Глава 34
Там же. В те же дни
Из города нужно было срочно уходить. Любым способом. Для Коройи это было очевидно.
Победа над ненавистными нехристями возможна, если каждый из воинов принесёт свою часть жертвы, пронесёт свой крест. И он, рыцарь Коройя, каковы бы ни были окружающие его обстоятельства, должен выполнить порученное задание до конца. Но как это сделать? У него и его людей осталось совсем мало времени. В любой момент в их дом может заявиться стража. Он не боялся смерти! Он боялся лишь двух вещей: что не выполнит должным образом задание и что подставит под удар своих людей, лучших людей, отборных воинов, которые погибнут напрасно.
А эта женщина... Она всё меньше помнит, что всего несколько месяцев назад была лишь наложницей в гареме. Человек без всего — родственников, связей, покровителей, защитников. Её удел — рабство, полная зависимость от других. А она всё больше мнит себя свободной христианкой! Она не хочет принести свою часть жертвы. Оставить её здесь, в Спалато? Просто бросить? И забрать только её сына? Но они до сих пор не сумели забрать его из монастыря, даже выбраться из города не смогли!
Так будет ли задание сорвано, если он бросит женщину? Венецианцы, конечно, узнав, кто она, уничтожат её немедленно, как уничтожают все следы своих преступлений.
Ему надо связаться с ускоками! Это единственный выход. Хотя внутренне он не желал этого. Много говорили о них и хорошего, и плохого. Венецианцы утверждали, что эти набожные христиане были кровожадными корсарами. Кто-то рассказывал, как один отряд ускоков, вернувшийся в Сень из своего пиратского рейда, вползал в церковь на коленях, чтобы возблагодарить Господа за свои грабежи. Ходили слухи, что они чуть ли не поедают сердца своих мусульманских жертв. Но вроде бы есть у них один монах; от его проповедей, которые он читал прямо на корабле, ускоки впадали в экстаз и исступление.
Несмотря на то что венецианцы преследуют их и уничтожают, как крыс, только ускоки способны выбраться из города. Ведь только у них есть эти замечательные весельные барки, которые они ловко прячут на берегу и которые так устроены, что могут плыть против ветра, почти не теряя скорость. По всему побережью у них куча сочувствующих шпионов и укромных мест, подготовленных помощниками, которые не найдут никакие венецианцы.
В памяти всплыло и имя, подсказанное Протеем, — грек Аристид.
— Ты обратишься к нему только в случае крайней необходимости. Когда решишь, что для тебя все потеряно. Он свяжет тебя с ускоками, — сказал Протей.
Утром Коройя сделал последнюю попытку установить связь с ними. На пристани, в домишке, прилепившемся к древней стене, он навестил торговца по имени Аристид и просил о том, чтобы его связали с контрабандистами.
Старик предложил рыцарю вновь навестить его вечером.
Аристид не знал никакого Протея. Он знавал одного купца, из турецких земель, по-видимому, из Константинополя, который однажды дал ему много монет и приказал:
— Когда придёт к тебе рыцарь и попросит связать с контрабандистами, выполни его просьбу.
Когда начало смеркаться, Коройя выбрался из своего убежища и узкими улочками, без огней и сопровождающего, пробрался к пристани. Быстро темнело, и несколько раз он прятался от патрулей, которые с факелами в руках обходили город. Все настороженно замерло.
Подойдя к дверям хижины, он постучал несколько раз условным знаком. Дверь приоткрылась. Старик со свечой в руке сам открыл ему. Коройя вошёл. Дверь тотчас закрыли. Что-то было не так. Коройя резко повернулся к старику. Жалкий огарок тускло освещал лишь маленькую часть небольшого помещения. Вдруг Коройя схватился за рукоять пистолета, а левой рукой вцепился в плечо старика. Выхватил пистолет и направил его старику в грудь. Другая рука почувствовала дрожь грека.
— Кто здесь? — хрипло проговорил мальтиец.
Он встряхнул старого грека. Свеча упала на пол и покатилась.
— Не бойтесь! — проговорил Аристид взволнованным дрожащим шёпотом. — Этот человек от Славчича.
Прикрываясь стариком, Коройя отскочил в угол и, продолжая выставлять пистолет, отрывисто приказал тёмной фигуре:
— Выйди на свет!
Человек подчинился. Это был крупный мужчина довольно свирепого вида, ведь заросший волосами. Он был в кожаной куртке-панцире, за поясом торчали пистолеты, на боку — длинный нож. Уже внешний вид его ясно говорил, что он не был ни венецианцем, ни солдатом из патруля. Скорее всего он являлся тем, кого и хотел видеть рыцарь, — ускоком. Человек демонстративно держал руки ладонями наружу, демонстрируя свои мирные намерения.
Вздохнув и устыдившись своей нервозности, Коройя разжал руку, державшую старика, и опустил пистолет. Грек мягко выскользнул из его рук.
— Вам не надо опасаться! — повторил он с явным облегчением. — Садитесь.
Первым за стол сел ускок. Коройя — напротив, он всё ещё был насторожен. Аристид продолжал:
— Я все передал Славчичу. Вот они и прислали своего человека. Чтобы переговорить лично.
Коройя мрачно глядел на ускока. Ускок недоверчиво разглядывал его.
— Нам нужна ваша помощь, — сказал Коройя. — Мне нужно переправить из города в сторону Рагузы женщину с мальчиком и отряд в семь человек.
Контрабандист выпятил губы и неуверенно покачал головой.
— Это очень сложно, — с сомнением сказал он.
— Понимаю, — усмехнувшись, возразил рыцарь. — Если бы это было просто, я бы не обращался к вам. В вознаграждении можете не сомневаться.
Однако ускок продолжал колебаться. Он долго сидел безмолвно, как будто что-то прикидывая и решая. Наконец сказал:
— Что это за отряд? Как я понимаю, отряд вооружённых... слуг?
— Да. Не считая служанки.
— Боюсь, что это невозможно, — сказал ускок. — Такой отряд неминуемо привлечёт внимание стражи.
— Можете ли вы взять одну женщину?
Ускок пожал плечами.
— Что вы хотите знать? Я готов ответить на все ваши вопросы, — сказал наконец мальтиец.
— Кто эта женщина? Кто мальчик? Почему мы должны рисковать нашими головами ради них?
Рыцарь усмехнулся, зная, как поразит ускока правда. Поверит ли тот? Он множество раз уже обдумывал этот разговор. И решил, что это был единственный способ заинтересовать его. Главное — использовать ускоков, а позже прорваться самим.
— Это жена султана Турции Мехмеда и её сын, — просто сказал Коройя.
Ускок откинулся на спинку стула.
— Сын жены султана? То есть вы хотите сказать, сын султана, принц? — На лице ускока появилась недоверчивая ухмылка. Он глядел на рыцаря, как на умалишённого. — Неужели вы думаете, я вам поверю?
Вместо ответа Коройя вынул из-за пазухи медальон и бросил его на стол.
— Что это? — старик грек и ускок потянулись к предмету.
— Это доказательство правоты и искренности моего заявления. Как ни невероятны мои слова, но это чистейшая правда! Женщину зовут Эрдемли — это её имя в гареме. На самом деле она — гречанка и зовут её Елена. Елена Комнина. А мальчик — её сын от ныне здравствующего султана Мехмеда.
— Как они сюда попали?
— Это долгая история. Возможно, я как-нибудь расскажу её вам. Важно, что здесь им находиться нельзя. Если они попадут в руки венецианцев, то их либо убьют сами венецианцы, либо передадут туркам. В любом случае им конец.
