Ничего не попишешь - это был ночной кошмар, с тою единственной оговоркой, что в ту ночь они не спали.

Быть может, синих солдат и не так было много, но казалось немеряно: единственная дорога была общая с ними, а выступили, почитай, одновременно. К тому же шли синие, все пехтура, небольшими отрядами, то нагоняя друг дружку, то растягиваясь. Каждый раз, заслышав шагающие сапоги, подруги сбегали в лощины, укрывались в рощицах либо придорожных кустарниках, в сараях и под мостами. И каждый раз шел в голову простой вопрос: нукось в следующий раз столкнуться доведется в чистом поле, без единой изродки, под как на зло немыслимо яркой луной?

- А что остается? - прошипела сквозь зубы Катя. - Надо за ночь утечь подале от Парижа, днем близ него вовсе быть нельзя! Сойти с дороги, так за два часа разобьем в темноте башмаки, выдохнемся, а пройдем меньше улиты!

- И на проселки не свернуть, - подосадовала Параша. - Заплутаем!

- Ладно, авось пронесут черти ворованный узел, - вспомнила Нелли причудливое присловье доброй Мадлон. - Придется с синими дорогу делить, хорошо хоть, что не хлеб!

И все ж жутковато было, затаившись, наблюдать, как поблескивают в лунном сияньи штыки, как стелются черные тени, словно вдогон армии по обочинам бежит стая невообразимых монстров. Сапоги стучали, как лопаты могильщиков.

- Промашки только не давай,

Работать не переставай!

Живей, живей машина,

Работай, гильотина! - заводили вразнобой хриплые голоса.

- К оружью, граждане!

Смыкайтеся в ряды вы!

Пусть кровью вражеской напьются наши нивы! - Перекрикивали их другие, не меньше разухабистые и дурные.

Но утро все ж наступило, и застало подруг, судя по всему, довольно далеко от обезумевшей столицы.

- Гляньте вы, прям как в сказках про мужицкой рай, - Параша остановилась, нето от усталости, нето чтоб полюбоваться проступающим сквозь рассветный туман видом.

Остановилась и Катя, а Нелли к тому же поняла вдруг, что не может больше сделать ни единого шагу на подгибающихся ногах.

Там, где розовые клубы уже растаяли, лежала обрамленная кудрявой рощицей зеленая долина. Веселый ручей делил ее надвое, журча меж вязами. Вдалеке, словно не руками сложена, а сама тут выросла, стояла белая церковка, прямая как амбар, об одну колокольную башню.

- А трава-то, трава… Да от такой травы, небось, коровы сливками доятся! - Восхищенно восклицала Параша. - Стелется шелком, а цветом чистый смарагд!

Нелли вдохнула плывущие в рассветном эфире ароматы цветов.

- Нормандия… Сие Нормандия… - прошептала она, словно боялась помешать веселому щебету птиц. - Филипп сказывал, не сышешь земли благодатней и щедрее! Отдохнем-ка в храме, чай, туда нехристей-санкюлотов калачом не заманишь!

Через ручей, отчего-то, не оказалось мостика, хотя к месту для него и вела вытоптанная дорожка. Пришлось разуться и, забрав подолы, идти в брод. Ледяная вода бальзамом заструилась по усталым ногам. Однако Нелли не сумела сдержать вскрика, когда резвая рыбная молодь кинулась кусать ее щиколотки.

- Небось, не проглотят, - фыркнула Параша, торопливо выскакивая на берег.

Церковка была вовсе древней, судя крыше шалашом, крытой сизым деревом. Вытесанная из известняка, что мягок в работе, но твердеет-прочнеет с годами, она была без сомненья сложена в те столетия, когда христианские зодчие еще не умели округлять каменный свод. Сколько ж раз меняли эту кровлю, что кажется теперь старей всего зданья? Горельеф перед входом был странный, изображал епископа в полном облачении, попирающего ногою и посохом поверженного, связанного дракона. Чтобы епископы сражались с драконами, о таком Нелли слышать не доводилось. Романическое, а стало быть довольно разборчивое письмо сообщало, что сие святой Вигор.

Старые двери растворились, даже не скрипнув на своих петлях, и подруги вошли.

Все, что впитал, словно погруженная в воду губка, потрясенный взор Елены, заполнило его в одно мгновение, хотя после долго не могла она понять, как такое случилось.

Она увидела, что церковь слажена не так просто, как представлялось снаружи. Поставивши колонны чуть наискось к окнам, зодчий спрятал последних от вошедшего человека: храм был на диво светлым, но сперва непонятно делалось, откуда же идет свет, будто сам камень его источал.

