На дальних подступах

1

Начало войны застало меня далеко от Родины, в Китае. Я состоял тогда Главным военным советником Чан Кайши и советским военным атташе в Чунцине. Чан Кайши был в то время главнокомандующим всех китайских вооруженных сил.

Когда я уезжал в Китай, война уже в полную меру охватила всю Западную Европу. Пали панская Польша, Норвегия, Бельгия, Нидерланды, Франция. Ожидалось фашистское вторжение на Британские острова. Мужественные английские летчики отражали массированные удары фашистского воздушного флота по мирным городам. Горел Лондон, превращался в руины Ковентри. Торжествовала фашистская доктрина войны: крупные механизированные колонны, война моторов, взаимодействие танковых соединений с авиацией, подводная война.

После войны, когда нам стали доступны гитлеровские архивы, мы узнали, что уже осенью сорокового года Гитлер отказался от мысли форсировать Ла-Манш. В стратегические и тактические решения явно вмешивались соображения политического характера. Нам, людям военным, это стало ясно, как только форсирование Ла-Манша перенесено было гитлеровским командованием на весну сорок первого года.

Критическое положение Англии после Дюнкерка, когда английскому экспедиционному корпусу с большим трудом удалось выскользнуть, заметно выправлялось. Воздушные налеты на Англию не поставили английский народ на колени. Выравнивалось и соотношение сил в воздухе. Из США в Англию шли караваны судов с самолетами. Промышленность Америки, пока еще медленно, но переводилась на производство вооружения всех видов.

Англия получила передышку для вооружения и подготовки к отпору. Гитлер понимал, что битва за острова проигрывалась еще до ее начала. Англия наращивала свои силы, обострились отношения с США, Япония ждала момента, чтобы вступить в борьбу за передел мира, за решение тихоокеанской проблемы «Азия для азиатов».

Могли ли мы считать в этой обстановке пакт о ненападении, подписанный 23 августа 1939 года, серьезной гарантией своей безопасности?

События могли развернуться для нас очень неблагоприятным образом. Гитлер мог достигнуть договоренности с Японией о совместном нападении на нашу страну с запада и с востока.

В мои задачи входило тогда выяснить позицию Японии; куда она устремится на север или на юг, решится ли она нанести удар по нашему Дальнему Востоку, или ввяжется в конфликт с США за передел Юго-Восточной Азии?

В позиции Японии было много неясностей. Ее собственные сырьевые ресурсы были исчерпаны, и, проводя по-прежнему милитаристскую политику, она должна была расширить границы своей агрессии. Куда? Вот в чем вопрос. Она оккупировала жизненные центры Китая, но не закрепила их.

По различным каналам из разнообразных источников в Москву стекались сообщения, что Гитлер готовит поход на восток, что в конце весны или летом может последовать нападение на Советский Союз. Даже в далеком Китае я получал такого рода информацию.

Весной сорок первого года к сообщениям о готовящемся нападении на нас Германии надо было относиться с большой осторожностью. Это же не секрет, что, повернув свой удар на восток, Гитлер избавлял Англию от серьезных угроз, по крайней мере, на несколько лет. В желающих повернуть гитлеровскую агрессию против Советского Союза недостатка не было и в прошлом, и особенно тогда, в 1941 году. Советское правительство и советская дипломатия делали все возможное, чтобы избежать войны. Это было главной задачей советской внешней политики.

Нам необходимо было выиграть год, два года, чтобы завершить перевооружение армии.

Наша авиационная промышленность имела опытные образцы самолетов, превосходящие немецкие самолеты по боевым качествам. Опытные образцы уже запускались в серийное производство. В Красной Армии создавались механизированные корпуса. Наша промышленность осваивала серийный выпуск танка Т-34 и «KB», которые по боевым качествам превосходили все немецкие танки. Запускались в серию новые виды стрелкового оружия

Теперь известно, что мы имели множество неопровержимых сообщений о сосредоточении гитлеровских войск вблизи от нашей государственной границы. Наши пограничники указывали даже, где и в каком составе дислоцируются дивизии Гитлера, прибывшие с запада. Сталин обо всем знал. Но Сталин и наше правительство делали все возможное, чтобы оттянуть начало войны, чтобы каким-то неосторожным жестом не спровоцировать вторжение врага. Мы вынуждены были держать мощный заслон и на наших дальневосточных границах.

Гитлер в это время вел острую политическую игру. Различными каналами, через частных лиц, он прощупывал позицию Англии, не пойдет ли английское правительство на мир, не облегчит ли оно ему нападение на Советский Союз?

Гитлер все же решился на вторжение в Советский Союз, получив тем самым войну на два фронта. Были ли даны ему какие-либо надежды, что после вторжения Англия пойдет с ним на мир? Во всяком случае, такой зондаж с немецкой стороны имел место.

Война грянула.

Мне было тяжко в те дни в Китае, сердцем я был дома, со своими товарищами, которые отстаивали Родину, но задача моя была еще не выполнена.

Обстановка на фронте в лето сорок первого года складывалась тяжелой. Пал Минск, враг захватил Смоленск, прорубаясь сквозь наши заслоны к Москве, окружен Ленинград, пал Киев.

Нарастала опасность выступления Японии. Казалось бы, японские милитаристы не упустят благоприятного момента для нападения на наш Дальний Восток. Но как раз к осени начали проявляться симптомы, что Япония готовится к удару на юг, что она нацеливается на США, пользуясь тяжелым положением Англии.

Об этом шли соответствующие сообщения в Москву, но полностью полагаться на наши источники информации было нельзя. Слишком велик был риск получить удар в спину на Дальнем Востоке. К осени определилось, что Япония готовится к нападению на США.

Наши сообщения помогли Верховному Главнокомандованию вовремя сориентироваться и снять часть дивизий с Дальнего Востока в трудные дни сражения под Москвой.

Япония напала на Пирл-Харбор, США объявили войну Германии.

В начале марта 1942 года я вернулся в Москву и просил направить меня на фронт.

2

К весне сорок второго года обстановка на фронте значительно разрядилась. Трудная осень сорок первого года была позади. Под Москвой был похоронен миф о непобедимости гитлеровской армии, Красная Армия разрушила надежды немецкой военщины на блицкриг, на быструю победу над Советским Союзом. Но, охваченные авантюристическим азартом, фашистские правители готовили весенне-летнюю кампанию сорок второго года — новое наступление на советско-германском фронте.

По планам немецкого командования сорок второй год должен был стать решающим годом в войне, ибо Гитлер был уверен, что США и Англия не предпримут высадки своих войск в Европе в этом году, у него по-прежнему оставались развязанными руки для действий на востоке.

Однако поражение под Москвой, потери лета сорок первого года, нанесенные Красной Армией захватчикам, не могли не сказаться.

Несмотря на то что к весне сорок второго года гитлеровская армия возросла численно, получила значительное техническое оснащение, немецкое командование не нашло сил для наступления по всему фронту.

В конце 1941 года в гитлеровской армии находилось под ружьем 9500 тысяч, а в 1942 году уже 10204 тысячи. Общий численный состав армии увеличился, а начальник гитлеровского генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер занес в свой дневник такую знаменательную запись: «На 1-е мая 1942 года на Востоке недостает 318 тысяч человек. Предложено в мае направить в армию на Восток 240 тысяч человек. На период с мая по сентябрь имеется резерв из молодых призывников 960 тысяч человек. Затем в сентябре больше ничего не останется».

Несколько позже в штабе оперативного руководства ОКВ был составлен более точный документ относительно общего состояния гитлеровской армии. В справке, предназначенной для Гитлера, говорилось: «Боеспособность вооруженных сил в целом ниже, чем весной 1941 года, что обусловлено невозможностью в полной мере обеспечить их пополнение людьми и материальными средствами».

И все же к лету сорок второго года Гитлер сумел сосредоточить против нас довольно значительные силы. На советско-германском фронте он располагал шестимиллионной армией, насчитывающей до 43 тысяч орудий и минометов, свыше трех тысяч танков, до трех с половиной тысяч боевых самолетов. Силы значительные. Начинал войну Гитлер с меньшими.

Правда, на этот раз полоса наступления была сужена. Все силы для нового удара были сосредоточены на южном крыле фронта.

Гитлер предпринял поход на Кавказ с целью захвата нефтяных источников, выхода к границе Ирана, к Волге. Он, видимо, рассчитывал, что на удалении от центра страны сопротивление советских войск не будет столь основательным.

В мою задачу не входит описание всех событий на фронте весной сорок второго года, но, готовясь к рассказу о Сталинградской битве, я не могу в общих чертах не коснуться замыслов фашистского командования, ибо это поможет читателю оценить значение событий, разыгравшихся на Волге.

Выходом на Кавказ Гитлер надеялся втянуть в войну Турцию, что дало бы ему еще двадцать-тридцать дивизий. Выходом на Волгу и к иранской границе он рассчитывал втянуть в войну против Советского Союза и Японию. Выступление Турции и Японии было последним его шансом на успех в войне против нас. Только этим можно объяснить столь широковещательный характер его директивы на весенне-летнюю кампанию сорок второго года.

Обратимся к тексту этой директивы, известной как директива № 41.

Уже вступление содержит не анализ сложившейся обстановки на советско-германском фронте, а пропагандистское пустословие.

Директива начинается такими словами: «Зимняя кампания в России приближается к концу. Благодаря выдающейся храбрости и готовности солдат Восточного фронта к самопожертвованию наши оборонительные действия увенчались большим успехом немецкого оружия. Противник понес огромные потери в людях и технике. Стремясь использовать мнимый первоначальный успех, он израсходовал этой зимой большую часть резервов, предназначенных для дальнейших операций».

Директива — документ секретного характера, документ, с которым имели право ознакомиться ограниченный круг лиц, это документ, в котором не место пропагандистским формулировкам. Он должен точно и трезво оценивать обстановку. Мы видим, что в своей предпосылке немецкое командование совершенно неверно оценивает наши силы, и поражение свое под Москвой пытается изобразить как военный успех. Недооценивая наши силы, Гитлер в то же время переоценивает свои. Отсюда в этом документе и определяется цель.

«Цель заключается в том, — гласит директива, — чтобы окончательно уничтожить оставшиеся еще в распоряжении Советов силы и лишить их по мере возможности важнейших военно-экономических центров».

«…В первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы должны быть сосредоточены для проведения главной операции на южном участке с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет».

И тут же следует оговорка.

«Окончательное окружение Ленинграда и захват Ингерманландии откладываются до тех пор, пока изменение обстановки в районе окружения или высвобождение других достаточных для этого сил не создадут соответствующих возможностей».

Эта оговорка показывает, что Гитлер, располагая силами большими, чем те, с которыми он начинал свой поход в Россию, не решился на операции по всему фронту, а все сосредоточил на юге.

Был предпринят удар под Керчью, штурм Севастополя. Гитлер сумел ценой огромных жертв полностью овладеть Крымом, подготовить фланг своего наступления на Кавказ и на Волгу.

Севастополь держался до конца июня, несмотря на все усилия захватчиков овладеть городом непрестанными штурмами.

12 мая 1942 года войска Юго-Западного фронта перешли в наступление, нанося два удара по сходящимся направлениям: с барвенковского выступа в обход Харькова с юго-запада, вспомогательный — из района Волчанска.

События, связанные с этим наступлением, широко рассматривались в исторической литературе и в мемуарах видных советских военачальников. Мне нет нужды рассказывать о них, не нуждаются они и в моих комментариях. Известно, что это наступление окончилось трагической неудачей. Наступление гитлеровцев на Волгу, на Воронеж и на Кавказ было запланировано значительно раньше, оно дало возможность противнику сломать нашу оборону и развить его вглубь и вширь. Гитлеровское командование удачно использовало сложившуюся ситуацию. Бывший гитлеровский генерал Курт Типпельскирх пишет: «Для запланированного немецкого наступления попытка русских помешать ему была только желанным началом. Ослабление оборонительной мощи русских, которого было не так-то легко добиться, должно было существенно облегчить первые операции. Но требовались еще дополнительные приготовления, которые заняли почти целый месяц, прежде чем немецкие армии, произведя перегруппировку и пополнив все необходимое, смогли начать наступление».

К концу июня гитлеровское командование закончило подготовку наступления.

Теперь мы знаем, что на южном крыле советско-германского фронта от Орла до Севастополя действовала группа армий «Юг».

Группа армий «Юг» была разделена на две группы: группа армий «А» с целью наступления на Кавказ и группа армий «Б» для удара на Сталинград.

На эти группы возлагались задачи разгромить советские войска западнее Дона.

Группа армий «Б» должна была окружить советские войска западнее Дона и соединиться с группой армий «А» в районе Сталинграда. «В любом случае необходимо попытаться достигнуть Сталинграда… Чтобы силы, наносящие удар вниз по течению р. Дон, соединились в районе Сталинграда с теми силами, которые наступают из района Таганрог, Артемовск». Так гласила директива № 41.

Первоначально силы по этим группам были распределены следующим образом.

В группу «А», которой командовал фельдмаршал Лист, вошли 1-я танковая, 17-я и 11-я полевые немецкие армии, а также 8-я итальянская.

Группой «Б» командовал фельдмаршал фон Бок. В нее вошли 4-я танковая, 2-я и 6-я полевые армии и 2-я венгерская. Кроме того, из глубины подходили 3-я и 4-я армии румын.

В общей сложности противник сосредоточил в полосе от Курска до Таганрога около 900 тысяч солдат и офицеров, 1260 танков, свыше 17 тысяч орудий и минометов, 1640 боевых самолетов. Это составляло 50 % танковых и моторизованных соединений противника, находящихся на советско-германском фронте, и 35 % всех его пехотных войск.

С нашей стороны этой ударной группировке противостояли войска Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов. Общая численность наших войск этих трех фронтов составляла 655 тысяч человек. Мы имели 740 танков, 14200 орудий и минометов, свыше 1 тысячи боевых самолетов.

Враг имел не только общее превосходство на юге, но и сумел особо усилить направления главных ударов.

Утром 28 июня 2-я полевая и 4-я танковая немецкие армии и 2-я венгерская перешли в наступление против левого крыла Брянского фронта.

30 июня нанесла удар 6-я армия.

Сталинград был еще далеко, немцы устремились к Воронежу, но сражение сорок второго года началось, втягивая постепенно все большие и большие силы в кровавую мельницу.

3

В мае я вступил в должность командующего резервной армией, которая дислоцировалась в районе Тулы и в течение мая, июня и в начале июля усиленно занималась боевой подготовкой.

В начале июля пришел приказ Ставки о переименовании нашей резервной армии в 64-ю и передислокации ее на Дон. В это время Юго-Западный фронт под ударами немецко-фашистских войск откатывался на восток. Бои шли в районе Россоши, под Луганском и за Воронеж. Нашей армии где-то на Дону или между Волгой и Доном предстояло вступить в бой с фашистскими захватчиками. Быстро погрузившись в эшелоны, войска армии направились в район сосредоточения, между Волгой и Доном.

До Балашова я ехал со штабом армии поездом, а затем, чтобы поскорее уяснить обстановку на фронте и поговорить с фронтовиками, мы с членом Военного совета Константином Кириковичем Абрамовым пересели в легковую автомашину и обогнали свой поезд.

Мы заезжали на крупные станции, чтобы проследить за движением эшелонов нашей армии. На железнодорожные станции и на движущиеся эшелоны систематически совершали налеты фашистские бомбардировщики.

На станции Фролово мы наткнулись на штаб 21-й армии. Начальник штаба при всем своем желании не мог нас проинформировать об обстановке. Где проходит линия фронта, где соседи, где противник — он не знал. Единственное, что я выяснил у него, это то, что штаб фронта находится уже на Волге, в Сталинграде.

Чем ближе мы продвигались к Волге, тем более менялась обстановка. Жители сел и деревень не ждали здесь врага, надеясь, что его наступление будет остановлено. Никто не готовился к эвакуации, шла мирная жизнь в напряженном труде. Убирали хлеб, пасли стада. В городских поселках, на железнодорожных станциях работали кинотеатры. Это спокойствие нарушалось ночью редким огнем зениток, которые вели огонь по отдельным самолетам противника.

16 июля 1942 года мы прибыли в штаб Сталинградского фронта. Там мы узнали, что противник своими разведывательными и передовыми отрядами вышел на рубеж Чернышевская, Морозовский, Чернышковский, где был остановлен передовыми отрядами 62-й армии.

62-я армия готовилась к обороне на западном берегу Дона на рубеже Клетская, Калмыков, Суровикино, Пещерская, Суворовский. Штаб ее находился на восточном берегу Дона в хуторе Камыши, в 60–80 километрах от войск.

В это время начали выгружаться из вагонов войска 64-й армии: 112-я дивизия — на станциях Котлубань, Качалино, Филонове; 214-я дивизия — на станциях Донская, Музга, Рычков; 29-я дивизия — на станции Жутово. Остальные — на берегу Волги в 120–150 километрах от указанного штабом фронта рубеже обороны.

Штаб фронта переместился в город. Связь работала с перебоями, управление войсками от этого сильно страдало. Я не мог узнать в штабе фронта, куда и когда прибывают эшелоны армии, где выгружаются и где сосредоточиваются; сколько и каких частей уже прибыло и что они делают?

17 июля мы получили директиву командующего Сталинградским фронтом: «64-й армии в составе 229, 214, 29 и 112-й стрелковых дивизий, 66-й и 154-й морских стрелковых бригад, 40-й и 137-й танковых бригад в ночь на 19 июля выйти на фронт Суровикино, Нижне-Солоновский, Пещерский, Суворовский, Потемкинская, Верхне-Курмоярская. На этом рубеже закрепиться и жесткой обороной не допустить прорыва противника на Сталинград. Передовые отряды по одному полку с артиллерией от каждой дивизии иметь на рубеже реки Цимла…»

Задача, поставленная директивой, была явно невыполнимой, так как дивизии и армейские части еще только выгружались из эшелонов и направлялись на запад, к Дону, не боевыми колоннами, а в том составе, как они следовали по железной дороге. Головы некоторых дивизий уже подходили к Дону, а их хвосты были на берегу Волги, а то и в вагонах. Тыловые же части армии и армейские запасы вообще находились в районе Тулы и ждали погрузки в железнодорожные вагоны.

Войска армии нужно было не только собрать после выгрузки из эшелонов, но и переправить через Дон. Указанная в директиве линия обороны Нижне-Солоновский, Пещерский и Суворовский — находилась от переправ через Дон у Верхне-Чирской и Нижне-Чирской на расстоянии суточного перехода, от станции выгрузки в 120–150 километрах. Линия передовых отрядов на реке Цимла также была впереди основного рубежа обороны армии в сорока-пятидесяти километрах. Войска армии после выгрузки из эшелонов должны были пройти пешим маршем от ста до двухсот километров.

Я зашел к начальнику оперативного отдела штаба фронта полковнику Рухле и, доказав невозможность выполнить директиву в установленный срок, попросил его доложить Военному совету фронта о том, что 64-я армия может занять оборонительный рубеж не раньше 23 июля.

Срок занятия оборонительного рубежа был исправлен с 19 на 21 июля.

Но и к 21 июля войска 64-й армии занять линию обороны, указанную штабом фронта, не могли.

Собирая войска, которые после выгрузки из вагонов следовали по степи на запад, к Дону, я заехал в штаб 62-й армии, находившейся в хуторе Камыши.

Командарм 62-й, высокий, стройный генерал-майор В. Я. Колпакчи и член Военного совета, чернобровый, с бритой головой дивизионный комиссар К. А. Гуров ознакомили меня с обстановкой.

Выбор оборонительной позиции для войск 62-й и 64-й армий был произведен штабом фронта по линии Клетская — Суровикино — Верхне-Солоновский — Суворовский — Верхне-Курмоярская. Передовым отрядам в составе усиленный батальон — полк предлагалось выйти на рубеж реки Цуцкан, Чир, Чернышковский и далее по р. Цимла.

По всем нашим уставам и наставлениям обороняющийся должен прежде всего оценить противника и местность, на которой он решает принять бой или сражение и разместить свои силы в наивыгоднейшем положении. Для обороняющегося местность всегда должна быть союзником, она должна дать ему тактические выгоды для контратак, для использования всех огневых средств, для маскировки.

В то же время местность должна по возможности затормозить движение и маневр наступающего, а при инженерном обеспечении сделать ее недоступной для танков, чтобы наступающий не имел скрытых подступов и как можно дольше находился под огнем обороняющегося.

Оборонительная линия для 62-й армии выбиралась без учета этих требований. Мы не успели использовать естественные преграды — реки, речушки и овраги, которые можно было легко усилить инженерными сооружениями и сделать их труднодоступными для наступающего, позиции были размещены в голой степи, в открытых для наблюдения и просмотра их как с земли, так и с воздуха. Много получилось разрывов между обороняющимися подразделениями и частями, особенно на правом фланге, которые давали возможность противнику охватывать позиции обороны и выходить ей в тыл.

Фронт обороны западнее р. Дон для четырех дивизий первого эшелона 62-й армии был растянут на 90 километров и для двух дивизий и одной бригады 64-й армии — на 50 километров. Особенно растянутой оказалась правофланговая, 192-я стрелковая дивизия. Около одной четвертой или даже одной третьей части дивизий первого эшелона были выделены в передовые отряды на удалении от главных сил на 40–50 километров, не имея ни артиллерийской, ни авиационной поддержки. Это еще больше ослабило главную полосу обороны, сократило до минимума вторые эшелоны и резервы дивизий первого эшелона.

В то же время дивизии первого эшелона, кроме передовых отрядов, высылали боевое охранение на рубеж р. Куртлак, Нестеркин, Бол. Торновский, на расстояние 20–25 километров от переднего края обороны. Боевое охранение также не могло поддерживаться даже дальним артиллерийским огнем. Оборона получилась четырехэтажная: передовые отряды в 50 километрах; боевое охранение — в 20–25 километрах; главная полоса и наконец последняя позиция вторых эшелонов или резерв дивизий и армии.

Штаб Сталинградского фронта находился в Сталинграде. Расстояние от штаба фронта до переднего края по прямой составляло 150–200 километров. Штаб 62-й армии разместился в 60–80 километрах от передовой, за Доном, на его восточном берегу. Штаб 64-й армии находился на расстоянии 30–40 километров от передовой. Руководить с такого расстояния войсками при тех несовершенных средствах связи, которыми мы тогда располагали, было затруднительно.

Общее настроение в штабе 62-й армии было приподнятое. Командующий армией генерал-майор Колпакчи заверил меня, что в ближайшие дни он попытается прощупать находящиеся против него силы противника.

Контакт с соседом справа был таким образом установлен, но о соседе слева никаких данных я все еще не имел. Была лишь известна разграничительная линия, которую прочертили на карте в оперативном отделе штаба фронта.

Войска 64-й армии, выполняя директиву фронта, двигались на запад, за Дон.

Мне, как заместителю командарма, пришлось принимать решения за командующего на организацию обороны.

Ознакомившись с обстановкой и сопоставив собранные в частях 62-й армии данные о противнике, на основании директивы фронта от 17.7 я принял решение: двумя стрелковыми дивизиями (229-й и 214-й), одной морской стрелковой бригадой (154-й) и одной танковой бригадой (121-й) занять рубеж на западном берегу Дона от Суровикино до станицы Суворовской. Левый участок фронта (Потемкинская, Верхне-Курмоярская) должна была оборонять 29-я дивизия. Во втором эшелоне, на реке Чир, в стыке 62-й и 64-й армий развертывалась 112-я стрелковая дивизия. 66-я морская стрелковая бригада, одна (137-я) танковая бригада, курсантские полки сосредоточивались во втором эшелоне в районе населенных пунктов по реке Мышковка. Командование фронта одобрило это решение.

Левее 64-й армии, по реке Дон, на юг от Верхне-Курмоярской, должны были обороняться части соседнего фронта, с которыми 64-я армия связи не имела.

Вечером 19 июля в штаб 64-й армии, который находился в хуторе Ильмень-Чирский, прибыл генерал В. Н. Гордов с предписанием вступить в командование 64-й армией. Я оставался его заместителем. Это был седеющий генерал-майор с усталыми серыми глазами.

Ознакомившись с моими решениями, Гордов, не внеся ни одной серьезной поправки относительно расположения первого эшелона, утвердил их и приказал все выполнять. Что касается второго эшелона армии, то здесь командующий внес существенные изменения. Он приказал поставить 112-ю стрелковую дивизию не на стык 62-й и 64-й армий, а растянуть на внешнем, сталинградском оборонительном рубеже по реке Мышковка от хутора Логовского до Громославки; 66-я морская стрелковая бригада, 137-я танковая бригада, и полк курсантов военных училищ выводились на рубеж реки Аксай, то есть на левый фланг армии.

Этим решением генерал Гордов задерживал все резервы армии на восточном берегу Дона, и создаваемая западнее Дона оборона 64-й армии оставалась без второго эшелона и без резерва.

Утром 21 июля я выехал на оборонительный рубеж западнее реки Дон и два дня, 21 и 22 июля, занимался с командирами дивизий рекогносцировкой местности и выбором позиций. Полки и дивизии в это время еще совершали марш со станций выгрузки и прибывали на позиции с опозданием и не в полном составе.

Выход частей и соединений 64-й армии на рубеж обороны в эти дни, несомненно, был зафиксирован противником: его разведывательные самолеты «фокке-вульф» подолгу кружили над нашими позициями; мы не могли вести с ними борьбу, ибо в армии не было зенитной артиллерии, а истребители воздушной армии фронта были заняты на другом участке фронта.

Материально-техническое обеспечение 64-й армии в звене армия — дивизия до начала боевых действий, т. е. до 25 июля, фактически организовано не было. Армейские тылы и снабженческие органы находились еще в эшелонах, растянутых от Тулы до Сталинграда. По существу 64-я армия до конца июля своего организованного тыла не имела. Даже дивизионные запасы были выгружены распыленно по многим станциям между Волгой и Доном и на волжских пристанях.

Материально-техническое снабжение 62-й армии, в основном, было нормальное, поскольку район ее формирования был на Волге, в районе Сталинграда. Управление и штаб тыла, возглавляемый генерал-майором Лобовым, размещался в районе станции и поселка Советский в 80-120 километрах от главной полосы обороны.

В связи со срочной организацией Сталинградского фронта тыловые органы не успели организовать надлежащего снабжения армий, особенно боеприпасами и инженерным имуществом.

На наше счастье у противника в 4-й танковой и 6-й армии в середине июля также начались перебои в снабжении горючим — это замедлило маневр некоторых его танковых дивизий и средств усиления.

4

Рассказывая о боях в большой излучине Дона, по существу на дальних подступах к Сталинграду, — трудно отделять боевые действия 62-й армии от боевых действий 64-й армии. Обе армии действовали по единому плану Сталинградского фронта, обороняться им приходилось от войск группы «Б», в частности, от ударов 6-й полевой армии под командованием Паулюса и 4-й танковой армии Гота.

Передовые отряды 62-й армии вели бои с противником, начиная с 17 июля. Они не ослабевали до 22 июля включительно.

23 июля противник начал наступление основными силами на главную полосу обороны 62-й армии, а с 25-го и на 64-ю армию.

Теперь мы имеем документ, который и определил тогда цели этого нового удара. Речь идет о директиве № 45, которой Гитлер внес некоторые поправки в директиву № 41.

В директиве № 41 говорилось:

«В любом случае необходимо попытаться достигнуть Сталинграда или, по крайней мере, подвергнуть его воздействию нашего тяжелого оружия с тем, чтобы он потерял свое значение, как центр военной промышленности и узел коммуникаций».

23 июля 1942 года в директиве № 45 было записано:

«Группе армий «А» наступать на юг за рекой Дон с целью овладения Кавказом с нефтяными богатствами.

Группе армий «Б» нанести удар по Сталинграду и разгромить сосредоточенную там группировку противника, захватить город, а так же перерезать перешеек между Доном и Волгой».

Если в начале летней кампании Гитлер говорил о наступательных операциях в общих словах и предусматривал удар в район Сталинграда армейскими группами «А» и «Б», то теперь, воодушевленный и обнадеженный успехами своих войск в мае и в июне, Гитлер разделил группы «А» и «Б», считая, что немецкая армия имеет достаточно сил для действий в разных направлениях.

Торопясь скорее выйти на Кавказ, Гитлер недооценил появление наших свежих армий в большой излучине Дона, рокировал 4-ю танковую армию Гота через боевые порядки 6-й армии Паулюса на ее правый фланг к станице Цимлянской, включив ее в состав группы армий «А».

Для захвата Сталинграда были созданы две группировки: обе из состава 6-й армии Паулюса и войск румын.

Северная — в составе четырех пехотных, двух танковых и двух моторизованных дивизий. Начав наступление 23 июля из района Головский, Перелазовский вдоль правого берега Дона в направлении на Верхне-Бузиновка, Мало-Набатовский. Войска этой группировки должны были захватить Калач.

Центральная — в составе двух пехотных и одной танковой дивизий 51-го армейского корпуса. Начав наступление 25 июля из района Обливская, Верхне-Аксеновский, прорвать фронт южнее Суровикино и через Старо-Максимовский, выйти к Калачу с юга.

Обе эти группировки, входившие в состав 6-й армии, имели задачу окружить и уничтожить главные силы советских войск в большой излучине Дона, а в дальнейшем форсировать Дон и наступать на Сталинград.

Третья, южная группировка — в составе двух пехотных, двух танковых, одной моторизованной дивизий из 4-й танковой армии и четырех румынских пехотных дивизий, форсировав 21 июля Дон и захватив плацдарм, была готова к наступлению на город с юга, вдоль железной дороги Котельниково-Сталинград или на юг, на Кавказ.

Анализ сложившейся таким образом обстановки показывает, что активные действия немецко-фашистских войск, особенно центральной группировки, нацеливались на спешно подготовленные рубежи обороны 62-й и 64-й армий. Ведя непрерывную воздушную разведку, противник не мог не видеть подходившие колонны, наблюдать развертывание и оборонительные работы наших частей, то есть был полностью в курсе событий на участках 62-й и 64-й армий.

Началом Сталинградской битвы принято считать 17 июля 1942 года, когда передовые отряды 62-й и 64-й армий вошли в соприкосновение с противником. Передовые отряды этих армий до 19 июля оказывали упорное сопротивление, но не могли сдержать натиска накатывающейся массы немецких войск.

Развернулось одно из крупнейших сражений второй мировой войны.

Сталинградское сражение распадается на два периода; в каждом из них решались отдельные составные части общего стратегического замысла Советского Верховного Главнокомандования по разгрому противника.

Оборонительный период длился с 17 июля до 18 ноября 1942 года. В этот период входили оборонительные бои на дальних и ближних подступах к Сталинграду и оборона города.

Второй период Сталинградского сражения начался 19 и 20 ноября мощным контрнаступлением Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов. 62-я и 64-я армии получили приказ также о наступлении и уничтожении окруженного в Сталинграде противника.

Этот период закончился 2 февраля 1943 года уничтожением и пленением окруженной группировки противника в Сталинграде и под Сталинградом.

Но о том, какое это будет сражение, к чему оно приведет, мы тогда не знали, еще и не угадывались его стратегические и тактические контуры.

Мы решали ближайшую задачу дня на своих участках обороны.

Ожидая первой боевой встречи с немецко-фашистскими войсками, я чувствовал, что мне, еще не искушенному в боях с таким сильным и опытным противником, прежде всего нужно изучать его тактику, сильные и слабые стороны.

Я беседовал со многими офицерами, уже побывавшими в боях.

Я понимал, что в штабе армии мне не изучить противника. Поэтому старался чаще бывать в войсках, чтобы учиться у бывалых командиров, использовать опыт солдат.

Вернувшись 22 июля в штаб армии, я узнал, что Гордова еще накануне вызвали в Москву, откуда он вернулся через сутки командующим Сталинградским фронтом.

В штабе 64-й армии был получен приказ фронта, которым предписывалось 66-ю морскую стрелковую бригаду и 137-ю танковую бригаду направить по западному берегу Дона к станице Цимлянская. Перед ними ставилась задача — ударом во фланг и тыл уничтожить группу войск противника, переправлявшуюся там через Дон. Весь этот отряд по приказу Гордова в ночь на 23 июля сосредоточился в станице Суворовской. Однако тяжелые и средние танки 137-й танковой бригады не смогли переправиться через Дон, так как мост у Нижне-Чирской не выдерживал их веса. Бригада вошла в этот отряд одним мотострелковым батальоном с пятнадцатью танками Т-60.

Позже стало известно, какая огромная группировка вражеских войск выходила в район Цимлянской. Но когда подписывали этот приказ, штаб фронта, к сожалению, не располагал точными сведениями о противнике и высылал этот незначительный отряд против 48-го танкового корпуса немцев из 4-й танковой армии, а также против 4-го немецкого и 6-го румынского армейских корпусов, на участок нашего соседа, 51-й армии Южного фронта.

Разведка 64-й армии также не смогла уточнить обстановку. Я возражал против дробления сил на мелкие отряды. Но В. Н. Гордов приказа своего не отменил. Пришлось вылететь на самолете У-2 в Суворовский и проследить за его выполнением.

В 10 часов 23 июля отряд выступил на станицу Цимлянская. Возвращаясь обратно, я решил пролететь на самолете У-2 вдоль фронта армии и осмотреть наши позиции с воздуха.

Юго-восточнее Суровикино мы встретились в воздухе с фашистским самолетом Ю-88, который сделал боевой разворот и пошел на нас в атаку.

Наш У-2 был совершенно невооружен. Ю-88 имел пушки и пулеметы. Начался бой кота с мышью.

Раз десять бросался в атаку фашистский пират. Казалось, наш самолет развалится в воздухе от пушечного и пулеметного огня противника. Приземлиться в голой степи было нельзя, мы стали бы неподвижной мишенью и немедленно были бы расстреляны пушками Ю-88.

Мой летчик, ориентируясь по солнцу, стремился на восток и искал хоть какую-нибудь деревушку или лесок, за которым мы могли бы временно скрыться от стервятника… Но степь была пуста. Не помню, после девятой или десятой по счету атаки противника наш самолет ударился о землю и разломился пополам.

Так как мы маневрировали у самой земли, падение для меня и летчика обошлось сравнительно благополучно. Нас только выбросило из кабин: меня — с шишкой на лбу и с болью в грудной клетке и в позвоночнике, летчика — с кровоподтеками на коленях.

Стервятник, увидев, что наш самолет задымил, вероятно, решил, что с нами покончено. Сделав круг, он повернул на запад и скрылся за горизонтом.

Вскоре нас подобрал в степи и вывез на машине из опасной зоны офицер оперативного отдела 62-й армии капитан А. И. Семиков, впоследствии Герой Советского Союза.

…На правом фланге 62-й армии в это время уже развернулись упорные бои с северной, наиболее сильной группой противника, который к исходу 22 июля вышел к главной полосе обороны 62-й армии.

Несмотря на героическую стойкость личного состава передовых отрядов 62-й армии, противник, неся потери, продвигался вперед. С упорными боями отряды отходили к своей главной позиции. Их отход по открытой и опаленной солнцем степи под воздействием превосходящих сил противника был очень тяжелым, с большими потерями.

Хотя передовые отряды 64-й армии 229-й и 214-й стрелковых дивизий и 154-й морской стрелковой бригады вышли на р. Цимла — Тормосин только 23 июля, они также в этот же день были обойдены с флангов и попали в тяжелое положение. На них давил всей своей массой 51-й армейский корпус гитлеровцев.

Прежде чем перейти к изложению хода боевых действий в большой излучине Дона, хочется сказать кратко о партийно-политической работе в 62-й и 64-й армиях.

Политорганы и партийные организации 64-й армии, находясь в железнодорожных эшелонах и на переходах к оборонительным рубежам отдельными смешанными колоннами, были распылены.

В 62-й армии дело обстояло значительно лучше. Получив указание Ставки занять оборону в большой излучине Дона, Военный совет 62-й армии под руководством члена Военного совета К. А. Гурова и бригадного комиссара Васильева И. В. направил партийных работников на места, чтобы обеспечить быстрый и организованный выход на свои оборонительные полосы и сделать их неприступными.

В части и соединения армии были посланы офицеры штаба и политотдела армии организовать партийно-политическую работу в строгом соответствии с боевыми задачами частей и подразделений.

Особенно большое внимание Военный совет армии уделял росту партийных и комсомольских организаций, чтобы в ротах и батареях были полнокровные партийные и комсомольские организации. К 20 июля 1942 года в войсках армии было 3255 членов и 1744 кандидата Коммунистической партии и 16 425 комсомольцев, что составляло более 25 процентов численности армии.

По мере прибытия на фронт частей и соединений 64-й армии налаживалась и партийно-политическая работа. Командиры-коммунисты штаба совместно с работниками политотдела армии основное время проводили на переднем крае обороны, на западном берегу Дона. Встречали подходящие части и подразделения, ставили на участки обороны, сочетая воспитательную работу с подготовкой прочной обороны.

Несмотря на короткое время подготовки обороны, в армиях была проведена и проводилась в дальнейшем многогранная и непрерывная партийно-политическая работа, которая явилась залогом стойкости и мужества воинов в оборонительных операциях в большой излучине Дона и на подступах к Сталинграду.

* * *

В то же утро, 23 июля противник силами 16-й танковой и 113-й пехотной дивизий 14-го танкового корпуса атаковал 84-й гвардейский полк 33-й гвардейской стрелковой дивизии 62-й армии, а 60-я моторизованная дивизия нанесла удар в стык первого и второго стрелковых батальонов 427-го стрелкового полка 192-й стрелковой дивизии южнее Клетской, т. е. по наиболее слабо организованной и растянутой на широком фронте обороне. Обстановка для наших войск в этом районе осложнилась еще тем, что 192-я и 33-я гвардейские стрелковые дивизии оказались без вторых эшелонов и танковых резервов, которые были задействованы в составе передовых батальонов. Кроме того, оборонительный участок имел большие разрывы между узлами обороны батальонов.

К 24 июля правый фланг обороны 62-й армии на фронте — Клетская, Евстратовский, Калмыков — был прорван. Противник, введя свежие силы, начал развивать удар на Манойлин, Майоровский и через Платонов на Верхне-Бузиновку. К исходу дня 24-го передовые части 3-й и 60-й моторизованных дивизий противника вышли на Дон в районе Голубинской, а также и в район Скворина.

Учитывая создавшуюся обстановку, командующий 62-й армией В. Я. Колпакчи в 5 часов утра 24 июля решил силами 13-го танкового корпуса и частей 33-й гвардейской стрелковой дивизии нанести контрудар с тем, чтобы восстановить положение в полосе обороны 33-й гвардейской стрелковой дивизии, а затем и на всем правом фланге армии. Время нанесения контрудара было назначено на 10 часов утра. На подготовку оставалось всего лишь пять часов.

Это была героическая попытка остановить многократно превосходящего противника. Армейская печать еле успевала подхватывать и распространять примеры героизма и отваги бойцов. Политдонесения и сводки о героизме бойцов и командиров шли по информационным каналам, доводились до всех бойцов. Бойцам разъясняли, что фашистские войска несут огромные потери, что захватчиков можно истреблять и что для этого нужна стойкость и умение.

На весь фронт прогремела слава о подвиге четырех бронебойщиков 84-го гвардейского полка: Петра Болото, Григория Самойлова, Александра Беликова и Ивана Алейникова. Эти четыре героя заняли высокий курган южнее Клетской, вгрызлись в землю и устроились по-хозяйски. Между друзьями шли веселые разговоры. «Харч — дело известное, — сказал Петр Болото, взвешивая в руке тяжелый вещевой мешок. — Без него прожить можно, а вот без пушек и гранат, которыми нас снабдили, пропадешь ни за понюшку табака»…

Команда для подготовки к бою была подана одним словом «Пыль!», и восемь глаз начали считать, сколько двигается бронированных машин. «Тридцать насчитал Беликов. — По семь на брата, да еще две лишних на всех».

Танки разворачивались для атаки. Впереди двигался тяжелый танк «рейнметалл»; слева и справа от него катились два Т-3. Строй замыкали легкие танки Т-2. Танкисты в черных комбинезонах, по-видимому еще не обнаружив наших бойцов и окопов, находились в открытых верхних люках. Петр Болото отчетливо видел крест с белым окаймлением. Он прицелился в смотровую щель и нажал на спусковой крючок противотанкового ружья. Танк «рейнметалл» задымил, стал уменьшать скорость и наконец остановился. Распахнулись люки, и экипаж начал вылезать из танка.

Вторым выстрелил Александр Беликов по легкому Т-2, который сразу вспыхнул. Снаряд из противотанкового ружья, по-видимому, угодил в бензобак. Через несколько секунд Болото и Беликов, точно прицелившись, снова ударили на сей раз по двум Т-3. Сколько сделали по ним выстрелов, они не считали, но в результате оба танка остановились и загорелись. Так продолжалось до вечера, пока фашисты не прекратили атаку и не отхлынули назад. В районе кургана дымились 15 танков.

Так четыре героя закончили свой первый бой. Но этот героический подвиг был не первым и не последним.

Войска 64-й армии к этому времени хотя и заняли указанный штабом фронта рубеж обороны, но вышли к нему не всеми силами. Только 214-я стрелковая дивизия под командованием генерала Н. И. Бирюкова и Морская стрелковая бригада под командованием полковника А. М. Смирнова оказались в несколько лучшем положении — они были сосредоточены полностью и имели почти трое суток для организации обороны. 229-я стрелковая дивизия продолжала подтягиваться к рубежу обороны.

66-я морская стрелковая и 137-я танковая бригады, двигавшиеся по приказу фронта из Суворовского на Цимлянскую, по моему расчету попадали, под фланговый удар противника.

Узнав о переходе противника в наступление на фронте 62-й армии и наших ПО, я стал настойчиво просить командующего фронтом вернуть эти бригады обратно на прежние позиции. Гордов принял мое предложение. В 17 часов 24 июля бригады были повернуты обратно на Нижне-Чирскую.

Я решил перевести также 112-ю стрелковую дивизию на правый берег Дона и поставить ее в оборону на нижнем течении реки Чир в стыке 62-й и 64-й армий. С этим командующий фронтом сразу согласился.

Контрудар, нанесенный 24 июля, по решению командующего 62-й армией генерала В. Я. Колпакчи, силами 13-го танкового корпуса (около 150 танков) и одним гвардейским стрелковым полком 33-й гвардейской дивизии с батальоном танков при поддержке трех артиллерийских полков, положительных результатов не дал. Причина неудачи контрудара: 13-й танковый корпус, только что сформированный, не имел боевой слаженности; не было времени на организацию взаимодействия с другими частями и с авиацией.

В то же время противник 24 июля, используя свое превосходство в авиации и танках, продолжал развивать наступление. 16-я танковая со 113-й пехотной дивизией прорвались в район Качалинской и вышли к реке Лиска.

К исходу дня противнику силами 3-й и 60-й моторизованных дивизий удалось разгромить штабы 184-й и 192-й стрелковых дивизий в районе Верхне-Бузиновки. С выходом противника в район Голубинского и Малонабатовский создалась угроза окружения правофланговых частей 62-й армии.

Утром 25 июля командующий 62-й армии генерал В. Я. Колпакчи решил нанести новый контрудар по противнику, прорвавшемуся в тыл армии. Для осуществления этого контрудара, кроме 13-го танкового корпуса и частей 33-й гвардейской стрелковой дивизии, привлекались 196-я стрелковая дивизия с 649-м танковым батальоном. 196-я дивизия должна была, согласно этому решению, ночью сдать свою полосу обороны 229-й стрелковой дивизии 64-й армии, сосредоточиться в районе совхоза «Победа Октября», пройдя пешим порядком около 75 километров и в 6 часов утра 26 июля нанести удар в направлении Скворин, Сухановский, Верхне-Бузиновка. Дивизия снялась еще днем 25-го и только передовым частям удалось к исходу 26-го выйти в район Скворин, а главным силам только 27 июля.

25 июля противник ввел в сражение 100-ю легкопехотную дивизию, подтянул 305-ю и 376-ю пехотные дивизии. В полдень 25-го группа танков противника с автоматчиками прорвалась к штабу армии в район Володинский и обстреляла его с тыла.

К исходу дня 25 июля 60-я моторизованная и 16-я танковая дивизии противника соединились в районе Сухановского. В результате этого 184-я и 192-я стрелковые дивизии, 84-й и 88-й гвардейские стрелковые полки 33-й гвардейской стрелковой дивизии, 40-я танковая бригада, 644-й танковый батальон и три артиллерийских полка усиления оказались в окружении.

Для управления этими окруженными войсками на самолете был переброшен в район окружения начальник оперативного отдела полковник Журавлев К. А. с группой офицеров. Под их руководством была организована круговая оборона на рубеже Платонов, Евстратовский, Калмыков, Майоровский.

В течение 26 июля войска 62-й армии вели ожесточенные бои с противником, вклинившимся на правом фланге.

К этому времени в распоряжении штаба фронта накапливались значительные силы. Прибыли резервы Ставки Верховного Главнокомандования. Формировались 1-я и 4-я танковые армии в составе четырех танковых корпусов, в которых насчитывалось около 600 танков; прибывали 126-я, 204-я, 205-я, 321-я, 399-я, 422-я стрелковые дивизии и другие соединения и части усиления.

Ставка Верховного Главнокомандования и лично товарищ Сталин потребовали не только остановить наступление противника, но и отбросить его за реку Чир.

25 июля 1942 года я принял первое боевое крещение.

Главный удар противника силами двух пехотных и одной танковой дивизий пришелся по нашей правофланговой 229-й стрелковой дивизии, которая занимала рубеж обороны около 15 километров по фронту и имела всего лишь пять батальонов; остальные четыре батальона были на подходе. В боевых порядках этой дивизии и в глубине находилась 121-я танковая бригада, в которой было пять тяжелых танков, девять Т-34 и двадцать Т-60.

Бой начался рано утром.

Сначала противник повел наступление силами одной пехотной дивизии с танками на центр 229-й стрелковой дивизии — на 783-й полк.

Несмотря на численное превосходство противника, наши батальоны стойко отбивали атаки его пехоты и танков. Было подбито девять танков и убито только на участке 783-го полка до 600 гитлеровцев.

Во второй половине дня противнику удалось вклиниться в нашу оборону до отметки 155,0 и захватить совхоз № 79. На командный пункт дивизии, находившийся в это время у отметки 155,0, напали вражеские автоматчики. Командир дивизии вынужден был быстро отойти и в результате этого потерял связь с 783-м стрелковым полком и вторым батальоном 804-го стрелкового полка. Посланный в эти части на танке офицер штаба дивизии назад не вернулся. По-видимому, он был убит. Так закончился мой первый боевой день 25 июля 1942 года. Усилить 229-ю стрелковую дивизию было нечем, резервы все находились восточное реки Дон.

В пять часов утра 26 июля, после артиллерийской подготовки и авиационного налета, противник снова бросил в бой пехоту и танки. Со своего наблюдательного пункта (в десяти километрах северо-западнее Нижне-Нирской) я насчитал свыше 80 вражеских танков, шедших в атаку под прикрытием артиллерийского и минометного огня. Главный удар наносился на МТФ (молочно-товарную ферму), по подразделениям 783-го стрелкового полка.

Я видел, как танки противника под прикрытием авиации врезались в наши боевые порядки. Одна группа немецких машин напоролась на наши тяжелые танки КВ. Завязался бой. Наши тяжелые танки выдержали атаки, зато легкие — Т-60 понесли потери и расползались по оврагам.

Вскоре командир 783-го стрелкового полка был убит, комиссар ранен, и полк начал отходить на восток.

Командир дивизии тотчас же бросил в бой два только что прибывших батальона 804-го полка, пытаясь остановить наступление врага, но было уже поздно. Батальоны попали под огонь танков противника и залегли, а через несколько часов они были атакованы вражеской пехотой и танками. Не успев окопаться, они не выдержали удара, оставили высоты 161 и 156 и отошли к поселку Савинский, что на правом берегу реки Чир, прикрывая фланг 62-й армии.

Залпы гвардейских минометов по скоплениям гитлеровцев на этом участке и налеты артиллерии 214-й дивизии наносили большой урон врагу, но, несмотря на потери, его части продолжали рваться вперед. В полдень он двинул в бой две танковые группы. Одна в составе около сорока танков преследовала батальоны, отступавшие к берегу реки Чир, другая наступала на Нижне-Чирскую.

Ко второй половине дня стало ясно, что наша оборона на участке правофланговой 229-й стрелковой дивизии прорвана. Противник устремился к реке Чир и тем самым выходил в стык 62-й и 64-й армий. Резервов на западном берегу Дона у нашей армии не было. 66-я морская стрелковая бригада с частью сил 137-й танковой бригады, возвращенные мною с пути на Цимлянскую из района Минаева, подтягивались к Нижне-Чирской. Утомленные напрасными переходами, морские пехотинцы двигались медленно, а у танкистов кончался запас горючего. Для ликвидации прорыва противника и в особенности для обеспечения стыка 64-й и 62-й армий я немедленно принял такое решение: 112-ю стрелковую дивизию, находившуюся после ночного перехода на отдыхе в районе хутора Логовский, с десятью танками «KB» 137-й танковой бригады, срочно перебросить по железнодорожному мосту через Дон. Перед ними была поставлена задача: занять рубеж обороны от Старомаксимовского по реке Чир до ее устья и закрепиться на выгодных позициях. Надо было немедленно и надежно обеспечить стык между 62-й и 64-й армиями и не допустить удара противника во фланг и тыл 62-й армии.

Этот маневр удался. К вечеру 26 июля 112-ю стрелковую дивизию удалось переправить и вывести на рубеж железнодорожного полотна Рычковский Старомаксимовский, где была установлена связь с 229-й стрелковой дивизией. Нам также удалось подтянуть часть сил 66-й морской стрелковой бригады с артдивизионом северо-западнее Нижне-Чирской во второй эшелон за 229-й стрелковой дивизией, но зато легкие танки 137-й танковой бригады из-за отсутствия горючего до Нижне-Чирской не дошли. Им пришлось подвозить горючее с восточного берега Дона. Вместо танков на обеспечение стыка 214-й и 229-й дивизий пришлось поставить батальоны морских пехотинцев 66-й бригады с их артиллерийским дивизионом, которые вскоре были атакованы с воздуха, а затем и немецкими танками. Моряки залегли и начали отбивать вражеские атаки.

В это время наиболее опасным было направление на Нижне-Чирскую. Выходом туда танков противника они одновременно захватывали переправы через Дон и Чир. Противотанковых средств в армии не было, легкие танки 137-й танковой бригады стояли без горючего.

Одна надежда была на артиллерийский дивизион 66-й морской стрелковой бригады, который имел конную тягу. Лошади выбивались из сил, но дивизион все же мог двигаться.

Около 14 часов дня 26 июля командиру дивизиона капитану Новикову была поставлена задача: развернуться западнее и северо-западнее Нижне-Чирской и не пропустить танки противника к переправам через реки Дон и Чир.

Этот дивизион быстро развернул в боевой порядок все три батареи на фронте около двух километров. Командиры батарей: первая и третья — под командованием двух родных братьев, лейтенантов Датриева Д. У. и Датриева Б. У., вторая — под командованием лейтенанта Рожкова, развернув батареи на открытых огневых позициях, не успели окопаться до появления танков противника. Артиллеристы-моряки не дрогнули, приняли бой. Около 25 танков, не доходя 1,5–2 километров до огневых позиций наших батарей, развернулись, и открыли беспорядочный огонь по нашим батареям.

Исполняющий обязанности командира дивизиона лейтенант Датриев Д. У. подал команду всем офицерам батарей дивизиона: «По местам!» Офицеры стали к орудиям, чтобы бить противника прямой наводкой. Танки усилили огонь. Но артиллеристы молчали. Они хладнокровно и спокойно подпустили танки на 400–600 метров и обрушили шквал огня. Два танка закрутились на месте и задымили. Началась дуэль между танками и артиллеристами-моряками. Танки ползли вперед, ведя огонь с ходу, невзирая на потери. Один за другим они вспыхивали огненными факелами, над полем стлались чад и дым. Дуэль велась не на равных. Немецкие танкисты были защищены броней, они находились в движении; наши батареи стояли на открытых позициях. Но никто не дрогнул. Места убитых и раненых занимали их товарищи — разведчики и даже связисты. Разведчикам было приказано подготовить противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью.

Этот бой продолжался около часа. У наших артиллеристов нервы оказались крепче, чем у танкистов противника. Потеряв 12 подбитых и сожженных танков, противник откатился назад. До самого вечера танки и пехота противника к Нижне-Чирской не подошли. Упорство артиллеристов и морских пехотинцев противник принял за хорошо подготовленную оборону. Чтобы сломить сопротивление на этом участке обороны, на морскую пехоту и артиллеристов 66-й бригады противник бросил свою авиацию, которая волнами по 20–25 самолетов бомбила боевые порядки, тылы и переправы через реки Дон и Чир.

Я особенно отмечаю заслугу артиллеристов 66-й морской стрелковой бригады, которые отразили атаку сильной группы танков противника, нацеленной на станицу Нижне-Чирская и на переправы в этом районе. Захватив Нижне-Чирскую днем 26-го, противник смог бы в этот же день переправиться через реку Чир и, опередив выход на рубеж Старо-Максимовский, железнодорожной станции Чир, Рычковский 112-й стрелковой дивизии, выйти сразу во фланг и тыл 62-й армии с юга.

Казалось, что нам все же удастся остановить противника, не допуская к рекам Дон и Чир, и закрыть образовавшийся прорыв. Но в медсанбаты, в артпарки и в обозы частей, расположенных на правом берегу Дона и Чира, кто-то сообщил, что немецкие танки находятся в двух-трех километрах. Многие устремились к переправе.

Чтобы остановить людей и повозки, я послал на переправу находившихся около меня работников штаба и генерал-майора артиллерии Я. И. Броуда. Но все было напрасно: авиация противника уже заметила большое скопление людей и машин у переправы и начала их бомбить.

Во время этой бомбежки были убиты генерал Броуд, начальник оперативного отдела подполковник Т. М. Сидорин, начальник инженерной службы армии полковник Бурилов и другие командиры штаба армии.

К вечеру мост через Дон у Нижне-Чирской был разбит авиацией противника. 214-я стрелковая дивизия и две морские стрелковые бригады 64-й армии оставались на западном берегу Дона без переправы. Начальник штаба армии полковник Новиков Н. И. с членом Военного совета дивизионным комиссаром Абрамовым К. К., находясь на основном КП штаба Ильмень-Чирский, проявили излишнюю инициативу: без моего ведома (я был еще в Нижне-Чирской) они передали приказ по радио: «214-й стрелковой дивизии, двум бригадам морской пехоты и 137-й танковой бригады отходить назад за Дон». Об этом я узнал лишь по прибытии в штаб армии, ночью 26 июля. Я пришел в ужас от мысли, что может произойти ночью на реке: ведь в это время не работала ни одна переправа.

Надо было не отходить за Дон, а организовать оборону на западном берегу, упершись в него обоими флангами. Мы мобилизовали все средства связи для того, чтобы довести это решение до войск. Не помню, какие средства связи выручили нас, но войска этот приказ получили, и отход к Дону принял более или менее организованный характер и во время отхода за Дон потерь не было.

Переправа стоила нам больших усилий. С фронта наседали части 71-й пехотной дивизии противника. Не было почти никаких переправочных средств. Переправу прикрывал один из полков 214-й дивизии, которой командовал генерал Н. И. Бирюков. И он, и комиссар дивизии А. Ф. Соболь проявили большую организованность и личное мужество, руководя отходом дивизии. 214-я стрелковая дивизия и другие соединения армии, переправившись через Дон, тут же, с ходу заняла оборону по его восточному берегу.

В результате принятых мер к вечеру 27 июля образовавшийся прорыв был ликвидирован на всем фронте 64-й армии. Противник хотя и прорвал первую полосу обороны 64-й армии, но дальше развить наступление не смог. Он был остановлен на реках Чир и Дон.

Опасность прорыва противника из района Нижне-Чирской с ходу на Сталинград была ликвидирована. Противник также не смог прорваться с юга к переправам у Калача.

Три боевых дня — срок небольшой, но для меня. недавно прибывшего на фронт, этот малый срок оказался во всех отношениях очень важным.

Правофланговым войскам 64-й армии пришлось отступить. Первые неудачи, однако, не обескуражили нас. Я верил, что настанет время и зазнавшимся гитлеровским генералам еще придется испить горькую чашу поражений, которые нанесет им Красная Армия.

Успех противника во многом объяснялся тем, что он начал наступление, когда войска нашей армии еще не были собраны в полки и дивизии. Если бы мы имели хотя бы двое-трое суток для организации обороны, собрали бы полки, батальоны и дивизионы, закопались в землю, наладили огневое взаимодействие и связь, подтянули боеприпасы и организовали нормальное снабжение — противнику не удалось бы так легко прорвать оборону на фронте 64-й армии.

Наблюдая за тем, как гитлеровцы проводили артиллерийскую подготовку по участку 229-й стрелковой дивизии, я заметил слабые стороны в их тактике. Артиллерийские и минометные налеты велись разрозненно и не в глубину, а только по переднему краю. Широкого маневра огнем в ходе боя не отмечалось.

В годы учебы в Академии имени Фрунзе я изучал многие операции немцев на Западном фронте в первую мировую войну. Мне были известны взгляды немецких генералов на роль артиллерии в войне будущего (например, идеи Бернгарди). Поэтому в первые дни боев на Дону я ожидал от артиллерии противника классического взаимодействия, четкой организации огневого вала, молниеносного маневра огнем и колесами. Но этого не было. Я встретился с далеко не новым методом медленного прогрызания последовательно одной траншеи за другой.

Будь у нас в это время более глубокое построение обороны (не пять, а все девять батальонов) да еще противотанковые резервы, можно было бы не только сдержать наступление, но и нанести большие потери противнику.

Немецкие танки не шли в атаку без пехоты и без поддержки авиации. На поле боя не заметно было «доблести» немецких танкистов, их смелости и быстроты действий, о которых писали зарубежные газеты.

Немецкая пехота была сильна своим автоматическим огнем, но быстрого движения на поле боя и решительной атаки я не видел. Наступая, немецкие пехотинцы не жалели патронов, но стреляли часто попусту.

27 июля, когда один полк 112-й дивизии перешел в контратаку на хутор Новомаксимовский, пехота противника вообще не приняла боя и отступила. И только на другой день, 28 июля, когда подошли танковые части, она вступила в бой за позиции, которые накануне оставила без боя.

Передний край немцев, в особенности ночью, был прекрасно виден, он обозначался трассирующими пулями и ракетами всех цветов. Казалось, они либо боятся темноты, либо скучают без стрельбы.

Маневр войск противника хорошо прослеживался по автомобильным колоннам, двигавшимся по степи с зажженными фарами.

Наиболее четко работала в бою авиация противника. Связь и взаимодействие авиации с наземными войсками у противника были отработаны. Чувствовалось, что немецким летчикам знакома тактика своих и наших наземных войск.

Как только под нашим артиллерийским или ружейно-пулеметным огнем залегала пехота, буквально через десятки минут появлялись немецкая авиация, пикирующие бомбардировщики. Построив замкнутый круг, они атаковали наши боевые порядки и артиллерийские позиции.

Таковы были мои первые выводы о тактике противника. Наблюдать врага, изучать его сильные и слабые стороны, знать его повадки — значит драться с ним с открытыми глазами, ловить его промахи и не подставлять свои слабые места под опасный удар.

Начиная с 26 числа и до конца июля боевые действия наших частей шли в основном на правом фланге армии — в районе Большая Осиновка, Ерицкий, Верхне-Чирская. На этом участке противник стремился прорваться через боевые порядки 229-й и 112-й дивизий на северо-восток и выйти в тыл 62-й армии, к переправам через Дон в районе Логовский и Калач.

Все это время я находился на наблюдательном пункте на высоте севернее разъезда Рычковский и имел непосредственную связь с командирами 229-й и 112-й дивизий и через штаб армии с остальными войсками.

Бои шли с переменным успехом. Несколько дней противник бросал в атаки части 51-го армейского корпуса, усиленного танками. В отдельные дни одновременно наступало до ста танков, а мы имели на этом участке только десять. Однако наши части, особенно 112-я дивизия, отразив натиск, сами переходили в контратаки.

Так продолжалось четыре дня. Ранним утром 31 июля полки 229-й и 112-й дивизий при поддержке тех же десяти танков и авиации перешли в контратаку и отбросили противника за реку Чир. Вечером того же дня была перехвачена радиограмма, в которой давалась оценка нашим действиям. «Части 51-го армейского корпуса, переправившиеся через реку Чир у Суровикино были разбиты», — доносил в свой штаб (группы «Б») какой-то гитлеровский офицер подпись была обозначена буквой «икс».

64-я армия формировалась заново, как резервная. Очень многие ее бойцы и командиры впервые участвовали в бою. В донских степях они приняли боевое крещение. Они познали тяжесть и горечь отступления, но они не дрогнули духом, первые неудачи не подорвали у них веру в свои силы. Они отступали, но отступали с боями, сдерживая натиск врага, о силе которого они порой не имели представления. Нельзя требовать невозможного. Превосходство противника было велико, остановить его наступление теми силами, которыми тогда располагала 64-я армия, было невозможно. Но бойцы и командиры 64-й задержали наступление, сорвали намерение гитлеровского командования окружить и уничтожить наши силы на западном берегу Дона.

Я вспоминаю двух командиров 112-й стрелковой дивизии товарищей И. П. Сологуба и И. Е. Ермолкина и многих героических бойцов этой дивизии. Это они выстояли до конца июля 1942 года против 51-го армейского корпуса и 24-й танковой дивизии немецко-фашистских войск на реке Чир, не позволив превосходящим силам противника выйти во фланг и тыл главным силам 62-й армии с юга, а затем героически сражались между Доном и Волгой и в самом Сталинграде от начала и до конца оборонительных боев.

Оба командира дивизии погибли — И. П. Сологуб на реке Дон, И. Е. Ермолкин — при штурме города Орел.

Я вспоминаю замечательного заместителя командира дивизии Героя Советского Союза Михалицина П. Т., начальника артиллерии дивизии Годлевского Н. И., начальника политотдела дивизии В. Ф. Морозова, а также политруков Васильева, Оробей, Филимонова.

Бойцы славной 112-й стрелковой дивизии покрыли себя неувядаемой славой.

Второй дивизией, стоящей рядом со 112-й, с той же задачей и с тем же противником, была 229-я стрелковая под командованием полковника Ф. Ф. Сажина. На эту дивизию, еще неполностью сосредоточившуюся, обрушился удар 51-го армейского корпуса и 24-й танковой дивизии немецко-фашистских войск, которые к 16 часам 26 июля оттеснили ее на реку Чир. Но на этом рубеже части и подразделения этой дивизии вросли в землю, отбивая многочисленные атаки противника, рвавшегося с юга на северо-восток, к реке Дон и городу Калач, на соединение с основной группировкой противника, вышедшей к реке Дон в районе Голубинского.

Не по вине командира эта дивизия 8 августа попала в окружение с частями 33-й гвардейской, 399-й, 196-й, 181-й и 147-й стрелковых дивизий западнее реки Дон. Дивизия под командованием полковника Сажина выдержала и отразила на своем участке все атаки противника и частью сил пробилась на левый берег Дона.

Во время 6оев на Дону я пользовался всякой возможностью, чтобы опросить как можно больше пленных и через них прощупать настроение личного состава войск противника. Нужно сказать правду: пленные крепко держали язык за зубами, и, ссылаясь на присягу, упорно молчали. Но не все…

Как-то ко мне привели гитлеровского летчика-истребителя. Он был подбит и сделал вынужденную посадку севернее хутора Новомаксимовский. Пленный был на удивление разговорчив, не стеснялся давать показания, где находятся их аэродромы, характеризовать нашу и свою технику и даже пытался дать оценку хода войны.

Он прямо заявил, что немецкое верховное командование просчиталось в своих силах и не учло мощь Советского Союза, считая его как и прежде, в первую мировую войну, «колоссом на глиняных ногах». Он пояснил, что об этом открыто не говорят в солдатской среде, но летчики частенько между собой обмениваются такими мыслями.

Летчик особо подчеркнул, что наземные немецкие войска все чаще и чаще вызывают к себе на помощь авиацию, поскольку у наземных войск не хватает силы «быть везде сильными», особенно сейчас, когда ширина фронта наступления расширяется. Часто авиацию, в том числе и истребительную, привлекают не по назначению, т. е. не против советской авиации, а по наземным войскам. Пленный заявил, что немецкие летчики не боятся советских истребителей, особенно старых типов, так как техническое преимущество «мессершмиттов» очевидно: по скорости — километров на 75, по вооружению — раза в полтора. Он явно завысил превосходство истребителей «мессершмитт» над нашими. Поступившие в 1942 году на вооружение наши истребители типа Ла-5, Як-7, Як-9 по скорости и вооружению не уступали «мессершмиттам». Однако искусство и мужество наших летчиков он оценил очень высоко.

— Главный кулак в бою — авиация, — утверждал он, — в нее верят как сами летчики, так и сухопутные войска. Не будь у нас такой авиации, мы не имели бы подобных успехов ни на Западе, ни на Востоке.

Когда же я спросил пленного, что он думает о конце войны, он пожал плечами и заявил:

— В отношении России фюрер просчитался. Он, да и многие немцы, не ожидали такого упорства от русских, поэтому о конце войны трудно сказать.