Ускок задумался. Новость об османском принце поразила его. Он продолжал странным взглядом посматривать на собеседника, в котором перемешалось недоверие, восхищение и безмерное удивление.
— А кто вы? — наконец спросил он.
— Прошу прощения, умеете ли вы читать? — спросил паладин и, получив утвердительный ответ, снова полез за пазуху и вынул оттуда множество раз сложенную записку. Бумага была великолепно изготовлена в одной из мастерских Протея и имела печати, аутентичные оригиналу папской печати.
Он аккуратно развернул записку и передал ускоку. Воин тщательно изучил её. Его брови поднялись вверх.
— Вы курьер пресвятого отца Климента VIII? — Ускок быстро перекрестился.
— Да. Можно сказать и так.
Ускок дёрнул головой.
— А кто ещё знает, что у вас в руках жена султана и султанёнок? Венецианцы знают?
— Нет. Не знают пока. Так же, как и турки. Но вскоре узнают все.
— Хорошо, — наконец проговорил ускок. — Я слушаю вас. Что мы можем сделать? Что вы хотите?
— Мы вытащили эту женщину из сераля для того, чтобы она помогла нам в святом деле войны с османами. Мы предполагали передать её в надёжные руки албанских или хорватских епископов. К сожалению, история с захватом Клисской крепости разрушила наши планы. Мы застряли в Спалато. Выбраться незаметно вместе с женщиной мы не можем. Нам нужна ваша помощь. Мы готовы передать её вам. Вы сможете доставить её в Сень, а там дальше — во владения императора или куда хотите. Объяснять вам значение этой... — Он запнулся, едва не сказав «жертвы», — женщины и тем более мальчика, сына султана, я думаю, не надо. Их нужно просто спасти. Они христиане. К сожалению, православные, но это не меняет сути дела. Они наши союзники. И мы можем использовать их благодарность в деле освобождения христианского мира от турок. Можете ли вы незаметно вывести их из города?
Ускок покачал головой:
— Вы представляете, какие сейчас облавы устраивает стража проведитора Моро? Они прочёсывают весь город, разыскивая участников захвата Клиссы. Вы сами сумеете вывести её за городские ворота?
— Мы постараемся завтра на рассвете переправить женщину за стены города, а там передать вашим людям. Вы выведете её с этой территории. Так пойдёт? — предложил мальтиец.
Ускок кивнул. Он так до сих пор не признался, что он ускок, а мальтиец делал вид, что по-прежнему верит, будто это контрабандист.
— Через час после рассвета. Бухта у местечка М. Договорились?
Коройя согласно кивнул, вглядываясь в контрабандиста. До конца он не доверял никому.
— Но это ещё не все. Можете ли вы доставить нас на остров Хвар? Нам нужно посетить там ненадолго один монастырь. Мальчик там, — наконец проговорил он. — Можете вы мне дать полдюжины вооружённых людей?
— Я должен подумать. Это смертельный риск.
— Я знаю.
— Я скажу вам завтра утром.
Ускок поднялся и, кивнув на прощание, быстро покинул хижину.
Мальтиец, завернувшись снова в тёмный плащ и низко надвинув на глаза шляпу, вышел под стены пристани. Он был уверен, что ускок ответит положительно. Захватить султаншу и султанёнка — это грандиозная удача, которая компенсирует ускокам провал с турецкой крепостью и потерю многих бойцов! Сам же рыцарь продолжал сомневаться и колебаться. Он отдавал себе отчёт в том, что операция была рискованной. Нет, не в монастыре! Тут он не сомневался, что мальчишку они отобьют у калуджеров. Но ведь он не собирался отдавать свою добычу ускокам! Он лишь воспользуется их ловкостью и умением, чтобы выбраться отсюда, а затем... Он должен обхитрить их... И избежать столкновения. Если завяжется схватка, в ней могут погибнуть и женщина, и ребёнок.
Коройя уже почти добрался до дома, когда судьба внесла свои коррективы. Обычно чрезвычайно осторожный и внимательный, мальтиец, уставший за последние дни и поглощённый своими думами, проглядел приближение патруля, внезапно показавшегося из-за угла.
— Стой! — от неожиданности вскрикнул начальник караула, поднимая фонарь и пытаясь осветить фигуру и лицо незнакомца, отпрыгнувшего в сторону и мелькнувшего перед ними у стены. — Стой! Патруль!
Рыцарь, привыкший никогда не сдаваться и не отступать, на этот раз мгновенно понял, чем грозит ситуация, и бросился бежать в темноту извилистых улиц, уводя стражников подальше от дома.
Патруль кинулся за ним, грохоча каблуками по узким мостовым. Коройя старался бежать, создавая как можно меньше шума, чтобы в подходящий момент скрыться, исчезнуть в развалинах. Однако, пока он бежал по узкому коридору, образованному глухой стеной и стеной дома с другой стороны, сзади послышался грохот выстрела. Что-то с силой ударило рыцаря в правую ногу над коленом. Дикая боль пронзила её. Мальтиец, сделав по инерции ещё несколько неуверенных шагов, упал и прокатился по камням, оставляя на них кровавые брызги. Попытался подняться, превозмогая чудовищную боль, проковылял немного на здоровой ноге, волоча совершенно отказавшую раненную, и упал снова.
Тогда, понимая, что все кончено, он пополз что было сил к стене дома, к расселине, и там, борясь с обморочным состоянием, перевернулся на спину, достал пистолет и шпагу и приготовился к отражению неприятеля.
Солдаты подбежали, грохоча башмаками.
— Он где-то здесь! — слышал Коройя. Затем раздался визгливый крик: — Вот он! Вот он! — Кто-то направил на него свет фонаря.
— Me kago en Dios! — прорычал рыцарь грубое и мерзкое богохульство.
Он, не разбирая, выстрелил прямо в лицо солдату, склонившемуся над ним. Страшный вопль разорвал ночную мглу.
— Брось оружие! Брось! — кричали перепуганные распалившиеся солдаты, и одновременно несколько клинков вонзились в тело раненого рыцаря. Они кололи его до тех пор, пока тело не перестало дёргаться, а шпага мальтийца наконец не выпала из ослабевших рук.
Рыцарь умирал, солдаты обшаривали его одежду, ища оружие, деньги, ценности, бумаги.
В ту же ночь в квартале у Порта Фереа, где патруль столкнулся с вооружённым злоумышленником, была организована тщательная облава. Большой отряд солдат прочёсывал двор за двором, дом за домом, будил перепуганных горожан и заставлял их полуодетыми, сонными выходить на улицу.
Елена проснулась от грохота внизу, у входной двери. Она вскочила с постели. Шум и грохот были такими, словно кто-то собрался разрушить стены. Хафиза тоже проснулась, стремительно вскочила и подбежала вслед за хозяйкой к маленькому оконцу, выходящему на улицу. Женщины испуганно переглянулись.
— Стража! Откройте! — внизу злобно стучали саблями по двери вооружённые люди. Отряд солдат был большой, человек в пятнадцать. В свете факелов и фонарей блестели их шлемы и кирасы.
Не добившись ответа — все жильцы дома, естественно, затаились, — солдаты сначала принялись заглядывать в тёмные оконца, а потом взялись вышибать дверь. Елена отпрянула от окна, оттолкнула служанку. Она быстро оделась и приказала то же самое сделать Хафизе. Внизу шум усиливался, слышались ругательства, треск ломаемого дерева, зазвенели разбитые стёкла.
