Кто может достать плащ?
– Кто может достать плащ? Простой, но приличный плащ? Желательно не очень темный, не очень светлый. Я посмотрел, у меня что-то – довольно уже неудобно ходить. Вы скажите, где можно купить, где достать? Я думаю, в магазине, потому что не предполагаю в Америку ехать, даже в Финляндию. Наш брат достаточно обюрократился, в свое время все давали нам, когда нужно. Рост, по-моему, второй, но могу ошибиться. Таня знает, Сарра Михайловна знает. Они меня этому обучают, только с ними и добываю. Вот покажите, где можно достать. Вы ж народ практичный, не то что мы. Живете в Москве, а мы в деревне.
– Без блата купить нельзя, надо блат, – говорит Шота Иванович.
– Само собой, – соглашается Молотов. – Но куда поехать? Вот в чем дело. Узнайте, где можно купить пальто, плащ, да. Приличный плащ, ну который вместо бы осеннего пальто мне был.
– Рублей сто двадцать, бывают японские плащи, – говорит Шота Иванович.
– Я не знаю какой, японский.
– Вячеслав Михайлович капиталистический не наденет, – говорю я, – только из социалистической страны!
– Да, только из СЭВа, – улыбается Молотов.
19.04.1977
Зарплата и пенсия
– Вам оклад платили или вы были на государственном обеспечении?
– Оклад.
– А сколько?
– Не знаю. Никогда не интересовался. Практически неограниченно. По потребности. На жизнь имеешь, вот и все. В этих пределах.
– Все-таки, наверное, Сталин здесь переборщил.
– Безусловно. И не только Сталин, все мы тут… Я много думал над этим, между прочим. Никому нельзя. Никому нельзя, – повторяет Молотов.
18.12.1972
– Зарплата у нас была, конечно. Видите, в отношении нас это нарушалось, потому что зарплата, а кроме того, все обеспечено. Фактически на государственном обеспечении. Я сейчас точно не могу сказать, сколько мне платили – менялось это несколько раз. После войны, кроме того, это уже инициатива Сталина, ввели так называемые пакеты. В закрытом пакете присылали деньги, очень большие деньги – военным и партийным руководителям. Нет, это было, конечно, не совсем правильно. Размеры были не только чрезмерны, а неправильны. Это я не только не отрицаю – не имею права и ничего возразить.
Сколько Сталин получал, никто не может сказать. Имел несколько дач… Ну как можно, сколько получал?
А личного почти ничего не было. Заштопанный китель генералиссимуса
Парторганизация у нас была, взносы платили. Я в последнее время состоял на учете в Министерстве иностранных дел. А когда исключать меня надо было, меня зачислили в ячейку Управления делами Совета Министров.
Сталин где состоял, не знаю. На собрания мы, конечно, не ходили. Должны были где-то числиться, взносы платили, и все.
18.08.1976
– Получали гонорары за статьи, за речи… За официальные выступления не получали, а если статьи какие-нибудь…
Но не брали.
05.02.1982
…Молотов жил сначала в кремлевской квартире, потом, при Хрущеве, на Ленинских горах, а дача была в Усово, так называемая Первая. На улице Грановского он стал жить уже после снятия. Он почти ничего не взял с собой из квартиры на Ленинских горах, а из дачи вообще ничего не вывез, все оставил, в том числе огромную библиотеку, которую сложили в 57 больших ящиков и сгрузили в мидовский подвал, потом залитый водой. Книги погибли.
09.05.1985
– Я получал сто двадцать рублей пенсии. К 50-летию Советской власти мне повысили до двухсот пятидесяти.
(Полина Семеновна, жена Молотова, обратилась к руководству с просьбой о предоставлении дачи: «Если вы его не уважаете, то я все-таки была наркомом и членом ЦК». Предоставили совминовскую дачу в Жуковке. А в 1967 году повысили пенсию до 250 рублей. Об этом мне рассказал Кирилл Трофимович Мазуров: «Когда я узнал, что Молотов получает 120 рублей, поговорил с Косыгиным, и мы решили ему повысить.
– Только этому не будем говорить, – сказал Алексей Николаевич и провел пальцем по бровям. Молотов есть Молотов». – Ф.Ч.)
У меня есть карточка на покупку продуктов, это значит – обед, ужин в кремлевской столовой. Шестьдесят я плачу в месяц. Таня ходит каждую неделю и берет там продукты в счет обеда и ужина – сухим пайком. Конечно, он стоит гораздо больше, чем шестьдесят рублей, по крайней мере, раза в два стоит больше. Вот мы сегодня угощали за счет пайка.
Меня устраивают на 26 дней в санаторий. Я имею возможность попасть в больницу, в Подмосковье, в загородную такую больницу. Я был в этом году, в прошлом году там был. Был в санатории, а потом там у меня дела ухудшились, я в больницу переехал. Езжу ежегодно в профилактическом порядке или в больницу, или в санаторий, – рассказывает Молотов.
– Я громко говорю, почему такой человек получал сто двадцать рублей, или сейчас двести пятьдесят? – возмущается Евгений Джугашвили.
– При социализме не должно быть денег вообще, так что… – улыбается Молотов.
08.03.1974
– Могу вам сказать… Мне прибавили пенсию. Я не просил об этом. Значит, была двести пятьдесят, подняли до трехсот. Позвонил управделами Совета Министров Смиртюков: вам повышают пенсию, во-вторых, дачу ставят на государственное обеспечение. Таню перевели на государственную оплату. Она теперь получает, наверное, больше, чем я. И я ей плачу, как и платил. Дачу освободили от оплаты. Это рублей сто двадцать, по крайней мере, ежемесячно. Все сняли. Я спросил, с чем это связано. Мы друг друга знаем хорошо. Я вижу, что ему неловко. Я ему второй вопрос: «А кого это касается?» Он: Кагановичу тоже повышают. Пенсию повысили. А он, бедный, в даче нуждается, он одинокий, больной. «На него это не распространяется». А еще, мол, кого? «Маленкову мы не повысили». – «А почему?» – «Он моложе вас. Он позже ушел на пенсию».
Посуду мне дали на дачу. Таня считается поварихой. Она меня тоже поставила в оборот: «Я ведь за ваш счет питаюсь». А я: «Все остается по-прежнему».
Она хорошая. Случайно попала к нам. У других работала. Только в двух местах, в одном шесть, в другом восемь лет. Ее освободили там, бывший хозяин перешел на пенсию, а пенсии не хватает…
17.07.1975
…Молотов возмущался, что у него на даче заменяют безвозмездно всю побитую посуду, только нужно черепки представить:
– Как же так? Мало того, что ее предоставляют в бесплатное пользование, всю битую меняют! Говорят: «Вам не нравится посуда? Давайте заменим!»
16.07.1978
«Остров сокровищ»
…Гуляем по Жуковке. Молотов постукивает палочкой.
– «Поселок бывших». Булганин, мы встретились ранней весной, он еще в полном здравии был, говорит: «Остров сокровищ». Тут Шахурин, Мжаванадзе, Булганин… А теперь Шелепин.
…Заговорили о коммунизме. Анекдот: коммунизм, назначенный на 1980 год, переносится. Вместо него в Москве состоятся Олимпийские игры…
– Это ловко придумали, – говорит Молотов. Он редко рассказывает анекдоты. Но чувство юмора его не покидает.
Шота Иванович неожиданно вспоминает:
– Умер Отто Скорцени!
– Плакали немножко? – мгновенно реагирует Молотов.
17.07.1975
«Главного пассажира забыли»
Соня, приемная дочь Молотова, по дороге из Жуковки в Москву рассказала, что родители ее живы и поныне. Отец – рабочий, мать мыла посуду на правительственных дачах. Соня стала играть со Светланой Молотовой. В Москве жили в доме, где была приемная Калинина. Там Соню увидела жена Молотова, Полина Семеновна Жемчужина и пригласила к себе домой, в Кремль, к Светлане. Это вошло в привычку, и каждый день Полина Семновна водила Соню к Светлане, как в детский сад. Соня иногда оставалась ночевать, а потом и целыми днями стала жить в Кремле. Родители не возражали, были довольны. Дело дошло до того, что в школе ей выдали похвальную грамоту: «Соне Молотовой…»
Полина Семеновна была в Америке и привезла оттуда красивые игрушки и елочные украшения. Два новогодних шара Соня хранит и по сей день. «Кстати, – говорит она, – традиция новогодней елки после Ленина была утрачена, и возродил ее Молотов – зачем лишать детей такой радости?
Мы со Светланой любили забираться в пальто Вячеслава Михайловича, висевшее в прихожей. Сам он дома бывал мало, но и дома все время работал.
Однажды мы со Светланой играли в поезд: надели кондукторские шапочки, бегали с компостерами, звонили… В это время из своего кабинета выбежал Вячеслав Михайлович с подушкой подмышкой и подсвечником в руке: «Подождите, главного пассажира забыли!» Видимо, так он себе представлял опаздывающего пассажира…
Запомнилось, как он учил нас выговаривать: «Кшепсесульский и Пшексесульский».