Она увидела, что нету даже привычного для католических храмов органа, и никогда не было: над входом не нависали хоры. Вообще не было многого: даже скамеек, верно простые поселяне привыкли издавна стоять в Божием храме.

Она увидела длинный каменный алтарь со взятою в круг монограммою Спасителя в середине и альфою с омегой по сторонам круга. Альфу полностью видно не было - носок безобразно пошитого, облепленного грязью сапога закрывал верх буквы.

Двое синих солдат расселись на камне алтаря.

Один сидел с обеими ногами, словно на земле, другой как на заборе. На белой каменной доске меж солдатами лежали на газетном листке половина серого деревенского каравая, кровяная колбаса и луковицы.

Церковь наполнилась вдруг звуками: первый синий пил, запрокинувши фляжку, булькая вином, а второй, постукивая ножом, резал колбасу большими ломтями. Из черной в рассветных лучах резной деревянной исповедальни доносились хриплый мужской хохот и женский смех, безудержный, словно эту невидимую женщину кто-то немилосердно щекотал.

Кто-то, Катя или Параша, дернул Нелли за одежду, призывая бежать, покуда не обнаружены. Но сами ноги вросли в пол, в затертые до блеска белые плиты, кое-где принявшие в себя смиренные эпитафии могил.

Вино булькало, челюсти жевали, из исповедальни несся смех.

А затем кто-то закричал, страшным криком ярости, и как ни странно, от того, что голос был женским, крик казался еще больше грозен. Лишь на бегу Елена поняла, что кричит самое. Она бежала по гулкой церкви к алтарю, бежала к солдатам, крича и вскинув руку с растопыренными перстами, словно их венчали смертоносные стальные когти сказочной птицы.

- Прочь!! Прочь, нечисть! - Крик исторг, наконец, слова. Не важна теперь была ни своя жизнь, ни жизнь Романа, ничего не было важным, покуда мерзавцы продолжают оскорблять мощи святого, Престол Господа.

И солдаты, потерявшись, подались назад, словно боялись приближающейся молодой женщины, в самом деле боялись, полнокровные только что физиогномии сделались серы. Пивший пролил вино на грудь, но не заметил сам.

Тот, что резал колбасу, задел коленом жалкую снедь. Колбаса и луковицы посыпались на пол, за ними следом стукнул нож.

Солдат вздрогнул, словно разбуженный. Краски воротились на его щеки, а на толстых губах выдавилась ухмылка. Он спрыгнул наземь.

- Да это ж всего-то три бывшие! Чего застыл, Жано? - Рука солдата потянулась к пистолету.

- Ты сам бабенки перепугался! - Второй слезал осторожно, будто боялся высоты. - Но и то правду сказать, их бабы и ребятишки иной раз хуже мужчин. Помнишь недомерка, что прокусил мне руку до кости через мундир? Эй, там, а ну стоять где стоите, обе! Стрелять начну враз! Даже не думать бежать!

Но Параша и Катя бежать не думали, хотя и оставаться недвижимы тоже не захотели. Нелли слышала, что они, не сговариваясь, пошли к ней, навстречу синим с их пистолетами.

- Да ну их, Шарло, я, твоя воля, застрелю обеих! - Один из синих робел, второй, напротив, наглел на глазах, с каждым мгновением все лучше понимая, что перед ними всего навсего три безоружные молодые женщины. - Застрелю тех, а ты эту бей! Бешеные какие-то, надо перебить от греха!

- Да что у вас тут, белые, что ль, напали? - из исповедальни выбрался третий синий, взлохмаченный и в криво застегнутом мундире. В темноте за его спиною маячило женское лицо. Этот тоже вытаскивал пистолет.

- Простите, подружки милые, что я вас погубила, - шепнула Елена. На сердце было легко, очень легко: так или иначе, а она помешала негодяям. Лучи ясного света, струящегося через окна, набранные по бедности простою слюдой, казались сброшенными с неба дорожками. Я иду, Филипп!

- Да чего там считаться, - ворчливо отозвалась Катя.

- Стой, Жано! Как это так перебить? Надо с них допрос снять, кто такие да зачем! А ну, гражданки бывшие, сказывайте, чем вам не по нраву наша пирушка? Где этот мерзавец кюре, знаете небось, куда подевался вместе с золотыми сосудами? В ризнице шаром покати, а золото, между прочим, собственность воюющей республики!

- Да какое у этих деревенских дикарей золото? - Третий все возился со своими пуговицами, не желавшими попадать в верные петли. - Самое лучшее, серебро, а иные попы и на золоченом олове служат! Приволок наш барабанщик один раз такой кубок, уж мы и гоготали над ним! Чего это наш завтрак на полу?