5

В разгар боев на Дону ко мне на наблюдательный пункт позвонил генерал Колпакчи — командующий 62-й армией.

Колпакчи сообщил мне, что решением Военного совета фронта он снят с должности командарма. Вместо Колпакчи командующим 62-й армией назначался генерал-лейтенант А. И. Лопатин.

Днем позже в штаб армии прибыл генерал-майор М. С. Шумилов. 64-я армия передавалась под его командование.

В это же время была получена директива фронта за подписью начальника штаба генерал-майора Д. Н. Никишева. Директива предписывала одновременным ударом двух армий (62-й и 64-й) уничтожить обе группировки противника в районе Верхне-Бузиновки и на реке Чир. 64-я армия усиливалась 204-й стрелковой дивизией и 23-м танковым корпусом.

Распоряжение было получено в 14 часов 28 июля, а начало атаки назначалось на 2 часа ночи 29-го, то есть через 12 часов.

Нам надлежало с М. С. Шумиловым немедленно найти 204-ю дивизию и 23-й танковый корпус. Мы о их местонахождении ничего не знали. Запросили по телефону штаб фронта. Нам ответили:

— Ищите эти части между рекой Дон и рекой Лиска.

Всю ночь мы колесили по степи в поисках приданных 64-й армии частей. Проискали все утро и только к полудню 29 июля в районе Жирков нашли одну танковую бригаду 23-го корпуса. Командир бригады ничего не знал и к наступлению не готовился.

Разыскивая штаб 23-го корпуса в совхозе «Победа Октября», мы по пути заехали в хутор Володинский, где расположился командный пункт 62-й армии.

Полный, белокурый и внешне очень спокойный генерал А. И. Лопатин встретил нас на командном пункте хорошим обедом и объявил нам, что 62-я армия не может выполнить распоряжение начальника штаба фронта, так как части не готовы, боеприпасы не подвезены и Военный совет фронта это распоряжение не подтвердил.

А. И. Лопатин высказал свои предположения, почему Военный совет фронта не подтвердил директивы штаба фронта. Наши 1-я и 4-я танковые армии под командованием генерала К. С. Москаленко и В. Д. Крюченкина предприняли контрудары по наступающему противнику. Контрудар наших же 62-й и 64-й армий должен был наноситься в развитие ударов танковых армий.

Но ни 1-я, ни 4-я танковые армии не смогли остановить наступление противника и разбить его части.

Лопатин сообщил нам, что 1-я танковая армия, не согласовав по времени свой контрудар с 4-й танковой, сама попала в очень тяжелое положение. В воздухе безраздельно господствовала авиация противника. Сосредоточение и переправа через Дон войск 4-й танковой армии Крюченкина срывались. Одновременного контрудара не получилось.

Я прекратил поиски 204-й дивизии и 23-го танкового корпуса. Надо было возвращаться в штаб армии.

30 июля я выехал в штаб Сталинградского фронта по вызову В. Н. Гордова.

31 июля я полный день провел в Сталинграде, ожидая, когда меня примет командующий фронтом.

В те дни Сталинград был уже по существу прифронтовым городом, но заметной тревоги, скорее даже должной готовности перед надвигающейся угрозой я в нем не почувствовал. И это отчасти объяснимо, если говорить о жителях города. Трудно было сталинградцам поверить, что их город вот-вот станет местом ожесточенного сражения, трудно было поверить, что Красная Армия не остановит врага на Дону.

Командующий фронтом принял меня вечером 1 августа. В моем присутствии он принимал доклад командующего воздушной армией Т. Т. Хрюкина.

— Противник увяз в наших оборонительных позициях, — говорил Гордов. Теперь его можно уничтожать одним ударом.

Я попытался развеять это убеждение.

— Я не хуже вас знаю положение на фронте! — оборвал он меня. — Я вас вызвал, чтобы получить объяснение, почему правое крыло 64-й армии отошло за реку Чир.

— Отход был вынужденным! — ответил я. — Мы не успели полностью развернуть армию… 229-я дивизия имела в обороне только половину своих сил…

В. Н. Гордов перебил меня:

— Представьте письменный доклад! Письменный!

Мне ничего не оставалось, как попросить у него разрешения выехать в армию и там на основе карт и документов написать исчерпывающее объяснение.

* * *

Командующий фронтом и его штаб поторопились считать противника увязшим в наших оборонительных позициях.

С самого начала боев в большой излучине Дона противник прочно держал инициативу в своих руках. У него было превосходство в силах и средствах.

Но на отдельных участках противник действительно нес большие потери и застревал. И здесь нельзя не отметить 33-ю гвардейскую дивизию, которая оборонялась юго-западнее Манойлина. Так, например, 22 июля, когда противник, сломив сопротивление передовых отрядов 62-й армии на рубеже рек Цуцкан и Чир, попытался с ходу выйти на маневренный простор, полки 33-й гвардейской дивизии не оставили своих позиций и вынудили противника отступить.

На другой день враг повторил наступление на позиции гвардейцев. На этот раз он бросил против них две дивизии — 16-ю танковую и 113-ю пехотную. Гвардейцы не дрогнули. Огнем противотанковых пушек и ружей, а также бутылками с горючей смесью и гранатами они уничтожили в первую очередь танки, а затем огнем стрелкового оружия стали уничтожать оторвавшуюся от танков пехоту.

Участники этого боя рассказывают, что одна танковая атака сменялась другой. Отдельным машинам удавалось прорваться в глубь нашей обороны. Но там их уничтожали вторые эшелоны.

За день боя гвардейцы 33-й дивизии подбили и сожгли 50 вражеских танков и истребили несколько сотен фашистских солдат и офицеров.

В центре обороны этой дивизии, на участке главного удара гитлеровцев, занимала позицию 76-миллиметровая батарея под командованием лейтенанта Серого и командира взвода управления лейтенанта Неделина.

— На каждый взвод приходилось по 200 осколочно-фугасных снарядов, докладывал Неделин. — Перед нами стояла задача: не пропустить фашистов через рубеж занимаемой обороны. Она была ясна каждому артиллеристу. Рано утром 23 июля показалась крупная танковая колонна, на некотором расстоянии от нее колонна грузовых автомашин с боеприпасами и горючим.

Вначале наша батарея открыла огонь по грузовым автомашинам. Часть из них загорелась, остальные повернули назад и стали уходить в глубь степи. Тем временем около двадцати танков врага, развернувшись, пошли в атаку. Впереди нас было два стрелковых взвода. Им не удалось сдержать эти танки, и бой приближался к огневым позициям нашей батареи. После первого залпа наших орудий фашистские танки остановились, хотя ни один из них не загорелся. Осколочно-фугасные снаряды были хороши против грузовых автомашин, но они были малоэффективны против брони.

Тем не менее командир батареи повторил команду: «Огонь!» — и мы стали бить прямой наводкой. Началась дуэль четырех орудий с двадцатью танковыми пушками врага. Для нас было непонятно, почему фашисты сразу не раздавили нашу батарею. Враг, видя, что мы ведем огонь и не отступаем, наверное, подумал, что наших сил на этом участке обороны очень много…

Вскоре над полем боя появились двухмоторные самолеты и начали бомбить и обстреливать нашу батарею. Вокруг батареи рвались снаряды тяжелых орудий, которые вели огонь из глубины. Приказа отступать мы не имели, да и отступать мы не могли, некуда и нельзя было по открытой степи передвигаться под непрерывными ударами авиации и артиллерии.

Мы решили остаться на месте и драться до последнего снаряда.

Вокруг нас все гремело и взлетало на воздух. Густая степная трава горела. Огонь снимал последнюю защиту — маскировку с наших орудий. У фашистов, по-видимому, недостатка в боеприпасах не было. Мы же, зная свои запасы, экономили каждый снаряд.

Около четырех часов дня командиры орудий стали докладывать с огневых позиций, что снаряды кончаются. На батарее осталось шесть снарядов… три… и, наконец, последний. И вот все стихло с нашей стороны. Но даже после того как мы замолчали, враг еще раз обрушил на нас мощный шквал огня и только после этого пошел в атаку.

Танки противника подошли вплотную к окопам, продолжая вести огонь из пушек. Из глубины нашей обороны ударили «катюши», и танки противника повернули назад. Наш командир батареи Серый был убит. В живых оставалось всего несколько человек, меня ранило осколками гранаты, которая разорвалась всего в двух метрах… Очнулся я уже в медсанбате дивизии, где узнал, что наша батарея после налета «катюш» сумела отойти на новые позиции.

Это лишь один из многих эпизодов, свидетельствующих о том, что гвардейцы 33-й и других дивизий дрались до последнего снаряда, до последнего патрона.

Такая стойкость воинов 33-й гвардейской и частей 192-й и 184-й стрелковых дивизий действительно сковала целых три дивизии противника. Эти три гитлеровские дивизии буквально застряли и были втянуты в невыгодный для них бой, который продолжался на узком участке фронта несколько дней. Соседние дивизии продолжали стоять в обороне, отбивая мелкие атаки противника.

Южнее Суровикино противник, несмотря на превосходство в силах, дальше реки Чир до конца июля не прошел. Он не развил свой удар 51-м армейским корпусом не только потому, что наносился с нашей стороны контрудар 204-й, 321-й стрелковыми дивизиями и 23-м танковым корпусом совместно с 229-й и 214-й стрелковыми дивизиями, как написано в книге «Великая победа на Волге», но и потому, что на его пути к Дону стояли 229-я и 112-я стрелковые дивизии. Последняя под командованием полковника И. П. Сологуба стойко вынесла большую часть удара 51-го армейского корпуса и задержала его выход к переправам через Дон. Если бы эта дивизия не успела занять оборону на фронте по железной дороге Новомаксимовский — Рычковский, то противник мог 27–28 числа выйти к переправам у г. Калач и тем самым соединиться с основной группировкой, действующей с северо-запада на Калач и сомкнуть свои клещи еще в конце июля.

На правом крыле 62-й армии продолжались тяжелые для нас бои. 24–25 июля командование 62-й армией решило наносить контрудары по прорвавшемуся противнику своими силами и приданными резервами. 26 июля Ставка потребовала от командования фронтом не только восстановить положение в полосе 62-й армии, но и отбросить противника за реку Чир.

Для выполнения этой задачи решением командующего фронтом вводились в сражение главные силы фронта — 1-я и 4-я танковые армии. В составе их четырех танковых корпусов и отдельных танковых частей насчитывалось около 600 танков. Из них большая часть легких танков с 22-мм пушкой. Шестьсот танков к тем, которые находились в составе 62-й армии, конечно, это была сила, способная не только остановить или восстановить положение, которое было до 22 июля, но и разгромить основные силы противника, действовавшие на правом крыле (северном) 62-й армии, отбросив их за реку Чир.

Отбросить противника за реку Чир, как ставилась задача фронту, — это значило предварительно разбить противника. Без этого, конечно, противника не отбросить. К этому времени главные силы 6-й полевой армии находились на правом фланге 62-й армии, а именно: 113-й пехотной, 16-й танковой, 3-й и 60-й моторизованных, 100-й легкопехотной, 305-й и 376-й пехотных дивизий. Эти силы противника, выйдя к реке Дон в районе Голубинский, нацеливались на юг, на переправу у города Калач, навстречу 51-му армейскому корпусу с 24-й танковой дивизией, наступающему с юга через реку Чир.

По решению командующего фронтом 1-я танковая армия под командованием тов. Москаленко К. С. наносила контрудар 27 июля в составе: 13-го и 28-го танковых корпусов, 158-й танковой бригады и 111-й стрелковой дивизии (все 1-й танковой армии) плюс 196-я стрелковая дивизия и другие правофланговые дивизии 62-й армии должны были с ходу нанести удар из района Калач на Верхне-Бузиновский как ближайшая задача. Это был не фланговый, а встречный контрудар против главных сил противника, наступающего в направлении Калача.

К первым числам августа вполне определилось, что контрудары наших танковых армий к разгрому группировки врага в большой излучине Дона не привели. «Контрудар не привел к разгрому группировки врага, прорвавшейся к Дону, но, как показали Последующие события, сорвал замысел противника окружить и уничтожить 62-ю армию, сыгравшую в дальнейшем вместе с 64-й армией основную роль при обороне Сталинграда…».

Теперь-то в наши дни легче представить себе сложившуюся тогда обстановку. Мы сегодня можем сопоставить, что имели немцы, что имели мы. И нет в сегодняшних раздумьях спешки. Тогда не только день, но и час решал дело.

Ставка Верховного Главнокомандования, передав фронту две танковые армии и резервные стрелковые дивизии, имела основание рассчитывать на значительные результаты контрудара, даже на изменение всей обстановки на фронте.

Некоторые документы того времени могут объяснить нам столь далеко идущие расчеты Ставки.

Возьмем донесение командующего 62-й армии В. Я. Колпакчи, отправленное им Военному совету Сталинградского фронта накануне контрудара, нанесенного 1-й танковой армией. Вот как командарм обрисовывал обстановку на фронте своей армии на 25 июля 1942 года.

«1. Противник 25.7 активизировал наступление пехоты перед центром и левым флангом армии и продолжал подтягивать мотомехвойска для действий против правого крыла. Одновременно прорвавшиеся группы продолжали попытки дезорганизовать работу управления и выйти на Калач.

2. С правого фланга от 184-й и 192-й сд данных нет. Выслан еще один отряд связи на танках. 33-я гв., 181-я и 147-я сд удерживают занимаемые рубежи и отражают атаки.

3. Решил продолжать оборонять занимаемые рубежи, обеспечивать правый фланг 13-го тк и ликвидировать группы противника, прорвавшиеся в глубину обороны, 196-й сд — удержать узел дорог у Остров».

Это донесение лишь в малой части передавало сложность положения 62-й армии. Из него скорее просматривается возможность держать с успехом оборону. А в это время противник уже прорывался на Дон у пос. Голубинский и поставил под угрозу захват переправы через Дон с возможностью взять в окружение всю 62-ю армию.

Донесение говорит о создавшемся некоем равновесии, а при равновесии немедленный ввод в бой отдельных частей 1-й танковой армии мог дать успех. Поэтому Ставка торопит с контрударом. Командующим 1-й танковой армии назначается генерал-майор артиллерии К. С. Москаленко, ныне Маршал Советского Союза. К тому времени он уже накопил значительный боевой опыт. Начал войну он у государственной границы в июне сорок первого года командиром артиллерийской противотанковой бригады. Вынес на своих плечах тяжесть отступления. Затем командовал стрелковым корпусом, конно-механизированной группой и армией. Он прошел с боями от государственной границы до донских степей. Он хорошо знал противника, с которым имел дело.

27 июля К. С. Москаленко вынужден тяжелой обстановкой бросать в бой передовые части армии с ходу, не дожидаясь сосредоточения всех ее сил. Наступление противника застопорилось только на несколько дней. Но и 1-я танковая армия уже израсходовала свои главные силы.

Два дня спустя развертывается и вводится в бой спешным порядком 4-я танковая армия под командованием генерал-майора В. Д. Крюченкина. Это тоже опытный, боевой генерал. С начала войны он командовал, кавалерийским корпусом. Он так же, как и К. С. Москаленко, вводит в бой свою армию по частям, не одновременно с 1-й танковой. Противник остановлен, Калач не взят с ходу.

Для противника, по-видимому, не было секретом сосредоточение и развертывание войск 1-й и 4-й танковых армий с их средствами усиления. 27 июля, в первый день контрудара, он нанес авиационные удары по 1-й танковой армии, сделал более 1000 самолето-вылетов и подтянул против 1-й танковой армии много танков и артиллерии.

Наша авиация таких сил для ответного удара не имела. Наши танковые армии несли большие потери. В 13-м танковом корпусе к исходу дня 27 июля осталось в строю только 27 танков, потери за 4 дня боев составили около 125 танков.

Противник, отражая наш контрудар, одновременно стремился как можно скорее уничтожить окруженную группировку 62-й армии севернее Манойлина. Для уничтожения этой группировки противник сосредоточил 5 пехотных дивизий и непрерывно наносил бомбовые удары. Видя невозможность вести дальше оборону в таких условиях, полковник Журавлев 29 июля принял решение прорваться через Верхне-Бузиновку в малую излучину Дона навстречу 4-й танковой армии. Эта группа совместно с частями 13-го танкового корпуса, который пробивался к окруженным с юга, 31 июля вышла в район Оськинский и Верхне-Голубая, где влилась в состав 4-й танковой армии.

Главные силы 1-й танковой армии, неоднократно пытавшиеся развить наступление на север, до конца июля успеха не имели.

4-я танковая армия на правый берег Дона к 29 июля сумела переправить только 100 танков 22-го танкового корпуса. И все же 182-я танковая бригада с 5-й истребительно-противотанковой артиллерийской бригадой вышла в район Верхне-Голубой и Венцы, а 173-я танковая бригада на реку Голубая — у Евлампиевский и Малонабатовский. На этом рубеже они, встретив упорное сопротивление противника, были остановлены. 176-я танковая и 133-я тяжелая танковая бригада 4-й танковой армии в это время все еще находились на левом берегу Дона, а 22-я мотострелковая бригада обороняла переправу через Дон у Трехостровской.

К началу августа противник хотя и добился некоторых успехов в большой излучине Дона, достигнуть решающей победы он не смог в результате контрударов наших танковых армий. Но сражение этим не заканчивалось, а, наоборот, принимало более острую форму, вовлекая большие силы и средства.

Советские войска ценою больших потерь, особенно в танках, по существу обескровили наступающие части противника.

Вот как пишет об этом в своих воспоминаниях К. С. Москаленко: «Противник так и не смог овладеть переправами у Калача. Мы сорвали его планы захватить Калач с ходу и переправиться через Дон. Не осуществилось намерение врага взять в клещи 1-ю танковую и 62-ю армии и разгромить их западнее Дона. Не добились и мы полного разгрома прорвавшейся группировки противника и восстановления положения на правом фланге 62-й армии…»

К 28–31 июля создается кризис на Сталинградском фронте. Командующему Сталинградским фронтом генералу В. Н. Гордову в 16 часов 45 минут 28 июля дается директива Ставки: «В связи с отходом 214-й стрелковой дивизии 64-й армии южнее устья р. Чир за Дон и выходом здесь противника на западный берег р. Дона, направление Нижне-Чирская — Сталинград в данный момент является для фронта наиболее опасным, а, следовательно, и основным.

Опасность эта состоит в том, что противник, переправившись через р. Дон, может обойти Сталинград с юга и выйти в тыл Сталинградскому фронту».

Однако 112-я стрелковая дивизия 64-й армии успела переправиться на правый берег Дона в районе Логовской, заняла оборону на рубеже Осиновская Верхне-Чирская и, совместно с воинами 229-й стрелковой дивизии, отбросила противника, дошла до станицы Верхне-Чирская. Таким образом, южная группировка 6-й германской армии была остановлена. Фронт на этом рубеже на некоторое время стабилизировался. Но южнее, из района Цимлянская, надвигается новая угроза.

…Вернувшись из Сталинграда, я узнал, что крупные силы немцев начали 31 июля наступление из района Цимлянская вдоль, железной дороги Тихорецк Сталинград в направлении на Котельниково, заходя в тыл 64-й армии и всему Сталинградскому фронту.

Наткнувшись на упорное сопротивление в большой излучине Дона, Гитлер незамедлительно пересмотрел свою директиву № 45 и совершил перегруппировку сил. Он изъял из группы армий «А», нацеленной на Кавказ, 4-ю танковую армию генерала Гота, передал в группу армий «Б» и поставил перед ней задачу: с ходу, нанося удар с юга, овладеть городом, взяв в клещи войска Сталинградского фронта.

В этой обстановке 28 июля 1942 года появился известный приказ Народного комиссара обороны № 227, который сыграл большую роль в партийно-политической работе в те дни. Приказ с предельной четкостью и прямотой обрисовывал сложность и опасность положения.

«Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает, разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население.

Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами.

Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа… После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 млн. населения, более 800 млн. пудов хлеба в год и более 10 млн. тонн металла в год.

У нас нет уже теперь преобладания ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину.

Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину, поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступление, мы останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог. Из этого следует, что пора кончить отступление. Ни шагу назад!

Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановиться, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас и в ближайшие несколько месяцев — это значит обеспечить за нами победу.

Можем ли мы выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину…

Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования».

Приказ этот был немедленно доведен политорганами до каждого командира, до каждого бойца. Приказ был подписан И. В. Сталиным.

Призывы «Ни шагу назад!» раздавались и ранее. Но никогда еще перед всем составом, как перед командным, так и перед рядовым ни один документ не раскрывал со столь полной откровенностью положение нашей страны. Этот приказ по своему существу был обращением ко всему советскому народу, ибо Красная Армия была народной армией, плоть от плоти всего многонационального советского народа. Партия, Советское правительство откровенно поделились трудностями с народом. Это не могло не найти самого горячего отклика и не могло не дать результатов. Каждый боец, каждый командир проникся ответственностью перед Родиной, перед народом. Действительно, отступать больше было некуда.

В 64-й армии политическая работа еще во время ее формирования была налажена четко. Политинформации велись в самых мелких подразделениях, мы следили за ростом партийной и комсомольской организации.

В дни, когда армия получила приказ занять оборонительные позиции, командиры, политработники были с бойцами. И с теми, кто вышел на передовую, и с теми, кто ускоренным маршем преодолевал степные просторы. Политработники разъясняли задачи, которые стояли перед армией, разъясняли тактику и методы противника. Теперь у политработников появился новый приказ.

Этот документ явился целым этапом в политической работе. Политработники получили возможность откровенно, не приукрашивая действительности, разъяснить рядовым бойцам обстановку и требовали точно выполнять приказы. Командиры всех степеней поняли, что отступление больше не панацея от всех зол.

Но было бы наивным полагать, что только этот приказ положил перелом в психологии воинов. Он как бы выразил настроение, которое зрело у всех с начала летней кампании. Сам по себе приказ без осознания сотнями тысяч трагического положения, в котором мы все оказались, ничего не сделал бы. Боль, досада, ожесточенность — вот что рождалось у нашего бойца в дни тяжкого отступления. Мне говорили рядовые солдаты и младшие командиры:

— Мы отступали в прошлом году… Ну это было понятно… Внезапный удар, мы потеряли много самолетов и танков еще до того, как вступили в бой. Теперь у нас есть танки и самолеты, есть оружие… Мы теперь можем остановить врага! Почему, зачем отступаем?!

Мы имели в штабе армии данные в те дни, как реагировал на появление этого приказа противник. Казалось бы, что могло бы взволновать противника, уверенного в своих силах и, главное, в своем превосходстве. Так нет же, командир одного из немецких корпусов поспешил немедленно издать приказ, в котором уверял своих солдат, что приказ Сталина никакого значения для хода военных действий иметь не будет. Но тут же этому генералу пришлось поправиться. Вторым приказом, изданным через несколько дней, он предупредил офицерский состав, что ожидается усиление сопротивления русских.

Так бывший гитлеровский генерал Г. Дёрр пишет: «Примерно с 10 августа на всех участках фронта было отмечено усиление сопротивления противника».

Итак, попытки противника с ходу, одним ударом окружить наши войска в большой излучине Дона, а затем овладеть Сталинградом не удались. Немецкие генералы в своих донесениях Гитлеру сетовали, что изменилась тактика советского командования, что советские войска не бегут, не отступают и не сдаются в плен, сражаются до последнего патрона. Захват Сталинграда в первых числах августа — уже не кажется нашему противнику делом простым и легким.

У нас так же в это время произошли изменения в руководстве войсками.

Сталинградский фронт был поделен на два фронта:

Сталинградский и Юго-Восточный. Подошли новые резервы Ставки. Но трудно было сразу остановить разогнавшуюся гитлеровскую военную машину. Нам, всей Красной Армии и народу, пришлось еще несколько месяцев испытывать горечь неудач на наших фронтах.

Наши союзники предательски не спешили открывать второй фронт на западе.

 

Южная группа

1

Прибыв в армию 1 августа, я начал по приказанию генерала Гордова составлять письменный отчет о боях с 25 по 30 июля. Но утром 2 августа генерал Шумилов вызвал меня к себе. У него я застал весь Военный совет армии. Обсуждался доклад начальника штаба о положении на юге, на нашем левом фланге.

Данные были тревожные: 4-я танковая армия Гота, переправившись у станицы Цимлянская и сосредоточив на левом берегу Дона восемь дивизий (из них одна танковая и одна моторизованная), начала наступление и, прорвав оборону 51-й армии, перерезала железную дорогу Сталинград — Сальск. Можно было с уверенностью предположить, что из района Цимлянской противник направит главный удар 4-й танковой армии на Сталинград на помощь армии Паулюса. Этим ударом левый фланг 64-й армии и всего Сталинградского фронта охватывался с юга.

Генерал Шумилов предложил мне поехать на юг, выяснить обстановку и в зависимости от нее принять на месте необходимые меры. Я спросил:

— Имеется ли на это согласие Военного совета фронта?

Я получил утвердительный ответ.

Вместе со мной выехали адъютант Г. И. Климов, ординарец Револьд Сидорин, шоферы Каюм Калимулин и Вадим Сидорков и связисты со станцией «РАФ». Мы разместились на трех машинах (на одной из них находилась радиостанция) и направились на юг.

По пути я заехал в штаб 214-й дивизии (в поселок Верхне-Рубежный), где встретился с командиром дивизии Н. И. Бирюковым. Его я не видел с 24 июля. Бирюков доложил обстановку. На участке фронта, который занимала дивизия, было подозрительно тихо. Противник не совершал попыток форсировать Дон и не вел активной разведки.

Мы сидели с генералом Бирюковым возле стога соломы и пили донскую воду с неведомо где добытым льдом. Вдруг мы оказались под огнем тяжелых орудий противника. Невдалеке от нашего стога взорвалось около тридцати снарядов. Когда чуть стихло, я распрощался с Бирюковым и поехал на юг, в поселок Генераловский, где по моим данным размещался штаб 29-й стрелковой дивизии 64-й армии.

…214-я стрелковая дивизия была одной из лучших дивизий 64-й армии, которая, не дрогнув, встретила и отразила наступление превосходящих сил противника: 51-го армейского корпуса 25 и 26 июля. Эта дивизия не отошла бы за реку Дон, если бы не была охвачена противником с севера.

Ее командир Н. И. Бирюков и весь личный состав в тяжелых условиях под давлением противника сумел тогда так организовать отход, что все попытки противника помешать и сбросить дивизию в Дон успеха не имели. Сейчас эта дивизия прочно закрепилась на восточном берегу Дона.

В последующих боях эта дивизия занимала наиболее ответственные и опасные участки фронта и успешно их обороняла. В период же контрнаступления 214-я стрелковая дивизия била противника, наступая на главном направлении удара…

К вечеру 2 августа мы прибыли в штаб 29-й стрелковой дивизии. 29-я дивизия располагалась по реке Аксай фронтом на юг от поселка Городской до Новоаксайского. К северу от нее по реке Дон занимала оборону 214-я дивизия. К югу от Потемкинской, от устья реки Аксай до Верхне-Курмоярской оборонялся приданный армии 255-й отдельный кавалерийский полк. На левый фланг 229-й стрелковой дивизии в район Новоаксайский подходила 154-я морская стрелковая бригада.

Мне было также известно, что по рубежу реки Мышкова развертывается и готовит оборону 118-й укрепленный район. Но это было в тылу, севернее реки Аксай.

Переночевав в штабе 29-й дивизии, утром 3 августа я выехал на разведку в направлении хутора Верхне-Яблочный, Котельниково. Со мной было два отделения стрелков и радиостанция, которых я прихватил из 29-й дивизии. Они передвигались на двух автомашинах. Видимость в степи была идеальная — километров на восемь-десять.

Подъехав с севера к хутору Верхне-Яблочный, мы заметили подходившие с юга две колонны пехоты с артиллерией. Это отступали на север 138-я стрелковая дивизия под командованием полковника Людникова И. И. и 157-я — полковника Куропатенко Д. С.

Обе дивизии были неполного состава и входили в 51-ю армию генерала Труфанова Н. И. Атакованные противником в районе Цимлянская и Ремонтная, они понесли большие потери и, не имея связи с армией, решили отходить на север, на Сталинград. С ними отходили два гвардейских минометных полка неполного состава во главе с заместителем командующего артиллерией армии генерал-майором В. П. Дмитриевым.

Подчинив обе дивизии себе, я принял решение вывести их за реку Аксай, занять и подготовить оборону от станицы Новоаксайской до ст. Жутово, растягивая свой фланг до железной дороги Тихорецк — Сталинград. Во втором эшелоне, за этими дивизиями, было решено поставить 154-ю морскую стрелковую бригаду, которая заняла участок для обороны от Верхне-Кумской до перекрестка дорог, что в двенадцати километрах восточнее. Свой импровизированный штаб южной группы я разместил в станице Верхне-Кумской. Начальником штаба был назначен один из офицеров штаба армии Н. И. Труфанова — Лотоцкий.

154-я морская стрелковая бригада в 20-х числах июля занимала оборону на западном берегу Дона в районе станицы Суворовской, южнее 214-й стрелковой дивизии, упираясь своим левым флангом в реку.

Эта бригада несколько дней отражала атаки превосходящих сил противника. В этих боях моряки проявили исключительную стойкость и героизм, отбив все атаки противника, нанесли ему большие потери в живой силе. Ведя бой на суше, матросы не забывали своих традиций «все за одного», подпускали фашистов на 100–200 метров и косили врага огнем, рвали ручными гранатами, переходили в штыковой бой.

Бригада отошла на левый берег по приказу, не потеряв ни одного орудия и винтовки, не оставив ни одного товарища убитого или раненого.

Эта бригада во главе с полковником Смирновым была поставлена в оборону во втором эшелоне и одновременно была наиболее надежным резервом группы, которой пришлось мне командовать.

Затем я связался со штабом Сталинградского фронта и через оперативного дежурного подробно доложил о создавшейся обстановке на южном участке фронта. Связи со штабом 64-й армии установить не удалось. Из штаба фронта мне сообщили, что на станциях Чилеков и Котельниково разгружается свежая сибирская 208-я стрелковая дивизия, и предложили подчинить себе и эту дивизию.

— Где штаб дивизии? — спросил я, но определенного ответа не получил.

Утром 4 августа, подтвердив свой приказ Людникову, Куропатенко и Смирнову готовить рубеж обороны по реке Аксай на занимаемых участках, я выехал на разведку через Генераловский, Верхне-Яблочный на юго-запад.

В степи на дорогах мы встречали отдельных людей и повозки дивизий Людникова и Куропатенко. Это до известной степени успокоило меня: значит, противника близко нет. Но в Верхне-Яблочном местные жители рассказали мне, что в районе Верхне-Курмоярской — войска румын. Они переправлялись на левый берег Дона. Из Верхне-Яблочный мы повернули круто на юго-восток к железной дороге Тихорецкая — Сталинград.

В районе станции Гремячая мы опять встретили отходивших на юг вдоль железной дороги людей и повозки. С трудом найдя в толпе офицера, я узнал от него тяжелую весть: 3 августа несколько эшелонов 208-й дивизии, выгрузившись на станции Котельниково, были внезапно атакованы авиацией и танками противника. Уцелевшие подразделения отходили назад вдоль железной дороги. Где были командир дивизии, командиры полков и штабы — узнать не удалось.

Возле разъезда Небыковский батальон бойцов 208-й стрелковой дивизии, развернувшись цепью фронтом на юг, рыл окопы. Командир батальона доложил, что, узнав от отходящих с юга о появлении немецких танков в Котельниково, он по своей инициативе решил занять оборону. Где командир полка или дивизии, он не знал, поскольку его батальон только выгрузили. Я одобрил действия этого командира батальона, приказав задерживать отходящих, и обещал дать ему связь от ближайшего штаба, который надеялся найти на станции Чилеков.

Подъезжая к станции, мы увидели несколько воинских эшелонов. Разгружались части 208-й стрелковой дивизии. Весть о разгроме в Котельниково четырех эшелонов сюда еще не дошла. Около железнодорожного полотна и вокруг эшелонов толпились люди, дымились кухни, разворачивались тыловые подразделения.

Разыскав начальника одного из эшелонов майора по званию и командира батальона по должности, я кратко объяснил ему обстановку на юге и приказал выставить сильные заслоны к высотам с отметкой 141,8 и 143,8 у поселка Небыково, остальные подразделения отвести от станции и ждать указаний от командира дивизии или полка.

Мы развернули радиостанцию в МТФ № 1, чтобы связаться со штабом фронта. Помню позывной: «Акустик». Был полдень, в небе ни облачка. В поселке МТФ № 1, кроме нас, находились подразделения 208-й дивизии. Минут через пятнадцать адъютант Климов доложил, «Акустик» отвечает. Направляясь к радиостанции, я заметил в небе три девятки самолетов. Они шли с севера прямо на нас. Мне четко было видно, что это наши ИЛы.

И вдруг послышался грохот взрывов. Оглянувшись, я увидел, что эти самолеты бомбят станцию Чилеков и разгружавшиеся там эшелоны.

Подбежав к радиостанции, я приказал радисту по кодовой таблице передать: «На станции Чилеков наша авиация бомбит наши эшелоны!..» Следя за передачей тревожного сигнала «Акустик», я не заметил, как одна девятка, зайдя с севера, ударила по поселку МТФ № 1 бомбами, а затем, встав в круг, начали пикировать и поливать нас свинцом.

На войне случаются такого рода ошибки, но редко. И не всегда найдешь виновного. Штаб фронта не успел переориентировать командование дивизии и железнодорожную службу, оставив для 208-й дивизии ранее назначенное место выгрузки.

Летчики сделали налет на объект, установленный лишь визуальным наблюдением, не задумавшись над тем, что враг в то время никак не мог воспользоваться железной дорогой, что эшелонов противника там не могло быть. Виновных не было, но стоила эта ошибка нам многих напрасных жертв.

Нашу радиостанцию разбило при бомбежке. Я остался без связи со штабом нашей группы. Нельзя было связаться и с дивизиями. Но я не мог уехать, не разыскав командира дивизии полковника К. М. Воскобойникова. Нашли мы его только к вечеру на разъезде Бирюковский. Он был вне себя. И его можно было понять.

— Товарищ генерал! — говорил он. — Что я объясню своим бойцам после таких напрасных потерь? Как я с ними буду говорить? Мне трудно собрать дивизию!

Я приказал вызвать комиссара дивизии, начальника штаба и начальника политотдела. Тут же мы вместе наметили план действий. На стол легли тактические карты, и начал проясняться оперативный план.

Я приказал ночью собрать все части дивизии, отвести их ночью за реку Аксай и занять участок обороны от поселка Антонов до хутора Жутов-1-й и немедленно организовать усиленную разведку перед фронтом дивизии и обратить особое внимание на обстановку на ее левом фланге.

Меня смущало, что гитлеровцы не нанесли по ней удара на других станциях выгрузки — не было ли это хитростью? Не обходят ли они нас стороной, восточное железной дороги Сталинград — Сальск — Тихорецкая, прямо на Сталинград?

По данным, которыми я располагал, можно было предположить, что гитлеровцы, не желая ввязываться в бой с нашими частями, расположенными вдоль железной дороги на Котельниково и западнее, решили сделать глубокий обход и выйти к Волге через поселки Пимен-Черни, Плодовитое и Тингута. Как потом стало известно, танковые колонны 48-го танкового корпуса противника из района Котельниково устремились именно в этом направлении.

2

Уже ночью мы выехали к себе в импровизированный штаб южной группы.

На наше счастье светила луна, и мы ехали, не включая фар по освещенной луною степи. Около перекрестка дорог, в десяти километрах южнее Генераловского, мы заметили кавалерийский разъезд. Высланная вперед на машине команда стрелков нашей охраны встретила кавалеристов.

— Стой! Кто такие?

Они ответили, и все обошлось без особых приключений.

Это был разъезд 255-го отдельного кавалерийского полка, который отходил от станицы Верхне-Курмоярской. От начальника разъезда мы узнали, что там с раннего утра противник крупными силами начал переправляться через Дон. Кавалерийский полк, растянутый на широком фронте, не имел сил воспрепятствовать этой переправе.

— Передайте командиру полка, — приказал я начальнику разъезда, — вести разведку на фронте Потемкинская — Верхне-Яблочный, следить за действиями противника и за возможным подходом его частей из района Котельниково. — Связь со мной я предложил держать через штаб 29-й дивизии, который находился в поселке Генераловский.

Приехав в Генераловский, я узнал, что 29-я дивизия распоряжением штаба фронта спешно снимается с участка обороны и перебрасывается на восток, в район станции Абганерово. Штаб фронта учел надвигающуюся опасность с юго-запада и принимал соответствующие меры.

Штаб 64-й армии перебрасывался в район Зеты, что юго-западнее Сталинграда. Войска 64-й армии, сражавшиеся на Дону, передавались в состав 62-й армии.

Два дня разъездов измотали моих товарищей. Мы остались в поселке Генераловский до утра.

Утром 5 августа нас разбудил грохот взрывов, доносившихся из степи, — это авиация противника бомбила и штурмовала колонны 29-й стрелковой дивизии, которые тянулись по направлению Верхне-Кумский на северо-восток. Отход дивизии не прикрывался с воздуха ни истребителями, ни зенитной артиллерией.

В то же утро командиру 255-го кавалерийского полка было приказано оборонять участок, оставленный 29-й дивизией, включая Чаусовский и Генераловский. Конечно, одного кавалерийского полка для обороны такого участка было мало, но другими средствами мы не располагали. Положение спасала малая активность противника. Это дало нам основание предположить, что он изберет другое направление для удара. Против нашего кавалерийского заслона выбрасывались, в основном, немногочисленные румынские подразделения.

От разведчиков нам стало известно, что части противника, переправлявшиеся через Дон у Верхне-Курмоярской, направляются на северо-восток, выбрасывая на реку Аксай слабые заслоны. Маневр этих частей был ясен — обеспечить левый фланг главных сил 4-й танковой армии Гота, наступавших от Котельниково на Сталинград обходом с юго-востока.

Войсковая разведка уточнила также, что немцы, захватив Котельниково, не идут по кратчайшему пути вдоль железной дороги, а направляют свои главные силы через Пимен-Черни, Дарганов, Уманцево и выходят в район Тингута, Плодовитое, Абганерово.

Связавшись со штабом фронта, я доложил о создавшейся на юге обстановке и получил категорическое приказание удерживать позиции по реке Аксай теми силами, которые остались в моем распоряжении.

Другого задания и ориентировки я не получил, хотя от штабных работников фронта, разъезжавших по тылам, от телефонистов и из других источников, которые именовались «солдатский вестник», знал, что в наших тылах идет усиленная перегруппировка войск.

Я ждал наступления немецко-румынских войск, которые не могли не знать о нашей перегруппировке. Их удар на север из района Круглякова и станции Жутово мог сорвать маневр 64-й армии и других войск.

Предупредив подчиненные мне войска о подготовке к упорной обороне рубежа по реке Аксай, я занялся проверкой готовности войск к обороне и особенно артиллерии и выслал во все стороны разведку.

В резерве остались 154-я морская стрелковая бригада и два полка «катюш», последние были тщательно замаскированы в балках.

Наступление немецко-румынских войск началось вечером 5 августа в стыке дивизий Людникова и Куропатенко. Главный удар наносился между населенными пунктами Чиков, Дорофеевский на фронте протяжением восемь километров. Пехоте противника удалось переправиться через Аксай и частично вклиниться в наши боевые порядки. Вражеские танки пока оставались на южном берегу, по-видимому, готовили переправы.

Было ясно, что немецко-румынские войска, захватив плацдарм на северном берегу реки Аксай. постараются за ночь навести переправы для танков и с утра 6 августа начнут наступление, бросив в бой свои главные силы. Я говорю: было ясно, что так будет действовать противник, и в этом вижу уже результат хотя и маленького, но все же конкретного личного опыта, который получил в боях на правом берегу Дона.

Веря в непогрешимость своих тактических и оперативных приемов, гитлеровцы и здесь действовали по такому же, как и за Доном, шаблону: авиация, затем артиллерийский огонь, потом пехота, а за ней танки. Другого порядка в наступлении через водную, хотя и маленькую преграду, они не знали. И когда вечером 5 августа наши разведчики и наблюдатели обнаружили перед фронтом обороны скопление пехоты, артиллерии и обозов, особенно в балке Попова, нам уже нечего было долго раздумывать — мы знали: противник будет действовать именно так.

Я решил сорвать это наступление.

Мой план был прост: рано на рассвете нанести артиллерийский удар по скоплению противника на исходных позициях, затем дружной контратакой отбросить его пехоту за реку Аксай.

Мы не делали никаких сложных маневров, кроме выдвижения двух полков «катюш» на огневые позиции для залпа. Наши артиллерия и минометы вели огонь по ранее разведанным и пристрелянным целям. После артиллерийского налета стрелковым частям оставалось только подняться и перейти в атаку. Танков у нас не было, на помощь своей авиации я не рассчитывал, так как установить с ней связь не удалось.

Откровенно говоря, боязно было производить даже простые маневры войсками, которые я собрал во время отступления, не зная, на что они способны. Однако я думал, что если наша атака почему-либо не увенчается успехом или вообще не состоится, то все же фронт обороны останется занятым.

Танки — главная опасность — еще находились на той стороне Аксая. Но если они ночью переправятся, то наш контрудар будет явно обречен на провал, ибо у нас не было не только противотанковой артиллерии, но даже противотанковых гранат. Обстановка рискованная, однако бездействие могло еще больше осложнить ее.

Наступила ночь. Противник вел себя беспечно. В его расположении машины двигались с зажженными фарами. Танки ждали, когда для них наведут переправы. «Значит, противник рассчитывает, — подумал я тогда, — пустить в ход бронированный кулак, когда его авиация повиснет над нашими головами, когда артиллерия подавит наши огневые точки, когда пехота двинется вперед. В общем, как всегда, обычным порядком противник рассчитывает проутюжить наши окопы гусеницами. Не выйдет!»

Ночью я побывал у командиров дивизий — Людникова и Куропатенко — и передал им свой план действий на утро 6 августа. Они поняли меня с полуслова и приступили к подготовке атаки.

Наш расчет на внезапность полностью оправдался. На рассвете артиллерия открыла огонь по скоплениям противника, и мы, находясь на высоте 147.0, видели, как из балок и укрытий начали разбегаться вражеская пехота, побежали и артиллеристы. Все это в беспорядке бросилось на юг.

Массы людей и обозов, в панике хлынувшие на юг, за Аксай, задержали и переправу танков.

Таким образом, нам удалось почти без потерь сорвать наступление, которое противник готовился начать 6 августа. Однако атаковать и вышибать пехоту противника, которая с вечера находилась в развернутых боевых порядках в степи и уже окопалась, оказалось значительно труднее.

В результате боя 6 августа противник понес большие потери убитыми, ранеными и пленными. Мы захватили восемь орудий, много винтовок и пулеметов.

Я убедился, что войска не потеряли боевого духа, дрались хорошо: в атаки ходили дружно, врага встречали без паники и стойко. А это было самым главным.

Так мы не только устояли перед противником, но и основательно побили его.

К исходу дня, доложив штабу фронта о ходе боев за сутки, я узнал, что в это же время шло сосредоточение наших войск в районе Абганерово и Тингута, куда был переброшен штаб 64-й армии. Там готовился для противника крепкий отпор.

В командовании фронта произошли перемены. Генералы Гордов и Никишов были отстранены от руководства фронтом. Командующим фронтом назначался генерал-полковник Андрей Иванович Еременко, которого я знал лично с 1938 года по службе в Белорусском военном округе. Там мы часто проводили совместные учения войск. И уже ночью я послал ему короткое письмо со своими предложениями: не ограничиваться пассивной обороной, а при каждом удобном случае переходить в контратаки и наносить контрудары. Я предлагал имеющимися под моим командованием силами нанести удар через Чилеков на Дарганов или Пимен-Черни.

Ответа на это письмо я не получил и даже не уверен, что оно дошло до Еременко.

Вскоре мне стало известно, что склад боеприпасов. находившийся на берегу Волги, взорван. Нам угрожал «патронный голод». Так и получилось. Раньше мы получали боеприпасов столько, сколько могли увезти, а теперь некоторые наши машины, посланные за снарядами, возвращались пустыми.

7 августа противник снова перешел в наступление на том же направлении. К полудню ему удалось вклиниться в нашу оборону километров на пять-шесть.

Исправлять положение мы решили опять контратакой. Задача формулировалась кратко: разгромить и отбросить противника за Аксай. Но контратаку решили провести не днем, когда авиация противника действовала особенно энергично, и не утром, как это мы сделали 6 августа, а за два часа до захода солнца, когда его авиации почти не останется светлого времени и когда его танки, отделенные от пехоты, будут еще за рекой.

На этот раз наши контратаки нацеливались уже не в лоб, а с флангов: Людников — с северо-запада на юго-восток из района балки Песчаной на отметку 78,9; Куропатенко — с северо-востока на юго-запад из района балки Лескина на отметку 79,9. Оба эти удара должны были сойтись в районе отметки 36.5.

И этот план, устно согласованный и отработанный с командирами дивизий Людниковым и Куропатенко, полностью удался. Противник снова был крепко побит и отброшен.

Мы захватили несколько десятков пленных.

На позициях, занятых на реке Аксай, мы вели бои около недели. Немецко-румынские войска переходили в наступление почти каждый день. Им удавалось вклиниться в наши боевые порядки, но мы незамедлительно переходили в контратаки и отбрасывали их обратно.

В этих боях у нас выработались особые приемы, особая тактика.

Обычно противник начинал наступление часов в десять-двенадцать дня. Часа два-три у него уходило на переправу через Аксай и на подход к нашей первой линии, которая, по существу, была усиленным боевым охранением.

Наступление пехоты противника поддерживалось огнем артиллерии и небольшим количеством авиации: две-три девятки.

Наше боевое охранение, ведя огневой бой под прикрытием и при поддержке своей артиллерии, медленно отходило к главной полосе обороны. В такой обстановке противник никак не мог выбрать момент для атаки, и на подход к главной позиции у него уходило также два-три часа. Для прорыва главной полосы обороны он вынужден был останавливаться, подтягивать свои силы, огневые средства, организовывать связь и управление. Таким образом, до наступления темноты захватчики не успевали прорвать нашу оборону, а ночью они драться не любили. Мы же переходили в контратаку или вечером, или на рассвете, когда авиация противника сидела на аэродромах. Наши части производили артиллерийский и минометный налет и наносили, короткий, но сильный контрудар в наиболее слабое место в боевых порядках противника и отбрасывали его на исходные позиции.

Так повторялось несколько раз.

12 августа по приказу штаба фронта в состав южной группы вошли 66-я морская стрелковая бригада и Сталинградский УР (укрепленный район).

Передача в мое распоряжение этих частей несколько уплотнила довольно редкие боевые порядки южной группы, особенно на правом фланге. Используя естественные препятствия — реку, овраги, балки, мы создали прочную оборону.

В это же время части 64-й армии, усиленные танковым корпусом Т. И. Танасчишина, вели упорные оборонительные бои с 4-й танковой армией противника, наступавшей с юга на район Плодовитое — Абганерово.

Если бы обстановка позволила собрать две-три стрелковых дивизии и две танковых бригады в районе Верхне-Кумский, Жутово, то этими силами можно было бы предпринять атаку вдоль реки Аксай на восток с выходом во фланг и на тылы 4-й танковой армии Гота. Это поставило бы танковую армию Гота в тяжелое положение.

17 августа мы получили приказ штаба фронта на отход на реку Мышкова. Штаб группы тут же разработал план отхода наших войск на новый рубеж.

Я был уверен, что войска южной группы сумеют оторваться от противника и отойдут на новый рубеж без потерь. Поэтому, отдав последние распоряжения на отход, я лег спать, чтобы рано утром выехать в войска, отходившие на новые позиции. В полночь ко мне прибыл заместитель командующего фронтом генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков. Он поднял меня с постели, когда наши войска уже начали отходить.

Ознакомившись с планом и организацией отхода войск южной группы, Ф. И. Голиков для уточнения указал мне по карте новый рубеж обороны и, узнав о том, что мы приняли необходимые меры на случай, если противник попытается преследовать отходящие войска, также прилег отдохнуть.

Ускорив темп, войска группы успешно совершили ночной отход и прибыли на новый оборонительный рубеж обороны без потерь.

Наш отход на новые оборонительные рубежи противник обнаружил с большим опозданием. Только вечером 18 августа над рекой Мышкова появились его разведывательные самолеты. Однако он не стремился атаковать наши части на новых позициях. Вероятно потому, что не видел в этом целесообразности. В это время основные события происходили на других направлениях: Вертячий, Сталинград на правом фланге 62-й армии и 4-й танковой, обороняющей плацдарм в малой излучине Дона, и на левом фланге 64-й армии в районе Плодовитое, Тундутово, Сталинград. В боях на этих направлениях участвовало значительно больше войск и техники, чем на реке Аксай. В это время 64-я армия под командованием генерала М. С. Шумилова стойкой и активной обороной в районе Плодовитое, Абганерово нанесла противнику ряд сильных контрударов и даже вынудила его на некоторое время приостановить наступление.

Обстановка в управлении 64-й армии была нормальная, боевая; мои взаимоотношения с М. С. Шумиловым всегда были товарищескими, хорошими, о чем приятно вспомнить.

Войска южной группы по указанию командующего фронтом снимались с правого фланга и для уплотнения наших боевых порядков выводились на главное направление удара 4-й танковой армии противника. Дивизия Людникова заняла оборону в районе разъезда 74-й километр; дивизия Куропатенко — в районе Васильевка — Абганерово.

3

На Сталинградском направлении к 8-10 августа 6-я армия Паулюса, потеснив войска 62-й армии и отразив контрудары 1-й танковой армии в большой излучине Дона, через Дон не переправилась, несмотря на то, что 4-я танковая армия Гота, наступая на Сталинград с юга, захватила Абганерово и подошла к станции Тингута.

Паулюс не рискнул сразу переправляться через Дон и наступать на Сталинград с запада, оставив в большой излучине Дона 6 стрелковых дивизий 62-й армии со средствами усиления в районе Суровикино, Володинский, Большая Осиновка и части 4-й танковой армии генерала Крюченкина в малой излучине Дона.

6 стрелковых дивизий 62-й армии были окружены 8-10 августа 11-м и 51-м армейскими, 14-м и 24-м танковыми корпусами. Командующий 62-й армией А. И. Лопатин предвидел это и просил разрешения отвести свои шесть дивизий на левый берег Дона. «К сожалению, штаб фронта и Ставка… не приняли своевременно решения по этому предложению». В результате этого окружения шесть дивизий 62-й армии понесли большие потери. Только незначительные силы без техники сумели ночами выйти из окружения и были направлены в глубокий тыл на формирование.

К 15 августа Паулюс сосредоточил главные силы против 4-й танковой армии генерала Крюченкина, находящейся в малой излучине Дона, и к 16 августа овладел ею, кроме плацдарма, удерживаемого частями 1-й гвардейской армии. Только после захвата малой излучины Дона 6-я армия начала форсировать Дон у Нижне-Акатов и Вертячий.

Рано утром 15 августа противник после мощной авиационной и артиллерийской подготовки перешел в наступление главными силами в центре обороны в направлении Оськин — Сиротинская и вдоль правого берега Дона на Трехостровская. Прорвав нашу оборону на обоих направлениях, противник к 12 часам вышел к поселку Родионов.

Командующий фронтом А. И. Еременко, оценив сложившуюся обстановку, решил ввести в бой свежие силы и 17 августа нанести контрудар с задачей уничтожить прорвавшегося противника и восстановить положение в малой излучине Дона, которое существовало до 13 августа. Для участия в контрударе на правом фланге 4-й танковой армии привлекались 321-я, 205-я, 343-я и 40-я гвардейская стрелковые дивизии. На левом фланге должны были нанести контрудар вновь прибывшие дивизии 1-й гвардейской армии 37-я и 39-я гвардейские, 18-я стрелковая дивизия и 22-й танковый корпус.

Переданная из резерва фронта в состав 62-й армии 98-я стрелковая дивизия, усиленная 193-й танковой бригадой и 5-м гвардейским минометным полком, должна была в ночь на 16 августа форсировать Дон у Вертячего и ударом на Родионов совместно с войсками 4-й танковой армии разгромить соединения правого фланга противника, наступающего по левому берегу Дона на Трехостровская.

Командующий 21-й армией получил задачу силами 63-й стрелковой дивизии форсировать Дон у Мало-Клетской и с утра 17-го наступать на Ореховский.

Такой план контрудара с четырех направлений казался заманчивым, но он явно не мог быть увязан по времени и пространству. За одни сутки сосредоточить такие силы, переправить их через Дон, увязать взаимодействие в согласованный контрудар было невозможно.

Противник, пользуясь достигнутым успехом 15 августа, 16-го с утра продолжал наступление. К исходу 16-го почти весь плацдарм (т. е. малая излучина Дона) находился в его руках. Наши части, объединенные 1-й гвардейской армией, занимали на правом берегу Дона небольшой плацдарм глубиной 10–12 километров на фронте Кременская, Шохин, Сиротинская. От Сиротинская на восток до Качалинской и далее на юг весь правый берег Дона находился в руках противника. В районе Ниж. Акатова он сумел захватить небольшой плацдарм на левом берегу.

С утра 17 августа главные силы 6-й армии Паулюса были направлены на форсирование реки Дон, на расширение захваченного плацдарма в районе Ниж. Акатов. С 17-го до 20 августа ему удалось с большими потерями прорвать оборонительные позиции войск 4-й танковой армии, отбросить 39-ю гвардейскую, 18-ю и 184-ю стрелковые дивизии и 22-ю мотострелковую бригаду на восток. Этот прорыв образовался в стыке 4-й танковой и 62-й армий. Все попытки войск 4-й танковой и 62-й армий сбросить противника с плацдарма успеха не имели.

Остановить врага не удалось, он вырвался на дороги, ведущие к Волге. Но мы сорвали сроки его наступления, замедлили его продвижение. С каждым днем возрастала стойкость наших бойцов и командиров.

Мы отступали. Но на каждом рубеже обороны противник встречал ожесточенное сопротивление, устилая русскую землю своими трупами. А мы, отступая, учились бить врага.

Я вправе говорить о 62-й и 64-й армиях. В этих армиях зарождался массовый героизм Сталинграда, они стали армиями подлинно массового героизма.

Именно в эти дни совершили подвиг шестнадцать гвардейцев 111-го гвардейского стрелкового полка во главе с коммунистом младшим лейтенантом В. Д. Кочетковым. Получив приказ занять позицию на одной из высот в районе Клетская, гвардейцы знали, что до подхода подкрепления им предстоит выдержать тяжелый бой, и дали друг другу слово не отступать ни на шаг.

Сначала горстку бойцов четыре раза безуспешно атаковал небольшой отряд пехоты, потом гитлеровцы бросили против них роту автоматчиков. Но и эта атака была отбита.

На рассвете следующего дня на смельчаков двинулись двенадцать фашистских танков. А у шестнадцати советских воинов не было даже ни одного противотанкового ружья. К тому же многие были ранены. Тяжелое ранение получил и командир.

Начался смертельный бой. Один из гвардейцев бросился со связкой гранат под гусеницы передней машины. Танк вспыхнул. И вот уже второй герой последовал примеру товарища, за ним третий, четвертый… На поле боя пылали четыре подорванных фашистских танка. Нервы гитлеровских танкистов не выдержали. Несколько машин повернули вспять. Но два стальных чудовища продолжали упорно двигаться вперед.

Из шестнадцати героев-гвардейцев в живых остались только четверо: Чирков, Степаненко, Шукматов и младший лейтенант Кочетков. Они могли укрыться в окопе, могли спастись в овраге. Но это значило отдать рубеж врагу, открыть ему путь к Волге. И, положив в укрытие своего умирающего командира, Чирков, Степаненко и Шукматов взяли связки гранат и с возгласом: «Нас не возьмешь!» — бросились под фашистские танки. Вражеские машины были уничтожены.

Когда к рубежу, обороняемому героями-гвардейцами, подошло подкрепление, все увидели на склоне высоты шесть остовов сгоревших немецких танков. Приняв бой с превосходящими силами врага, защитники высоты погибли, но не отступили ни на шаг. Один из шестнадцати гвардейцев, как выяснилось после войны, остался жив. Это П. А. Бурдин, который тяжело раненным попал в госпиталь, снова воевал и дошел до Берлина.

 

Сражение между Волгой и Доном

1

С 20-х чисел августа сражение на сталинградском направлении перекинулось к востоку, на перешеек между Волгой и Доном. Главные силы 6-й армии Паулюса и 4-й танковой армии Гота нацеливались на Сталинград. Теперь эти две армии и основные средства усиления были объединены единой целью — временем и пространством. В то же время силы наших двух фронтов Сталинградского и Юго-Восточного 23 августа были рассечены до самой Волги.

24 августа по просьбе Шумилова я выехал в район деревни Васильевка, где по донесению командира соединения шли жестокие бои с наступающим противником.

К северу от Васильевки и Капкинской, у отметки 110.4. я нашел наблюдательный пункт командира артиллерийского полка, который был придан дивизии Куропатенко. Сюда пробивались вражеские танки и пехота, но полк почему-то бездействовал.

— Почему не ведете огня по наступающему противнику? — спросил я командира. Тот немного смутился:

— Снаряды на исходе…

Так обычно отвечали командиры, когда собирались отходить.

— Приказываю немедленно зарядить орудия и открыть огонь!

— По какой группе?..

— По резервам противника.

С наблюдательного пункта хорошо было видно, как из района поселка Бирзовой выдвигаются большие группы вражеской пехоты.

Раздался один залп, другой и подходившие резервы противника начали разбегаться по балкам, а затем и оттуда побежали люди, устремились подводы и машины. Фашистам не понравился прицельный огонь.

Вскоре на наблюдательный пункт прибыл командир дивизии. Мы тут же организовали дополнительный огневой удар дивизионной артиллерии, и стрелковые полки перешли в контратаку. Завязался бой, который длился два часа, поселки Васильевка и Каплинская перешли в наши руки. Противник в беспорядке отступил на юг.

На следующий день я выехал на так называемый командный пункт дивизии Людникова, который находился в районе разъезда 74-й километр. Это была щель метра полтора шириной и метров шесть длиной. Она показалась настолько тесной, что, несмотря на приглашение Людникова, я не спешил в нее залезать.

Кругом рвались снаряды тяжелой артиллерии противника, но я не мог оторвать взгляда от поля боя: там началась контратака наших войск.

Главная сила контратаки — танковый батальон с пехотными подразделениями Людникова только что вступил в бой. Я видел, как под ударами наших войск немецкие танки и пехота попятились назад. Но минут через 20–30 налетели немецкие самолеты и начали пикировать. Наши танкисты и пехотинцы остановились и открыли огонь с места. Завязалась огневая дуэль между нашими и немецкими танками. И те и другие на сближение не шли. Так продолжалось несколько часов.

Положение на этом участке мне показалось прочным. Я проинформировал об этом Шумилова и выехал на участок 29-й дивизии в совхоз имени Юркина, что в десяти километрах севернее Абганерово.

Не доезжая до Абганерово, мы остановились около сгоревшего танка Т-34 и решили перекусить. Проголодались мы изрядно. Нам казалось, что не хватит имевшихся запасов. Но лишь только мы уселись на землю, открыли консервы и потянулись к хлебу, я прямо перед собой, буквально в метре от нашего походного «стола», увидел торчащую из травы истлевшую, почерневшую человеческую руку. Я указал на нее взглядом, и мгновенно у всех аппетит испарился. Встали и, оставив разложенную на газете еду, сели в машину…

На командном пункте 29-й дивизии я опять встретил заместителя командующего фронтом генерала Голикова, которому, по-видимому, не сиделось в штабе фронта. Здесь мы увидели, как авиация противника бомбит свою пехоту. Это случилось после короткой перестрелки, когда наши подразделения быстро отошли на новый рубеж, предоставив пехоте противника возможность также быстро продвинуться вперед. Тогда и появились самолеты противника. Налетая группами по 20–30 самолетов, авиация противника более получаса бомбила свои войска. Немецкие пехотинцы и танкисты разбегались от своих же бомб, выпуская десятки ракет белого цвета: «свои», «свои». Но пикировщики продолжали свое дело, пока не кончились бомбы.

Это был несложный, но умный и стремительный маневр: быстро отступив с тех позиций, на которые была нацелена немецкая авиация, наши стрелковые подразделения как бы заманили противника под удар его собственных пикировщиков.

Вечером я решил возвратиться на командный пункт армии, который размещался в балке, в десяти километрах восточное Зеты.

Направляясь к 74-му разъезду, мы увидели большую цепь красноармейцев. Перевалив железную дорогу, они отходили на север. Стрельбы не было слышно, и не видно было также, от кого отходит цепь и кто ее преследует. Мы втроем вышли из машины, остановили бойцов, вернули за насыпь железной дороги и заставили окопаться. Вскоре нашлись командиры взводов и рот дивизии Людникова, которым я и поручил держаться на занимаемой позиции. До командного пункта Людникова добраться мы не могли, потому что уже темнело, а в темноте можно было напороться на немцев.

Около железнодорожного переезда нам встретился работник политотдела армии (фамилии его не помню). Он сообщил, что Шумилов и весь штаб сидят на телефонах и разыскивают меня. Тут только я вспомнил, что уже около десяти часов не звонил в штаб армии.

Генерал М. С. Шумилов, его ближайшие помощники, члены Военного совета 3. Т. Сердюк, К. К. Абрамов, начальник штаба И. А. Ласкин относились ко мне внимательно. Мы как-то быстро нашли общий язык, работали дружно, слаженно, проявляя постоянную заботу друг о друге. (Такая дружная обстановка сохранилась до последних дней моего пребывания в этой армии.) И тут вдруг они потеряли меня.

Их тревога была, конечно, не напрасной. В ту пору бывали случаи, когда такие «блуждающие» генералы не возвращались совсем — погибали или попадали в плен.

Когда я вошел в землянку, Шумилов, увидев меня, громко закричал:

— Вот он, нашелся!

Он тут же позвонил начальнику штаба фронта и доложил ему о моем появлении.

Вскоре в землянку вошел член Военного совета. Меня упрекали и ругали, но на их лицах я видел нескрываемую радость. Долго не получая от меня известий, они, оказывается, дали указание Людникову и другим командирам частей разыскивать меня на поле боя, найти хотя бы разбитую машину. Но случилось так, что я вернулся жив-здоров и на своей машине.

2

Четыре корпуса из пяти, входившие в состав 6-й армии Паулюса, 23 августа устремились в наступление с плацдармов восточного берега Дона. По плану Паулюса 8-й армейский корпус должен был наступать через Котлубань, Кузьмичи и Ерзовку, обеспечивая всю операцию с севера; 14-й танковый корпус — через Бородкин, разъезд Конный на Рынок, Спартановку; 51-й армейский корпус — через Россошки, Гумрак непосредственно на город; 24-й танковый корпус — туда же из района Калача через Карповку. 17-й корпус оставался за Доном.

4-я танковая армия Гота продолжала наступление, нанося главный удар с юга через Тундутово.

6-я армия Паулюса и 4-я танковая армия Гота с 20-х чисел августа вступили в тесное оперативное и тактическое взаимодействие.

48-й танковый и 4-й армейские корпуса армии Гота, начав наступление 21 августа, вклинились в стыке 64-й и 57-й армий в направлении Тундутово на 15 километров. Создалась угроза прорыва армии Гота с юга к Сталинграду и к Волге.

Командующий Юго-Восточным и Сталинградским фронтами А. И. Еременко для усиления обороны против 4-й танковой армии Гота снял с фронта 62-й и 4-й танковой армии четыре истребительных противотанковых артиллерийских полка, четыре гвардейских минометных полка и 56-ю танковую бригаду перебросил на угрожаемый участок 57-й армии южнее Сталинграда. Эти части помогли остановить наступление армии Гота, но их переброска с Дона на юг ослабила оборону 62-й и 4-й танковой армий, в стыке которых 6-я армия Паулюса подготовилась к наступлению на Сталинград с запада.

Планируя выход к Волге севернее города, захватчики одновременно стремились глубоко охватить правый фланг 62-й армии. Они, по-видимому, старались самым пунктуальным образом выполнить план окружения 62-й и 64-й армий, смыкая клинья, идущие с запада и юга по самому берегу Волги.

Получив приказ Гитлера взять Сталинград к 25 августа, немецко-фашистские полчища, не считаясь ни с какими потерями, рвались к Волге. Наступил трагический день города, день 23 августа 1942 года, когда нескольким пехотным и одной танковой дивизиям противника ценой огромных потерь удалось прорвать оборону 62-й армии на участке Вертячий — Песковатка. В образовавшийся прорыв немецко-фашистское командование бросило несколько пехотных, две моторизованных и одну танковую дивизию 14-го танкового и 8-го армейского корпусов.

Передовые части врага, поддержанные ста танками, вышли севернее поселка Рынок к Волге.

Создалась чрезвычайно опасная ситуация. Малейшая наша растерянность, малейшее проявление паники были бы гибельны. Гитлеровцы учитывали это. Именно для того, чтобы вызвать панику, и, воспользовавшись ею, ворваться в город, днем 23 августа они бросили на Сталинград армаду бомбардировщиков. За день было совершено около двух тысяч бомбардировочных вылетов. Воздушные налеты врага еще ни разу за всю войну не достигали такой силы. Огромный город, протянувшийся на пятьдесят километров вдоль Волги, был объят пламенем. Горе и смерть вошли в тысячи семей. Наши части ПВО 23 августа сбили около 90 самолетов противника. До темноты бомбардировка не прекращалась.

