Вопреки уверенности Олега в недосягаемой удаленности его московской работодательницы, она была ближе к нему, чем он мог предположить. Причем, с каждой минутой придвигалась еще ближе примерно на четыре километра.

Александра Вольская и Леночка Гарий сидели в вагоне первого класса скоростного поезда, двигающегося в сторону Дюссельдорфа со скоростью двести пятьдесят километров в час.

— Эх, «какой русский не любит быстрой езды!» — усмехнулась Железная Алекс, искоса глядя в окно на сливающиеся в один сплошной забор аккуратненькие домики небольшого городка.

— Ну да! Русские любят, а немцы ездят. Быструю езду можно любить, когда дороги нормальные да машины и поезда хорошие.

— Смотрю, ты уже освоилась в немецкой жизни. Не скучаешь по Москве?

— Да ну! Чего скучать? Тут сейчас нашего народу столько, что можно себя порой и почувствовать как дома. Кстати, сюда и артисты приезжают на гастроли. И я теперь чаще бываю на всяких спектаклях и концертах, чем в Москве. Знаешь, сколько в Германии за последние годы русских магазинов, клубов, ресторанов, театров открыли?

— Неужели? А раньше ничего такого не было! Я слышала, что был какой-то один русский магазин в то время, когда я жила в Германии, в него чуть ли не за сотни километров народ съезжался.

— А теперь не то что в каждом городе, чуть не в каждом районе города или в деревне есть русский магазин! Для всех, кого мучает ностальгия — пожалуйста, селедка с головой и кишками! — засмеялась Леночка. — Я лично предпочитаю немецкую селедку, то есть филе из нее.

— Конечно, дело вкуса, но когда я жила в Германии, заказывала тем, кто приезжал ко мне, стыдно теперь сказать — самое обычное деревенское сало. Я ведь родилась в маленьком провинциальном городке, считай — в деревне, хотя сейчас мало кто об этом знает. Я и не афиширую особо, хотя и не скрываю, как некоторые маньки, которые из себя герцогинь строят, а сами до сих пор не научились с ножом и вилкой обращаться.

— Если бы ты назвала себя потомственной дворянкой, тебе бы без разговоров поверили!

— Да уж, жизнь многому научила!.. Слушай, тебе не кажется, что мужик с первого ряда как будто прислушивается к нашему разговору… И оглядывался он уже раз пять.

— Может, мы слишком громко разговариваем?

— Вроде бы, не так громко… Или ему не нравится мой прикид? Слышала, тут «зеленые» развлекаются — шубки меховые краской поливают. Может, он из этих? Вдруг ему моя норочка не понравилась, и он сейчас начнет кричать, что я на себя трупы нацепила?

Мужчина, сидевший впереди, поднялся и пошел по ряду между пассажирскими креслами.

— Девушки, не хотите выпить кофейку в ресторане? — наклонившись, тихо обратился он к ним по-русски.

Александра и Лена растерянно посмотрели друг на друга и, не выдержав, прыснули от смеха. Александра, сделав серьезное лицо, выдала:

— Порядочные девушки на улице не знакомятся!

Леночка закатилась еще больше. Мужчина испуганно посмотрел на них и быстро пошел дальше.

— Смотри-ка, мужик снаружи обтесался, а нутро наше осталось. Немец, небось, никогда не решился бы подойти, так и жрал бы глазами всю дорогу…

— Интересно, а как там мой следопыт Олежек? Что-то мне не нравится затянувшаяся пауза в работе. Сначала пел мне песни, что вот-вот, дело на мази. Год прошел — а он мне толком ничего сказать не может. Сдается, темнит он что-то. Как ты думаешь?

— Я тебе сразу говорила — он «темная лошадка», и ставить на него не стоило.

— Ну, не такой уж большой выбор был. Не Жоржа же я должна была к Пащуку заслать! Он кроме как морды бить, ничего больше делать не умеет. А Олег пришелся в редакции как раз в тему. Кстати, ты помнишь, Жорж на днях говорил, что Олег перепуганный позвонил и сказал ему, что видел эту… как ее? Журналистку, которая накатала про меня поганую статейку… Помнишь? Как же ее… Алина… Алина… Перова! Точно — Перова! Думала, что можно забыть про нее. Два года прошло с тех пор. И это же надо — тут болтается, опять на моем пути!