Следом раздался грохот выстрелов, чьи-то крики, звон клинков и шум боя. Отряд венецианца отчаянно сопротивлялся.
Несмотря на испуг, голова Елены работала с удивительной ясностью. Она не знала, да и не собиралась гадать, кто пришёл и для чего. Она чувствовала одно: кто бы ни послал этих солдат, они и этот бой ничего хорошего ей не принесут. Она помнила, что сказал ей мнимый венецианец: «Как только ты попадёшь в руки венецианцев, они пытками вытянут из тебя местонахождение твоего сына, а потом выдадут вас обоих османам. А скорее всего, они сами поспешат убить вас».
И эти слова наполняли все её существо таким ужасом, что она действовала сейчас словно подхваченная каким-то ветром. Она схватила что-то из одежды, вспомнив, где оставила верёвку, которую заготовила для побега. Она выскочила из комнаты и побежала вместе с Хафизой по тёмному коридорчику, выбила дверь в последнюю комнату. Там было спасение — люк на чердак, к которому вела хлипкая деревянная лесенка.
— Помоги мне! — крикнула Елена, взобравшись по лестнице, и с трудом — головой и плечами — подняла люк. Хафиза взобралась к ней, и они вдвоём вытолкали люк вверх. Взобравшись на чердак, Елена втянула и лесенку, а потом закрыла люк.
Этот странный дом, в котором застряла часть древнего дворца, мог помочь ей. Она уже и раньше обдумывала план бегства. Внизу не стихали шум боя, крики, стрельба и грохот. Женщины перебежали по низкому чердаку к оконцу и, царапая руки, принялись выламывать ставень. Это удалось, дерево было старым и гнилым. Елена выглянула наружу, потом втянула голову обратно и повернулась к служанке.
— Нам надо перебраться туда, — сказала она, указывая на древнюю колонну, торчавшую во дворе в полутора метрах от них.
Женщины подтянули к оконцу лестницу и принялись выдвигать её из окна, чтобы дальний конец лестницы лёг на круглую площадку колонны. Затем Елена подтолкнула Хафизу к окну.
Та в ужасе глядела на госпожу.
— Давай! Вперёд! — приказала Елена резко.
Служанка ещё раз жалобно на неё посмотрела, но — делать нечего — ухватилась обеими руками за лестницу. Она оказалась ловка и быстра, как кошка. Вскарабкавшись на лестницу и перебежав её в один миг, Хафиза легла животом на площадку колонны. Елене оказалось выполнить этот акробатический трюк тяжелее. Решимость покинула её, но, подгоняемая страхом, она на четвереньках переползла по лестнице, цепляясь за края и стараясь не глядеть вниз. Крошечное расстояние, но страшно, жутко. Когда гречанка приблизилась к колонне, Хафиза протянула ей руку.
— Лестницу! Лестницу подтяни! — приказала ей Елена, переведя дух.
Бой внизу не прекращался. Он перекинулся и во двор, наполнив его криками, стонами, выстрелами и звоном клинков. У венецианца и в самом деле были отборные воины, и они не собирались сдаваться. В распахнутые ворота входила ещё одна группа солдат.
Женщины перебрались с колонны на развалины древней стены. И затаились наверху за камнями и мхом, невидимые в темноте.
Потом шум боя стих. Солдат теперь во дворе было множество. Внизу ходили, переговаривались, вытаскивали тела и оружие во двор. В окнах дома на обоих его этажах виднелся свет факелов. К счастью, никто из солдат не подумал пока о чердаке.
Передохнув, женщины переползли по стене подальше от двора, до того места, где развалины стали ступеньками спускаться вниз. Они спустились и побежали куда глаза глядят, прочь из города. Перед рассветом, ещё во мгле, беглянки вышли на дорогу и побрели по ней вглубь суши, держа как ориентир холм с домами, что высился перед ними. Обошли холм и, найдя полянку, окружённую камнями и жёстким кустарником, смертельно уставшие, повалились на траву, затихли и заснули до восхода солнца.
Проснувшись, когда солнце стало припекать, они решили спуститься обратно на дорогу, каменистую, усеянную большими булыжниками. Они уже почти спустились на неё, как заметили военный отряд, быстрым шагом передвигавшийся по дороге в сторону холма. На солдатах они разглядели короткие кожаные куртки, на некоторых кольчуги. Вооружены они были большими ружьями и кривыми саблями. Елена не могла поверить своим глазам: у солдат на головах болтались кече янычар. Спрятавшись за камнем, она в ужасе слушала знакомую турецкую речь. Служанка тянула её за руку, показывая то на дорогу, то на язык.
— Ты слышишь? — говорила она одними губами. — Ты слышишь?
— Да, — в ужасе прошептала Елена.
Так женщины просидели до темноты. В сумерках они, не решаясь выходить обратно на дорогу, прокрались обратно в город. Они подошли к массивным и пышным воротам города, которые назывались Порта ауреа — Золотые ворота. Но те оказались заперты. Их сторожил караул.
Елена и Хафиза повернули обратно. Они были голодны, продрогли, совершенно растерянны. Можно, конечно, поискать то место в стене, через которое они накануне покинули город, и через него забраться обратно. Но искать в темноте — безумие. Да и зачем забираться ночью в город, полный солдат и патрулей? Они в темноте наткнулись на развалины дома, куда и забрались спать. Елена пыталась что-то придумать. Теперь она свободна. Той свободой, настоящей свободой, к которой совершенно не была привычна и не знала, как ею распорядиться. Она была предоставлена самой себе, и ей было страшно.
Она не испытывала того ужаса, который испытывала Хафиза, вздрагивавшая при любом звуке, оказавшись в совершенно незнакомом и враждебном окружении. Но сейчас перед ними встала серьёзная проблема, и Елена чувствовала полную беспомощность. Она никого не знает в этом городе. Постепенно она, как ей показалось, нашла выход. Елена могла бы рассчитывать здесь на помощь только одного человека, купца Мендереса — брата доктора Еросолино. У него должна быть в городе лавка, её можно найти.
С помощью Мендереса Елена сможет вернуться в монастырь и обратиться к настоятелю за советом и помощью. И вместе с ним решит, что делать с Османом. Однако всё дальнейшее представлялось Елене туманным и смутным. Ясно было только одно — ей и сыну оставаться в этих местах опасно.
С этими мыслями Елена заснула. А когда наступил новый день, она, кое-как приведя себя в порядок, умывшись у колодца в развалинах, увидела, что неподалёку от городских ворот находится небольшой постоялый двор. Она отправила в него Хафизу с несколькими монетами — деньги, хвала Господу, у неё пока были! Хафиза вернулась с лепёшками. Подкрепившись, они вошли в город. Стража у ворот, лишь оглядев женщин с ног до головы, без задержек пропустила их в город, не задавая вопросов. Елена отправилась искать Мендереса.
Там же. В то же время
Сильный удар в грудь отбросил синьора Мендереса вглубь комнаты. Он даже не успел понять, не успел расслышать вопроса, который задал ему страшный незнакомец, представившийся ганзейцем. Хотя, наверное, слышал, но не хотел верить. Вся эта история с мальчишкой, уже давно забытая, благополучная и удачная. Как могло случиться, что она возвращается? Он сразу почувствовал, что дело приобретает новый и, возможно, дурной оборот, когда несколько дней назад у него дома неожиданно появился посыльный из монастыря Святой Параскевы и сообщил, что к ним в монастырь приходила женщина, представившаяся матерью мальчика, Османа, крещённого Ильёй, и мальчик действительно узнал в ней мать. Вот тогда он и почувствовал, что вся эта ожившая история добром не кончится!!! А предчувствия никогда не обманывали его.