Однако эта ужасающая бомбардировка не вызвала паники, не посеяла смятения в ряды защитников Сталинграда. На призыв Военного совета фронта и партийной организации города воины и горожане ответили достойно. Знаменитые заводы — Тракторный, «Баррикады», «Красный Октябрь», электростанция стали бастионами обороны. Рабочие ковали оружие и вместе с войсками отстаивали заводы. Седые ветераны царицынской обороны, сталевары и тракторостроители, волжские матросы и грузчики, железнодорожники и судостроители, служащие и домохозяйки, отцы и дети — все единодушно выступили на защиту родного города. Вскоре на помощь им подошли воинские части генерала Сараева, полковников Горохова, Андрюсенко, подполковника Болвинова.

Сражение принимало все более ожесточенный характер. Каждый шаг гитлеровцам приходилось завоевывать ценою огромных потерь. Чем ближе немецко-фашистские орды подходили к городу, тем напряженнее становились бои, тем бесстрашнее дрались советские воины. Если прибегнуть к сравнениям, то наша оборона в те дни напоминала пружину, которая, сжимаясь, увеличивает свою упругость.

Вот что пишет об этих боях первый адъютант армии Паулюса. «Советские войска сражались за каждую пядь земли. Почти неправдоподобным показалось нам донесение генерала танковых войск фон Виттерсгейма, командира 14-го танкового корпуса… Генерал сообщил, что соединения Красной Армии контратакуют, опираясь на поддержку всего населения Сталинграда, проявляющего исключительное мужество… Население взялось за оружие. На поле битвы лежат убитые рабочие в своей спецодежде, нередко сжимая в окоченевших руках винтовку или пистолет. Мертвецы в рабочей одежде застыли, склонившись над рулем разбитого танка. Ничего подобного мы никогда не видели…» (Подчеркнуто мною. — В. Ч.)

В эти же дни на фронте, в районе Малых Россошек, в сорока километрах западнее Сталинграда, отличились 33 воина 1379-го стрелкового полка 87-й стрелковой дивизии 62-й армии во главе с заместителем политрука комсомольцем Леонидом Ковалевым. Оказавшись в полном окружении, бойцы не отступили. 70 фашистских танков штурмовали позиции героев. У воинов кончился запас продовольствия. Стояла жара, а у людей не было ни капли воды. Но бойцы не дрогнули. В этом бою они сожгли 27 танков и уничтожили около 150 фашистов.

Встретив серьезное сопротивление на подступах к Сталинграду, гитлеровское командование стало наращивать силы. Сражение приобретало все больший размах.

Севернее города 23 августа гитлеровцы вышли к Волге, но расширить прорыв и захватить северную часть Сталинграда им не удалось. Поселки Рынок, Спартановка, Орловка, где была своевременно организована оборона, стали неприступной преградой. В боях на северной окраине города участвовали сотни трудящихся, бойцы зенитной артиллерии ПВО, которые стояли плечом к плечу с воинами 62-й армии. Здесь фашисты в город не прошли.

На юге, на участке 64-й армии фашистам также не удалось прорваться к Волге. Они были основательно побиты контратаками наших войск.

Наиболее слабая оборона была в это время в районе станции Котлубань и разъезда Конный — на правом фланге 62-й армии. Если бы от разъезда Конный захватчики повернули хотя бы две дивизии вдоль железной дороги на юг, то они могли бы легко выйти к станции Воропоново, в тыл 62-й и 64-й армиям, и отрезать их от города.

Но гитлеровские генералы, по-видимому, хотели одним выстрелом убить двух зайцев — захватить с ходу город и окружить все войска 62-й и 64-й армий. Они так увлеклись этим, что не заметили возрастающего упорства советских войск, растянутости своего фронта наступления и коммуникаций. Их расчет на создание паники и неуверенности, которые они надеялись вызвать варварской бомбардировкой, провалился. Население города выдержало этот жесточайший удар.

Фронт обороны 62-й и 64-й армий в конце августа проходил от поселка Латашинка через Рынок, Орловку, поселок Советский, Ляпичев и далее на юго-восток по рекам Ерик и Мышкова до Васильевки, затем через совхоз имени Юркина по железной дороге до станции Тундутово.

Войска 62-й и 64-й армий находились по существу в мешке, дно которого было на берегу Дона у поселка Ляпичев, а края на севере у Рынок на Волге и у станции Тундутово на юге. Чтобы и на юге от станции Тундутово пробиться к Волге у Красноармейска, 4-й танковой армии Гота нужно было пройти 15 километров по прямой.

В штабе Гитлера оценивали обстановку как благоприятную для быстрого захвата Сталинграда и его пригородов. Поэтому Гитлер потребовал от генералов Паулюса и Гота 25 августа захватить Сталинград. Войска 62-й и 64-й армий находились в труднейшем положении.

Выручить наши войска могли только решимость и упорство всех, начиная от бойцов до командующего фронтом. Мы знали решение Ставки Верховного Главнокомандования, лично Сталина, что за город будем сражаться всеми силами. Мы понимали, что судьба и результат кампании всего 1942 года решается здесь, на Волге.

Сталинград в 1942 году оказался, как Москва в 1941 году, таким объектом, в котором сошлись главные стратегические, политические, экономические и престижные цели и задачи всей войны. Накал боев на Волге дошел до такой степени, что осенью 1942 года весь мир замер. Все зависело от того, удержат ли советские войска Сталинград.

Несмотря на тяжелую обстановку, войска 62-й и 64-й армий не только оборонялись, но и наносили сильные контрудары по главным силам противника. Особенно было важно в последней декаде августа остановить южный клин противника, который двигался от Котельниково через станцию Тундутово к Волге. Его продвижение грозило окружением всех наших сил в районе Сталинграда.

Ставка Верховного Главнокомандования систематически усиливала войска Сталинградского и Юго-Восточного фронтов. С 1-го по 20 августа было направлено 15 стрелковых дивизий и 3 танковых корпуса, но прибытие их на фронт задерживалось из-за ограниченной пропускной способности железных дорог. Из общего числа стрелковых дивизий только 5 прибыли в район Качалинской к 20 августа, а танковые корпуса могли прибыть под Сталинград не ранее 23–24 августа. В связи с создавшейся напряженной обстановкой между Доном и Волгой, эти прибывающие соединения командующему фронта приходилось вводить в бой поспешно, часто без ориентировки на фронте и без подготовки к бою.

Прибывшая из резерва Ставки 315-я стрелковая дивизия 23 августа форсированным маршем направлялась в район Городище для занятия обороны на внутреннем обводе. Во второй половине дня эта дивизия была атакована на марше авиацией, а затем танками противника, прорвавшимися из района Вертячий.

35-я гвардейская стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор Глазков В. А., должна была занять оборону на среднем оборонительном обводе. Ее части только ночью 23-го могли выйти на рубеж обороны своими передовыми отрядами. Южнее станции Котлубань передовой отряд дивизии под командованием капитана А. А. Столярова принял бой с крупными силами танков и мотопехоты противника. Пять раз бросались фашисты в атаку на позицию этого передового отряда, но каждый раз с потерями откатывались назад. В разгар боя выбыл из строя капитан Столяров. В командование вступил капитан Рубен Руис Ибаррури, сын председателя ЦК Коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури. В этом бою он был смертельно ранен.

Капитану Рубену Руису Ибаррури было посмертно присвоено знание Героя Советского Союза. Его прах покоится в городе-герое Сталинграде. Каждый год, в день смерти Рубена Ибаррури, можно видеть, как седая высокая женщина возлагает цветы на могилу героя. Это мать героя — Долорес Ибаррури.

35-я гвардейская стрелковая дивизия, атакованная превосходящими силами противника, не успев занять оборонительный рубеж, вынуждена была отойти в район Самофаловки.

Для ликвидации прорвавшегося противника к Волге были созданы две ударные группы. Первая — под командованием заместителя командующего Сталинградским фронтом генерал-майора Коваленко К. А., в составе 4-го и 16-го танковых корпусов, 84-й, 24-й, 315-й стрелковых дивизий получила задачу с утра 25 августа нанести удар в направлении балки Сухая Мечетка. Вторая группа в составе 2-го и 23-го танковых корпусов под командованием начальника ВТ и MB Сталинградского фронта генерал-лейтенанта А. Д. Штевнева нацеливалась через Орловку в общем направлении на Ерзовку. Этим двум группам ставилась задача совместными действиями окружить и уничтожить вражескую группировку, прорвавшуюся к Волге в районе севернее Сталинграда.

Для восстановления фронта обороны по левому берегу Дона было приказано: левому флангу 4-й танковой армии силами 27-й гвардейской и 298-й стрелковой дивизий ударом с севера на Вертячий уничтожить противостоящего противника и выйти на левый берег Дона на участке Нижне-Гниловский, Вертячий; 62-й армии правым флангом с приданными 35-й гвардейской стрелковой дивизии и 169-й танковой бригады наступать на Песковатка и к исходу дня овладеть рубежом Вертячий, Песковатка, соединившись на левом берегу Дона с 4-й танковой армией.

Штаб Сталинградского фронта продолжал оставаться в Сталинграде. Для удобства управления в районе Мал. Ивановки 26 августа был организован ВПУ (вспомогательный пункт управления), на котором находились заместитель командующего фронтом генерал-майор Коваленко К. А. и начальник штаба фронта генерал-майор Никишов Д. Н.

Удары групп генералов Коваленко и Штевнева поставили 14-й танковый корпус противника в тяжелое положение. 26 августа ширина коридора прорыва в районе Котлубань сократилась до 4 километров. Паулюс был вынужден снабжать этот корпус по воздуху.

Противник к этому времени успел организовать сильную систему противопехотного и противотанкового огня. Его авиация в эти дни проявила особую активность, еще на марше методически бомбила и обстреливала наши войска, не давая возможности в течение светлого времени организованно подготовиться и вступить в бой.

Контрудары левофланговых сил 4-й танковой армии и правофланговых частей 62-й армии с целью выхода на левый берег Дона на участке Нижне-Гниловский, Вертячий, Песковатка также не имели успеха.

Резервы Ставки, предназначенные для фронта, начали прибывать только 23 августа на станции разгрузки Фролово, Лог на удалении около 100 километров от района боевых действий и к кризисному моменту боя подойти не успели.

Особо надо сказать о работе связи в эти дни.

Связь и на второй год войны была у нас слабым местом. Гитлеровцы во всех звеньях использовали рации. У нас превалировала проводная связь. Она постоянно выходила из строя. Приходилось рассылать офицеров, что крайне затрудняло руководство войсками, разбросанными на степных просторах. Решение штаба фронта провести в жизнь не доставало ни времени, ни средств. Запаздывала из-за плохой работы связи и точная информация с передовой.

Война моторов требовала значительной большей мобильности во всех звеньях управления войсками, чем мы располагали в то время.

Мы отходили под усиливающимся давлением противника. Приказы со словечком «немедленно» частенько приходили в часть, когда уже были оставлены поименованные в приказах населенные пункты, а иной раз, переставала существовать, как боевая единица и та часть, которой надлежало выполнить приказ.

В дни грозной опасности особенно напряженно работала городская партийная организация. Городской комитет обороны под руководством первого секретаря обкома КПСС тов. Чуянова А. С. превратился в боевой орган Военного совета фронта. В заводских районах формировались рабочие батальоны для защиты своих заводов. Эти батальоны, сформированные из рабочих Тракторного завода, «Красный Октябрь», «Баррикады» и других предприятий, стали грудью на защиту своего города.

Партийные организации города и области, армии под руководством Военного совета фронта и политического управления развернули широкую неутомимую работу среди масс, направленную на быстрейший разгром врага. Сотни коммунистов шли на фронт, на передовую линию борьбы. Наряду с этим была развернута беспощадная борьба с проявлением какой бы то ни было паники и трусости. Коммунисты были впереди, на самых ответственных участках боя.

Ниже я привожу документ, который имел большое значение в обороне города. Воззвание Городского комитета обороны, возглавляемого секретарем Сталинградского обкома товарищем Чуяновым А. С.

«Дорогие товарищи! Родные сталинградцы! Снова, как и 24 года назад, наш город переживает тяжелые дни. Кровавые гитлеровцы рвутся в солнечный Сталинград к великой русской реке Волге. Сталинградцы! Не отдадим родного города на поругание немцам. Встанем все как один на защиту любимого города, родного дома, родной семьи. Покроем все улицы непроходимыми баррикадами. Сделаем каждый дом, каждый квартал, каждую улицу неприступной крепостью. Выходите все на строительство баррикад. Баррикадируйте каждую улицу. В грозный 1918 год наши отцы отстояли Царицын. Отстоим и мы в 1942 году Краснознаменный Сталинград!

Все на строительство баррикад! Все, кто способен носить оружие, на защиту родного города, родного дома!»

В горящих кварталах героически действовали отряды МПВО, медико-санитарные подразделения, пожарные команды. Была произведена эвакуация женщин, незанятых на производстве, детей и стариков, а также раненых на левый берег Волги. Несмотря на большие потери от бомбежки, суда речного порта и Волжской военной флотилии проводили под огнем эвакуацию, переправляли с левого берега на правый войска и технику, а военная флотилия частью сил своим огнем наносила удары по противнику, прорвавшемуся к северной окраине города.

Партийные организаций области и города проводили большую организационно-политическую работу среди вновь прибывающих войск. Пользуясь каждой минутой и часом времени, совместно и по согласованию с армейскими партийными органами организовывали взаимодействие между рабочими отрядами с ротами и батальонами армейских частей. В эти дни осажденный Сталинград превратился в воюющий город-крепость. Под руководством партийных органов и организаций все было мобилизовано на отпор коварному врагу. Прибывающие из глубины страны войска видели в городе боевую сплоченность войск и жителей, что укрепляло их волю сражаться насмерть.

Наши контрудары не могли остановить разогнавшуюся гитлеровскую машину в большой излучине Дона, а также между Доном и Волгой. Но наступательные планы Гитлера срывались по срокам. Через дым пожаров июльских и августовских боев и сражений на гитлеровские войска уже надвигался мрак поражений.

С 21 августа по конец месяца, когда 62-я и 4-я танковая армии отражали наступление 6-й армии Паулюса на Сталинград с запада и севера (из района Акатовка, Орловка), войска 64-й и 57-й армий вели ожесточенные бои с главными силами 4-й танковой армии Гота. Армия Гота, прикрывшись на левом фланге дивизиями 6-го армейского корпуса румын, 48-м танковым и 4-м армейским корпусами, наносила главный удар вдоль железной дороги на Красноармейск. Атаки войск противника чередовались с контратаками войск 57-й и 64-й армий. Поле боя ограничивалось с запада железнодорожными станциями Тундутово, Абганерово, с востока — озерами Цаца и Сарпа. Со стороны противника в этом районе действовало около 250 танков. 24 августа 14-й и 24-й танковым и 29-й моторизованной немецким дивизиям удалось прорваться с юга к поселку Солянка, но дальше продвинуться они не смогли. Героическая оборона и контратаки 422-й, 244-й и 15-й гвардейской стрелковых дивизий остановили наступление армии Гота. Несомненно, переброшенные 21–22 августа в этот район истребительно-противотанковые, артиллерийские полки и гвардейские минометы с Дона сыграли положительную роль.

В этих боях особенно отличились артиллерийские подразделения, которые в общем итоге подбили и сожгли около 60 танков противника.

На позиции огневого взвода 43-го гвардейского артиллерийского полка 15-й гвардейской дивизии после мощной авиационной подготовки наступало около 20 танков с десантом автоматчиков. Командир взвода старший сержант М. П. Хвастанцев, подпустив танки на прямой выстрел, открыл огонь и с первых же выстрелов подбил две машины. Остальные танки, отстреливаясь, повернули обратно. Вскоре на этот артиллерийский взвод налетела авиация, танки, ведя огонь на ходу, снова пошли в атаку. Многие бойцы-артиллеристы были ранены. Хвастанцев приказал им отходить в тыл, а сам с пятью бойцами продолжал вести огонь из одного уцелевшего орудия. Несколькими выстрелами Хвастанцев подбил еще один танк. Вскоре кончились боеприпасы. Вражеские танки с двух сторон стали охватывать огневые позиции взвода. Орудийные расчеты были все перебиты. Тогда М. П. Хвастанцев, взяв противотанковое ружье, в упор расстрелял еще один танк. Остальные продолжали двигаться на приорудийные окопы. Схватив гранату, Хвастанцев, выпрыгнув из окопа, метнул ее в головной танк, но безрезультатно. Он успел снова вскочить в окоп, который начал утюжить танк. Когда же немецкая машина стала отходить, Хвастанцев поднялся из окопа и метнул в нее гранату; он не видел, куда попала его последняя граната, он был сражен автоматным огнем немецких пехотинцев.

Подвиг М. П. Хвастанцева был отмечен Советским правительством. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Это один из героических подвигов наших артиллеристов, но таких подвигов было десятки и сотни.

Около недели 4-я танковая армия Гота вела безрезультатные бои, она понесла большие потери в людях и боевой технике и была вынуждена отказаться от дальнейшего наступления на Красноармейск и через него к Волге. Клещи, подготовленные гитлеровским командованием, должны были достигнуть Волги, а затем сжиматься по правому берегу Волги с севера на юг через Рынок, Спартановку, Сталинградский тракторный и с юга на север через Красноармейск, Бекетовка. Героическая оборона войск 62-й, 64-й и 57-й армий совместно с трудящимися Сталинграда сорвала этот замысел.

Гитлеровское командование 27 и 28 августа скрытно произвело перегруппировку войск с правого фланга на левый, вернее, в центр, в район Абганерово — Капкинский. Туда были переброшены 14-я, 24-я танковые, 29-я моторизированная дивизии, а также 6-я и 20-я пехотные дивизии румын, нацелив их удар через поселки Зеты, Нариман на соединение с 6-й армией Паулюса. Создавалась реальная угроза окружения частей 62-й армии и двух дивизий 64-й армии.

Маневр был, однако, вовремя обнаружен нашей разведкой, и командующий фронтом дал приказ войскам 62-й и 64-й армий отойти на новый оборонительный рубеж: Рынок — Орловка — совхоз «Новая надежда» — Большая и Малая Россошка восточный берег реки Россошка — восточный берег реки Червленой — Новый Рогачик — Ивановка.

В ночь на 30 августа я с армейским инженером 64-й армии полковником Ю. В. Бордзиловским выехал на рекогносцировку рубежа по реке Червленой. Нам пришлось заночевать в деревне Песчанка у начальника тыла армии генерала Александрова. Рано утром мы приступили к рекогносцировке,

Утром 30 августа во время рекогносцировки в районе Нового Рогачика мы видели отходившие части 62-й армии, а в районе Карповки уже шел бой. Части 64-й армии находились в тридцати — пятидесяти километрах от этой позиции, и я был очень обеспокоен, сумеют ли они своевременно отойти на новый рубеж, сумеют ли незаметно оторваться от противника, как это было сделано южной группой 17 августа.

В середине дня мы встретились с генералом Ф. И. Голиковым, который по заданию командующего фронтом также производил рекогносцировку этого же рубежа. Филипп Иванович обрадовался, что нашел, кому передать этот участок, а я был рад, что он тут же придал мне из своего резерва один полк противотанковой артиллерии, которым я мог кое-где прикрыть броды через реку Червленую.

Вечером 30 августа эту позицию обнаружила немецкая авиация, сбросив несколько бомб на батареи противотанкового артиллерийского полка.

О своей рекогносцировке и об обстановке на новом рубеже, а также о соседней 62-й армии я проинформировал Шумилова. Всю ночь и до полудня 31 августа мы не смыкали глаз, ожидая появления отходящих на новый рубеж частей. Утром 31 августа нам уже стало ясно, что нашим частям не удалось незаметно оторваться от противника.

Отход частей 64-й армии совпал с началом нового наступления танковых дивизий 4-й танковой армии противника. Его танки и авиация непрерывно атаковали отходившие части. Переправившись через реку Червленую, полки 64-й армии тут же стали развертываться и занимать позиции для боя. Командный пункт армии разместился в балке Караватка, штаб армии — в совхозе «Горная поляна». Фланги 62-й и 64-й армий соединились у поселка Новый Рогачик. На левом фланге 64-я армия соединилась с 57-й армией Толбухина. Атаковать здесь нашу новую позицию с ходу противник не решился.

1 сентября правый фланг 6-й армии Паулюса соединился с левым флангом 4-й танковой армии Гота на реке Червленая в районе Старый Рогачик. К этому времени главные силы 62-й и 64-й армий уже были отведены на восток и занимали оборону по рекам Россошка и Червленая. Противнику удалось замкнуть клещи не по берегу Волги с захватом всего Сталинграда, а западнее его. Но в замкнутых клещах наших войск уже не было.

С этого времени главные силы 6-й армии Паулюса и 4-й танковой армии Гота были нацелены в основном на центральную часть города, вдоль железных дорог: Калач — Сталинград и Сталинград — Котельниково.

1 сентября немцы, по-видимому, подтягивали свои силы и занимали исходные позиции для дальнейшего наступления, а 2 сентября они подвергли сильной бомбардировке наши тылы, огневые позиции артиллерии и узлы связи. Наш запасный узел связи в балке Ягодной был выведен из строя. Гитлеровцы, очевидно, знали о расположении наших узлов связи и даже командных пунктов.

С утра 3 сентября после яростной бомбежки и артиллерийской подготовки немцы повели наступление по всему фронту. К 12 часам дня на левом фланге армии им удалось переправиться через реку Червленую. Командующий фронтом потребовал от нас немедленно восстановить положение. Генералу Шумилову было приказано выехать на высоту 128,2 и лично руководить контратакой.

Я и член Военного совета Абрамов со средствами связи и управления остались на командном пункте в балке Караватка, около хутора Попова. В середине дня к нам прибыл генерал Голиков. Ознакомившись с обстановкой и устно передав некоторые указания Военного совета фронта, он отправился дальше вдоль фронта. А через полчаса здесь началась бомбежка. Авиаразведка, по-видимому, обнаружила наш командный пункт. Уйти куда-либо в другое место мы не имели права: здесь связь, отсюда шло управление войсками, да и перемещаться по открытой степи под бомбежкой было невозможно.

Поэтому надо было сидеть и работать в блиндажах, перекрытых сверху не более как на четверть метра жердями и землей.

Мой рабочий столик с телефонами стоял напротив стола члена Военного совета Абрамова. Шесть квадратных метров площади с земляными стенками под низким перекрытием. Было жарко, душно и пыльно. Земля сыпалась через неплотно уложенные жерди и доски.

Просидев так несколько часов под бомбежкой, мы привыкли к ней и не обращали внимания на гул моторов и разрывы бомб.

Вдруг наш блиндаж будто подбросило кверху. Раздался оглушительный взрыв. Я не помню, как мы с Абрамовым очутились на земле, а столы и табуретки оказались перевернутыми. Над нами было небо, затянутое пылью; летели комья земли и камни, кругом раздавались крики и стоны.

Когда пыль несколько рассеялась, мы увидели в шести-восьми метрах от нашего блиндажа огромную воронку диаметром метров 12–15. Вокруг лежало несколько изуродованных трупов, валялись перевернутые автомашины, выведенная из строя радиостанция; проводная связь тоже оказалась нарушенной.

Промежуточный узел связи армии находился в районе поселка Ягодный, километрах в двух южнее основного командного пункта, который к этому времени был восстановлен. Я решил оттуда держать связь с войсками.

Вызвав свою машину с адъютантом Климовым и шофером Калимулиным, я направился в путь. Но едва мы выбрались из балки, как авиация противника начала снова бомбить наш командный пункт. Бомбили мелкими бомбами. Было видно, как Ю-88 на бреющем полете высыпали по десять-двенадцать бомб над балкой, а затем начинали гоняться за отдельными машинами. Один «юнкерс» устремился за нашей машиной. Тут нас спасли, скажу без прикрас, выдержка и расчет.

Не отрывая глаз от «юнкерса», я крикнул Каюму:

— Держи прямо и никуда не сворачивай!..

Увидев первую оторвавшуюся от самолета бомбу, я приказал повернуть резко направо. Машина на полном ходу круто развернулась градусов на девяносто. И пока бомбы долетели до земли, мы в это время отскочили в сторону метров на сто.

«Юнкере» сбросил около двенадцати бомб, но никто из нас не был ранен. Лишь на машине был пробит бачок аккумулятора, электролит вылился, и мотор не заводился. Все это происходило метрах в 300–500 от нашего командного пункта.

Пока Каюм возился с мотором, я поднялся на бугорок и увидел, как из хутора Цыбенко выдвигаются немецкие танки. Впереди десяток, затем другой, а в общем, около ста танков выходило из долины реки Червленой. Они выстраивались в колонну вдоль дороги, головой на север, в направлении к разъезду Басаргино.

И тут выяснилось, что когда авиация обрушила удар на войска и командный пункт армии, танки противника сумели преодолеть нашу оборону в районе Варваровка — Цыбенко. Сейчас эти танки находились в двух километрах от нашего командного пункта. Вскоре наша артиллерия открыла по ним огонь, и я решил не ехать на промежуточный узел связи. Вернувшись пешком к разбитому командному пункту, я снова встретился с генералом Голиковым, который, по-видимому, заехал узнать, что осталось от командного пункта.

Связь со штабом армии была уже восстановлена, и нам стало известно, что фашистские войска прорвали оборону 64-й армии не только возле поселка Цыбенко, но и около поселка Нариман.

Не лучше было на участке обороны 62-й армии. Там противник, прорвав оборону на реке Россошка, вышел на линию разъезда Басаргино.

До наступления темноты я оставался на командном пункте, и лишь ночью Шумилов отозвал нас всех на новый командный пункт в пяти километрах западнее Бекетовки, в лесу.

Войска 62-й и 64-й армий с тяжелыми боями отходили на последние позиции, к Сталинграду.

Нескончаемые людские потоки тянулись по дорогам. Колхозники, рабочие совхозов уходили целыми семьями. Они торопились к переправам через Волгу, угоняли с собой скот, увозили хозяйственный инвентарь — все ценное, чтобы ничего не досталось врагу.

Приведу несколько строк из воспоминаний директора животноводческого совхоза имени XIII лет РККА Дмитрия Ивановича Соловьева. Колонна его совхоза, эвакуировавшегося из-под Харькова, временно остановилась возле станции Прудбой на полевом стане Мариновского колхоза, что в 57 километрах западнее Волги.

«Чтобы быть в курсе событий на фронте, — пишет Соловьёв, — мы держали, связь с воинскими частями, спрашивали их, не угрожает ли нам опасность попасть в руки к фашистам со всем нашим совхозным добром.

Штаб танковой части, с которой мы поддерживали связь, ушел куда-то. Самолеты фашистов сбрасывали на нашу колонну бомбы и листовки, на бреющем полете обстреливали людей…

В ночь на 28 августа совхозная колонна выступила из Прудбоя. На дороге не было ни души, и нельзя было узнать обстановку.

За станцией Прудбой встретили командира саперной роты Карпенко, который после ухода наших частей минировал дороги и мосты. От него я узнал, что свободный путь остался только на Рогачинский совхоз. Но летняя ночь короткая, и до рассвета колонна продвинулась только на пятнадцать километров. Днем прятались в копнах скошенного хлеба, в ярах и в стогах сена. Фашистские самолеты не давали нам покоя, обстреливая из пулеметов колонну. Первой жертвой пал ездовой Осип Сериков, который отстреливался из найденной в поле винтовки.

Вечером я отправился на машине полевыми дорогами разведать путь на разъезд Басаргино, где, по словам встречных крестьян, немцев еще не было. Действительно, разъезд еще не был занят противником.

…Утром 31 августа сделали привал уже за разъездом Басаргино в балке. Днем от обстрела фашистских самолетов у нас погибла одна женщина и двое детей.

Вечером колонна двинулась по направлению станции Воропоново. Ночью встретил на дороге легковую автомашину, в которой ехали командиры. Они сказали нам, что если мы поспешим, то успеем проскочить к городу.

На рассвете 1 сентября колонна остановилась в лесу на окраине города. Обошлось без жертв. Все радовались, что избавились от такой большой опасности.

Я пешком пошел в разведку. Город горел. Улицы были забаррикадированы упавшими столбами, проводами, стенами. Городской сад, где собирались на митинг отправляющиеся на фронт коммунисты города, весь был изрыт воронками. Там не оставалось ни одного неопаленного дерева.

В землянке, возле устья реки Царица, я встретил харьковчанина Демченко, который обещал помочь в переправе через Волгу. Пришлось самим расчищать дороги в городе, чтобы проехать автомашинам, тракторам и обозу. На это ушло около суток.

Возле центральной переправы колонна простояла трое суток, пока появилась возможность переправиться через Волгу. Шли беспрерывно бомбежки. Люди, почти не выходя, сидели в подвалах.

6 сентября колонна остановилась возле Средне-Ахтубинского моста, где были обнаружены раненые работники совхоза, отправившиеся сопровождать стадо нашего скота. Оказалось, эшелон, в который был погружен скот, на разъезде Средняя Ахтуба, фашисты разбомбили. Спасая совхозное стадо, 14 наших рабочих погибли, а 8 получили ранения».

Это письмо освещает обстановку и характеризует настроение советских людей, которые, не щадя собственной жизни, старались по мере сил помочь своему государству в борьбе с врагом.

Как дороги были последние километры и метры оставляемой земли!

Но советские воины в эти горестные дни отступления не пали духом, продолжали бороться.

3

5 сентября противник захватил станцию Воропоново и, подтягивая резервы, пытался развивать безостановочное наступление через станцию Садовая. Опасность удара противника в этом направлении усугублялась тем, что здесь проходил стык 62-й и 64-й армий. Я с группой офицеров штаба армии на трех автомашинах выехал в поселок Песчанка, в двух километрах от станции Воропоново. Перед нами стояла задача укрепить этот участок.

С северо-западной окраины поселка Песчанка была хорошо видна станция Воропоново, где стояли зенитные орудия противника, его пехота и танки. Появилась семерка самолетов Ильюшина. Мы наблюдали, как они реактивными бомбами штурмовали зенитные батареи и скопления танков.

Засмотревшись на этот бой, мы не заметили подхода с юга нескольких фашистских самолетов Ю-88, которые, обнаружив наши машины, пошли в атаку.

На наше счастье, рядом оказался хороший блиндаж, в котором два-три дня назад размещался начальник тыла 64-й армии генерал Александров. Не долго думая, мы все скрылись в этом блиндаже, и, нужно признаться, вовремя. Трудно сказать, сколько самолетов бомбило западную окраину поселка, но нам казалось, что все бомбы разрываются возле нашего блиндажа. Бомбежка продолжалась минут десять.

Когда пыль рассеялась, мы увидели, что половина нашего блиндажа раскрыта. Было удивительно, как никто из нашей группы не пострадал ни от бомб, ни от обломков деревянного перекрытия.

Выйдя из блиндажа, мы увидели немецкие танки, атаковавшие наши позиции в Верхней Ельшанке со стороны Воропоново. В атаку шло около двадцати пяти танков и за ними пехота. Их встретили огнем наши танки, которые были хорошо замаскированы и укрыты в поселке Верхняя Ельшанка, и пехотные подразделения, находящиеся впереди танков.

После первых залпов семь фашистских танков загорелись, а остальные круто развернулись и полным ходом отошли на исходную позицию.

Я хочу предоставить слово участнику этого боя, ныне майору запаса Кириченко М. М. В Сталинграде он командовал взводом в 101-м гвардейском стрелковом полку 35-й гвардейской стрелковой дивизии.

«После упорных боев у станции Котлубань и села Малые Россошки наш 101-й гвардейский стрелковый полк 35-й гвардейской стрелковой дивизии получил приказ отойти к Сталинграду. Всю ночь подразделения полка с боями отходили, пробиваясь через боевые порядки противника, который мелкими группами вышел в тыл нашим частям.

Выйдя к утру 5 сентября на окраину Сталинграда, полк получил приказ срочно выдвинуться в район станции Воропоново и задержать там прорвавшиеся танки противника. Первая рота, находясь в головной походной заставе, первой вышла на указанный рубеж и начала окапываться.

В районе обороны роты до нашего прихода находилась артиллерийская бригада, имевшая на вооружении 76-мм пушки, которая вскоре снялась с позиции и отошла в глубину обороны. Вскоре и наша рота получила приказ отойти за линию железной дороги, где заняли оборону остальные подразделения полка. По указанию командира роты я своим взводом занял позицию в освободившихся траншеях ушедшей артиллерийской батареи. Позади нас, на западной окраине Верхней Ельшанки и в садах южнее, стояли наши танки, хорошо укрытые от глаз противника.

В это время перед фронтом обороны роты появилось около 25–30 танков противника, которые, сосредоточившись в балке в 700–800 метрах от нас, начали готовиться к атаке.

Мы только что успели занять места для обороны, как танки противника, под прикрытием артиллерийского огня, пошли в атаку. Подпустив их метров на 200–300, я подал команду: «Огонь!» Одновременно наши танки также открыли огонь из-за своих укрытий. С первых же выстрелов пять танков были подбиты, из них два задымили. Наш огонь и подбитые танки внесли замешательство в рядах противника. Он не ожидал такого внезапного огня.

Потеряв пять танков и несколько десятков автоматчиков из танкового десанта, противник вынужден был отойти на исходные позиции. Наступило кратковременное затишье. Через некоторое время противник вновь предпринял танковую атаку, теперь уже под прикрытием авиации и артиллерии. Сначала появились «музыканты» (самолеты с включенными сиренами), которые девятками пикировали на наши позиции и на окраину поселка Верхняя Ельшанка. Позиции нашей пехоты особенно были подвержены удару авиации.

Эта атака противника также была отбита, но и мы понесли большие потери. От нашей роты осталось несколько человек. Около наших окопов горели четыре танка, вновь подбитые нами и танкистами. В моем взводе вместе со мной осталось 7 человек. Мы израсходовали все противотанковые средства, отбиваться от танков было нечем. Я решил отойти на западную окраину Верхней Ельшанки. Кто вышел из боя, я не знал, так как противник усилил огонь, и я был контужен и засыпан землей. Очнулся я уже в медсанбате».

Хотя и с большими потерями с нашей стороны, особенно в стрелковых подразделениях, но все атаки противника были отбиты. В этом бою особенно отличились наши танкисты, которые своим метким огнем подбили и сожгли около 15 танков противника.

Отправившись к танкистам, я неожиданно встретил там командира части полковника Лебедева, с которым еще в 1937 году мы вместе служили в Киселевичах. Я тогда командовал механизированной бригадой, а Лебедев батальоном.

Наша встреча была короткой и последней. Лебедев погиб на самых ближних подступах к городу, не отходя от своих танков.

Проезжая обратно в штаб через совхоз «Горная поляна», мы наблюдали, как несколько «юнкерсов», став в боевой круг, пикировали на рощу, по-видимому, заметив в ней скопление войск и обозов. Несколько наших зенитных крупнокалиберных пулеметов вели огонь по вражеским самолетам. В огороде около дороги стояла грузовая машина с пулеметной установкой. Один Ю-88, отделившись от общего круга, пошел в атаку на эту машину. Пулеметчики — их было двое — не дрогнули и открыли по нему огонь. Трассирующие пули прошили корпус стервятника. Он пытался выйти из пике, но так и не вышел. Не далее ста метров от пулеметчиков фашистский самолет врезался в землю.

4

Прорвав фронт обороны наших войск на ближнем обводе и вынудив нас отойти на внутренний (городской) обвод, враг бросил основные силы в стык 62-й и 64-й армий, вдоль железной дороги от станции Карповка до Садовой. Он стремился во что бы то ни стало овладеть городом с ходу.

Перед фронтом 62-й армии и правым флангом 64-й армии действовала неприятельская группировка из десяти-двенадцати пехотных, трех танковых и трех моторизованных дивизий. В составе этой группировки насчитывалось до 600 танков. С воздуха ее поддерживали свыше 1000 самолетов 4-го воздушного флота.

Общее число самолето-вылетов на этом участке боев доходило до 1000 в день, не считая налетов на город.

Противник имел многократное превосходство над войсками Юго-Восточного фронта, обороняющими Сталинград, которые к этому времени состояли уже из соединений, в значительной мере ослабленных. В некоторых дивизиях 62-й и 64-й армий оставалось по 500-1000 человек. В десяти танковых бригадах, действовавших в полосах 62-й и 64-й армий, имелось всего лишь 146 танков. Превосходство противника в полосе 62-й армии было еще больше, о чем говорит приводимая ниже таблица.

Соотношение сил 62-й армии и противника

62-я армия Войска противника Соотношение

Люди 45000 80000 1:1,8

Орудия калибра 76-мм и крупнее 85 630 1:7,5

Орудия ПТО 260 490 1:1,9

Минометы калибра 82-мм и крупнее 150 760 1:5

Танки 108 390 1:3,6

Учитывая тяжелую обстановку под Сталинградом, Ставка своей директивой от 3 сентября потребовала от своего представителя генерала армии Г. К. Жукова решительных действий. Ставка указывала: «Положение под Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трех верстах от города. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленной помощи. Потребуйте от командующих войсками, стоящими к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику… Промедление теперь равносильно преступлению».

К этому времени севернее города сосредоточивались три армии Сталинградского фронта: 24-я армия под командованием генерал-майора Д. Т. Козлова в составе пяти стрелковых дивизий и одной танковой бригады;

66-я армия под командованием генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского в составе шести стрелковых дивизий и четырех танковых бригад. Кроме того. заканчивалось укомплектование и сосредоточение 1-й гвардейской армии К. С. Москаленко в составе восьми стрелковых дивизий и на подходе к фронту находились три танковых корпуса (4-й, 7-й и 16-й).

В состав Сталинградского фронта была включена 16-я воздушная армия, в которой имелось около 100 самолетов. Указанием Ставки эта воздушная армия использовалась для поддержки войск, контратакующих противника с севера и северо-запада.

Во исполнение задачи, поставленной Ставкой, командующий Сталинградским фронтом решил, кроме вышеупомянутых сил трех армий (24-й, 66-й и 1-й гвардейской) привлечь для контрудара левофланговые силы 4-й танковой армии. 8-й и 16-й воздушным армиям было приказано прикрыть группировки войск фронта при сосредоточении и ударами по живой силе и боевой технике врага обеспечить наступление войск.

Цель контрудара — разгром сил противника между Доном и Волгой и выход наших войск на левый берег Дона и на реку Донская Царица.

Мы знали, что севернее Сталинграда, между Волгой и Доном, сосредоточиваются крупные силы для контрудара, который должен прорвать образовавшийся коридор от Вертячий, Волга, отбросить немцев от города и соединиться с войсками 62-й армии.

Вместе с тем должен сказать, что с выходом немецких войск с рубежа рек Россошка и Червленая к внутреннему обводу, темп продвижения противника снизился. Он на ходу приступил к пополнению и перегруппировке своих сил, готовя войска к штурму города.

Мы, оборонявшие город, полагали, что Ставка Верховного Главнокомандования и командование фронта выберут момент для удара по флангу немецкой группировки, когда армия Паулюса увязнет в городских боях.

Теперь мы все знаем, что происходило на севере от Сталинграда.

Наступление 1-й гвардейской армии под командованием К. С. Москаленко сначала было назначено на 2 сентября. Но она к этому сроку не успела выйти на исходные рубежи.

Представителем Ставки на Сталинградском фронте в это время был Г. К. Жуков, облеченный всей полнотой власти, как заместитель Верховного Главнокомандующего. Ставка непрерывно требовала от него ввода в бой трех армий.

В своих воспоминаниях Г. К. Жуков приводит такой телефонный разговор с Верховным, в ответ на его просьбу отсрочить контрудар на срок, необходимый для полного сосредоточения всех войск и средств их усиления. Товарищ Сталин говорил:

«— Думаете, что противник будет ждать, пока вы раскачаетесь?.. Еременко утверждает, что противник может взять Сталинград при первом же нажиме, если вы не ударите с севера»,

Далее Г. К. Жуков пишет:

«Я ответил, что не разделяю эту точку зрения и прошу разрешения начать наступление 5-го, как было ранее намечено. Что касается авиации, то я сейчас же дам приказ бомбить противника всеми силами».

Я далек был в то время от такого рода переговоров с Верховным и от действий высоких штабов. Но я полностью подтверждаю правоту Г. К. Жукова. Противник был остановлен на внутреннем обводе, темп его наступления был медленный и нерешительный. Прорваться к городу и взять город — это вещи разные. В пригородах наши войска сражались упорно, и в уличных боях враг не мог не увязнуть.

Но Ставка торопила.

3 сентября перешла в наступление 1-я гвардейская армия. Но наступление она начала без достаточной артиллерийской и авиационной подготовки и поддержки, не успев подтянуть к исходным позициям всех своих сил. Наступление захлебнулось в первые же минуты под ответным огневым и авиационным ударом противника.

На внутреннем обводе в это время противник вел перегруппировку сил и наступления на город еще не начинал. Не произошло у нас изменений и до 5 сентября.

5 сентября Г. К. Жуков, выполняя приказ Ставки, начал наступление тремя армиями — 1-й гвардейской, 24-й и 66-й.

Но опять же наступление было не подготовлено. Г. К. Жуков пишет, что плотность артиллерийского огня была незначительной, она не обеспечивала подавления огневых систем огня противника, ожидаемых результатов не дала. Наши войска были остановлены.

Тяжелые бои к северу от города продолжались до 15 сентября. Войска вводились в бой прямо с пятидесятикилометрового марша. Но продвинуться или сбить противника с позиций и прорваться на юг, к городу не смогли.

12 сентября заместитель Верховного Главнокомандующего Г. К. Жуков и представитель Государственного комитета обороны Г. М. Маленков послали следующий документ в Ставку.

«Москва, тов. Сталину.

Начатое наступление 1-й, 24-й и 66-й армий мы не прекращаем и проводим его настойчиво. В проводимом наступлении, как об этом мы Вам доносили, участвуют все наличные силы и средства.

Соединение со сталинградцами не удалось осуществить потому, что мы оказались слабее противника в артиллерийском и авиационном отношении. Наша 1-я гв. армия, начавшая наступление первой, не имела ни одного артиллерийского полка усиления, ни одного полка ПТО и ПВО.

Обстановка под Сталинградом заставила нас ввести в дело 24-ю и 66-ю армии 5.9, не ожидая их полного сосредоточения и подхода артиллерии усиления. Стрелковые дивизии вступили в бой прямо с пятидесятикилометрового марша.

Такое вступление в бой армий по частям и без средств усиления не дало нам возможности прорвать оборону противника и соединиться со сталинградцами, но зато наш быстрый удар заставил противника повернуть от Сталинграда его главные силы против нашей группировки, чем облегчилось положение защитников города, который без этого удара был бы взят противником. Никаких других и не известных Ставке задач мы перед собой не ставили».

Думаю, что в те дни ни Г. К. Жуков, ни Г. М. Маленков не могли правильно оценить из-за отсутствия полных данных значимость переброшенных Паулюсом войск против нашего наступления с севера. Поэтому в документе могло появиться утверждение, что от Сталинграда переброшены «главные силы». Теперь нам доподлинно известно и из наших источников и из немецких данных, что Паулюс перебросил всего лишь две дивизии с северо-западных подступов к городу. Против Сталинграда оставались задействованными двенадцать дивизий противника, которые готовились для атаки города.

В книге «Великая победа на Волге» под редакцией Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского так оцениваются эти события.

«Основной причиной неуспеха советских войск, несмотря на их превосходство в силах и средствах к началу наступательных действий, являлось то, что группировка сил левого крыла Сталинградского фронта не отвечала сложившейся обстановке и не имела ярко выраженного направления главного удара для решения важной задачи — соединения с 62-й армией. Армии наступали в полосах шириной до 12 километров, в растянутых боевых порядках, в строго намеченных границах армейских полос. Соединения армий не успели должным образом сориентироваться на открытой местности и организовать взаимодействие и управление. Группировка противника и система его обороны перед началом наступления и в ходе его вскрыты не были. В результате артиллерия и реактивные установки, не имея полных данных, оказались вынужденными во время артиллерийской подготовки атаки подавлять второстепенные цели, оставляя основные объекты без воздействия. Исходное положение пехоты для атаки находилось на большом удалении от переднего края противника».

Безусловно, это наиболее объективная оценка действий нашего командования на левом фланге сталинградской группировки противника.

5

Противник, отбивая контрудар войск Сталинградского фронта с севера, одновременно главный удар наносил с запада непосредственно на город. Его удары наносились в трех направлениях: силами 51-го армейского корпуса на Гумрак, Городище; второй, наиболее сильный удар силами 48-го танкового корпуса, в направлении — Карповка, Воропоново, Купоросное, в стык 62-й и 64-й армий; третий — 4-й армейский корпус наносил удар на Бекетовку, с целью выйти к Волге.

Войска 62-й и 64-й армий в течение 10 суток отбивали атаки противника, с тяжелыми боями медленно отходили на внутренний оборонительный обвод, доходило до рукопашных схваток. Некоторые подразделения погибали полностью, но не сдавали врагу обороняемых участков.

Командование фронтом, опасаясь прорыва противника к Волге и ее форсирования, приняло меры к обороне левого берега Волги на участке Средне-Погромное, Светлый Яр. На этом участке были развернуты пять танковых бригад 2-го танкового корпуса, но танков в этих бригадах не было.

Кроме того, на левом берегу была создана фронтовая артиллерийская группа, которая делилась на четыре подгруппы: северная в составе 86 орудий и минометов, для поддержки 62-й армии; южная — в составе 64 орудий и минометов, для поддержки 64-й армии; подгруппа Волжской военной флотилии в составе 16 орудий, как маневренная группа по Волге, и группа зенитной артиллерии.

К 12 сентября войска 62-й и 64-й армий под давлением превосходящих сил противника, несмотря на героическое сопротивление, вынуждены были отойти на городской оборонительный обвод. К этому времени противник в районе Купоросное вышел к Волге и изолировал 62-ю армию от остальных войск фронта. На 62-ю армию была возложена задача оборонять центральную часть Сталинграда и заводские районы. Ее фронт обороны проходил от правого берега Волги у поселка Рынок, через Орловку, восточное Городища и Разгуляевки, опытная станция, железнодорожная станция Садовая, Купоросная. Максимальное расстояние от берега Волги у Орловки около 10 километров. С 13 сентября начались бои непосредственно за город.

6

Полтора месяца боевой жизни многому меня научили. Я имел возможность изучить врага в боевой обстановке, проанализировать его оперативные и тактические замыслы.

Глубокие клинья, сходящиеся в глубине в одну точку, — основа всех тактических и оперативных замыслов немецких генералов. Имея превосходство в авиации, а также в танках, захватчики сравнительно легко прорывали нашу оборону, вбивали клинья, создавали видимость окружения и тем самым заставляли наши части отходить. Но достаточно было упорной обороной или контратаками остановить или разбить один из клиньев, как второй уже повисал в воздухе, ища опоры.

Так было за Доном. Когда ударный клин 51-го армейского корпуса немцев был остановлен на реке Чир, то второй ударный клин повис в районе Верхне-Бузиновки. Так было и на юге. 64-я, 57-я армии в августе отбили атаки противника с юга и с юго-запада — его вторая группировка, выйдя к Волге, севернее города, больше недели бездействовала.

В тактике противник сохранял шаблон. Пехота бодро шла в наступление лишь тогда, когда танки находились уже на объекте атаки. А танки обычно шли в наступление лишь тогда, когда над головой наших войск висела авиация. Достаточно было нарушить этот порядок, как наступление противника приостанавливалось и его части откатывались назад.

Так было на Дону, когда 112-я дивизия несколько дней подряд успешно отбивала атаки в районе Верхне-Чирской и Новомаксимовский. Авиация противника боялась подлетать близко к нашим позициям, так как рядом был сосредоточен мощный узел зенитной артиллерии, прикрывавший железнодорожный мост через Дон.

Так было и на реке Аксай. Танки противника не успели поддержать свою пехоту, и она вскоре была отброшена назад.

Так было у Плодовитого, Абганерово и на других участках.

Захватчики не выдерживали наших внезапных ударов, особенно артиллерийского и минометного огня. Стоило нам организовать удачный артиллерийский налет по скоплению противника, как гитлеровцы в панике разбегались,

Гитлеровцы не терпели ближнего боя, они открывали огонь из автоматов за километр и больше, когда пули не могли пролететь и половины расстояния. Стреляли для поддержки своего духа и стремясь запугать наших бойцов. Они не выдерживали нашего сближения при контратаке, немедленно залегали и даже отходили назад. У них была хорошо отработана связь пехоты с танками и авиацией, особенно при помощи ракет и радио. Свою авиацию они встречали десятками и сотнями ракет и тем самым обозначали себя и свой фронт. Наши бойцы и командиры, разгадав эту сигнализацию, стали использовать ее, чем нередко вводили противника в заблуждение.

Разбирая тактические и оперативные приемы противника, я старался найти контрмеры и контрприемы. Особенно часто задумывался над тем, как на поле боя ликвидировать или ослабить превосходство немецкой авиации, ее воздействие на психику наших солдат. Мне вспомнились бои с белогвардейцами и белополяками в гражданскую войну, когда приходилось наступать под огнем артиллерии и пулеметов без артиллерийской поддержки. Тогда мы быстро, бегом сближались с противником, и его артиллерия не успевала менять прицел, чтобы пристреляться, по быстро приближающейся цели. Дружное «ура» решало бой, — нашу атаку остановить было невозможно.

В итоге я пришел к выводу, что лучшим приемом борьбы с фашистскими захватчиками будет ближний бой, применяемый днем и ночью в различных вариантах. Мы должны находиться как можно ближе от противника, чтобы его авиация не могла бомбить наш передний край или переднюю траншею. Надо, чтобы каждый немецкий солдат чувствовал, что он находится под прицелом русского оружия, которое всегда готово угостить его смертельной дозой свинца.

Эти мысли родились у меня в часы раздумья о судьбе города, за который шли ожесточенные схватки. Мне казалось, что именно там, в боях за город, можно навязать противнику ближний бой и выбить из рук врага главный козырь авиацию.

11 сентября 1942 года меня вызвали в Военный совет фронта. Это был объединенный Военный совет двух фронтов: Сталинградского и Юго-Восточного.

Попрощавшись с Шумиловым, Абрамовым, Сердюком, Ласкиным и другими товарищами, я выехал из Бекетовки в штаб фронта — в Ямы, на левом берегу Волги.

Я уже более месяца никуда не выезжал из зоны боевых действий, не видел наших тылов.

Дорога по тылам оказалась хлопотливой. Проселки забиты или отходящими войсками, или беженцами. Фашистские самолеты совершали разбойничьи налеты на мирных жителей, уходящих на восток. На переправах создавались пробки. Паромы через протоки Волги работали с перебоями, отчаливали от берега с перегрузкой.

На берегу Волги скопились повозки и машины с ранеными. От этой картины щемило сердце, но я ничем им помочь не мог. Увидя мои генеральские знаки различия, меня обступили с расспросами: «Как дела в городе?», «Сдадим ли Сталинград?», «Когда остановится отступление?»

Мне неведомы были планы Ставки и командования фронтом, но меня не покидала уверенность, что Сталинград мы будем отстаивать всеми силами.

— Сталинград не сдадим! — заверил я раненых. — Этого не может быть! Дальше отступать некуда!

Ну, а когда меня спрашивали, когда подойдет за ними транспорт, когда повезут дальше, я ничего ответить не мог.

Раненые лежали под открытым небом. Повязки от обильной крови и пыли похожи на выкрашенный лубок. Перебои с едой. Врачи и медсестры валились с ног от усталости.

Около одной из переправ расположился госпиталь. Я зашел в операционную. Оперировали бойца, раненного в ягодицу осколками мины. Лица хирурга и сестер бледнее их белых халатов, люди измотаны работой и бессонницей. Раненый стонет. Около стола таз, в нем окровавленная марля. Хирург, окинув меня взглядом, продолжает работать. Только он закончил одну операцию, как надо делать следующую. Какую по счету сегодня?

На стол кладут другого бойца, раненного в голову. Он что-то бессвязно бормочет. С него снимают повязки. Боль, вероятно, адская, но он только стонет — не кричит. На других столах происходит то же самое. Мне делается душно, во рту какой-то неприятный привкус. Здесь тоже фронт.

В темноте мне удалось переправиться через Волгу.

Западный берег в огне. Зарево пожара освещает и Волгу, и восточный берег. Можно не зажигать фар. Извилины дороги несколько раз подводят меня почти к самой воде. Через город, через реку иногда перелетают немецкие снаряды и разрываются на левом берегу. Это фашисты систематически обстреливают дороги, идущие к городу с востока. Не искушенному в боях человеку показалось бы, что в пылающем городе уже нет места для жизни, что там все разрушено, все сгорело. Но я знал: на том берегу продолжается бой, идет титаническая борьба.

Ехали мы вчетвером: я, мой адъютант Г. И. Климов, шофер Каюм Калимулин и ординарец Револьд Сидорин.

В полночь мы добрались до деревни Ямы, вернее, нашли место, где еще недавно стояла деревня. Фашисты разбили ее дальним артиллерийским огнем и бомбежкой, а остатки разобрали наши войска на постройку блиндажей и на топливо. Конечно, штаба фронта я здесь не нашел, не было даже человека, который указал бы мне, где сейчас находится штаб.

Не помню, сколько времени проблуждали мы на машине вокруг этой деревни. Около двух часов ночи наткнулись на блиндаж начальника тыла 64-й армии генерала Александрова, и он проводил меня до штаба.

Штаб фронта располагался под землей, в блиндажах, хорошо замаскированных сверху кустарником. У дежурного генерала я узнал, что члены Военного совета и начальник штаба только недавно легли отдохнуть. Причины моего вызова в штаб были ему неизвестны, и он предложил мне тоже отдохнуть до утра. Мне ничего не оставалось, как поехать переночевать к генералу Александрову.

Впервые за все время боев я спал спокойно. Сражение шло в восьми-десяти километрах, враг был за Волгой, и ночью я не боялся неожиданностей.

В штаб фронта я пришел ровно в 10 часов 12 сентября и сразу же был принят командующим А. И. Еременко и членом Военного совета фронта Н. С. Хрущевым.

Мне объявили, что меня назначают командующим 62-й армией и поставили задачи.

Смысл установок сводился к следующему. Немцы решили любой ценой взять город. Отдать Сталинград фашистам невозможно, отступать дальше нельзя и некуда. Командарм 62-й армии генерал Лопатин считает, что его армия город не удержит.

Наконец командующий фронтом спросил:

— Как вы, товарищ Чуйков, понимаете задачу? Я не ожидал, что мне придется отвечать на такой вопрос, но и раздумывать долго не приходилось: все было ясно, понятно самой собой. И тут же я ответил:

— Город мы отдать врагу не можем, он нам, всему советскому народу, очень дорог; сдача его подорвала бы моральный дух народа. Будут приняты вое меры, чтобы город не сдать. Сейчас ничего еще не прошу, но, изучив обстановку в городе, я обращусь к Военному совету с просьбой о помощи и прошу тогда мне помочь. Я приму все меры к удержанию города и клянусь, оттуда не уйду. Мы отстоим город или там погибнем.

Командующий и член Военного совета сказали, что задачу я понимаю правильно.

Мы распрощались. Хотелось поскорее остаться одному, чтобы продумать, не переоценил ли я себя, свои силы. Со всей остротой почувствовал всю тяжесть ответственности, которая на меня возлагалась. Задача была трудная, так как противник был уже на окраине города.

Выйдя из блиндажа Военного совета, я зашел к начальнику штаба фронта генералу Г. Ф. Захарову, узнал, где находится командный пункт штаба 62-й армии.

Сборы недолги. Надо взять самое необходимое, чтобы не перегружать машину. Ординарцу Револьду приказываю остаться на левом берегу, найти управление тыла 62-й армии и присоединиться к нему. Револьд смотрит на меня повлажневшими глазами, по глазам вижу, что он не понимает, что я ему говорю.

— В чем дело? — спросил я его.

Он не ответил. Все понятно. Я невольно вспомнил, как он попал ко мне в ординарцы.

Револьд, шестнадцатилетний паренек, был сыном подполковника коммуниста Тимофея Сидорина, которого я знал еще до войны как оперативного работника штаба Белорусского военного округа.

Во время войны я встретил Сидорина на Сталинградском фронте. Он работал начальником оперативного отдела штаба 64-й армии. 26 июля 1942 года подполковник Сидорин был убит около переправы через Дон. Я несколько раз видел Сидорина старшего и его сына вместе, они были неразлучны и похожи друг на друга. Вечером 26 июля ко мне на командный пункт подошел этот юнец и доложил:

— Товарищ командующий, я привез тело убитого подполковника Сидорина.

Я знал, что Револьд — сын убитого, и поэтому не нашелся сразу, что ему ответить. Сидевший со мной рядом член Военного совета дивизионный комиссар Константин Кирикович Абрамов бросил ему через плечо:

— Передай тело коменданту штаба и скажи, чтобы подготовили могилу, оркестр и все другое для похорон.

Абрамов не знал раньше Револьда и, не поняв, что переживает этот юноша в такую минуту, ответил так сухо.

Выждав, пока Револьд отошел от нас, я сказал Абрамову:

— Ведь он родной сын подполковника Сидорина…

Абрамов посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

— Да ну?! — воскликнул он и побежал вслед за Револьдом.

Револьд Тимофеевич Сидорин, шестнадцатилетний парнишка, упросил отца взять его с собой на фронт. Отец зачислил его рядовым при роте охраны штаба армии. Револьд отличался смелостью, хорошо стрелял из автомата и всегда точно выполнял поручения.

Подполковника Сидорина похоронили в мое отсутствие. На следующее утро я собрался выехать на свой наблюдательный пункт и, уже садясь в машину, увидел Револьда. Он лежал на земле. Его плечи вздрагивали от рыданий. Не долго думая, я крикнул:

— Красноармеец Сидорин, сейчас же садись в машину, поедешь со мной! Захвати автомат и побольше патронов!

Револьд вскочил, отряхнулся, оправил гимнастерку и стрелой бросился выполнять приказание. Он быстро вернулся и спокойно сел в машину. По дороге разговорились, и я узнал, что мать Револьда где-то в эвакуации в Сибири. Я осторожно спросил, не хочет ли он поехать к ней. Его глаза наполнились слезами, и я понял, что совершил ошибку, разбередил рану. Он твердо ответил:

— Нет. Если прогоните от себя, все равно с фронта не уйду, буду мстить за отца и за других.

С тех пор Револьд Сидорин ни на минуту от меня не отлучался. Был спокоен, даже весел в бою, ничего не боялся, только по вечерам иногда всхлипывал, тайком плакал по отцу…

И сейчас, посмотрев ему в глаза, я снова взял его с собой в пылающий город.

Револьд Сидорин до сегодняшнего дня состоит в рядах Советских Вооруженных Сил в звании подполковника. Он прошел славный боевой путь в Великую Отечественную войну.

 

Мамаев курган

1

К вечеру 12 сентября мы подъехали к переправе в Красной Слободе. На моторный паром погружен танк Т-34, готовят к погрузке второй танк. Мою машину не пускают. Пришлось предъявить документы командующего 62-й армией.

Мне представился заместитель командира танкового корпуса по технической части.

Я попросил его обрисовать обстановку в его части.

— Вчера к вечеру, — доложил он, — в корпусе было около сорока танков, из них только половина на ходу, остальные подбиты, но используются в качестве неподвижных огневых точек.

Наш паром огибает с севера песчаную косу острова Голодный и направляется к центральной пристани. Изредка на воде рвутся снаряды. Огонь не прицельный. Не опасно. Приближаемся к берегу. Издали видно, как при подходе нашего парома пристань заполняется народом. Из щелей, воронок и укрытий выносят раненых, появляются люди с узлами и чемоданами. Все они до подхода парома спасались от огня в щелях, ямах, воронках от бомб.

На закопченных лицах засохшие полосы грязи — слезы смешались с пылью. Дети, измученные жаждой и голодом, тянутся ручонками к воде… Сердце сжимается, к горлу подступает комок горечи.

Наша машина соскользнула с парома. Мне сообщили в штабе фронта, что штаб 62-й армии находится в балке реки Царица, неподалеку от ее устья.

Улицы города мертвы. Ни одной зеленой ветки на деревьях: все погибло в огне пожаров. От деревянных домов остались только кучи золы, торчат печные трубы. Многие каменные дома — обгорелые, без окон и дверей, с провалившимися перекрытиями. Изредка попадаются уцелевшие здания. В них копошатся люди: вытаскивают узлы, самовары, посуду, все несут к пристани.

Мы проехали по берегу Волги вдоль железной дороги до устья Царицы, затем по балке до Астраханского моста, но командного пункта не нашли. Темнело.

Недалеко от вокзала встретили командира. Выясняется, что это комиссар саперной части. Радость: комиссар знает, где командный пункт армии. Сажаю его в машину. Он и проводил нас до подножия Мамаева кургана.

Оставив машину, на курган поднялся пешком, цепляясь в темноте за кусты, за какие-то колючки. Наконец долгожданный окрик часового:

— Стой! Кто идет?

Командный пункт. Овраг, свежевырытые щели, блиндажи. Мамаев курган! Мог ли я тогда предполагать, что он станет местом высшего напряжения боев за Сталинград, что здесь, на этом клочке не останется ни одного живого места, неперекопанного взрывами снарядов и авиабомб.

Пока это конец моему сегодняшнему путешествию.

Вот и блиндаж начальника штаба армии Николая Ивановича Крылова.

До этого мы с ним не встречались и не были знакомы. Я знал, правда, что он был одним из руководителей обороны Одессы и Севастополя. Встреча на дорогах войны. Как много было и у меня и у него таких встреч. Встретились, разошлись. А эта встреча была на всю жизнь, до самого того скорбного часа, когда довелось мне проводить самого родного и дорогого моего друга, которого подарила мне моя долгая жизнь, Николая Ивановича, Маршала Советского Союза, командующего ракетными войсками Советского Союза стратегического назначения в его последний путь — на Красную площадь. Дружба наша была скреплена не только боями за Сталинград, не только тем, что мы рядом провели много дней и ночей под огнем врага, но общей горечью утраты наших боевых товарищей.

А тогда? Тогда мы еще не знали друг друга, и не знали, сойдемся ли характерами на той точке, куда нас поставил ход событий.

Блиндаж Крылова. Это и не блиндаж в строгом смысле слова. Широкая щель, прикрытая хворостом и соломой. Поверх хвороста и соломы десять-двадцать сантиметров земляной насыпи. По одну сторону щели земляная лавка, по другую сторону земляная постель и земляной стол. Перекрытие содрогается от взрывов снарядов. Немцы уже обстреливают город и курган. Методический обстрел по площадям, еще не по целям. На столе разложены карты. На них сыплется земля.

В блиндаже двое: генерал Крылов с телефонной трубкой в руке и дежурная телефонистка Елена Бакаревич, голубоглазая девушка лет восемнадцати. Крылов с кем-то резко разговаривает. Его голос звучит твердо, громко, рассерженно. Бакаревич сидит у входа с двумя трубками на ушах и кому-то отвечает:

— Занят по другому телефону…

Я достаю документ и кладу его перед Крыловым. Не прекращая отчитывать кого-то, он пробегает бумагу глазами, потом заканчивает разговор, и мы здороваемся. При скудном свете коптилки вижу энергичное, суровое и в то же время приятное лицо.

— Видите ли, товарищ командарм, — говорит Н. И. Крылов, — командир танкового корпуса без моего разрешения снял командный пункт с высоты 107,5 и перенес его на самый берег Волги. Другими словами, командный пункт соединения находится сейчас позади нас. Это безобразие…

Соглашаюсь с ним, что это безобразие, и пересаживаюсь к столу. То и дело раздаются телефонные звонки. Бакаревич передает трубку Крылову. Он отдает распоряжения на завтрашний день. Я слушаю, стараясь вникнуть в смысл разговора: решил не мешать Крылову. Слушая его и одновременно изучая его рабочую карту, отметки и стрелы на ней, хочу войти в курс происходящих событий. Чувствую, что для спокойного доклада об обстановке у него нет времени. Я должен довериться Крылову, не нарушать его действий, не изменять его плана на завтра, потому что все равно ничего не смогу исправить, если даже это и нужно.

Американцы говорят «время — деньги». В обстановке тех дней можно было бы сказать «время — кровь»; ведь за упущенное время придется расплачиваться кровью наших людей. Крылов, очевидно, понял мое желание; во время своих телефонных разговоров он острием карандаша показывал на карте участок, о котором шла речь, очень подробно, с повторениями, разъяснял командирам задачи, вводя меня таким образом в боевую обстановку. Я почувствовал, что мы находим общий язык.

С Николаем Ивановичем Крыловым мы были неразлучны все время боев за город. Мы жили в одном блиндаже или щели, вместе спали и ели, вместе переживали все горести и радости.

Он был начальником штаба армии и моим первым заместителем. В то трудное время мы хорошо узнали друг друга, и в оценке событий, как бы сложно ни складывалась обстановка, у нас не было расхождений.

Я особенно ценил боевой опыт Николая Ивановича, полученный им в обороне Одессы и Севастополя, его глубокие знания, организаторский талант, умение работать с людьми.

