
опустелый.
Тем, что в пути застал, войскам,
Тотчас велел он развернуться,
Отдав приказ назад немедленно вернуться.
Весть о прибытии вождя
Мгновенно птицею весь лагерь облетела,
И ликованию здесь не было предела,
И на устах у всех звучало лишь одно:
– Штурм, братцы, будет штурм —
Ведь сам Суворов прибыл к нам —
Знать, жаркое начнется дело! —
И в тот же день с солдатской быстротой,
Уменьем и сноровкой
Суворов проводит смотр своим войскам
И укреплений Измаила рекогносцировку.
Сколь трудный выбор перед ним стоял:
Осаду снять с измаильской твердыни
И не дерзать достойный туркам дать отпор,
Cвободу рук им развязав отныне,
Тем русских обрекая на позор.
Такого униженья Суворов допустить никак не мог,
Ему одно лишь оставалось —
Штурм предпринять в предельно сжатый срок.
Победы легкой тут не ожидать,
Cлов нет, сильна суворовская рать,
Но турок чуть не вдвое больше,
Пусть даже грубо посчитать,
К дунайской «Орду-калеси»
Уж дважды русские ходили в наступленье
И каждый раз терпели пораженье.
И вот теперь уж близко, на подходе,
На расстоянии дневного перехода
Любимый им фанагорийский полк
Идти за ним готов в огонь и воду
И в дождь, и в зной, и в непогоду.
Суворов это знал и верил им,
Фанагорейским храбрецам своим.
К тому ж установилась тут сухая теплая погода,
Светило солнце, ветер стих,
Благоволила им, казалось, и сама природа.
Весь лагерь ожил вдруг как муравейник,
Суворовский солдат – не трус и не бездельник,
Шутить не любит он
И досконально знает вдоль и поперек
Ему порученное дело
И за него берется рьяно, дерзко, смело.
Там далеко в степи,
Подальше от враждебных глаз —
Как мы сказали бы сейчас —
Раскинулся учебный полигон,
Под говор топоров, в заснеженной пыли,
Как будто бы из-под земли
Растет ну прямо на глазах макет – измаильский бастион,
Точь в точь как настоящий он,
Высоким валом обнесен
И опоясанный глубоким рвом.
И до ночной поры стучат здесь топоры
И вырастает вражеский редут,
Где чучела сидят – турецки янычары,
В чалмах, широких шароварах,
Сюда участники грядущего сраженья
Фашины, лестницы несут,
Конечно, и Суворов тут как тут.
Примером личным он солдата обучает,
На подвиг воодушевляет,
Сам вяжет лестницы, стреляет,
Фашины под ноги бросает,
По лестнице карабкается вверх
И в янычара штык вонзает
И тут же влезть другому помогает.
На турок здесь готовится охота
За взводом взвод идет,
за ротой рота,
Саперы, егеря, пехота,
Никто не тратит время зря,
Такая вот у них работа!
Стремительно час штурма приближался,
Суворов верен слову оставался.
Чтоб поголовного избегнуть истребленья,
Последний шанс дает он туркам для спасенья,
Вручив через казаков – депутатов
Айдозле сераскиру ультиматум.
«Сюда я с войском прибыл,
Чтобы Измаил
Свое существование как крепость прекратил,
Даю вам сутки всем на размышленье,
Не более, оружие сложить —
Тогда и воля и спасенье.
Но чтоб от верного уничтоженья вас избавить,
Через Дунай всех обещаю переправить.
Мой первый выстрел – уж неволя
Вам остается, штурм и смерть —
Такая ваша доля».
И к вечеру, когда погас светила свет,
Суворову сераскир дал ответ:
«Скорей Дунай в своем течении замрет,
Вспять потечет, на землю небо упадет,
Скорее встанут предки из могил,
Чем сдастся русским Измаил.
А русские собаки пусть в крепость сунуть только нос
посмеют —
подохнут все, от голода и стужи околеют».