А теперь этот ганзеец. Он объявился вчера в конторе, которая находится в том самом месте, которое почти десять лет назад предоставил Мендересу на городской пристани великий Родригес, отстраивавший новый порт и уговоривший его переселиться из Дубровника в Спалато. Ганзеец — молодой голубоглазый блондин небольшого роста и с каменным лицом — на прекрасном немецком языке представился гамбургским купцом по имени Розенберг. Он порывался тут же провести какие-то переговоры, предполагал гнать товар на север, в Ганзу, прямиком через Истрию. Разговор вышел неясный, сумбурный, ганзеец обещал зайти ещё. И вот сегодня зашёл — но не в лавку, а прямо к Мендересу домой, да не один, а с командой смуглых головорезов. И выбрал он тот самый редкий момент, когда в доме кроме него, Мендереса, никого не было — двое слуг и конюх отправились в Солин, а служанка — к сестре и на рынок. Единственный слуга, который должен был открыть входные ворота и пропустить непрошеных гостей внутрь, — где же он? Мендерес этого не знал. Слуга не появился, потому что в этот момент лежал со свёрнутой шеей за бочками в углу двора.
Пожилой купец отлетел вглубь комнаты и больно ударился спиной о массивный комод. Парализующая боль полоснула его снизу, отдалась в правую руку, и он перестал чувствовать её.
— Итак, — глухо продолжал, переходя на итальянский, Розенберг, приближаясь к купцу, пока его люди разбрелись по комнате. — Расскажи мне, куда ты переправил мальчика, когда приплыл в Спалато?
Было страшно смотреть в лицо ганзейца. Ведь оно ровным счётом ничего не выражало, оно было словно сделано из камня. В нём не двигался ни один мускул. И всё же это залитое какой-то неприятной желтизной лицо внушало животный ужас. Страшным его делали глаза: светло-голубоватые, как аметист, они отливали странным блеском, который можно было бы назвать голодным, и одновременно казались неопределёнными, полупрозрачными, словно ненатуральными.
— Мальчика?
— Мальчика. Османа. Турка, которого передал тебе твой кузен доктор Еросолино из Маниссы.
Мендерес смотрел в ничего не выражающие глаза незнакомца одновременно с ужасом и интересом. Ему подумалось, что ганзеец, пожалуй, знает про Еросолино все, и он догадывался, что и от него, Соломона Мендереса, он тоже вскоре узнает все. Всевышний, что они сделали с его несчастным братом?!
Купец было открыл рот, но не успел произнести ни слова, как задохнулся от нового удара — жестокого и мучительного — пальцами в район печени. И снова парализующая боль, тошнотворная, рвотно-выворачивающая боль заполнила тело купца. Он мгновенно побелел, впав в полуобморочное состояние.
А тот, кто несколько минут назад настойчиво требовал пустить его в дом, назвавшись представителем и другом его агента в далёком немецком Гамбурге, — а Мендерес сразу поверил, потому что в вольном Гамбурге, принадлежавшем немецким еретикам-лютеранам, у Мендереса был свой агент среди тамошних купцов-евреев, — тем временем дал приказ своим подчинённым усадить падающего старика в кресло. Спустя несколько минут старый Соломон пришёл в сознание и обнаружил себя привалившимся к спинке своего любимого большого кресла, и несколько лиц, склонившихся к нему.
— Что вы от меня хотите? — еле вымолвил он, когда к нему вернулась способность говорить. Он не спрашивал, кто и откуда на самом деле был этот незнакомец. Сначала не успел, а теперь ему это было глубоко безразлично. Он хотел только одного: чтобы они прекратили мучить его и убрались из дома.
— Мы хотим знать все, — сказал ганзеец с водянисто-ясными глазами.
— Хорошо... — с трудом промямлил старик. — Я скажу всё, что вы хотите...
— Итак, мальчика привезли в Спалато?
— Да.
— Где он? Ты оставил его у себя?
— Нет! Я увёз его... я передал его...
— Куда?
— В другой город. В Сибенико. Я передал его... вскоре, как мы прибыли в Далмацию.
— Куда передал?
— Православная община...
— Разве мальчик христианской веры? — на этот раз в голосе ганзейца явственно послышалось лёгкое недоумение.
— Нет... Да... Он прибыл мусульманином, но здесь его крестили... В общине Сибенико. Таков завет его матери.
После паузы незнакомец спросил:
— А где сейчас мальчик?
— В монастыре... на острове Лесина...
— И зовут его... Он менял имя?
— Да. Его зовут Илья.
— А где его мать?
— Мать? — почти искренне удивившись, а на самом деле внутренне пугаясь, переспросил старик. — Должно быть, там, где и была. В Турции. Я думаю... — добавил он, а затем запричитал: — Клянусь, я не знаю, где его мать! Я никогда не видел её! Умоляю вас, не мучьте меня! — слёзы потекли по морщинистому лицу.
— А ты знаешь, кто этот мальчик?
— Нет! Клянусь, нет! Мне не говорили, кто он. Я не знаю!
— А что ты знаешь о его матери? Кто она?
— Я и этого не знаю! Знаю только, что она гречанка! Что она бывшая невольница какого-то вельможи!
— Бывшая?! И ты, нечестивый грязный пёс, осмелился похи... — проскрежетал зубами смуглый великан, стоявший позади ганзейца, но ганзеец резко повернулся к нему, и тот оборвал себя на полуслове.
Старик закрыл глаза, ожидая новых ударов. Открыл их, когда услышал спокойный, всё такой же бесцветный и бесчувственный вопрос ганзейца.
— И в самом деле. Твой брат лекарь передал тебе османского мальчика, и ты даже не поинтересовался, кто он. Ведь это похоже на похищение, не так ли?
Старик с трудом, преодолевая боль и слабость, покачал головой.
— Нет, это не так.
— Ты хочешь сказать, что ты лично не похищал мальчика? Мы это понимаем. Но ты участвовал. Ты сговорился со своим братом в преступной краже. На земле Великого Господина. Отвечай!
И снова старик покачал головой.
— Нет, я не знаю ничего. Мне сказали, что отец мальчика умер.
— И поэтому ты решил, что вправе увезти мусульманского мальчика в края неверных. Ос... — ганзеец запнулся. — Осквернить его, заставить принять нечестивую веру. Так?
Купец, опустив голову, молчал. Однако немного погодя нашёл в себе силы возразить и попытаться, как он думал, смягчить часть вины.
— Я не считал себя вправе решать. Я следовал указанию его матери. У меня есть бумаги с письмом этой женщины и письмом доктора Еросолино и соглашение с общиной Сибенико о содержании мальчика!
— Значит, у тебя есть бумаги? — сказал ганзеец. — Посмотрим.
Розенберг сделал знак великану, и тот помог старику подняться. Тяжело шаркая, постаревший на сто десять лет, смертельно испуганный старик двинулся мимо страшного «купца» в свой кабинет, почти повиснув на великане. Ганзеец последовал за ними. Кабинет, отделанный в венецианском стиле и по последней моде, с мраморными копиями небольших античных статуй в нишах и картинами на библейские сюжеты, более походил на комнату богатого патриция, нежели купца небольшого далматского городка. Мендерес добрался до роскошного резного комода, выдвинул один из ящиков. Рука его при этом дрожала, он со страхом покосился на ганзейца, вставшего у него за спиной с совершенно бесстрастным лицом.