Исключительная честность и отзывчивость, верность долгу — вот главные черты коммуниста Николая Ивановича Крылова.

Я отправил телеграмму Военному совету фронта о прибытии на место и о вступлении в командование 62-й армией и взялся за работу. Прежде всего я решил выяснить, почему командир танкового корпуса самовольно переместился на берег Волги, когда есть приказ:

«Ни шагу назад!», и попросил вызвать его к телефону.

— Командир танкового корпуса у аппарата, — доложила Бакаревич, передавая мне трубку.

Назвав себя, я спросил, почему он без разрешения сменил свой командный пункт. Генерал начал объяснять, что к этому его вынудили минометный огонь, потери в людях, неустойчивость подчиненных ему частей на фронте и ряд других причин. Я поинтересовался, была ли связь с командным пунктом штаба армии, когда он принимал такое решение. Он ответил:

— Не знаю, сейчас выясню…

Я приказал генералу вместе с комиссаром немедленно явиться ко мне на Мамаев курган.

В блиндаж вошел член Военного совета армии дивизионный комиссар Кузьма Акимович Гуров. Поздоровались. Мы были знакомы и раньше.

С товарищем К. А. Гуровым мы так же, как и с Н. И. Крыловым, проработали вместе, если не в одном блиндаже, то, по крайней мере, в 2–3 метрах друг от друга. Мы встречались на наблюдательном пункте, при анализе обстановки и принятии решений. Он был политработником, хорошо разбирающимся в военной обстановке, умел потребовать и показать сам, как обеспечиваются политически боевые решения и проведение операций. Он прекрасно знал всех работников штаба и командиров соединений. Он знал и часто рекомендовал, кому что можно поручить.

В блиндаж входили и представлялись начальники отделов штаба, их заместители.

Вскоре мне доложили о прибытии командира и комиссара танкового корпуса. Я немедленно пригласил их в блиндаж, задержав у себя всех, кто находился в это время в штабе, и спросил:

— Как вы, советский генерал, будучи начальником боевого участка, будете смотреть на то, если ваши подчиненные командиры и штабы отойдут без вашего разрешения в тыл? Как вы расцениваете свой поступок с точки зрения выполнения приказа № 227 Народного комиссара обороны — самовольный перенос командного пункта соединения в тыл командного пункта армии?

Ответа на свои вопросы я не получил. И командир, и комиссар корпуса сгорали от стыда. Это было видно по их глазам.

Я строго предупредил, что расцениваю их поступок как дезертирство с поля боя и приказал им к четырем часам 13 сентября быть с командным пунктом на высоте 107,5.

Гуров подтвердил мое решение своим кратким «правильно», а комиссару приказал зайти к нему в блиндаж. Не знаю, о чем они там говорили, но, когда мы вновь встретились, Гуров сказал:

— Давай и впредь делать именно так…

В этот момент к нам прибыл заместитель командующего фронтом генерал Ф. И. Голиков. Я был очень рад встретиться с ним на Мамаевом кургане в часы моего вступления в командование 62-й армией.

Мы с ним часто виделись на поле боя. Непрестанно разъезжая по фронту, он отлично знал положение во всех армиях, всегда здраво смотрел на обстановку и откровенно высказывал свое мнение о ходе боев и всего сражения. И на этот раз Голиков сообщил мне ценные сведения.

Филипп Иванович вскоре уехал, пообещав доложить Военному совету фронта о необходимости помочь армии несколькими свежими дивизиями. Это его обещание было очень кстати, так как почти все соединения и части 62-й армии были сильно ослаблены в предыдущих боях. Некоторые дивизии имели в своем составе одну-две сотни бойцов пехоты. Голиков понимал, что такими силами удержать город невозможно. 62-я армия была обескровлена.

Дивизии, которые входили в нее в июле и в начале августа, были обескровлены в боях еще в большой излучине Дона. Из старых стрелковых дивизий оставалась одна — 112-я дивизия и часть 196-й стрелковой дивизии.

Наблюдая, как работает Крылов, знакомясь со своими заместителями, я часам к двум ночи уже основательно вошел в курс дела, хотя многих деталей еще не схватил.

Обстановка к исходу дня 12 сентября сложилась так: против войск 62-й армии наступали войска 6-й полевой и несколько дивизий 4-й танковой армии противника. Отдельные его части вышли к Волге севернее поселка Рынок и южнее города у Купоросного. Наша армия была прижата к Волге с фронта и флангов мощной подковой немецко-фашистских войск.

На севере участок от Латошинки до отметки 135,4 занимала 16-я танковая дивизия гитлеровцев фронтом в форме полукруга на юг и на север.

Левее, от отметки 135,4 до отметки 147,6 занимала участок фронтом на юг частью сил 60-й моторизованной дивизии противника.

Далее, от отметки 147.6 через 108,8 до высоты 129,1, фронтом на восток стояла 389-я пехотная дивизия.

От высоты 129,1, включая Городище, располагалась 100-я легкопехотная дивизия.

Эти четыре дивизии со средствами усиления занимали фронт протяжением около двадцати километров, но особой активности не проявляли. По-видимому, они были изрядно потрепаны в предыдущих боях, пополнялись и временно перешли к обороне.

Южнее, включая Городище, Александровку, больницу, на фронте протяжением около шести километров действовала ударная группа из трех пехотных дивизий: 295-й, 94-й и 71-й с большими средствами усиления и 24-й танковой. Направление ее удара — через Мамаев курган и центральный вокзал на центральную пристань.

На участке отметка 147,5, пригород Минина, Купоросное — на фронте протяжением шесть километров действовала южная ударная группа в составе трех дивизий: 29-й моторизованной, 14-й танковой немецких и 20-й румынской пехотной дивизии. Направление ее удара — прямо на восток, с задачей выйти на Волгу.

Ближайшие резервы противника, по сведениям разведки, находились в районе Гумрак (одна дивизия) и в районе Воропоново, Карповка, Мал. Россошка (две-три дивизии).

Вся группировка в составе девяти дивизий противника со средствами усиления и группа «Штахель», наступавшие против 62-й армии, поддерживались 4-м воздушным флотом, в котором было около тысячи действующих самолетов всех типов. Ближайшая задача всей этой мощной группировки немецко-фашистских войск была проста: взять город и выйти на Волгу, то есть пройти с боем 5-10 километров и сбросить нас в реку.

Количество дивизий и бригад, входивших в состав 62-й армии, не дает правильного и полного представления о численном составе и силе ее войск. Например, одна танковая бригада утром 14 сентября имела только один танк, две другие танковые бригады оказались вовсе без танков и вскоре были переправлены на левый берег на формирование. Сводный отряд из разных бригад и дивизий вечером 14 сентября имел в своем составе около двухсот штыков, то есть меньше одного штатного батальона; численность соседней с ним 244-й стрелковой дивизии не превышала 1500 человек, а штыков в дивизии было не больше одного штатного батальона; 42-я стрелковая бригада имела 666 человек, а штыков — не более двухсот; 35-я гвардейская дивизия полковника В. П. Дубянского на левом фланге — не более 250 штыков. Другие соединения и части были такого же состава. Танковый корпус под командованием генерала А. Ф. Попова в своих бригадах имел 40–50 танков, из которых процентов 30 были подбитые, использовались как огневые точки. Лишь одна дивизия полковника А. А. Сараева да три отдельные стрелковые бригады были укомплектованы более или менее нормально.

62-я армия не имела локтевой связи с соседями справа и слева. Наши фланги упирались в Волгу. Если немцы могли совершать в сутки от 1000 до 3000 самолето-вылетов, то наша авиация не могла нас поддержать так интенсивно и ответить им даже одной десятой самолето-вылетов.

Противник прочно удерживал превосходство в воздухе. Частично наша зенитная артиллерия была разбита врагом, частично отошла на левый берег Волги, откуда она могла прикрывать реку и узкую полосу вдоль правого берега. На правом берегу осталось незначительное число батарей. Правда, с 13 сентября в боях с авиацией противника участвовали 1079-й и 748-й зенитные полки, была создана артиллерийская группа полковника 3. И. Ершова. Но этого было недостаточно. Поэтому фашистские самолеты с рассвета и дотемна висели над городом, над нашими боевыми порядками и над Волгой.

Наблюдая за действиями вражеской авиации, мы заметили, что фашистские летчики не отличаются точностью бомбометания: они бомбят наш передний край только там, где есть широкие нейтральные полосы, то есть достаточное расстояние между нашими и вражескими передовыми позициями. Это натолкнуло нас на мысль: сократить нейтральные полосы до предела — до броска гранаты.

Но прежде всего надо было поднять боевой дух армии. И задачу эту необходимо было решить немедленно. Боевые потери, отходы, недостаток боеприпасов и продовольствия, трудности с пополнением людьми и техникой — все это отрицательно влияло на моральное состояние войск. У некоторых возникло желание уйти поскорее за Волгу, вырваться из пекла.

Партийные организации, политический отдел армии стремились поднять боевой дух воинов. Много сделали мои боевые помощники и друзья: дивизионный комиссар Гуров, генералы Крылов и Пожарский, полковник Витков, бригадный комиссар Васильев и другие. Командиры и политработники частей поняли, что за город мы будем драться до последнего человека, до последнего патрона.

2

Мы собрали Военный совет армии. Военный совет прежде всего наметил и провел ряд мероприятий, без которых невозможно было продолжать сражение.

1. Нам нужно было укрепить настроение среди личного состава в том, что отступать больше нельзя, некуда, что враг должен быть разбит. Бой за город, как за последний рубеж, должен быть беспощадным для противника, и мы, советские воины, по зову партии и по приказу народа должны отстоять его или умереть. Третьего пути у нас нет.

Эта задача, как первое мероприятие, была передана через командиров и политработников всему личному составу, партийным и комсомольским организациям.

2. Военный совет армии принял решение на больших предприятиях города создать из рабочих и служащих вооруженные отряды, которые могли бы совместно с войсками армии и даже без них оборонять эти фабрики и заводы. Мы дали им оружие и другое снаряжение наравне с войсками.

Рабочие и служащие ремонтировали и восстанавливали подбитую или вышедшую из строя технику под ударами бомб и снарядов.

Такие военизированные отряды, превращенные в роты и батальоны, конечно, создавались по согласованию и под руководством партийных, советских организаций.

3. Военный совет запретил какой-либо самовольный отход с занимаемых позиций без ведома командующего армией и начальника штаба.

4. Военный совет принял решение: командующему штабу армии оставаться на правом берегу, в Сталинграде и на левый берег или на острова ни в коем случае не уходить.

5. Эти решения Военного совета были доведены до каждого бойца, их обсуждали на партийных и комсомольских собраниях.

Вместе с тем, нам было необходимо заняться переформированием некоторых частей армии. В армии не было ни одного соединения, ни одной части, которые были бы укомплектованы личным составом или техникой хотя бы наполовину. Поэтому во время сентябрьских боев управления некоторых дивизий и бригад были выведены на левый берег Волги на формирование. Некоторые разрозненные части были объединены в новые соединения. Но это не было отходом на левый берег Волги — эти меры были продиктованы военной необходимостью.

К двум часам ночи 13 сентября Военный совет армии закончил разработку плана действий на ближайшие два-три дня.

— У вас когда-нибудь едят или так обходятся? — спросил я у Крылова.

— Да бывает, едим иной раз! — ответил за него Гуров. Наши адъютанты достали где-то хлеба, консервов и холодного чая. Перекусив, мы разошлись спать, каждый с одной и той же думой: «Что день грядущий нам готовит?»

Мы решили прежде всего защищать переправы от артиллерийского огня противника. Для этого надо было на правом и левом флангах перейти к жесткой обороне, а в центре частными атаками занять разъезд Разгуляевка и идущую от него на юго-запад железную дорогу до крутого поворота на Гумрак. Это позволило бы выпрямить фронт в центре и, опираясь на железнодорожную насыпь, как на противотанковую преграду, в дальнейшем занять Городище и Александровну. Для выполнения этой задачи предназначался танковый корпус, усиленный пехотными частями, при поддержке основной массой артиллерии армии. 13 сентября перегруппироваться, 14-го — атаковать, но противник опередил нас.

Рано утром нас разбудил интенсивный артиллерийский огонь противника и бомбежка.

В 6 часов 30 минут из района Разгуляевка фашисты перешли в наступление силами пехотной дивизии с 40–50 танками. Направление удара — через Авиагородок на Центральный вокзал и Мамаев курган.

На обоих флангах нашей армии противник ограничился сковывающими действиями, атакуя одним батальоном боевые порядки стрелковой бригады с севера на Орловку, а на левом крыле бросая отдельные батальоны на позиции одного нашего сводного полка.

В центре и на левом крыле армии сражение продолжалось весь день. Противник, вводя новые резервы, развивал наступление. Он буквально засыпал наши боевые порядки снарядами и минами. Его авиация висела над полем сражения.

С Мамаева кургана были хорошо видны и поле боя, и воздушные схватки. На наших глазах около десятка самолетов — наших и противника, — объятые пламенем, врезались в землю. Несмотря на упорное сопротивление советских наземных войск и авиации, противник благодаря своему численному превосходству брал верх.

Эти действия противника мы оценивали, как боевую разведку. Его наступление главными силами нужно было ожидать через день-два.

На наш командный пункт, находившийся на самой вершине Мамаева кургана, ливнем сыпались мины, снаряды и бомбы противника. Я работал в одном блиндаже с Крыловым и время от времени вместе с ним выходил к стереотрубе, чтобы наблюдать за ходом сражения. Несколько блиндажей было разбито, имелись потери и в личном составе штаба армии.

То и дело обрывались провода проволочной связи, радиоузел работал с большими и частыми перебоями. На восстановление связи были брошены все связисты. Даже дежурные телефонистки в нашем блиндаже то и дело оставляли телефоны и ползли искать и исправлять повреждения на линии. За весь день 13 сентября мне только один раз удалось поговорить с командующим фронтом. Я кратко доложил ему обстановку и просил в ближайшие сутки дать мне две-три свежие дивизии: отражать удары врага было нечем.

Несмотря на все усилия наших связистов, к 16 часам связь с войсками почти прекратилась.

Обстановка к этому времени сложилась малоутешительная. Хотя батальон противника, наступавший с севера на Орловку, был уничтожен 115-й стрелковой бригадой, в центре армии наши части, понеся потери, вынуждены были потесниться на восток, на западную опушку леса, западнее поселка Баррикады и поселка Красный Октябрь. Фашисты захватили высоту 126,3, Авиагородок и больницу. На левом крыле наш сводный полк оставил МТС восточнее станции Садовая. На остальных участках фронта отдельные атаки были отбиты, сожжено 16 танков противника.

До наступления темноты я должен был принять решение, выполнять ли план активной обороны, выработанный и принятый накануне, или, учитывая начавшееся наступление противника, перейти к более решительным действиям. Медлить было нельзя, потому что перегруппировку войск мы могли произвести только под покровом ночи: днем из-за налетов авиации противника сделать это было невозможно.

Мы решили контратаковать. Чтобы опередить противника, начало контратаки было назначено на раннее утро 14 сентября. Мы понимали, что возможности армии весьма ограничены и не могли выделить большие силы для контратаки, но были уверены, что и враг хорошо знает это и менее всего ожидает наших активных действий. Вспомнился суворовский принцип: «Удивить — значит победить». На быструю победу мы не рассчитывали, а удивить противника и перепутать ему карты могли. Нам было важно внезапной контратакой, хотя бы частично и временно, лишить его инициативы.

Приказ о контратаке был направлен в войска в 22 часа 30 минут. Он определял конкретные задачи каждой части.

38-я мотострелковая бригада с усиленной ротой мотострелков и приданным артдивизионом наступает в направлении поселка юго-восточнее Разгуляевки. Дивизия Сараева силами одного полка контратакует противника в направлении высоты 126,3, а затем высоты 144,3.

Сводный полк из разных частей армии с приданной танковой бригадой контратакует в направлении Авиагородка и высоты 153,7. Отдельная 42-я стрелковая бригада находится в готовности содействовать контратаке ударом в направлении больницы и высоты 153,7.

Всем частям, принимающим участие в контратаке, предписывалось взаимодействовать друг с другом, обеспечив между собой надежную связь.

Остальные части армии должны прочно удерживать занимаемые рубежи.

Контратаку будут поддерживать три истребительных противотанковых артиллерийских полка, три артиллерийских полка РГК и три полка гвардейских минометов («катюш»).

День, проведенный на Мамаевом кургане, показал, что управлять войсками с этого командного пункта невозможно. Беспрерывное нарушение связи из-за обстрелов вело к потере управления войсками. Решили перенести командный пункт армии в балку реки Царица. На Мамаевом кургане оставался армейский наблюдательный пункт. На переход командного пункта армии мы имели разрешение штаба фронта еще за два дня до этого.

Это были критические дни для войск 62-й армии и всех войск, оборонявших Сталинград. Контрудар, который нацеливался с севера еще в начале сентября (5-15 числа) войсками 1-й гвардейской, 24-й и 66-й армий на прорыв к Сталинграду, на соединение со сталинградцами, не осуществился. Новый контрудар смежными флангами 1-й гвардейской и 24-й армий из района Котлубань с этой же целью готовился только к 18 сентября. Силы 62-й армии были надломлены в предыдущих боях. Требовалось срочное усиление армии свежими дивизиями, чтобы остановить противника, не сдать город и вывести из него многие штабы частей и соединений, которые потеряли полностью боеспособность.

13 сентября 1942 года было началом периода самого кровопролитного, самого упорного сражения, которое вошло в историю как «оборона Сталинграда», длившаяся до 19 ноября, то есть до перехода советских войск в контрнаступление. Это оборонительное сражение для войск, оборонявших Сталинград, особенно для войск 62-й армии, было непрерывной смертельной схваткой, без оперативных пауз и без ночных затиший как с той, так и с другой стороны. Оборона 62-й армии не была ни на минуту пассивной, это была атакующая оборона, которая не давала передышки наступающему противнику.

На 13 сентября максимальное расстояние, отделяющее противника от реки Волги, было не более 10 километров, а сам город Сталинград, вытянувшись вдоль Волги на 35–40 километров, имел максимальную ширину около пяти километров. Чтобы захватить город Сталинград и главное — его заводскую, северную часть, противнику нужно было с боем пройти не более 10 километров. Но тут случилось то, чего никто не ожидал. Эти 10 километров фашистские войска не могли преодолеть, несмотря на то что Гитлер бросил в сражение за этот город свои лучшие силы, превосходящие обороняющие силы в несколько раз.

Весь мир с затаенным дыханием следил за этим сражением. Весь мир назвал Сталинградское сражение «чудом».

Вот краткие выдержки из американской и английской газет.

В номере от 27 сентября американская газета «Нью-Йорк геральд трибун» писала:

«В невообразимом хаосе бушующих пожаров, густого дыма, разрывающихся бомб, разрушенных зданий, мертвых тел защитники города отстаивали его со страстной решимостью не только умереть, если потребуется, не только обороняться, где нужно, но и наступать, где можно, не считаясь с жертвами для себя, своих друзей, своего города. Такие бои не поддаются стратегическому расчету: ведутся со жгучей ненавистью, со страстью, которой не знал Лондон даже в самые тяжелые дни германских воздушных налетов. Но именно такими боями выигрывают войну».

Английская газета «Рейнольдс ньюс» 29 сентября, касаясь обороны Сталинграда, отмечала: «Вторично на протяжении одного поколения Сталинград стал символом воли русского народа к жизни. 24 года назад реакционеры, старавшиеся уничтожить молодую Советскую республику, были сами уничтожены на берегах Волги. Сегодня еще худший деспотизм требует кровавых жертв на улицах города, который выдерживает самые грандиозные атаки в истории войн. Эпос Сталинграда будет жить вечно.

Героизм вооруженного русского народа, искусство русских командиров будут вызывать восхищение во всем свободном мире. Мы с полным основанием восхищаемся Сталинградом».

 

За Волгой для нас земли нет!

1

К рассвету 14 сентября командный пункт армии переместился в так называемое Царицынское подземелье. Это был большой блиндаж-тоннель, разделенный на десятки отсеков, потолки и стены которых были обшиты тесом. В августе здесь размещался штаб Сталинградского фронта. Толщина верхнего земляного перекрытия достигала десятка метров; только бомба весом в тонну могла его пробить, и то не везде. Блиндаж имел два выхода: нижний вел к руслу реки Царица, а верхний на Пушкинскую улицу.

С Мамаева кургана я выехал вместе с Крыловым перед рассветом 14 сентября. Гуров уехал раньше. В качестве проводника по городу нас сопровождал заместитель начальника бронетанковых и механизированных войск армии подполковник М. Г. Вайнруб. В небе кружили немецкие ночные самолеты; при свете пожаров они высматривали цели и бомбили их.

Мы пробирались среди развалин и разрушенных улиц. Метрах в пятистах от нового командного пункта моя машина запуталась в телефонных и телеграфных проводах и остановилась. Остановилась и машина Крылова, в которой находился и Вайнруб. Мы задержались минуты на три, и за это время неподалеку от наших машин разорвалось больше десятка мелких бомб. К счастью, никого из нас не задело, и мы благополучно добрались до цели.

Спать и отдыхать было некогда. На новом месте мне нужно было самому проверить связь, готовность войск к контратаке. Все обстояло нормально. По-видимому, войска противника, кроме ночной авиации, отдыхали или готовились к дневным действиям.

В три часа утра началась наша артиллерийская подготовка, в три часа тридцать минут — контратака. Я связался по телефону с командующим фронтом, доложил ему о начале контратаки и попросил с восходом солнца прикрыть наши действия авиацией. Командующий мне обещал это сделать и тут же сообщил радостную новость: из резерва Ставки нам придается 13-я гвардейская стрелковая дивизия, которая к вечеру 14 сентября начнет сосредоточиваться на переправах через Волгу, в районе Красная Слобода.

Нам придавалась только одна дивизия, но мы и этому были безгранично рады. Хотя 14 сентября мы и наносили армейский контрудар, но этот удар отдельными обескровленными частями не сулил больших надежд,

Немедленно направив начальника инженерных войск полковника Тупичева с группой командиров штаба армии в Красную Слободу для встречи гвардейской дивизии, мы с Крыловым начали снова связываться с частями, чтобы уяснить обстановку.

В центре армии наша контратака в первое время имела некоторый успех, но с наступлением дня противник ввел в действие свою авиацию; группы по 50–60 самолетов непрерывно бомбили и штурмовали боевые порядки наших контратакующих частей, прижимая их к земле. Контратака захлебнулась. В 12 часов противник бросил в бой большие массы пехоты и танков и начал теснить наши части. Удар направлялся на Центральный вокзал и Мамаев курган.

Этот удар был исключительной силы. Несмотря на громадные потери, захватчики лезли напролом. Колонны пехоты на машинах и танках врывались в город. По-видимому, гитлеровцы считали, что участь его решена, и каждый из них стремился как можно скорее достичь Волги, центра города и там поживиться трофеями. Наши бойцы, снайперы, бронебойщики, артиллеристы, притаившись в домах, в подвалах и дзотах за углами домов, видели, как пьяные гитлеровцы соскакивали с машин, играли на губных гармошках, бешено орали и плясали на тротуарах.

Захватчики гибли сотнями, но свежие волны резервов все больше наводняли улицы. Автоматчики просочились в город восточнее железной дороги, к вокзалу, к домам специалистов. Бой шел в 800 метрах от командного пункта штаба армии. Создалась угроза, что до подхода 13-й гвардейской стрелковой дивизии противник займет вокзал, разрежет армию и выйдет к центральной переправе.

На левом крыле, в районе пригорода Минина, также разгорелись жестокие бои. Не оставлял противник в покое и наш правый фланг. Обстановка осложнялась с каждым часом.

У меня уцелел небольшой резерв: единственная тяжелая танковая бригада в составе 19 танков. Она находилась за левым крылом армии, около элеватора, на южной окраине города. Я приказал срочно перебросить один батальон танков этой бригады к командному пункту штаба армии. Часа через два этот батальон в составе девяти танков прибыл. К этому времени генерал Крылов уже сформировал две группы из штабных работников и роты охраны. Первую группу, усиленную шестью танками, возглавил начальник оперативного отдела коммунист И. Зализюк. Она получила задачу перекрыть улицы, идущие от вокзала к пристани. Вторая группа — с тремя танками — во главе с подполковником М. Г. Вайнрубом была направлена к домам специалистов, из которых противник обстреливал Волгу и пристань огнем крупнокалиберных пулеметов.

В обе группы входили командиры штаба армии и политического отдела, почти все коммунисты. И они не допустили гитлеровцев к пристани — обеспечили прикрытие первых паромов с гвардейцами дивизии Родимцева.

В 14 часов ко мне явился командир 13-й гвардейской стрелковой дивизии Герой Советского Союза генерал-майор Александр Ильич Родимцев. Был он весь в пыли и грязи. Чтобы добраться от Волги до нашего командного пункта, ему не раз пришлось «приземляться» в воронки, прятаться в развалинах, укрываясь от пикирующих самолетов противника.

Генерал-майор Родимцев доложил мне, что дивизия укомплектована хорошо, в ней около 10 тысяч человек. Но с оружием и боеприпасами плохо. Более тысячи бойцов не имеют винтовок. Военный совет фронта поручил заместителю командующего фронтом генерал-лейтенанту Ф. И. Голикову обеспечить дивизию недостающим оружием не позже вечера 14 сентября, доставив его в район Красной Слободы. Но гарантии в том, что оно прибудет вовремя, не было. Я тут же приказал своему заместителю по тылу генералу Лобову, находившемуся на левом берегу Волги, мобилизовать всех своих работников, чтобы они собрали оружие в частях тыла армии и передали его в распоряжение гвардейцев.

Обстановку на фронте армии генерал Родимцев уже знал. Начальник штаба армии Крылов умел на ходу информировать людей. Он ввел в курс дела и генерала Родимцева. Ему была поставлена задача переправить дивизию на правый берег Волги в ночь на 15 сентября. Артиллерия дивизии, кроме противотанковой, занимала огневые позиции на левом берегу, чтобы оттуда поддерживать действия стрелковых частей. Противотанковые пушки и минометы переправлялись в город.

Дивизия сразу же включилась в бои. Два стрелковых полка должны были очистить от фашистов центр города, дома специалистов и вокзал, третий полк получил задачу оборонять Мамаев курган. Один стрелковый батальон оставался в резерве у командного пункта армии.

Границы участка дивизии: справа — Мамаев курган, железнодорожная петля, слева — река Царица.

Командный пункт Родимцеву предложено было устроить на берегу Волги, около пристани, где имеются блиндажи и щели и куда уже подана связь.

В конце беседы я спросил его:

— Как настроение?

Он ответил:

— Я коммунист, уходить отсюда не собираюсь и не уйду.

Я тут же добавил:

— Как только части дивизии выйдут на переднюю линию боя, все отдельно действующие на этом участке подразделения подчиняю вам.

Немного подумав, Родимцев сказал, что ему стыдно будет сидеть на своем командном пункте позади командного пункта армии. Я успокоил его, заверив, что, как только дивизия выполнит поставленную ей задачу, мы ему разрешим перенести свой командный пункт вперед.

— Рассчитывать на пассивные действия противника мы не имеем права, подчеркнул я. — Враг решил любой ценой уничтожить нас и захватить город. Поэтому мы не можем только обороняться, мы должны пользоваться каждым удобным случаем для контратак, навязывать врагу свою волю и активными действиями срывать его планы.

Было около 16 часов, до сумерек оставалось часов пять. Сумеем ли мы с раздробленными и разбитыми частями и подразделениями продержаться еще десять-двенадцать часов на центральном направлении? Это заботило меня больше всего. Сумеют ли бойцы и командиры выполнить задачи, которые казались выше сил человеческих? Если ее выполнят, то 13-я гвардейская стрелковая дивизия может оказаться на левом берегу Волги в роли свидетеля печальной трагедия.

В это время поступили сведения, что контратакующий сводный полк лишился многих командиров и остался без управления. Резервов ми не имели. Последний резерв — охрана и работники штаба армии — в бою. Сквозь перекрытие блиндажа доносились гул моторов немецких самолетов и разрывы бомб.

В поисках хоть каких-нибудь резервов я вызвал к себе командира дивизии полковника А. А. Сараева. Он значился начальником гарнизона, а его дивизия занимала подготовленные узлы обороны и опорные пункты в городе. Полковник Сараев, по словам Крылова, считал себя независимым и не особенно охотно выполнял приказы армии.

Прибыв ко мне, он подробно доложил о состоянии дивизии, об оборонительных районах, занятых его частями, о положении в городе и в заводских поселках.

Из его доклада я выяснил, что оборонительные сооружения состояли главным образом из мелких, оборудованных на 25–30 процентов дзотов и, конечно, не обладали достаточной устойчивостью. Некоторые сооружения, в частности баррикады, я видел сам, они действительно не могли служить достаточной опорой для борьбы с врагом.

Я спросил полковника Сараева, понимает ли он, что его дивизия уже влилась в состав армии и что он должен беспрекословно подчиняться Военному совету армии? Нужно ли, спросил я его, звонить в Военный совет фронта для выяснения и без того ясного вопроса? Сараев ответил, что он солдат 62-й армии.

Рассчитывать, однако, на какие-либо его части как на резерв для парирования ударов противника не приходилось: снимать их с опорных пунктов было нельзя. Но в распоряжении Сараева находилось несколько отрядов вооруженной охраны заводов и районов во главе с комендантами. Общая численность этих отрядов, состоявших из городской милиции, пожарников и рабочих, достигала 1500 человек. Оружия у них не хватало. Я приказал полковнику наметить для обороны прочные здания, в центре города, посадить в них по 50-100 человек во главе с командирами-коммунистами, укрепиться и держаться в таких опорных пунктах до последней возможности. Напомнив, что оружие и боеприпасы дивизия и вооруженные отряды могут получить в отделе боепитания армии, я предложил Сараеву держать постоянную связь с моим командным пунктом.

Тут же при мне он отметил на плане города особо важные объекты. Я согласился с его предложением.

А. А. Сараев, как командир дивизии и особенно как начальник гарнизона, хорошо знавший город и каналы связи с городскими промышленными объектами, много помог мне в организации вооруженных отрядов на многих заводах и в крепких зданиях. Жители города плечом к плечу вместе с бойцами 62-й армии до последних сил сражались с фашистскими захватчиками. Родина, Сталинград этого никогда не забудет.

Мой разговор с Сараевым слышал Н. И. Крылов в сразу же увел его к себе, чтобы организовать прочную связь, информацию и управление.

Связь с частями армии часто обрывалась, и я вместе с Гуровым несколько раз выходили из блиндажа на Пушкинскую улицу, чтобы хоть по звукам ориентироваться в ходе боя, который шел метрах в 400–500 от нас.

Историки утверждают, что в великих сражениях у выдающихся полководцев нередко не хватало только одного батальона, чтобы добиться решающей победы. Я думаю, что у Паулюса в эти дни было много лишних батальонов, чтобы разрезать 62-ю армию пополам и выйти к Волге. Но мужество наших бойцов сводило на нет все усилия врага.

Перед сумерками ко мне пришел командир танковой бригады майор С. Н. Хопко и доложил, что его единственный танк подбит и стоит у вокзала на переезде железной дороги.

— Что делать? — спросил он.

Уточняем положение. Хотя танк и подбит, но огонь вести может. И, кроме того, в бригаде около ста танкистов, вооруженных автоматами и пистолетами.

— Идите к танку, — приказал я, — соберите всех своих людей и держите переезд в своих руках до подхода частей 13-й гвардейской дивизии. Иначе…

Он понял, повернулся и побежал выполнять приказание. Как стало известно несколько позже, Хопко с честью выполнил поставленную перед ним задачу.

Наступили сумерки, бой начал затихать. В воздухе немецких самолетов стало меньше. Я много времени провел у телефона, выясняя, где находятся и что делают части 13-й гвардейской дивизии, как подготовляются переправочные средства. Затем вместе с работниками штаба занялся подведением итогов за день боя.

Итог был мрачный. Противник вплотную подошел к Мамаеву кургану и к линии железной дороги, идущей через город до центрального вокзала. Вокзал еще удерживался нами. В центре города во многих зданиях засели немецкие автоматчики, пробравшиеся туда через наши поредевшие боевые порядки.

От наших частей, действовавших в центре армии, почти ничего не осталось. Армейский наблюдательный пункт на Мамаевом кургане был разрушен бомбами и артиллерийским огнем.

С левого фланга армии доносили, что вражеские атаки отбиты, но противник накапливает силы, ведет разведку, готовится к новому наступлению.

Оценивая общее состояние войск и обстановку, я не мог просить у Военного совета фронта какой-либо помощи, зная, что он отдает нам все возможное, чтобы облегчить положение. В ночь на 15 сентября все переправы через Волгу были задействованы. Переправлялась 13-я гвардейская дивизия.

Всю ночь работники штаба армии не смыкали глаз: одни на передовой линии фронта восстанавливали порядки подразделений; другие — вели бои у домов специалистов и у вокзала и тем самым обеспечивали переправу частей дивизии Родимцева; третьи — в районе центральной пристани встречали переправлявшиеся батальоны и выводили их по разрушенным улицам на передовую линию.

За ночь удалось переправить только 34-й и 42-й полки. Наступивший рассвет и появление авиации противника помешали дальнейшей переправе.

Прибывшие полки заняли участок в центре города от оврага Крутой до вокзала; на вокзал был направлен первый батальон 42-го полка. Мамаев курган оборонял батальон дивизии Сараева и подразделения 112-й стрелковой дивизии И. Е. Ермолкина. Левее (юго-западнее) вокзала оборонялись остатки танковой бригады, сводного полка и 42-й стрелковой бригады Батракова. На остальных участках все оставалось без перемен.

С утра 15 сентября противник начал атаку в двух направлениях: в центре армии — на вокзал и на Мамаев курган наступали части 295-й, 76-й и 71-й пехотных дивизий с танками; на левом фланге — на пригород Минина, Купоросное наступали части 24-й и 14-й танковой и 94-й пехотной дивизий. На правом фланге было относительно спокойно. Атаке предшествовал мощный удар с воздуха. Затем авиация противника повисла над нашими боевыми порядками.

Бой сразу принял для нас тяжелый характер. Не успели прибывшие ночью свежие части Родимцева осмотреться и закрепиться, как сразу были атакованы превосходящими силами врага. Его авиация буквально вбивала в землю все, что было на улицах.

Особенно ожесточенные бои развернулись у вокзала и в пригороде Минина. Четыре раза в течение дня вокзал переходил из рук в руки и к ночи остался у нас. Дома специалистов, которые атаковал 34-й полк дивизии Родимцева с танками тяжелой бригады, остались в руках немцев. Стрелковая бригада полковника М. С. Батракова с подразделениями дивизии А. А. Сараева, понеся большие потери, была оттеснена на рубеж Лесопосадочная. Гвардейская стрелковая дивизия В. П. Дубянского и отдельные подразделения других частей, тоже понеся большие потери, отошли на западную окраину города, южнее реки Царица.

К вечеру 15 сентября трудно было сказать, в чьих руках находится Мамаев курган: сведения поступали противоречивые. Автоматчики противника просочились по реке Царица к железнодорожному мосту и обстреливали наш командный пункт. Охрана командного пункта армии снова вступила в бой. Кроме того, укрываясь от непрерывных бомбежек и обстрелов, в коридоры блиндажа, несмотря на охрану и контроль при входах, к ночи набилось множество людей. Люди из армейских частей связи, батальоны охраны, АХЧ, офицеры связи от частей, шоферы и другие проходили через входы по «срочным и неотложным делам» и задерживались там. А так как блиндаж не имел вентиляции, духота, смрад, спертый воздух, особенно по ночам, доводили нас, работников командного пункта, до потери сознания. Мы по очереди выходили на воздух, чтобы отдышаться. Южнее реки Царица пылали кварталы города. Было светло как днем. Пули немецких автоматчиков свистели над головами и у ног. Но ничто не могло удержать нас в душном блиндаже.

В эту ночь всех нас тревожила судьба Мамаева кургана. Овладев им, противник господствовал бы над всем городом и над Волгой.

Я приказал во что бы то ни стало переправить ночью оставшиеся на той стороне Волги подразделения 39-го полка И. П. Едина и вывести его к Мамаеву кургану, чтобы он мог с рассветом занять там оборону и удерживать вершину кургана любой ценой.

Управлять всей армией из блиндажа в балке становилось трудно, поэтому я приказал генералу Н. М. Пожарскому с частью работников оперативного отдела и штаба артиллерии организовать вспомогательный пункт управления (ВПУ) на берегу Волги, возле пристани, напротив южного берега острова Зайцевский. Этот ВПУ во главе с Пожарским был промежуточной инстанцией, между штабом армии и частями правого фланга.

В боях 15 сентября противник потерял только убитыми свыше двух тысяч человек. Раненых всегда бывает в три-четыре раза больше. В общей сложности за 14–15 сентября немцы потеряли восемь-десять тысяч человек и 54 сожженных танка. Наши части тоже понесли большие потери в живой силе и технике и отошли. Когда я говорю: «части понесли большие потери и отошли» — это не значит, что люди отходили по приказу, организованно, с одного рубежа обороны на другой. Это значит, что наши бойцы (даже не подразделения) выползали из-под немецких танков, чаще всего раненые, на следующий рубеж, где их принимали, объединяли в подразделения, снабжали, главным образом боеприпасами, и снова бросали в бой.

Вскоре гитлеровцы поняли, что город нахрапом не возьмешь, что кусается он очень больно. В дальнейшем они стали действовать осмотрительнее: атаки подготовляли тщательно и в бой шли уже без гармошек, без песен и плясок… Прямо скажем: шли на верную смерть.

Бои 13, 14 и 15 сентября в самом городе показали, что истребление захватчиков в развалинах города идет значительно успешнее, нежели в голых степях между Волгой и Доном.

Несмотря на большое превосходство в силах, враг несет неизмеримо большие потери при наступлении по узким улицам и развалинам домов, часто не видя, откуда по нему ведут огонь и где его поджидает смерть.

Земля у Волги на улицах города, в садах и парках стала скользкой от крови, и гитлеровцы скользят по ней, как по наклонной, к своей гибели, говорили защитники города.

Наши бойцы и командиры знали, что отходить назад некуда и нельзя, и главное, они поняли, что захватчиков можно бить, что они не забронированы, что наши пулеметы и автоматы очень хорошо прошивают их насквозь. Бронебойщики не боялись подпускать немецкие танки на 50-100 метров и наверняка поражали их.

16 и 17 сентября бои шли с нарастающим напряжением. Вводя свежие резервы, противник непрерывно атаковал в центре части 13-й гвардейской дивизии и стрелковой бригады Батракова. Особенно жестокие бои шли в районе Мамаева кургана и вокзала.

С утра 16 сентября полк Елина с подразделениями 112-й стрелковой дивизии отбил Мамаев курган, но дальнейшее наступление задержалось. Начались встречные бои и встречные атаки, вернее, смертельные схватки, которые продолжались на Мамаевом кургане до конца января 1943 года.

Противник тоже понимал, что, завладев Мамаевым курганом, он будет господствовать над городом, над заводскими поселками и над Волгой, Для достижения этой цели он не жалел ни сил, ни средств. Мы, в свою очередь, решили во что бы то ни стало удержать Мамаев курган. Здесь были разгромлены многие танковые и пехотные полки и дивизии противника и не одна наша дивизия выдержала жесточайшие бои, бои на истребление, невиданные в истории по своему упорству и жестокости.

Авиабомбы до тонны весом, артиллерийские снаряды калибром до 203 миллиметров переворачивали землю, но рукопашные схватки, когда в ход идут штык и граната, были в тех условиях главным, наиболее действенным и реальным средством борьбы.

Мамаев курган и в самую снежную пору оставался черным: снег здесь быстро таял и перемешивался с землей от огня артиллерии.

Бои за дома специалистов то затихали, то вспыхивали с новой силой. Как только наши атаки или огонь ослабевали, противник немедленно начинал бить по центральной переправе на Волге. И мы вынуждены были все время наступать, сковывать засевшего и накоплявшегося в домах специалистов противника.

Читатели увидят фотоснимок одного дома, превращенного в крепость. Этот дом называется «домом Павлова». Конечно, Яков Федотович Павлов не является домовладельцем, но он сумел со своими бойцами превратить его в крепость, за которую немецкие захватчики положили не одну сотню своих солдат и офицеров и не могли взять его ни штурмом, ни длительной осадой. Свыше 50 суток длился бой за этот дом. Восточнее этого дома до сих пор стоит четырехэтажное здание со срезанной наполовину снарядами заводской трубой. Это бывшая мельница, которая в общей системе обороны с «домом Павлова», явилась преградой для рвущегося врага к Волге. По просьбе ветеранов сталинградских боев эта мельница оставлена в том виде, в каком простояла все дни обороны. Она изрешечена пулями, снарядами и минами и стоит как свидетель героических боев 1942 года.

Около этой мельницы создается музей Царицынской обороны и Сталинградской битвы, где будут собраны реликвии исторических сражений.

В районе вокзала борьба шла с переменным успехом. Вокзал и соседние здания по четыре-пять раз в день переходили из рук в руки. Каждый штурм стоил обеим сторонам десятков и сотен жизней. Силы борющихся таяли, подразделения редели. Как нам, так и противнику приходилось вводить свежие силы, то есть резервы.

Стойкое сопротивление наших воинов в центре города, особенно воинов 13-й гвардейской дивизии, срывало планы и расчеты Паулюса. В конце концов он бросил в бой все силы 2-й ударной группы, которая дислоцировалась в районе Воропоново, Песчанка, Садовая.

Две танковые, одна моторизованная и одна пехотная дивизии противника, пополнившись людьми и техникой, повели решительное наступление на левое крыло армии. Для нас оно не было неожиданным, но сил, чтобы отразить удары этого кулака, мы не имели. И хотя противник был сильнее нас не менее чем в пятнадцать-двадцать раз, каждый свой шаг вперед он оплачивал дорогой ценой.

В военной истории верхом упорства считаются случаи, когда объект атаки город или деревня — переходят несколько раз из рук в руки. На южной окраине города стоит до сих пор громадное здание — элеватор. С 17 по 20 сентября там круглые сутки шли бои. Не только элеватор в целом, но и отдельные его этажи и хранилища по нескольку раз переходили из рук в руки. Командир гвардейской стрелковой дивизии полковник Дубянский докладывал мне по телефону: «Обстановка изменилась. Раньше мы находились наверху элеватора, а немцы внизу. Сейчас мы выбили немцев снизу, но зато они проникли наверх, и там, в верхней части элеватора идет бой».

Таких упорно оборонявшихся объектов в городе были десятки и сотни; внутри них «с переменным успехом» неделями шла борьба за каждую комнату, за каждый выступ, за каждый марш лестничной клетки.

Утром 16 сентября я доложил Военному совету фронта, что резервов у нас нет в то время как противник все время вводит в бой свежие части, и что еще несколько дней таких кровопролитных боев — и армия будет обессилена, обескровлена. Я просил срочно усилить армию двумя-тремя свежими дивизиями.

Командование фронта, очевидно, хорошо знало обстановку в городе, и оценило значение городских боев. Бои 12–16 сентября показали, что в городе обороняющиеся войска могут наносить значительно большие потери наступающему, чем контрудары целых армий наступающих по открытой степной местности. Войска Сталинградского, а затем Донского фронтов не могли прорвать полосу обороны противника шириной 8-10 километров и выйти на соединение с 62-й армией. Войска противника — 6-я полевая армия Паулюса и 4-я танковая Гота не одолели за несколько месяцев 5-10 километров до Волги, чтобы сбросить поредевшие войска 62-й армии в Волгу.

Упорная оборона в городе обессилила армию. Это учло командование фронтом и направило в распоряжение армии одну бригаду морской пехоты и одну танковую бригаду. 92-я морская стрелковая бригада была укомплектована хорошо, личный состав — североморцы — был исключительный. Она получила задачу занять участок обороны по железной дороге в границах: с севера — река Царица, с юга — треугольник, образуемый железными дорогами.

Танковая бригада имела в своем составе только легкие танки с 45-миллиметровыми пушками. Ей была поставлена задача: занять круговую оборону в районе железнодорожной петли в полукилометре восточнее Мамаева кургана и не пускать противника к Волге.

Бои на южной окраине города в районе элеватора по упорству наших людей заслуживает особого внимания. Я надеюсь, что читатель не осудит меня, если я отвлеку его внимание от боевых действий и приведу несколько строк из письма участника боя за элеватор, командира пулеметного взвода 92-й морской стрелковой бригады Андрея Хозяинова, который в настоящее время живет в Орле.

Андрей Хозяинов пишет мне:

«Недавно по радио читали главы из Вашей книги «Армия массового героизма». Когда вы в своих воспоминаниях перечисляли героические подвиги частей, подразделений и отдельных воинов 62-й армии, когда вы упоминали о подвигах матросов и солдат бригады североморцев, я вместе с семьей сидел у радио и слушал. Я очень волновался при этом. Мой десятилетний сынишка сразу заметил мое волнение и спросил: «Папа, почему ты так, волнуешься?» «Потому, — ответил я, — что эти сентябрьские дни 1942 года навсегда останутся в моей памяти».

Я помню, как в Нижней Ахтубе нас встретил представитель штаба 62-й армии и указал рукой на пылающий западный берег Волги. Наша бригада североморцев переправилась через реку в ночь на 17 сентября и уже на рассвете вступила в бой с фашистскими захватчиками.

Каждый из нас понимал и знал ясно свои задачи. Работниками штаба и политотдела 62-й армии мы были хорошо информированы о создавшейся обстановке.

Помню, как в ночь на 18 сентября, после жаркого боя, меня вызвали на командный пункт батальона и дали приказ: добраться с пулеметным взводом до элеватора и вместе с оборонявшимся там подразделением удержать его в своих руках во что бы то ни стало. Той же ночью мы достигли указанного нам пункта и представились начальнику гарнизона. В это время элеватор оборонялся батальоном гвардейцев численностью не более 30–35 человек вместе с тяжело и легко раненными, которых не успели еще отправить, в тыл.

Гвардейцы были очень рады нашему прибытию, сразу посыпались веселые боевые шутки и реплики. В прибывшем взводе было 18 человек при хорошем вооружении. У нас имелись два станковых и один ручной пулемет, два противотанковых ружья, три автомата и радиостанция.

18-го на рассвете с южной стороны элеватора появился фашистский танк с белым флагом. «Что случилось?» — подумали мы. Из танка показались двое: один фашистский офицер, другой — переводчик. Офицер через переводчика начал уговаривать нас, чтобы мы сдались «доблестной» немецкой армии, так как оборона бесполезна и нам больше не следует тут сидеть. «Освободите скорее элеватор, увещевал нас гитлеровец. — В случае отказа пощады не будет. Через час начнем бомбить и раздавим вас». «Вот так нахалы!» — подумали мы и тут же дали короткий ответ фашистскому лейтенанту:

«Передай по радио всем фашистам, чтобы катились на легком катере… к боговой матери… А парламентеры могут отправляться обратно, но только пешком».

Фашистский танк попытался было ретироваться, но тут же залпом двух наших противотанковых ружей был остановлен.

Вскоре с южной и с западной сторон в атаку на элеватор пошли танки и пехота противника численностью примерно раз в десять сильнее нас. За первой отбитой атакой началась вторая, за ней — третья, а над элеватором висела «рама» — самолет-разведчик. Он корректировал огонь и сообщал обстановку в нашем районе. Всего 18 сентября было отбито девять атак.

Мы очень берегли боеприпасы, так как подносить их было трудно и далеко.

В элеваторе горела пшеница, в пулеметах вода испарялась, раненые просили пить, но воды близко не было. Так мы отбивались трое суток — день и ночь. Жара, дым, жажда, у всех потрескались губы. Днем многие из нас забирались на верхние точки элеватора и оттуда вели огонь по фашистам, а на ночь спускались вниз и занимали круговую оборону. Наша радиостанция в первый же день боя вышла из строя. Мы лишились связи со своими частями.

Но вот наступило 20 сентября. В полдень с южной и западной сторон элеватора подошло двенадцать вражеских танков. Противотанковые ружья у нас были уже без боеприпасов, гранат также не осталось ни одной. Танки подошли к элеватору с двух сторон и начали почти в упор расстреливать наш гарнизон. Однако никто не дрогнул. Из пулеметов и автоматов мы били по пехоте, не давая ей ворваться внутрь элеватора. Но вот снарядом разорвало «максим» вместе с пулеметчиком, а в другом отсеке осколком пробило кожух второго «максима» и погнуло ствол. Оставался один ручной пулемет.

От взрыва в куски разлетался бетон, пшеница горела. В пыли и дыму мы не видели друг друга, но ободряли криками: «Ура! Полундра!»

Вскоре из-за танков появились фашистские автоматчики. Их было около ста пятидесяти — двухсот. В атаку шли они очень осторожно, бросая впереди себя гранаты. Нам удавалось подхватывать гранаты на лету и швырять их обратно. При каждом приближении фашистов к стенам элеватора мы по уговору все кричали: «Ура! Вперед! За Родину!»

В западной стороне элеватора фашистам все же удалось проникнуть внутрь здания, но отсеки, занятые ими, были тут же блокированы нашим огнем.

Бой разгорался внутри здания. Мы чувствовали и слышали шаги и дыхание вражеских солдат, но из-за дыма видеть их не могли. Бились на слух.

Вечером при короткой передышке подсчитали боеприпасы. Их оказалось немного: патронов на ручной пулемет — полтора диска, на каждый автомат — по 20–25 и на винтовку — по 8-10 штук.

Обороняться с таким количеством боеприпасов было невозможно. Мы были окружены. Решили пробиваться на южный участок, в район Бекетовки, так как с востока и северной стороны элеватора курсировали танки противника.

В ночь на 21 сентября под прикрытием одного ручного пулемета мы двинулись в путь. Первое время дело шло успешно, фашисты тут нас не ожидали. Миновав балку и железнодорожное полотно, мы наткнулись на минометную батарею противника, которая только что под покровом темноты начала устанавливаться на позиции.

Помню, мы опрокинули с ходу три миномета и вагонетку с минами. Фашисты разбежались, оставив на месте семь убитых минометчиков, побросав не только оружие, но и хлеб и воду. А мы изнемогали от жажды. «Пить! Пить!» — только и было на уме. В темноте напились досыта. Потом закусили захваченным у немцев хлебом и двинулись дальше. Но, увы, дальнейшей судьбы своих товарищей я не знаю, ибо сам пришел в память только 25 или 26 сентября в темном сыром подвале, точно облитый каким-то мазутом. Без гимнастерки, правая нога без сапога. Руки и ноги совершенно не слушались, в голове шумело…»

17 сентября мне стало известно, что Сталинградский фронт, занимавший позиции между Доном и Волгой, переходит в наступление на участке Акатовка Кузьмичи на юг. Задача наступающих — уничтожить группировку противника и соединиться с войсками, оборонявшими город Сталинград, то есть с войсками 62-й и 64-й армий, юго-западнее города. Это известие обрадовало — целый фронт переходит в наступление! Тотчас же Военный совет армии стал обдумывать, как помочь наступающим. Для 62-й армии, прижатой противником к Волге, было крайне необходимо соединиться с соседями на флангах, поэтому мы решили, несмотря на трудности, продолжать активную оборону в центре армии, а на правом фланге силами двух стрелковых бригад и одного полка из дивизии Сараева нанести удар по противнику и тем самым ускорить соединение с войсками, действующими севернее города.

Вечером того же дня генерал-полковник Еременко предупредил меня, что наступление осуществится в ближайшее время. Мы должны поддержать соседа своим правым флангом, нанося удар на юго-запад из района — поселок Красный Октябрь, Мамаев курган, отрезая и уничтожая противника в западной части города. Для усиления правого фланга армии придавалась 95-я стрелковая дивизия полковника В. А. Горишного, которая к вечеру 18 сентября сосредоточивалась у переправы через Волгу.

Наш командный пункт непрерывно обстреливался противником, поэтому нам было разрешено покинуть блиндаж в балке реки Царица и перейти на новый КП, на километр севернее пристани «Красный Октябрь».

К вечеру 17 сентября фронт армии проходил: на правом фланге — от Рынка до Мамаева кургана — без изменения (все частные атаки противника на этом участке в течение пяти дней были отбиты); в центре армии фронт имел ломаную линию: Мамаев курган и центральный вокзал были в наших руках, дома специалистов находились у противника, и оттуда он обстреливал центральную переправу; фронт левого фланга проходил от реки Царица по железной дороге и упирался в Волгу у водокачки.

С прибытием свежих частей остатки сводного полка влились в состав стрелковой бригады М. С. Батракова, все остальные части южного фланга, тоже понесшие большие потери, вошли в гвардейскую дивизию Дубянского. Освободившиеся штабы были выведены на левый берег Волги на формирование.

Таким образом, на левом фланге армии остались две стрелковые бригады 42-я и 92-я и одна дивизия Дубянского. Управлять частями стало легче.

В ночь на 18 сентября командный пункт армии переходил на новое место. Средства связи, обслуживающий персонал и отдельные штабные командиры начали перемещаться с вечера. Военный совет, начальник штаба и оперативные работники снимались последними. Переходить с документами по улицам города, на которых находились автоматчики и даже танки противника, было весьма рискованно. Мы могли нарваться на противника, поэтому решили основную группу командиров штаба и Военный совет переправить на лодках. Предстояло осуществить сложный маневр от устья Царицы на левый берег Волги, в Красную Слободу, оттуда на машинах на север, к переправе «62», что против острова Зайцевский, а там уже на бронекатере снова на правый берег, сразу к месту нового командного пункта.

Переправу на лодках через Волгу от устья Царицы в Красную Слободу должен был обеспечить полковник Г. И. Витков со своими помощниками. В 12 часов ночи наш караван, груженный документами и личными вещами, выступил из блиндажа и, пробираясь в темноте, благополучно сосредоточился в пункте посадки на лодки. Над нашими головами изредка пролетали снаряды и мины.

Переправившись через Волгу, мы около часа бродили по поселкам Бокалды и Красная Слобода, разыскивая наши машины. Наконец нашли их, погрузились. В этот момент ко мне подошел Кузьма Акимович Гуров и предложил заехать в госпитомник, находившийся в пяти километрах от Красной Слободы, в АХЧ, где можно было поесть, помыться, а потом уже ехать на новый командный пункт.

Мы попросили Крылова вести колонну штаба к новому месту, пообещав ему привезти кое-что перекусить.

Затем Гуров, я и адъютанты добрались до госпитомника. Нас встретили как выходцев с того света. После бани с паром нам дали свежее белье, накормили до отвала, одели в теплые солдатские фуфайки. За столом, за чаем, время бежало быстро. Окна были затемнены, и мы не заметили, как наступил рассвет, а когда это обнаружилось, то пришли в ужас: ведь переправа работает только ночью, мы рискуем опоздать. Что подумают о нас командиры штаба вместе с Крыловым, если мы не прибудем сегодня на новый командный пункт?

Мы вскочили на машины и помчались к переправе «62». Дороги я не знал, нас вел Гуров на своей машине. Но он перепутал дороги, и мы снова очутились в Красной Слободе. Поняв ошибку, помчались назад.

Когда мы подъезжали к пристани переправы «62», я увидел у причала единственный катер; мне показалось, что он собирается «отдать концы». А тут, как назло, наши машины зарылись в песок, забуксовали. В голове мелькнуло: уйдет последний бронекатер, и мы на весь день останемся на левом берегу. Что за этот день может произойти с армией, с городом?.. Волосы у меня на голове зашевелились. Я бросился к пристани. Бронекатер уже стал отделяться от причала. Собрав все силы, я с ходу прыгаю на катер. Прыжок удачный — я на катере! Гуров бежит к пристани. Я кричу человеку у руля:

— Назад!..

Он медленно поворачивает голову и спрашивает:

— А ты кто такой?

— Я командарм шестьдесят второй!

Рулевой повернул бронекатер к пристани, и Гуров с адъютантами вскочили на борт. Бронекатер отчалил и дал полный ход к правому берегу.

Командир извинился, что не узнал меня. А через десять минут, уже на правом берегу, я крепко пожал ему руку и поблагодарил от всей души.

Моряки довольны, долго машут нам своими бескозырками — катер уходит за остров Зайцевский. на левый берег.

На новом командном пункте нас встретили Крылов, Витков и другие. Настроение приподнятое: опять вместе. Но не все. Вечером подсчитали «потери». Среди нас не оказалось заместителя по артиллерии, инженерным и бронетанковым войскам.

Военный совет назначил новых моих заместителей: по артиллерии генерал-майора Николая Митрофановича Пожарского, по бронетанковым войскам подполковника Матвея Григорьевича Вайнруба. Должность заместителя по инженерным войскам оставалась вакантной, замены не нашлось. Я доложил об этом Военному совету фронта, и вскоре ко мне прибыл генерал-майор Косенко, который в течение нескольких недель, до прибытия полковника В. М. Ткаченко, был моим заместителем по инженерным войскам.

Для характеристики сталинградских боев я хочу привести в книге несколько суточных оперативных сводок, заранее предупреждая читателей, что изложения этих сводок сохраняет все те стилистические огрехи, за которыми нам тогда следить было некогда. Не так легко было писать эти армейские сводки, находясь в 500-1000 метрах от противника под непрерывной бомбежкой и артиллерийским, минометным и пулеметным обстрелом.

Сводка 19 сентября 1942 года:

«Армия продолжала оборону занимаемых рубежей, частью сил наступала с задачей уничтожения прорвавшегося в город Сталинград противника.

Противник оказывал упорное сопротивление наступающим частям. В центре города шли ожесточенные уличные бои, где наши части выбивали противника из захваченных зданий и дзотов.

Части и подразделения 124-й и 149-й стрелковых бригад и 282-й стрелковый полк 10-й дивизии, встреченные артиллерийским и пулеметным огнем, медленно продвигались вперед.

115-я стрелковая бригада с 724-м стрелковым полком прочно удерживали свои позиции в районе Орловки.

Части танкового корпуса продолжали оборону прежних позиций и силами 9-й мотострелковой бригады овладели высотой 126.3 и продолжали медленно продвигаться вперед; введенная в бой прибывшая 137-я танковая бригада также несколько продвинулась вперед, встречая упорное сопротивление противника.

95-я стрелковая дивизия могла перейти в наступление только двумя полками 90-м и 161-м, которые, захватив вершину Мамаева кургана, залегли под сильным артиллерийским и минометным огнем.

112-я стрелковая дивизия продолжала отбивать атаки противника южнее Мамаева кургана, удерживала железнодорожный мост через овраг Крутой.

13-я гвардейская стрелковая дивизия вела тяжелые уличные бои в центре города, имея задачей очистить центральную часть города. В ходе боя дивизия несет большие потери.

Остатки частей и подразделений 244-й стрелковой, 35-й гвардейской стрелковой дивизий, 10-й и 42-й стрелковых и 133-й танковой бригад в течение дня вели упорные уличные бои южнее реки Царица. Положение этих частей к исходу дня невозможно было определить.

Вновь прибывшая 92-я стрелковая бригада развертывается и готовит оборону южного крыла армии от реки Царица до элеватора включительно.

За день боя противник потерял до 1600 солдат и офицеров, один самолет, пулеметов — 32, орудий — 5, танков — 12, автомашин — 35.

Командарм решил в течение ночи вести разведку, закрепившись на достигнутых рубежах и с рассветом 20.9.42 года продолжать наступление совместно с войсками Сталинградского фронта, наступающего с севера».

2

На новом командном пункте армии не было ни блиндажей, ни каких-либо укрытий, которые могли бы защитить нас хотя бы от пуль или мелких осколков. Над нами, на крутом берегу, находились нефтяные баки и бетонный бассейн для мазута. На песчаной отмели громоздились станки, моторы и другое заводское оборудование, которое было подготовлено к эвакуации за Волгу, но осталось здесь. У кромки берега стояло несколько полуразбитых барж и много сплавного леса.

Работники штаба армии обосновались на баржах, а то и просто под открытым небом. Военный совет и начальник штаба разместились под берегом в спешно вырытых щелях, даже не закрытых сверху.

Саперы тут же приступили к постройке блиндажей, поверив кому-то на слово, что расположенные выше нефтяные баки пустые. Позже за эту доверчивость нам пришлось расплачиваться.

Правофланговые войска армии готовились к нанесению контрудара на юго-запад от Мамаева кургана, чтобы во взаимодействии с контратакующими тремя армиями с севера (1-й гвардейской, 24-й и 66-й общевойсковых) отрезать и разгромить наступающие войска противника на Сталинград.

День 18 сентября начался как обычно: чуть взошло солнце, появилась авиация противника и начала бомбить и штурмовать боевые порядки наших частей.

Основной удар наносился по вокзалу и Мамаеву кургану. Вслед за авиацией открыли огонь артиллеристы и минометчики противника. В ответ загремела и наша артиллерия. Бой кипел с нарастающей силой. Вдруг в 8 часов утра небо над городом очистилось от фашистских бомбардировщиков. Мы поняли, что войска Сталинградского фронта, действующие севернее города, перешли к активным действиям. Там началась разведка боем. В 14 часов нам стало ясно, чем она кончилась: над нашими головами снова появились сотни «юнкерсов». С еще большим ожесточением они продолжали начатую утром бомбежку боевых порядков 62-й армии. Это означало, что разведка боем на севере прекратилась или, по крайней мере, приостановилась.

Авиация противника чутко реагировала на каждое проявление активности наших частей, особенно с севера. По ее поведению мы разгадывали положение дел на других участках нашего фронта. Мы были благодарны соседям уже за то, что шестичасовая передышка между бомбежками позволила нам улучшить свои позиции.

На правом фланге наши части, перешедшие с утра в наступление, имели небольшой успех: стрелковая бригада полковника Горохова захватила возвышенность с отметкой 30.5; полк из дивизии Сараева захватил высоту 135,4. На участке танкового корпуса 38-я мотострелковая бригада полностью захватила фруктовый сад юго-западнее поселка Красный Октябрь.

Подразделения дивизии И. Е. Ермолкина и 39-го гвардейского полка И. П. Блина вели упорные бои на Мамаевом кургане. За день они продвинулись на 100–150 метров вперед и прочно закрепились на вершине кургана. В центре города и на левом фланге армии бои шли с прежним ожесточением. Противник, несмотря на огромный перевес в силах, успеха не добился. Наши части удерживались на занимаемых позициях, за исключением вокзала, который за пять дней кровопролитных боев раз пятнадцать переходил из рук в руки и лишь к исходу дня 18 сентября был занят противником.

Контратаковать вокзал нам было уже нечем. 13-я дивизия генерала Родимцева была измотана. Она вступила в бой сразу после переправы через Волгу и выдержала главный удар немецко-фашистских войск, стремившихся с ходу захватить город. Гвардейцы нанесли врагу большие потери. Им пришлось, правда, отдать врагу несколько кварталов Сталинграда. Но и это не было отходом или отступлением. Отступать было некому. Гвардейцы стояли насмерть, отходили только тяжелораненые, выползая поодиночке. Из рассказов раненых явствовало, что фашистские захватчики, овладев вокзалом, несут большие потери. Отрезанные от главных сил дивизии, гвардейцы одиночками или группами по два-три человека закреплялись в будках стрелочных постов, в подвалах привокзальных помещений, за перронными путями и под вагонами и оттуда самостоятельно продолжали выполнять поставленную, перед ними задачу: били фашистов и с тыла и с флангов, истребляли их ночью и днем. Они навязывали врагу такую тактику уличного боя, которая вынуждала гитлеровских офицеров держать в напряжении роты и батальоны круглые сутки, бросать все новые и новые силы в разные стороны, чтобы окружить и подавить «одиночные крепости» советских воинов, сражавшихся до последнего вздоха. Тогда-то особенно ясно стала оформляться мысль, которую я вынашивал с первых дней фронтовой жизни: что противопоставить хорошо отработанной, но шаблонной тактике противника?

На первом плане в моих размышлениях был солдат. Он — главный участник войны. Ему раньше всех приходится сталкиваться с врагом лицом к лицу. Порой он больше знает психологию солдат противника, чем генералы, наблюдавшие за боевыми порядками врага с наблюдательного пункта. Он изучает характер врага. Я подчеркиваю — изучает, потому что природа дала ему ум, сердце, способность мыслить и не только понимать волю своего командира, но и оценивать обстановку и замысел противника. Конечно, он меньше знает о войсках противника, чем штабные командиры; он не видит поля боя так широко, как видим мы со своих наблюдательных пунктов, но по поведению солдат противника на поле боя, при столкновении с ними в атаке или контратаке он больше, острее других чувствует моральные силы врага. А знать моральные силы врага не вообще, а непосредственно на поле боя — это в конечном счете главный решающий фактор любого боя.

Даже в самом горячем бою хорошо подготовленный солдат, зная моральные силы противника, не боится его количественного превосходства. Вот почему наш воин, будучи раненым, не уходил с поля боя, стремился нанести врагу самый уязвимый удар.

Коммунистическая партия привила нашим воинам горячую любовь к Родине, преданность своему народу; армейские политорганы, партийные и комсомольские организации, выполняя указания Центрального Комитета партии, воспитывали в каждом воине веру в наше правое дело, на конкретных примерах боевой жизни и на подвигах героев развивали чувство высокой ответственности перед Родиной, поднимали моральный дух. И все это, вместе взятое, позволило мне верить в стойкость нашего воина и на этой основе думать о серьезном пересмотре тактики наших подразделений в условиях уличного боя.