Часто видела Сталина. Запомнила огромную седую шевелюру Орджоникидзе.
22 июня 1941 года застало нас в Крыму. Рано утром Вячеслав Михайлович позвонил из Москвы Полине Семеновне, чтоб мы срочно выезжали в Москву. Полина Семеновна спокойно собралась, собрали нас. Она вызвала парикмахершу, в 12 часов ей делали маникюр, и она слушала выступление Вячеслава Михайловича по радио.
Когда ехали на поезде в Москву, поразило обилие военной техники в Крыму и то, что окна уже были крест-накрест заклеены. Эвакуировались в Вятку, к родственникам Вячеслава Михайловича. Потом Полине Семеновне посоветовали поехать в Куйбышев. В 1942 году вернулись в Москву».
26.08.1979
В светелке
– Чаковский пишет в «Блокаде», что вы никогда не курили и терпеть не могли… Зная, что вы не курите, Риббентроп предложил вам сигару.
– Я его не могу защищать. Я всегда курил, только не затягивался. Но много никогда не курил.
– А Юлиан Семенов наоборот пишет, что Молотов был заядлым курильщиком.
– Распространяется такая вещь. Это получилось вот почему. Поскольку я плохо владею иностранными языками, то все переговоры я вел через переводчика, а пока переведут, нечего делать, курил. Создавалось такое впечатление. И на фотографии я с папиросой. Сейчас я полностью прекратил курить, а в последние годы, когда занимался, две-три штуки курил. Напряжение снимало.
В молодости я курил, но никогда не был настоящим курильщиком.
Я человек XIX века. Уже чувствую возраст. Вот пару лет последних стал чувствовать. (После 84 лет. – Ф.Ч.) Занимался раньше спортом, когда можно было. В отпуску плавал в море обязательно, в Черном море, когда было время. По воскресеньям зимой на лыжах ходил на даче. Но в воскресенье мы тоже работали. Как-то Сталин звонит, спрашивает у Полины Семеновны, где я. Она отвечает: «Работает». А он говорит: «А я думал он у вас в карты играет по воскресеньям! Сознайся!»
08.03.1975, 12.05.1976, 10.04.1979
…В 13.20 я поднялся с ним наверх, в светелку. Он сел за стол, рядом с конторкой, развернул «Правду». Я обратил внимание на фотографию, которой раньше не было. Рядом с портретиком Ленина, слева, висит снимок: Ворошилов, Каганович, Калинин, Орджоникидзе, Молотов. Все куда-то идут. Сталин веселый, что-то говорит Ворошилову.
– Это, наверное, конец 20-х годов, – говорит Молотов. – Я так думаю, но точно не знаю. Эта тоже понравилась, повесил. Как раз такая группа, которая работала как основная группа. Микояна нет, но это неплохо, что нет. А эти люди незапачканные. Незапачканные.
…Справа от Ленина кнопками приколота фотография – Сталин и Молотов с женами. Примерно, того же периода. Смотрю на деревянную конторку рядом со столом.
– Я пишу то стоя, то сидя, – говорит Молотов. – Меняю позу.
…В этой светелке он работает с 1966 года. Небольшая комната с одним окном. На столе – варианты рукописи в картонных папках. У стены на маленьком столике – книги и журналы. Чехов, «Буранный полустанок» Айтматова, «Новый мир», «Развитой социализм» – это то, что сверху, а под каждой из этих книг – стопка в пять-семь штук, наверное. На стене – большая политическая карта мира под целлофановой пленкой. Против окна, у стены, кровать, застланная одеялом с белым пододеяльником без покрывала. Шкаф. Два стула. Все.
Сегодня 1 Мая. Стали подходить гости.
– О чем вы там так тихо говорите? – спрашивает Молотов. Он стал хуже слышать.
– На Колыме говорят: «Золота плохого не бывает. Есть хорошее и очень хорошее. Как коньяк».
– Коньяк бывает теплый, бывает холодный, – говорит Молотов.
Я стал показывать опыты с биополем, двумя пальцами отрывая гостей от стула и поднимая их. Заговорили о Джуне. Молотов очень заинтересовался:
– Так об этом надо говорить и писать! И рассказал, что в 30-е годы у них был врач, болгарин, Казаков, который тоже лечил непонятными методами, но у него не всегда получалось. Однако он вылечил от язв секретаршу Ленина и старого большевика Гусева.
01.05.1981
…В гости приехали грузины.
– Как в Грузии живут? – спрашивает Молотов.
– Хорошо. Кто работает, хорошо живет.
– Да кто не работает, тоже, наверное, неплохо, – говорит Молотов.
– Мы вам хотим анекдот рассказать. При Хрущеве вместо «Сталин» везде стали писать «партия». А Сталин еще лежал в мавзолее. Один грузин приехал в Москву и пишет домой: «Я был в мавзолее, там похоронен Ленин и рядом похоронена Партия».
– Хрущев – это недоразумение для партии, – говорит Молотов.
03.06.1981
– Я гулял, – рассказывает Молотов, – один ко мне подошел. Он говорил, я поддакивал немножко, вопросы задавал, на Сталина намекнул. Говорю: «А как же вы относитесь к Сталину?» – «Как к нему можно относиться?» – отвечает.
Почти до леса дошли, по лесу немножко прошли. Я говорю: «У нас с вами не выйдет разговора До свиданья». Мы пошли в разные стороны. Он резко отрицательно относится.
29.04.1982
Летчики
Молотов всегда одевается легко, не боясь простуды. Дома обычно ходит в рубахе навыпуск. Пошли в лес – надел серый плащ, шляпу, трость взял.
Гуляем. Навстречу по лесной дорожке быстро идет человек в широкополой шляпе, старом коричневом костюме, темно-красном галстуке. Замедлил ход, остановился, поздоровался. Байдуков!
– Вы опять по этой дорожке ходите? Не по той? – спрашивает у Молотова Георгий Филиппович.
– Мы знаем цену славы, цену всех этих дел, – говорит Байдуков. – Это дело проходящее. Проходящее, уходящее. Вчера встречался с пионерами, на телевидении была часовая передача. Задают такой вопрос: вот вы прожили 75 лет, как бы вы, если б снова, сначала? Я говорю: а чего мне снова возвращаться в ту бедность, в те трудности, которые я прошел?
Я вспоминаю прошлую встречу с вами, Вячеслав Михайлович, рассказываю друзьям, как скромно вы живете, – примерно так же, как Сталин жил. Я был у него на даче в 1936 году – кровать застелена солдатским одеялом, все просто…
Постояли минут 15–20. Когда Байдуков ушел, Молотов сказал:
– Чкалова жалко. Погиб напрасно. Как и Гагарин. Беляков как-то ко мне заходил…
29.04.1982
– Российский летчик, которого Ленин будто бы назвал «дедушкой русской авиации»…
– Придумал сам.
– Хрущев его в партию принял, орден Ленина ему дал.
– Ну да, конечно. Так, он как будто неплохой человек, но это, конечно, не большевик. Не имеет ничего общего с большевизмом. Просто советский человек, ну и слава богу, что не антисоветский. Для него, конечно, положительный момент.
24.07.1973
…– Сколько событий в один век! Скрипит, но поворачивается дело. Я десять лет прожил в XIX веке, и восемьдесят пять в этом веке, – говорит Молотов.
– В начале века авиация только появилась, – говорю я. – Братья Райт – полетели в 1903 году. Недавно похоронили Громова, одного из пионеров нашей авиации. До сих пор спорят, кто из них больше – Громов или Чкалов?
– Чкалов ближе к народу, – говорит Молотов. – Громов держался, можно сказать, гордо. А Чкалов, тот более обходительный, более простой. И погиб так случайно.
– Громов мне сказал о нем так: «Я знал, что Чкалов рано или поздно разобьется, а я не разобьюсь никогда, хотя был в таких переделках, в какие до меня никто не попадал». И это правда
– Тоже верно. Чкалов – настоящий русский человек, безалаберный. Сталин Чкалова больше любил.
– Громов обижен: он должен был первым лететь в Америку через полюс, а послали Чкалова
– Верно, верно. Так получилось. Деталей я не знаю и не помню, а так в народе Чкалов был известен, газеты о нем очень много писали, а Громов выполнял определенные задания очень честно, очень аккуратно, не такой был общительный, не такой простой.
– Громов рассказывал, что перед войной Сталин послал в Германию его, а не Чкалова, потому что знал, что Громов все выполнит четко, у него не было ни одного невыполненного задания!
– Правильно. Он человек с характером и организованный. У него все аккуратно. Он производил впечатление серьезного человека и подготовленного. Более солидно выглядел Громов. А Чкалов, который прославился больше, чем Громов, – тот был питух большой и не сдерживался. И погиб совсем глупо. Громов был образцом, эталоном.
16.02.1985
Мамлакат
…Поехали к Молотову с Евгением Джугашвили и Мамлакат Наханговой. Она приехала в Москву, и мы договорились о встрече.