Он разыскал небольшую кожаную шкатулку, достал из неё свиток плотной бумаги. Сорвал непослушными пальцами тесьму, развернул. Он просматривал документ около полугода назад. Всё было в порядке и полностью соответствовало сданным в общину деньгам. Старый Соломон поступил честно и сделал всё так, как пообещал, как его просили сделать. Да и вообще, жаловаться на содержание мальчика не приходилось. Православные замечательно осуществляли покровительство над ним. Ганзеец, не дожидаясь, вырвал из руки старого купца свиток, сам стал просматривать его.
— Это ваш договор с властями Сибенико? Я вижу тут печати, подписи.
— Нет, нет. С местным православным приходом. Заверено у нотариуса.
— А они знают, кто этот мальчик? — ганзеец пристально посмотрел на Мендереса. И у того вновь мурашки пробежали по коже от этого непонятного, одновременно прозрачно-пустого и оттого неясного взгляда. Однако, привалившись к комоду, он нашёл в себе силы ответить, как ему казалось, правильно.
— Они знают то же, что и я. Они знают только, что он привезён из Турции, что его мать гречанка, а отец — турок.
Оказалось также, что Мендерес оформил опекунство над мальчиком. Ганзеец задумался. Он снова кивнул великану, и тот подвёл старого купца к столу.
— Садись, — сказал ганзеец, а великан подсадил старика в кресло. — У тебя есть бумага и чернила?
— Да, да, конечно, — пробормотал купец, недоумённо глядя на светловолосого.
Тот с самым непринуждённым видом пододвинул к себе стул и сел рядом.
— Достань бумагу, возьми перо, обмакни и пиши...
Под диктовку старик написал, что отказывается от своего опекунства над мальчиком Ильёй, находящимся ныне в православном монастыре Святой Параскевы на острове Лесина в Венецианской Далмации. В этом же письме Мендерес просит передать мальчика подателю письма.
Когда старик закончил письмо и подписал его так, как всегда подписывал, и посыпал песком и подсушил, ганзеец взял письмо себе, перечитал и, удовлетворённый, свернул в свиток и положил в шкатулку со всеми остальными документами. Шкатулку он передал великану.
Внезапно купец заметил, как высокие двери его спальных покоев раскрылись и из спальни, его собственной спальни, вышли слуги Розенберга. Старик вдруг почувствовал приближение смерти.
— Но, — проговорил он, с трудом глотая, чтобы смочить слюной пересохшую глотку, — мой отказ будет недействителен без нотариуса. Мы должны заверить его у нотариуса!
— Так мы и поступим, — Розенберг кивнул и воззрился на Мендереса. Молящий взгляд старика растворился в его прозрачных глазах.
И снова острый, как металлический стержень, палец вонзился старику в печень. Затем его, полуобморочного, подхватили и поволокли в спальню, бросили на большое ложе, накрыли голову пышными подушками. И двое слуг ганзейца навалились на него.
Когда всё было кончено, они вышли из спальни и прикрыли дверь. В этот момент они услышали снизу громкий стук, который уже давно раздавался во дворе. Гости купца забеспокоились.
— Али! — приказал ганзеец одному из подчинённых. — Посмотри!
Тот спустился. Через пару минут он вернулся.
— Ага Рустем, — сказал он, обращаясь к тому, кого купец называл ганзейцем Розенбергом, — там две женщины. Говорят по-гречески. Спрашивают синьора Мендереса и говорят, что он очень захочет их видеть, потому что они от доктора Еросолино.
Водянистые глаза Рустема сверкнули. Он с едва уловимой досадой во взгляде невольно оглянулся на спальню, где осталось бездыханное тело купца.
— Где они? Ты впустил их?
— Разумеется, ага. Но я попросил их подождать во дворе.
— Мустафа! — Ганзеец кивнул, и тёмный мускулистый гигант бросился по лестнице вниз.
Ганзеец сделал едва уловимый знак своим людям. Они понимали его без слов. Они тут же рассредоточились по комнате, подобрались, как леопарды, приготовились. Мустафа быстро вернулся. Один и с обескураженным видом.
— Они ушли! — сказал он.
— Ушли? Не стали ждать?
— Их нет. Ворота двора приоткрыты. Они ушли.
Рустем впился на секунду своим ничего не выражающим взглядом в помощника, затем быстро, как кошка, слетел по лестнице вниз, выскочил во двор. Его люди поспешили за ним. Рустем не сомневался, что женщины ушли. Что-то их спугнуло. Что?
Он оглядел внимательно пространство двора. Кругом было тихо и солнечно. Где-то роились мухи. И он сразу понял, что спугнуло женщин. Он двинулся в угол двора, где под большим деревянным навесом стояли различные хозяйственные принадлежности — телега, сено, дрова, бочки. В том углу они бросили за бочки тело купеческого слуги, которому Мустафа свернул шею. За бочками, в грязи среди досок, тела не было видно. Но вот со второй жертвой их нападения они обошлись не так ловко. Рядом лежал труп собаки, которую заставили замолчать, чтобы она не лаяла на незнакомцев. Огромный цепной пёс с густой шерстью. То ли тот же Мустафа, то ли Лала одним мощным ударом размозжил собаке голову тяжёлым чугунным цепом. Собака издохла сразу; её никто и не вздумал трогать, иначе бы сообразил, что за те полчаса или более, пока они общались с купцом, из разбитой головы вытекла большая лужа крови, которая стекала к центру двора и была видна. Над лужей и роились мухи.
— Уходим! — тихо проговорил Рустем, и они немедленно покинули негостеприимный дом.
Вечером Рустем попросил Али подробно описать женщин, которые приходили к дому купца. По его словам, одна из них служанка — и по скромному внешнему виду, и по манере держаться. Вторая же... Чем больше рассказывал ему Али, тем больше он понимал, что они упустили ту, за которой приехали, — невольницу Великого Повелителя.
— Она сказала, что они от доктора Еросолино? Ты не ослышался?
— Нет, командир. Всё было именно так.
Она подходила под описание, полученное в Стамбуле от Мухзыр-аги. Статная, стройная, иссиня-чёрные вьющиеся волосы, тёмные большие глаза, очень выразительные, прямой нос.
Это наполняло его ликованием. У него оставалось ещё пять дней. Через пять дней он встречается с курьером из Рагузы и даёт окончательный ответ. Его ответ должен будет состоять из одного слова: «да» или «нет». То есть — да, невольница оказалась в руках венецианцев, и они организовали её побег и хотят войны; или нет, венецианцы не имеют к этому отношения.
Вечером Рустем разделил свой отряд на две половины. Взяв с собой великана Мустафу и ещё двоих, он отправился во главе этой группы на пристань и нанял барк в Лесину. Эта группа должна будет взять мальчика. Вторая группа из трёх человек, которую возглавил Али, осталась в Спалато. Им было приказано найти подозрительную женщину и, если она окажется той, которую они ищут, схватить. Если это не получится, то проследить за ней до возвращения Рустема.
Там же. День спустя
— Мне кажется, я нашёл её, Али, — сказал Юсуф. — Ту женщину, которую мы разыскиваем. Я увидел её на Ста рой улице. Она была в сопровождении другой. Мне показалось странным их поведение. Они шли так, словно не очень хорошо знают дорогу, и в то же время они чем-то испуганы. Они всё время оглядывались. Я обратил на это внимание. Они бродили по городу, шарахались от всех, прятались при виде вооружённых караулов. Она вели себя очень странно.
— И ты проследил за ними...