Надо было сделать так, чтобы каждый дом, где имеется хоть один наш воин, стал для врага крепостью. Ничего страшного не будет, если боец, ведя бой в подвале или под лестничной площадкой, зная общую задачу армии, останется один и будет решать ее самостоятельно. В уличном бою солдат порой сам себе генерал.

Нельзя быть командиром, если не веришь в способности солдат. Уже в дни боев за вокзал, мы, с членом Военного совета К. А. Гуровым и начальником штаба Н. И. Крыловым, решили изменить нашу тактику. Предстояло нарушить установившиеся порядки в войсках: наряду со взводами и отделениями в ротах и батальонах появились новые тактические единицы — мелкие штурмовые группы.

3

18 сентября был получен приказ Юго-Восточного фронта, в состав которого входила в тот период 62-я армия. Вот этот документ.

«Выписка из боевого приказа № 00122 Штаб ЮВФ. 18.9.42. 18.00

Под ударами соединений Сталинградского фронта, перешедших в общее наступление на юг, противник несет большие потери на рубеже Кузьмичи, Сухая Мечетка, Акатовка. С целью противодействия наступлению нашей северной группировки противник снимает ряд частей и соединений из района Сталинград, Воропоново и перебрасывает их через Гумрак на север.

В целях разгрома сталинградской группировки противника, совместно со Сталинградским фронтом, — приказываю:

1. Командарму 62-й, создав ударную группу в районе Мамаев курган, не менее трех стрелковых дивизий и одной танковой бригады, нанести удар в направлении на северо-западную окраину Сталинграда с задачей: уничтожить противника в этом районе. Задача дня: уничтожить противника в городе, прочно обеспечив за собой рубеж Рынок, Орловка, высоты 128,0, 98, северо-западная и западная окраины Сталинграда.

Начальнику артиллерии фронта обеспечить удар 62-й армии мощным артиллерийским наступлением в полосе справа — Городище, Гумрак, слева — река Царица.

Стрелковую дивизию Горишного с 19.00 18.9.42 г. включить в состав 62-й армии. Командарму 62 переправить большую часть дивизии в Сталинград по северным переправам в районе Красный Октябрь до 5.00 часов 19.9.42 г. и использовать ее для нанесения удара из района высоты 102,0 по северо-западной окраине города.

Начало наступления пехоты — 19.9 в 12.00 часов».

В начале этого приказа говорилось, что противник снимает ряд частей и соединений из города. Но, как стало известно позже, в приказе о противнике сказано было не совсем точно. Ни одна часть противника из города, кроме авиации, не была переброшена против наступавших частей Сталинградского фронта.

Армейская разведка в эти дни с особым вниманием вела допросы пленных, тщательно изучала захваченные в боях штабные документы противника. Мы не получили ни одного показания пленного, в котором подтверждалось бы сообщение штаба фронта о переброске немецких войск из Сталинграда на север.

Нам удалось по показаниям пленных и по документам установить с довольно большой точностью, какие силы действовали в полосе обороны 62-й армии.

На участке фронта от Рынок до Купоросное, где проходила разграничительная линия с нашим левым соседом 64-й армией, действовали девять дивизий противника: три танковые (14-я, 24-я и 16-я), одна моторизованная (29-я), пять пехотных (71-я, 94-я, 100-я, 295-я и 389-я).

В результате потерь у противника к 25 сентября из 500 танков осталось, по данным разведки, не более 150.

Авиация противника также несколько выдохлась. Над городом кружили, сменяя друг друга, группы по 10–20 самолетов, вместо 40–50 в начальный период.

Но вернемся, однако, к обстановке на 18 сентября и к приказу фронта о контрударе.

Из приказа фронта явствовало, что дивизия Горишного должна была переправиться через Волгу и занять исходные позиции в течение 12–18 часов.

Переправы в это время работали в крайне, трудных условиях. Срок указывался явно недостаточный.

Но переправа дивизии Горишного — это одна сторона задачи. В приказе фронта указывалось, что 62-я армия должна выставить для контрудара не менее трех дивизий. А откуда было взять эти три дивизии? Ни во втором эшелоне, ни в резерве армии дивизий не было. Все, кто мог держать оружие в руках, сражались на передовой, были втянуты в уличные бои.

Но приказ фронта надо было выполнить во что бы то ни стало.

Все звенья армейского штаба, штабы всех соединений и частей проявили высокую организованность и оперативность в подготовке контрнаступления.

В развитие приказа фронта в 23 часа 50 минут 18 сентября я подписал приказ по армии, в котором после ожесточенных оборонительных боев, после медленного, но отступления, появилось новое слово НАСТУПЛЕНИЕ. Он был принят измотанными, измученными войсками с огромным воодушевлением. Появилась уверенность в своих силах. Если — контрнаступление, то значит, есть у нас силы, стало быть, конец обороне.

Начало наступления было назначено на 12 часов 19 сентября.

Мы с утра внимательно приглядывались к поведению противника, ожидая увидеть какое-либо смятение в его стане или засечь передвижение его войск, которые он должен был бы снять с нашего участка фронта. Но мы опять отметили снижение активности его авиации. Утром над Сталинградом опять не появились бомбардировщики. Стало быть, на севере наши войска продолжали активные действия.

В 12 часов поднялись в атаку наши части. Их атаку поддержали артиллерия фронтовой артиллерийской группы и авиации. Отсутствие самолетов противника облегчило нам задачу. Правда, авиация уже не играла тогда решающей роли в уличных боях.

Но к 17 часам над Сталинградом появились немецкие самолеты. Уже по одному этому мы определили, что наши атаки на северном фланге противника опять захлебнулись.

Наступление ударной группы 62-й армии вылилось во встречный бой с противником как в центре, так и на левом фланге. Только на правом фланге противник был сравнительно пассивен.

Весь день 19 сентября в районе Мамаева кургана шли жесточайшие бои с переменным успехом. Мотострелковая бригада захватила высоту 126,3; полк из 112-й стрелковой дивизии Ермолкина вышел на рубеж севернее оврага Долгий, имея локтевую связь с мотострелковой бригадой. Два полка дивизии Горишного, переправившись в ночь на 19 сентября, с ходу были брошены в огонь сражения. Не имея возможности ни подготовиться, ни осмотреться, они, перевалив гребень Мамаева кургана, вступили во встречный бой с наступающими пехотой и танками противника. Подразделения 112-й стрелковой дивизии Ермолкина с утра отбивали мощные атаки противника и к исходу дня удерживали рубеж по железной дороге от Мамаева кургана до Полотняных улиц, в развилке оврага Долгий, и шоссейный мост через овраг Крутой по Артемовской улице.

Передо мной письмо подполковника запаса Гусева В. В., члена КПСС с 1939 года. С 14 сентября 1942 года он сражался в составе 112-й стрелковой дивизии. В эту дивизию он был командирован политуправлением фронта по его личной просьбе «в любую часть, сражающуюся в районе «Красного Октября». Он пишет: «На этом заводе мой отец проработал 35 лет вальцовщиком. Около Мамаева кургана я родился, там прошли мое детство и юность. Мой отец сражался при обороне Царицына. Я тоже не мог поступить иначе, когда горит мой родной город.

Через переправу «62» я прибыл на правый берег. Гремела канонада, и обрывистый берег Волги казался мне бортом огромного броненосца. В районе завода «Красный Октябрь» я нашел КП 112-й стрелковой дивизии, представился командиру дивизии Ермолкину и комиссару Липкинду. Тов. Ермолкин спросил меня, где я раньше служил. Рассказал ему, что в бой вступил под Перемышлем 22 июня 1941 года в составе 7-й механизированной, трижды орденоносной имени Фрунзе дивизии. Когда я это произнес, то Ермолкин посмотрел на меня и спросил: «Гусев, ты узнаешь меня?» Тут только я узнал его. Ермолкин был командиром 15-го мехполка 7-й мехдивизии. Мы вместе с ним оказались в окружении под Киевом. Организовав там отряды, мы с боями вышли на соединение со своими войсками под Харьковом…

Комдив Ермолкин был человек беспредельно преданный делу, хотя временами был вспыльчив. Он прилагал все усилия, чтобы выполнить поставленные перед дивизией боевые задачи и умножить традиции сибиряков и погибшего комдива Сологуба.

В этот же день я познакомился с замечательными боевыми помощниками Ермолкина — заместителем командира дивизии, Героем Советского Союза Михайлицыным Петром Тихоновичем, начальником артиллерии дивизии Годлевским Николаем Ивановичем и с наиболее авторитетными политработниками дивизии старшими политруками Васильевым, Оробей, Кувшинниковым, Янченко и другими. Они значительную часть времени проводили в подразделениях, участвовали в боях, писали в дивизионную газету.

В то время в дивизии насчитывалось около 800 активных штыков. Она занимала оборону на фронте восточнее Городище — Мамаев курган. Вскоре я был направлен в 416-й стрелковый полк; он вместе с 156-м отдельным противотанковым дивизионом 112-й стрелковой дивизии готовился к штурму Мамаева кургана, который в это время занял противник. Командир 416-го стрелкового полка капитан Асеев был общительным человеком. Он уже перешагнул тот рубеж, за которым люди уже не боятся смерти. Он готовил полк к очередному штурму кургана. Он проводил меня в 146-й противотанковый дивизион, где я встретился с комиссаром дивизиона политруком Борисом Филимоновым.

Филимонов тут же послал связного за командиром. Это был командир батареи 45-мм пушек Алексей Очкин.

Все четверо под руководством капитана Асеева — командира 416-го стрелкового полка решили вопрос, как быстрее и с меньшими потерями овладеть Мамаевым курганом.

Рано утром 19-го начался штурм Мамаева кургана.

В это же время Сталинградский фронт с севера наносил контрудар. Штурм продолжался двое суток. Наши бойцы преодолевали мощный огонь фашистов, невзирая на массированную бомбежку, шли через груды трупов. Командир 416-го стрелкового полка капитан Асеев сам шел в первой линии штурмующих. Лейтенанта Очкина ранило в голову. Лицо залито кровью, гимнастерка в крови. Сделать перевязку не было времени, он и его бойцы тащили свои пушки вперед, косили автоматами гитлеровцев, швыряли гранаты по огневым точкам. Так 416-й полк со 156-м истребительным дивизионом по трупам и скользким от крови скатам овладели вершиной Мамаева кургана, с частями 95-й стрелковой дивизии отбросили противника за овраг Долгий».

13-я гвардейская дивизия Родимцева, сильно поредевшая в предыдущих боях, вела тяжелые уличные бои в центре города. Чувствовалось, что противник решил любой ценой смять эту дивизию и выйти к Волге, к центральной пристани, и тем самым рассечь армию на две части.

Две стрелковые бригады с остатками 35-й гвардейской дивизии Дубянского и танковой бригады Бубнова вели уличные бои от реки Царица до Валдайской улицы и далее на юго-восток до берега Волги.

В районе Мамаева кургана наши силы приблизительно были равны наступавшим силам противника, а на участке 13-й гвардейской стрелковой дивизии и южнее превосходство противника было явное и многократное.

Бои 19 сентября показали, что захватчики не собираются оттягивать свои части из города на север, а еще упорнее стремятся развязать себе руки на волжском берегу города, то есть уничтожить 62-ю армию.

Мы были прижаты к Волге со всех сторон. Волжские переправы находились под огнем не только артиллерии, но и минометного огня. Военный совет армии, обсудив положение армии, принял ряд важнейших решений. Нам нужно было главным образом наладить переправы через Волгу, чтобы не прерывалась связь и снабжение войск с левого берега.

Это была трудная задача, так как днем Волга просматривалась и простреливалась противником. Нам нужно было иметь не одну переправу или причал для погрузки и разгрузки людей и боевого питания. Поэтому, кроме двух армейских переправ и причалов, мы разрешили организовать переправы для каждой дивизии. Пусть эти переправы будут маломощные, но все же они помогали дивизиям, в особенности по эвакуации раненых и подвозе боепитания. Все переправочные средства были взяты на учет, работа их поставлена под тщательный контроль.

Для телефонной и телеграфной связи с войсками была разработана особая схема. Ее разработал начальник связи армии полковник, а затем генерал Юрин. Он всегда имел резервные каналы, провода, проложенные по дну Волги. При выходе из строя одной системы проводов мы переходили на другие. Кроме того, на левом берегу был организован промежуточный узел, через который мы могли держать связь с дивизиями, находящимися на правом берегу. При массовых бомбежках и обстрелах связь с войсками на нашем берегу часто прерывалась.

4

В эти дни немецкие генералы принимали все меры к тому, чтобы не допустить переправы наших свежих сил в город. С утра до темной ночи над Волгой кружили пикировщики, а ночью открывала огонь артиллерия. Причалы и подходы к ним круглыми сутками находились под огнем орудий и шестиствольных минометов. Переправа войск и грузов для 62-й армии осложнялась до предела.

Подразделения, успевавшие за ночь переправиться на правый берег, нужно было сейчас же, ночью, развести и поставить на позиции, а грузы раздать войскам, иначе они были бы уничтожены бомбежкой. Лошадьми и машинами на правом берегу Волги мы не располагали: их негде было держать и прятать от пуль, бомб, снарядов и мин. Поэтому все, доставлявшееся через Волгу, разносилось на огневые позиции на плечах воинов, тех самых воинов, которые днем отбивали яростные атаки врага, а ночью без сна и отдыха должны были перетаскивать на себе боеприпасы, продовольствие, инженерное имущество. Это изматывало, изнуряло защитников города, но не снижало боеспособность частей. И так продолжалось не день, не неделю, а все время, пока шли бои.

С начала и до конца боев в городе артиллерийским обменным пунктом на пристанях заведовал подполковник Соколов, а продовольственным — подполковник Спасов и майор Зиновьев. Эти командиры все время находились на грудах мин и снарядов, которые могли в любую минуту взлететь на воздух.

19 сентября к восточному берегу Волги подошла 284-я стрелковая дивизия Н. Ф. Батюка. Она влилась в состав 62-й армии. Мы ждали ее с нетерпением, так как в этот день сложилась очень тяжелая обстановка в центре города, где сражались полки дивизии Родимцева и на Мамаевом кургане 95-я и 112-я стрелковые дивизии. Но центральная переправа была уже полностью парализована, и ею не могло воспользоваться ни одно подразделение.

Вечером того же дня нам стало известно, что Сталинградский фронт 20 сентября вновь должен атаковать противника с севера, поэтому я решил продолжать наши контратаки из района Мамаева кургана на юго-запад. После первого неудачного контрудара войск Сталинградского фронта 19 сентября мы верили, что новые атаки все же увенчаются успехом.

Ночью войскам 62-й армии был дан приказ на продолжение 20 сентября наступления всеми имеющимися силами. Этим приказом Военный совет армии требовал от войск выполнения задач, которые не были выполнены накануне.

На участке дивизии Родимцева сложилась очень тяжелая обстановка. Однако мы не могли перебросить ему на помощь ни одного батальона. Единственное, чем мы могли помочь Родимцеву, это передать ему его же 39-й полк, который до 19 сентября сражался под командованием Едина на Мамаевом кургане в отрыве от своей дивизии.

Остатки 35-й гвардейской дивизии под командованием Дубянского за неделю непрерывных боев с превосходящими в несколько раз силами противника были настолько обессилены и обескровлены, что мы решили оставшихся людей и технику передать 42-й и 92-й стрелковым бригадам, а штабы вывести за Волгу для формирования дивизии.

В эти дни нам пришлось серьезно поспорить с командующим артиллерией фронта генерал-майором В. Н. Матвеевым. Он требовал, чтобы артиллерийские части, прибывавшие со своими дивизиями на усиление 62-й армии, переправлялись на правый берег Волги, в город, а Военный совет армии категорически возражал против этого. Мы оставляли артиллерийские полки стрелковых дивизий за Волгой, а наблюдательные пункты переносили на правый берег, откуда можно было руководить маневром огня орудий и батарей на широком фронте. Только минометы и противотанковую артиллерию мы просили переправить вместе со своими частями.

В городе мы не могли иметь ни конной, ни механической тяги для артиллерии: тягачи, машины и лошадей негде было укрыть от огня противника. Следовательно, мы лишались маневра колесами. Перетаскивать же пушки и гаубицы на руках через развалины городских зданий и по изрытым бомбами и снарядами улицам было невозможно. Доставка снарядов для артиллерии через Волгу в город со второй половины сентября стала делом очень тяжелым, порой совершенно невозможным. Днем враг просматривал все подходы с востока к Волге. С 22 сентября, выйдя к центральной пристани, он обстреливал прицельным огнем каждую лодку. Рассчитывать на ночную перевозку боеприпасов также было рискованно: противник знал районы наших переправ и на протяжении всей ночи освещал Волгу, «подвешивая» над ней осветительные бомбы и ракеты. Значительно легче было за сто километров подвезти боеприпасы к Волге, чем переправить их через километровое водное пространство.

Военный совет фронта принял нашу точку зрения.

Решение оставить дивизионную артиллерию на левом берегу сыграло положительную роль в ходе оборонительных и наступательных боев в городе.

Оставив пушечные и гаубичные полки за Волгой, каждый командир дивизии или бригады всегда мог вызвать огонь своей артиллерии на любой участок фронта. А командующий артиллерией армии генерал-майор Н. М. Пожарский в нужный момент мог сосредоточить огонь заволжских батарей всех бригад и дивизий в один район.

С 20 сентября каждые сутки часов около 5 вечера у меня собирались генералы Н. И. Крылов, Н. М. Пожарский, К. А. Гуров, начальник разведки полковник М. 3. Герман. Основываясь на сведениях разведки, мы намечали квадраты, в которых гитлеровцы накапливались для наступления. Ночью, ближе к рассвету, мы открывали по этим квадратам внезапный артиллерийский огонь, давали залпы «катюш», направляли удары авиации дальнего действия. В этих случаях каждый снаряд или мина, посланные в центр скопления противника, приносили больше пользы, чем при заградительном огне по рубежам и площадям. Так мы истребляли живую силу противника, изматывали гитлеровцев, били и хлестали их прицельным огнем. После таких ночных налетов фашисты шли в наступление морально подавленные. 20 сентября бой начался с наступлением рассвета. На правом нашем фланге (Рынок — Орловка — Разгуляевка) продолжались сковывающие бои, а в районе Мамаева кургана полки 95-й и 112-й стрелковых дивизий встретили атаку уже свежих сил противника.

В полдень командир 95-й дивизии полковник Горишный, докладывая мне обстановку, сказал:

— Если не считать незначительных колебаний фронта, на какие-нибудь сто метров в ту или другую сторону, положение на Мамаевом кургане осталось без перемен.

— Учтите, — предупредил я его, — колебания хотя бы и на сто метров могут привести к сдаче кургана…

— Умру, но с Мамаева кургана не отойду! — ответил, помолчав, Горишный.

Командир дивизии полковник Василий Акимович Горишный и его заместитель по политической части Илья Архипович Власенко глубоко и верно осмысливали ход боев, и на этой основе у них сложилась большая боевая дружба. Они как бы дополняли друг друга: первый был не только командиром, но и коммунистом, уделяющим большое внимание политическому воспитанию личного состава; второй же, руководя партийно-политической работой, детально вникал в существо боевых операций, умел разумно, со знанием дела говорить с любым командиром-специалистом.

Слушая по телефону их доклады об обстановке на фронте дивизии, я не сомневался в достоверности и объективности оценки фактов независимо от того, кто мне докладывал — Горишный или Власенко. Каждый из них был хорошо осведомлен в оперативной обстановке и хорошо знал повадки врага.

Дивизия Горишного пришла в город вслед за дивизией Родимцева. Она также с ходу, прямо с переправы через Волгу, без всякого промедления вступила в бой за Мамаев курган, затем в районе заводов Тракторный и «Баррикады». Полки этой дивизии, точнее, только штабы полков по очереди отводились ненадолго за Волгу, чтобы там, на левом берегу, они могли немного отдохнуть, пополнить роты, а затем — снова в бой.

Горишный и Власенко в самые ожесточенные периоды боев были на своем наблюдательном пункте, спокойно и уверенно руководили атаками и контратаками.

Пробраться к ним на командный пункт было нелегким делом даже под берегом Волги. Овраг между заводами «Баррикады» и «Красный Октябрь» обстреливался снайперами врага. В первые дни там погибло много наших воинов, и овраг прозвали «оврагом смерти». Чтобы избежать потерь, пришлось поперек оврага построить каменный забор, и, только сгибаясь и плотно прижимаясь к забору, можно было живым добраться до командного пункта Горишного.

В. А. Горишный впоследствии стал генерал-лейтенантом. И. А. Власенко генерал-майор в отставке, живет в Киеве. Недавно мы увиделись с ним. Жалуется на сердце.

— Этот моторчик начал давать перебои.

Он многое пережил на волжском берегу, а также на других фронтах, и, конечно, все это не могло не оставить следа на сердце.

На участке 13-й гвардейской стрелковой дивизии Родимцева обстановка сложилась для нас очень тяжелая. В полдень 20 сентября в район центральной переправы просочились автоматчики противника. Командный пункт дивизии обстреливался автоматным огнем. Часть подразделений 42-го гвардейского полка дивизии находилась в полуокружении, связь работала с большими перебоями. Штабные офицеры связи армии, посылаемые в штаб к Родимцеву, гибли. Полк Елина, направленный к центральной пристани, запаздывал: в пути его заметила авиация врага и непрерывно бомбила.

Армия могла помочь этой дивизии только артиллерийским огнем с левого берега, но этого было явно недостаточно.

Левее дивизии Родимцева, на реке Царица, все время шли жестокие бои. Там сражались батальоны 42-й стрелковой бригады М. С. Батракова, 92-я стрелковая бригада моряков-дальневосточников и полк дивизии Сараева. Связь с ними часто рвалась, и нам трудно было установить положение дел на этом участке, однако ясно было одно — противник подтянул свежие силы и стремится во что бы то ни стало прорваться к Волге в центре нашей обороны, расширяя прорыв. Поэтому надо было продолжать контратаки в районе Мамаева кургана. Если бы мы ослабили удары здесь, то тем самым у противника были бы развязаны руки и он всеми силами обрушился бы на наше левое крыло и раздавил бы наши части, оборонявшиеся в центре города.

В ночь на 22 сентября в город переправился один стрелковый полк 284-й дивизии Батюка, который был поставлен восточное Мамаева кургана в армейский резерв.

Около двух часов ночи меня вызвал к телефону командующий фронтом генерал-полковник Еременко. Он сообщил, что одна из танковых бригад Сталинградского фронта прорвалась через фронт противника с севера и вот-вот должна соединиться с нами в районе Орловки. Я поднял всех на ноги, сел за телефоны и всю ночь искал эту бригаду, ждал, кто первым доложит радостную весть о встрече войск Сталинградского фронта с 62-й армией. Но такого доклада мы не дождались. Несколько дней спустя нам стало известно, что бригада не дошла до цели. Она целиком, вместе с командиром 67-й бригады полковником Шидзяевым, погибла в глубине боевых порядков противника.

Дни 21 и 22 сентября были критическими для войск 62-й армии. Противник ценой больших потерь первый раз разрубил армию на две части: на участке 13-й гвардейской стрелковой дивизии он вышел на улицу 2-я Набережная, а его передовые подразделения — к центральной пристани.

К исходу дня 21 сентября 13-я дивизия занимала фронт: овраг Крутой, 2-я Набережная улица, площадь 9-го Января, улицы — Солнечная. Коммунистическая, Курская, Орловская, Пролетарская, Гоголя — до реки Царица.

Некоторые подразделения этой дивизии были окружены и дрались до последнего патрона. Однако подробных данных, особенно сведений о судьбе 1-го батальона полка Елина, мы не имели. Вот почему во всех сводках, а затем в газетах и книгах о Сталинградской битве указывалось, что батальон, сражавшийся за вокзал, погиб 21 сентября 1942 года, что от этого батальона остался в живых только один младший лейтенант Колеганов…

Скажу откровенно: до последних дней я не верил, что этот батальон погиб 21 сентября, ибо еще тогда по поведению противника чувствовал, что в районе вокзала и левее действуют наши воины, что фашисты несут там большие потери. Но кто там дрался и как — об этом никто не знал, и судьба этих людей как бы лежала на моей совести тяжелым камнем. После опубликования моих записок «Армия массового героизма» и после передачи отрывков из этих записок по радио я получил много писем, в том числе и от инвалида Великой Отечественной войны Антона Кузьмича Драгана. Старый боец писал, что он может рассказать о том, что случилось с батальоном, после того как фашисты заняли вокзал. Письмо взволновало меня. Наконец-то, спустя пятнадцать лет, можно будет выяснить судьбы людей, о которых я так часто думал. Я не верил, что воины, которые семь дней стойко дрались с фашистами в районе вокзала, могли быть перебиты за одну ночь или сложить оружие.

И я не ошибся. Летом 1958 года во время отпуска я поехал навестить автора этого письма. Он живет на Черниговщине в селе Ликовицы, Прилукского района. Встретившись, мы как бы сразу, с первого взгляда, с первых слов, узнали друг друга.

Здороваясь, Антон Кузьмич тут же напомнил мне, где мы с ним встретились первый раз:

— Помните, это было вечером 15 сентября, возле церкви на Пушкинской. Вы увидели меня и спросили:

«Старший лейтенант, где твои люди?.. Ах, здесь, ну, тогда получай задачу: надо вышибить фашистов из вокзала. Ясно?..»

— Да, помню, — ответил я.

И как бы вновь увидел перед собой разбитый дом, дымящийся берег, по которому передвигаются люди с винтовками и автоматами, подвижного, небольшого роста, с воспаленными глазами старшего лейтенанта, обвешанного гранатами. Это был он — Антон Кузьмич Драган. Он командовал тогда 1-й ротой 1-го батальона 42-го гвардейского стрелкового полка дивизии Родимцева. И как сейчас вижу: молодой коммунист, получив задачу, быстро развернул, свою роту и, удаляясь с ней в сторону вокзала, скрылся в дыму и наступающей темноте. Через несколько минут оттуда донеслась частая перестрелка — рота вступила в бой.

— Разрешите, я расскажу все по порядку! — предложил Антон Кузьмич, когда мы уже сидели с ним за столом.

Вот его рассказ.

— Когда я повел роту к вокзалу и завязал перестрелку с фашистами, меня догнал комбат Червяков. Он приблизился ко мне, и, протирая снятые очки, предупредил:

— Надо их, фашистов, значит, отрезать и удержать. Держитесь там подольше, прихватите запас гранат.

Я поднял роту и в темноте повел в обход вокзала…

Ночь. Кругом грохочет бой. Небольшие группы наших бойцов закрепились в полуразрушенных домах и с большим трудом удерживают натиск противника. Чувствую, здание вокзала в его руках. Мы слева пересекаем железнодорожное полотно. На перекрестке стоит наш подбитый танк, возле него десять танкистов. Накапливаемся вблизи здания вокзала и идем врукопашную.

Внезапный удар, вперед граната, за ней боец. Фашисты бросились бежать, беспорядочно стреляя в темноту.

Так рота овладела вокзалом. Пока гитлеровцы пришли в себя и поняли, что нас всего одна рота, мы уже заняли крепкую оборону, и хотя до утра они несколько раз с трех сторон шли в атаку, вокзал не смогли вернуть…

Незаметно подошло утро. Тяжелое сталинградское утро. Фашистские пикировщики с рассветом стали вываливать на вокзал сотни бомб. После бомбежки — артобстрел. Здание вокзала пылало, лопались стены, коробилось железо, а люди продолжали сражаться…

До самого вечера гитлеровцы не смогли овладеть зданием и, убедившись наконец, что лобовыми атаками нас не возьмешь, пошли в обход. Тогда мы перенесли бой на привокзальную площадь. Жаркая схватка завязалась у фонтана и вдоль железнодорожного полотна.

Помню такой момент: немцы заходят в тыл, они накапливаются в угловом здании на привокзальной площади, которое для ориентира мы называли «гвоздильный завод», потому что там, как донесли разведчики, был склад гвоздей. Оттуда враг готовил нам удар в спину, но мы разгадали его маневр и бросились туда в контратаку. Нас поддержала огнем минометная рота старшего лейтенанта Заводуна, подошедшая к этому времени к вокзалу. Овладеть полностью «гвоздильным заводом» нам не удалось, мы выбили немцев только из одного цеха. В соседнем оставались фашисты.

Теперь бой завязался внутри здания. Силы нашей роты были почти на исходе. Но не только наша рота, а и весь батальон находился в исключительно тяжелом положении. Командир батальона старший лейтенант Червяков был ранен и эвакуирован за Волгу. Командовать батальоном стал старший лейтенант Федосеев.

Фашисты сжимали батальон с трех сторон. Трудно было с боеприпасами, о еде и сне не было и речи. Но страшнее всего была жажда. В поисках воды, в первую очередь для пулеметов, мы простреливали водопроводные трубы, оттуда по каплям сочилась вода.

Бой в здании «гвоздильного завода» то утихал, то вспыхивал с новой силой. В коротких стычках нас выручали нож, лопата и приклад. К рассвету гитлеровцы подтянули резервы, и пошли на нас рота за ротой. Удерживать такой натиск становилось трудно. О создавшемся положении я срочно донес старшему лейтенанту Федосееву. Тогда нам на выручку была направлена 3-я стрелковая рота под командованием младшего лейтенанта Колеганова. По дороге к нам эта рота попала под ливень огня, была атакована несколько раз. Высокий худощавый Колеганов в покрытой кирпичной пылью солдатской шинели все же сумел провести роту и сдержанно доложил:

— Рота в составе двадцати человек прибыла.

В своем донесении в штаб батальона он написал:

«Прибыл в «гвоздильный завод», положение тяжелое, но, пока я жив, никакая сволочь не пройдет!» До поздней ночи и ночью продолжался жестокий бой. К нам в тыл стали проникать небольшие группы немецких автоматчиков и снайперов. Они маскировались на чердаках, в развалинах и канализационных трубах, а оттуда охотились за нами.

Комбат Федосеев дал мне распоряжение подготовить группу автоматчиков для засылки, в немецкий тыл. Я выполнил его приказание и вот что записал об этом себе в дневнике…

Антон Кузьмич дал мне прочитать эту страницу. Я привожу ее дословно:

«18 сентября. Недавно группа автоматчиков-добровольцев бесшумно скользнула в темноту ночи. Они ушли, ясно понимая всю сложность и трудность задачи проникнуть во вражеский тыл и там действовать в одиночку.

Каждый из них получил пятидневную дачу боеприпасов и питания, подробные указания, как действовать в тылу врага.

Вскоре гитлеровская оборона была встревожена — фашисты, видимо, не могли понять, кто подорвал автомашину, которая только что подвезла боеприпасы, кто выводит из строя пулеметные расчеты и артиллерийскую прислугу.

С утра и до полудня над городом висели тучи вражеских самолетов. Одни из них отделялись от общей массы, срывались в пике, проносились на бреющем полете, засыпая улицы и развалины домов градом пулы другие с воющими сиренами носились над городом, пытаясь посеять панику. Сыпались зажигательные бомбы, рвались тяжелые фугасы. Город пылал. В ночь на 19 сентября фашисты подорвали стену, отделяющую наш цех от остального здания в «гвоздильном заводе», и стали забрасывать нас гранатами.

Гвардейцы едва успевали выбрасывать гранаты обратно через оконные рамы. Разорвавшейся гранатой был тяжело ранен младший лейтенант Колеганов. Падали один за другим сраженные солдаты.

С большим трудом два гвардейца вынесли Колеганова из огня к Волге. Дальнейшая его судьба мне не известна».

— А что было дальше? — спросил я, прочитав эти строчки.

— Мы еще больше суток вели бой в «гвоздильном заводе», — продолжал Антон Кузьмич. — К нам на помощь пришли гвардейцы минометной роты старшего лейтенанта Заводуна. У них давно вышли все мины, и минометчики стали действовать как стрелки. Залегли за баррикадами на улице и, ведя сильный огонь, закрепились. К вечеру, это было уже 20 сентября, наблюдатели доложили, что со стороны противника видна активная перегруппировка, к вокзалу подтягиваются артиллерия в танки. Батальону был отдан приказ подготовиться к отражению танковой атаки. Я выделил из роты несколько групп, вооруженных противотанковыми ружьями, гранатами и бутылками с горючей смесью. Но в этот день танковая атака врага не состоялась. Ночью, рискуя жизнью, с территории противника к нам перебралась женщина, местная жительница, и сообщила, что немцы готовят танковый удар. Она рассказала нам много ценного о расположении подразделений противника. Помню ее имя — Мария Виденеева. Одновременно хочу отметить, что нам часто помогали жители города разведкой, снабжением водой. К сожалению, имена этих отважных патриотов остались неизвестными. Помню только еще одну молодую девушку-разведчицу, которую бойцы называли Лизой, она погибла во время бомбежки.

И вот наступило 21 сентября. Этот день был самым тяжелым в судьбе 1-го батальона. С самого утра фашисты при поддержке танков и артиллерии бросились в бешеное наступление. Сила огня и ярость сражающихся превзошли все ожидания. Гитлеровцы ввели в бой все свои средства, все имевшиеся на этом участке резервы, чтобы сломить наше сопротивление в районе вокзала. Но продвигались они ценой больших потерь. Только во второй половине дня им удалось расколоть наш батальон на две части.

Часть батальона и его штаб были отсечены в районе универмага. Фашисты окружили эту группу и пошли со всех сторон в атаку. Завязалась рукопашная внутри универмага. Там штаб батальона во главе со старшим лейтенантом Федосеевым принял неравный бой. Небольшая горстка храбрецов дорого отдавала свои жизни. Мы бросились им на выручку четырьмя группами, но фашисты успели подтянуть танки и шквальным огнем сметали все живое. Так погибли командир 1-го батальона старший лейтенант Федосеев и его мужественные помощники.

После гибели командира батальона я принял командование остатками подразделений, и мы начали сосредотачивать свои силы в районе «гвоздильного завода». О создавшемся положении я написал донесение командиру полка полковнику Елину и отправил его со связным, который больше к нам не возвратился. С этого времени наш батальон потерял связь с полком и действовал самостоятельно.

Немцы отрезали нас от соседей. Снабжение боеприпасами прекратилось, каждый патрон был на вес золота. Я отдал распоряжение: беречь боеприпасы, подобрать подсумки убитых и трофейное оружие. К вечеру гитлеровцы вновь попытались сломить наше сопротивление, они вплотную подошли к занимаемым нами позициям. По мере того как наши подразделения редели, мы сокращали ширину своей обороны. Стали медленно отходить к Волге, приковывая противника к себе, и почти всегда находились на таком коротком расстоянии, что немцам было затруднительно применять артиллерию и авиацию.

Мы отходили, занимая одно за другим здания, превращая их в оборонительные узлы. Боец отползал с занятой позиции только тогда, когда под ним горел пол и начинала тлеть одежда. На протяжении дня фашистам удалось овладеть не более чем двумя городскими кварталами.

На перекрестке Краснопитерской и Комсомольской улиц мы заняли угловой трехэтажный дом. Отсюда хорошо простреливались все подступы, и он стал нашим последним рубежом. Я приказал забаррикадировать все выходы, приспособить окна и проломы под амбразуры для ведения огня из всего имевшегося у нас оружия.

В узком окошечке полуподвала был установлен станковый пулемет с неприкосновенным запасом — последней лентой патронов.

Две группы по шесть человек поднялись на чердак и третий этаж; их задача была — разобрать кирпичный простенок, подготовить каменные глыбы и балки, чтобы сбрасывать их на атакующих гитлеровцев, когда они подойдут вплотную. В подвале было отведено место для тяжелораненых. Наш гарнизон состоял из сорока человек. И вот пришли тяжелые дни. Атака за атакой повторялись без конца. После каждой отбитой атаки казалось, что больше нет возможности удержать очередной натиск, но когда фашисты шли в новую атаку, то находились и силы и средства. Так длилось пять дней и ночей.

Полуподвал был наполнен ранеными — в строю осталось девятнадцать человек. Воды не было. Из питания осталось несколько килограммов обгоревшего зерна; немцы решили взять нас измором. Атаки прекратились, но без конца били крупнокалиберные пулеметы.

Мы не думали о спасении, а только о том, как бы подороже отдать свою жизнь, — другого выхода не было. И вот среди нас появился трус. Видя явную, неизбежную смерть, дрогнул один лейтенант. Он решил бросить нас и ночью бежать за Волгу. Понимал ли он, что совершает мерзкое предательство? Да, понимал. Он подбил на гнусное преступление одного из рядовых, такого же безвольного и трусливого, и они ночью незаметно пробрались к Волге, соорудили из бревен плот и столкнули его в воду. Недалеко от берега их обстрелял противник. Солдат был убит, а лейтенант добрался до хозвзвода нашего батальона на том берегу и сообщил, что батальон погиб.

— А Драгана я лично похоронил вблизи Волги, — заявил он. Все это выяснилось спустя неделю. Но, как видите, напрасно он похоронил меня раньше срока…

…Фашисты вновь идут в атаку. Я бегу наверх к своим бойцам и вижу: их худые почерневшие лица напряжены, грязные повязки на ранах в запекшейся крови, руки крепко сжимают оружие. В глазах нет страха. Санитарка Люба Нестеренко умирает, истекая кровью от раны в грудь. В руке у нее бинт. Она и перед смертью хотела помочь товарищу перевязать рану, но не успела…

Фашистская атака отбита. В наступившей тишине нам было слышно, какой жестокий бой идет за Мамаев курган и в заводском районе города.

Как помочь защитникам города? Как отвлечь на себя хотя бы часть сил врага, который прекратил атаковать наш дом?

И мы решаем вывесить над нашим домом красный флаг — пусть фашисты не думают, что мы прекратили борьбу! Но у нас не было красного материала. Как быть? Поняв наш замысел, один из тяжело раненных товарищей снял с себя окровавленное белье и, обтерев им кровоточащие раны, передал мне.

Фашисты закричали в рупоры:

— Рус! Сдавайся, все равно помрешь!

В этот момент над нашим домом взвился красный флаг!

— Брешешь, паршивец! Нам еще долго жить положено, — добавил к этому мой связной рядовой Кожушко.

Следующую атаку мы вновь отбивали камнями, изредка стреляли и бросали последние гранаты. Вдруг за глухой стеной, с тыла — скрежет танковых гусениц. Противотанковых гранат у нас уже не было. Осталось только одно противотанковое ружье с тремя патронами. Я вручил это ружье бронебойщику Бердышеву и послал его черным ходом за угол, чтобы встретить танк выстрелом в упор. Но не успел этот бронебойщик занять позицию, как был схвачен фашистскими автоматчиками. Что рассказал Бердышев фашистам, не знаю, только могу предполагать, что он ввел их в заблуждение, ибо через час они начали атаку как раз с того участка, куда был направлен мой пулемет с лентой неприкосновенного запаса.

На этот раз фашисты, считая, что у нас кончились боеприпасы, так обнаглели, что стали выходить из-за укрытий в полный рост, громко галдя. Они шли вдоль улицы колонной.

Тогда я заложил последнюю ленту в станковый пулемет у полуподвального окна и всадил все двести пятьдесят патронов в орущую грязно-серую фашистскую толпу. Я был ранен в руку, но пулемет не бросил. Груды трупов устлали землю. Оставшиеся в живых гитлеровцы в панике бросились к своим укрытиям. А через час они вывели нашего бронебойщика на груду развалин и расстреляли на наших глазах за то, что он показал им дорогу под огонь моего пулемета.

Больше атак не было. На дом обрушился ливень снарядов и мин. Фашисты неистовствовали, они били из всех видов оружия. Нельзя было поднять голову. И снова послышался зловещий шум танковых моторов. Вскоре из-за угла соседнего квартала стали выползать приземистые немецкие танки. Было ясно, что участь наша решена. Гвардейцы стали прощаться друг с другом. Мой связной финским ножом на кирпичной стене написал: «Здесь сражались за Родину и погибли гвардейцы Родимцева». В левом углу подвала в вырытую яму были сложены документы батальона и полевая сумка с партийными и комсомольскими билетами защитников дома. Первый орудийный залп всколыхнул тишину. Раздались сильные удары, дом зашатался и рухнул. Через сколько времени я очнулся — не помню. Была тьма. Едкая кирпичная пыль висела в воздухе. Рядом слышались приглушенные стоны. Меня тормошил подползший связной Кожушко:

— Вы живы…

На полу полуподвала лежало еще несколько полуоглушенных красноармейцев. Мы были заживо похоронены под развалинами трехэтажного здания. Нечем было дышать. Не о пище и воде думали мы — воздух стал самым главным для жизни. Оказывается, что в кромешной тьме можно видеть лицо друга, чувствовать близость товарища.

С большим трудом мы стали выбираться из могилы. Работали молча, тела обливал холодный липкий пот, ныли плохо перевязанные раны, на зубах хрустела кирпичная пыль, дышать становилось все труднее, но стонов и жалоб не было.

Через несколько часов в разобранной выемке блеснули звезды, пахнуло сентябрьской свежестью.

В изнеможении гвардейцы припали к пролому, жадно глотая свежий осенний воздух. Вскоре отверстие было таким, что в него мог пролезть человек. Рядовой Кожушко, имевший сравнительно легкое ранение, отправился в разведку. Спустя час он возвратился и доложил:

— Товарищ старший лейтенант, немцы вокруг нас, вдоль Волги они минируют берег, рядом ходят гитлеровские патрули…

Мы принимаем решение — пробиться к своим.

Первая наша попытка пройти фашистскими тылами не удалась — мы натолкнулись на крупный отряд немецких автоматчиков, и с трудом нам удалось уйти от них, возвратиться в свой подвал и ожидать, когда тучи закроют луну. Наконец-то небо потемнело. Выползаем из своего убежища, осторожно продвигаемся к Волге. Мы идем, поддерживая друг друга, стиснув зубы, чтобы не стонать от резкой боли в ранах. Нас осталось шесть человек. Все ранены. Кожушко идет впереди — он теперь и наше боевое охранение, и главная ударная сила.

Город в дыму, тлеют развалины. У Волги горят нефтяные цистерны, вдоль железнодорожного полотна пылают вагоны, а слева гремит, не стихая, жестокий бой, грохочут взрывы, сыплется разноцветный фейерверк трассирующих очередей, воздух насыщен тяжелым запахом пороховой гари. Там решается судьба города. Впереди, у Волги, вспышки осветительных ракет, видны немецкие патрули.

Мы подползаем поближе и намечаем место прорыва. Главное, бесшумно снять патруль. Замечаем, что один из немцев временами подходит близко к одиноко стоящему вагону — там к нему легко подойти. С кинжалом в зубах к вагону уползает рядовой Кожушко. Нам видно, как фашист вновь подходит к вагону… Короткий удар, и гитлеровец падает, не успев вскрикнуть.

Кожушко быстро снимает с него шинель, одевает ее и неторопливо идет навстречу следующему. Второй фашист, ничего не подозревая, сближается с ним. Кожушко снимает и второго. Мы быстро, насколько позволяют раны, пересекаем железнодорожное полотно. Цепочкой удачно проходим минное поле, и вот — Волга. Мы припадаем к волжской воде, такой холодной, что ломит зубы, пьем и никак не можем напиться. С трудом сооружаем небольшой плот из выловленных бревен и обломков и, придерживаясь за него, плывем по течению. Грести нечем, работаем руками, выбирая поближе к быстрине. К утру нас выбрасывает на песчаную косу к своим зенитчикам. Изумленно смотрят они на наши лохмотья и небритые худые лица, с трудом узнают своих; они кормят нас удивительно вкусными сухарями и рыбьей похлебкой (в жизни не ел ничего вкуснее ее!). Это была первая наша еда за последние трое суток. В тот же день зенитчики отправили нас в медсанбат… На этом Антон Кузьмич Драган закончил свой рассказ о том, что было с батальоном после 21 сентября. Теперь, таким образом, ясна судьба 1-го батальона 42-го гвардейского полка 13-й гвардейской дивизии. Это еще одно свидетельство героизма наших воинов. Действуя самостоятельно, в изолированных гарнизонах, небольшими группами, они сражались за каждый дом, сражались до последней возможности, нанося огромные потери врагу.

Героизм, проявленный нашими мелкими подразделениями, озадачивал врага. Каждая такая мелкая группа с успехом сражалась в пять и более раз сильнее противника.

Враг начал бояться наших бойцов. Дорогу в Сталинград стали называть дорогой в могилу, сам Сталинград называли адом.

— В Сталинграде каждый соревновался, кто смелее, кто выстоит, кто больше уничтожит захватчиков.

— В те же дни большая группа автоматчиков противника, прорвавшаяся с танками к центральной пристани, отрезала от главных сил армии две стрелковые бригады и один полк дивизии Сараева, которые вели бой в районе улиц Курская, Кавказская и Краснопольская. Все же Паулюс не мог считать, что 21 сентября он полностью овладел южной частью города и центральной переправой. Там еще долго шли упорные бои.

Вечером 21 сентября в районе Дар-Горы наши наблюдатели заметили скопление крупных сил пехоты и танков противника. Вскоре под прикрытием ураганного огня артиллерии и минометов враг ринулся в атаку. Они пытались с ходу прорваться на левый берег Царицы, но были встречены огнем наших заволжских батарей. Часть танков и пехоты отступила на исходные позиции, а с остальными дело довершили бойцы бригады Героя Советского Союза полковника Батракова, в большинстве своем состоявшей из моряков. Вот что рассказал участник этого боя лейтенант В. Жуков, возглавлявший группу из семнадцати моряков.

«Прорвавшиеся танки с автоматчиками были встречены дружным огнем бойцов отделения старшины второй статьи Борисоглебского. Метким выстрелом из противотанкового ружья первый танк подбил сам командир отделения. Затем он взял на прицел вторую вражескую машину и тоже подбил ее. Но остальные танки, беспрерывно стреляя, продолжали двигаться, приближаясь к позициям моряков. Старшина Борисоглебский подбил еще один танк. Не выдержав меткого огня, гитлеровцы отошли в укрытие. Но вскоре атака повторилась. Теперь уже, кроме Борисоглебского, по танкам вел огонь матрос Балацин. Он спокойно ждал удобного момента, чтобы наверняка поразить цель. Такой момент наступил. Танк подставил борт. Балацин выстрелил. По броне вражеской машины побежали золотистые змейки пламени. Двумя меткими выстрелами был подбит и второй танк. Наступавшую пехоту косил пулеметчик матрос Кудреватый. Он подпускал фашистов на шестьдесят метров и только тогда открывал огонь…»

Так они отбили шесть атак. Наших бойцов было семнадцать. А фашисты потеряли на этом участке восемь танков и до трех сотен солдат и офицеров. Советские морские пехотинцы ни на шаг не отступили с занятого ими рубежа.

На другой день в центре города противник стремился отрезать дивизию Родимцева от главных сил армии. Атаки пехоты и танков на позицию гвардейцев Родимцева повторялись через каждый час. Лишь к вечеру, когда противник увеличил количество танков, пехоты и авиации, ему удалось несколько потеснить гвардейцев. Его передовые отряды вышли по Московской улице к берегу Волги. В это же время пехотный полк врага, наступавший по Киевской и Курской улицам, вышел в район домов специалистов.

И все же, несмотря на численное превосходство, особенно в танках, гитлеровцам не удалось отрезать дивизию Родимцева от основных сил армии. Гвардейцы отошли лишь несколько севернее центральной переправы, но центр города отстояли. Только за один день 22 сентября они отбили двенадцать вражеских атак, уничтожив при этом 32 фашистских танка. Несмотря на яростные атаки, противнику так и не удалось здесь продвинуться ни на шаг.

Части дивизии Горишного, добившиеся накануне небольшого успеха, 21 сентября вышли на северный исток оврага Долгий, примкнув правым флангом к танковому соединению. Но днем 22 сентября, после многократных атак противника, они были выбиты с позиции и заняли оборону по юго-западным скатам Мамаева кургана. Таким образом, 112-я стрелковая дивизия, занимавшая оборону по улицам Совнаркомовская, Виленская, между оврагами Долгий и Крутой (в стыке между дивизиями Горишного и Батюка), как второй эшелон, оказалась на первой линии и вступила в бой.

На исходе десятые сутки боев в городе. Намеченный Гитлером срок захвата Сталинграда к 15 сентября был сорван. Генеральный штаб сухопутных войск вермахта вынужден был все эти дни подбрасывать свои резервы в сталинградское пекло. Наша разведка каждый день отмечала подход к Сталинграду пополнений людьми и танками.

* * *

Мне трудно поверить, что командование фронтом и армий не учитывало, что скоропалительным контрнаступлением с севера, без надлежащей подготовки и организации взаимодействия нельзя достигнуть успеха. Организация контрудара 18 сентября выполнялась без увязки действий между армиями, оборонявшимися в самом Сталинграде.

В своих мемуарах «На юго-западном направлении» Маршал Советского Союза К. С. Москаленко пишет: «Главная задача войск левого крыла Сталинградского фронта заключалась в отвлечении вражеской ударной группировки от города, в оказании непосредственной помощи героической армии генерала Чуйкова». Мне известно из подлинных документов Ставки Верховного, что левому крылу Сталинградского фронта, т. е. 66-й, 24-й и 1-й гвардейской армиям ставилась задача разгромить наступающую группировку на Сталинград и соединиться с 62-й армией. Не отвлекать, а разгромить. Далее он пишет: «Дело в том, что важной составной частью наступательной операции (начавшейся 18 сентября. — В. Ч.) должен был стать удар части сил 62-й армии из района Мамаева кургана в юго-западном направлении. Цель этого удара состояла в том, чтобы затруднить противнику переброску его резервов на север, против наступающих 1-й гвардейской и 24-й армий. Однако она не была достигнута».

Тут я не могу не возразить К. С. Москаленко — 1-я гвардейская, 24-я и 66-я армии наносили контрудар 18 сентября, а 62-я армия получила приказ фронта только поздно вечером 18-го (который датирован штабом фронта 18 сентября), согласно которому «ударная группа 62-й армии должна нанести контрудар только в 12 часов 19-го», т. е. более чем на сутки позднее, когда контрудар наш с севера уже потерял свою силу.

Кроме того, создать ударную группировку в самом городе из остатков сил 62-й армии было невозможно. И все же мы сделали все возможное и невозможное, чтобы 19 сентября соединиться с войсками 1-й гвардейской и 24-й армий. Из Сталинграда на север не было переброшено ни одного полка противника.

Я хочу обратить внимание читателей и историков на организацию в этот сталинградский оборонительный период взаимодействия между армиями, действовавшими по соседству армий, оборонявших Сталинград. Мы знаем, что взаимодействие войск в бою и сражении является главным фактором обеспечения успеха операции. С 62-й армией, на которую была возложена задача оборонять Сталинград, ни одна армия Сталинградского фронта, т. е. 66-я. 24-я и 1-я гвардейская, связи не имела.

Штаб 62-й армии, находящийся все время в городе, прижатый к Волге, не имел ни позывных, ни длину волн радиостанций этих армий. Думаю, что и они также не имели позывных радиостанций 62-й армии.

О неудачах наступления с севера 1-й гвардейской, 24-й и 66-й армий докладывали в Ставку Г. К. Жуков и Г. М. Маленков. Причину неудачи наступления они объясняли спешкой и отсутствием взаимодействия.

Однако, несмотря на это, 66-я. 24-я и 1-я гв. армии своим наступлением 5-11 сентября отвлекли часть сил врага из-под Сталинграда, а наступлением 18–19 сентября сковали действующие там немецкие войска.

5

В связи с тем что противник, выйдя к центральной пристани, получил возможность просматривать почти весь тыл армии и Волгу, через которую шло наше снабжение, я приказал своему заместителю по тылу немедленно организовать три пристани и три водные коммуникации через реку. Первую — в районе Верхняя Ахтуба, вторую — в районе Скудри, третью — в районе Тумак. Отсюда на кораблях и судах Волжской флотилии и на лодках ночью грузы направлялись к пристаням у завода «Красный Октябрь» и у поселка Спартановка.

От завода «Баррикады» на остров Зайцевский был наведен пешеходный мост на железных бочках, а между островом и левым берегом Волги действовала лодочная переправа. Все лодки на участке армии были взяты на строгий учет и распределены между дивизиями и бригадами. В каждой дивизии была организована лодочная переправа, работавшая под строгим контролем и по плану самого командира. Стрелковые бригады, действовавшие южнее реки Царица, снабжались самостоятельно, через остров Голодный и с помощью лодок.

Для нас было ясно, что, выйдя к Волге, противник поведет наступление вдоль берега на север и юг, отрезая наши части от реки, от переправ. Чтобы сорвать замысел врага. Военный совет армии решил утром 23 сентября, не приостанавливая наступления из района Мамаева кургана, ввести в бой дивизию Батюка (она полностью переправилась в город накануне ночью). Перед полками этой дивизии стояла задача: уничтожить противника в районе центральной пристани и прочно оседлать долину реки Царица. Граница справа — улицы Халтурина, Островского, Гоголя.

Ставя такую задачу, я посоветовал командиру дивизии учесть опыт ведения уличного боя мелкими группами. Сначала мне показалось, что он не понимает значения штурмовых групп и их действий. Легко ли отказаться от привычных боевых порядков в ротах и взводах, которые ты обучал искусству ведения боя именно в таком виде, как они были сформированы? Однако Батюк, тогда еще подполковник, подвижный, подтянутый, посмотрел мне в глаза и сказал:

— Товарищ командующий, я прибыл драться с фашистами, а не на парад. В моих полках — сибиряки…

Оказалось, он еще на той стороне Волги узнал от наших офицеров связи о том, что в 62-й армии вырабатываются новые тактические приемы, и приказал командирам полков и батальонов изучать опыт боев в городе, а бойцов обеспечить двойным запасом патронов, гранат и толовых шашек.

После короткой беседы я поверил Батюку, что воины его дивизии будут крепко драться с фашистами и обратно за Волгу не уйдут. В тот же час дивизия Батюка была брошена в контратаку вдоль берега Волги на юг к центральной пристани на помощь дивизии Родимцева. Одновременно Родимцеву было направлено пополнение около двух тысяч человек. Этой контратакой мы думали не только остановить наступление противника с юга, но и, уничтожив его части, прорвавшиеся к Волге, восстановить локтевую связь с бригадами, оставшимися в южной части города. Контратака началась в 10 часов 23 сентября.

Завязались жестокие бои, длившиеся два дня.

В этих боях, неоднократно доходивших до рукопашных схваток, было приостановлено наступление противника из района центральной пристани на север. Но уничтожить противника, вышедшего к Волге, и соединиться со стрелковыми бригадами, действовавшими за рекой Царица, не удалось.

Однако план Паулюса — выйти к Волге, а затем атаковать армию во фланг и тыл ударом вдоль Волги — сорвался, он разбился о стойкость дивизий Родимцева, Батюка, Горишного, Ермолкина, бригады Батракова и других частей.

Для 62-й армии кризис миновал, она не дрогнула после первого прорыва врага до самой Волги. Мамаев курган оставался у нас. Ни одна наша часть не была уничтожена полностью. Контратаки сибиряков дивизии Батюка остановили наступление противника в городе. Фашисты захлебнулись в собственной крови, на улицах остались десятки горящих танков и тысячи убитых гитлеровцев.

Я лично не думал об отходе на противоположный берег, считал невозможным даже отход на один из островов. Ведь это отразится сразу на моральном состоянии командиров соединений, их штабов и всех бойцов. Однажды К. А. Гуров сказал мне, что у него в запасе несколько лодок для Военного совета армии. Я ему ответил, что это меня не касается, на левый берег я не попаду, если буду в полном сознании.

Гуров крепко обнял меня и сказал: «Будем сражаться даже вдвоем до последнего патрона». Это нас породнило с ним крепче всякой дружбы.

Николай Иванович Крылов соглашался со мной, что управлять войсками армии, находясь в 1–3 километрах от противника и позади Волги, очень трудно. Но когда я делал намеки ему переселиться на промежуточный пункт связи, находящийся на левом берегу, он категорически возражал, говоря: «Будем вместе прочищать свои пистолеты, а последнюю пулю — себе в голову».

Мы чувствовали и знали, что за поведением Военного совета следили почти все штабы дивизий и даже полков. Чтобы убедиться, что мы находимся вместе со всеми на правом берегу, многие штабы посылали в штаб армии своих командиров и политработников.

Поняв это, мы, то есть я, Гуров и Крылов, не отсиживались все время на своем командном пункте, частенько ходили на наблюдательные пункты дивизий и полков и доходил до траншей, чтобы бойцы сами лично видели, что генералы члены Военного совета — их не покинули, были с ними.

Если Паулюс со своим штабом во время жестоких боев находился в Нижне-Чирской или в станице Голубинской, в 120–150 километрах, то Военный совет 62-й армии и его штаб в середине октября несколько суток находился в 200–300 метрах от переднего края.

Тогда было особенно важно, чтобы не только бойцы, но и командиры полков и дивизий чувствовали и знали, что они не одни, с ними весь Военный совет армии.

6

С вечера 24 сентября бои в центре города начали затихать. Радио извещало весь мир, что волжская твердыня стоит, что город пылает, что он превратился в действующий вулкан, пожирающий многие тысячи гитлеровцев. Да, это было так.

Войска, оборонявшие Сталинград, научившись действовать в огне и дыму, упорно дрались за каждый клочок родной земли, истребляли тысячи и тысячи гитлеровцев, Обо всем этом ежедневно передавалось по радио в вечерних сводках, а на следующий день, как бы мстя нам, гитлеровское командование бросало на город тысячи бомбардировщиков, на наши головы обрушивались десятки тысяч снарядов и мин.

Город на Волге в 1942 году был для Гитлера важным стратегическим пунктом. Вот почему Гитлер бросал в огонь все новые и новые дивизии: он не жалел крови немецких солдат.

Генералы немецко-фашистских войск такие, как Ганс Дёрр, видели своими глазами, какой ценой они оплачивают каждый метр земли на берегу великой русской реки. В своей книге «Поход на Сталинград» он пишет:

«Начавшийся в середине сентября период боев за Сталинградский промышленный район можно назвать позиционной или «крепостной войной». Время для проведения крупных операций окончательно миновало, из просторов степей война перешла на изрезанные оврагами приволжские высоты с перелесками и балками, в фабричный район Сталинграда, расположенный на неровной, изрытой, пересеченной местности, застроенной зданиями из железа, бетона и камня. Километр, как мера длины, был заменен метром, карта генерального штаба — планом города.

За каждый дом, цех, водонапорную башню, железнодорожную насыпь, стену, подвал и, наконец, за каждую кучу развалин велась ожесточенная борьба, которая не имела себе равных даже в период первой мировой войны с ее гигантским расходом боеприпасов. Расстояние между нашими войсками и противником было предельно малым. Несмотря на массированные действия авиации и артиллерии, выйти из района ближнего боя было невозможно. Русские превосходили немцев в отношении использования местности и маскировки и были опытнее в баррикадных боях за отдельные дома; они заняли прочную оборону».

Из захваченного нами журнала боевых действий немецкой 29-й мотодивизии стало известно, что 17 сентября командир дивизии докладывал командующему 6-и армией Паулюсу: «…оба моторизованных полка дивизии почти полностью уничтожены, из 220 танков осталось 42».

В сентябре немецкий ефрейтор Вальтер писал матери: «Сталинград — это ад на земле. Верден. Красный Верден с новым вооружением. Мы атакуем ежедневно. Если нам удается утром занять двадцать метров, вечером русские отбрасывают нас обратно».

Возьмем несколько крайне лаконических и сдержанных записей из дневника начальника генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Гальдера.

6 сентября. «Новороссийск взят, в остальном без изменений. Под Сталинградом наши войска отбивали очень сильные атаки противника».

7 сентября. «Под Сталинградом, где атаки противника против северного фланга ослабли, наши войска успешно продвигаются вперед».

8 сентября. «Под Сталинградом дальнейшее продвижение».

10 сентября. «Под Сталинградом новые успехи».

15 сентября. «Отрадные успехи в Сталинграде. Мощное наступление противника на Воронеж с севера и запада. С запада — прорыв… Приказ фюрера об опасности на донском участке фронта».

16 сентября. «Успехи в Сталинграде… У фюрера неизменная забота о донском участке фронта».

17 сентября. «Успешные бои в Сталинграде со значительными потерями с нашей стороны. Наступление противника в районе Воронежа в основном отражено».

18 сентября. «В Сталинграде дальнейшие успехи. Сильная контратака противника (150 танков) севернее города отбита с большим успехом. На остальных участках Донского фронта спокойно».

20 сентября. «Под Сталинградом все больше ощущается постепенное истощение наступающих войск. В районе Воронежа пикирующие бомбардировщики значительно облегчили положение».

24 сентября. «После дневного доклада прощание с фюрером (у меня нервное истощение и у него нервы далеко не в порядке). Мы должны расстаться. Необходимость воспитания офицеров генерального штаба в духе фанатичной веры в идею (решимость неукоснительно выполнять его волю…)».

Успехи, успехи… И вдруг гром среди ясного неба. 24 сентября Гитлер сместил Гальдера, как он до этого еще в зиму сорок первого года сместил своих генералов после поражения под Москвой.

Гитлер как-то заявил командующему 6-й армии: «С вашей армией вы можете штурмовать небо!»

В первых же боях в Сталинграде эта армия обломала свои зубы.

В ставке фюрера рокотал отдаленный гром, а у нас в Сталинграде не снималось ни на один час напряжение в боях.

Отстранив Гальдера, Гитлер лишь утвердился в своем намерении во что бы то ни стало овладеть Сталинградом.

23 сентября всеми видами разведки было установлено, что противник, продолжая бои в городе, одновременно сосредоточивает крупные силы в районе Городище — Александровка. Нетрудно было установить, что новая группировка нанесет удар севернее Мамаева кургана на заводские поселки, на Тракторный завод и завод «Баррикады».

Для отражения ударов противника с этого направления нами спешно подготавливался тыловой противотанковый рубеж по линии: Пристань (в устье реки Мечетка), южный берег Мечетки до устья балки Вишневая и далее по западной опушке рощи севернее отрога оврага Долгий до Волги. Инженерные части получили приказание в трехдневный срок установить сплошные противотанковые минные поля, отрыть эскарпы и контрэскарпы. Командирам дивизий и бригад предписывалось в пределах своих границ проводить оборудование противотанкового рубежа и принять под охрану своих частей противотанковые минные поля, выделив специальные подразделения и часть огневых средств для их обороны. На случай прорыва танков противника к тыловому рубежу иметь группу саперов с запасом мин с тем, чтобы они в любой момент могли плотно заминировать все пути и проходы, где прорвутся танки.

Вечером 24 сентября, когда бои в центре города стали затихать, мы получили подтверждение о сосредоточении свежих сил противника в районе Разгуляевка Городище. Ночью было решено частично перегруппировать части армии для того, чтобы укрепить и уплотнить боевые порядки на фронте Мокрая Мечетка и в районе Мамаева кургана. Приказ на перегруппировку был отдан 25 сентября 1942 года. Привожу его полностью.

«Боевой приказ № 164.

ШТАРМ 62-й. 25.9.42. г. — 23.00 ч.

1. Противник, из района Городище-Александровка готовит удар в общем направлении Городище-Баррикады.

2. Армия, продолжая удерживать занимаемые рубежи, частью сил ведут уличные бои по уничтожению противника в городе.

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. 112-й дивизии Ермолкина с двумя приданными минометными ротами при поддержке 1186-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка к 4.00 часам 26.9.42 г. занять и удерживать вторую полосу обороны на рубеже балка Вишневая.

Граница справа — угол сада, что 1 км западнее Дизельная, мост через Мечетку, что 600 м севернее поселка Баррикады; слева — восточный берег балки Вишневая до железной дороги и далее — по железной дороге до окраины поселка Красный Октябрь.

Задача:

а) не допустить выхода противника в район поселка Баррикады и поселка Красный Октябрь;

б) не допустить продвижения частей противника в район поселка Тракторного завода.

2. Подготовить для ведения боя в населенном пункте три гарнизона по взводу автоматчиков с ручными пулеметами.

Одним взводом оборонять здание школы № 32 и каменные здания по Жердевской улице.

Вторым взводом оборонять здание детских яслей и магазина (улица Колпаковская, поселок Баррикады).

Третьим взводом оборонять здание школы № 20 и баню (перекресток улиц Казачья-Дублинская).

Передний край — по восточному берегу балки Вишневая. На участке Мечетка железная дорога оборудовать противотанковый рубеж, установив сплошные противотанковые минные поля.

КП дивизии — овраг в районе перекрестка улиц Казачья — Дублинская.

3. 284-й дивизии (Батюка) принять от 112-й дивизии оборонительный участок по северному берегу оврага Долгий и подготовить его как противотанковый рубеж, выделив для надежной обороны не менее двух батальонов. Остальными силами дивизии прочно закрепиться на рубеже улиц Совнаркомовская, Хоперская и далее овраг Крутой до Волги.

Ни при каких обстоятельствах не допустить противника в район Артиллерийской улицы и к берегу Волги. Быть готовой к дальнейшему выполнению задачи по очистке города.

4. 95-й дивизии (Горишного) прочно закрепиться на рубеже по южной опушке рощи (по улице Колодезная) и подготовить опорный пункт с круговой обороной непосредственно на скатах высоты 102,0 с гарнизоном на один стрелковый батальон. Ни при каких условиях не допустить захвата противником опорного пункта на высоте 102,0. Быть готовой к дальнейшему выполнению задачи по очистке города.