Ответ тот был зачитан в каждой роте —
Осталось войску приступить к решительной работе.
Осталось три часа до схватки,
Но, прежде чем заговорит картечь,
Дыханье затаив, совет военных
В походной низенькой палатке
Суворова такую слышит речь:
– Нет, не забыли мы, конечно, —
Два раза русские пытались крепость штурмом взять —
И оба раза тщетно, безуспешно.
Теперь же в третий раз нам пораженье не терпеть,
Осталось победить иль умереть
И голову сложить
Здесь, под ее стенами
Мне в этой схватке вместе с вами.
Пусть слово каждого из вас
Залогом станет в этот час, —
Ответ Суворов долго ждать не стал,
Ответ единогласно прозвучал:
– Штурм, штурм,
Победа или смерть —
одна для нас отрада —
Другого выбора здесь никому не надо!
План предстоящего сраженья
Одновременно брал в прицел
Три фаса крепости – три главные удара направленья,
И каждое из них – трех штурмовых колонн движенье,
Их в центре крепости пересекая,
Но всех важней удар —
От берега Дуная.
Сражение должно пройти две фазы
И не споткнуться ни на чем ни разу:
Одна – чтоб захватить весь крепостной обвод:
Вал, бастионы, трое крепостных ворот,
Вторая – центр крепости и всех ударов здесь
пересеченье —
Остатков гарнизона плен, уничтоженье.
Чтоб оценить суворовский военный гений,
не хватит слов, эпитетов, сравнений,
Суворов – он один во многих лицах —
Непредсказуем он, никто с ним не сравнится,
Он композитор, дирижер военного оркестра, суфлер
и исполнитель и главный за кулисами театра военных
действий зритель.
Талант Суворова соединял мгновенно фантазии полет
и математики расчет одновременно.
Войска пошли на штурм в морозной предрассветной мгле
С знаменьем крестным на челе,
И Богородицы покров скрывал суворовских бойцов
От вражьей пули и ветров,
Но Измаил не спал, он с напряженьем штурма ждал,
час штурма выдал перебежчик
из черноморских казаков, чем после заслужил железа
и оков.
За два часа, в 5.30 до рассвета
Взвилася в ночь сигнальная ракета,
Войска пошли на штурм. Поэту
Мгновенья эти так близки
И дороги о них воспоминанья,
Как будто видишь пред собой:
Идет в глубокой тишине за строем строй,
Храня молчанье
С примкнутыми штыками,
С знаменами и бунчуками,
У них Россия за спиной,
«Не правда ли, Москва за нами!»
Над Измаилом тишина,
Хранит молчание луна,
То в облака ныряя,
То вновь из них всплывая,
Змеилася в ее лучах серебряная гладь Дуная —
Обманчивая мирная картина,
И слышна вдалеке лишь заунывная молитва муэдзина.
Но разорвалась тишина —
пришла кровопролитная война,
Из башен стен и крепостных валов
Вдруг разразилась канонада —
Неужто Измаила эскапада?
Теперь кто помнит день вчерашний,
Когда дошло до рукопашной?
Но никогда б не взять османской той твердыни,
Она, наверное, стояла б и поныне,
Когда б не шквал артиллерийский огневой,
буквально разметавший все перед собой,
Поколебав врага сопротивленье,
Его надежду на спасенье
И проложив пути войскам для наступленья.
Хоть крепость крепкий оказался тот орешек,
И в стенах не пробито бреши,
Проломы сделаны в ограде,
Что окружала крепость палисадом,
Туда и хлынули войска,
Как бурная кипящая река.