— Я шёл за ними, пока они, наконец, не забрели в один постоялый двор. Видимо, договорились с хозяйкой об оплате, сняли там комнату. Мне показалось также, что они шарахалась именно от вооружённых мужчин. Она старалась общаться только с женщинами — торговками, крестьянками. Я не решался слишком приближаться к ним — они часто оборачивались, но я понял, что не все понимают их. Служанка — немая, госпожа общалась с ней знаками. А госпожа говорила по-гречески. Она не знает славянского наречия. Значит, они не местные. И вот ещё что, при виде людей в мусульманской одежде они просто бежали от них, как от чумных.
— Немая, — проговорил Али, радуясь и вспоминая ту, которая показалась ему служанкой. А ведь у султанских жён в гареме, всё это знают, часто служанками служат немые! — Значит, ты знаешь, где они живут?
— Да. Но брать их там, мне кажется, не стоит. Это очень маленький дом. В нём много жильцов. Мы не сможем прокрасться туда незаметно, тем более бесшумно взять их и увести.
— Что ты предлагаешь?
— Проследить за ними! Они выйдут из жилища, и мы, улучив подходящую минуту, сможем схватить их в городе!
Елена вышла на многолюдную базарную площадь городка и принялась озираться. Весь прошлый день, сбежав из дома бедного купца, они с Хафизой в ужасе крутились в лабиринте городских улочек, не зная, где спрятаться и от кого спасаться. Сообразив, наконец, что нужно просто снять комнатку на каком-нибудь постоялом дворе, они подыскали подходящее жильё и весь вечер и ночь просидели в нём, запёршись, боясь покинуть его и размышляя о случившемся. Это Хафиза, молодец, увидела ручеёк крови, вытекавший из-под навеса во дворе купца Мендереса. Она заглянула под навес и, в ужасе размахивая руками, стала подзывать госпожу. Когда Елена подошла, они обнаружили тело убитой собаки, а за бочками и убитого человека. Тотчас Елена вспомнила странное напряжённое поведение смуглого человека, который открыл им ворота и которого она приняла за слугу. Почему он держал правую руку за спиной? Он прятал оружие?
Опасность! Они сразу это почувствовали! Что-то здесь произошло! Ноги сами вынесли женщин на улицу с того двора. В конце концов, к купцу они смогут прийти в другой раз.
Но вечером уже весь город говорил о жестоком убийстве Мендереса!
Что ей делать? Что ей делать? Как ей в одиночку перебраться в Лесину? Казалось, всё просто — это цель её путешествия. Нужно нанять барк. Однако что-то удерживало Елену. Она совершенно запуталась. Она мысленно возвращалась к событиям последних трёх дней и пыталась, мучительно и тщетно, связать их воедино: сначала неожиданное исчезновение венецианца, затем нападение военного патруля на их дом и уничтожение его отряда, затем убийство купца Мендереса. Всё это было связано. Но как? Неужели это она повинна в их смерти?
Теперь, по прошествии нескольких месяцев после её бегства, под влиянием пережитых опасностей она вдруг стала размышлять здраво. Она сообразила, что ей некуда бежать, некуда прятаться. Что её мальчик в монастыре на удалённом острове находится в большей безопасности, чем она. И забирать его не надо. Это собирался сделать венецианец, который хотел использовать её и Османа в своих страшных целях. Может быть, он исчез, чтобы выкрасть её сына? Нет, она была уверена, что венецианца постигла та же печальная участь, что и его людей. Но ей было не жаль его. Он не желал ей добра. Главное сейчас — успокоиться и придумать, как ей самой устроиться дальше и подыскать для себя и сына безопасное место, где можно будет навсегда забыть о турках и войнах.
С такими мыслями Елена и вышла в бывший перистиль Диоклетианова дворца, ставший рыночной площадью. Вдруг она увидела своего мальчика в десятке шагов от себя, на этой же площади! Елена замерла, поражённая, и когда поняла, что не обозналась, прикрыла рот то ли от изумления, то ли от страха, боясь закричать. Этого не может быть! Ей показалось, что она бредит наяву, что её долгие и беспрерывные думы о сыне и страх за него вызвали это видение, будто она теперь встречает его повсюду.
И в тот момент, когда она уставилась на сына, кто-то проговорил вкрадчиво у неё за спиной:
— Приветствую вас, госпожа Эрдемли. Радостно встретить вас так далеко от дома...
Елена вздрогнула и повернулась к говорившему. Это был усатый мужчина с тёмными проницательными глазами, но неприметным лицом. До неё не сразу дошёл смысл произнесённых слов.
— Вы обознались, господин, — проговорила она машинально, и краска стала заливать её лицо. Человек обратился к ней по-турецки, и она тоже ответила по-турецки. Видя, как его губы расплываются в глумливой ухмылке, повторила: — Вы обознались.
— А вот и нет, госпожа, — проговорил незнакомец, на этот раз по-гречески. — Я давно ищу вас.
— Что вам надо? Убирайтесь вон, — сказала Елена, холодея от ужаса, потому что ей показалось, она поняла, почему её сын здесь. Неужели они схватили его? Она бросила взгляд в сторону Османа. Но там ничего не происходило, мальчик стоял у края толпы, увлечённый тем, как ярмарочный артист стреляет из лука. Но с кем он тогда? Что он здесь делает?
Турок схватил её за руку.
— Вы пойдёте со мной, госпожа, — голос прозвучал зло.
— Оставьте меня, — она вырвала руку и сделала движение, чтобы уйти.
Но он снова схватил её за руку у запястья и на этот раз так сдавил её, что она едва не вскрикнула от боли. Женщина с большой корзиной неодобрительно посмотрела в их сторону и отвернулась. Больше никто в этой толпе не заинтересовался ссорой. И тут Елена сникла, ещё раз украдкой взглянув на сына. Лучше было подчиниться. Пусть они лучше уведут её побыстрее. И она покорно дала себя увести.
Джироламо увидел женщину в перистиле бывшего императорского дворца, этой маленькой центральной площади, образовавшейся естественным образом среди колонн древнего здания. Джироламо, Йован и Илья втроём вышли на площадь купить съестное. Джироламо шёл чуть впереди, Йован и мальчик за ним.
Накануне они приплыли в Спалато. Сначала они отправились на пристань в контору купца Мендереса. Поиски матери Османа Джироламо решил начать с купца — возможно, женщина уже обращалась к нему. Однако в конторе сказали, что синьор хозяин сегодня не собирался в лавку, а остался дома. Йован был знаком с купцом и бывал у него дома. Они отправились к Мендересу. У ворот собралась взволнованная толпа. Солдаты далматской стражи никого в дом не пускали. Оказалось, что в доме совершено убийство. Убиты купец и его слуга.
Джироламо, понимая, чем подобное осложнение может им грозить, не стал топтаться у ворот, а вместе с Ильёй быстро вернулся в дом, в котором они остановились. Йован, пользуясь связями, попытался установить, что произошло.
Вечером он вернулся. Из дома купца он поспешил в его контору и лавку и всё рассказал главному помощнику Младену. Йован и Младен были друзьями и одной православной веры. Вместе они отправились к дому Мендереса и многое узнали.
Купца обнаружили задушенным в спальне. Никаких следов насилия или грабежа в доме не нашли. Кроме него были убиты его конюх, со сломанной шеей найденный во дворе за бочками, и собака, которой кто-то разбил голову.