В прихожей Молотов спросил: «Это Мамлакат?» – и как бы историей нашей отозвался этот вопрос. Та самая девочка-таджичка, в середине 30-х собравшая невероятный урожай хлопка и награжденная орденом Ленина. «Подросла», – говорит Молотов. Мамлакат показывает фотографию, где она снята среди членов Политбюро. Сталин, Молотов, Андреев в таджикских халатах.
– Это, по-моему, Бухарин… «Бухарчик», как его называл Сталин.
– Это свояк Микояна, – говорит Мамлакат, – он меня переводил с таджикского, я всего несколько слов по-русски знала. А он учился таджикскому и переводил нашу делегацию. Эту карточку Сталин мне подарил и на обороте написал: «Тов. Мамлакат Наханговой от И. Сталина за хорошую учебу и работу. 1935 год, декабрь».
Я ему книгу подарила, стала ручку искать, а вы мне ручку даете мраморную. Я потом хотела вернуть, а вы: «Бери!» Мамлакат вспомнила, как в 1939 году прилетел Риббентроп и его возили на сельскохозяйственную выставку.
– Такой случай был, – говорит Молотов. – Я с ним не ездил. Чем-то надо было его занять…
…Рассказала, как сидели в читалке с Яковом Джугашвили, отцом Евгения, и он окунул одну из многочисленных косичек Мамлакат в чернильницу-непроливайку, а потом долго уговаривал не говорить об этом Сталину…
06.06.1982
Две неожиданности
– Сейчас, когда у власти Андропов, может быть, вам снова подать заявление о восстановлении в партии?
– Заявление? Нет, это неудобно, и я не согласен. Обстановка изменилась, значит, сейчас влезть? Ну, нехорошо это.
– А с другой стороны, тем было неудобно вас восстанавливать, они сами вас исключили…
– Так и рассуждают. Ну это уж будет спекуляция. Я считаю, нехорошо будет с моей стороны. Просто расчет на то, чтоб в какую-то щель залезть.
01.01.1983
– Я, конечно, подам заявление, не дожидаясь такого повода, чтоб это не выглядело использованием случайного момента, а было бы вполне оправдано.
14.10.1983
…66-я годовщина Октября. С сыном Иваном поехал в Жуковку. Теплый день, плюс девять, нарядный Кутузовский проспект. У Молотова уже собралось несколько гостей и родственников. Как всегда, человек семнадцать, и как обычно, в час дня мы сели за праздничный стол, Вячеслав Михайлович встал с рюмкой «Тетры», поздравил с праздником и пожелал, чтоб каждый подумал, какое хорошее дело сделать к следующей 67-й годовщине.
Много было тостов… «Не мы должны догонять Америку, а она нас в главном, в идеологии!»
Молотов произнес и последний тост, неожиданный для меня:
– За нашу партию, ее Центральный Комитет, за товарища Андропова, его здоровье, в котором он, видимо, нуждается!
Таких персональных тостов за наших руководителей раньше я от Молотова никогда не слышал…
– Я считаю, что за последние пару лет большим достижением для нас, коммунистов, стало появление двух человек, – сказал Молотов. – Во-первых, Андропов. Это для меня неожиданность, потому что я в кадрах, в частности, в большевистских кадрах, разбирался неплохо. Громыко – мой выдвиженец, оказался на месте. Андропов – это первая неожиданность, но приятная неожиданность. Оказывается, в политике он твердый человек, с кругозором. Надежный человек. По-видимому, он здорово вырос за годы работы. Оказался вполне надежным. И у меня был на месте.
И второй человек – Ярузельский. Я, например, не слыхал такую фамилию до появления его в качестве Первого секретаря… Большевиков среди поляков было мало. Но были. Был Дзержинский. Этот человек высокого стиля. Поляки тогда были еще хуже, чем сейчас.
Ярузельский нас выручил, по-моему… Раньше для меня такой же приятной неожиданностью был Фидель Кастро.
07.11.1983
…Встречаем новый, 1984-й. Молотов спросил:
– Как международники считают, за этот год война приблизилась или отдалилась?
– Приблизилась, – ответил один из гостей.
– Приблизилась, – не то повторяя ответ, не то соглашаясь, сказал Молотов.
01.01.1984
– Столько событий произошло, пока мы не виделись полтора месяца. Андропов умер, – говорю я.
– Как жалко его, – говорит Молотов. – Что-то он нашел в подходе политическом, во внешнеполитических делах…
– Народ к нему хорошо относился. Это чувствуется.
– Да, да, правильно. Надо разобраться, в чем тут дело, – соглашается Молотов.
– Софронов рассказывал, редактор «Огонька». Когда Андропова только избрали, Софронов позвонил его помощнику и хотел посоветоваться насчет портрета нового Генерального в журнале. А помощник соединил его с Андроповым. Тот сказал: «Не надо». – «Но мы обычно даем портрет вновь избранного Генерального секретаря, всегда так было». – «А теперь будет по-другому», – ответил Юрий Владимирович. Даже «Правда» давала его встречу с рабочими ЗИЛа без фотографий.
– А Черненко вообще какой-то навязанный народу человек… До сих пор не можем назначить президента. Вперед мало заглядываем, поэтому неожиданно получается. Не такое трудное дело, а вот не можем, – говорит Молотов.
– Если с Черненко что-то случится, говорят, будет Горбачев. Он самый молодой там.
– Сколько ему лет?
– Пятьдесят три, по-моему.
– Хорошо. Он тоже как-то неожиданно выдвинулся.
…Андропов явно был не на стороне Хрущева и не на стороне, пожалуй, Брежнева тоже.
– Американцы уже прямо заявляют, что надолго советского строя не хватит. Что остался один фасад от здания, а внутри все прогнило, – говорю я.
– Вопросы возникают. Я думаю, эта мечта контрреволюционеров не будет осуществлена. Наиболее крепким государством остается наше государство. И весь социалистический лагерь. А у буржуазного строя как раз неустойчивое положение… Кто сейчас на идеологии стоит?
– Нет идеологии. Раньше хоть Суслов был, сейчас даже Суслова нет.
– Слава богу, что нет. Мало понимал.
29.03.1984
…Рассказываю:
– Я прошел вдоль кремлевской стены – больше, чем у других, цветов на двух могилах: Сталина и Андропова.
– К Андропову хорошее отношение. Характерная черта. Жалко, мало побыл. Хороший человек… и руководитель хороший, – говорит Молотов.
– Зачем переименовали Рыбинск в Андропов? Был Рыбинск, потом Щербаков, снова Рыбинск, теперь Андропов. Некрасиво.
– Конечно, некрасиво. Кто-то нарочно делает.
01.08.1984
Восстановление в партии
Утром, около 8 часов, мне позвонила Сарра Михайловна:
– У нас большая радость: Вячеслав Михайлович восстановлен в партии!
Я поехал в Жуковку. Молотов в белой рубашке сидел на диване и смотрел телевизор. Я поздравил его и попросил подробно рассказать.
– Вчера меня принимал этот… как его… – Молотов задумался и вспомнил: – Черненко… Дал мне прочесть постановление, там одна строчка: восстановить Молотова в правах члена Коммунистической партии Советского Союза…
– Постановление Секретариата?
– Я вот точно не могу сказать, – видимо, Политбюро. Меня исключал ЦК – он и должен восстанавливать. Нынешний министр культуры Демичев… Что касается билета – будет оформлен на днях.
– Это было в Кремле?
– Нет, в ЦК. На Старой площади. Все очень просто. Довольно ясно. Но у меня возникают вопросы. Обо мне пишут в последнем издании «Истории КПСС», благодаря, так сказать, активности Пономарева, «примиренцем» записали. Если я «примиренец», назовите кого-нибудь, который менее «примиренец»?
– Вы обратили внимание, вас уже нигде не упоминают в «антипартийной группе»?
– Давно уже. Хрущев свою злость, так сказать направил. Предлагал дружить.
– Вчера вас вызывали?
– Вчера. Вечером.
– Значит, после Политбюро. Вчера, в четверг у них было заседание.
– В четверг обыкновенно Политбюро – как и при Ленине, – говорит Молотов.
– Сегодня в «Правде» сообщение о заседании Политбюро. В самом конце сказано: «На заседании Политбюро рассмотрены и приняты решения по ряду других вопросов экономической и социальной политики нашей партии…» Это, значит, о вас. Видимо, после Политбюро он вас принял. Машину за вами прислали?
– Две «Волги».
– Позвонили, – говорит Сарра Михайловна. – Попросили Вячеслава Михайловича. «А кто его спрашивает?» – «Это из ЦК». – «Сейчас позову». Он спустился, подошел, они сказали, что приедут за ним.
– Сказали, что вас восстановили?
– Нет, – отвечает Молотов. – Я догадался. Я же послал письмо в Политбюро – 14 мая.
– Но могли и отказать. Раньше же отказывали.
– Конечно.
– Вот вошли вы в кабинет…
– Ну что тут особенного? Он один был. Большой кабинет.
– Кабинет Сталина, нет?