5. 13-й дивизии (Родимцева) продолжать уничтожение противника в центральной части города и в районе пристани центральной переправы.

6. Всем войскам армии к рассвету 26.9.42 быть готовыми к отражению возможных атак противника, особенно в направлении Городище — Баррикады».

Такое решение на перегруппировку войск можно было производить, точно зная замысел и подготовку противника к наступательным действиям в вышеуказанном направлении. Ошибаться мы не могли, потому что ошибка в расположении на позициях войск могла привести к непоправимой катастрофе.

Принимая такое решение, мы надеялись на точные данные, что давала нам наша разведка, которую возглавлял М. 3. Герман. Нужно отдать должное всем разведчикам 62-й армии, они ни разу не ошиблись в данных о противнике. Это давало нам возможность предвидеть действия гитлеровского командования и принимать предварительные мероприятия.

Голая степь между Доном и Волгой позволяла просматривать всю местность на большую глубину. Но этого было мало, нужно было из всего виденного делать правильный анализ, отсеивать ложные маневры и дезинформацию.

Мы рисковали, поскольку эта перегруппировка проводилась в тесном соприкосновении с противником, под самым его носом, на небольшой глубине обороны. Сквозных дорог и маршрутов не было. Местность изобиловала глубокими оврагами, разрушенными строениями, завалами, воронками от бомб и снарядов.

Малейший просчет по времени или несоблюдение маскировки грозили срывом перегруппировки и большими жертвами от огня противника. Опять все командиры штаба армии были посланы в войска как проводники и организаторы ночного маневра войск.

С запада подходили эшелоны противника с живой силой и техникой. Понесшие тяжелые потери дивизии врага пополнялись маршевыми батальонами и техникой с обученными экипажами.

Следовательно, на продолжительную паузу рассчитывать не приходилось, мы ждали сильных ударов с запада, от Городища, Разгуляевки. Вскоре наши прогнозы подтвердились.

Где и как располагались части 62-й армии в этот момент, известно из приведенного выше приказа.

Необходимо только заметить, что на северном фланге армии оборонялись войска в составе трех отдельных бригад- 115-й, 124-й и 149-й и одного полка из дивизии Сараева. Слева от этих бригад на участке от реки Мокрая Мечетка до северного отрога оврага Долгий оборонялся 23-й танковый корпус, в котором имелось 56 танков, из них 36 средних и 20 легких. Этот корпус имел тесное взаимодействие со 112-й стрелковой дивизией Ермолкина.

На западной опушке рощи, в районе отметки 112,0 во втором эшелоне находилась 6-я гвардейская танковая бригада, которая имела семь танков Т-34 и шесть Т-60. Почти все эти танки были подбиты и использовались как неподвижные огневые точки.

Один полк дивизии Сараева сражался в окружении в городском саду, около центрального вокзала. Связь с ним была неустойчивая. Людей в полку осталось очень мало.

Две стрелковые бригады, отрезанные от армии, вели борьбу южнее реки Царица — на улицах КИМ, Терская, Козловская. Командиры штаба армии, посылаемые в эти бригады, не возвращались. Связь с бригадами была только по радио. В городе действиями 92-й стрелковой бригады руководил старший инструктор политотдела В. С. Власов, который объединил разрозненные подразделения. Моряки-пехотинцы продолжали сражаться до последней возможности. В тот критический момент, выполняя требование Власова, командир пулеметного батальона майор В. И. Яковлев, командир артиллерийского дивизиона капитан П. П. Качалин, комиссар дивизиона Б. М. Поляк, парторг В. И. Кумиров воодушевляли моряков для отражения атак противника на улицах КИМ, Академическая, в районе элеватора и вокзала.

После получения донесения от В. С. Власова об истинном положении дел в 92-й бригаде, мною было принято решение отвести ее остатки за Волгу вместе с 42-й бригадой Батракова. Сам генерал Батраков еще до этого решения выбыл из бригады по ранению.

Бригада после небольшого отдыха и пополнения была вновь возвращена в сражающийся Сталинград. Командиром бригады был назначен майор Штриголь В. М., начальником политотдела Власов В. С. В последующих боях эта бригада вновь показала высокую боеспособность.

Развязав себе руки на нашем левом фланге, противник начал перебрасывать оттуда свои части к Мамаеву кургану и севернее, предварительно пополнив их живой силой и техникой. Над нашими войсками, находившимися в районе Мамаева кургана и севернее, нависал новый удар.

Фашисты, имея превосходство в авиации, не особенно тщательно вели разведку, не особенно хорошо маскировали подготовляемые против нас удары. Они действовали нахрапом, нахально. Особенно отличались этим новые части, которые еще не побывали в сталинградских боях.

Немецкие солдаты вечером или ночью перед наступлением, бывало, кричали:

— Рус, завтра буль-буль!

В этих случаях мы безошибочно определяли, что завтра последует мощная атака именно из этого района.

В боях с оголтелыми головорезами мы вырабатывали свою тактику и особые приемы борьбы. Мы учились и научились бить и подавлять захватчиков и физически, и морально.

Особенно много внимания мы уделяли развитию снайперского движения в войсках. Военный совет армии поддерживал эти начинания. Армейская газета «На защиту Родины» объявляла каждый день счет убитых нашими снайперами фашистов, помещала портреты отличившихся метких стрелков.

Политические отделы, партийные и комсомольские организации возглавляли снайперское движение: на партийных и комсомольских собраниях обсуждались вопросы и разрабатывались мероприятия по улучшению работы с меткими стрелками. Каждый снайпер брал обязательство подготовить несколько мастеров меткого огня, брал себе напарника, готовя из него самостоятельного снайпера. И горе было зазевавшимся фашистам. Они гибли сотнями и тысячами от наших «охотников за двуногим зверем».

Я лично встречался со многими знатными снайперами, беседовал с ними, помогал им чем мог. Василий Зайцев, Анатолий Чехов, Виктор Медведев и другие снайперы были у меня на особом учете, и я часто советовался с ними.

Эти знатные люди ничем особенно не отличались от других. Даже наоборот. Когда я первый раз встретил Зайцева и Медведева, мне бросилась в глаза их скромность, неторопливость движений, исключительно спокойный характер, внимательный взгляд; они могли смотреть в одну точку долго, не моргая. Рука у них была твердая: при рукопожатии они сжимали ладонь, как клещами.

Снайперы выходили на «охоту» ранним утром на заранее выбранное и подготовленное место, тщательно маркировались и терпеливо ждали появления цели. Они знали, что малейшая оплошность или торопливость могут привести к неминуемой гибели; за нашими снайперами противник вел тщательное наблюдение. Наши снайперы расходовали очень мало патронов, но зато каждый выстрел снайпера означал смерть или увечье для пойманного на мушку фашиста.

Василий Зайцев был ранен в глаз. По-видимому, немецкий снайпер много потрудился, чтобы выследить русского охотника, который имел на своем счету около трехсот убитых фашистов. Но после ранения он снова взялся подбирать людей и выращивать из них снайперов, своих «зайчат».

Каждый знатный снайпер, как правило, передавал свой опыт, учил молодых стрелков искусству меткой стрельбы. Поэтому наши бойцы говорили:

— Зайцев выращивает зайчат, а Медведев — медвежат. Все зайчата и медвежата без промаха бьют гитлеровцев…

Виктор Медведев дошел с нами до Берлина. Его счет убитых гитлеровцев был больше, чем у его учителя Зайцева.

Действия наших снайперов сильно встревожили гитлеровских генералов. По нашим листовкам они поняли, какие потери им наносили наши снайперы. Они решили взять реванш в этом боевом ремесле.

Случилось это в конце сентября. Ночью наши разведчики приволокли «языка», который сообщил, что из Берлина доставлен на самолете руководитель школы фашистских снайперов майор Конингс, получивший задание убить прежде всего главного советского снайпера.

Командир дивизии полковник Н. Ф. Батюк вызвал к себе снайперов и заявил:

— Я думаю, что прибывший из Берлина фашистский сверхснайпер для наших снайперов не страшен. Верно, Зайцев?

— Верно, товарищ полковник, — ответил Василий Зайцев.

— Надо этого сверхснайпера уничтожить, — заявил комдив. — Только действуйте осторожно и умно.

— Есть уничтожить, товарищ полковник! — ответили снайперы.

К этому времени быстро пополняющаяся группа наших снайперов истребила не одну тысячу гитлеровцев. Об этом писали в газетах, листовках. Некоторые из листовок попали к противнику, и противник изучал приемы наших снайперов, принимал активные меры борьбы с ними, Скажу откровенно, дело прошлое: в тот момент с популяризацией нашего опыта не следовало торопиться. Стоило снять одного-двух вражеских офицеров, как фашисты открывали по месту предполагаемой засады артиллерийский и минометный огонь. Приходилось запасными ходами быстро менять позицию, чтобы выбраться из переплета.

Приезд фашистского снайпера поставил перед нами новую задачу: надо было его найти, изучить повадки и приемы, терпеливо ждать того момента, когда можно будет произвести всего-навсего один, но верный, решающий выстрел.

«О предстоящем поединке, — вспоминает Василий Зайцев, — ночами в нашей землянке шли жаркие споры. Каждый снайпер высказывал предположения и догадки, рожденные дневным наблюдением за передним краем противника. Предлагались различные варианты, всякие «приманки». Но снайперское искусство отличается тем, что, несмотря на опыт многих, исход схватки решает один стрелок. Встречаясь с врагом лицом к лицу, он каждый раз обязан творить, изобретать, по-новому действовать.

Шаблона для снайпера быть не может, для него это самоубийство.

«Так где же все-таки берлинский снайпер?» — спрашивали мы друг друга. Я знал «почерк» фашистских снайперов по характеру огня и маскировки и без особого труда отличал более опытных стрелков от новичков, трусов от упрямых и решительных врагов. А вот характер немецкого «сверхснайпера» оставался для меня загадкой. Ежедневные наблюдения наших товарищей ничего определенного не давали. Трудно было сказать, на каком участке он находится. Вероятно, он часто менял позиции и так же осторожно искал меня, как и я его. Но вот произошел случай: моему другу Морозову противник разбил оптический прицел, а Шейкина ранил. Морозов и Шейкин считались опытными снайперами, они часто выходили победителями в самых сложных и трудных схватках с врагом. Сомнений теперь не было — они наткнулись именно на фашистского «сверхснайпера», которого я искал. На рассвете я ушел с Николаем Куликовым на те позиции, где вчера были наши товарищи. Наблюдая знакомый, многими днями изученный передний край противника, ничего нового не обнаружил. Кончается день. Но вот над фашистским окопом неожиданно появляется каска и медленно двигается вдоль траншеи. Стрелять? Нет! Это уловка; каска почему-то раскачивается неестественно, ее, вероятно, несет помощник снайпера, сам же он ждет, чтобы я выдал себя выстрелом.

— Где же он может маскироваться? — спросил Куликов, когда мы под покровом ночи покидали засаду. По терпению, которое проявил враг в течение дня, я догадался, что берлинский снайпер здесь. Требовалась особая бдительность.

Прошел и второй день. У кого же окажутся крепче нервы? Кто кого перехитрит?

Николай Куликов, мой верный фронтовой друг, тоже был увлечен этим поединком. Он уже не сомневался, что противник перед нами, и твердо надеялся на успех. На третий день с нами в засаду отправился и политрук Данилов. Утро началось обычно: рассеивался ночной мрак, с каждой минутой все отчетливее обозначались позиции противника. Рядом закипел бой, в воздухе шипели снаряды, но мы, припав к оптическим приборам, неотрывно следили за тем, что делалось впереди.

— Да вот он, — я тебе пальцем покажу, — вдруг оживился политрук. Он чуть-чуть, буквально на одну секунду, по неосторожности поднялся над бруствером, но этого было достаточно, чтобы фашист его ранил. Так мог стрелять, конечно, только опытный снайпер.

Я долго всматривался во вражеские позиции, но его засаду найти не мог. По быстроте выстрела я заключил, что снайпер где-то прямо. Продолжаю наблюдать. Слева — подбитый танк, справа — дзот. Где же фашист? В танке? Нет, опытный снайпер там не засядет. Может быть, в дзоте? Тоже нет — амбразура закрыта. Между танком и дзотом на ровной местности лежит железный лист с небольшой грудой битого кирпича. Давно лежит, примелькался. Ставлю себя в положение противника и задумываюсь: где лучше занять снайперский пост? Не отрыть ли ячейку под тем листом? Ночью сделать к нему скрытые ходы.

Да, наверное, он там под железным листом в нейтральной зоне. Решил проверить. На дощечку надел варежку, поднял ее. Фашист клюнул. Дощечку осторожно опускаю в траншею в таком положении, в каком и поднимал. Внимательно рассматриваю пробоину. Никакого сноса, прямое попадание, значит, фашист под листом.

— Там, гадюка! — доносится из соседней засады тихий голос моего напарника Николая Куликова.

Теперь надо выманить и «посадить» на мушку хотя бы кусочек его головы. Бесполезно было сейчас же добиваться этого. Нужно время. Но характер фашиста изучен. С этой удачной позиции он не уйдет. Нам же следовало обязательно менять позицию.

Работали ночью. Засели до рассвета. Гитлеровцы вели огонь по переправам через Волгу. Светало быстро, и с приходом дня бой развивался с новой силой. Но ни грохот орудий, ни разрывы снарядов и бомб — ничто не могло отвлечь нас от выполнения задания.

Взошло солнце. Куликов сделал «слепой» выстрел: снайпера следовало заинтересовать. Решили первую половину дня переждать, так как блеск оптики мог выдать нас. После обеда наши винтовки были в тени, а на позицию фашиста упали прямые лучи солнца. У края листа что-то заблестело: случайный осколок стекла или оптический прицел? Куликов осторожно, как это может делать только самый опытный снайпер, стал приподнимать каску. Фашист выстрелил. Гитлеровец подумал, что он наконец-то убил советского снайпера, за которым охотился четыре дня, и высунул из-под листа полголовы. На это я и рассчитывал. Ударил метко. Голова фашиста осела, а оптический прицел его винтовки, не двигаясь, блестел на солнце до самого вечера…»

Такими были снайперы в 62-й армии. Было бы неверно говорить только о снайперах из стрелкового оружия, у нас было не мало снайперов артиллеристов и минометчиков. Такие командиры-артиллеристы, как Шуклин и минометчик Бездидко, своим метким огнем славились на всю армию. Мимо батареи Шуклина не мог безнаказанно пройти танк противника, а минометы Бездидко «могли поражать противника через дымоходную трубу». Так острили бойцы.

Я не могу забыть артиллерийского снайпера-бронебойщика Протодьяконова, с которым я лично беседовал в своем блиндаже, куда он явился по моему вызову. По национальности он якут, рослый и сильный физически. Он один остался из всего расчета со своей 45-миллиметровой пушкой между траншеями нашими и противника, в лощинке на северном скате Мамаева кургана. Он так хорошо маскировался, что танкисты противника узнавали об этой пушке тогда, когда уже или горели или были подбиты.

Один раз его все же заметили и засекли по его выстрелу и, конечно, открыли по нему массированный артиллерийский огонь. Оптический прицел пушки был разбит осколком снаряда, но пушка уцелела, а расчет пушки в единственном числе также остался невредим. И тогда Протодьяконов не бросил пушку, он начал прицеливаться в танки противника, наблюдая за ними через ствол орудия. И как только в отверстии ствола появлялся танк, он быстро заряжал орудие и бил по танку прямой наводкой.

С Протодьяконовым я снова встретился 9 мая 1972 года в Сталинграде, на Мамаевом кургане. Конечно, он изменился так же, как и я за эти 30 лет. Но мы узнали друг друга. Он напомнил мне нашу беседу в моем блиндаже в 1942 году.

«Ты меня спрашивал, где стоит твоя пушка? Я тебе сказал: «Моя пушка стоял там, а возле лежал я сам. Я ждал, когда танк фашиста себя хорошо показал, тогда я стрелял и танк горел». Ты мне сказал: «Молодец! Хочешь чай?» Я сказал: «Люблю крепкий чай». Ты мне давал этот крепкий чай, я пробовал, а это был коньяк. Спасибо тебе, я так говорил».

Бой в городе — это особый бой. Тут решает вопрос не сила, а умение, сноровка, изворотливость и внезапность. Городские постройки, как волнорезы, разрезали боевые порядки наступающего противника и направляли его силы вдоль улиц. Поэтому мы крепко держались за особо прочные постройки, создавали в них немногочисленные гарнизоны, способные в случае окружения вести круговую оборону. Особо прочные здания помогли нам создать опорные пункты, из которых защитники города косили наступающих фашистов огнем пулеметов и автоматов.

В своих контрударах мы отказались от наступления частями и даже большими подразделениями. К концу сентября во всех полках появилась штурмовая группа малая по численности, сильная ударом, неотразимая в действии и изворотливая, как змея. Объект, занятый фашистами, немедленно подвергался атаке штурмовых групп. Фашисты редко выдерживали удар огня, тола, гранат, подкрепленный штыком и ножом. Борьба шла за здания и в зданиях — за подвал, за комнату, за каждый изгиб коридора. Улица была пуста, площадь тоже.

Наши бойцы и командиры научились во время авиационной и артиллерийской подготовки противника подходить и подползать вплотную к его позициям и тем самым сохраняли себя от гибели. Немецкие летчики и артиллеристы не рисковали бить по нашим боевым порядкам, боясь задеть своих. Мы сознательно шли на самый ближний бой.

Гитлеровцы не любили, вернее, не знали ближнего боя. Они не выдерживали его морально, у них не хватало духу смотреть в глаза вооруженному человеку в форме воина Красной Армии. Вражеского солдата на передовом посту можно было видеть издалека, особенно ночью: он все время, через 5-10 минут, давал очередь из автомата, по-видимому, для бодрости. Наши воины легко находили таких вояк, подползали и снимали пулей или штыком.

Защитники города научились пропускать над собой немецкие танки — под расстрел нашей противотанковой артиллерии и бронебойщиков, но при этом они обязательно отрезали огнем пехоту от танков и тем самым нарушали организованный боевой порядок противника. Пехота истреблялась отдельно, а прорвавшиеся танки отдельно: одни они без пехоты многого сделать не могли и, не достигнув успеха, возвращались обратно с большими потерями.

Ночь и ночной бой были для нас родной стихией.

Захватчики не умели вести ночной бой, мы же научились действовать ночью по жестокой необходимости: днем фашистская авиация висела над нашими боевыми порядками, не давала нам поднять головы, ночью мы не боялись ее. Днем мы чаще всего оборонялись и отражали атаки фашистов, которые без поддержки авиации и танков редко наступали. Штурмовые группы буквально вгрызались в здания и в землю и ждали подхода фашистов на бросок гранаты.

Мы истребляли захватчиков всеми способами. Например, мы знали, что не все фашисты смотрят в окна и амбразуры, большая часть их отдыхает в укрытиях. Чтобы вызвать их из укрытий к окнам и амбразурам, ночью раздавалось наше русское «ура», гремели взрывы гранат. Захватчики по тревоге бросались к окнам и бойницам отражать атаку. И в этот момент наши артиллеристы и пулеметчики открывали огонь по окнам и амбразурам.

Особенно действенны были залпы «катюш» по скоплениям пехоты и танкам, которые мы обнаруживали перед новым наступлением противника. Я никогда не забуду полк «катюш» во главе с полковником Ерохиным.

Этот полк под командованием полковника Ерохина я часто встречал в бою. 26 июля на правом берегу Дона этот полк участвовал в отражении наступления 51-го армейского корпуса фашистов.

В начале августа создается южная оперативная группа войск. Этот полк опять входит в состав этой группы.

В первых числах сентября мы отбиваем танковые атаки гитлеровцев на р. Червленная в районе д. Цибенко. Этот полк опять на самом опасном месте дает залп 82-миллиметровых «катюш» по основным силам врага.

Армия ведет уличные бои с 14 сентября до конца января 1943 года. Полк «катюш» полковника Ерохина опять все время с нами и лично от меня и от командующего артиллерией армии генерала Н. М. Пожарского получает боевые задачи.

В этом полку направляющие рамы (рельсы) для снарядов были смонтированы на гусеничной базе Т-60, которая давала этим установкам хорошую маневренность на любом месте и местности.

Находясь в самом Сталинграде, выбрав позиции за крутым берегом Волги, этот полк был неуязвим от артиллерийского обстрела противника. Свои же боевые установки на гусеничном ходу Ерохин мог быстро выводить на огневые позиции, нанести удар или вернее дать залп и тут же с такой же быстротой снова уйти в укрытие.

Техника этого полка, грозная для противника, была в надежных руках бойцов и командиров.

Всех новинок, которые изобретались нашими бойцами, не перечесть: в жесточайших боях на Волге мы росли, учились, мужали — все, от рядового бойца до командира.

Потом, к концу битвы, по дневникам убитых и пленных мы узнали, как дорого обходились фашистам наши новые методы борьбы. Они не знали, где сегодня мы ударим, чем ударим и как. Мы изматывали им нервы ночью так, что утром они вступали в бой невыспавшиеся, измученные.

Лишь только нам становилось известно, что противник нацеливается на участки, где вечером у нас было пусто или где были редкие боевые порядки, мы срочно заполняли их войсками, организовывали огневую систему и ставили минные поля.

Наша разведка в Сталинграде работала хорошо. Мы знали и о слабых участках противника, и о местах его скопления и не пропускали удобного случая для нанесения эффективного удара.

В конце дня или всего боя мы наносили удар, пусть не всегда сильный. Но для ослабевшего врага и слабый удар казался страшным. Мы почти всегда держали противника в напряжении и страхе перед неожиданным ударом.

 

Гвардейская доблесть

1

26 сентября все данные разведки подтвердили, что главный удар в новом наступлении противник готовится нанести со стороны Городище — Разгуляевка.

Не прекращая артиллерийских налетов по скоплениям пехоты и танков, мы решили встретить этот удар во всеоружии частями танкового соединения и стрелковой дивизии Ермолкина И. В. Кроме того, к нам подходила 193-я стрелковая дивизия генерал-майора Ф. Н. Смехотворова, силами которой предполагалось усилить фронт обороны танкового корпуса.

Мы все очень беспокоились за Мамаев курган, на вершине которого оборонялись части дивизии Горишного. Южные и западные склоны кургана занимал противник. Достаточно было фашистам продвинуться вперед на сто метров, и этот тактический ключ обороны города и заводских поселков мог оказаться у них в руках. Чтобы не допустить этого и сорвать планомерную подготовку наступления противника на заводские районы, мы решили возобновить контратаки.

Наши войска нацеливались на контратаку не всеми силами, а частью их и не сплошным фронтом, а штурмовыми группами. Основные силы войск оставались на подготовленных позициях для отражения наступления немцев со стороны Городище.

Приказ о контратаке был отдан в 19 часов 40 минут 26 сентября, но предварительное распоряжение войска получили за сутки раньше. Выслеживание противника, разведка слабых мест в его боевых порядках велись по всему фронту армии, все время.

Все знали, чувствовали и видели, что враг готовится к новым активным действиям. Прозевать начало наступления было равносильно гибели. Пространство, занимаемое 62-й армией на правом берегу Волги, было предельно тесное отступать некуда.

О том, как глубоко и верно понимали сложившуюся в те дни обстановку рядовые бойцы и командиры частей, говорит такой пример.

Боеприпасы и продовольствие, как известно, разгружались, разносились от пристани до огневых позиций, до передних траншей на руках. Это тяжелый, изнурительный труд. И если еще неделю назад частям приходилось напоминать о том, что прибыли боеприпасы и их надо немедленно получать, то теперь приемщики и носильщики целыми подразделениями приходили к причалам без всяких звонков и напоминаний. Они являлись с наступлением темноты, и, едва успевал подойти катер, его быстро разгружали и груз уносили на передовую.

Надо отметить, что в доставке грузов с левого берега неоценимую услугу армии оказывали моряки Волжской флотилии под командованием контр-адмирала Д. Д. Рогачева. Каждый рейс через Волгу был связан с большим риском, но не было случая, чтобы какой-нибудь катер или пароход задержался с грузами на том берегу.

О роли моряков флотилии, об их подвигах скажу кратко: если бы их не было, возможно, 62-я армия погибла бы без боеприпасов и без продовольствия и не выполнила своей задачи.

Стрелки и артиллеристы, танкисты и моряки — все защитники города готовились к отражению удара на заводы и заводские поселки. Начали мы с контратаки, назначенной на 6 часов 27 сентября.

В тот же день перешла в наступление и 64-я армия в районе Купоросное.

Первоначально мы имели успех, но в 8 часов на наши боевые порядки обрушились сотни пикирующих бомбардировщиков. Атакующие подразделения залегли.

В 10 часов 30 минут противник перешел в наступление. Его свежая 100-я легкопехотная и пополнившаяся 389-я пехотная дивизии, усиленные 24-й танковой, бросились в атаку, чтобы овладеть поселком Красный Октябрь и Мамаевым курганом.

Фашистская авиация бомбила и штурмовала наши боевые порядки от самого переднего края до Волги. Опорный пункт, организованный силами дивизии Горишного на вершине Мамаева кургана, бомбежкой и артиллерийским огнем противника был разбит до основания. Командный пункт штаба армии все время находился под ударами авиации. Загорелись рядом стоявшие нефтяные баки. Танки врага, наступавшие из района Городища, шли напролом через минные поля. Вслед за танками волнами лезла вперед вражеская пехота. К полудню телефонная связь с войсками стала действовать неустойчиво, выходили из строя и рации…

Не имея постоянной связи с войсками, хотя КП находился максимум в двух километрах от переднего края, мы все же не знали точно, что происходит на фронте, и были вынуждены подходить еще ближе к переднему краю, чтобы активнее влиять на ход боя.

Взяв с собой офицеров связи частей, Гуров ушел на передний край танкового соединения, я — в дивизию Батюка, Крылов — на командный пункт Горишного.

Однако, даже находясь непосредственно в частях, мы все же не смогли выяснить общую картину боя — мешал сплошной дым. Вернувшись вечером на командный пункт, мы недосчитались многих командиров штаба армии.

Только поздно ночью нам удалось уточнить положение. Обстановка оказалась очень тяжелой: противник, пройдя через минные поля, через наши передовые боевые порядки, хотя и с большими потерями, все же на некоторых участках продвинулся от двух до трех километров на восток. «Еще один такой бой, и мы окажемся в Волге», — подумал я.

Танковый корпус и левый фланг дивизии Ермолкина, принявшие на себя главный удар, понесли значительные потери и своими остатками к исходу дня 27 сентября занимали фронт от моста через Мечетку, в 2,5 километрах западнее поселка Баррикады, юго-западную часть поселка Баррикады, западную окраину пригорода Красный Октябрь до Банного оврага. Фашисты занимали улицы Шахтинская, Жердевская, высоту 107,5.

Дивизия Горишного была оттеснена с вершины Мамаева кургана. Сильно поредевшие боевые порядки дивизии занимали его северо-восточные склоны.

На остальных участках фронта армии атаки противника были отбиты.

За день боя противник потерял не менее двух тысяч убитыми и более 50 танков. Мы также понесли тяжелые потери, особенно части танкового соединения и стрелковые полки Горишного.

В эту ночь Военный совет армии потребовал от всех командиров и политработников соединений и частей неотлучно находиться на передовой линии, в окопах и траншеях, привести подразделения в боевой порядок и сражаться до последнего патрона.

Надо ли пояснять, какое значение имеет беседа в окопе, на передовой линии старшего командира и политработника с рядовыми воинами. По личному опыту знаю, что когда побеседуешь с бойцами в окопе, разделишь с ними и горе и радость, перекуришь, разберешься вместе в обстановке, посоветуешь, как надо действовать, то у бойцов обязательно появится уверенность: «Раз генерал был здесь, значит, надо держаться!» И боец уже не отступит без приказа, будет драться с врагом до последней возможности.

Любому воину важно знать, что его подвиг не останется незамеченным. В этом случае можно быть уверенным, что приказ будет выполнен. Конечно, нет надобности, скажем, командиру дивизии постоянно находиться в окопах первой линии — его место на командном пункте, откуда он должен руководить ходом боя, — но старший командир, предвидя грозную опасность, должен не удаляться от переднего края, а быть как можно ближе к своим воинам. В этом случае солдаты не дадут тебя в обиду, закроют грудью и выполнят задачу.

Вот почему Военный совет армии требовал от всех командиров и политработников, включая и штаб армии, быть на передней линии. Надо было разъяснить всем, что отступать нам нельзя и некуда.

В ночь на 28 сентября к нам на правый берег переправились два полка стрелковой дивизии генерала Ф. Н. Смехотворова, которые я немедленно ввел в бой за западную окраину поселка Красный Октябрь. На Мамаев курган была организована контратака остатками стрелкового полка дивизии Горишного при поддержке частей дивизии Батюка. Командующему артиллерией армии было приказано артиллерийским и минометным огнем в продолжение всей ночи не давать противнику закрепиться на Мамаевом кургане.

С утра 28 сентября противник начал яростные атаки пехотой и танками. Его авиация наносила непрерывно массированные удары по боевым порядкам наших войск, по переправам, по командному пункту армии. Немецкие самолеты сбрасывали не только бомбы, но и куски металла, плуги, тракторные колеса, бороны, пустые железные бочки, которые со свистом и шумом летели на головы наших бойцов.

В связи с этим было разъяснено всем бойцам, что использование противником подручных металлических предметов говорит о том, что у него не хватает таких боевых средств. Сбрасывая куски металла, он, тем самым, хочет воздействовать на нас психологически, но это ему не удается.

Из шести грузовых судов, работавших на Волге, осталось одно, пять вышли из строя. Работники командного пункта, штаба задыхались от жары и дыма. Огонь горевших нефтяных баков добирался до блиндажей Военного совета. Каждый налет пикировщиков выводил из строя рации, людей.

Даже повар Глинка, устроившийся со своей кухней в водосточной трубе, был ранен.

И все же, несмотря на такую обстановку, мы чувствовали, что противник выдыхается. Его атаки были разрозненными, не такими дружными и организованными, как накануне. Он бросал в бой батальоны, поддерживаемые танками, с различных участков и не очень уверенно. Это давало нам возможность массированным огнем отбивать удары по очереди, а затем переходить в контратаки. Тогда же я попросил у командующего воздушной армией Т. Т. Хрюкина помощи, и он не отказал — дал все, что у него было.

Так в час самого большого налета нашей авиации была организована контратака полка дивизии Горишного с двумя батальонами дивизии Батюка. Решительным броском они захватили тригонометрический пункт на Мамаевом кургане. Однако выйти на самую вершину, к водонапорным бакам, не удалось. Вершина осталась ничьей: по ней с той и другой стороны беспрерывно вела огонь артиллерия.

За день боя, 28 сентября, мы в основном удержали свои позиции. Развивать наступление и двигаться дальше захватчики не могли. Они оказались не в состоянии преодолеть стойкость людей, решивших умереть, но не отходить со своих позиций. За этот день фашисты потеряли не менее 1500 человек убитыми, свыше 30 танков было сожжено. Только на скатах Мамаева кургана осталось до 500 вражеских трупов.

Наши потери были также большие. Танковый корпус потерял убитыми и раневыми 626 человек, дивизия Батюка — около 300 человек. В дивизии Горишного осталось совсем мало людей, но она продолжала драться.

С потерей плавучих средств на Волге затруднилась переправа войск и доставка боеприпасов. На правом берегу скопилось много раненых, которых за ночь не успели переправить. В то же время разведка доносила, что из района Городище выдвигаются свежие силы пехоты и танки противника. Они двигались к поселку Красный Октябрь. Сражение за заводы и заводские поселки только еще начиналось.

Мы решили перейти к жесткой обороне с максимальным использованием средств инженерного заграждения. В 19 часов 30 минут 28 сентября был отдан приказ № 171. В нем указывались рубежи, которые должны отстаивать части. Были в приказе и такие слова:

«От командиров всех частей требую максимального ускорения работ по инженерному усилению своих позиций, по устройству на переднем крае и в глубине противотанковых и противопехотных заграждений и по приспособлению зданий к обороне на случай ведения уличного боя.

Для устройства препятствий и заграждений использовать все имеющиеся на месте средства, вплоть до разборки зданий, трамвайных путей, привлекая через местные органы власти гражданское население.

Основные работы должны быть выполнены силами самих частей. Работы производить круглосуточно.

Работы первой очереди (в основном противотанковые препятствия) закончить к утру 29.9.42, сделав оборону города и его промышленных центров непреодолимой. Каждое заграждение и препятствие должно быть надежно прикрыто всеми видами огня.

Разъяснить всему личному составу, что армия сражается на последнем рубеже, отходить дальше нельзя и некуда. Долг каждого бойца и командира защищать свой окоп, свою позицию — ни шагу назад! Враг должен быть уничтожен во что бы то ни стало!»

Читатель спросит: на город ежедневно сбрасываются тысячи авиационных бомб, сотни тысяч мин и снарядов, какие же в нем могут быть местные власти и гражданское население?

Местные власти и тысячи жителей заводских районов помогали 62-й армии всем, чем могли. Например, на Тракторном заводе до 14 октября наши танкисты с помощью рабочих восстанавливали подбитые танки, а на заводе «Баррикады» рабочие вместе с артиллеристами ремонтировали орудия.

Часть рабочих была в отрядах обороны своих заводов. Городской и районные партийные комитеты жили и работали и помогали армейским партийным организациям и командирам в создании опорных пунктов в городе и в заводских поселках.

Нельзя не вспомнить секретарей городского комитета партии товарищей И. А. Пиксина, А. А. Вдовина. Руководители районных организаций поддерживали постоянную связь с армией. Жители, рабочие заводов, партийные организации, коммунисты города были с нами. Мы вместе сражались, вместе задыхались от пожаров, защищая город.

Разве можно забыть ныне покойного уполномоченного Совнаркома, затем заместителя председателя Совета Министров СССР В. А. Малышева, который в самые горячие дни боев в Сталинграде, на Тракторном заводе, выполнял поручение партии и правительства!

Об этих людях не пишут как о героях, но мы с уважением вспоминаем их героические подвиги, которые они, не замечая того, совершали ежедневно. На такие подвиги и на такую скромность способны только наши советские люди, до конца преданные своему народу и родной Коммунистической партии.

Душой обороны были коммунисты, руководимые партийными организациями и политорганами.

Не могу не сказать еще и еще раз о дружной работе Военного совета армии. Это был прежде всего партийный, боевой коллектив, который работал по принципу: один за всех и все за одного — для победы над врагом во славу нашей Родины. Мы всегда были едины, всегда были вместе, у нас не было разногласий.

Единство цели, партийность и дружба объединяли нас и нашу работу. Я не могу не вспомнить начальников политорганов, таких коммунистов, как бригадный комиссар И. В. Васильев, полковники М. М. Вавилов, Чернышев, Власенко, подполковники Ткаченко, Овчаренко и другие. Своей преданностью, умением и авторитетом они вели массы на героические подвиги и побеждали там, где, казалось, невозможно было победить. Они всегда быстро подхватывали новые приемы борьбы, новые методы уличных боев, опыт лучших снайперов, строителей инженерных заграждений и т. д. Дружная боевая слаженность на партийной основе между командирами, комиссарами и начальниками политорганов укрепляла у всех бойцов уверенность в победе.

Бойцы рядом с собой в окопах видели командиров и политработников. Каждый воин знал, что и Военный совет армии находится с ними, на правом берегу. Партийно-политическая работа обеспечивала высокий моральный дух защитников города и поднимала боеспособность каждого подразделения.

Несмотря на тяжелые потери, росли и закалялись партийные и комсомольские организации. Десятки и сотни бойцов в боевой обстановке подавали заявления о приеме в партию. Каждый хотел драться, а если нужно и умереть коммунистом или комсомольцем.

Я уже рассказывал о сержанте Якове Павлове. Свыше 50 дней без сна и отдыха горстка храбрецов во главе с Павловым удерживала в центре города дом, который имел важное значение в обороне, занимаемой дивизией Родимцева. Гитлеровцы обрушили на этот дом лавину бомб, мин, снарядов, но не смогли сломить стойкость его героического гарнизона. «Дом Павлова» оставался неприступным. Его защищали простые советские люди, верные сыны многих народов нашей страны: русские — Павлов (ныне Герой Советского Союза), Александров и Афанасьев, украинцы — Сабгайда и Глущенко, грузины — Мосиашвили и Степанашвили, узбек Тургунов, казах Мурзаев, абхазец Сукба, таджик Турдыев, татарин Рамазанов и другие их боевые товарищи.

Эта небольшая группа, обороняя один дом, уничтожила вражеских солдат больше, чем гитлеровцы потеряли при взятии Парижа.

А вот еще пример беззаветной преданности советских людей своей Родине. Между заводами «Красный Октябрь» и «Баррикады» тянется на запад от Волги овраг, в который многие годы сваливали шлак. Этот овраг гитлеровцы избрали местом для прорыва нашей обороны. Перед взводом пулеметчиков лейтенанта Зайцева была поставлена задача удержать рубеж, не пропустить врага к Волге.

Днем здесь нельзя было поднять головы. Гитлеровцы обстреливали каждый камень, каждый окоп, каждый метр земли. Зайцев привел свой взвод ночью. Бесшумно, ничем не выдав своего присутствия, пулеметчики заняли огневые позиции. Пулеметы были расставлены так, что вся находившаяся перед ними местность простреливалась кинжальным косоприцельным огнем.

Утром противник открыл по оврагу массированный огонь своей артиллерии и минометов, а затем фашисты перешли в наступление. Наши пулеметчики встретили их меткими очередями. От непрерывной стрельбы в кожухах пулеметов кипела вода. На минуту смолк один из пулеметов: выбыл из строя наводчик. Его заменил парторг взвода рядовой Емельянов. Вскоре лег за пулемет и командир. Гитлеровцы тем временем продолжали рваться вперед. И вот уже склонил голову на пулемет смертельно раненный лейтенант Зайцев. Командование взводом принял на себя сержант Карасев. Бой продолжался до вечера. Фашисты так и не смогли прорвать нашу оборону, сломить волю отважных пулеметчиков. Дорого обошлась врагу попытка выйти к Волге: свыше 400 его солдат остались лежать в овраге.

В том же заводском районе совершил славный подвиг комсомолец боец батальона морской пехоты Михаил Паникаха.

Было это так.

К позициям батальона морской пехоты ринулись фашистские танки. На окоп, в котором находился матрос Михаил Паникаха, двигались, ведя огонь из пушек и пулеметов, несколько вражеских машин. Сквозь грохот выстрелов и разрывы снарядов все явственнее слышался лязг гусениц. К этому времени Паникаха уже израсходовал все свои гранаты. У него оставались лишь две бутылки с горючей смесью. Он высунулся из окопа и размахнулся, целясь бутылкой в ближайший танк. В это мгновение пуля разбила бутылку, поднятую над его головой. Живым факелом вспыхнул воин. Но адская боль не замутила его сознания. Он схватил вторую бутылку. Танк был рядом. И все увидели, как горящий человек выскочил из окопа, подбежал вплотную к фашистскому танку и ударил бутылкой по решетке моторного люка. Мгновение — и огромная вспышка огня и дым поглотили героя вместе с подожженной им фашистской машиной.

Этот героический подвиг Михаила Паникаха тут же стал известен всем бойцам 62-й армии.

Об этом не забыли его друзья из 193-й стрелковой дивизии. Друзья Паникаха рассказали о его подвиге Демьяну Бедному. Поэт откликнулся стихами.

Подвиг Паникаха запечатлен в камне в памятнике-ансамбле на Мамаевом Кургане.

Замечательную стойкость проявил в уличных боях командир противотанкового орудия Болтенко. Его орудие занимало позицию среди развалин дома, от которого, как шутили солдаты, уцелел только адрес: «улица Ввозная, дом 76-а, Гришин». Болтенко так хорошо укрыл свою пушку среди кирпича, что ее не смог бы обнаружить даже самый зоркий наблюдатель.

Орудийный расчет состоял всего лишь из трех человек: командира и двух подносчиков снарядов. Остальные выбыли из строя. Болтенко ждал пополнения, но на всякий случай приготовился к тому, что если придется действовать и за командира, и за наводчика, и за заряжающего.

Из-за железнодорожной насыпи показался вражеский танк-разведчик. Болтенко поджег его первым же снарядом. Выскочившие из машины гитлеровцы были тут же уничтожены боевыми друзьями Болтенко меткими выстрелами из карабинов.

Спустя полчаса из-за насыпи показались восемь танков. Они шли прямо на орудие Болтенко, но стреляли в другую сторону. Фашистские экипажи и не подозревали, что из развалин дома за ними зорко наблюдают три пары глаз. Тремя снарядами Болтенко подбил головную машину. К ней подошел еще один танк. Несколько выстрелов — и этот танк застыл на месте. Но Болтенко увидел, что башня танка начала медленно поворачиваться в его сторону. Советский воин успел выстрелить. Снаряд пробил башню. Остальные шесть машин врага поспешили скрыться за насыпью. Но не прошло и десяти минут, как через железнодорожное полотно, неуклюже переваливаясь, вышли уже пятнадцать фашистских танков. За ними бежала пехота.

Один из подносчиков предложил откатить пушку в овраг.

— Не совладать нам, товарищ командир, с такой силой, — проговорил боец. Лучше отойти.

— Не было мне на это приказа! — сурово отрезал Болтенко.

Пятнадцать танков — это пятнадцать пушек и пятнадцать пулеметов. А у Болтенко только одна пушка и два карабина. Первая схватка с фашистскими танками тоже была неравной, но тогда на стороне советских артиллеристов было такое преимущество, как внезапность. Теперь они его не имели: враг обнаружил их огневую позицию.

Пули забарабанили по щиту. Но и это не сломило Болтенко. Со своей пушкой, укрытой в развалинах дома, он вступил в поединок с пятнадцатью танками и вышел из него победителем. Противотанковая пушка подожгла две машины врага и заставила остальные повернуть назад.

2

После 23 сентября основной удар противник наносил в центральной части города по обе стороны реки Царица. В первую очередь противник стремился развить наступление через центральный вокзал на центральную волжскую переправу. После упорных боев, длившихся с 14 сентября, вокзал, и пристань были заняты противником 26 сентября. Захватом центральной пристани противник рассек армию и центральную часть Сталинграда на две части. Главные силы армии оказались севернее реки Царица.

92-я и 42-я стрелковые бригады и 272-й полк 10-й дивизии были отрезаны от главных сил армии в южной части города, где они вели ожесточенные бои с превосходящими силами противника, наносили ему большие потери. Только за 25 сентября противник на этом участке потерял около 500 человек убитыми и несколько танков.

Одновременно противник силами двух пехотных дивизий и 150 танков наносил удары севернее Мамаева кургана на поселок Красный Октябрь. Этот удар противника был встречен нашим контрударом частей 95-й и 284-й стрелковых дивизий и 137-й танковой бригады.

Противник, изменяя направление главного удара севернее Мамаева кургана на поселок Красный Октябрь и вдоль улицы Карусельная на завод «Красный Октябрь», рассчитывал на внезапность и быстрый успех в этом направлении. Наша разведка вовремя обнаружила скопление больших масс противника и их подготовку к наступлению. Мы успели усилить это направление частями 112-й стрелковой дивизии и вновь прибывших частей с левого берега 193-й стрелковой дивизии под командованием генерала Смехотворова Ф. Н. Они были поставлены во второй эшелон обороны по балке Вишневая и западной окраине поселка Красный Октябрь.

26, 27 и 28 сентября на всем протяжении фронта обороны армии шли ожесточенные бои. Трудно сказать, сколько раз улица или квартал переходили из рук в руки. Особенно напряженные боя шли севернее Мамаева кургана в направлении поселка Красный Октябрь. Все эти дни авиация противника группами по 30–50 самолетов висела над полем боя. Ее бомбы сыпались по нашим войскам, иногда и по наступающим гитлеровцам. В эти дни в сражение были втянуты почти все войска армии на всем протяжении фронта.

В эти дни героизм наших бойцов превзошел все возможное! Бойцы решили умереть, но не отступить ни на шаг. В эти дни каждый боец знал и доказал, как стоять насмерть, не отступая ни на шаг. Лозунг «За Волгой для нас земли нет!» был воспринят каждым бойцом Сталинграда, от рядового до генерала. Будь это танкист или пехотинец, артиллерист или сапер, все знали, что отдавать даже метр сталинградской земли было нельзя. В ходе боя применялась не только авиация и артиллерия, не только пулеметы и минометы, но и штыки и гранаты. Мы шли на самый ближний бой, когда нейтральной земли между сражавшимися оставалось несколько десятков метров.

Были случаи, когда от сильной бомбежки и штурмовых действий авиации противника немцы и наши бойцы укрывались в одном подвале разбитого дома и сидели там пригнувшись, пока не кончится бомбежка и авиация не уйдет с поля боя. После ухода авиации находящиеся в подвале наши бойцы и немцы продолжали сражаться в этих подвалах или разбираться по количеству сил той и другой стороны — кто кого взял в плен.

В результате этих боев севернее Мамаева кургана и за поселок Красный Октябрь противник, понеся колоссальные потери, сумел продвинуться не более 1–1,5 километра и пробиться к Волге ему не удалось. Он был бессилен продвинуться восточное балки Вишневая, высота 107,5 и Мамаева кургана. Приводить какие-то цифры потерь не всегда можно, потому что в пылу непрерывных боев трудно их подсчитать, да и не всегда они верны.

Известно, что по сравнению с июлем Гитлер в сентябре увеличил численность войск почти вдвое, а технику — в несколько раз. И все это таяло, как воск при высокой температуре, а результат — мизерное продвижение на восток, к Волге. Суточное продвижение на главном направлении удара всех сил, нацеленных на Сталинград, измерялось десятками и иногда сотнями метров. Мы несли тоже тяжелые потери, но противник терял в несколько раз больше, а развить успех на большую глубину и ширину не мог. Привожу для примера.

По донесениям наших частей противник 28.9.42 года потерял 29 танков и свыше 1500 солдат и офицеров. Из них только на скатах Мамаева кургана осталось около 700 трупов немцев.

Наше танковое соединение за три дня боя потеряло 626 человек убитыми и ранеными, а 284-я стрелковая дивизия за день 28 сентября понесла потери убитыми 39 человек и ранеными 137 и пропало без вести 127 человек.

Начиная с 13 сентября по 28-е, противнику удалось выйти к Волге на фронте в 6 километров от центральной пристани до балки Купоросная, или захватить около 25–30 квадратных километров, то есть около двух квадратных километров в сутки. За каждый квадратный километр было заплачено не менее тысячи убитыми и ранеными.

На правом фланге, в районе Орловки, до 28 сентября боевые действия проходили без особого напряжения. Частные атаки со стороны противника и с нашей проводились ограниченными силами и заканчивались незначительным колебанием фронта, который передвигался на 100–200 метров, не больше.

Дивизии противника, окаймлявшие этот фланг, отразив атаки войск Сталинградского фронта с севера, вероятно, приводили себя в порядок и доукомплектовывались. Мы же, если не считать отдельных контратак, не вели и не могли вести активных действий потому, что не имели для этого сил.

Действовавшая там бригада К. М. Андрюсенко и части 2-й мотострелковой бригады и 10-й стрелковой дивизии Сараева (в них насчитывалось не более 2500 активных штыков) обороняли важные в тактическом отношении позиции так называемого Орловского выступа. Перед ними стояла задача во что бы то ни стало удержать этот выступ, висевший, как дамоклов меч, над главной группировкой противника, сосредоточившейся в районе Городища. При успешном действии войск соседнего, то есть Сталинградского фронта с севера, этот выступ мог сыграть большую роль. Если бы хоть одна часть, наступавшая с севера, пробилась на 10–12 километров и соединилась с частями Орловского выступа, то крупные силы противника, вышедшие к Волге у Латашанки, оказались бы отрезанными, а левый фланг главной группировки был бы обойден.

Но Паулюс предусмотрел эту опасность и организовал наступление на Орловский выступ. Стремясь как можно быстрее уничтожить наши части в районе Орловки, он бросил в бой сразу несколько полков 16-й танковой, 60-й моторизованной, 389-й и 100-й пехотных дивизий.

Наступление на Орловку началось с трех сторон.

Около батальона пехоты с 18 танками наступали через высоту 135,4 на юг и до батальона пехоты с 15 танками — через высоту 147,6 на юго-восток.

Из района Уваровки до двух батальонов пехоты с 16 танками двигались на восток, в обход Орловки с юга.

Одновременно фашисты вели яростные атаки против частей 112-й стрелковой дивизии Ермолкина, направляя свой удар на поселок Баррикады.

Атакованные части дрались с исключительным упорством. Противник нес большие потери, но его ряды непрерывно пополнялись за счет резервов.

В 15 часов до 50 танков с автоматчиками вышли из Городища, атаковали высоты 109,4 и 108,9 и, смяв боевые порядки 2-го батальона 115-й стрелковой бригады Андрюсенко, приблизились к Орловке с юга.

В то же время танки и пехота противника, атакуя Орловку с севера, смяли 1-й батальон этой же бригады. Батальон понес тяжелые потери и отошел к северной окраине. Создалась угроза окружения частей, которые вели бой западнее Орловки.

Атаки противника на других участках фронта армии 29 сентября были также очень настойчивые и дорого обошлись нам.

112-я дивизия Ермолкина, находившаяся в непрерывных боях от Дона до Волги, вынуждена была отойти на рубеж завода «Силикат». В ее полках осталось лишь по сотне бойцов.

На участке дивизии Смехотворова, оборонявшей западную окраину поселка Красный Октябрь, гитлеровцам удалось вклиниться в наши боевые порядки. В дивизии за день боя были убиты и ранены три командира полка и три командира батальона.

После тяжелых боев танковый корпус фактически утратил боеспособность — в нем осталось лишь 17 подбитых танков и 150 бойцов, которые были переданы стрелковым частям, а штаб переправился для формирования частей на левый берег Волги.

На Мамаевом кургане продолжался непрерывный бой. Атаки немцев встречались контратаками наших войск. Борьба шла за каждый квадратный метр земли.

30 сентября фашисты начали свои атаки в 13 часов. Их главные усилия были направлены против частей 115-й стрелковой бригады полковника К. М. Андрюсенко, оборонявших район Орловки. На этот раз наступление противника началось после двухчасовой авиационной и артиллерийской подготовки. 1-й и 2-й батальоны бригады Андрюсенко понесли очень большие потери, но продолжали удерживать северную и южную части поселка. Клещи противника были близки к смыканию восточнее Орловки. Врагу открывался путь по Орловской балке на Тракторный завод и Спартановку.

В тот же день наша разведка установила сосредоточение крупных сил пехоты и танков в балке Вишневая, в районе кладбища поселка Красный Октябрь, в оврагах Долгий и Крутой. С южной окраины города подходили части 14-й танковой и 94-й пехотной немецких дивизий, уже пополненных после понесенных потерь. Замысел врага был ясен: он готовил новый удар на заводы Тракторный и «Баррикады».

Командование фронта запросило меня: какие меры принимаются для сохранения Орловского выступа и чем поддерживаются сражающиеся там части.

Что я мог ответить? Лучшей помощью был бы, несомненно, удар на Орловку с севера силами Сталинградского фронта в тыл 16-й танковой и 60-й моторизованной дивизий противника. Но такой удар никто не планировал.

В армии у меня резервов не было. При несомненной угрозе сильного удара противника на заводы Тракторный и «Баррикады» я не мог оказать реальной помощи частям Орловского выступа… В этих условиях мы решили, усилив 1-й и 2-й батальоны 115-й стрелковой бригады Андрюсенко одним противотанковым истребительным полком и двумя ротами из 124-й стрелковой бригады полковника Горохова, подготовить и 2 октября нанести короткий контрудар по противнику в районе поселка Баррикады.

В ночь на 1 октября с левого берега Волги начала переправу 39-я гвардейская стрелковая дивизия. Ее полки были укомплектованы лишь наполовину, в ротах насчитывалось по 40–50 человек. Эта дивизия раньше, 18–20 сентября, в составе войск 1-й гвардейской армии принимала участие в боях севернее Сталинграда, вела наступательные бои на деревню Кузьмичи, где и понесла значительные потери. Однако все роты были боеспособными — большинство в них составляли десантники — коммунисты и комсомольцы. Во главе этой дивизии стоял энергичный, имевший боевой опыт с самого начала войны генерал-майор Степан Савельевич Гурьев. Он был невысокого роста, приземистый крепыш, которого, как говорили, не легко сдвинуть с места. Такое впечатление он оставил и у меня при первой встрече. «Вероятно, и своих подчиненных он воспитывает в таком же духе», — подумал я тогда и вскоре убедился, что не ошибся. 39-я гвардейская стрелковая дивизия много дней обороняла завод «Красный Октябрь»; ее бойцы отступления не знали. Сам Гурьев не уходил со своего командно-наблюдательного пункта даже тогда, когда у самого входа рвались гранаты фашистских автоматчиков. Так было не один раз. Следуя примеру командира дивизии, так же упорно и отважно вели себя в бою командиры полков.

Коммунисты и комсомольцы этой дивизии всегда были на месте — впереди всех, на самых опасных участках. Комиссар, затем заместитель командира дивизии Ф. Ф. Чернышев, организуя работу политаппарата в частях, большую часть времени проводил непосредственно на переднем крае. Помню, как он, будучи раненным в ногу, все же не вышел из боя. Я как сейчас его вижу — с костылем в руках возле батареи, ведущей огонь прямой наводкой.

39-я гвардейская дивизия прославилась не только в боях у Волги. Она до конца войны активно участвовала в разгроме немецких захватчиков и закончила свой боевой поход в Берлине. На ее гвардейском знамени пять боевых орденов.

В день прихода этой дивизии в город было решено поставить ее полки на линию обороны: Силикатный завод (справа) — Зуевская улица (слева) с задачей готовить контратаку на поселок Баррикады. Но в процессе боя 1 октября мне пришлось изменить это решение, так как на участке дивизии Смехотворова противник глубоко вклинился в наши боевые порядки и угрожал захватить завод «Красный Октябрь». В тот день гвардейская дивизия генерала Гурьева была поставлена во второй эшелон, за дивизией Смехотворова, по железной дороге западнее завода на фронте: улица Казачья — овраг Банный. Дивизии было приказано прочно закрепиться в цехах завода «Красный Октябрь», превратив их в мощные опорные пункты.

Для контратаки на поселок Баррикады была предназначена 308-я стрелковая дивизия полковника Л. Н. Гуртьева, полки которой уже прибыли к восточному берегу Волги и готовились переправляться к нам.

308-я стрелковая дивизия по времени меньше всех сражалась в городе, но по количеству отраженных атак и по стойкости не уступала другим соединениям 62-й армии. В самые жестокие бои в заводском районе она сражалась на главном направлении удара фашистских войск и отразила не менее 100 атак озверелых захватчиков.

Командир этой дивизии полковник Гуртьев, командиры полков, вся партийная организация и все бойцы, в основном сибиряки, показали образец мужества и отваги. Они хорошо поняли поставленную им задачу — ни шагу назад — и самоотверженно ее выполняли.

Массовый героизм воинов 308-й дивизии как бы увенчивался несравненным мужеством самого командира дивизии Гуртьева, которого бойцы часто видели в контратаках или в окопах первой линии. Высокий и стройный, он не любил сгибаться и кланяться фашистским снарядам и бомбам. (Этот герой-командир, будучи уже генералом, погиб смертью храбрых после Сталинградской победы в 1943 году в районе Орла. Там ему сооружен памятник.)

1 октября захватчики предприняли несколько настойчивых атак на всем фронте армии. В районе Орловки клещи противника сомкнулись. В окружении оказались 3-й батальон стрелковой бригады Андрюсенко и некоторые подразделения 2-й мотострелковой бригады, 35-й стрелковой дивизии и 724-го стрелкового полка, одна батарея артиллерийского дивизиона, которая имела 380 снарядов и один взвод 82-мм минометов с 350 минами. На каждую винтовку имелось около 200 патронов, продовольствия — на двое суток.

Восточное Орловки, фронтом на запад, закрепились вновь пополненные 1-й и 2-й батальоны этой бригады. Усиленные двумя свежими ротами и истребительно-противотанковым артиллерийским полком, они имели задачу наступать на Орловку и соединиться с отрезанными частями.

В этот же день противник вновь потеснил дивизию Смехотворова, и к исходу дня она заняла оборону по улицам: Жмеринская, Угольная до Карусельной и по Айвазовской до Банного оврага. На участке дивизий Батюка и Родимцева фашистские части наносили удары вдоль оврагов Долгий и Крутой, стремясь выйти к Волге и еще раз разрезать армию. Но им это не удалось. В оврагах осталось около пятисот фашистских трупов.

Авиация и артиллерия противника губительным огнем днем и ночью уничтожали баржи и паромы. Переправа частей дивизии Гуртьева затянулась. К утру 2 октября только два стрелковых полка высадились на правом берегу.

Не ожидая прибытия всех частей этой дивизии, командование приказало: 1-му и 2-му батальонам стрелковой бригады Андрюсенко продолжать контратаку, с целью соединиться с окруженным третьим батальоном и отдельными подразделениями. Переправившиеся части дивизии Гуртьева получили задачу нанести короткий контрудар на поселок Баррикады, вышибить противника и закрепиться там.

Дивизии Смехотворова приказывалось очистить от врага западную часть поселка Красный Октябрь и захватить высоту 107,5. Артиллерия армии главной массой своей должна поддержать контратаку частей на поселок Баррикады.

Бои на этих направлениях шли днем и ночью в течение нескольких суток без перерыва. Короткие паузы отмечались лишь на некоторых участках.

Окруженные части стрелковой бригады Андрюсенко численностью от пятисот человек дрались с превосходящими силами врага с 2 по 7 октября. В ночь на 8 октября эта группа, израсходовав все боеприпасы, удачным ночным ударом прорвалась через кольцо окружения и вышла на северную окраину поселка Тракторного завода за реку Мокрая Мечетка. В живых осталось всего 220 человек.

Вышедшие из окружения рассказали, как, оказавшись отрезанными от главных сил армии, они, голодные, без воды, с ограниченным количеством боеприпасов, шесть дней вели бои с противником. Положение окруженной группы осложнялось еще и тем, что контратака, начатая 2 октября 1-м и 2-м батальонами бригады Андрюсенко, сразу захлебнулась. Противнику удалось ударом с севера создать восточнее Орловки второе окружение, куда попали эти два батальона и часть сил 282-го стрелкового полка дивизии Сараева. После двух дней (4 и 5 октября) борьбы в окружении они, по приказу командира бригады Андрюсенко, в результате удачной ночной операции к утру 6 октября вышли из окружения к северной части Тракторного завода.

Замысел Паулюса одним ударом ликвидировать Орловский выступ обошелся фашистам дорого: слабые силы бригады Андрюсенко на десять дней приковали к участку Орловки частично 60-ю моторизованную дивизию, около 100 танков 16-й танковой, а также полки 389-й и 100-й пехотных дивизий противника.

Как заключение о героическом подвиге бойцов 115-й и 2-й мотострелковой бригад привожу текст последней сводки от 8.10.42 года.

«Обороняющиеся подразделения 3-го батальона 115-й и остатки 2-й мотострелковой бригад с рассветом 7.10.42 г. были атакованы полком пехоты при поддержке 86 танков, 68 бронемашин. Первые атаки были отбиты. Ожесточенный бой длился целый день. Противник подбрасывал свежие резервы. При отражении атак было уничтожено до батальона пехоты, 5 танков и подбито 3 танка. К исходу дня, понеся большие потери, эти подразделения начали пробиваться на восток, на соединение к своим частям. К 8 часам утра 8.10.42 г. эти подразделения в количестве 220 человек вышли из окружения и в настоящее время занимают оборону на рубеже слияния рек Мокрая Мечетка и Орловка.

В этих боях за Орловский выступ со стороны противника участвовали части трех дивизий: 60-я моторизованная, 389-я пехотная и 100-я легкопехотная дивизия плюс около 100 танков 16-й танковой дивизии и других средств усиления. Только после жесточайших 10-дневных боев им удалось сломить сопротивление наших частей и подразделений 115-й стрелковой, остатки 2-й мотострелковой бригад и 282-го стрелкового полка 10-й дивизии.

Только за 1–7.10.42 г. противник потерял на фронте наступления Орловского выступа более 5 батальонов пехоты, 17 танков, 21 станковый пулемет, орудий среднего калибра — 2, орудий противотанковых, минометных батарей — 6».

Мне трудно сказать, какая дивизия или бригада, а тем более полк, сколько уничтожил противника. Бой шел на всем фронте армии, особенно жестокий к северу от Мамаева кургана.

Военный совет армии, оценивая бои на всем фронте армии, сделал вывод, что следующий мощный удар противника будет нанесен на заводы СТЗ, «Баррикады» и «Красный Октябрь». В этом направлении противник сосредоточивал крупные силы, подтягивая их с южной окраины Сталинграда. Мы готовились к отражению главного удара противника на заводской район СТЗ, «Баррикады», «Красный Октябрь».

Хотя расстояние от балки Вишневая до берега Волги равняется 4–5 километрам, мы все же постарались эшелонировать оборону в глубину, в два эшелона. На фронт от слияния реки Мокрая Мечетка и Орловка до западного поселка Баррикады мы поставили в оборону вновь прибывшую 2 октября в армию 308-ю стрелковую дивизию под командованием полковника Гуртьева Л. Н., 37-ю гвардейскую стрелковую дивизию под командованием генерал-майора Жолудева В. Г., прибывшую в армию 3 ноября. Этими двумя дивизиями мы могли уплотнить участок фронта, занимаемый 112-й и 9б-й стрелковыми дивизиями, прикрывающий заводы СТЗ, «Баррикады» и «Красный Октябрь».

Кроме того, мы усилили оружием заводские отряды, сформированные из рабочих этих заводов, установили связь и взаимодействие их с войсками. Отряды рабочих выполняли до сих пор ремонтные работы по восстановлению подбитого и поврежденного оружия, пушек и танков. Теперь, то есть с 10–12 октября, им пришлось активно оборонять свои цеха заводов совместно с бойцами 62-й армии.

9 октября северная группа, состоявшая из 124-й, 149-й и остатков 115-й стрелковых бригад, занимала Рынок, Спартановку, рощу, что западнее Спартановки, и поселок Тракторного завода по реке Мечетка.

Полк дивизии Сараева был выведен в резерв на левый берег Волги.

Бои в центре армии, в районе поселков Баррикады и Красный Октябрь, носили все более ожесточенный характер. Контратака дивизии Гуртьева на поселок Баррикады в полдень 2 октября была остановлена встречным наступлением противника. Все же к исходу дня эта дивизия очистила часть Силикатного завода и овладела северо-западной окраиной поселка Баррикады. Однако развить наступление дальше она не смогла.

Дивизия Смехотворова, в полках которой насчитывалось до 200 штыков, вела неравный бой с пехотой и танками противника, наступавшего вдоль улиц Библиотечная и Карусельная. После упорных боев, доходивших до штыковых схваток, захватчикам удалось к исходу дня выйти на улицы Цеховая и Библейская.

В этот же день в стыке дивизий Батюка и Родимцева батальон гитлеровцев, переодетых в красноармейскую форму, прорвался через наши боевые порядки к оврагу Крутой и устремился к Волге. Контратакой резервных рот дивизии Батюка отряд головорезов был полностью истреблен. Коварный прием врага не удался.

Командный пункт армии расположился, как уже говорилось, около нефтяных баков, чуть ниже большого открытого хранилища.

2 октября фашисты, вероятно, узнав, где наш командный пункт, нанесли по нему сильный артиллерийский и авиационный удар. Фугасные бомбы разворотили весь берег, разрушили баки, которые были полны нефти, и пылающая масса хлынула через наши блиндажи к Волге. Командный пункт оказался в море огня.

Потоки пламени сжигали все на своем пути. Достигнув берега Волги, горящая нефть хлынула на баржи и на бревна, прибитые к берегу, стоявшие перед командным пунктом. Огненные потоки с баржами и бревнами поплыли вниз по течению. Казалось, сама Волга вспыхнула, и огонь, злорадствуя, бушует на ее стремнинах.

Провода связи были сожжены. Связь можно было поддерживать только по радио, но и оно работало с перебоями. Мы попали в плен огненной стихии, которая наступала на нас со всех сторон, и стояли в овраге около дымящихся блиндажей.

Начальник штаба Николай Иванович Крылов подал команду:

— Никому никуда не уходить! Все за работу в уцелевшие блиндажи!.. Восстановить с войсками связь и держать ее по радио!

Потом, подойдя ко мне, он шепотом спросил:

— Как, выдержим? Я ему ответил:

— Выдержим! — И закончил его же словами: — А в случае необходимости будем прочищать свои пистолеты.

— Добро, — сказал он.

Скажу откровенно, что в начале пожара, выскочив из блиндажа, я был ослеплен, растерялся. Но громкая команда генерала Н. И. Крылова для всех, в том числе и для меня, была, как «ура» во время атаки, толчком к дальнейшему действию. Окруженные огнем, мы остались на месте и тем самым сохранили управление войсками.

Пожар длился несколько суток, но подготовленного запасного командного пункта армии у нас не было — все части, в том числе и саперные, были в бою, поэтому пришлось работать пока в уцелевших блиндажах, щелях, ямах, под обстрелом. Не спали по нескольку суток.