Мендереса и слугу обнаружила служанка. Никаких подозрительных незнакомцев никто у дома не замечал. Мотивы преступления неясны. Бросалось в глаза некоторое странное стечение обстоятельств или совпадений. В любом случае капитану стражи они показались подозрительными — в момент убийства купца в доме не оказалось никого из родных и прислуги, а проживало под крышей немало людей. И хотя у всех были причины отсутствовать, капитан отдал приказ разыскать и вернуть в Спалато как слуг, так и родственников. Купец Соломон Мендерес был уважаемым торговцем, не раз оказывавшим значительные услуги Большому Совету и князю Спалато, а его контора известна не только по всему далматскому побережью, но, можно смело сказать, во всех крупных торговых городах Венецианского залива. Смерть уважаемого купца вызвала в городе, перевозбуждённом последними событиями в соседней крепости, настоящий переполох. Джироламо не связал его неожиданную смерть с тем заданием, которое прибыл выполнять в Далмации, но расстроился — он надеялся, что Мендерес, возможно, кое-что знал о Елене, что она уже встречалась с ним. Следы беглянки терялись в паутине узких улочек Спалато. Теперь для розыска придётся собирать множество сведений, среди них слухи и сплетни, рисковать — использовать её сына в качестве приманки. Для этого и была затеяна прогулка с Ильёй.
Джироламо, верный своей привычке, тщательно оглядывал площадь. Его внимание привлекла молодая женщина яркой, выдающейся красоты, одетая в чёрное крестьянское платье и впившаяся взглядом больших глаз, как ему сначала показалось, куда-то в его сторону. Она была настолько красива, что невозможно было отвести от неё глаз. И женщина, он заметил, сначала бросив только короткий взгляд в его сторону, затем посмотрела снова и тоже словно впилась в него своим взором. Джироламо увидел, как что-то изменилось в её лице, в блеске глаз. Сначала женщина словно окаменела, затем медленно подняла руку к лицу. И потом рот её приоткрылся, и в следующий миг она уже прижала к нему ладонь, чтобы не закричать. Её огромные глаза продолжали смотреть в сторону Джироламо. Казалось, ничто не существовало для неё вокруг, только тот объект, к которому был прикован её взгляд.
Джироламо сообразил, наконец, что женщина смотрит вовсе не на него; он осторожно повернулся, проследил за её взглядом. Женщина глядела на мальчишку, на Илью! Догадка как молния поразила молодого человека. Это — она, Елена Комнина, беглая невольница султана, женщина, которую он ищет! И она узнала своего сына! Никто, кроме матери, не стал бы так смотреть на этого мальчишку. Удивлённая, потрясённая, испуганная, ошеломлённая, растерянная, она не ожидала увидеть его здесь! Ведь она должна по-прежнему думать, что он сейчас в монастыре на острове.
Это была потрясающая удача, на которую Джироламо почти и не рассчитывал. Первой мыслью его было окликнуть и подозвать Илью, который в этот момент разглядывал бородатого ярмарочного лучника, забавлявшего прохожих стрельбой в раскрашенный деревянный щит. Но пока Джироламо, продолжая следить за Комниной, раздумывал, делать это или нет, рядом с женщиной стало происходить что-то странное.
Сначала Джироламо заметил мужчину, вставшего у неё за спиной. Он видел, как тот чуть наклонился к её уху и что-то нашёптывал ей. Потом Комнина обернулась и ответила ему. Правда, не сразу и словно удивлённая и рассерженная вопросом. Потом она снова, но уже украдкой, словно пытаясь спрятать свой взгляд от кого-то, посмотрела в сторону сына, и отвернулась. Потупив взор, она быстро пошла прочь. Джироламо видел, как мужчина бросился за ней, как он схватил её за руку, как она вырвала её, продолжая стремительно уходить, как мужчина снова вцепился в неё. Она рванулась, платок упал с её головы, открыв густые чёрные волосы. Мужчина потащил её в противоположную сторону, и она, слабо сопротивляясь, подчинилась.
В голове Джироламо, натренированного на преследование, как охотничья собака, промелькнуло сразу несколько вариантов, объясняющих ситуацию. Мужчина, который обратился к женщине и грубо хватал её, пришёл не с ней. Это не венецианец, который по словам монаха с Лесины, должен сопровождать её. Где же тогда венецианец? Когда Джироламо проследил движение на площади, то понял, что мужчина был не один. Он подметил по крайней мере ещё двоих, которые были связаны с первым, и, когда тот потащил женщину с площади, они двинулись следом, чуть сзади, настороженные и собранные, готовые броситься первому на помощь в случае опасности.
Они уводили женщину, которая теперь больше не сопротивлялась, но ни разу и не обернулась, не закричала, не позвала сына. Она, казалось, сама торопилась покинуть площадь.
И Джироламо вдруг сообразил! Это не её уводили, это Комнина уводила людей, окруживших её! Она не хотела, чтобы они узнали, что здесь, на площади, находится её сын! Она не хотела, чтобы сын увидел и узнал её! Она спасала своего мальчишку от тех людей! Прикрыв Илью корпусом, Джироламо проследил, как трое и женщина скрылись за колоннами. Коротко приказав Йовану увести Илью домой, он поспешил вслед за женщиной и её похитителями.
Бегство маленького Османа из империи, доктор Еросолино, купец Мендерес, его родственник. Бегство Комниной из Константинополя. Таинственный венецианец с ней. Джироламо размышлял над этим, стараясь сопоставить все факты вместе. Кто-то убил купца, кто-то схватил Комнину. Эти люди не были патрулём далматской милиции. Это не венецианские сбиры. Значит, это могли быть османы, которые всё-таки организовали погоню.
Но где же тот странный венецианец, который сопровождал её в монастырь? Судя по всему, она считала его своим союзником и другом, раз они вместе приезжали за сыном. Может быть, именно этот человек помог ей бежать из султанского сераля? Где он? Почему она оказалась одна?
Джироламо быстро двигался по узким улицам вслед за людьми, схватившими Елену. Покинув многолюдную площадь, троица похитителей действительно объединилась в маленький отряд. Двое крепко держали под руки покорно бредущую пленницу, один шёл сзади. Джироламо преследовал их, пока они не остановились неподалёку в одном из обшарпанных домишек на улице Мадонны. Открыв дверь, они втолкнули туда женщину и основательно запёрлись. Запомнив место, Джироламо поспешил обратно к дому, где поселился вместе с Йованом и Ильёй.
Там же. В те же дни
Мысли о прекрасной женщине с площади не выходили у Джироламо из головы. Уверенность в том, что это та самая Елена Комнина, которую он искал, не покидала его. Он помнил её взгляд. И хотя он понимал, что она смотрела не на него, ему казалось, что её взгляд всё же был обращён к нему. Ему казалось, её взгляд просил его о чём-то. Вечером он подробно расспросил Илью, как выглядит его мать. Описание Ильи совпадало с внешностью женщины, виденной на площади. Джироламо ни словом не обмолвился мальчику, что видел его мать.
Вместе с Йованом они изучали дом на улице Мадонны два дня. Это был небольшой двухэтажный домишко с тремя оконцами на нижнем этаже, с плотно закрытыми ставнями во всё время дня и ночи. Установили, что в доме помимо женщины, которая не покидала его с того момента, как за ней запёрлась дверь, находилось ещё не более трёх человек. Той самой троицы, похитившей Комнину на рыночной площади.
Эти трое тоже почти не выходили из дому. Лишь раз в день, в утренние часы, один из них выбирался на рынок с большой корзиной и приносил еду. Из дома не доносилось ни звука.