– Нет. Такой большой зал, где Политбюро заседает… Он меня принял в своем кабинете, – уточняет Молотов. – Сидел за столом. Когда я вошел, он вышел из-за стола навстречу, поздоровался за руку, и мы сели за длинным столом напротив друг друга. Он что-то сказал, но я плохо слышу, а он, бедолага, неважно говорит. И тогда он показал постановление. Я ему говорю: «Я же с 1906 года…» – А он говорит: «Вот в постановлении так и записано».
– Чтоб стаж сохранить?
– Да, да.
– У вас теперь самый большой стаж в стране – 80 лет в партии!
– Да уж…
– Такого ни у кого нет.
– Есть, пожалуй, – у деда Мороза, – шутит Молотов.
– А что он вам говорил?
– Ничего особенного. Разговора не было почти никакого. Он заявил, что вы вот восстановлены в партии и вручил мне копию… Поздравил. Больше ничего.
– Не дал вам постановление с собой?
– Нет, не дал. Две минуты, не больше, я был. Я не расслышал, что он мне сказал, ответил ему, что мне неизвестно, за что я был исключен и за что восстановлен.
…Входит Татьяна Афанасьевна:
– Вячеслав Михайлович в очень хорошем настроении. Он сегодня утром встал: «Может, мне сон приснился, что вызывали в ЦК?»
– А многие и не знают, что вас исключали. Только в Энциклопедическом словаре сказано, что в партии вы с 1906-го по 1962-й. Черненко вас поздравил?
– Я вот не расслышал. Наверное, поздравил, я так думаю. Так полагается.
– Сам Генеральный это сделал, мог поручить райкому партии…
– Наверное, предварительно говорили. Вчера, вероятно, постановили формально. Позвонили в половине второго. Назначили в половине пятого. Мы приехали раньше. Он принял сразу. Он что-то задыхается немножко. Да, он тяжело дышит. У него нелегкое положение, каждый день выступает, небольшое выступление, приветствие… Нелегкая работа. Знаю хорошо…
Будем ужинать, как обычно, в семь часов.
…Сели за стол.
– Наверно, выпьете, Вячеслав Михайлович? – спросила Татьяна Афанасьевна, Таня.
– Обязательно выпьем! – воскликнул Молотов.
Таня принесла две бутылки шампанского – советское и венгерское.
– Какую открыть?
Молотов внимательно оглядел бутылки и указал на советское.
Я спросил, восстановили ли в партии Кагановича и Маленкова?
– Они бы позвонили… Каганович был у меня в прошлую среду, говорит: «Я твой самый близкий друг!» А Маленков давно не объявлялся.
Я снова стал расспрашивать подробности вчерашней поездки в ЦК.
– За Вячеславом Михайловичем приехали где-то в четвертом часу на двух машинах, – говорит Сарра Михайловна, – в одной было трое, среди них– врач, в другой – двое. Поставили машины на дороге у дачи, а я как раз там была. Вижу: черные машины с антеннами. «Вы не к нам?» – спрашиваю. Ничего не говорят. Я тогда пошла домой. Смотрю, двое идут к нашей даче. Поняли, что я отсюда, улыбаются, заходят: «Мы к Вячеславу Михайловичу». – «Сейчас, он одевается наверху». Таня ему там помогала.
– Мы ему серый костюм нагладили, серый галстук, шляпу надел, – говорит Таня. – Он даже не спал днем.
– А Черненко тоже был в костюме и при галстуке? – спрашиваю, чтоб разговорить Молотова.
– Конечно, ну ему полагается.
– А эти, которые приехали, – говорит Сарра Михайловна, – сели и стали расхваливать Вячеслава Михайловича, какой он человек, как его любит, уважает весь народ. Один говорит: «Какая скромная обстановка!» Другой спрашивает: «Как любит в машине сидеть Вячеслав Михайлович – рядом с водителем или сзади, как он пойдет – с палочкой или без, можно ли по дороге включить ему «Маяк»?..» Мы поняли, что едет он на доброе дело, хотя они ничего не сказали. Это же охрана, видимо, они такие конспираторы! «Если что, у нас врач есть!» Но врач не понадобился. Вячеслав Михайлович, как всегда, в то же время спустился пить чай, предложил им, они с удовольствием согласились, потом поехали. Сначала одна машина, потом, не сразу, вторая. Мы с Таней стали даже богу молиться, не подметали пол, – чтоб все было хорошо! А уж когда привезли его назад, уже одна машина была, те же самые двое, выходят, радостные: «Поздравляем, Вячеслав Михайлович!» И нас поздравляют. Мы его обнимаем…
…Таня говорит, что когда Молотова вызывали при Брежневе после XXIV съезда по поводу заявления о восстановлении, сидела комиссия, 23 человека, дали ему почитать заключение, где были приведены такие факты и цифры о расстрелянных и репрессированных, о которых Молотов сказал, что и не слыхал. А сейчас принимал Черненко, и ни слова об этом.
– Все-таки Черненко молодец, – говорю я.
– Вот еще один поклонник Черненко, – улыбается Молотов. – А то, что мы перед войной провели эти репрессии, я считаю, мы правильно сделали.
…Молотов стоит на своем. И добился своего, не каясь, не написав никакой самоуничижающей статьи, о чем ему не раз говорили прежде.
08.06.1984
– Кагановича не восстановили. Я думаю, их восстановят. Маленков не приходит… Наверное, он считает, что я виноват в том, что их исключили…
– А партбилет вам вручили?
– Да, я уже взносы платил, – чувствуется, что эта новая, возвращенная забота доставляет ему большую радость.
– Вы уже за август должны, – напоминает Сарра Михайловна, о которой Молотов раньше говорил: «У нас она одна член партии!» – За июнь, июль заплатили, а теперь приедут и за август. Из райкома приезжают две женщины. Сказали, будут приезжать и информировать его о собраниях – ему ходить не обязательно. 12 июня они ему привезли партбилет. Зачем ему теперь это восстановление? – тихо говорит она мне. – Раньше надо было.
…Я записываю номер партийного билета Молотова – нового. № 21057968. Стаж с 1906 года.
– В связи с вашим восстановлением французы опубликовали карикатуру: нарисованы вы и Черненко и написано: «Черненко готовит себе преемника». Издеваются над возрастом. Пишут, что он пригласил вас к себе, чтобы узнать секрет долголетия.
– Черненко теперь получил некоторую популярность, – говорит Молотов.
01.08.1984
– Я не знаю ни одного человека – крепкого, знающего, квалифицированного марксиста, я не знаю таких. Есть преданные люди, немало людей преданных, но правильное, большевистское, ленинское, марксистское направление не выдерживают. У того же Черненко – поворочено несоответствие с марксизмом. А он теперь возглавляет теоретическую работу.
– Все практики, в основном.
– Практики, да. И я тоже практик. Я пожил около Сталина, около Ленина даже, и мне совестно, если набок куда-нибудь завернут… Поэтому боюсь что-нибудь такое пустить в общее пользование.
15.11.1984
«Этот год еще проживем»
…Сегодня Новый год.
Один из гостей достал фотоаппарат и хочет сфотографировать Молотова за столом. Тот отказывается.
– Ну почему, Вячеслав Михайлович?
– Почему, почему… Не хочу я в пьяном виде сниматься.
– А кто пьян?
– Я, например. Я за собой не могу следить, и можно выбрать такой момент, что потом будешь всю остальную жизнь плеваться.
Но тут же Молотов почувствовал, что переборщил с таким наговором на себя и стал шутить то со своим зятем Алексеем Дмитриевичем Никоновым, то с одним из гостей:
– Вам не холодно, Георгий Борисович? По-моему холодно. Там, наверное, есть еще бутылочка…
Когда гости стали прощаться и пожелали здоровья хозяину, он сказал:
– Будем стараться. Этот год еще проживем.
01.01.1985
…Завтра Молотову – 95 лет, и его приехали поздравить ветераны крейсера «Молотов» – с разных концов страны.
– Все «молотовцы», все ветераны пронесли ваше имя достойно, с честью, завоевывая великую Победу, – сказал один из моряков, Е. Стругов. – 19 августа 1947 года на нашем корабле был товарищ Сталин. В 5 утра мы взяли его в Ялте, а в 19 часов в Сочи его встречал на катере Вячеслав Михайлович. И только поднялся на трап, чтоб взойти на корабль, где написано «Молотов», Сталин спускается вниз и его по плечу: «Успеешь побывать на своем тезке!» И вы вернулись. Так что вы были только на трапе этого корабля. Помните?
– Было, было. Кто-то из нас двоих должен был быть на земле.
– Преемником крейсера «Молотов» сейчас стал ракетный крейсер «Слава». Вас же Славой зовут, так что все тоже самое, как Скрябин и Рябин! Все традиции крейсера «Молотов» продолжаются на «Славе»!
08.03.1985
…Сегодня Молотову – 95. День погожий, как и вчера, шесть градусов мороза. Я подошел к даче около 11 часов. Постоял у крыльца – тишина. Подумал – что никого еще нет. Однако, когда вошел в дом, увидел, что в гостиной на диване сидит Молотов, напротив него – В. П. Мжаванадзе, а между ними на столе, на краю, бутылка вина и две рюмочки. Тут же появилась третья рюмка.
