На столе предо мною покрытый лазурью бокал, Звонко-медный, старинной китайской работы… Распростертые крылья, дракона зловещий оскал. Средь узоров цветных на лазури минувшие годы. Что таит, что скрывает застывший в полете дракон? Что мне слышится в медном, подернутом звоне? Он манит, он уносит в легенды забытых племен. И взлетают стихи в упоительно сладостном стоне. Иероглифов тень на бумаге ложится как дрожь. Города, незнакомые мне, появляются в розовом дыме… И в тончайших рисунках встает полумесяца нож, И как древняя лампа горит над стихами моими.

Белым шаром луна просияла В сизо-черной струящейся мгле. Синфиотли уносят в Валгаллу, Для чего теперь жить на земле? Синфиотли уносят в Валгаллу… Хмурый Твэгги стоит у руля. Но зубами ощерились скалы, Отдавать не желает земля. Я смеюсь, упиваясь бедою, Растворенной в дыханье весны: Небо давит свинцовой плитою, Мучат Бальдра тревожные сны… Я смеюсь, прорицанью внимая! Страшный бред мне узреть наяву: Средь змеиных клубков догорая, Сердце Хёгни трепещет во рву.

Ты увидишь дракона в клубящемся кобальте неба. Ты увидишь, как звезды в закате пожарищ горят. Пусть беснуется чернь, вечно требуя зрелищ и хлеба: Скоро близок конец. На земле начинается Ад.

В курильнице эпохи Тан Раскрылся пепельный цветок — В сонет излившийся дурман, В квадратик свернутый листок. Зеленой бронзы старина! Тебе ли пепельницей быть, Надменно звонкой? Создана Ты в древних таинствах служить. Войди же в таинство мое, Как в этот невеселый стих… Да прекратится бытие Сонетов, чересчур моих! Сквозь алый трепетный туман — Последний крик сгоревших строк. В курильнице эпохи Тан Раскрылся пепельный цветок.

Пора забыть. Я не люблю тебя, Но слишком часто, больно вспоминаю. Свою шкатулку черного литья Я вечерами часто открываю. Поднята крышка… И в руке звенит Браслет индийский: камни столь же ярки, Как в давний день — он был на мне. Хранит Душа тот день, признанье в темном парке… Браслет индийский… В сторону его! Твоих стихов листки шуршат печально… В них мне тогда являлось божество: Твое страданье и святая тайна. Мой милый, все! Не стало боле сил. Узор шкатулки сложен… Ничего! Вот образок, что ты мне подарил. Я за тебя молилась на него! Как много в ней мне милых пустяков! Перебирают пальцы, вспоминая… Придет ли вновь пора спокойных снов? Быть может, я люблю еще… Не знаю! Мне тяжело. Пора ее закрыть? Но как же страх и ночи жарких слез? Как я хочу в шкатулке этой скрыть Любовь к тебе, всю боль, что ты принес. Скрыть все святое, наш благой рассвет, Скрыть хоть отчасти и хранить тая… * * * Пусть для других мерцает странный свет Через узоры черного литья.

Горели розовые свечи Каштанов, старых как Париж. Я помню: был июньский вечер, На Тюильри сходила тишь. Листва дышала темной влагой, И я хранил в груди покой, Упав на бронзовые лапы Могуче грозной головой. О, я ли ведал, что за что-то Прервет надменный чародей Десятилетия дремоты Небрежно-царственной моей? Закат чуть рдел печалью кроткой, А из аллеи боковой Он шел мальчишеской походкой — Надменно стройный и прямой. В лице улыбка промелькнула… Но я дремал еще, пока В извивах гривы не скользнула Его точеная рука. Его таинственная сила Превозмогала забытье… И сталь в глазах его разила, И сердце дрогнуло мое. И гордость прежнюю отринув, Тут встал я, голову склоня: Он мне, царю, вскочил на спину, Как будто мальчик на коня. В каких мы странствовали далях! Меняясь, плыли времена… И бронза сердца взору стали Навеки сделалась верна. О, давний всадник своевольный! Твоя мне слышалась тоска… Я знал: носить тебя достойны Цари лишь хищные песка. Да, я носил его когда-то!. Те вечера сейчас как сон… И как-то, тоже в час заката, Со мной навек простился он. И сердце бронзовое стонет, Я, предан всаднику душой, Смотрю в мучительной истоме На проходящих предо мной. Не те! И плачет взгляд от боли… Он мертв! — Трепещет в тишине… Его ли, слабые, его ли Способны вы напомнить мне? В столетьях гордого скитальца Мне не умчать от крестных мук, Вновь не лизнуть с любовью пальцы Его точеных белых рук.

Взойди, о Ра! Окрась огнем восток, В туманной дымке ждет рассвета сад… Раскрой, о лотос, нежный лепесток! Спит темный пруд и пальм нечеткий ряд. Взойди, о Ра! Мой дом стоит в саду, Спускаясь к Нилу, тянется мой сад… С рассветом я дорожки обойду От старых пальм до глиняных оград. Взойди, о Ра! Цветов живой ковер О свете грезит… Пусть сверкнет роса! В златых лучах под сенью сикомор Поднимется цветистая пыльца. Взойди, о Ра! В лучах растает сон… Я в дом вернусь, в душе покой явлю. Я облачусь в тончайший белый лен И лазуритом косы заколю.