Трудно было понять, кто эти люди, что они делают в Спалато и зачем держат женщину. Они совершенно точно не были венецианцами и не были местными, хотя и одеты в малоприметные одежды далматских ремесленников. Ни лицами, ни манерами они не походили на турок. Они были неопрятны, плохо выбриты. Йован проследил за тем из них, который ходил на рынок, понаблюдал, как тот общается с торговцами. Каналья свободно говорил по-славянски и держал себя так, словно минуту назад покинул мастерскую и послан хозяином за едой — копчёными куриными ножками, хлебом и зеленью. Он купил бочонок вина и с упорством пьяницы волок его домой, несмотря на то что, отягощённый корзиной, едва не уронил вино на землю. Скорее всего, эта компания была не в ладах с законом. Казалось, что они чего-то выжидают. Понимая, что промедление опасно, и учитывая немногочисленность противника, Джироламо решил действовать.
Утром третьего дня, как только один из трёх жильцов скрылся за углом и отправился на рынок, к дому подошёл и несмело постучал в дверь высокий молодой человек. Долго не открывали. Наконец заскрипел засов. Дверь приотворилась. Хмурый мужчина в кожаной безрукавке подозрительно оглядел стройного молодого мужчину в чёрном платье и тёмно-синих чулках, по виду стряпчего. Под мышкой молодой человек держал красную, покрытую бархатом коробку, довольно длинную, сантиметров семьдесят, из тех, в которых носят конфеты или подарки. Коробка, перевязанная красивой тесьмой с большим бантом, выглядела слишком празднично для чёрного платья державшего её человека.
— Антонио Бриччи, помощник нотариуса, — бодро представился молодой человек и чинно поклонился.
— Что надо?
Голос жильца был груб и неприветлив.
— Здесь ли проживает господин Чернич? Он просил посетить его и передать тот подарок, который мы три дня хранили по его просьбе, — любезно проговорил стряпчий.
На лице жильца не отразилось ни удивления, ни приязни.
— Вы ошиблись, — угрюмо проговорил он и приготовился захлопнуть дверь.
Но не успел.
— Э... любезнейший, погодите! — запротестовал молодой нотариус, растерянно оглядываясь и подставляя ногу. — Господин Чернич назвал адрес: Виа Мадонна дель Кампаниле, четвёртый дом от площади справа. Разве не так? Взгляните, ну куда я это понесу?
Молодой человек тяжко вздохнул. Прижимая коробку к плечу, он потянул за тесьму, развязал её, затем отбросил с коробки крышку, и через долю секунды в его руке оказалась шпага. При этом она оказалась почти в два раза длиннее коробки, в которой каким-то немыслимым образом помещалась, сложенная пополам. Это была одна из знаменитых шпаг венецианских братьев Феррара. Хорошая закалка делала их настолько гибкими, что остриё при сгибании легко касалось эфеса. Шпаги эти перевозились часто в согнутом виде в короткой коробке.
Со зловещим пением стальной клинок распрямился прямо в горло хмурого жильца. Схватившись за рану обеими руками, человек в ужасе отпрянул, тогда как стряпчий уже вонзал ему кинжал в сердце. Не успевший сделать и шага, человек упал внутрь дома.
Джироламо влетел внутрь, за ним Йован и его помощник. Второй жилец сидел, развалившись на большой деревянной лавке здесь же внизу, за столом. Он не успел подняться, жестокий удар по черепу рукояткой кинжала свалил его на пол. Джироламо кивком приказал связать его и перетащить оба тела в другую комнату. Они бросились осматривать дом. Где же похитители держали женщину?
Неужели они успели незаметно перевести её в какое-то другое место? Внизу, в двух маленьких комнатках и кухне, никого не было, комнатки были закиданы тюфяками, словно в них спал отряд наёмных солдат. Бутыли с вином, недопитый бочонок валялись под лавкой. Джироламо бросился по лестнице на второй этаж, ворвался в тёмную комнату. Он подскочил к окну и ударом кулака распахнул ставень. Комнату залил дневной свет. Она была пуста.
Они нашли пленницу спустя несколько минут в маленькой тёмной каморке без окон, на втором этаже. Дверь в неё была заперта на засов. Распахнув её, они увидели скорчившуюся на тюфяке, осунувшуюся, бледную женщину. Джироламо поклонился и произнёс не без патетики:
— Вы свободны, мадонна!
Однако женщина не шелохнулась, глядя на него затравленным взглядом. Джироламо шагнул внутрь и протянул ей руку. Она вяло шевельнулась.
— Мадонна, я ваш друг. Прошу вас. Нам надо торопиться, — прошептал Джироламо, деликатно беря её за руку.
Но женщина не трогалась с места, попыталась вырвать руку.
— Кто вы? — еле слышно проговорила она.
— Мадонна, вы должны довериться мне! Я послан вашим другом, чтобы спасти вас! — в его голосе зазвучало нетерпение. — Мы должны немедленно покинуть этот дом! Выходите хотя бы отсюда!
Он помог ей подняться и вывел из каморки. Елена сделала несколько неуверенных шагов, прикрывая глаза и жмурясь от дневного света. Эти негодяи обращались с ней хуже, чем с животным. Они просто бросили её в тёмную клетку и все эти дни держали взаперти и в темноте. Джироламо, поддерживая её под руку и помогая спуститься по лестнице, говорил какие-то успокоительные слова. Между тем Йован нашёл второй выход из дома через кухоньку в маленький дворик и с калиткой на соседнюю улочку. Он с сочувствием оглядел ослабевшую женщину, дёрнул себя за бороду.
— Может, подождать третьего здесь? — спросил он, многозначительно показывая на свой нож.
— Не стоит. Лучше давай побыстрее уберёмся из этого города.
На Елену накинули тёмный плащ, Джироламо проводил её через кухню во двор. Остановившись перед калиткой, он спросил:
— Вы можете идти сами, мадонна?
Она кивнула. Тогда они вышли на улочку, он шёл рядом, лишь слегка поддерживая её. Окружив женщину и держась за рукоятки кинжалов, отряд быстро продвигался в лабиринте улиц, раздвигая попадающихся прохожих и уводя её всё дальше и дальше от темницы. Елена всё это время покорно шла с ними.
— Боже! — вдруг проговорила она, остановившись на полдороге. — Я не могу! Я не могу бежать с вами! Кто вы и что вам от меня надо?
— Ваши друзья.
Нервная улыбка передёрнула её губы.
— С тех пор, как я здесь, мне все клянутся в дружбе!
Джироламо подошёл к ней вплотную.
— Хорошо, я скажу откровенно. Я не знаю, ваши ли мы друзья, мадонна, но я очень хотел бы им быть. Если для вас может послужить доказательством этого ваша свобода, то вы свободны. Вы можете идти, куда вам вздумается, мы дальше не сделаем и шагу.
— Мне кажется, я уже видела вас где-то... Куда вы ведёте меня?
В глазах Джироламо горело восхищение, которое он пытался скрыть за внешней суровостью. Однако это ему не удалось. Он приветливо улыбнулся.
— Вы видели меня два дня назад на площади. Я веду вас на свидание с вашим сыном, мадонна.
Женщина вздрогнула, в её взгляде появилась растерянность.
— С моим сыном? — вопрос был похож на вскрик.
— Ну конечно, с вашим Османом, Ильёй. Если вы поторопитесь... Он ждёт вас с самого утра. Он знает, что я пошёл за его матерью и должен привести вас к нему. О, не бойтесь, он свободен! Он свободен так же, как и вы, мадонна! Вы идёте?
Джироламо отвернулся и двинулся по улице. Женщина, немного поколебавшись, пошла за ним. Через несколько минут она держала в объятиях сына.