И вот уж под ногами ров с водою,
Над головами стены неприступною горою
громоздятся,
Но руки делают – глаза боятся,
Работая ударно, быстро, споро,
Под вражеским огнем
Вперед пошли помощники-саперы,
Фашины побросав во рвы,
Уж вяжут лестницы и ставят их на стены —
Нам не забыть навеки этой сцены —
Уж смельчаки по лестницам карабкаются вверх
как обезьяны,
Как будто бы на пальму за бананом,
Все это зло, напористо и рьяно,
Пусть сверху на головы льют кипящую смолу,
Не брагу,
Уже не погасить кипящую в сердцах отвагу.
Пронзенный пулею, сорвался кто-то вниз,
Другой смельчак уже ступает на карниз.
Какие б ни были в России времена,
Нам не забыть героев имена.
Теперь уж, турок, ты пощады не проси,
Когда на приступ в бой
своих бойцов ведет герой,
Наш генерал-майор Ласси.
И первым, кто вступил на крепостную стену,
Был прапорщик лейб-гвардии Измайльского полка
(я, к сожаленью, имени его не знаю) князь Гагарин.
Его однофамилец в наши дни —
Бывают все же чудеса на свете,
И рады мы тому как дети —
Стал первый в мире космонавт
Простой советский русский парень, —
Конечно, Юрий наш Гагарин!
И вслед за смельчаком, не тратя время зря,
На вал взошли екатеринославцы-егеря,
Сквозь толпы яростно рычащих янычар
Себе прокладывая путь —
Их командир майор Леон Неклюдов – не забудь!
Сей храбрый офицер и подлинный герой измайльского
сраженья
Глубокого достойный уваженья,
Ни жизни не щадя, ни сил
В той жаркой схватке тяжелое раненье получил.
Несокрушимой смелостию русских храбрецов
Сжимается вокруг Измаила кольцо.
Наращивая мощно наступленье, —
Чем в главном предопределив исход всего сраженья, —
Вступил в жестокий бой без дураков
Морской десант – флотилия дунайских моряков.
Причалив к берегу на парусных судах, на шлюпках,
чайках и дубах,
Оружие высоко над головой подняв,
Десантники бросались в ледяную воду,
В атаку шли на штурм, не зная броду.
Настилом здесь служил для них огонь картечный,
Что через реку с острова Чатал
османскую твердыню доставал,
В ней сея смерть и разрушенье,
Бушующих пожаров наводненье,
Служа девизом в схватке быстротечной:
«Могущество османов тут не вечно!»
А наверху на крепостном валу
Смертельная мгновенно схватка закипела.
Построясь на валу в порядок боевой,
Екатеринославцы за разом раз
В штыки бросаясь,
Вдоль крепостного вала пядь за пядью продвигаясь,
Ведут последний бой,
Отбрасывая янычар перед собой.
Засевши в Табии, толпа головорезов-янычар,
От гренадер-фанагорийцев
С ожесточенной яростью оборонялась,
И чаша тут весов в разгаре боя
Чуть в пользу турок не заколебалась.
У турок тут не выдержали нервы,
Айдос Мехмет-паша
немедля бросил в бой последние резервы,
И с криками «Алла, Алла»
кидаясь в схватку вновь и вновь,
хотели турки с крепостного вала
сбросить русских в ров.
Кутузов окружен, ему уж нет спасенья,
Ждет неизбежное его, казалось, пораженье,
Но нет! Еще не пробил роковой последний час:
Ему чрез вестового
Передают суворовский приказ:
«Назад ни шагу! C нами Бог и крестная святая сила!
Ведь русских Богородица всегда хранила,
Вас назначаю комендантом Измаила».
Уверенность Суворова в победе
Сильнее, чем волшебный эликсир,
Вдохнула в наступавших мужество,
придав им новых сил.
Воспрянули войска,
Мгновенно пламенный порыв их охватил,
Фортуна вновь лицом к ним повернулась,
Тут гренадеры вновь ударили в штыки,
И контратака янычар позорно захлебнулась,
Их полным пораженьем обернулась!
Сбылось Суворова пророческое предсказанье,
Как крепость Измаил навеки прекратил
Свое существованье!