Прощайте, сударь! Кто был прав? Цепочка всё слабее… Я Вас, поняв Ваш странный нрав, Удерживать не смею. Уже заметно мне и Вам: Не так едины речи… Все чаще, чаще сложно нам, Все реже, реже встречи. Выходит: вместе не идти? Разминулись дороги? Иду я дальше по пути, Который ранит ноги. Покуда — мне идти одной. (А думалось — нас трое…) Но я вполне горда собой И этого не скрою: Над сердцем — плеть, У сердца — медь Для тех, кто Путь снискали, Не мне реветь, Не Вам жалеть, Сказав друг другу «Vale!». Будь благ Ваш путь. Не надо слов. С собой возьмите тоже Семь пар железных башмаков И каменных лепешек. Нет, мы расстанемся не вдруг, (Что было б так некстати…). Я говорю: Прощайте, Друг! И: Здравствуйте, Приятель!

Печатью молчания Уста замкни. Кричат пусть в отчаянье Глаза одни.

1. Я — девочка в холодном темном доме: Под кровлей — гнезда, в очаге — зола. Куда ни глянь, нет ярких красок кроме Нарядной куклы — мне она мила. Мой плащ так строг! Лицо мое так бело! Средь гулких лестниц меркнет проблеск дня. Но я играю с ней, смеясь несмело: Не отнимайте куклы у меня! 2. Нет сверху неба — только кров тяжелый. Но пусть! Рука в тепле моей руки: Учу ходить по каменному полу, Самой легки мне слабые шаги! О Господи! Прости невольный ропот: Мне радостно, от бед ее храня, С ней говорить — то целовать, то шлепать… Не отнимайте куклы у меня! 3. Зачем в холодном доме жить, я знаю И никому не выдам свой секрет… Но жутко, если полночь наступает, Людей же рядом не было и нет. Свеча в руке. По залам я блуждаю Страшась теней от слабого огня… А для нее я — сильная, большая… Не отнимайте куклы у меня! Посылка: Судьба и Жизнь! Не будьте так жестоки, Молю вас кротко, голову склоня. Я — девочка на каменном пороге: Не отнимайте куклы у меня!

Юная леди — тяжелое зимнее платье, Длинный подол и программка концерта в руках… «О, непременно, статью Вы должны подписать мне…» «Вы полагаете?.. Кажется… Право же!.. Ах!» Ткань разговора — «барокко» и «меццо-сопрано»… Спину прямее! Улыбка! Держи свою роль! Ткань разговора… и вам не заметить обмана: Черных зрачков пустоту и кричащую боль. Ткань разговора — «барокко» и «меццо-сопрано»… Отблеск плафонов в прямых золотых волосах… Я же сжимаю зубами края своей раны, Чтоб не завыть мне у вас, у людей, на глазах!

За дюймом дюйм — терзает нож, Все глубже, все больней… Но что ж Ты сразу не убьешь По благости Твоей? Боль тушит в сердце дивный жар Священного огня… Но милосердный дан удар Упавшему с коня! И на крылах моей тоски Мне вверх не воспарить: Обрезав шлема ремешки Глумливо просят жить! За дюймом дюйм — терзает нож, Все глужбе, все больней… Но что ж Ты сразу не убьешь По благости Твоей?

Шелку ли синего лопнула нить, Хрупкое ль что-то сломалось? Хочется так мне себя раздарить, Чтоб ничего не осталось! Я поняла — и прибавилось сил: Синюю ль сказку нарушу? Словно источник веселый забил В камне, что лег мне на душу. Есть чем гостей на пиру обносить, В этом — последняя радость… Хочется так мне себя раздарить, Чтобы меня не осталось!

Кто меня, черный, сглазил? С кошмаром сплелось забытье… Какой уж, не знаю, заразе В утеху мученье мое? Старушкой морщинистой, липкой Зараза сидит в уголке И шепчет: — Дружочек мой хлипкий, Взгляни, что держу я в руке? Не вижу, не знаю, что делать: В руке у ней нет ничего! — Дружочек, зачем тебе тело? Поди, погуляй без него! И холод, ах, липкий смертельно, Как вырваться, что ей сказать? — Ну нет, как же крестик нательный? Без крестика страшно гулять! Скривилась. Мне — лучше, ей — хуже Похоже — удачен ответ! — Дружочек, так людям ты нужен? А встанешь не скоро, ох нет! Поднявшись в подушках дивана, Шепчу — кого надо — спасу! Я встану, я завтра же встану, Я в церковь кулич понесу!