Гостей пришло человек двадцать пять, не меньше. Когда юбиляр устал от тостов и отправился отдыхать, мы с Артемом Федоровичем Сергеевым и Владимиром Ивановичем Тевосяном пошли на дачу к Артему – это рядом.
Прошел час, Молотов уже, наверное, встал, и мы к нему вернулись. У молотовской дачи встретили внука Хрущева – Никиту и тоже Сергеевича. Высокий парень с веселым лицом, в синей спортивной куртке со значком «Нет ядерной войне!».
Оказывается, он принес Молотову западногерманскую газету со статьей, в которой говорилось, что Молотов – самый большой сталинист, даже больше, чем Сталин.
Пили чай с Молотовым, а потом пошли с ним гулять по поселку. А. Сергеев спросил:
– Почему почти все из приближенных к Ленину попали потом в оппозиции?
– Потому что они оказались неподготовленными к новым вопросам, – ответил Молотов.
– Я вспомнил, как однажды, несколько лет назад, к Молотову подошли рабочие и спросили, почему его исключили из партии?
– Сам удивляюсь, – ответил Молотов. – Ленин от меня не отказывался. Сталин тоже не отказывался… То, что я вне партии, это, конечно, абсурд, – добавил он мне.
– Брежнев, когда пришел к власти, тоже всех разогнал, – говорит Мжаванадзе, – Шелепина, Шелеста, Мазурова, Воронова, Полянского, Подгорного… Так же было все.
…Потом мы беседовали вдвоем. Молотов стал быстрее утомляться, и я стараюсь пораньше уйти. Но чувствуется, ему хочется поговорить. Посмотрел задумчиво в окно.
– Он ко мне хорошо относился.
– Кто? – спрашиваю.
– Ленин.
09.03.1985
– В журнале «Огонек», № 6 за 1955 год я нашел две записки Ленина к вам. Он пишет из Костина, под Москвой, где отдыхал в декабре 1921 года.
«Т. Молотов!
Уезжаю сегодня.
Несмотря на уменьшение мной порции работы и увеличение порции отдыха за последние дни, бессоница чертовски усилилась. Боюсь, не смогу докладывать ни на партконференции, ни на съезде советов.
Перешлите членам Политбюро для осведомления их на всякий случай.
Ленин».
А почему он не в Горки поехал, а в Костино, недалеко от Болшева, где был совхоз ВЧК?
– Ну Дзержинский, видимо, знал, куда ехать. Там охрана лучше была От покушений. Чтоб не попасть в такое положение. Каплан-то стреляла в него, попала, такая сволочь.
– И вторую записку он вам пишет через несколько дней:
«Т. Молотов!
Если я буду вам нужен, очень прошу не стесняясь вызвать. Есть телефон (знают и телефонистки коммутатора III этажа и Фотиева). Можно послать бумаги через Фотиеву, МОГУ ВПОЛНЕ И ПРИЕХАТЬ: я езжу охотно, это менее часа
Ленин».
– Правильно. Он, конечно, готов… Я не приезжал к Ленину в какое-нибудь неурочное время, только по деловым вопросам, ну и когда он приглашал к себе на чай…
09.03.1986
…Когда Молотова восстановили в партии, он стал физически сдавать. Много лет он ждал, писал заявления на каждый съезд партии, а когда ожидаемое свершилось, организм расслабился. Хуже слышит, часто переспрашивает, отвечает еще более кратко, чем прежде, однако, ясность суждений сохранилась… Кое-что стал забывать. Спросил, когда умер Сталин.
Таня, домработница, рассказала: ему приснилось, что он в Монголии. Проснулся, говорит: «Не будем выходить, мы же в дороге».
Но – по-прежнему дает четкие характеристики событиям и людям.
Вот он показался в коридоре в голубой домашней рубахе навыпуск. Идет медленно, клонясь вправо. Было воспаление легких. Вчера выписали из больницы. Угасает Молотов… Один из сильных мира сего, из тех, кто вершил судьбы людей и мировой политики. Воистину не каждый деятель, даже такого ранга, удостоился, чтобы его именем были названы государственные границы…
– Как говорится, хвастаться нечем. А так, более-менее, нормально, – улыбается он.
02.08.1985, 04.10.1985, 01.01.1986
Сидит за столом, уронил на пол салфетку, пытается достать сам, не может, но не любит, чтоб помогали.
Говорит об экономике, о том, как предлагал вложить деньги в русские земли, а Хрущев назвал его догматиком.
– Догматик – потому что читаю книги, – говорит Молотов. – Борьба продолжается в других формах, но она идет, упорная борьба. Ну, о чем говорят братья-писатели.
– Была встреча в Доме литераторов с Бережковым. Я с ним разговаривал, он сказал, что вы со Сталиным создали такие сложности для нашей дипломатии, закрыли, как он выразился, все лазейки в работе. С капиталистами теперь трудно иметь дело из-за того, что вы и Сталин вели такую жесткую политику.
– Это рассуждение, по-моему, очень поверхностное… Чтобы Сталин не понимал простых вещей в дипломатии – это чепуха…
Сталина топчут для того, чтобы подобраться к Ленину. А некоторые уже начинают и Ленина. Мол, Сталин его продолжатель, в каком смысле? В худшем. Ленин начал концлагеря, создал ЧК, а Сталин продолжил… Другого назовите!..
Ну, расскажи, еще о чем говорят? – в последнее время Молотов стал называть меня «на ты».
– О Горбачеве. О борьбе с алкоголизмом.
– Вы-выдвинулся человек. Вчера говорил по телевидению. По-моему, довольно хорошо… Думаю, что я с ним не встречался.
– Он молодой, с 1931 года. Вы уже были главой правительства, когда он родился.
– Конечно, я тоже был молодой. Самый молодой Предсовнаркома. Пришел ко мне японский посол и стал щупать у меня на руках мускулы – вот это, мол, да, такой молодой премьер-министр! И американец тоже, забываю его фамилию, из больших капиталистов…
У нас государство молодое. Не обойтись без личности. Конечно, не как Хрущев – без царя в голове. Без личности не обойтись. Но надо быть очень осторожным. Особенно сейчас.
А насчет алкоголизма – это дело мы слишком запустили, поправлять его очень трудно, а необходимо… Крестьянская страна, правый уклон преобладает. Социализм многим не нравится…
Почему пьет народ? Тут много истории, много и географии. Мы – северный район. Очень много пьют. Никогда так не пили. Богаче стали – раз. Более нервные – два. Наркотики нужны. Раньше пили меньше.
А что читаете? Вот в «Новом мире» я читал недавно один рассказ, написан под народный язык, некоторые слова просто непонятны, много местных выражений, это не украшает, герои говорят не на русском языке, а на смешанном. Другое дело, когда это у Шолохова, он это мастерски применяет и в меру, не злоупотребляет этим, не коверкает русский язык, а украшает его! А тут диалекты вползают в литературу.
А Пикуля читали? «У последней черты»? Я этот период хорошо помню. По-моему, неплохо написано. Интересный роман. И он живо пишет.
– А вам самому поработать удается немного? – спрашиваю.
– Не могу. Хочу, и очень трудно дается. Очень трудно. Утомляемость, – говорит Молотов.
– Малашкин жалуется, что напишет и забывает…
– Я тоже забываю, но многое и помню. Не могу спокойно работать. Быстро ослабевает голова. Начну думать – не получается. Больше остановок, чем писания. Две страницы пишу, три вычеркиваю, – шутит он.
– А если в старом материале хотите что-то поправить, получается?
– Это да. Но боюсь, что упущу важную мысль… Понемногу все-таки работать могу. Хочется, чтоб какой-то итог был. А то живу слишком долго… Нет, по-настоящему я не могу работать уже. Начал несколько работ, три, по крайней мере, одна побольше, и надеялся, что сумею кончить, а теперь уже и надежды ослабели. Политическая тема. Во имя того, чего теперь нет…
Боюсь писать, потому что что-то напутаю, перепутаю… Не так все ясно, поэтому ничего не пишу. То, что написал, нельзя сказать, что забываю, но из того, что читал, многое забыл. А вопросы сложные.
– Жаль, что не используется богатый опыт бывших государственных деятелей. Вот, скажем, Мазуров на пенсии, а еще полон сил и мог бы большую пользу принести.
– По-моему, порядочный человек, Мазуров. А этот вопрос у нас обсуждался не раз: создать совет из стариков, большевиков. Обсуждали, но прямого решения принято не было. Как-то не получалось.
15.11.1984, 16.02.1985, 04.10.1985
…68 лет Октябрьской революции. Пять градусов тепла, поздняя осень. Старый, добрый Белорусский вокзал, как говорил покойный Шота Иванович. Усовская электричка в 10.52, и около 12-ти я на даче Молотова. Пришел одним из первых, сел рядом с ним на диван смотреть телевизор – показывали праздничную демонстрацию. Я рассказал, что недавно был в Иркутске, проехал по Качугскому шоссе, где Молотов отбывал ссылку.