- Да вот, гражданке бывшей не по нраву! Я уж тебе говорил. - Солдат теперь напрочь забыл о недавнем страхе, и забавлялся. - Честным защитникам Отечества нельзя, вишь, перекусить на этом дурацком камне! А коли твой Боженька, гражданка бывшая, не предрассудок, что ж он меня сейчас не поразит громом? А? Прямо здесь! - Солдат нагнулся за колбасою, но не поднял, упал лицом вниз у подножия алтаря прежде, чем звонкий гром утих под сводами.

С самого начала боле других сробевший синий, разинув рот от испуги, понес было ладонь ко лбу. Пять пальцев попытались сделать заученное в детстве движение, но не успели, упали.

- Проклятье! - Пистолет в руке синего дал осечку, он отскочил за раскрашенную деревянную Богоматерь, укрылся за ней, начал потихоньку выставлять наружу ствол.

Елена стояла, ничего не понимая, остерегаясь все ж повернуться спиною к оставшемуся врагу и мучительно желая увидеть, что же твориться позади.

- Неужто опять живы остались? - весело шепнула Параша. - Ну, куда до нас кошке с ее семью жизнями!

В наступившей вдруг полной тишине прозвучали шаги подкованных металлом башмаков. Их стук был строгим и неумолимым.

Последний синий все прятался за статуей, словно понимал, а может и вправду понимал, что идущий не выстрелит в ее сторону.

Стрелявший поравнялся, наконец, с Еленою, прошел вперед. Высокий ростом, хотя и не чрезмерно, молодой по осанке, он казался еще одним персонажем сна. Длинные прямые волоса смешивались с длинным же мехом короткой куртки, право, он походил на лесного духа. Ружье незнакомец нес в руке, не опуская, но и не изготавливаясь боле стрелять.

Из-за статуи грохнуло, пуля свистнула рядом с незнакомцем.

Ритм его шагов даже не нарушился. Он приблизился к Богоматери, преклонил колено, отложил ружье, а затем только зашел за постамент. Послышалась возня, затем выбитое оружие с грохотом застучало по плитам. Незнакомец показался вновь, он тащил синего солдата по полу, сжав рукою ворот мундира так, что лицо того побагровело, а глаза лезли из орбит. Синий колотил руками и ногами, вырываясь, но как-то бестолково.

Проволокши солдата к выходу, незнакомец исчез вместе с ним в дверях.

- А трусы-то решили сперва, что впрямь Гром Небесный! - усмехнулась Катя.

- И я тож, честно сказать, - призналась Параша, с опаскою разглядывая распростертые тела.

Катя, будто опомнясь, побледнела: как и все люди ее племени, она с детских лет постыдно боялась мертвецов.

Незнакомец воротился, один. В руке его был короткий клинок, лезвие коего он отирал находу большим листом лопуха.

- Господь, чаю, простит меня за стрельбу в святом месте, - произнес он, приближаясь к подругам, сцепившимся невольно за руки после того, как опасность миновала.

- Кто ты? - спросила Нелли.

Незнакомец пристально смотрел на них, но и подруги тоже могли теперь разглядеть его толком. Он был молод, немного старше двадцати годов, синеглазый и загорелый. Волоса, достигавшие перетянутого шелковым кушаком пояса, были сверху цвета соломы, а внутри темнорусы. Такой же была и небольшая борода. Зимою-то, поди, темнеет, как и Филипп…

- Меня зовут Ан Анку, - ответил он наконец.

Нелли, наслышавшаяся от мужа бретонских сказок, слегка оторопела. Не часто встретишь человека, который бы запросто представлялся Призраком Смерти.

- Ты бретонец! - воскликнула она уверенно.

- Я из Перрос-Гирека, - Ан Анку все смотрел на них, смотрел и смотрел. А затем вдруг, молча, сделал престранную вещь. Снявши свою лохматую куртку, он тщательнейшим образом вывернул ее наизнанку, а затем вновь надел.

Словно кто-то вставил в оконницы витражи. С изнанки, или то как раз и была казовая сторона? куртка оказалась сплошь расшита разноцветною вышивкой, причудливой, как арабески.

- А синюю падаль надобно убрать, - как ни в чем ни бывало заметил он. - Негоже им тут валяться. Сперва я этим займусь, добрые сударыни, а после буду к вашим услугам. Пожалуй, найдется, кому мне подсобить. Эй ты, вылезай немедля!

Сперва Нелли и не поняла, кого окликает бретонец, но когда дверца исповедальни скрипнула, вспомнила, что там должна быть женщина.

Наряд рыжеволосой молодки, наконец, боязливо выбравшейся наружу, при других обстоятельствах мог бы изрядно повеселить. Платье из винного цвету парчи, рассталось, верно, не только с прежней своею владелицей, но и со своим китовым усом. Провисший подол был по этому поводу небрежно обрезан и кое-как подшит. Сверху был надет солдатский доломан. Все это несуразие несомненно изобличало маркитантку.