Меня и генерала Крылова то и дело срочно вызывал на переговоры к рации начальник штаба фронта генерал Г. Ф. Захаров. Он требовал уточнить обстановку на фронте, которую мы сами не всегда точно знали, не всегда знали ее и штабы дивизий и все из-за того, что связь все время рвалась, выходила из строя.

Разговаривать по радио, процеживать слова по коду скрытого управления, когда над головой летят бомбы и снаряды, было делом невеселым, да и нелегким. Нередки были случаи, когда обеспечивающие наши разговоры радисты погибали с микрофоном в руках.

— Где вы находитесь? — то и дело запрашивали из штаба фронта.

Мы это понимали так: командование фронта хотело убедиться, живы ли мы и существует ли еще управление войсками в городе.

Не договариваясь, мы с Крыловым отвечали одно и то же:

— Сидим там, где больше всего огня и дыма.

3

Рассвет 3 октября начался новыми атаками противника. Стрелковая дивизия Ермолкина, не успев занять свой участок фронта и закрепиться, была атакована полком пехоты и двадцатью танками. После тяжелого боя дивизия отошла на восток, на рубеж поляны, что в километре восточное отметки 97,7.

Дивизия Гуртьева до 18 часов сдерживала наступление немцев, но к исходу дня, будучи охвачена с обоих флангов, отошла за железную дорогу, что южнее Нижнеудинской улицы, и левым флангом на Винницкую улицу. Командир полка майор Маркелов был тяжело ранен.

Дивизия Смехотворова весь день вела бои за бани и фабрику-кухню. Бани несколько раз переходили из рук в руки и все же остались за нами. В полках дивизии осталось по 100–150 штыков.

Там, в районе бань, был найден пятилетний мальчик Гена. Он выполз из развалин, уцелев каким-то чудом. Его приютил и полюбил как сына начальник отдела полковник Г. И. Витков. Все мы также полюбили малыша. Он знал всех офицеров и генералов штаба армии и каждого называл по имени и отчеству. Он прошел с нами до Берлина, и теперь Геннадий уже инженер, работает на Украине.

Дивизия Гурьева отбила все атаки немцев на завод «Красный Октябрь». Дивизии Горишного, Батюка и Родимцева закрепляли свои позиции, отражая атаки противника.

3 октября приказом фронта в состав 62-й армии включилась 37-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора В. Г. Жолудева.

Ход боев показывал, что противник решил во что бы то ни стало пробиться к Волге и, захватив основные заводы, оттуда развить наступление вдоль Волги на юг.

Его силы на этом направлении все время наращивались, и к 4 октября было установлено, что от реки Мокрая Мечетка до высоты 107,5 на фронте около пяти километров действуют пять дивизий — три пехотные и две танковые и многие части усиления. Бои в районе Орловки должны были не только ликвидировать Орловский выступ, но и отвлечь наше внимание от главного удара, готовившегося на заводы. В этой обстановке было решено быстрее переправить дивизию Жолудева и поставить ее за правым флангом дивизии Гуртьева — на оборону Тракторного завода.

После упорных боев 3 октября с превосходящими силами противника в ночь на 4 октября дивизия Ермолкина отошла за Мечетку. Выйдя на Щелковскую улицу, враг захватил плацдарм для последующего прыжка на берег Волги. Дивизия Гуртьева, введя в бой резервы, отбивала яростные атаки противника на Силикатный завод и была отброшена на улицы Мытищи, Авиаторная и Петрозаводская.

В эту же ночь на правый берег переправилась 37-я гвардейская дивизия, но без противотанковой артиллерии, для которой не хватало плавучих средств. Штаб дивизии тоже отстал. Пришлось ставить задачи непосредственно полкам, и работникам штаба армии разводить полки на участки обороны. Почти всех командиров командного пункта армии мы послали в эти полки организовывать с ними связь и взаимодействие.

Заняв рубеж, полки 37-й дивизии с утра 5-го сразу же вступили в бой с пехотой и танками противника, прорвавшимися через боевые порядки дивизий Гуртьева и Ермолкина.

Армия нуждалась в передышке хотя бы на один день. Нужно было привести в порядок части, подтянуть артиллерию и подвести боеприпасы, влить в части пополнение, чтобы в дальнейшем частными контратаками выбить захватчиков из поселков Тракторного завода и Баррикады. Командующий фронтом требовал начать контратаку с утра 5 октября. Но сделать это армия была нее состоянии: у нас кончались боеприпасы, с переправой их через Волгу все более положение осложнялось.

В ночь на 5 октября начала было переправу на правый берег 84-я танковая бригада. Но переправиться смогли только легкие танки, которые тут же ставились в боевые порядки дивизий Жолудева и Гуртьева. Они использовались как огневые точки, ибо бросать их в контратаки против немецких танков было бессмысленно.

5 октября только в заводских районах города было зарегистрировано около 2000 самолето-вылетов противника. С рассветом всякое движение войск замирало. Раненый боец не покидал своей щели или окопа до наступления темноты и только в темноте полз к берегу Волги, и пунктам эвакуации.

Вечером с той стороны Волги вернулся член Военного совета Гуров. Помолодевший лет на десять, он успел там попариться в бане и сменить белье. Зная, что я тоже больше месяца не мылся, он стал уговаривать меня съездить за Волгу. Соблазн был очень велик, но я отказался. Что подумают бойцы армии, увидя командарма в такой тяжелый момент переплывающего на левый берег?

В этот же вечер к нам прибыл заместитель командующего фронтом генерал Филипп Иванович Голиков. К его приезду на командном пункте стало немножко поспокойнее. Нефть уже догорала, хотя яма с мазутом над нашими блиндажами продолжала дымить. Хуже было со связью. Она по-прежнему рвалась ежеминутно. Вероятно, фашистские артиллеристы и минометчики, точно установив, где находится наш командный пункт, вели по нему прицельный огонь. Мины разрывались у самого входа в мой блиндаж. Число раненых и убитых на командном пункте увеличивалось с каждым часом. Проще говоря, оставлять командный пункт на этом месте было уже невозможно. Посмотрев на эту картину, Ф. И. Голиков, пробывший у нас около суток, посоветовал перейти на новое место.

Но куда? Посоветовавшись, мы решили перенести командный пункт армии в блиндажи штаба дивизии Сараева, которая уходила на левый берег на формирование. Нам предстояло продвинуться по берегу Волги метров на пятьсот ближе к Тракторному заводу.

Переход был совершен ночью. Первыми ушли я, Гуров и с нами Голиков. Начальник штаба армии Н. И. Крылов остался на старом месте до рассвета, то есть до того времени, пока не будет восстановлена связь нового командного пункта с войсками.

Мы все не спали по нескольку суток и были измучены до предела. Поэтому, придя на новый командный пункт, я почувствовал, что сил у меня больше нет. Попросив Ф. И. Голикова и К. А. Гурова последить за восстановлением связи, я тут же свалился на пол и заснул как убитый.

Проснувшись на рассвете, я узнал, что Крылов все еще сидит на старом командном пункте под бомбежкой и обстрелом. Связь уже начала действовать, и я предложил Крылову немедленно перейти к нам на более безопасный командный пункт. Часа через два он явился весь запыленный, бледный, измученный и, войдя в блиндаж, тут же свалился в непробудном сне.

Мы очень радовались тому, что опять были все вместе.

Военный совет в эти дни работал непрерывно, мы не замечали даже смены суток, ночь и день слились воедино. Спали урывками, подменяя друг друга, в короткие периоды затишья.

Мы знали, что на нашу армию надвигаются тяжелые дни. Враг, ведя непрерывные атаки, в то же время накапливал большие силы в балке Вишневая, поселок Баррикады, Мокрая Мечетка. Мы могли рассчитывать только на свои силы, вернее на стойкость бойцов армии. Чтобы сорвать сосредоточение сил противника и его подготовку к наступлению, мы наносили по противнику короткие контрудары, особенно артиллерией и авиацией. Авиационные удары наносились не только армейскими и фронтовыми силами, но и авиасилами Верховного Главнокомандования. Нас каждый день запрашивали: куда, по каким объектам нацеливать бомбовые удары московской авиации. Но этого было, конечно, мало. До нас доходили сведения, что по личному приказу Гитлера создаются новые и значительные силы для удара по Сталинграду. Только в октябре для восполнения потерь под Сталинградом было направлено до 75 % всех пополнений, поступивших в этот месяц на советско-германский фронт. Это установлено по немецким документам. Мы готовились встретить удар Гитлера, накапливая боеприпасы, а главное готовились сами и готовили всех бойцов к решающим боям.

С утра 6 октября немцы продолжали развивать наступление, направляя главный удар от поселка Баррикады на поселок Тракторного завода. Они, похоже, не ожидали появления 37-й гвардейской дивизии генерала Жолудева на пути их главного удара. Завязались жесточайшие бои.

Не могу не сказать несколько слов о прибывших гвардейцах 37-й дивизии генерала В. Г. Жолудева. Это действительно гвардия. Люди все молодые, рослые, здоровые, многие из них были одеты в форму десантников, с кинжалами и финками на поясах. Дрались они геройски. При ударе штыком перебрасывали гитлеровцев через себя, как мешки с соломой. Штурмовали группами. Ворвавшись в дома и подвалы, они пускали в ход кинжалы и финки. Отступления не знали, в окружении дрались до последних сил и умирали с песней и возгласами: «За Родину!», «Не уйдем и не сдадимся!»

Только за один день было зарегистрировано семьсот самолето-вылетов противника на боевые порядки дивизии. Все же фашистам не удалось продвинуться вперед ни на шаг. А 1-й гвардейский полк этой дивизии продвинулся несколько вперед и занял рубеж обороны от кладбища через Базовую улицу по оврагу до Типографской улицы. Дивизию поддерживали 499-й истребительно-противотанковый, 11-й пушечный артиллерийские полки и дивизион 85-го гвардейского гаубичного полка.

На остальных участках фронта, за исключением района Орловки, все атаки немцем также были отбиты.

Ночью 84-я танковая бригада своими подразделениями выходила на участок дивизий Жолудева и Гуртьева. В это время все части армии усиленно зарывались в землю и строили опорные пункты и заграждения. Все готовились к большим событиям на фронте. Разведка доносила о новых скоплениях немцев в поселке Баррикады. День 6 октября прошел без особой активности пехоты и танков противника, но его авиация с раннего утра до позднего вечера бомбила наши боевые порядки. От крупнокалиберной бомбы погиб весь штаб 339-го стрелкового полка во главе с командиром и комиссаром.

Относительное затишье 6 октября было, по-видимому, понято штабом фронта как истощение противника, от нас поэтому усиленно требовали возобновить контратаку силами 37-й дивизии. Я понимал авиационную бомбежку противника, как подготовку к наступлению. Наши мнения с командованием фронта расходились. Весь день прошел в переговорах с командованием фронта. Вечером под большим давлением мне пришлось согласиться на контратаку только частью сил дивизий Жолудева и Гуртьева. Мы решили начать ее во второй половине дня 7 октября, рассчитывая на то, что до наступления темноты у противника не будет времени парировать наш удар и его авиация участия в бою не примет.

Приказ о контратаке я подписал в 4 часа утра, но провести его в жизнь мы не успели. В 11 часов 20 минут противник большими силами начал новое наступление. Мы встретили наступающих организованным огнем с заранее подготовленных и хорошо замаскированных позиций.

Гитлеровцы шли в атаку во весь рост. Они атаковали наши укрепления из района Верхнеудинской улицы силами двух пехотных дивизий. Атаку поддерживали свыше пятидесяти танков. Первые атаки были отбиты. Части дивизии Жолудева нанесли фашистам большие потери. Подтянув резервы, противник повторял атаки несколько раз. После ожесточенных боев ему удалось к исходу дня вклиниться в наши боевые порядки, захватить один квартал рабочего поселка Тракторного завода и вплотную подойти к стадиону. Проспект Стахановцев и парк Скульптурный остались в наших руках.

В 18 часов усиленный батальон пехоты противника перешел в наступление западнее железнодорожного моста через Мечетку. Удачным залпом «катюш» батальон был почти полностью уничтожен. На участке дивизии Смехотворова весь день шел бой за бани в поселке Красный Октябрь. Этот объект не менее пяти раз переходил из рук в руки. К ночи трудно было сказать, в чьих руках остались бани. На всех других участках атаки были отбиты.

В этот день было уничтожено до четырех батальонов пехоты и сожжено 16 танков противника.

После таких потерь враг не мог продолжать наступление на следующий день. Появление 37-й гвардейской дивизии на главном направлении удара опрокинуло расчеты Паулюса. Ему не удалось нанести внезапный удар и прорвать наш фронт. Мы не просмотрели его главную группировку и долго готовившийся мощный удар.

8 октября началась подготовка к новым боям. Нам стало известно, что Гитлер обещал своим вассалам в ближайшие дни овладеть волжской твердыней. Немецкие солдаты из окопов кричали: «Рус, скоро буль-буль у Вольга».

Самолеты засыпали город листовками. В них захватчики грозили, что «Гитлер будет считать дезертиром каждого красноармейца и командира, который уйдет на левый берег Волги и не сдастся в плен». На листовках в картинках была показана окруженная со всех сторон танками и артиллерией наша армия.

Агитация геббельсовских пропагандистов не имела никаких последствий. Наши партийные и комсомольские органы неустанно работали в частях и подразделениях войск, разъясняли провокационные намерения вражеской пропаганды. Военный совет армии вручал награды отличившимся бойцам и командирам, проводил накоротке беседы с ними и через них передавал войскам свое решение — отстоять город во что бы то ни стало.

Это наше решение было понято войсками правильно.

Вот документ боевой жизни одной комсомольской организации.

«Слушали: О поведении комсомольцев в бою.

Постановили: В окопе лучше умереть, но не уйти с позором. И не только самому не уйти, но сделать так, чтобы и сосед не ушел.

Вопрос к докладчику: Существуют ли уважительные причины ухода с огневой позиции?

Ответ: Из всех оправдательных причин только одна будет приниматься во внимание — смерть».

Помнится мне, что в час, когда проходило это собрание, гитлеровцы начали двенадцатую за день атаку рубежа, который обороняли бойцы 308-й дивизии Гуртьева. И тогда, как бы подытоживая собрание, выступил командир роты. Вот что он заявил:

— Я должен внести некоторую ясность в выступление комсорга. Он много говорил здесь о смерти и сказал, что Родина требует от нас смерти во имя победы. Он, конечно, неточно выразился. Родина требует от нас победы, а не смерти. Да, кое-кто не вернется живым с поля боя — на то и война. Герой тот, кто умно и храбро умер, приблизив час победы. Но дважды герой тот, кто сумел победить врага и остался жив!..

В сражении, когда идут непрерывные атаки и контратаки, не всегда точно запоминаются детали. До 70-го года я не знал, кто был командиром минометной роты, который выступил с такой речью на комсомольском собрании.

В январе 1970 года я получил письмо от бывшего инструктора политотдела 308-й дивизии М. Л. Ингор, на которое я ссылаюсь как на документ, подтверждающий комсомольскую решимость и героизм.

Тогда же генерал Гурьев рассказал:

— Есть у меня молодой воин Алексей Попов. Когда к нему стали подбираться гитлеровцы, он в одну сторону поставил ручной пулемет, в другую — автомат, а сам остался с винтовкой. Гранаты у него разложены по кругу. Если много фашистов наступает, он ложится за пулемёт; если появляется один гитлеровец — из винтовки стреляет; поближе подползут — гранатами забрасывает. Так и держит свой окоп один за пятерых.

Сила наших гвардейцев была в том, что они дрались умело, расчетливо, стараясь с максимальным эффектом использовать оружие, вверенное им Родиной. В те дни тысячи воинов, подобно Попову, явили беспримерные образцы мужества, находчивости, воинской хитрости, показав при этом, что они отлично владеют всеми видами оружия.

В нашей армии быстро приобрела популярность песня «Герою-городу». Написал ее сержант Н. Панов. Слова этой песни бесхитростны. Но одно в ней нравилось гвардейцам — она была правдива, как сама жизнь.

Таков был закон воинов 62-й армии: не отступать, а только истреблять противника и отвоевывать у врага метр за метром родную землю.

В моих руках несколько пожелтевших от времени боевых листков, которые распространялись на передовой линии.

Вот один из них.

«Сегодня героически сражались:

Козлов Андрей Ефимович — пулеметчик, член ВЛКСМ. За время Отечественной войны тов. Козлов истребил 50 гитлеровцев, не считая фашистов, истребленных его пулеметным расчетом. Только с 7 октября 1942 года тов. Козлов уничтожил 17 фашистов. Пулеметный расчет Козлова — лучший в батальоне. Тов. Козлов участник боев за Ленинград, за Харьков. Дважды ранен. Имеет два знака отличия. Равняйтесь по Козлову!»

…А вот другая листовка.

«Подбили и сожгли 7 немецких танков!

Красноармейцы Яков Щербина и Иван Никитин, будучи раненными, не ушли с поля боя. Верные сыны Родины сражались до тех пор, пока не была отбита последняя атака врага. За каких-нибудь полчаса отважные бронебойщики подбили 7 танков врага».

Их много этих предельно кратких листовок. А как убедительно, ярко они говорят о тех, кто, презирая смерть, ковал победу.

А сколько было замечательных людей на переправе через Волгу!

Кто там работал, тот ежечасно, ежеминутно с глазу на глаз встречался со смертью. Поистине нужны были стальные нервы и несравненное мужество, чтобы переплыть на лодке Волгу туда и обратно под огнем. А наши лодочники, наши моряки Волжской флотилии делали такие рейсы и днем и ночью, доставляя в город боеприпасы и продовольствие.

Как упоминалось выше, ожидая наступления больших сил противника на заводской район, мы принимали самые энергичные меры по укреплению фронта, идущего по реке Мокрая Мечетка, балка Вишневая, Мамаев курган. Прибывающая 84-я танковая бригада в армию была поставлена на позиции для прикрытия этого района, организовав ее взаимодействие со стрелковыми дивизиями, тем самым уплотняя их боевые порядки. Танковый корпус с управлением бригад, как потерявшие боеспособность, выводились на левый берег Волги. Боеспособные танки передавались в 84-ю бригаду.

Кроме этих мероприятий, было приказано всем войскам форсировать инженерные работы для прочного удержания занимаемых позиций. На танкоопасных направлениях было заложено тысячи мин и фугасов. Уплотнялись боевые порядки 37-й гвардейской и 95-й стрелковой дивизий, усиливались артиллерией. Все эти маневры по усилению приходилось совершать только ночью под непрерывными частыми атаками противника на всем фронте армии. Мы понимали, что противник своими действиями выполняет две задачи: ведет разведку боем на всем фронте армии, а также сковывает наши маневры на узкой, вернее неглубокой полосе обороны вдоль западного берега Волги. В ответ на действия противника наши штурмовые группы на всем фронте армии наносили внезапные удары по вражеским гарнизонам, засевшим в домах; снайпера, а их в армии уже насчитывалось около 400, не давали носа показать солдатам и офицерам противника из-за подготовленных ими укрытий, под этим прикрытием мы производили перегруппировку своих сил, укрепляя район заводов.

 

Самые тяжёлые дни

1

В дни с 8 по 14 октября затишья не было, да и не могло быть, так как наши позиция находились от немецких на расстоянии броска ручной гранаты.

Глубина наших боевых порядков, то есть все пространство от переднего края обороны до Волги, не превышала и трех километров. Обстановка заставляла нас быть особенно бдительными, непрерывно вести наблюдение, активную разведку.

Лучшим проявлением бдительности и боевой готовности мы считали активные действия. Наши снайперы, штурмовые группы не давали захватчикам покоя. Зазевавшийся гитлеровец, неосторожно поднявший голову из траншеи или другого укрытия, получал немедленно порцию свинца.

Наблюдая за скоплением противника в районах поселка Баррикады, балки Вишневая наша артиллерия и «катюши» наносили мощные удары. Наша ночная авиация висела над захватчиками, бомбила, хлестала их из пулеметов.

Командир полка «катюш» полковник Ерохин и другие артиллеристы во главе с командующим артиллерией армии генералом Пожарским ежедневно приходили ко мне за получением указаний, куда и в каком часу ночи наносить удары в порядке контрподготовки.

Дневники и письма убитых захватчиков говорили нам, какой урон и какое воздействие производили на врага наши контрподготовительные действия. «Сталинград — это ад», «Сталинград — это братская могила», «Сталинград изрыгает смерть» — вопили гитлеровцы.

В свою очередь противник, прижав нас к Волге, не давал нам ни минуты покоя. Его авиация непрерывно вела разведку наших боевых порядков и бомбила войска и переправы, а артиллерия и минометы засыпали наши позиции минами и снарядами.

День и ночь по всему фронту армии не стихала стрельба. Ракеты и трассирующие пули прорезали ночную темноту.

Работники штабов, политорганов все время находились в войсках. Перегруппировав силы и углубив боевые порядки на вероятном направлении главного удара врага, мы стремились лучше закопаться, превратить каждый дом в опорный пункт, значительно усилили оборону заводского района.

Так, например, дивизия Горишного стояла теперь в стыке между дивизиями Жолудева и Гуртьева уступом, в глубь наших боевых порядков. Один полк (117-й) 39-й гвардейской дивизии Гурьева 12 октября был поставлен в район Житомирской улицы для создания глубины обороны и укрепления стыка между дивизиями Жолудева и Горишного.

524-й стрелковый полк 112-й дивизии, находившейся до 12 октября на левом берегу Волги на укомплектовании за счет тылов дивизии, был переправлен на правый берег с заданием занять оборону во втором эшелоне на участке стадион (северный) до шестиугольного квартала.

Мы пересмотрели все тыловые части и подразделения полков, дивизий и армейских частей, оставив там минимум людей, остальных вооружили и направили в роты и батареи. Мы чувствовали, что противник, проводя частные атаки на различных участках фронта, готовит мощный удар именно на Тракторный завод. Наша разведка, которой руководил полковник Герман, подтверждала это все новыми и новыми сведениями. Надо было встретить удар во всеоружии.

12 октября, согласно приказу командующего фронтом, дивизия Жолудева с одним полком дивизии Горишного наносила контрудар по западной окраине поселка Тракторного завода. Цель — сорвать планомерную подготовку нового наступления противника.

Больших результатов мы не ждали от этого контрудара, но чувствовали, что на этот раз командующий фронтом требует от 62-й армии активных действий неспроста: полученный из артуправления фронта план снабжения боеприпасами на октябрь сажал армию на голодный паек — значит, готовится мощное контрнаступление наших войск.

Свой контрудар мы нацеливали на главную группировку врага, считая, что сорвать его плановую подготовку к новому наступлению можно только контрударом. Заставить врага перейти в наступление раньше срока для нас выгоднее, чем сидеть и ждать, когда он полностью подготовится и ударит всеми силами.

Хотя наши боевые порядки имели глубокое построение, а контрудар проводился только частью сил, все ж мы шли на риск. Контратака началась с утра 12 октября. Немцы оказывали ожесточенное сопротивление. В результате дневного боя дивизия Жолудева на своем левом фланге и в центре продвинулась до трехсот метров на запад и вела бой в безымянном поселке, что севернее южного стадиона. Части дивизии Горишного также продвинулись до двухсот метров.

Бои в этот день показали нам, что гитлеровцы не ожидали контрудара, но плотность боевых порядков противника была настолько велика, что пробить их глубже наши части не смогли.

13 октября, продолжая контратаки, мы стремились отбросить врага за Мытищинский овраг. Весь день шел ожесточенный бой.

Наступило 14 октября — день небывалых по жестокости боев. Три пехотные и две танковые дивизии противника, развернутые на фронте около пяти километров, перешли в наступление.

14 октября Гитлер отдал приказ своим войскам о переходе к обороне на всем советско-германском фронте, кроме Сталинградского направления. Здесь он сосредоточил все, что мог собрать из своих резервов. Особо мощные силы авиации были сосредоточены на этом направлении.

Мы, многое уже пережившие, это наступление гитлеровцев запомнили на всю жизнь.

Проснулся я рано утром по какому-то интуитивному предчувствию. Возможно, сказывалось нервное напряжение в ожидании известного нам готовившегося удара противника. Оно пересилило сон, усталость и подняло меня на ноги.

Мой ординарец Борис Скорняков налил мне стакан крепкого чая. Выпил залпом и тут же вышел из блиндажа на воздух. Меня ослепило солнце. При выходе из блиндажа встретился с комендантом штаба и командного пункта майором Гладышевым. Мы прошли с ним несколько десятков метров к северу, где были расположены отделы штаба. Они ютились в спешно вырытых щелях или в норах, выдолбленных в крутом правом береге Волги.

В одной из таких нор стоял тульский самовар с самодельной трубой. Он попыхивал дымком. Около самовара сидел генерал Пожарский — командующий артиллерией армии. Он туляк и всю войну не расставался со своим земляком самоваром. Это была его слабость — крепкий чаек… Поздоровался с ним.

— Как, Митрофаныч, — спрашиваю, — успеешь попить чайку до начала фрицевского концерта?

— Успею, — отвечает он уверенно, — ну, а не успею, с собой на наблюдательный захвачу.

Во время нашей беседы донесся сильный гул с запада. Мы все подняли головы и «навострили» уши. И тут же услышали шипение снарядов и мин над головой. Вскоре близкие разрывы потрясли землю, в воздухе выплеснулись султаны огня. На оборонявшуюся армию посыпались десятки, сотни тысяч снарядов и мин разных калибров. Взрывными волнами нас прижало к обрывистой круче берега. Самовар был опрокинут, так и не успев закипеть. Но буквально кипела от взрывов вода в Волге. Я взглянул на Пожарского. Он показывал мне рукой в небо. Над головой появились фашистские самолеты. Их было несколько групп. Они плыли уверенно, будто стаи диких гусей. От взрывов снарядов и мин, шума авиационных моторов невозможно было говорить. Я взглянул на Пожарского. Он понял меня по взгляду, схватил планшет, бинокль и бросился бежать на свой командный пункт. Я поспешил на свой.

Солнца не было видно. Дым, пыль и смрад заволокли небо. Подойдя к блиндажу, собрался ногой открыть дверь, но тут же получил такой удар взрывной волны в спину, что влетел в свой отсек. Крылов и Гуров уже сидели на скамейках и держали оба телефонные трубки. Тут же стоял начальник связи армии полковник Юрин, докладывая что-то Крылову.

Я спросил:

— Как связь?

Юрин доложил:

— Часто рвется, включили радио, говорим открытым текстом.

Кричу ему в ответ:

— Этого мало… Поднимите и задействуйте запасный узел связи, на левом берегу. Пусть дублируют и информируют нас.

Юрин понял и вышел. Я прошел по всему пэ-образному блиндажу — туннелю. Он достался нам от штаба 10-й дивизии НКВД, которую отвели на левый берег несколько дней тому назад. Все командиры штаба армии, связисты и связистки были на местах. Они глядели на меня, пытаясь по моему лицу угадать о моем настроении и о положении на фронте. Чтобы показать, что нет ничего страшного, я шел по блиндажу спокойно и медленно и так же вернулся и вышел на улицу из другого выхода пэ-образного блиндажа.

То, что я увидел на улице, особенно в направлении Тракторного завода, трудно описать пером. Над головой ревели моторы пикирующих бомбардировщиков, выли падающие бомбы, рвались снаряды зениток в воздухе, а их трассирующие траектории расчеркивались в небе пунктиром. Кругом все гудело, стонало и рвалось. Пешеходный мостик через Денежную протоку, собранный из бочек, был разбит и отнесен течением. Вдали рушились стены домов, полыхали корпуса цехов Тракторного завода.

Я приказал командующему артиллерией армии Пожарскому дать два дивизионных залпа «катюш». Один по Силикатному заводу, другой — перед стадионом, по скоплению войск противника. Затем дозвонился до командующего воздушной армией Хрюкина и попросил немного угомонить фашистских стервятников. Товарищ Хрюкин сказал откровенно, что сейчас помочь нечем. Противник плотно блокировал аэродромы армии. Пробиться нашей авиации к Сталинграду пока невозможно.

После короткого обмена мнениями между членами Военного совета стало ясно… Противник бросил все свои силы против 62-й армии. Имея явное превосходство в живой силе, технике и огне, он будет стараться разрезать армию и уничтожить ее по частям. Сейчас главный удар он наносит между заводами Сталинградским тракторным и «Баррикады». Ближайшая его цель пробиться к Волге.

По силам и средствам, введенным в бой, было видно, что он приложит все силы, чтобы не допустить переправы из-за Волги к нам сильных подкреплений и будет стараться сорвать подвоз боеприпасов в Сталинград. В ближайшие несколько дней нам предстояло небывало жесточайшая борьба только имеющимися в распоряжении 62-й армии силами.

Наш блиндаж трясло как в лихорадке, земля звенела, и в уши иголками впивались эти звуки, с потолка сыпался песок, в углах и на потолке под балками что-то потрескивало, толчки, от разорвавшихся вблизи крупных бомб, грозили развалить наш блиндаж. Уходить нам было некуда. Лишь изредка, когда совершенно нечем было дышать, несмотря на близкие разрывы бомб и снарядов, мы по очереди выходили из блиндажа.

В тот день мы не видели солнца. Оно поднималось в зенит бурым пятном и изредка выглядывало в просветы дымовых туч.

Под прикрытием ураганного огня три пехотных и две танковых дивизии на фронте около шести километров штурмовали наши боевые порядки. Главный удар наносился по 112-й, 95-й, 308-й стрелковым и 37-й гвардейской дивизиям. Все наши дивизии были сильно ослаблены от понесенных потерь в предыдущих боях, особенно 112-я и 95-я дивизии. Превосходство противника в людях было пятикратным, в танках — двенадцатикратным, его авиация безраздельно господствовала на этом участке.

Пехота и танки противника в 8 часов утра атаковали наши позиции. Первая атака противника была отбита, на переднем крае горело десять танков. Подсчитать убитых и раненых было невозможно. Через полтора часа противник повторил атаку еще большими силами. Его огонь по нашим огневым точкам был более прицельным. Он буквально душил нас массой огня, не давая никому поднять голову на наших позициях.

В 10 часов 109-й полк 37-й гвардейской дивизии был смят танками и пехотой противника. Бойцы этого полка, засевшие в подвалах и в комнатах зданий, дрались в окружении. Против них противник применял огнеметы. Нашим бойцам приходилось отстреливаться, переходить в рукопашную схватку и одновременно тушить пожары.

На командном пункте армии от близкого взрыва авиабомбы завалило два блиндажа. Бойцы роты охраны и несколько работников штаба откапывали своих товарищей. Одному офицеру придавило ногу бревном. При попытках откопать и поднять бревно верхний грунт осаживался и еще больше давил на ногу. Пострадавший умолял товарищей отрубить или отпилить ногу. Но у кого поднимется рука? И все это происходит под непрерывным обстрелом артиллерии и бомбежке авиации.

В 11 часов доносят: левый фланг 112-й стрелковой дивизии также смят. Около 50 танков утюжат ее боевые порядки. Эта многострадальная дивизия, принимавшая участие во многих боях западнее реки Дон, на Дону, между Доном и Волгой, к 13 октября имела в своем составе не более тысячи активных бойцов во главе со своим командиром полковником Ермолкиным. Она сражалась геройски в отдельных зданиях разрозненными подразделениями и гарнизонами в цехах Тракторного завода, в Нижнем поселке и на Волжской круче.

В 11 часов 50 минут противник захватил стадион Сталинградского тракторного завода и глубоко вклинился в нашу оборону. До Тракторного завода осталось менее километра. Южнее стадиона находился, так называемый, шестигранный квартал с каменными постройками. Он превращен нашими войсками в опорный пункт. Гарнизон его — батальон с артиллерией 109-го гвардейского стрелкового полка. Этот квартал несколько раз переходил из рук в руки. Командир полка Омельченко лично сам возглавил контратакующие подразделения.

По радио открытым текстом неслись донесения, которые перехватывались узлом связи штаба армии. Привожу их дословно: «Фрицы везде наступают с танками… Наши дерутся на участке Ананьева. Подбито четыре танка, а у Ткаченко — два, гвардейцами 2-го батальона 118-го полка уничтожены два танка. Третий батальон удерживает позиции по оврагу, но колонна танков прорвалась на Янтарную». Артиллеристы 37-й гвардейской дивизии доносили: «Танки расстреливаем в упор, уничтожено пять».

Начальник штаба дивизии товарищ Брушко докладывал в штаб армии: «Гвардейцы Пуставгарова (114-й гвардейский полк), рассеченные танковыми клиньями противника, закрепившись группами в домах и развалинах сражаются в окружении. Лавина танков атакует батальон Ананьева. Шестая рота этого батальона под командованием гвардии лейтенанта Иванова и политрука Ерухимовича полегла полностью. Остались в живых только посыльные».

В 12 часов передают по радио из 117-го гвардейского полка: «Командир полка Андреев убит, нас окружают, умрем, но не сдадимся». Полк не умер, около командного пункта полка валялись больше сотни трупов немцев, а гвардейцы продолжали жить и крошить врага.

Из полков 308-й стрелковой дивизии Гуртьева доносят: «Позиции атакуют танки с севера, идет жестокий бой. Артиллеристы бьют прямой наводкой по танкам, несем потери особенно от авиации, просим отогнать стервятников».

В 12 часов 30 минут командный пункт 37-й гвардейской дивизии бомбят пикирующие бомбардировщики. Командир дивизии генерал Жолудев завален в блиндаже, связи с ним нет. Управление частями 37-й гвардейской дивизии штаб армии берет на себя. Линии связи и радиостанции перегружены. В 13 часов 10 минут в блиндаж Жолудева «дали воздух» (просунули металлическую трубу), продолжая откапывать генерала и его штаб. В 15 часов на командный пункт армии пришел сам Жолудев. Он был мокрый и в пыли и доложил: «Товарищи Военный совет! 37-я гвардейская дивизия сражается и не отступит». Доложил и тут же спустился на земляную ступеньку, закрыл лицо руками.

На участке 95-й стрелковой дивизии Горишного с 8 часов утра также шел жесточайший бой. Командир взвода третьей батареи лейтенант Владимиров Василий Владимирович вспоминает: «14 октября ясное утро началось с такого землетрясения, которого мы никогда не ощущали за все бои до этого. Сотни самолетов урчали в воздухе, всюду рвались бомбы и снаряды. Клубы дыма и пыли окутали небо. Дышать было нечем. Все поняли, что немцы перешли в новое мощное наступление. Телефонная связь сразу порвалась. По радио от командира батареи услышали команду: «Н30-6», «П30-1» и т. д. Эти команды менялись одна за другой. Рискуя каждую минуту жизнью, люди выходили к орудиям и выпускали серию снарядов. Наш наблюдательный пункт батареи оказался в окружении, но командир батареи товарищ Ясько не растерялся. Он всю ночь бил фашистов огнем своей батареи, вызывая иногда огонь на себя, когда фашисты очень близко подходили к наблюдательному пункту, а к утру удачно прорвался из окружения, от бомбежки и от обстрела у наших орудий осталось по 2–3 человека, но мы не дрогнули. Командир батареи Ясько был засыпан, многие оглохли, бомбежка, обстрел не прекращались. Все горело, все перемешивалось с землей. гибли люди и гибла техника, но мы стреляли и стреляли».

Так вели себя в бою артиллеристы, стоя плечом к плечу с другими родами войск.

В 13 часов 10 минут докладывают: на командном пункте армии завалило два блиндажа, есть убитые и раненые.

Около 14 часов телефонная связь порвана со всеми войсками, работают только радиостанции, но и то с перебоями. Дублируем связь, посылая офицеров, но эта связь медленная. Их данные весьма запаздывают.

К 15 часам танки противника глубоко вклинились в наши боевые порядки. Они вышли на рубеж заводов Тракторного и «Баррикады». Пехоту противника отсекают от танков огнем наши гарнизоны. Они хотя и разрозненные, но сражаются в окружении и сковывают в действиях врага. Танки противника без пехоты вперед не идут. Они останавливаются и становятся прекрасными целями для наших артиллеристов и бронебойщиков. Все же к 15 часам дня танкам противника удается пробиться к командному пункту армии. Они очутились от нас в 300 метрах. Рота охраны штаба армии вступила с ними в бой. Сумей противник подойти еще поближе, нам бы пришлось драться с немецкими танками самим. Иного выхода не было. Мы не могли куда-либо отойти, ибо лишились бы последних средств управления и связи.

В парке Скульптурный было скрыто в землю до десятка танков 84-й танковой бригады. Им было приказано не ходить в контратаки, а быть в засаде на случай прорыва немцев. В 15 часов волна немецких танков прорвалась к парку Скульптурный, и тут они напоролись на засаду. Наши танкисты били немецкие танки без промаха. Этот опорный пункт немцы пытались взять, но не взяли ни 14-го, ни 15-го и ни 16-го октября. И только 17-го он был разбит авиацией противника. Несколько сот самолето-вылетов пришлось сделать авиации Паулюса против этого опорного пункта танкистов.

Несмотря на колоссальные потери, враг рвался вперед. Его автоматчики просачивались в образовавшиеся разрывы между боевыми порядками наших частей. За эти дни немцы неоднократно вели бои с охраной штаба армии,

В 16 часов 35 минут командир полка подполковник Устинов просит открыть огонь по его командному пункту, к которому подошли вплотную фашисты и забрасывают его ручными гранатами. Открыть огонь по своему командиру было не так просто решиться. И все-таки пришлось генералу Пожарскому дать залп дивизиона «катюш». «Накрыли» огнем фашистов удачно. Их полегло немало.

В обороне заводов Тракторного и «Баррикады» отряды из рабочих с подразделениями войск армии обороняли заводы до последнего патрона. В этих отрядах сталинградских рабочих были защитники Царицына в годы гражданской войны. В большинстве это были коммунисты. Во второй половине 14 октября отряды, оборонявшие заводы Тракторный и «Баррикады», вступили в бой с подошедшими передовыми подразделениями врага. Части и подразделения 112-й и 37-й дивизий Ермолкипа и Жолудева уничтожали противника на площади перед заводом и улицах, ведущих к нему. Части 95-й и 308-й дивизий Горишного и Гуртьева, опираясь на цеха завода «Баррикады», совместно с вооруженными заводскими рабочими уничтожали противника на улицах, ведущих к заводу. Им помогали танкисты 84-й танковой бригады Д. Н. Белого. Тысячами трупов фашистов были покрыты площади и улицы, несколько десятков танков, горящих и разбитых, перегораживали улицы и проезды. Но все же отдельным подразделениям противника удавалось пробиваться к берегу Волги. Особенно между заводами. Закрепиться им там не давали. Артиллерийский огонь с левого берега и дружные атаки наших войск с флангов отбрасывали фашистов назад с большими потерями.

Сила авиационных ударов противника, его превосходство в танках и пехоте иногда ломали нашу оборону на отдельные очаги. 62-я армия была рассечена пополам. Расстояние между заводами Тракторный и «Баррикады» около полутора километров прочно контролировалось противником. Его огнем простреливались все овраги, ведущие к Денежной воложке. Наши офицеры связи не могли проникнуть к Тракторному заводу. Со своего командного пункта мы хорошо просматривали Тракторный завод, но не могли видеть бой, который происходил в цехах завода. Единственно, чем мы могли оказать им помощь, — это огнем артиллерии. Управление ею находилось непрерывно в наших руках. Судьба подразделений и людей, находящихся в окружении, в заводах была для нас долгое время неизвестной. Это тяжелым камнем лежало на моей совести.

Достаточно хотя бы кратко передать ход борьбы с танками в районе площади имени Дзержинского, как станет ясно — во что обошлась Паулюсу затея таранного удара с целью выхода к Волге через район Тракторного завода.

В батарее лейтенанта Очкина, на которого возлагалась задача — оборонять площадь имени Дзержинского и быть готовым к борьбе в любых условиях, то есть в окружении, — были три противотанковых орудия и девять противотанковых ружей. В одном орудийном расчете, что стоял на южной окраине площади, был юный друг лейтенанта — подносчик снарядов шестнадцатилетний Ваня Федоров, курносый, подвижный и, — как рассказывает Алексей Очкин, — драчливый юнец. Он познакомился с ним по пути на фронт, на станции Поворино. Лейтенант заметил отдыхающего на буфере «зайца», подошел к нему, попытался стащить, а тот, обороняясь, двинул его ботинком в лоб.

— Что ты пристал? Хочу на фронт…

Вскоре они нашли общий язык. И теперь здесь, на площади Дзержинского, когда после очередной бомбежки и неравной борьбы с танками в расчетах осталось по два-три человека, Ваня Федоров стал наводчиком орудия. Наступил критический момент. Танки немцев ворвались на площадь. Вслед за ними к орудию Вани ринулись автоматчики. Алексей Очкин кинулся выручать друга, но его остановил замполит дивизиона Борис Филимонов:

— Танки справа… Убит наводчик, Ваню уже не спасешь.

Они считали, что при атаке немецких автоматчиков Ваня погиб. Но мальчик каким-то чудом уцелел. Из ровика, выкопанного возле орудия, он отогнал автоматчиков гранатами. Но танки так не отгонишь.

— Плетью повисла правая рука мальчика, — рассказывает очевидец подвига Борис Филимонов. — Осколком снаряда оторвало кисть другой. А к орудию ползли еще два танка. И тогда из ровика поднялся окровавленный мальчик. Руки перебиты, но есть зубы. В них противотанковая граната. Он упал под гусеницы. Раздался взрыв…

Ване Федорову было шестнадцать. Всего один день носил он на груди комсомольский билет. Какое же было сердце у этого юного сына земли русской?

Прорвавшись к заводу, танки и пехота Паулюса разрезали остатки 112-й дивизии на три части. Одна часть отошла на север и соединилась с бригадой Горохова в районе Рынок. Другая, возглавляемая лейтенантом Шутовым и Алексеем Очкиным, остались в литейном и сборочных цехах завода. Третья, которую объединил политработник Борис Филимонов, сосредоточилась в подвалах Нижнего поселка, где размещался штаб дивизии во главе с начальником артиллерии подполковником Годлевским Николаем Ивановичем.

Двое суток вела борьбу с танками и пехотой группа Филимонова. Подполковник Годлевский был убит прямым попаданием снаряда в грудь. Кончились боеприпасы. Настало время вырываться из окружения. Усталые, голодные — последний раз обедали 14 октября, — тридцать против целого батальона гитлеровцев вступили в схватку и вырвались из огненного кольца. Филимонов был ранен. Оставшиеся в живых, принесли его с документами погибших товарищей к переправе у Спартановки.

— С лейтенантом Шутовым нам удалось собрать разрозненные одиночки бойцов, в том числе из рабочих завода в один кулак, — рассказывает Алексей Очкин, — и организовать атаку на кузнечный цех. Внезапный налет ошеломил немцев, которые считали, что с защитниками завода давно покончено. Затем немцы выбили нас из этого цеха. Потом мы их. Затем опять немцы пошли на нас. Понимая, что долго не продержимся, — у них явное превосходство в силах, — пошли на хитрость. Отошли сами, но спрятали автоматчиков в засадах. Только фашисты ввалились в цех, как в их спины — автоматные очереди. Половину уложили на месте, остальные разбежались. Они не любили ближний бой…

Как явствует из рассказа Алексея Очкина, фашисты, ворвавшись в завод, не смогли окончательно сломить в тот же день сопротивление мелких гарнизонов 112-й и 37-й дивизий. Группа Очкина и Шутова сражалась там несколько дней. И почти каждый день территория завода пополнялась свежими силами пехоты и танками противника.

Добившись многократного превосходства, гитлеровские офицеры методично приступили к уничтожению мелких групп. В пролетах устанавливались танки, орудия на прямую наводку и уничтожали все живое и мертвое. Цех за цехом, сектор за сектором утопали в огне и дыму. Пыль дробленого бетона, чад от горящих пропитанных мазутом станин и ремонтных ям разъедал героям глаза, захватывал дыхание. От жары начинала тлеть одежда. В пламени, среди раскаленных прутьев арматуры, среди самой смерти бушевала испепеляющая сила огня.

— Фашисты, окружив нас, — продолжает рассказывать Алексей Очкин, — хотели, если не взять живьем, то превратить в пепел. Помню, как кто-то из моих ребят выскочил из полыхающих руин сборочного цеха и тут же был сражен длинной очередью пулемета. Значит, надо терпеть, выждать ночи и затем решительным броском прорваться к Нижнему поселку. У нас уже кончались боеприпасы, изнуряла жажда — хотя бы глоток воды. Минувшей ночью один рабочий, не знаю как его фамилия, в памяти остался только его облик — среднего роста, рыжие усы, коренастый — помог нам разыскать в трубах воду, но она скоро кончилась… Наконец наступила долгожданная ночь. Полетели последние гранаты, выпустили последние патроны и прорвались к Нижнему поселку…

В ту пору Алексею Яковлевичу Очкину было всего лишь 20 лет. Он родился на Смоленщине в деревне Латынино, воспитывался у женщины, которая работала фельдшером в сельской больнице. До начала войны Алексей поступил в артиллерийское училище и через шесть месяцев уехал на фронт. В дни боев на последнем рубеже обороны Тракторного завода лейтенант Алексей Очкин возглавил группу, в которую входили автоматчики, минометчики, саперы и бронебойщики.

— Нас было меньше роты, а гитлеровцев значительно больше, плюс танки, артиллерия, авиация. Но мы решили стоять здесь насмерть, — продолжал рассказывать Алексей Очкин. — На правом фланге со станковым пулеметом занял оборону Пивоваров — он же бронебойщик. Пивоваров самый старший, ему около пятидесяти, участник обороны Царицына. Коммунист Степан Кухта остался за парторга, отличный пулеметчик еще с времен гражданской войны, возглавил бронебойщиков, автоматчиков и ручных пулеметчиков в центре обороны. Внизу у самой воды установили два миномета, у одного вместо плиты под пятку подкладывали камень. Минометчиков возглавил лейтенант Шутов. Он же по ночам выставлял внизу автоматчиков, чтобы по песчаной косе нас не обошли.

* * *

Немецкий генерал Дёрр в своей книге «Поход на Сталинград» описывает наступление на Сталинградский тракторный завод:

«14 октября началась самая большая в то время операция: наступление нескольких дивизий (в том числе 14-й танковой, 305-й и 389-й пехотных) на Тракторный завод имени Дзержинского, на восточной окраине которого находился штаб 62-й армии русских. Со всех концов фронта, даже с флангов войск, расположенных на Дону и в калмыцких степях, стягивались подкрепления, инженерные и противотанковые части и подразделения, которые были там необходимы, где их брали. Пять саперных батальонов по воздуху были переброшены в район боев из Германии. Наступление поддерживал в полном составе 8-й авиакорпус.

Наступавшие войска продвинулись на два километра, однако не смогли полностью преодолеть сопротивления трех дивизий русских, оборонявших завод, и овладеть отвесным берегом Волги. Если нашим войскам удалось днем на некоторых участках фронта выйти к берегу, ночью они вынуждены были снова отходить, так как засевшие в оврагах русские отрезали их от тыла».

Объективности ради следует сказать, что Тракторный завод обороняли не три дивизии, как считает генерал Дёрр, а в основном одна — 37-я гвардейская Жолудева и человек 600 из 112-й стрелковой дивизии.

Для подтверждения привожу нашу оперативную сводку за 14 октября.

«Армия вела тяжелые оборонительные бои с наступающими пехотой и танками противника на участке 112-й, 37-й гвардейской, 308-й и 95-й стрелковых дивизий. На остальных участках фронта отражала мелкие группы пехоты и танков, удерживала прочно занимаемые позиции. Наша артиллерия вела интенсивный огонь по наступающей пехоте и танкам противника. Превосходящие силы противника, нанося главный удар на СТЗ, к исходу дня подошли к нему вплотную, где сейчас идет жестокий бой.

Противник после интенсивной авиационной и артиллерийско-минометной подготовки силами трех пехотных и двух танковых дивизий в сопровождении большого количества самолетов перешел в наступление на фронте река Мокрая Мечетка — Силикат, направляя главный удар на СТЗ.

Авиация противника непрерывными массированными ударами бомбила и штурмовала боевые порядки наших войск, все побережье и переправы. Бомбардировка продолжалась и с наступлением темноты. Всего за один день зафиксировано около трех тысяч самолето-вылетов.

Артиллерия и минометы весь день вели и продолжают вести ожесточенный огонь в полосе наступления.

На участке 124-й стрелковой бригады противник около батальона пехоты и 7 танков пытался атаковать поселок Рынок. Бригада забаррикадировала улицы поселка и установила минные поля на танкоопасных направлениях.

149-я стрелковая бригада весь день отбивала мелкие атаки противника и вела огневой бой на всем участке обороны.

115-я стрелковая бригада отбила все атаки противника и продолжала усиление рубежа обороны, производила работы по минированию подступов к переднему краю.

112-я стрелковая дивизия после усиленной авиационной и артиллерийской подготовки в 8 часов была атакована пехотой и до 50 танков, вела ожесточенный бой. В 11 часов 50 минут левый фланг 524-го полка был смят. Противник занял цирк и вплотную подошел к стадиону, откуда начал наступать в двух направлениях:

а) двумя полками и до 20 танков на СТЗ по улице Культармейская и имени Иванова; б) одним полком и 15 танков по улице Кооперативная в направлении улицы Мокрая Мечетка, заходя в тыл 385-му и 416-му стрелковым полкам этой дивизии, которые занимали оборону от железнодорожного моста через реку Мокрая Мечетка до кладбища, что южнее железнодорожного моста.

В 17 часов 385-й полк, перейдя в контратаку в тыл прорвавшемуся противнику в направлении стадиона, успеха не имел и вместе с остатками 524-го полка занял оборону по улице Мортальской.

На участке обороны 37-й гвардейской дивизии противник силою свыше пехотной дивизии и 75 танков, при мощной поддержке с воздуха, также в 8 часов утра перешел в наступление, прорвал фронт обороны в стыке 109-го и 114-го гвардейских полков и в стыке между 117-м гвардейским и 90-м стрелковым полком. Дивизия понесла большие потери, особенно от ударов авиации. артиллерии и минометов.

109-й гвардейский полк, этой дивизии в 10 часов отбил атаку 8 танков и батальона автоматчиков. К 12 часам противник ввел в бой резервы танков и автоматчиков, разгорелся жестокий бой, атаки и контратаки чередовались весь день. Полк понес до 80 процентов потерь. Его остатки к исходу дня вели бой на улице Двухкольцовая.

114-й гвардейский полк был атакован пехотой и танками, весь день вел жестокий бой с превосходящими силами противника. К 21 часу, вследствие отсутствия связи, положение его не установлено.

118-й гвардейский полк, будучи атакован превосходящими силами пехоты при поддержке 12 танков, понес за день боя большие потери, к 21 часу вел бой на южной окраине Тракторного завода.

117-й гвардейский полк, приданный этой дивизии от 39-й гвардейской, в связи с гибелью командира полка тов. Андреева, попал в окружение и вел бой в районе шестиугольного квартала.

…95-я стрелковая дивизия вела ожесточенный бой против наступающего противника в направлении Житомирск. Наибольшие потери понес 90-й стрелковый полк, который своими остатками примкнул к правому флангу 161-го стрелкового полка.

161-й и 241-й стрелковые полки отбили все атаки противника и продолжают удерживать свои позиции… 308-я стрелковая дивизия весь день вела огневой бой с противником, которому не удалось прорваться на этом участке фронта.

193-я стрелковая дивизия в течение всего дня вела огневой бой. Противник вел активные действия с воздуха и обстреливал боевые порядки артиллерийско-минометным огнем. За день боя произвел более 250 самолето-вылетов в полосе дивизии.

Все попытки атаковать живой силой успехов не имели. Дивизия прочно обороняла свой рубеж и совершенствовала его в инженерном отношении.

39-я гвардейская стрелковая дивизия в течение всего дня удерживала свои позиции и вела огневой бой с противником. Авиация, артиллерия и минометы противника весь день обстреливали боевые порядки дивизии, особенно ее правый фланг. Атаки противника мелкими группами были все отбиты.

284-я стрелковая дивизия отбила все атаки противника на Мамаевом кургане. С наступлением темноты бой еще продолжался.

13-я гвардейская стрелковая дивизия удерживала свои рубежи обороны и вела наступательные действия мелкими штурмовыми группами.

Командный пункт армии весь день подвергался авиационной бомбежке и длительному артиллерийско-минометному обстрелу. На КП имеются убитые и раненые офицеры.

В связи с бомбежкой и пожарами проводная связь с 8 часов утра с большинством частей отсутствовала, управление осуществлялось по радио через радиоузел на левом берегу Волги.

Командарм решил:

1) Командиру 124-й стрелковой бригады выделить один стрелковый батальон со средствами ПТО, которым занять оборону — северную часть завода СТЗ.

2) Командиру 115-й стрелковой бригады оставить на месте боевое охранение, всеми силами оборонять мост через реку Мокрая Мечетка (восточное улицы Жемчужная) и далее по первой кольцевой до СТЗ с задачей не допустить противника в район Бригадирск-Мортальск и в северную часть СТЗ.

3) Командиру 149-й стрелковой бригады усилить оборону своего левого фланга, не допуская противника к переходу севернее Мокрая Мечетка.

4) Командиру 193-й стрелковой дивизии передать один стрелковый батальон в подчинение командира 95-й стрелковой дивизии для обеспечения правого фланга дивизии.

Потери дня с обеих сторон очень большие, подробно установить невозможно.

В ночь на 15 октября отправлено на левый берег 3500 человек раненых».

Мы, Военный совет армии и командиры дивизий и полков, знали о подготовке противника к такому мощному наступлению превосходящими силами, но, откровенно говоря, такой силы удара мы не предвидели. Мы поняли, что наступили решающие бои, которые не так скоро закончатся. Если мы выдержим это наступление, гитлеровцам едва ли удастся еще раз собрать такие силы и средства. Мы знали, что наступил кризис и для нас, и для противника.

Сводка боев за 15 октября:

«Армия ведет тяжелые оборонительные бои на северном и центральном участке фронта. На южном участке отражает атаки мелких групп пехоты и танков. Противник вводом в бой свежих сил (305-й пехотной дивизии) продолжает развивать наступление от СТЗ на юг, на завод «Баррикады», а также ведет наступление на Спартановка и Рынок, стремясь по Волге выйти в тыл войскам армии. К исходу дня 15 октября противник овладел заводом СТЗ, разобщил фронт обороны между 37-й гвардейской и 95-й стрелковой дивизиями и передовыми частями, выходит в тыл 308-й стрелковой дивизии и на командный пункт армии. Охрана штарма вступила в бой в 300 метрах от КП».

К 16 часам дивизии Ермолкина, Жолудева и правый фланг дивизии Гуртьева, разрезанные танками, вели бои в окружении.

Сведения от войск поступали противоречивые, уточнять их становилось все труднее и труднее. Командные и наблюдательные пункты полков и дивизий разбивались снарядами и бомбами. Многие командиры погибли. На командном пункте армии погибло 30 человек. Охрана штаба армии не успевала откапывать людей из разбитых блиндажей. Управление войсками осуществлялось главным образом по радио: с утра были включены запасные рации, размещенные на левом берегу Волги. Туда мы посылали свои распоряжения по радио, а оттуда передавали обратно через Волгу на правый берег частям.

Бой шел непрерывно, день и ночь. Окруженные и отрезанные гарнизоны продолжали драться, извещая о своем существовании по радио: «За Родину умрем, но не сдадимся!»

К полуночи 15 октября выяснилось, что захватчики обошли со всех сторон Тракторный завод и ведут бой в цехах завода.

2

Провода связи рвались и горели не только на правом, но и на левом берегу Волги, где был наш запасной командный пункт. Это особенно тревожило нас, потому что основная масса армейской и вся фронтовая артиллерия находилась на левом берегу. Я просил командование фронта дать разрешение перевести некоторые отделы штаба армии на запасный командный пункт — на левом берегу с условием, что Военный совет весь останется в городе. Мы хотели обеспечить управление войсками с левого берега на тот случай, если командный пункт армии будет разбит.

— Не разрешаем, — получил я ответ.

Между тем в блиндажах Военного совета становилось все теснее и теснее. Сюда шли люди из разбитых штабов дивизии Жолудева и 84-й танковой бригады. Только здесь они могли укрыться от бомбежки и как-то руководить своими подразделениями.

На свой страх и риск я предложил командующему артиллерией генералу Пожарскому переправиться на левый берег и оттуда управлять артиллерией. Он чуть не со слезами на глазах заявил:

— Не поеду… Где вы, там и я, умирать будем вместе…

И не поехал. Я вынужден был ему уступить. А с левого берега он бы лучше управлял артиллерией.

Командующий бронетанковыми войсками армии Вайнруб все эти дни проводил около танков 84-й танковой бригады, переставляя танки на более выгодные позиции, в засады, организуя взаимодействие танкистов с пехотой и артиллерией.

Из частей и соединений мы получали тревожные донесения. Многие просили помощи, запрашивали, как и что делать. На эти запросы мы четко и коротко отвечали:

— Сражаться до последней возможности, с места не уходить!..

Потери были очень тяжелые: 15 октября дивизии Жолудева и Горишного потеряли около 75 процентов боевого состава стрелков, однако в этот день фашисты не продвинулись вперед, их атаки были отбиты. Они потеряли 33 танка и до трех батальонов пехоты.

С утра 15 октября противник ввел в бой свежие силы (305-ю пехотную дивизию) и продолжал развивать наступление на юг и на север вдоль Волги. Его артиллерия простреливала наши боевые порядки насквозь, авиация по-прежнему обрушивала на город тысячи бомб.

Однако разрубленная пополам армия продолжала сражаться. Северная группа (124-я, 115-я и 149-я стрелковые бригады и части дивизии Ермолкина) вела бой в окружении с превосходящими силами противника, наступавшими с севера от Латашанки, с запада — по долине Мокрая Мечетка и от Тракторного завода. Связь с войсками этой группы непрерывно рвалась.

В ночь на 16 октября на правый берег Волги был переброшен полк дивизии Ивана Ильича Людникова, который мы сразу ввели в бой севернее завода «Баррикады», где у нас был наиболее слабый фронт обороны.

В эту же ночь одна пехотная (389-я) и одна танковая (16-я) дивизии врага, усиленные механизированными полками, возобновили наступление. Они стремились уничтожить части Северной группы, которые дрались в окружении, обороняя поселки Рынок и Спартановка. А с утра 16 октября три пехотные (305-я, 100-я и 94-я) и две танковые (14-я и 24-я) дивизии бросились в наступление на юг вдоль Волги, стараясь смять наши боевые порядки.

Ослабленные до предела части дивизии Жолудева и Горишного и один полк дивизии Людникова с 84-й танковой бригадой вели неравный бой против пяти дивизий, усиленных авиацией и артиллерией. Но и гитлеровцы несли потери от огня советской пехоты, от нашей штурмовой авиации, которая с большими потерями пробивалась к нам в город сквозь тучи немецких самолетов, от артиллерии, включая и артиллерию Волжской флотилии.

Гитлеровцы были храбры в начале удара, но они оказались беспомощными в борьбе даже с остатками групп бойцов, решивших умереть, но не пропустить противника.

В ходе боев за заводы Тракторный и «Баррикады» наша разведка одновременно обнаружила сильную вражескую группировку, которая готовилась нанести удар из района Шахтинской улицы и высоты 107,5 на завод «Красный Октябрь». Разведкой были захвачены документы и пленные саперных частей, переброшенных сюда самолетами из Керчи, Миллерово и даже из Германии.

Мы внимательно следили за этим участком фронта, все время требовали от частей дивизий Смехотворова, Гурьева, Батюка, Родимцева, чтобы они лучше укреплялись и вели активную разведку и действиями штурмовых групп уничтожали захватчиков.

Тактика Паулюса была ясна: он стремился притянуть наши главные силы в район заводов и, сковав их там, скрытно подготовить удар на новом участке.

Однако ему не удалось усыпить нашу бдительность. Его замыслы постоянно раскрывались нашими разведчиками, и каждый удар врага натыкался на подготовленную оборону.

Так, например, днем 16 октября большие массы пехоты противника, поддерживаемой танками, ринулись в атаку вдоль дороги, идущей от Тракторного к заводу «Баррикады». Наносился главный и решающий удар именно в этом направлении. И тут они наткнулись на закопанные в землю танки 84-й бригады. В районе Трамвайной улицы и западнее наши танкисты встретили атаку врага дружным огнем с расстояния 100–200 метров. Сразу загорелось более десятка вражеских машин. Атака гитлеровцев захлебнулась. В этот момент наша артиллерия открыла с левого берега уничтожающий огонь по остановившейся пехоте и танкам.

Находясь вдали от поля боя и не видя, что происходит на участке главного удара, гитлеровские генералы выдвигали вперед все новые и новые части, которые волнами подкатывались к нашим рубежам. Здесь они останавливались и перемалывались мощными залпами «катюш». А вражеские танки, попав под губительный огонь хорошо замаскированных Т-34 и противотанковых орудий, пятились назад, бросая пехоту.

Мой заместитель по бронетанковым войскам М. Г. Вайнруб и командир 84-й танковой бригады Д. Н. Белый хорошо поработали заранее. 16 октября они преподнесли гитлеровцам такой орешек, который те долго не могли разгрызть. Только во второй половине дня немецкое командование разобралось, в чем дело, на чем споткнулись их главные силы, и бросило на этот район свою авиацию. На других участках фронта армии атаки врага были также отбиты. Мы выиграли целый день, не пропустив противника вперед ни на шаг.

Для характеристики напряженности октябрьских боев я хочу привести еще несколько сводок, написанных во время самых жестоких и решительных боев, когда участь Сталинграда была на волоске. Это сводка от 16 октября после трехдневных непрерывных боев.

«Армия ведет тяжелые оборонительные бои на северном и на центральном участке фронта, на южном отражает атаки мелких групп пехоты с танками.

Противник силами свыше пехотной и одной танковой дивизий атакует части Северной группы войск в двух направлениях: из Латашанка на Рынок, с запада на Спартановка, где вышел к ее западной окраине. Одновременно силами до двух пехотных дивизий и сто танков продолжает наступление от СТЗ на юг, и к исходу дня овладел улицами Деревянск, Минусинск, западная часть Волховстроевск, Трамвайная, Скульптурный и продолжает атаки на завод «Баррикады».

Армия вновь рассечена противником до самой Волги.

Части Северной группы ведут тяжелые бои в окружении, они понесли большие потери. В 112-й стрелковой дивизии и 115-й стрелковой бригаде осталось всего 152 бойца пехоты. Под натиском превосходящих сил противника 149-я стрелковая бригада отошла на западную окраину Спартановка.

Остатки 37-й гвардейской стрелковой дивизии с приданным 650-м стрелковым полком 138-й стрелковой дивизии, переброшенным за ночь на западный берег в Сталинград, 95-й и 308-й полки стрелковых дивизий ведут тяжелые оборонительные бои с танками и пехотой противника на рубеже Деревянск, Минусинск, Трамвайная, Скульптурный. Противник ввел в бой свежую дивизию — 805-ю пехотную.

На командном пункте армии от артиллерийского, минометного и пулеметного огня имеются до 30 человек убитыми и ранеными, прямыми попаданиями разбито 5 блиндажей. Положение остальных частей без изменений.

За эти три дня уничтожено около 100 танков противника и несколько тысяч солдат и офицеров.

Командарм решил: вводом в бой 138-й стрелковой дивизии на рубеже Волховстроевск, завод «Баррикады», Скульптурный задержать дальнейшее продвижение противника вдоль Волги на юг, в тыл армии».

В ночь на 17 октября на наш берег переправились остальные два полка дивизии Людникова. Мы их тотчас же ввели в бой. На рубеже Волховстроевская улица — завод «Баррикады» — парк Скульптурный они соединились с разрозненными частями дивизий Жолудева и Горишного. Штаб Людникова обосновался также в блиндаже Военного совета Армии. Другого места не было.

138-я стрелковая дивизия Людникова прибыла в Сталинград из состава 64-й армии, конечно, не в полном составе. Она понесла значительные потери на Дону, затем на реке Аксай и в 64-й армии.

В эту же ночь меня предупредили, что к нам направились командующий фронтом генерал-полковник А. И. Еременко и его заместитель генерал-лейтенант М. М. Попов.

С членом Военного совета Гуровым я вышел к причалу встречать их. Вокруг все гремело и рвалось, шестиствольные минометы немцев все время били по Волге. Сотни раненых ползли к пристани, к переправе. Часто приходилось перешагивать через трупы людей.

Не зная, где будет причаливать катер с командующим фронтом, мы, походив по берегу и не встретив его, вернулись в блиндаж… К нашему удивлению, генералы Еременко и Попов были уже на командном пункте.

Их глазам открылась неприглядная картина. Блиндажи командных пунктов превратились в воронки с торчащими из земли бревнами. Все предметы на берегу покрыты толстым слоем гари и пыли…

Расставаясь на рассвете, я просил командующего фронтом дать пополнение людьми — не дивизиями, а маршевыми подразделениями — и больше боеприпасов. В последних ощущался особенно недостаток.

— Хорошо, эту просьбу мы удовлетворим, — сказал он и, уходя, порекомендовал в связи с прибытием 138-й дивизии сменить командный пункт армии, перенеся его несколько южнее по правому берегу Волги.