– Я прошел этот путь по этапу от Иркутска до Верхоленска. Пешочком прогулялся до Лены – ничего-о! Помоложе был, конечно. – И он снова стал рассказывать, дополняя деталями то, что я уже слышал не раз – о своей сибирской ссылке 70 лет тому назад. И закончил: – Революция ко всем чертям послала эти приговоры. Но и новые трудности у нас обнаружились. А мы к этому были мало готовы.
Сейчас у нас все есть: сильная страна и содружество социалистических государств. Бояться нам некого и нечего, кроме собственной расхлябанности, лени, недисциплинированности. С этим нужно обязательно бороться, чтобы укрепить дело социализма. Вы пришли на все готовенькое, но поработать вам придется крепко.
Я спросил мнение Молотова о новой редакции Программы КПСС.
– По сути это не новая редакция, а новая Программа. Но об этом пока не надо шуметь особенно. Время исправит и эту программу, но для этого нужна голова на плечах, она еще может пригодиться. Нет сейчас такого авторитетного лидера, на которого можно было бы равняться. Раньше был Ленин, потом Сталин пытался эту роль выполнить, у него не вполне это получилось. Большие трудности будут. Не проработаны по-настоящему новые вопросы. Нужна большая осторожность. Лучше пока молчать, изучить за это время сомнительные вопросы, и тогда можно будет говорить более определенно. Развитой социализм у нас полностью построен – это, конечно, неправильно. И пока нет такого авторитета, который бы мог сказать, как правильно. В общей формуле надо подойти ближе к Ленину.
А теперь у нас будет новая полоса такая – ни у Ленина, ни у Сталина это дело не развито. О товарно-денежных отношениях ничего нет, а это очень важный вопрос. О труде при социализме – тоже неясно, а частично неправильно. Это, если только говорить о нашей партии, а в других партиях еще больше неясностей.
Но, если мы закачаемся, они могут рухнуть…
Идеологи мало высказываются. Есть разные мнения, поэтому теоретизировать надо с осторожностью. По некоторым вопросам лучше помолчать. Придется снова перечитывать ленинское «Государство и революция» – там больше, чем в каких-либо других трудах об этом сказано. И «Критику Готской программы» Маркса. Вот эти две книжки очень сейчас нужны. В них есть ориентиры, которые помогут делу.
…Тем временем подходили родственники, гости. Всего собралось четырнадцать человек.
– Мы сегодня в ограниченном составе, – сказал Молотов. – Решили в два часа обедать.
Молотов поднялся над составленными столами, пересчитал число тарелок, уточнил, сколько будет народу. Увидев на столе две бутылки сухого вина и по бутылке шампанского, водки и коньяка, сказал, что этого много, чтоб открывали вино, либо водку, либо коньяк. Увидев, что я уже открыл коньяк, не позволил внуку откупорить водку. Эта бережливость, вряд ли жадность, проявлялась в нем всегда, но сейчас, с годами обострилась. Он из тех людей, кто привык на себя тратить минимум.
Одной из родственниц сделал замечание, что надо здороваться. А до этого был в хорошем расположении духа. Быстро стал раздражаться, может, оттого, что не все слышит, о чем говорят за столом. А слуховым аппаратом пользоваться не любит: и трещит, и не нравится ему. Я вспомнил, как он рассказывал, что Ленин весьма не любил, когда его видели в очках…
Уселись за стол, он произнес тост, подняв рюмку с красным сухим вином:
– По праву самого старшего за этим столом я хочу выпить за 68-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, за то, чтобы каждый из нас сделал что-то полезное для нашей революции!
Я сидел с ним рядом, видел, что ест он неторопливо, мало, всего понемножку. Звонили, поздравляли его с праздником, он к телефону уже не подходил.
Он в обычной своей коричневой рубахе навыпуск, серых брюках, черных, начищенных ботинках. Левый глаз совсем сощурен, закрыт… Говорилось несколько тостов. Неожиданно он сказал, что мы здесь не напиваться собрались, а отметить годовщину Октября. Такого раньше не было. Примерно через час он встал из-за стола, сказал: «Обед окончен» – и ушел отдыхать. Мы продолжали сидеть за столом. Мне показалось, что ему сегодня, может особенно стало обидно, что никто из руководства не поздравил его – единственного из ныне здравствующих членов Военно-революционного комитета по подготовке Октябрьского восстания!
07.11.1985
«Грамотность-то мала»
… Встретились в Новом, 1986-м.
Спрашиваю:
– Сейчас все больше говорят о том, что в 1937 году уже не было врагов Советской власти, врагов революции…
– Это пустые головы. Прошло почти 70 лет, их еще полно, а тогда только 20 лет минуло!..
Сегодня много пишут о жульничестве, о приписках. Я думаю, что больше будет пользы, если мы станем не просто говорить об этом, а каждый на своем месте бороться с этим злом. Нам надо всем проснуться и быть самим, прежде всего, честными. Вот тогда наша партия пойдет вперед, и мы будем продвигаться все дальше по пути социализма и коммунизма. Ведь невзирая на все, большевики сумели выстоять и в более трудные годы!
01.01.1986
…Я написал очерк о Молотове. Он прочитал, сделал замечания и, в целом, одобрил. Я предлагал очерк последовательно в несколько редакций, везде охотно брали, обещали, но при всей нашей, якобы, гласности напечатать не смогли. Тогда я направил очерк в ЦК КПСС. Меня пригласили для беседы, из которой стало ясно, что очерк напечатан не будет. Со мной разговаривали два ответственных работника ЦК. Их суждения я и попросил Молотова сегодня прокомментировать.
Выслушав меня, он сказал:
– Сейчас идут большие изменения. Есть ли уверенность, что мы выстоим? Я имею в виду дело социализма. Сейчас это во многом будет зависеть от отношения к Сталину.
– Мне сказали в ЦК, что в 1920 году на бюро Нижегородского губкома вам было вынесено партийное порицание за интриганство.
– Было, – отвечает Молотов. – Я выступал там против местных работников. Нет, не за интриганство они меня, а они хотели утвердить свою линию обывательского типа, ничего особенно не трогать, никого не задевать… Это 1920 год. А в 1921-м по предложению Ленина я стал Ответственным секретарем ЦК – после этого порицания от Нижегородского губкома.
– Еще говорят: Ленин назвал вас «каменной ж…»
– Знали б они как Ленин других называл! Ленин ввел меня в Политбюро – первым кандидатом! Мое назначение было для меня самого неожиданным. Многие были недовольны этим, потому что я всегда боролся за ясную и твердую политику, и Ленину, видимо, нравилось это. Не все было ясно, не все готово, и хлеба не было, а вот как-то победили все-таки! Значит, на чем-то держались. Я считал, что отказаться от нэпа никак нельзя, но и плыть по течению нэпа тоже нельзя. Конкретно это сформулировать было непросто и на этом некоторые пытались вести какую-то свою линию – показать практически обывательство и добродушие, но это не давало бы пользы и завлекло бы нас в еще более трудное положение. Но, несмотря на все трудности, партия боролась за линию и добилась того, что троцкисты, зиновьевцы и бухаринцы были разбиты, и при всех недостатках, при всем том, что надежных коммунистов было мало, вот этот тончайший слой коммунистов, о котором Ленин пишет, он все-таки сыграл громадную роль. Если бы его не было или он был бы еще тоньше, то дело могло бы лопнуть, и руководство страной не было бы организовано. А вот прошли через эти трудности, иногда как будто на волоске висело дело, а вот все-таки не выпустили руль из рук. В Политбюро было три ярых оппозиционера, но в скрытом виде, и я с ними боролся, помогая Ленину. Сталин обыкновенно не углублялся в теоретическую сторону вопроса, а Ленин и практическую, и теоретическую стороны умел связать, в этом его заслуга. Ну, и Ленин перебарщивал кое в чем.
Однако без решительных мер, без критики оппортунизма, мы бы не прошли, мы бы лопнули, потому что вот именно на волоске висело дело. Они не хотели уступать, а у нас в руках были все-таки более надежные части партии. Это надо всегда помнить. И размахнуться ни в одну, ни в другую сторону нельзя. Неточно, неясно, но надеждами жили, не сдавали позиций, не скатывались к обывательщине. Вот в нижегородской обстановке и в других многих местах тогда обывательщина захлестывала, но победить не смогла. В этом я вижу заслугу партийцев, которые глубоко понимали Ленина, хотя не всегда умели правильно защищать эту линию – по-иному не научились. А все-таки пропустили такого, как Хрущев, на самую верхушку. Многим это нравится сейчас, в этом-то и опасность большая, что некоторые поддерживают социализм, а в душе у них другое, в душе они не верят.
Много зависит от руководителя. Брежнев, например, при хорошем руководителе может неплохо работать.
– Мне в ЦК сказали: Сталин и Молотов действовали не убеждением, а наганом, троцкистскими методами. Вот Троцкий так же расстрелял Думенко и Миронова…
– Мы к этому не имели отношения.
– Сталин и Молотов поступали также. Погибли Тухачевский, Блюхер… Почти весь XVII съезд уничтожили…
– Ну, ну. Это обывательская душа, мелкобуржуазная, хрущевская – она живет. И не хочется быть обывателем в политике, а тянет.