— Может, она была в редакции у Пащука совершенно случайно?

— Эта журналисточка и — случайно? Быть того не может. Наверняка, разнюхала что-то уже про его делишки! Хотя, сейчас мне это может быть только на руку. Хочу поймать гада! Даже, если бабки свои не верну!

* * *

Алина уже несколько раз надавила на кнопку звонка напротив надписи «Валентина Кулик». Конечно, так долго звонить бесполезно — если не открыли дверь сразу, значит никого нет, или просто не хотят открывать.

«Раз уж я сюда приехала, надо попробовать что-нибудь разузнать. Рискну позвонить. Может, попаду на какую-нибудь словоохотливую бабку. Молодые сейчас на работе или учебе, а вот старики скучают дома. Ну, была не была!»

Алина нажала на звонок квартиры, в которой, судя по надписи, проживала «Гертруда Хассе». Алина рассудила, что под старомодным именем «Гертруда» обязательно должна скрываться старушка.

— Кто это? — донесся из домофона дребезжащий старушечий голосок.

— Понимаете, я по поводу ваших соседей…

Вопросов больше не последовало, старушка сразу нажала кнопочку, передающую сигнал для открывания входной двери дома.

«Судя по расположению звонка, старушка должна жить на первом этаже». Не успела Алина так подумать, входя в подъезд, из самой ближней от входа двери выглянули реденькие кудельки и сверкнули очки.

— Заходите, фрау…

— …Вальд!

— Очень приятно. Гертруда Хассе, — старушка протянула руку для приветствия. — Чем могу быть вам полезна?

«Чувствуется, бабушка Гертруда обрадовалась развлечению в моем лице. Если ее как следует разговорить, то можно получить бесценные сведения. Только надо постараться направить сразу ее мысли и разговоры в нужное русло…»

— Понимаете, я была знакома с Полиной Берг…

— А я смотрю, лицо вроде знакомое… Так вы бывали в этом доме?

— Была… Один раз… Вчера…

— Точно, я вас видела вчера с отцом этой несчастной женщины. Ай-ай-ай, какая беда! Какой удар для отца! Вы не знаете, у него еще дети есть?

«Кажется, она намерена из меня вытянуть побольше сведений для свежего обмена сплетнями с подружками-пенсионерками. И я пришла с той же целью, только не для сплетен, а для дела».

— Нет, она была у него единственная дочь. Правда, есть у Полины подруга, которая почти как сестра. Но она живет в Баварии.

— Это такая высокая красивая брюнетка?

— Да… А откуда вы знаете? — растерялась Алина.

— Так я же живу на первом этаже. Окно кухни выходит прямо ко входной двери. Так что я вижу всех входящих и выходящих, когда сижу возле окна…

— И часто вы тут сидите?

— Частенько. Люблю, знаете, чаек попить возле окошка — какое-никакое развлечение. Жизнь кипит, что-то происходит, люди куда-то торопятся. Из окна кухни все хорошо видно. Только я уже никуда не спешу. Впрочем, и на кладбище тоже, — попыталась пошутить старушка.

«А она ничего! К тому же, ценный свидетель. Могла видеть что-то интересное…»

— Тут в доме живет еще одна русская женщина…

— Вы Валентину Кулик имеете в виду? Ее квартира прямо надо мной! Но знаете, ее не видно несколько дней. Говорят, она в больнице. Но я точно не знаю.

— Она живет одна?

— У нее мальчик. Ему лет шесть или семь. Кажется, в первый класс ходит.

— А с кем он сейчас, если Валентина в больнице? У нее есть родственники? Или мальчик у отца? Валентина с ним в разводе или?..

— Вот именно — или… Эх, это сейчас рожают просто так, без мужа. Когда-то такое считалось страшным позором…

— Так она что, мать-одиночка?

