В один прекрасный день Маня вышла из пещеры и говорит:
— Румцайс, у нас родился сынок, мы назовём его Циписек.
— В честь такого светлого события я дам салют из пистолета! — воскликнул обрадованный Румцайс.
Зарядил он пистолет жёлудем и так грохнул, что гром выстрела донёсся до самого города Ичина.
— А теперь я погляжу на нашего сыночка.
Циписек лежал в колыбельке, выдолбленной из еловой колоды — ель ведь мягче дуба и к тому же приятнее на ощупь. Под головкой у него была подушечка из мха, а накрыт он был лопуховым листом.
— Знаешь, Маня, я сошью ему ботиночки, — решил Румцайс.
Маня спросила, в своём ли он уме.
— Ведь Циписек раньше, чем через год, не начнёт ходить.
— Этот парень пойдёт через неделю, если считать от воскресенья, гордо возразил Румцайс.
— Похвалялась синица море спалить, — улыбнулась Маня и пошла в лес к пчёлам, попросить у них воска натирать Циписека после купанья.
А Румцайс принялся шить ботиночки. Он не забыл своего прежнего сапожницкого ремесла, быстро и ловко сшил их из молодой грабовой коры и украсил яркими пёрышками сойки.
Надел он ботиночки Циписеку, заботливо накрыл его лопуховым листом и пошёл поискать кленовой коры на курточку и буковой — на штанишки.
Ходил он, ходил от дерева к дереву и всё не мог найти подходящей. Он углубился далеко в лес и вдруг услышал, что Маня зовёт его:
— Где ты там с Циписеком гуляешь? Положи его назад в колыбельку!
Румцайс побежал к пещере и на бегу крикнул ей:
— Я бы рад положить Циписека назад, да только не уносил я его!
Маня подняла лопуховый лист в пустой колыбельке, перевернула его, повернула так и эдак и заплакала:
— Видно, его ястреб утащил. Или лисица. А может, барсук приходил. Или ворона украла.
Румцайс молча сидел на пне и заряжал пистолет самым крепким жёлудем, какой нашёлся у него в кармане.
— Кто его взял, тот его и вернёт.
Зарядил он пистолет, прижал бороду, чтоб уши ему не закрывала, и прислушался — не плачет ли где Циписек в лесу.
Справа жужжали пчёлы и посапывал барсук, слева цокали оленьи копытца и топали заячьи лапки. Сзади ничего не было слышно — так тихо там ходили лисы. Над головой шуршали крыльями ястребы и вороны, но так беззаботно, что сразу было ясно: у вороны и у ястреба совесть чиста. Всё это слышал Румцайс левым ухом. Правым ухом он услышал, как далеко за порубкой кто-то щёлкает орешки.
— Многое я слышу, — произнёс он. — Но всё это не наш Циписек.
Погладил он ласково Маню по щеке и лёгким разбойничьим шагом стал вдоль и поперёк прочесывать Ржаголецкий лес, Циписека искать. Острым взглядом проглядывал он каждый тёмный уголок. Нигде ничего. Слышно только, как за лесосекой кто-то щёлкает орешки. Румцайс перешёл через просеку и углубился в сосняк. Вдруг на голову ему упала скорлупа от ореха. Смотрит Румцайс: в дупле сосны сидит белка с тремя бельчатами. И Циписек с ними, разгрызает орехи и кормит белку и бельчат.
Румцайс пригладил брови и нацелил на белку пистолет, заряженный жёлудем.
— Так это ты украла нашего Циписека!
— Я? — удивилась белка. — Он сам пришёл. Прибежал по дорожке и взобрался к нам сюда.
Залез Румцайс на дерево и убедился, что белка сказала правду: у Циписека на его первых ботиночках подошва почти совсем была сношена.
— Он пришёл сам, — повторила белка. — Я-то уж устала чистить орехи, вот Циписек и взялся мне помогать.
Румцайса охватила такая гордость за Циписека, что ему пришлось трижды выстрелить из пистолета.
Первый выстрел — чтоб Маня знала: Циписек нашёлся.
Второй — чтоб Маня догадалась: Циписек сносил первые ботиночки.
А третий раз он выстрелил просто так, от радости.