– Когда я им заметил, что у нас, кроме Ленина, в истории страны не остается ни одного хорошего руководителя, мне сказали «Андрей Андреевич Андреев, Шверник…»
Молотов от души рассмеялся…
В прошлый раз я принес ему многостраничную записку, написанную работником Краснопресненского райкома партии Е. Ф. Груниным. Молотов с интересом читает ее.
Автор записки пишет о том, что при Ленине Совнарком сосредоточил всю полноту хозяйственной, экономической и административной власти, а партия была помощницей.
– При Ленине – да, – говорит Молотов.
– Ленин в одном из писем Молотову в марте 1922 года писал:
«Наконец, необходимо разграничить гораздо точнее функции партии и ЦК, Советской власти…» А сейчас слишком много отдали партии.
– Попробуйте руководить иначе. Он критикует правильно в большинстве случаев, но выводы сделать не может. Это трудно, – говорит Молотов.
– Он предлагает оставить за партией общее руководство работой государственных органов без мелкого вмешательства.
– Это трудно осуществить в наших условиях, – говорит Молотов, – трудный вопрос.
– Он хочет докопаться, почему люди плохо работают.
– Потому что мы плохие коммунисты, мы еще плохие коммунисты в большинстве. И слава богу, что все-таки находятся какие-то силы, которые при всех недостатках и при слабом понимании всего комплекса вопросов все-таки держались за какое-то ядро партии и удержали… Мы не обращаем внимания на то, что требование для социализма и коммунизма оказалось одинаковым – от каждого по способностям. Это недостаток, и придется в нем каяться. А лучше, чтоб этого не было и чтоб разобраться вовремя, вот я не успел это написать, потому что надо точно сформулировать. Уже немножко тяжело работается…
Да, надо усиливать роль Советов, но сразу у нас это не выйдет. Мы во всем нуждаемся, по крохам собираем, чтобы помогать каким-то отраслям промышленности, бытовым делам, но сделать многое пока не можем. Нам надо усиливать основную линию партии, чтобы обыватели не взяли верх. Отдыхать найдется немало желающих. М-да.
26.01.1986
…В следующую нашу встречу Молотов продолжил разговор о записке Грунина:
– Эту записку я прочитал еще раз. Она кажется не совсем ясной. Он почти считает, что не получилось ничего, никакого социализма нет. Он между крайностями колеблется. Но все-таки власть удержали, промышленность в руках государства, жизнь крестьянства пошла по пути коллективизации – советская, новая жизнь, сломано то, что было очень трудно сломать. Идем мы вперед через противоречия, и они будут еще не одну пятилетку, так что надо набираться упорства и понимания того, что происходит. Противоречия в нашем социалистическом обществе еще существенны, но не они берут верх, хотя они тоже свое дело делают, а все-таки победит основная линия – диктатуры пролетариата. А у автора получается: чиновники всем владеют. На практике чиновники очень много захватили в свои руки, но это категория, у которой голова почти оторвана. Трудности остаются.
Поэтому я два раза прочитал. Эта записка отражает почти пессимистический взгляд на наше положение. А движемся мы вперед, несмотря на то, что много старого еще висит на нас, как гири на ногах, так что ходить очень трудно. Но нет таких сил, которые могут нас повернуть назад. Мы неуклонно идем вперед, но медленнее, чем желательно. Вот мое мнение. Не знаю, как ваше.
– Что ему можно посоветовать?
– Во-первых, продолжать ту линию, которую мы ведем, она ленинская, она социалистическая, но не полностью – надо усиливать социалистические элементы и в хозяйстве, и в культуре, и в самой партии. Это трудно, но мы взялись за трудное дело, которое, по-моему, мы, в общем, победоносно двигаем вперед. Много еще старого на путях и загораживает нам дорогу. Какой-то гладкой фразой не отделаешься. Вам не все ясно?
– Мне не все ясно. Он видит наши недостатки и думает, как их исправить.
– Я об этом и говорю. Мы идем вперед, но остается много трудностей, в том числе, возникают те трудности, которые, казалось бы, были преодолены легко, а легко нам ничего не дается, потому что мы живем, по существу, в мелкобуржуазной стране. И строим социализм и идем к коммунизму, потому что власть и авангард народа твердо держатся за политику, которую проводит партия. Вот главное.
Авангард у нас остается, укрепляется, социалистический, коммунистический, это главное. Впадать в пессимизм неправильно. Наша работа в Советском Союзе имеет влияние на все человечество, идет вперед, в общем, успешно, но медленно. А иного и быть не может. Есть еще и троцкисты, и бухаринцы, они подчеркивают наши трудности и недостатки, они выразители отчаяния и неверия, будто мы идем не вперед, а назад. Это неправильно. Через пять-десять лет у нас будет пояснее, но трудности останутся очень большие. Сверх того, что делается, что-то конкретное я не могу сказать, но считаю, что делается неплохо. И наша работа настолько глубоко в народную жизнь вошла, что повернуть назад уже невозможно. А людей, которые будто бы смогут предложить что-то новое, по-моему, еще мало. Не накопились эти новые элементы. Никто новый не выдвигается, не заметно? О ком разговаривают, о каких статьях? Да, выдвинулось немало новых, но они не проверены в большом масштабе. Такие вот дела.
Вот тут и почешешь затылок – был ли ты сегодня в бане?
– А как вы относитесь к тому, чтобы Советам больше власти дать?
– Это правильно. Надо. Только не так быстро это получится, потому что у нас грамотность-то мала. То есть сегодня прочитал, понял, но надо еще обдумать, как действовать. Это партия делает, по-моему правильно. Не торопит слишком.
В своей записке он в отчаянье не впадает, но хочет все обострить, и создается картина довольно тяжелая, что уже выпустили власть из рук большевики, и командуют люди, на которых нельзя положиться. Но в том-то и дело, что пока что не выпустили власть, а ведут борьбу в общем и целом успешно, и где не удается двигаться вперед, кое в чем возвращаемся назад, к буржуазным правилам. Если б не было марксизма-ленинизма, было бы плохо. А марксизм-ленинизм показывает, что можно преодолеть все эти трудности, но надо упорствовать в своем марксизме-ленинизме на практике.
– Бывший президент Франции Жискар д'Эстен, посетив кабинет Ленина, сказал: «Теперь я понял, в чем сила Ленина: в его бескорыстии. Он всего себя отдал народу. И такой человек не мог не победить, было бы несправедливо, если бы он не победил!»
– Он неглупый человек и понимает, что все идет не к капитализму, а в другом направлении, и так сказал, чтоб видели, что он справедливый человек, – говорит Молотов… – Распутин что-нибудь новое готовит?
– Написал новую повесть «Пожар».
– Я чувствую себя так, что почитаю немного, и у меня голова уже отяжелела. Вчера – интересная статья, речь Фиделя Кастро, – хотел почитать, но не могу. А вы что читаете?
– Черчилля. Ругает вас, что вы помогали Гитлеру в 40-м году, когда Франция воевала. Поздравили Гитлера с победой над Францией… Знали бы Сталин и Молотов, что через год им придется воевать с Гитлером!
– Знали, прекрасно знали. А Черчилль провалился. Он не видел перспективу. Не хотел, вернее, видеть. Он человек с большим характером, упорством. Но характера мало, надо понимание иметь.
– Вячеслав Михайлович, меня просили иркутяне, чтоб вы для музея в Манзурке написали несколько слов на своей фотографии.
У них были в ссылке Киров, Фрунзе, Орджоникидзе и вы.
– У меня так испортился почерк – Молотов берет ручку, вертит ее в руке. Я пытаюсь ему диктовать:
– Музею села Манзурка… Но он пишет, немного подумав, по-своему, дрожащей рукой с трудом, но без очков:
«Товарищам-сибирякам в Манзурке и в других далеких местах. Желаю больших успехов. От бывшего ссыльного. В. Молотов. Февраль 1986 г.»
Я придерживаю рукой листок с фотографией, на котором он пишет.
– Плохо разбираю, – говорит Молотов и надевает очки, чтобы прочитать… Казалось, совсем недавно он еще твердой рукой подписал свою фотографию дому-музею И. В. Сталина в Гори:
«Горжусь, что долгие годы работал с И. В. Сталиным. В. Молотов».
07.02.1986
…В воскресенье, 9 марта 1986 года Молотову исполнилось 96 лет. Я поздравляю, а он говорит: «Будем такую политику и дальше проводить». Улыбается.
– Как вам ХХVII съезд партии? – спрашиваю я. При жизни Молотова прошли 27 съездов нашей партии.