— Ну да. Хотя у мальчика другая фамилия, видно, записан на отца…

— Так отец, наверное, забрал мальчика к себе, пока Валентина в больнице?

— Нет, что вы. Я его вообще ни разу не видела. А мальчика водит в школу Франц Штрум с третьего этажа. Он тоже живет в такой квартире, как я и Валентина, только еще на этаж выше.

— Это рядом с квартирой Полины Берг?

— Да, только у нас окна выходят к подъезду, а у Полины — во внутренний двор.

— А что, этот Штрум дружит с Валентиной?

— Никогда не видела их вместе. К Валентине приезжал тут один русский, но я его даже хорошо не рассмотрела, он всегда капюшон или кепку натянет, голову в плечи вдавит — и шмыг в подъезд. Побудет у Валентины пару часиков, и так же бегом обратно. Не видела, чтобы они гуляли вместе или поехали куда-то.

— А когда вы его видели в последний раз?

— Да уже несколько дней прошло… Он был, кажется… вечером в понедельник.

— В этот понедельник? А Полину Берг обнаружили мертвой во вторник… Интересно, интересно…

— Ну да. А через день Валентина попала в больницу… Вы, кстати, не знаете, что с ней?

— Нет. Я с ней вообще не знакома. Не знаете, а этот ваш сосед с третьего этажа дома сегодня?

— Должен быть дома. Я видела, как он утром отвел мальчика в школу, а потом вернулся.

— Он что, не работает?

— Работает. Но эти дни дома.

— Странно. А вы не знаете, он с Полиной Берг не общался? У них ведь квартиры на одной площадке.

— Нет. Полина такая дама! Зачем ей этот Штрум? Он ведь простой автомеханик, а она — совсем другое. К ней такие люди ездили — на «ягуаре», на «мерседесе», на «порше»…

— На «порше»?

— Ну да, как раз в тот вечер, когда и к Валентине ее дружок наведывался — в понедельник, к Полине приезжали двое на «порше» — мужчина и женщина. Говорят, что это они отравили Полину, вы не слышали?

— Это были хозяева издательства, в котором Полина работала. А причина смерти пока точно не установлена. Очень приятно было познакомиться, фрау Хассе.

— Заходите еще, буду рада!

Дверь в квартиру закрылась, и Алина под бдительным наблюдением фрау Хассе через дверной глазок начала подниматься вверх по лестнице.

На втором этаже квартира Валентины Кулик. Алина прислушалась на всякий случай — тишина. Похоже, там действительно никого нет.

Вчера, когда она приезжала с отцом Полины Берг в ее квартиру, они, естественно, поднимались на лифте — как иначе с инвалидной коляской?

Сегодня она опять оказалась перед дверью в квартиру Полины. В двери торчит записка.

«Взять или нет? Во всяком случае, прочитать я могу, что там написано».

Записка оказалась от почтового курьера. Он приносил заказное письмо, и не застав получателя на месте, просит позвонить ему и сообщить, когда он мог бы доставить послание или, если фрау Берг не затруднит, она могла бы забрать письмо сама на почте.

«Не застанете. И не могла бы… Придется теперь Вальдемару Генриховичу забирать все письма и ездить по инстанциям. Никому другому они все равно ничего не дадут — только отцу. Заберу записку — может, в письме что-то важное. Хотя, что уже может быть важнее случившегося…»

Алина позвонила в дверь, возле которой была прибита табличка «Франц Штрум». Дверь почти сразу открыли. Выглянул блеклый безликий немец лет сорока. Редкие светлые волосики окружали довольно приличную лысину, а рыбьи глазки смотрели на нее испуганно.

Алина вспомнила реплику своей подруги-врача, приехавшей с международного симпозиума по вопросам борьбы со СПИДом. «Страшнее немцев только шведы!» — поделилась она своими впечатлениями и хитро посмотрела на Алину. Тогда уже было всем известно, что у журналистки Перовой имеется друг в Германии.

«Тем приятнее исключения!» — парировала она тогда и достала из сумочки фотографию Маркуса, чем-то напоминающего внешностью кумира советских женщин восьмидесятых годов прошлого века актера Игоря Костолевского.