- А не убьешь? - тихонько спросила она.

- Самой худой и грязной кончины ты заслуживаешь, но убью тебя не я, - мрачно ответил Ан Анку. - И раскаяться ты не успеешь. Давай, помогай мне выносить твоих. Берись за ноги, а я за руки. Нет, сюда не подходи, я вытащу сам. Эх, через порог бы не таскать падали, да все едино храм переосвящать.

Катя вздохнула с облегчением лишь когда Ан Анку и маркитантка вытащили из церкви последнего солдата. Несколько времени Ан Анку не появлялся. А затем вошел уже один, с немалым и неудобным грузом в руках: три пороховницы, три ружья, пистолеты, всяческая оружейная мелочь.

- Ты отпустил ту женщину? - спросила Елена. - Она не кликнет синих с дороги?

- Едва ли.

По чести сказать, Нелли было изрядно стыдно: ну чего она бросилась на синих без оружия? И чтоб она стала с ними делать, ей даже в алтарь-то зайти нельзя! Или все ж, ради того, чтоб попытаться совлечь кощунников с алтаря, можно и женщине войти в алтарь? Все одно неладно. Вот уж Господь послал им в помощь странного этого Ан Анку.

- Ты назвался, а мы еще нет. Я Элен де Роскоф, а со мною мои подруги Прасковия и Катерина. Мы должны пробраться в Бретань, к человеку по прозванью Белый Лис.

- Вот оно как, молодая дама де Роскоф! Понятное дело, что вам надобно к Белому Лису. Я проведу вас лесными дорогами. Только не обессудьте, придется каждой из вас взять по ружью. Я могу не успеть начать стрельбу, когда на мне больше оружия, чем удобно. А так вы станете передавать мне заряженые ружья по-очереди, можно хоть с батальоном управиться.

- Прасковия будет передавать тебе ружья и пистолеты, а мы с Катериной и сами умеем стрелять! - улыбнулась Нелли. - Но будь нашим командиром, распределяй оружие.

Ан Анку вышел из церкви последним.

Тел синих солдат нигде близ входа не было.

- Пришлось столкнуть в овражек, - поймал взгляд бретонец.

- Здесь, я чаю, был мост, - Нелли нагнулась, чтобы разуться.

- Старик кюре его разобрал еще за месяц до своей гибели, - сказал Ан Анку. - Я еще спросил его, к чему было трудить старые кости, этот брод одолеет трехлетнее дитя. Не можешь ты представить, сын мой, ответил старик, какая мелочь иной раз решает дело. И вправду, некоторое время ни церковь ни его не трогали. Но в конце-концов до кюре добрались. Негодяи долго пытали старика, хотели вызнать место, где он зарыл церковную утварь.

Странная манера была у Ан Анку. Он никак, коли разобраться, не был скуп на слова, однако ж отчего-то казался немногословным. Быть может, так представлялось всего лишь потому, что по-французски он говорил с тщательностью чужого?

Выйдя из церкви, Ан Анку вытащил из кармана мягкую шляпу: поля крепились спереди к тулье белою кокардой. Если вдуматься, особой неосторожностью сие не было - такого, как этот бретонец, синие убьют сразу же, попадись он в руки, цвет кокарды мало что прибавлял.

Ружье на плече как-то подбавляло уверенности, идти сделалось легко. Но прежде, чем свернуть с опасной дороги на покойную лесную тропу, странники увидели впереди на лугу какой-то лежащий в траве длинный сверток пополам темно красный и ярко синий, с человека величиною. Это и оказался человек, верней то, что только что им было. Елена узнала недавнюю маркитантку.

Женщина лежала с гримасою муки в лице, раскинувши руки и ноги. Один башмак оказался скинут: споткнувшись в спешке меж корней платана, она упала, и, видать, потревожила дерево. Тяжелый сук, надломленный недавнею бурей, но до той поры как-то державшийся, рухнул на упавшую. Успей женщина подняться, отделалась бы шишкою на голове. Но лежащей острый свежий слом пропорол яремную вену.

- Вот так раз, - Катя присвистнула. - Кабы с дороги не приметили.

- Да и что с того, коли найдут? - удивился Ан Анку. - Только след пули и ножа вынудит синих устраивать погоню. Поэтому тела тех я свалил подале от глаз. А эта нам не опасна, пусть лежит, не хоронить же ее.

- Отчего б и не вырыть ямки? - нахмурилась Параша. - Негоже как-то оставлять женщину вот эдак.

- Напрасные хлопоты, - нахмурился Ан Анку. - Земля выталкивает обратно тех, кто осквернял храмы.