– Мало конкретного. Ускорение, ускорение. Торопиться тоже нельзя. Потому что вопросы решаются тоже сложные, никто их никогда не решал. Большинство даже не думало о таких вопросах. Слов немало, но дел пока маловато. Пятилетку принимаем, но не выполняем. Это, конечно, некрасиво, но на первых шагах это неизбежно. Требуют все выполнять и перевыполнять – это тоже невозможно. Надо готовиться к каждому новому серьезному шагу. Есть желание бороться за социализм – это самое главное. Не всегда вполне осознанно, но чуют люди, что только в этом выход из положения. Живем еще туговато, многим еще живется не особенно хорошо, но перспективы есть к улучшению. Так мне кажется…
Дел пока маловато. Я думаю все-таки, партия посмотрит-посмотрит и подтянет кого надо, а так сразу перейти от похвалы к ругани не получается, не видно результата, поэтому надо терпение проявить некоторое…
Еще беспорядков много. Грязи немало наверху. Надо подтягиваться. Идти в ногу с передовиками, с сознательными, боевыми. Мы участвуем в большом деле, в котором еще никто не участвовал, опыта у нас тоже маловато, поэтому, по-моему, приходить в отчаяние неправильно. Надо выправлять и идти дальше…
Но партия ядро хорошее имеет, а вокруг немало и гнилых элементов…
Если б мы не поддержали Сталина в те годы, не знаю, что было бы. А Брежнев всем похвальные грамоты давал, и вылезли такие фигуры, которые не могут быть опорой надежной…
…Стали подходить гости. Пришел В. П. Мжаванадзе и с ним трое. Мжаванадзе произнес приветственный тост, не очень длинный, но весьма хвалебный, и Молотов постучал вилкой по стакану:
– Заканчивайте.
Точно так же он поступал и с другими выступавшими: «Не затягивайте», или: «Подробности после обеда». После обеда же, кратко поблагодарив всех, он ушел отдыхать.
Несколько раз в последние годы он старался не отмечать свой день рожденья. Не всегда удавалось скрыться от гостей. Казалось, не нравится ему, как он стал выглядеть. А в этом году решился отметить, словно почувствовал – в последний раз…
09.03.1986
«Обязательно зайди и расскажи!»
…30 апреля 1986 года состоялась моя 139-я и последняя встреча с живым Молотовым.
– Я ожидал, что на съезде назовут причины, в чем дело, почему мы так отстаем, – говорю Молотову.
– Мы были в отсталом положении в начале революции, а тут такая большая война, такие трудности, на Западе не думали, что мы вообще сохранимся, Советское государство, – подавляющее большинство было настроено в таком духе. Нет, с-считаю, что-то поддались…
– После войны сорок лет прошло. Я считаю, что период Брежнева нас сильно затормозил.
– Он затормозил, безусловно. Хрущевщина повторилась в период Брежнева. Это да. Это говорит о том, что у нас много гнилых мест и в самой партии много еще отсталости, темноты, недоученности. Но тем не менее, мы начали выходить из этого трудного положения, в общем, успешно… Конечно, не надо себя успокаивать, а нам много работать надо… Сейчас опасность – благодушие прикрытое критикой.
– В этом году 80 лет, как вы в партии, юбилей.
– Да, чересчур много. Я не собирался так много жить. Все мои сверстники уже давно в «Могилевской губернии»… Над чем работаете?
– Над книжкой об Ильюшине. Сейчас у нас стала заметна такая проблема: потеря мастерства во многих сферах. Удивляюсь, как наши самолеты летают: делают их безобразно! Недобросовестно.
– Это как раз результат того, что теперь крестьянский слой поднялся… Поднят громадный пласт из безграмотности, полуграмотности. И новое еще не переварили. Как это дело будет… А оно-то поднимется, то опять назад… В технике мы подтянулись, но надо в два-три раза больше.
– Возле Артека появились американские корабли, посмеялись над нами и ушли.
– Надо достать бы их, – говорит Молотов.
– При Хрущеве, помните, сбили американский самолет? Хрущев в вашем руководстве столько лет пробыл, для него даром не прошло.
– Конечно, он способный человек, но в больших делах плохо разбирался. И плохо умел пользоваться марксизмом. Классовой жизни не понимал.
… Говорили о писателях – Ю. Бондареве, В. Распутине, Б. Исаеве… Я сказал, что собираюсь в Афганистан.
– Обязательно зайди и расскажи!
Это последнее, что я от него услышал.
Все.
30.04.1986
«140»
Как обычно, на чистой странице дневника я написал номер следующей встречи – 140-й. Красным карандашом. Но красное пришлось обвести черным. 140-я – были похороны…
Летом он заболел – воспаление легких. В июне отвезли в Кунцевскую больницу. Там он и умер 8 ноября 1986 года в 12 часов 55 минут. Лег, как обычно в это время отдыхать и не проснулся.
Легкой жизни я просил у бога,
Легкой смерти надо бы просить…
Хоронили его 12 ноября.
В «Известиях» и «Вечерке» было кратко:
«Совет Министров СССР с прискорбием извещает, что 8 ноября 1986 года на 97-м году жизни после продолжительной и тяжелой болезни скончался персональный пенсионер союзного значения, член КПСС с 1906 года Молотов В. М., бывший с 1930 по 1941 год Председателем Совета Народных Комиссаров СССР, а с 1941 по 1957 год – первым заместителем Председателя Совнаркома СССР и Совета Министров СССР.
Совет Министров СССР».
В десять утра на улице Грановского стали собираться люди. Поехали на автобусах в Кунцево. Траурный зал № 1. Здесь было человек 200, и еще много стояло на улице. На Новодевичьем кладбище я видел много знакомых. Пришли родственники Сталина, Артема-Сергеева, Подвойского, Тевосяна, Булганина, Кагановича, Микояна… Публику охрана не пропускала.
Молотов лежал в красном гробу, в красных гвоздиках – пароль большевиков. Темно-синий костюм, серый галстук, белая рубаха. Лицо сильно изменилось, осунулось. Стояло четыре венка: от Совета Министров, от дочери и зятя, от внуков и правнуков, от друзей и близких. На подушечках – золотая звезда Героя Социалистического Труда № 79, четыре ордена Ленина, орден «Знак Почета» и четыре медали: «За оборону Москвы», «За победу над Германией», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и «800 лет Москвы».
Рядом, в соседнем зале, который поменьше, лежала в гробу какая-то старушка в платочке…
Траурный митинг был недолгим. Разрешили выступить четверым: Стаднюку, ветерану крейсера «Молотов» Е. Стругову, племяннику Молотова В. Скрябину и мне.
Представитель Управления делами Совмина закрыл митинг, и мы вынесли гроб к машине. Облепили фотокорреспонденты. Много было иностранных. Золотую звезду на подушечке нес народный герой знаменитый летчик Г. Байдуков.
На кладбище шофер стал подавать автобус с гробом к трибуне, где обычно произносят последние речи, но некто начальственным тоном и в то же время как-то испугано и спешно стал заворачивать его вправо. Гроб установили на катафалк и повезли к могиле. Голова тряслась на сморщенной шее. Холодный лоб, седые усы…
Кто-то из толпы заметил:
– Эти похороны обойдутся дороже, чем указ по алкоголизму!
Хоронили и поминали за счет государства.
В день его смерти на квартиру и на дачу приезжали компетентные товарищи и увезли с собой два чемодана бумаг и фотографий…
На даче в Жуковке быстро появился новый хозяин. Я приехал туда забрать конторку, за которой работал Молотов. Она валялась на складе у коменданта. Никому не нужная. Девушка, открывшая склад, сказала:
– Таких, как Вячеслав Михайлович, у нас на участке не было. Никаких просьб, тем более, требований, капризов. Ни ковров, ни люстр, никакой роскоши…
На даче в Жуковке Молотов прожил с 8 июля 1966 года по 27 июня 1986 года
– До последнего дня он старался все делать сам, – рассказывала Татьяна Афанасьевна Тарасова, домработница. – Очень волевой человек. Уже почти не мог ходить, а на прогулке стремился дойти до шестого столба. Бывало скажешь:
– Давайте до четвертого, Вячеслав Михайлович!
– Нет, до шестого!
Среди листочков, исчерканных в последние дни корявым почерком, есть один, где намечены тезисы, над которыми он собирался поработать:
«1. Основной принцип социализма (в отличие от коммунизма) – выполнение установленных обществом норм труда.
2. Коммунистическая партия – партия рабочего класса (Не всего народа).
3. Демократия при социализме».
К этим вопросам он возвращался не раз за годы наших встреч. Видимо, ему хотелось побеседовать по проблемам социализма и с нынешним руководством, и он сказал как-то домработнице:
«Позвоните управделами Совмина Смиртюкову. Попросите, чтоб Горбачев нашел возможность поговорить со мной».
Не получилось.
Мозг работал, как и в прежние годы. И только перед самым концом замечались отклонения. Незадолго до смерти он прочитал последнюю страницу «Правды», отложил газету и сказал: «На пять часов пригласите ко мне Шеварднадзе». Видимо, его взволновала какая-то международная проблема, и он вошел в свою прежнюю роль члена Политбюро, Первого заместителя Предсовмина и министра иностранных дел, руководителя внешней политики государства. Думали, что до пяти часов он забудет, но он надел костюм, галстук. И тогда ему сказали, что товарищ Шеварднадзе занят и не может принять…
Он пережил одиннадцать руководителей страны. Родился при Александре III, умер при Горбачеве.
На его похоронах я сказал: Мы прощаемся сегодня с последним соратником Ленина, борцом за коммунизм…