«А вот этот как раз не исключение…» — подумала Алина, увидев перед собой Франца Штрума.

— Вы из ведомства по делам несовершеннолетних? — дрожащим голосом поинтересовался он.

— Почему вы так решили?

— Но… вот… мальчик у меня живет… Даниель, сын фрау Кулик. Не беспокойтесь, ему у меня хорошо, я его не обижаю. Да и квартира его рядом — все вещи под рукой. Удобно…

— Не волнуйтесь, я не из какого ведомства. Просто… знакомая. Хотела поинтересоваться, как дела. А вот выяснила, что Валентина в больнице… Вы разрешите мне войти?

— Ой, извините, что держу вас возле двери. Проходите, конечно. Извините, но у меня времени не так много — через полчаса Даниеля из школы забирать.

— Вы принимаете такое участие в делах этой семьи…

— Понимаете, я живу один, у меня нет родных… И у Валентины, насколько я знаю, тоже никого здесь нет. Вот я и подумал, кто же позаботится о мальчике? Его могут сейчас просто взять и отдать в чужую семью, пусть на время, но для ребенка будет травма.

— Я слышала, у Валентины есть друг. Потом, у Даниеля есть отец…

— Ни одному, ни другому ребенок не нужен. А мне он совершенно не в тягость…

— А как же с работой? Вы же работаете?

— Да. Но когда это случилось с Валентиной, я попросил на работе отпуск. Так что могу спокойно водить мальчика в школу и забирать его оттуда вовремя.

— А если Валентина будет лежать в больнице месяц, два? Вам никакого отпуска не хватит!

— Ничего страшного — я узнавал уже, его можно будет определить на продленку.

— А что врачи говорят? Вы в больнице были, узнавали что-нибудь?

— Да, в больнице был, но Валентину не видел. К ней не пускают, говорят, она еще не пришла в сознание.

— Не знаете случайно, может, она была застрахована от несчастного случая? Она могла бы получить приличную сумму в качестве компенсации. Хотя… она ведь, наверное, работала в этом доме… ну, где ее нашли, без оформления, то есть «по-черному»?

— Она что, работала в каком-то доме?

— Да. А вы что, не знали этого?

— Н-нет! Она такая интересная женщина, образованная… Неужели она ходила к кому-то полы мыть?

— Это, конечно, не мое дело, но — да, она убирала в доме у хозяев издательства, где работала Полина Берг. И не только у них.

— Конечно, я понимаю. Молодая женщина да еще с ребенком — конечно, ей социальных денег не хватало на жизнь, приходилось подрабатывать. Был бы рядом с ней порядочный обеспеченный мужчина…

— Теперь надо молиться о ее выздоровлении. А все остальное — потом.

— Да, вы правы. А Полину Берг вы тоже знали?

— Ну, не так чтобы… Но я вчера была с ее отцом в ее квартире.

— Да? А я подумал, кто это там ходит? Знаю, что фрау Берг уже нет…

— А с ней вы общались?

— Только «добрый день — до свидания». Вокруг нее какой-то ореол недосягаемости был — к такой просто так не подойдешь… Честно говоря, мне нравятся женщины попроще. Как Валентина, например… Ой, мне уже за Даниелем бежать надо в школу. У него через пять минут заканчивается урок!

«Как в жизни бывает — не нужный ни родному отцу, ни другу матери мальчик нашел настоящую родительскую заботу и внимание у совершенно постороннего мужчины…» — подумала Алина и порадовалась за незнакомого ей мальчика Даниеля.

— А в какой больнице лежит Валентина?

— Возьмите под зеркалом в коридоре карточку, там написаны все данные — адрес, телефон, время, когда врач выдает сведения о больном. По телефону вам ничего не скажут все равно. Если хотите что-то узнать — езжайте прямо в больницу. Но больше, чем я вам сказал, вы все равно не узнаете. Я был там уже сегодня после того, как отвел Даниеля в школу. Так что, данные самые свежие, — договаривал он уже на бегу, когда они вместе выходили из квартиры.