День 17 октября прошел в тяжелых оборонительных боях. Войска Северной группы сражались в окружении. Больше двадцати немецких танков с автоматчиками прорывались на южную окраину поселка Спартановка. Там дрались не на жизнь, а насмерть. Малейшая слабость или растерянность командиров могла привести всю группу к катастрофе.

Части и подразделения 124-й, 115-й и 149-й стрелковых бригад, оборонявшие поселки Рынок и Спартановка, по данным противника несколько раз уничтожались полностью. Но это значилось только в донесениях гитлеровских штабов.

Командующий группой армий «Б» фон Вейхс доносил 15 октября в ставку Гитлера: «Запертые в рабочем поселке Спартановка советские соединения уничтожены», а 20 октября начальник генерального штаба докладывает Гитлеру: «Части 16-й танковой и 94-й пехотных дивизий проникли в западную часть Спартановки и заняли группу домов». (Вот тебе и уничтожены!)

19 октября в журнале боевых действий командующего 4-м воздушным флотом Рихтгофена записано:

«В Сталинграде — никакой ясности положения. Дивизии передали благоприятные донесения… Каждая дивизия сообщает по-разному. Атака на Спартановку, севернее Сталинграда, захлебнулась.

Командующий 7-м авиакорпусом генерал Фибиг в отчаянии, так как пехота не использует атаки его самолетов».

Рихтгофен упрекает Паулюса и Зейдлица, что немецкая пехота бессильна использовать результаты бомбовых ударов: «Наши самолеты, уже бомбят на расстоянии броска гранаты перед своей пехотой, которая ничего не может сделать с русскими».

Вольфган Вертен в книге «История 16-й танковой дивизии» пишет: «16 тд поставили боевую задачу сконцентрировать все свои силы для атаки Рынок… Атака полков и 25 танков графа Дона… на Рынок провалилась. Дивизия понесла очень большие потери. Уже более 4 тысяч ее солдат и офицеров было похоронено на солдатском кладбище».

Мы получили телеграмму от командиров 124-й и 115-й бригад с просьбой разрешить их штабам перейти на остров Спорный. Я ответил им, что их уход с правого берега Волги равносилен бегству с поля боя. Вслед за телеграммой я послал в Северную группу начальника оперативного отдела полковника С. М. Камынина для уточнения положения и информации об этом участке фронта.

Противник тем временем продолжал атаки на юг от Тракторного завода на завод «Баррикады». Его авиация — сотни пикировщиков и бомбардировщиков бомбила и штурмовала участок, где были закопаны танки 84-й бригады. Горели здания, горела земля и горели танки, закопанные в этом районе, гибли люди и техника: зенитная артиллерия не могла надежно прикрыть войска.

В тот же день отдельные группы пехоты противника с танками прорвалась к северо-западному сектору завода «Баррикады».

В бой вступил вооруженный отряд рабочих этого завода.

Остатки дивизии Горишного были сведены в один 161-й полк, который занял оборону и вел бой в районе Сормовской улицы. Штаб дивизии и штабы двух полков мы отправили на левый берег для укомплектования.

308-я дивизия Гуртьева весь день отражала атаки танков и пехоты в районе стадиона.

Части 193-й дивизии Смехотворова отбивали атаки вражеской пехоты и танков в районе Казачьей улицы.

Дивизия Гуртьева оказалась в тяжелом положении, оба ее фланга были охвачены противником.

К вечеру батальон гитлеровцев с танками вклинился до улицы Северная.

На участке дивизий Гурьева и Батюка все атаки врага были отбиты. За день боя 17 октября было подбито и сожжено 40 танков и уничтожено до 2000 человек пехоты противника.

Вечером 17 октября член Военного совета Гуров сообщил, что к нам в город хочет приехать прибывший из Москвы член Центрального Комитета партии товарищ Мануильский Д. 3. и что он дал на это свое согласие. Я категорически запротестовал и потребовал от Гурова отменить такое разрешение. Гуров не сдавался. Тогда я сказал:

— Мануильский известный для партии человек, но его приезд нам ничем не поможет. Мы не можем рисковать его жизнью, он может погибнуть при переправе через Волгу, а если останется жив, то все равно в войска его не пустим.

Гуров согласился со мной.

Об этом моем отказе узнал товарищ Мануильский. В 1947 году он возвращался из Америки в Москву через Берлин. Мы встретились с ним на аэродроме. За обедом, который был нами устроен для него, сидя рядом со мною за столом, он долго журил меня, упрекая за то, что я не пустил его на свой командный пункт на правом берегу Волги.

Выслушав его, я ответил так:

— Если бы в 1942 году я пустил вас к нам, то теперь вряд ли получил бы возможность иметь такого собеседника за этим столом…

Приближались тяжелые бои за завод «Красный Октябрь». Об этом говорили данные разведки. Для лучшего управления войсками и с согласия штаба фронта мы решили перенести командный пункт в овраг Банный под железнодорожный мост, ближе к заводу «Красный Октябрь».

В ночь на 18 октября штаб армии с Военным советом оставили свой блиндаж, нагруженные документами и средствами управления. Добравшись до оврага Банный, мы долго подыскивали место для командного пункта армии и несколько раз попадали под огонь пулеметов противника. Было очевидно, что в овраге Банном не место для командного пункта армии, и нам пришлось пройти по берегу Волги около километра южнее и развернуть работу прямо на берегу Волги, под открытым небом без какого бы то ни было прикрытия. От Мамаева кургана — передовой линии боев — мы находились на расстоянии одного километра.

Это было последнее место нашего командного пункта, с него мы уже не уходили до самого конца Сталинградской битвы.

18 октября была получена информация от начальника оперативного отдела штаба армии полковника Камынина, которого я послал в Северную группу. Положение там было тяжелое, но не безнадежное. Прорвавшийся в Спартановку противник был уничтожен. Части этой группы занимали оборону по северной окраине поселка Рынок, по западной и южной окраинам Спартановки, включая пристань, что возле устья реки Мокрая Мечетка. Эти сведения несколько успокоили нас — мы уже не тревожились о правом фланге армии.

Основные бои в этот день продолжались за завод «Баррикады» и распространялись на юг, к заводу «Красный Октябрь». Части Людникова, Жолудева, Гуртьева всю ночь и весь день отражали атаки с севера на завод «Баррикады» и на парк Скульптурный. В 15 часов противник прорвал фронт южнее Деревенской улицы и вышел к Волге. 650-й полк штыковой контратакой уничтожил прорвавшихся к Волге гитлеровцев и восстановил положение.

К исходу дня ударом пехоты и танков вдоль Трамвайной улицы противник пробил наши боевые порядки и вышел к железной дороге западнее завода «Баррикады». Находившийся на заводе рабочий отряд вступил в жестокий бой, который длился несколько суток. К его исходу от всего отряда осталось в живых только пять человек.

Части Смехотворова с утра отражали атаки немецкой пехоты и танков, наступавших с запада. В 11 часов 30 минут правый фланг дивизии был смят. Создалась явная угроза окружения частей Гуртьева в районе парка Скульптурный. Чтобы ликвидировать ее, мне пришлось в первый раз за все время боев в городе приказать отвести часть своих войск на 200–300 метров назад, к Волге. Этим мы выравнивали фронт и уплотняли боевые порядки.

В приказе не упоминалось об отходе, а говорилось так: «Дивизии Гуртьева к 4.00 19 октября занять и оборонять участок улиц Сормовская, Тупиковская…», что означало отойти из района парка Скульптурный назад, на новые позиции.

Помню, с какой горечью в душе подписывал я этот приказ, как дорог был нам каждый метр пространства у Волги…

В результате боев 18 октября противник потерял 18 танков и до трех батальонов пехоты.

Сводка за 18 октября:

«18 октября армия продолжала вести тяжелые оборонительные бои на центральном участке фронта, где наши части, понеся большие потери, израсходовали все свои резервы. Плотность боевых порядков резко уменьшилась, образовались промежутки внутри полковых боевых порядков, особенно в 138-й и 193-й стрелковых дивизиях.

Опросом пленных установлено, что завод «Баррикады» атакуют 305-я пехотная и 14-я танковая дивизии.

В 15 часов ударом на Минусинск противник прорвал фронт на участке 650-го стрелкового полка в районе Деревянск, вышел к Волге.

В 16 часов 10 танков противника прорвались к тупику железной дороги и в северную окраину завода «Баррикады».

В 17 часов фронт обороны 308-й стрелковой дивизии был также прорван на участке 339-го и 347-го стрелковых полков, танки противника вышли к линии железной дороги у западной окраины завода «Баррикады». Отмечено скопление сил противника в овраге севернее Калужская.

138-я стрелковая дивизия в течение ночи вела бой на северо-западной окраине завода «Баррикады» и очищала этот район от мелких групп противника. С утра 18-го вела тяжелые бои с наступающим противником силою до пехотной дивизии с танками, непосредственно севернее и западнее завода «Баррикады», до берега Волги.

650-й стрелковый полк вел рукопашный бой в районе Волховстроевск и будучи окруженным противником нанес ему большие потери, разорвал его фронт и очистил свои тылы от противника.

768-й стрелковый полк вел бои с танками и пехотой противника северо-западнее завода «Баррикады», где отдельным автоматчикам удалось проникнуть в юго-западный угол завода. Командиром дивизии приняты меры к их уничтожению.

37-я гвардейская стрелковая дивизия остатками сил совместно со 138-й стрелковой дивизией вела бои северо-западнее «Баррикады» (300 метров). 161-й стрелковый полк 95-й стрелковой дивизии отражал атаки пехоты и танков противника. Огнем ПТР подбито два танка противника.

Находящаяся на заводе «Баррикады» рота 178-го стрелкового полка и рабочий отряд в течение всего дня отстаивали завод и только после того, как их силы иссякли, превосходящими в несколько раз силами противника, были вынуждены отойти в восточную часть завода. От этого сводного отряда боеспособных осталось только 15 человек.

К исходу дня противник, введя резервы, пробил наши боевые порядки и вышел к железной дороге, которая проходит непосредственно западнее завода.

193-я стрелковая дивизия с утра отбивала атаки до двух полков пехоты и танками, удерживая рубежи по улицам Очаковская, Гдовская, Цеховая. В 11.30 шесть танков противника прорвали передний край и вышли в район между Бугурусланск, Тираспольск.

На остальных участках фронта армии наши войска вели бои мелкими штурмовыми группами, улучшая свои позиции.

17 октября в бою за завод «Баррикады» подбито 45 танков и уничтожено до 2000 солдат и офицеров. За 18 октября по неполным данным у противника подбито 18 танков и уничтожено до двух батальонов пехоты.

Командарм решил:

В связи с создавшейся угрозой выхода противника к последней переправе армии и в тыл 193-й стрелковой дивизии — правый фланг ее отвести к развилке железной дороги у юго-западной окраины завода «Баррикады».

18 октября мы почувствовали, что атаки противника несколько ослабли, особенно удары авиацией. Это до некоторой степени ободрило наши войска. Противник сумел за сутки продвинуться только на некоторых участках на 50-100 метров, он начал выдыхаться.

Чувствовалось, что не только наши войска поредели и обескровились, но и захватчики не могут повторять без конца свои безумные атаки? Они захлебывались в собственной крови. Материальные запасы противника также истощились. Удары авиации противника снизились с трех тысяч до одной тысячи самолето-вылетов в сутки.

Все же, несмотря на колоссальные потери, Паулюс не отказывался от мысли взять город полностью. Появлялись свежие пехотные части и танки, которые, невзирая на потери, ломились вперед, к Волге. Казалось, Гитлер готов истребить всю Германию за один этот город.

Но гитлеровцы были уже не те. Даже свежие части и пополнения теперь знали, что такое бои на берегу Волги. Вот выписка из дневника унтер-офицера 226-го полка 79-й пехотной дивизии Иозефа Шафштейна.

«Городище, недалеко от Сталинграда. Здесь настоящий ад! Сегодня в первый раз увидел Волгу. Наши атаки безуспешны, наступление начали удачно, потом откатились назад… Ночью сильная бомбежка, думали, что нам конец… На следующий день наступление опять безуспешное, ожесточенный бой, противник стреляет со всех сторон, из всех щелей, нельзя показаться… Ночью не дают покоя авиация, артиллерия и русская «катюша», большие потери».

В битвах за город на Волге сказалась богатырская сила советского народа и его солдата. Чем больше сатанел враг, тем упорнее и отважнее дрались наши воины. Уцелевший боец стремился защитить себя и свой участок фронта, он мстил за себя и за своих погибших товарищей. Было много случаев, когда легко раненный боец стыдился не только эвакуироваться за Волгу, но даже пойти на ближайший медицинский пункт.

19 и 20 октября армия отбивала атаки противника перед Спартановкой, перед заводами «Баррикады» и «Красный Октябрь». За эти два дня и две ночи атаки противника не принесли ему существенных результатов.

Наши круглосуточные бои заставили и гитлеровцев вести наступление не только днем, но и ночью. Но ночные наступления немцев проходили, как правило, без авиационной поддержки, что не давало им успехов и чаще всего сводились к огневому бою.

Но мы знали и видели, что в районе поселка Баррикады и высоты 107,5 противник накапливает силы. Враг готовился нанести новый удар свежими силами. И мы должны были строго рассчитывать свои силы, чтобы отбивать непрерывные атаки гитлеровцев и сэкономить или накопить их для отражения атак на новом направлении.

Восполнять потери нам пришлось за счет тыловых частей армии и выздоравливающих из медсанбатов дивизий. Группы офицеров штаба армии направились в тылы. На пять-семь лошадей оставляли одного коновода, сокращали штаты мастерских и складов. Из портных, сапожников и других специалистов формировались маршевые роты и посылались на правый берег. Эти слабо обученные или вовсе не обученные люди, прибыв в город, быстро становились «специалистами» уличного боя. Напряженная обстановка заставляла каждого познать существо сталинградских боев.

— Страшно было подходить к правому берегу, — говорили эти бойцы, — но как только ступишь на эту землю, страх пропадает. Мы знали одно, за Волгой для нас земли нет и, чтобы остаться в живых, нужно уничтожить захватчиков».

3

21 и 22 октября появились свежие части немцев, которые были брошены против дивизий Смехотворова и Гурьева по Коммунальной и Центральной улицам. С этого дня бои за заводы «Баррикады», «Красный Октябрь» и за нашу переправу через Волгу стал приобретать все более ожесточенный характер.

Авиация противника снова увеличила количество самолето-вылетов до 2000 в сутки.

За эти два дня противник потерял 15 танков и более 1000 человек пехоты. Немецкие позиции настолько приблизились к нашим, что мы стали пускать в ход огнеметы, которые, выбрасывая огненную струю на расстояние до 100 метров, сжигали все, живое и мертвое.

23 октября противник бросил в бой пополненную 79-ю пехотную дивизию с танками. Под прикрытием большой массы самолетов она начала наступление. Главный удар наносился по Центральной и Карусельной улицам, на завод «Красный Октябрь». Теперь центр тяжести боев переместился на участок фронта от завода «Баррикады» до оврага Банный.

К исходу дня захватчикам ценою больших потерь удалось прорваться на Стальную улицу (к хлебозаводу) и продвинуться за заводскую железную дорогу, заваленную разбитыми вагонами. Группа вражеских автоматчиков силою до роты просочилась в северо-западный сектор завода «Красный Октябрь».

Передний край боя приблизился к берегу Волги до 300–500 метров и создалась серьезная угроза нашей последней армейской переправе.

Вечером, в сумерки, наша артиллерия нанесла сильный удар по танкам и пехоте противника, скопившимся на подступах к заводу «Красный Октябрь», что несколько затормозило наступление немцев и облегчило положение обороняющихся.

Первые атаки противника утром 24 октября были отбиты с большими для него потерями. Тогда гитлеровцы ввели в бой вторые эшелоны и резервы. В 16 часов 30 минут после упорного боя им удалось овладеть центральной и юго-западной частью завода «Баррикады».

По Краснопресненской улице к северо-западным воротам завода «Красный Октябрь» подошло около двух батальонов пехоты и 17 танков противника. 117-й полк дивизии Гурьева вел с ними тяжелый бой, однако небольшим группам гитлеровских автоматчиков удалось просочиться в цехи завода.

Если противник между 18 и 23 октября сосредоточивал главные свои силы на завод «Баррикады» и на Спартановку, то с 24 октября он с новыми силами обрушился также и на завод «Красный Октябрь». Напряженность и ожесточенность боев развертывались с нарастающим упорством.

Сводка за 24 октября 1942 года.

«Армия в течение дня вела тяжелые оборонительные бои на северном и центральном участках фронта, на южном участке вела бои с мелкими группами пехоты.

Противник после интенсивной авиационной и артиллерийско-минометной подготовки в 11 часов, введя в бой свежие силы пехоты и танков, возобновил наступление в направлениях заводов «Баррикады», «Красный Октябрь» и на Спартановка.

Части Северной группы в течение дня отбили все атаки противника и ночью выбили просочившиеся группы и полностью овладели поселком Спартановка.

В 9 часов утра противник начал атаки и после упорного боя к исходу дня овладел центральной и юго-западной частью завода «Баррикады». 138-я и 308-я стрелковые дивизии ведут бой за завод «Баррикады».

193-я стрелковая дивизия с 11 часов отражает атаки пехоты и танков противника, который свежими силами развивает наступление из района Тупиковая улица вдоль Краснопресненской на северную окраину завода «Красный Октябрь», и частью сил по улице Стальная стремится выйти к реке Волге. В 18 часов на участке 895-го стрелкового полка танки противника вышли на его командный пункт, следовавшая за ними пехота вклинилась в поредевшие боевые порядки. Бой продолжается.

39-я гвардейская дивизия ведет бой за завод «Красный Октябрь». Противник частично вклинился в северо-западную часть территории завода.

Прямым попаданием бомб завалено 4 блиндажа штаба армии, потери свыше 15 человек. Убит также командир 1045-го стрелкового полка подполковник Тимошин.

Захватом пленных и документов установлено — перед фронтом армии действуют 7 пехотных и 3 танковых дивизии. В том числе: 14-я, 24-я и 16-я танковые; 71-я, 94-я, 100-я, 295-я, 389-я, 305-я и 79-я пехотные дивизии. В районе Песчанка отмечается сосредоточение моторизованных частей до одной дивизии. За день боя зарегистрировано до 1500 самолето-вылетов противника.

Командарм решил: Два стрелковых батальона 45-й стрелковой дивизии придать по одному 193-й и 39-й гвардейской стрелковым дивизиям с задачей восстановить фронт этих дивизий по железной дороге вдоль улицы Северная и Тупиковая и не допустить дальнейшего продвижения противника».

 

Последняя попытка Паулюса

1

По имевшимся у нас данным и по ходу боев было видно, что силы противника так же, как и наши, на исходе. За десять дней боев немцы еще раз разрезали нашу армию на две части, захватили Тракторный завод, но уничтожить главные силы армии не смогли.

Сил и средств на это у противника не хватало. Ему приходилось вводить в бой резервы из глубины, свежие части прибывали даже из Германии. Перед фронтом армии появлялись не только свежие немецкие дивизии, но и отдельные полки и батальоны, спешно переброшенные сюда на самолетах, но и этого было мало. Не от хорошей жизни пришлось противнику из различных дивизий широкого фронта выдирать отдельные батальоны, особенно саперные, и бросать их в бой с ходу, чтобы сломить наше сопротивление. Но поспешно и наспех брошенные в бой эти части и подразделения таяли, как воск, в горниле Сталинградского сражения.

Однако отдать инициативу в наши руки Гитлер не мог, не попробовав еще раз нанести удар, хотя сил для этого удара было уже недостаточно.

После жесточайших боев в октябре наши воины понимали, что такие наступательные действия скоро не подготовишь. А груда неубранных немецких трупов и разбитой техники также говорила, что перешагнуть через эти «свои препятствия» не так легко наступающему. Это все видели своими глазами наши бойцы и делали свои солдатские выводы и редко в них ошибались.

В конце сентября Гитлер говорил, выступая в рейхстаге: «Мы штурмуем Сталинград и возьмем его — на это вы можете положиться. Если мы что заняли оттуда нас не сдвинешь».

Геббельс в беседе с турецкими журналистами говорил: «Я, который всегда говорю, взвешивая свои слова, я вам могу сказать с уверенностью, что до зимы русская армия не будет более опасной для Германии. И говоря это, я убежден, как всегда, что события меня не обманут. Я вас прошу вспомнить об этом через несколько месяцев».

Трудно поверить, что Гитлер и Геббельс не знали о настроении своих солдат и офицеров, которые непосредственно вели бои в Сталинграде. Из писем немецких офицеров в сентябре и октябре мы видим разную оценку событий. Одни, которые, по-видимому, еще не вкусили сталинградского боя, такой, как лейтенант Г. Хеннес, в начале октября писал: «Мы штурмуем Сталинград. Фюрер сказал: «Сталинград должен пасть», а мы отвечаем: он падет. Сталинград скоро будет в наших руках. В этом году нашим зимним фронтом будет Волга».

Однако уже к концу октября картина резко меняется. В письмах немецких солдат звучат совсем другие нотки.

Ефрейтор Вальтер пишет: «Сталинград — это ад на земле, Верден, Красный Верден с новым вооружением. Мы атакуем ежедневно. Если нам удается утром занять 20 метров, вечером русские отбрасывают нас обратно».

Ефрейтор Ф. Бест уже пессимистически заявляет в своем письме к матери: «Специального сообщения о том, что Сталинград наш, тебе еще долго придется ждать. Русские не сдаются, они сражаются до последнего человека».

Военный совет 62-й армии так оценивал обстановку.

Паулюс не может повторить удара такой мощности, как 14–20 октября. Для этого ему нужна длительная пауза (10-15-20 дней), требовалось подвезти большое количество снарядов, бомб, танков. Однако мы знали, что в районе Гумрака и Воропоново находилось около двух резервных вражеских дивизий, которые могли вступить в бой. Мы считали, что через три-пять дней и эти дивизии выдохнутся и Паулюс вынужден будет ослабить нажим. Тогда мы смогли бы привести себя в порядок, произвести перегруппировку и закрепиться. Но как продержаться эти три-пять дней, когда у нас так мало сил: 37-я, 308-я и 193-я дивизии были, по сути дела, только номерами — всего в них насчитывалось несколько сотен активных штыков. Отбив самое мощное наступление врага, мы были обессилены и все же надеялись, что сумеем отразить новые атаки свежих резервов противника, мы все по-прежнему были готовы драться до последнего человека и патрона.

С 24 октября гитлеровцы стали реже прибегать к ночным атакам, убедившись, видимо, что они не приносят им желаемых результатов, и решили использовать ночное время для отдыха и подготовки к дневным боям. Мы же, наоборот, решили действиями штурмовых групп и внезапными артиллерийскими и авиационными налетами именно ночью срывать их плановую подготовку к наступлению, не давать им покоя. Ночь стала нашей родной стихией.

Днем 25 октября противник возобновил атаки на всем фронте армии крупными силами. Его удар на поселок Спартановка силою пехотной дивизии с танками создал тяжелое положение на фронте Северной группы.

При поддержке авиации и танков пехота противника потеснила части 149-й бригады и заняла район пяти ям, что южнее железной дороги Гумрак — Владимировка, и центр поселка Спартановка. На помощь северной 149-й бригаде В. А. Болвинова пришли корабли Волжской флотилии, которые огнем своей артиллерии наносили врагу серьезные потери.

В этот же день — 25 октября перешли в наступление войска правого фланга 64-й армии в районе Купоросное.

Повторные атаки врага 26 и 27 октября успеха ему не принесли. Войска 149-й бригады В. А. Болвинова при поддержке боевых судов Волжской флотилии выбили захватчиков из поселка Спартановка.

27 октября прямым попаданием снаряда был убит начальник штаба 149-й бригады майор Кочмарев.

В тот же день в центре армии части Людникова и Гуртьева вели тяжелые бои за завод «Баррикады». По-видимому, свежие гитлеровские полки не умели вести ближний бой. И хотя в цехах завода находилась лишь горсточка наших бойцов, противник, имевший пятикратное превосходство в силах, на участке наших штурмовых групп успеха не имел.

27 октября левый фланг дивизии Людникова и полк дивизии Гуртьева были смяты противником. Его автоматчики захватили улицы Мезенская и Тувинская и начали обстреливать район нашей последней переправы. В это время части Смехотворова и Гурьева отбивали атаки 79-й пехотной дивизии немцев, главный удар которой направлялся на завод «Красный Октябрь».

Сквозь поредевшие боевые порядки этих частей просочились фашистские автоматчики. Они подошли к штабу 39-й дивизии, и в блиндаж Гурьева полетели ручные гранаты. Узнав об этом, я бросил на выручку Гурьева роту охраны штаба армии. Дружной атакой она оттеснила автоматчиков от штаба дивизии и, преследуя их, проникла на завод «Красный Октябрь», где и осталась: мы влили ее в дивизию Гурьева.

Противник продолжал наносить удары по переправе и «Красному Октябрю». До 15 часов атаки отражались успешно, но к исходу дня гитлеровцам все же удалось занять Машинную улицу.

На участке между заводами «Баррикады» и «Красный Октябрь» захватчики находились от Волги метрах в четырехстах. Овраги, идущие к Волге с запада, простреливались автоматным и артиллерийским огнем противника. Теперь передвигаться вдоль берега можно было только по-пластунски. Это нас не устраивало. Вскоре поперек оврагов наши саперы поставили двойные деревянные заборы, промежутки между ними засыпали камнями, и получились «перехваты пуль».

Несмотря на подготовку контрнаступления, командование фронта продолжало помогать армиям, оборонявшим Сталинград, в частности 62-й армии.

В ночь на 27 октября к восточному берегу Волги начали прибывать полки 45-й стрелковой дивизии, которая по приказу командующего фронтом включалась в состав 62-й армии. За ночь нам удалось переправить только два батальона этой дивизии, остальные во избежание напрасных потерь были отведены от берега Волги назад, в Ахтубу.

Переправившиеся батальоны я подчинил командиру 193-й дивизии. Они заняли оборону между заводами «Баррикады» и «Красный Октябрь». Перед ними была поставлена задача — не допускать противника к Волге, к переправе.

Узнав, вероятно, о прибытии свежих сил в заводской район, противник почти целый день бомбил участок между заводами. На боевые порядки батальонов обрушились бомбы до тонны весом. Затем, как всегда, после удара авиации на этот участок бросились в атаку пехота и 35 танков. После неудачи первой атаки противник предпринял вторую, третью…

За день боя батальоны потеряли половину своего состава, но врага к Волге не пропустили. Однако к вечеру противнику удалось все же оттеснить левый фланг этих батальонов вместе с разрозненными группами стрелков 193-й дивизии на улицу Бакинских Комиссаров. Остатки подразделений закрепились всего лишь в трехстах метрах от Волги.

К вечеру противнику удалось захватить северо-западную часть завода «Красный Октябрь». Там завязался упорный бой, длившийся многие дни и недели.

Силы 62-й армии за время боев с 14 по 27 октября настолько поредели, что мы не могли снять с переднего края ни одного отделения. Мы повторяли про себя: «Еще несколько дней!», «Еще несколько дней!»

Паулюс мог еще снимать со своих пассивных участков фронта войска и бросать их против нас. Мы же резервов не имели, маневрировать на узкой береговой полосе совершенно не могли. Штаб армии остался почти без охраны. Единственный учебный батальон запасного полка (готовивший сержантов для армии) я берег до последнего момента. Однако и он вел теперь бой в заводском районе. Приданную армии 45-ю стрелковую дивизию В. П. Соколова переправить через Волгу было очень трудно.

Сводка 28 октября 1942 года.

«28 октября 62-я армия в течение дня вела исключительно тяжелые оборонительные бои на северном и центральном участках фронта, отражала яростные атаки противника и сама мелкими штурмовыми группами наносила удары по опорным пунктам противника. Наша авиация штурмовыми действиями и бомбежкой с воздуха содействовала нашим частям.

Авиация противника весь день бомбила район между заводами «Баррикады», «Красный Октябрь», овраг Банный. Противник в этот день бросил в бой все свои имеющиеся силы пехоты и танков, стремясь сбросить наши войска в Волгу.

Войска Северной группы в течение дня отбили три атаки противника и к исходу дня прочно удерживали занимаемые позиции.

Ценой огромнейших усилий частей 138-й и 308-й стрелковых дивизий были отбиты атаки противника с северо-западного направления на заводе «Баррикады». Бой продолжался до наступления темноты.

Упорные бои между заводами «Баррикады» и «Красный Октябрь», на рубеже улица Машинная.

193-я стрелковая дивизия вела тяжелые бои с наступающими частями пехоты и танков по улицам между заводами «Баррикады» и «Красный Октябрь», стремясь выйти к Волге. К исходу дня бой продолжался на рубеже улиц Машинная и Бакинских Комиссаров. Части ценою огромных усилий сдерживают натиск врага. До Волги остались считанные сотни метров.

39-я гвардейская дивизия продолжала вести бой на территории завода «Красный Октябрь». Пехота с танками стремилась с северо-западного угла завода проникнуть в центральную часть. К исходу дня бой продолжался.

109-й гвардейский стрелковый полк (37 гв. сд) вел упорный бой в трехстах метрах от Волги между улицами Новосельск, Мостовая. На этом же рубеже в районе Тувинск вели бой танки 84-й танковой бригады.

За день боя уничтожено до двух батальонов пехоты противника, сожжено 11 танков, сбито 3 самолета.

Командарм решил: продолжать наносить удары мелкими штурмовыми группами, особенно ночью и всеми средствами не допустить прорыва противника к Волге».

В результате тяжелых непрерывных боев боевые порядки частей 138-й, 39-й гвардейской, 308-й и 193-й стрелковых дивизий поредели, на участках заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь» нет сплошного фронта. Боевые участки удерживались отдельными очагами. В армии резко возросли потери комсостава. Разрозненными подразделениями, незнакомые с боями в Сталинграде, которыми мы пополнялись, было трудно управлять без обстрелянных командиров.

Медленно, очень медленно шла переправа полков 45-й дивизии Соколова: причалы 62-й армии были разбиты и сожжены. Полки грузились на паромы вдали от города — в Ахтубинской протоке и возле поселка Тумак, — откуда только ночью выходили на Волгу и с большим риском, местами перед самым носом противника, вышедшего к волжскому берегу, пробирались к участку обороны армии.

До прихода 45-й дивизии Соколова нам надо было продержаться два-три дня. Мы опять сокращали штаты отделов и служб. Набрали человек двадцать. К ним присоединили тридцать бойцов, выписавшихся из санчастей и лазаретов, расположенных под берегом Волги. Вытащили с поля боя три подбитых танка: один огнеметный и два средних. Их быстро отремонтировали, и я решил «ошеломить» противника. С утра 29 октября пустить в контратаку три танка и 50 стрелков. Направление контратаки — стык между дивизиями Смехотворова и Гурьева по Самаркандской улице, где противник почти вплотную подобрался к Волге.

Мой заместитель по бронетанковым войскам М. Г. Вайнруб всю ночь проводил по крутому берегу эти танки, подыскивая хороший исходный рубеж.

Контратака началась рано утром, перед рассветом. Ее поддерживала артиллерия с левого берега и полк «катюш» полковника Ерохина. Захватить большое пространство не удалось, однако результаты получились внушительные: огнеметный танк сжег три вражеских танка, два средних — подавили противника в двух траншеях, где тотчас же закрепились наши стрелки.

Гитлеровцы по радио заговорили о русских танках. Наши радиоперехватчики доложили, что гитлеровцы по радио открытым текстом кричат о русских танках. Они, по-видимому, оправдывались перед высшим командованием, что их потеснили. Нам удалось выиграть на этом участке целый день. На остальных участках фронта армии за эти два дня больших перемен не произошло. Лишь в районе завода «Баррикады» немцам после многократные атак удалось выйти на Новосельскую улицу. Здесь отдельные подразделения гитлеровских автоматчиков пробирались до самой Волги, но в рукопашных схватках уничтожались на берегу.

Части Людникова и Гуртьева за эти два дня отбили семь атак.

284-я стрелковая дивизия Батюка и 13-я гвардейская Родимцева отбивали частые атаки в районе Мамаева кургана и южнее. Нами были пущены в дело огнеметные средства.

К вечеру 29 октября бои начали затихать, а 30 октября велась только перестрелка: силы захватчиков были истощены до предела.

Сводка от 31 октября.

«Армия отражала атаки противника на центральном участке. С 12.30 наши войска силами вновь прибывшего 253-го стрелкового полка (45-й стрелковой дивизии) и подразделениями 39-й гвардейской дивизии перешли в контратаку с задачей уничтожить противника в полосе наступления и восстановить положение на участке 193-й стрелковой и 39-й гвардейской дивизий. Противник в течение дня дважды безуспешно атаковал наши позиции. Его пехота и танки силою до двух полков стремились прорваться по улице Уманская к пристани и на Мезенск к Волге. Его авиация продолжает бомбить наши части, действующие на участке заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь».

Одновременно противник, готовясь к дальнейшему наступлению, продолжает подтягивать новые силы к поселку Красный Октябрь. К 16 часам колонна около 20 танков подошла к Латашанке, по-видимому, для наступления на Рынок.

138-я и 308-я стрелковые дивизии отразили атаку противника, наступающего в направлении на Мезенск.

193-я стрелковая дивизия отразила атаку свыше двух батальонов противника в направлении пристань. Противник отброшен в исходное положение.

253-й стрелковый полк (45-й стрелковой дивизии) в 12.30 после 10-минутной артиллерийской подготовки перешел в наступление с задачей уничтожить противника и выйти на линию Тупиковая и Северная. Встретив сильное сопротивление противника, к исходу дня вел бой на рубеже западной части улица Новосельская и опушки садов, что южнее Долинская.

39-я гвардейская стрелковая дивизия, имея задачу выйти на линию железной дороги вдоль улицы Северная, преодолевая упорное сопротивление противника, части к исходу дня овладели мартеновским, калибровым, сортовым цехами и складом готовой продукции. Бой продолжается и ночью.

Командарм решил:

Закончить сосредоточение частей 45-й стрелковой дивизии в течение первого ноября, привести остальные части в порядок, пополнить боеприпасы в готовности к отражению атак противника.

По неполным данным уничтожено до батальона пехоты противника.

Нами эвакуировано на левый берег раненых: за 30.10.42 г. 631 человек и за 31.10.42 г. — 314 человек».

В дневнике генерал-полковника Гальдера говорилось о том, что к осени сорок второго года иссякнут людские резервы третьего рейха. Но это была общая оценка мобилизационных возможностей Германии. Гальдер не мог предполагать, что в Сталинграде в уличных боях за город будут перемолоты отборные немецкие войска, что потери Германии в живой силе и технике создадут кризис в ее вооруженных силах. Когда он начал прозревать, Гитлер выбросил его за борт. Однако снять с должности генерала значительно легче, чем выправить положение на фронте.

Гитлер выдергивал людей и технику с других фронтов, перед ним маячила надвигающаяся катастрофа на всем протяжении советско-германского фронта.

Октябрьские бои погасили в Германии надежды на вступление в войну Японии и Турции.

Гитлер все еще наступал, инициатива на Волге и на Кавказе была еще в его руках, но срыв наступления агрессора — это есть начало разгрома.

Известно, что в октябрьские дни Гитлер не хотел слышать о переходе к обороне под Сталинградом. Он бросал в огонь новые и новые силы, все еще не веря, что остановлен навеки его кровавый разбег.

Но инициатива кампании сорок второго года уходила из его рук.

В боях в конце октября за Сталинград, в тяжелые дни для защитников Сталинграда прорастали зерна будущей победы.

2

В первых числах ноября напряжение боев несколько спало. Наши разведчики получили возможность глубоко просочиться в расположение противника. Никаких признаков того, что противник уходит из Сталинграда, не было. Напротив, мы установили, что Паулюс готовит еще одно наступление, еще один штурм города. Для нас вопрос стоял так: успеет ли Паулюс ударить до начала нашего большого контрнаступления. Никаких предположений о сроке нашего контрнаступления мы делать не могли. Излишнего любопытства при переговорах с командованием фронта не проявляли, понимая, что нет сейчас больших секретов в Красной Армии, чем эти сроки.

Сегодня мы знаем, какие были силы сосредоточены Гитлером под Сталинградом, в какой последовательности он наращивал силу своих войск: Может быть, это отчасти объяснит, почему гитлеровское командование не могло смириться с невозможностью полностью овладеть городом.

Привожу для иллюстрации некоторые цифры.

В июле группа армий «Б», наступающая на сталинградском направлении, имела 42 дивизии.

К концу октября в ее составе была уже 81 дивизия.

Основные переброски на усиление группы «Б» производились за счет группы армий «А», наступающей на Кавказ. Группа армий «А» начинала наступление, имея в своем составе 60 дивизий, Гитлер к октябрю оставил в ней 26 дивизий.

В Сталинград перебрасывались отдельные части с центрального фронта, из-под Воронежа, из Франции, из Германии.

Немецкий генерал Ганс Дёрр пытается найти объяснение действиям Гитлера. Он пишет:

«Главное командование (Гитлер), однако, хотело «завершить сражение за Сталинград», очистив от противника остальные районы города», — так говорилось в директиве ОКВ.

Эта задача носила теперь уже не тактический, и не оперативный характер. Пропагандой обеих сторон ей было придано стратегическое значение. До тех пор пока русские сражались западнее Волги, Сталин мог утверждать о героической обороне своего города. Гитлер не хотел успокаиваться, пока его войска не захватили последний клочок земли, называвшийся Сталинградом. Политика, престиж, пропаганда и чувство взяли верх над трезвой оценкой полководца».

У Ганса Дёрра есть, конечно, зерно истины в толковании ноябрьских событий.

Безусловно, в ноябре уже не были действительны военные соображения, по которым немецким войскам имело бы смысл продолжать штурм Сталинграда. Их заменили соображения политического характера. Диктатура всегда очень чувствительна к престижу. И, конечно, по-прежнему царила в немецком генералитете недооценка сил советского народа и его Красной Армии.

В первых числах ноября перед нами встала задача всеми силами тревожить врага, не давать ему покоя, не дать ему оторваться от нас в том случае, если вдруг немецкое командование решит отводить войска из Сталинграда.

В ход было пущено все — и опыт, и умение, и дерзость. Наши штурмовые группы не давали захватчикам покоя ни днем, ни ночью: они отбивали отдельные дома и целые районы, заставляли противника распылять силы и втягивать в бой резервы. Немцы сидели в захваченных зданиях, как на бочке с порохом, ожидая, что вот-вот они будут атакованы или взлетят на воздух.

Одновременно мы готовились к отражению нового наступления противника. Наша разведка установила, что начинается скопление противника в районе поселков Баррикады и Красный Октябрь. Наступавшие холода как бы прижимали гитлеровцев к городу, где еще действовала 62-я армия, с которой им хотелось как можно скорее расправиться и спокойно укрыться в теплых подвалах. 4 ноября я записал в своем дневнике: «В ближайшие дни… противник будет продолжать ожесточенные атаки. Он введет в бой свежие силы — до двух пехотных дивизий. Однако видно, что он напрягает последние усилия».

Действуя мелкими штурмовыми группами, армия накопила к этому времени кое-какие резервы. На левом берегу Волги мы имели два стрелковых полка со штабом дивизии Горишного (они находились там на доукомплектовании) и 92-ю стрелковую бригаду, которая получала на пополнение прибывших с Дальнего Востока моряков.

Переправляя эти части в город, мы решили провести перегруппировку: два полка Горишного поставить в оборону между дивизиями Людникова и Соколова южнее завода «Баррикады», что нам удалось сделать только наполовину, то есть переправить всего один полк; весь рядовой и младший командный состав дивизии Жолудева влить в 118-й полк, который оставить на занимаемых позициях в оперативном подчинении Людникова: весь рядовой и младший командный состав полков стрелковой дивизии Гуртьева передать на пополнение Людникову; штабы дивизий Жолудева и Гуртьева и штабы полков перевести на левый берег, а артиллерию, находившуюся на левом берегу, подчинить непосредственно командующему артиллерией армии; тем самым усилить армейскую артиллерийскую группу вместо фронтовой, которая ушла на юг. Батальон охраны штаба армии (бывший учебный запасный полк армии) расформировать, весь личный состав и вооружение этого батальона передать на пополнение в стрелковую дивизию Гурьева; стрелковую дивизию Смехотворова вывести во второй эшелон с задачей оборонять оставшуюся переправу.

Общей задачей для каждой дивизии ставилось: путем частных операций расширить обороняемый плацдарм, выдвигая свой передний край вперед (на запад) за каждые сутки не менее чем на 80-100 метров с тем, чтобы к исходу 6 ноября полностью очистить от противника территорию заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь». Каждое, хотя бы незначительное, продвижение вперед немедленно прочно и надежно закреплять.

В специальном приказе, который был издан по этому поводу, фигурируют две роты танков. Они появились у нас благодаря самоотверженному труду ремонтников из рабочих Сталинграда, которые, несмотря на обстрел и налеты авиации, возвращали в строй подбитые танки.

Накануне праздника авиация противника заметно активизировалась. Разведывательные самолеты целыми днями висели над нашими боевыми порядками, и, выследив важные цели — командные пункты, скопления стрелковых подразделений, вызывали бомбардировщиков, которые группами по 40–50 самолетов наносили сильные удары.

Был смертельно ранен командир 149-й стрелковой бригады полковник Болвинов, человек железной воли и инициативы, настоящий герой. Его похоронили в районе Красной Слободы. Его имя навсегда останется в памяти и сердцах воинов 62-й армии. Душой солдат, он жил в окопе, как солдат, и погиб как герой. 5 ноября прямым попаданием авиационной бомбы был уничтожен штаб 895-го полка во главе с командиром полка Устиновым.

Мы усилили ночные действия штурмовых групп. Особенно отличались сибиряки из дивизии полковника Батюка. Дождавшись темноты, они смело выдвигались вперед, захватывали блиндажи, дзоты, уничтожали в них гарнизоны и так постепенно, шаг за шагом расширяли территорию.

Меня могут спросить: что же делала 13-я гвардейская дивизия Родимцева? Почему я молчу о ней? Ведь наша пресса в те дни, освещая ход боев у Волги, больше всего писала о дивизии Родимцева.

Дивизия Родимцева с 14 сентября по 25 сентября приняла на себя главный удар немцев. Десять дней она дралась с невиданным упорством. Но 26 сентября армия Паулюса перенесла свой главный удар севернее, на Мамаев курган, на заводы и заводские поселки. С нашей стороны вступили в бой другие, новые дивизии: Ермолкина, Горишного, Батюка, Гурьева, Смехотворова. Гуртьева, Жолудева, Людникова, Соколова, бригады Андрюсенко, Болвинова.

К Родимцеву устремились фотокорреспонденты, писатели, журналисты. Они не могли попасть на участки других дивизий, потому что там шел жестокий бой, да мы бы их и сами туда не пустили. Вот почему читатели порой видели сражающейся, главным образом, дивизию Родимцева.

Как бывший командующий 62-й армией я не хочу умалять значения ни одной дивизии и части, принимавших участие в сражении у Волги. Разве люди 112-й стрелковой дивизии Ермолкина, дравшиеся в городе все время на направлении главных ударов, сотни раз атакованные превосходящими силами противника, не заслуживают той же славы и почета, как другие? Разве не является героической стрелковая дивизия генерала Смехотворова, избитая, истерзанная до предела, но мужественно продолжавшая драться против превосходящих сил немцев?

Наступило резкое похолодание.

Мы, жители севера России, представляем себе ледоход на малых реках весной, когда в конце марта, а иногда и в апреле, прилетают грачи. Все ждут тепла, цветов, начала полевых работ. Осенью или в начале зимы все реки, которые я знал до 1942 года, обычно как-то незаметно покрываются льдом, будто засыпают под его все утолщающимся покровом. Бывало, смотришь вечером на ровно катящиеся воды реки, а наутро оказывается, что она скована гладким льдом.

Это я наблюдал на Оке и на других реках Московской и Тульской областей, где прошло мое короткое детство.

Совершенно другое происходит осенью с Волгой, она застывает неделями и месяцами. Температура воздуха уже минус десять градусов, а Волга еще открыта, от нее идет пар. Температура понизилась до минус двенадцати — по реке пошел мелкий лед. Наконец, при температуре минус пятнадцать градусов вслед за мелким льдом стали появляться крупные льдины, затем — сплошная масса льда движется и движется без конца, не останавливаясь. Через Волгу могут пробиться бронекатера и отдельные смельчаки с баграми в руках, перепрыгивая с льдины на льдину. Это умели делать лишь отчаянные храбрецы из природных волжан. Даже морякам, прибывшим с Дальнего Востока, это было не под силу.

Возможно, именно этого момента ждал Паулюс для начала нового наступления. Разведчики приносили документы убитых солдат и офицеров 44-й пехотной дивизии, которая ранее находилась в районе Воропоново, в резерве главных сил 6-й полевой армии. Значит, свежие силы для нового наступления уже на исходных позициях. Нам предстояло бороться на два фронта — и с противником и со стихией на Волге.

Предвидя возможные осложнения. Военный совет армии заранее дал штабу тыла строгий график обеспечения действующих в городе частей и потребовал в первую очередь подвозить людское пополнение и боеприпасы в большом количестве, ибо без них армия погибнет, во вторую очередь — продовольствие и в третью — теплое обмундирование. Мы сознательно шли на голодовку и согласны были переносить стужу, но, чувствуя готовящийся удар противника, не могли остаться без людей и боеприпасов. Отсутствие боеприпасов в такой обстановке было равносильно смерти.

Боеприпасов требовалось много, вернее, чем больше, тем лучше. Да и сами бойцы принимали все меры к тому, чтобы запастись как следует гранатами, минами, патронами, снарядами. Они открыто выражали готовность перенести и голод и холод, только бы не остаться без боеприпасов.

Контроль за учетом, распределением и накоплением боеприпасов я возложил на командиров Спасова, Соколова и Зиновьева. Они все время находились в городе и каждый день лично докладывали мне о прибытии грузов. Разнарядки (сколько кому давать, сколько оставлять в резерве) утверждал Военный совет армии.

Грузы с пристани солдаты уносили на руках, так как лошадей и машин не было.

Кроме того, командиры частей и соединений подбирали бойцов и командиров из бывших рыбаков и моряков, которые сами делали плоты и лодки, и, получив со складов армии и фронта гранаты и мины, перевозили их на правый берег.

Конечно, все это делалось не без риска. И нередко лодки с боеприпасами в темноте приставали не к тому месту или налетали на льдину и терпели бедствие.

Было много случаев, когда затертая льдом лодка попадала под огонь фашистских пулеметчиков. Пришлось создать спасательные команды. На лодках — с шестами, канатами и веревками они дежурила ночами у берега и как только раздавались сигналы бедствия, бросались на помощь.

Так за несколько дней до сплошного ледохода и начала нового наступления противника армия обеспечила себя боеприпасами. Таким же путем мы создали порядочные запасы продовольствия и в Октябрьский праздник угощали солдат сибирскими пельменями. Я имел свой тайный склад. Им ведал подполковник Спасов. Там хранился неприкосновенный армейский запас — около двенадцати тонн шоколада. Я рассчитывал в трудную минуту, выдавая по полплитки на человека, прожить одну-две недели, пока замерзнет Волга и наладится регулярное снабжение.

3

Приближалась годовщина Великого Октября. Мы ожидали, что гитлеровцы постараются омрачить наш праздник новым наступлением на город: на станциях Гумрак и Воропоново у него были еще резервы. Но это нас уже не страшило. Мы знали — чтобы повторить такое же наступление, как в октябре, нужны время и силы, а время работало на нас. Во время войны даже в самых изолированных и отрезанных частях существовала никем не управляемая связь, которая именовалась «солдатским вестником». Он-то по разным каналам и канальчикам донес до нас весть о движении больших сил к Волге и на Дон, о прибытии на фронт А. М. Василевского, Н. Н. Воронова и других представителей Ставки.

Понятно было, что они приезжали и уезжали не для того, чтобы любоваться Волгой.

Сидеть сложа руки и ждать, пока еще неизвестного нам назревающего события, мы не могли: последняя переправа находилась под пулеметным огнем противника. Мы должны были оградить от автоматного и пулеметного огня пристань в районе завода «Красный Октябрь», чтобы хоть ночью могли причаливать и разгружаться суда Волжской флотилии. Поэтому, закончив переправу всех частей 45-й стрелковой дивизии В. П. Соколова, Военный совет армии решил контратаковать противника с задачей отбросить его от переправы. В приказе говорилось, что главный удар наносится силами 45-й стрелковой дивизии в полосе между заводами «Баррикады» и «Красный Октябрь».

Дивизии Гурьева приказано наступать в границах полосы своей обороны и выйти на линию железной дороги в пункте Северная.

От всех наступающих подразделений и частей приказ требовал смелого и быстрого продвижения вперед.

Как же так, может сказать читатель, только вчера командование 62-й армии считало, что армия находилась на волоске от катастрофы, а сегодня решило контратаковать?

Да, таков закон войны, и особенно когда речь идет об обстановке, которая сложилась тогда у нас.

Представьте себе 62-ю армию, занимающую около трех месяцев оборону на узкой полосе земли вдоль берега Волги. Если она не воспользуется случаем ударить измотанного боями противника, чтобы оттеснить его хотя бы на 200–300 метров от берега, то сама может оказаться в реке. Разве можно было тогда сидеть на самом берегу Волги и ждать, когда оправится противник? Разве можно было показать врагу, что мы способны только обороняться. С нашей стороны было бы безумием сидеть и, ждать, что предпримет враг, а не пытаться хотя бы немного изменить положение в свою пользу.

Наша контратака состоялась 31 октября и, на мой взгляд, принесла нам большие успехи. Мы кое-где продвинулись метров на сто вперед, заняли западную часть Новосельской улицы, западную опушку садов; на заводе «Красный Октябрь» вернули мартеновский, калибровый, сортовой цехи и склад готовой продукции. А самое главное — мы показали себе и врагу, что можем не только обороняться, но и атаковать и отвоевывать ранее потерянное. И наконец, получилось так, что последний удар в конце схватки, продолжавшейся с 14 по 31 октября, нанесли мы, а не противник. Это была наша моральная победа, которую принесла нам 45-я дивизия. Ее успех не был случайным. Полки дивизии имели богатые традиции. Они именовались: Богунский, Таращанский и Донской. Дивизия носила имя ее первого командира героя гражданской войны Николая Щорса.

В дни Сталинградской битвы дивизией имени Щорса командовал Василий Павлович Соколов — молодой подполковник, затем генерал. Он и его ближайшие помощники — Гламазда, Можейко, Баканов, Серов и другие быстро освоились с обстановкой, с требованиями уличного боя — создали штурмовые группы. Правда, полкам этой дивизии мало пришлось обороняться, но зато они получили богатый опыт наступательных боев в городе. Дивизия имени Щорса дошла до Берлина. Опыт боев у Волги помог ей успешно решать задачи при штурме таких городов, как Запорожье, Одесса, Люблин, Лодзь, Познань и Берлин. Штурмовые группы щорсовской дивизии были неудержимы в городских боях. Они проламывали любую оборону и выходили победителями в самой сложной обстановке.

По нашим армейским данным, мы видели, что противник подтягивает подкрепления к Сталинграду. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно проанализировать сводку от 2 ноября 1942 года.

«Армия в течение дня отражала неоднократные атаки пехоты и танков противника на северном и центральном участке фронта и удерживала занимаемые позиции.

Противник, подтянув из глубины новые силы и влив пополнение в действующие части, с 7 часов утра перешел в наступление на северном участке фронта на Спартановка свыше, чем пехотным полком с танками и двумя пехотными дивизиями с 35–40 танками на центральном участке. Вводя в бой резервы, противник на отдельных участках до пяти раз переходил в атаки, доходившие до рукопашных схваток.

Авиация противника весь день непрерывно группами самолетов бомбила в полосе наступления, в отдельных случаях штурмовала боевые порядки наших войск группами до 30 самолетов одновременно.

Его артиллерия и минометы вели сильный огонь по боевым порядкам наших частей и переправам. В середине дня отмечен подход с запада в район заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь» автоколонн с войсками и грузами в количестве 100 машин. Одновременно наблюдалось выдвижение групп пехоты из поселка Красный Октябрь к заводу.

Стрелковые бригады Северной группы наших войск весь день вели тяжелый бой с пехотой и танками противника, наступающего на южную и северо-западную окраину Спартановка, в ходе боя отбито пять ожесточенных атак. Группа удерживает свои рубежи. Смертельно ранен командир 149-й стрелковой бригады полковник Болвинов и тяжело ранены начальник штаба Строгалев и батальонный комиссар Николаев.

138-я стрелковая дивизия отразила четыре атаки противника от СТЗ вдоль берега Волги на юг. Дивизия удерживала занимаемые позиции.

193-я стрелковая дивизия в течение дня отразила неоднократные яростные атаки противника в направлении пристани, которая осталась единственной оборудованной пристанью на всю армию.

45-я стрелковая дивизия под командованием полковника Соколова В. П., перейдя в контратаку на своем левом фланге, несколько улучшила свои позиции. Атаки противника все были отбиты.

39-я гвардейская стрелковая дивизия перешла в контратаку и к исходу дня вела бой на рубеже цехов: чугунолитейный, блюминг, калибровый и склад готовой продукции.

На участках остальных частей наши войска, отбивая атаки мелких групп противника, продолжали штурмовые действия группами и отрядами.

Командарм решил:

В течение ночи на 3.11.42 г. пополнить части боеприпасами, привести части в порядок и полную готовность к отражению подготовляемого противником наступления.

За сутки уничтожено свыше 1200 солдат и офицеров, танков 10, взяты некоторые трофеи».

К сводке за 2 ноября была приведена справка, основанная на проверенных разведывательных данных. Этой справкой мы доказывали, что противник не только не собирается уводить свои главные силы из Сталинграда, наоборот, он подтягивает в Сталинград все, что может снять с других участков восточного фронта, чтобы полностью захватить город и выйти к Волге.

Я часто задумываюсь, почему Гитлер так упорно, рассудку вопреки, вопреки всем законам стратегии и тактики напрягал все силы, пытался овладеть всем городом? Что побуждало его бросать в огненную мясорубку все новые и новые людские массы? Что его подхлестывало?

В августе провалился его план с ходу овладеть городом.

Какую-то реальную почву под собой этот план имел. Множество больших и малых городов было им захвачено или с одного удара, или после боев, длившихся недолгий срок.

Остановил его у своих стен только Ленинград, задержали Одесса, Киев, Севастополь. Москвы он не штурмовал, он был побит на ее ближайших подступах. Гитлер мог держать в расчете, что его лучшая армия овладеет Сталинградом без особых усилий. Вдохновляли его и успехи летнего наступления под Харьковом, под Воронежем, под Ростовом-на-Дону и на Северном Кавказе. С ходу взять Сталинград не удалось.

Гитлер бросает воздушный флот и лучшую свою армию на штурм города. Начинаются сентябрьские бои. Весь сентябрь проходит в безуспешном штурме города. Нельзя же назвать успехом продвижения в 100 или 200 метров в сутки, да и еще с огромными потерями.

К концу сентября становится очевидным, что все преимущества гитлеровской военной машины утрачены, что она дает пробуксовку, что дальнейший штурм, уличные бой в городе лавров победителя ему не принесут, если он овладеет городом, то это будет Пиррова победа. Понесенные потери немецкой армии уже невозместимы.

Как же все это выглядит чисто с военной точки зрения?

В городе немецкая армия потеряла свою маневренность, в городе потеряли свою ударную силу танковые соединения, в городе терялась эффективность действия авиации, несмотря на то что немецкая авиация вначале безраздельно господствовала в воздухе. Октябрь также кончается провалом немецкой тактики и стратегии.

К началу ноября, как мы уже знаем, Советское Верховное Главнокомандование сумело сосредоточить огромные силы в районе Сталинграда, а у Гитлера резервы были исчерпаны. К тому же глубокой осенью было поздно начинать новое наступление.

Минул октябрь. Невзирая на кризисное состояние своего политического и военного положения, Гитлер начинает заново штурмовать Сталинград.

4

11 ноября в 6 часов 30 минут после авиационной и артиллерийской подготовки противник перешел в наступление. В нем участвовало пять пехотных (389-я, 305-я, 79-я, 100-я и 295-я) и две танковые (24-я и 14-я) дивизии, усиленные саперными батальонами 294-й пехотной дивизии, переброшенными на самолетах из Россоши, и 161-й пехотной дивизии, доставленными также на самолетах из Миллерово.

Фронт наступления шириною около пяти километров шел от Волховстроевской улицы к оврагу Банный. Большинство вышеупомянутых немецких дивизий были полного состава (их основательно пополняли), плотность боевых порядков противника была ошеломляющая.

По-видимому, Паулюс рассчитывал одним ударом смять стрелковые дивизии Людникова, Горишного, Соколова, Гурьева и выйти к Волге.

Весь день шла исключительно упорная борьба за каждый метр земли, за каждый кирпич и камень. Бой ручными гранатами и штыками продолжался несколько часов. В то же время наши войска Северной группы перешли в наступление от железнодорожного моста в устье Мечетки на юг, на Тракторный завод.

На Мамаевом кургане дивизия Батюка вела встречные бои с наступающим противником.

От авиабомб, от артиллерийских снарядов и мин валились заводские трубы. Было видно, что главный удар противник наносит в стык между стрелковыми дивизиями Людникова и Горишного.

Представитель Ставки Верховного Главнокомандования — начальник Генерального штаба А. М Василевский дает справедливую оценку обстановки тех дней.

…«В то время, как наши войска на Сталинградском направлении все свое внимание сосредоточили на подготовку контрнаступления, положение войск в самом Сталинграде продолжало ухудшаться. 11 ноября, после некоторой паузы, противник вновь возобновил ожесточенные атаки против войск 62-й армии В. И. Чуйкова в городе, введя туда части, ранее действовавшие против Донского фронта. К исходу дня ему удалось, несмотря на сопротивление наших войск, занять южную часть завода «Баррикады» и здесь так же выйти к Волге. Положение 62-й армии усугублялось начавшимся на Волге ледоставом».

В 11 часов 30 минут гитлеровцы ввели в бой резервы, их пехота и танки смяли боевые порядки на правом фланге 241-го стрелкового полка дивизии Горишного, продвинулись вперед на 300–400 метров и вышли к Волге на фронте 500–600 метров. Армия в третий раз оказалась разрубленной, а стрелковая дивизия Людникова была отрезана от главных сил.

Но на остальных участках фронта армия свои позиции не сдала. Паулюс не реализовал свое превосходство в силах и не выполнил намеченного плана. Сбросить 62-ю армию в ледяную Волгу ему не удалось.

Мы не ошибались, что Паулюс готовил новое наступление, об этом даже заявил сам Гитлер 8 ноября в своем обращении к «старой гвардии». Он сказал:

«Я хотел достичь Волги у одного определенного пункта… Случайно этот город носит имя самого Сталина. Но я стремился туда не по этой причине… Я шел туда потому, что это весьма важный пункт. Через него осуществлялись перевозки тридцати миллионов тонн грузов, из которых почти девять миллионов тонн нефти. Туда стекалась с Украины и Кубани пшеница для отправки на север. Туда доставлялась марганцевая руда… Именно я хотел его взять и — вы знаете, нам много не надо, — мы его взяли! Остались не занятыми только несколько точек. Некоторые спрашивают: а почему же вы не берете их побыстрее? Потому что я не хочу там второго Вердена. Я добьюсь этого с помощью небольших ударных групп».

В действительности Паулюс сосредоточил на фронте завода «Баррикады» — овраг Банный протяженностью 4–5 километров пять пехотных (389-ю, 305-ю, 79-ю, 100-ю и 295-ю) и две танковых — 14-ю и 24-ю — дивизий, усиленных саперными батальонами 294-й и 161-й пехотных дивизий. Такой плотности построения боевого порядка не знал Верден.

62-я армия в течение всего дня 11 ноября вела тяжелые бои с наступающими превосходящими силами противника. Тяжесть боев увеличилась еще тем, что наша левобережная артиллерийская группа к этому времени уже перемещалась на юг для обеспечения готовившегося контрнаступления.

Сводка 11 ноября 1942 года.

«138-я стрелковая дивизия с приданным 118-м гвардейским полком 37-й гвардейской стрелковой дивизии с шести часов 30 минут утра отражала атаки пехоты и танков при поддержке авиации. В результате ожесточенных боев в 118-м гвардейском стрелковом полку от 200 штыков осталось только 6 человек; командир полка был тяжело ранен. Противник пытался окружить дивизию с севера и с юга, зайти ей в тыл с берега Волги.

95-я стрелковая дивизия отражает атаки противника силою до двух пехотных дивизий с танками. В 11.30 противник ввел в бой свежие силы и снова перешел в атаку, смял правый фланг 241-го стрелкового полка 95-й стрелковой дивизии и вышел к берегу Волги, отрезав 138-ю стрелковую дивизию от главных сил армии. Остальные части дивизии на прежних позициях ведут упорный бой, отражая яростные атаки противника.

45-я и 39-я гвардейские стрелковые дивизии отбили две атаки противника на завод «Красный Октябрь». Во время третьей атаки противнику удалось частично потеснить 117-й гвардейский стрелковый полк. Упорный бой продолжается.

284-я стрелковая дивизия отражала атаки противника на Мамаев курган. На участке 1045-го стрелкового полка противнику удалось вклиниться в боевые порядки полка, но контратакой резервами положение восстанавливается. Бой продолжается.

На фронте 13-й гвардейской стрелковой дивизии атаки мелких групп противника отбиты.

Войска Северной группы войск по приказу командарма с 10 часов утра при поддержке Волжской флотилии перешли в атаку с юга на завод СТЗ. Несмотря на сильное сопротивление противника, медленно продвигались вперед.

В воздухе шли непрерывные бои нашей авиации с противником.

Командарм решил:

Переправляющимися на правый берег двумя батальонами 192-й стрелковой бригады, а также 90-й и 161-й стрелковые полки 95-й стрелковой дивизии, находившиеся на доукомплектовании на левом берегу, срочно перебросить на правый берег и общими усилиями восстановить положение 241-го стрелкового полка и уничтожить вышедшие к берегу Волги передовые части противника юго-восточнее завода «Баррикады».

На 12 ноября всю артиллерию левого берега и всю авиацию переключить на поддержку контратакующих частей.

По неполным данным за один день боя уничтожено более 2000 солдат и офицеров противника и 4 танка. Наши части, особенно 138-й и 95-й стрелковых дивизий, также понесли большие потери».

Новое наступление врага, как следовало ожидать, совпало с началом мощного ледохода на Волге. Суда Волжской флотилии ни днем ни ночью не могли пробиться к нам ни из Ахтубы, ни из Тумака. Мы были надолго отрезаны от левого берега. Несмотря на столь тяжелое положение, удар противника не застал нас врасплох, и первый день боя не дал Паулюсу решительного результата.

По документам убитых немцев мы видели, что долго так гитлеровцы наступать не смогут, что через два-три дня они будут обескровлены и выдохнутся. Мы чувствовали, что правильно решаем свою задачу: противник не только не уходит из города, но, подтянув свежие силы, снова лезет в петлю, которая, как нам казалось, должна была скоро захлестнуться.

Из разговоров по телефону с командованием фронта я понял, что там удовлетворены нашей стойкостью. Однако 62-й армии предстояло выдержать еще немалые испытания: с утра 12 ноября противник проводил перегруппировку сил, подтягивая резервы, значит, нужно было ждать новых атак. И они возобновились в 12 часов дня. Бой закипел на всем участке фронта армии. Пьяные или обезумевшие фашисты лезли напролом.

Матросы с Дальнего Востока, пополнившие стрелковую дивизию Горишного, показали захватчикам, «где раки зимуют» и как дерутся славные краснофлотцы. Бензобаки на Тувинской улице несколько раз переходили из рук в руки. Краснофлотцы в пылу боя сбрасывали с себя шинели и в одних тельняшках и бескозырках, отбив атаки, сами переходили в наступление. Не менее жестокая борьба шла в цехах заводов «Красный Октябрь», «Баррикады» и на Мамаевом кургане. Нам самим уже стало казаться, что наши бойцы превратились в бессмертных богатырей, что их никакая сила не берет.

Во второй половине дня порвалась телефонная связь с командным, пунктом дивизии Батюка, сражавшейся за Мамаев курган. На исправление вышел связист Титаев. Через некоторое время связь заработала, обрыв был устранен, но сам Титаев не возвратился. Он лежал без движения на краю воронки от снаряда, зажав зубами оба конца провода. Как рассказывали связисты, нашедшие его на линии, у него были крепко сжаты зубы. Смерть не помешала отважному связисту выполнить боевой приказ. Казалось, он и мертвый продолжал бороться с фашистами. Вскоре про него сложили песню, в которой нашли выражение солдатские чувства и переживания. Текст ее, как стало известно, написал фронтовой корреспондент «Комсомольской правды» А. Гуторовых. Несмотря на несовершенство многих строк этой песни, я привожу ее полностью в том виде, как ее пели в те дни друзья Титаева.

Песня о герое Титаеве

Наша оценка боя, сил и средств противника подтвердилась полностью. Отчаянное наступление гитлеровцев не принесло им успеха и 12 ноября. Атаки были отбиты на всех участках обороны армии. Потери гитлеровцев за эти два дня боев были колоссальные, они исчислялись тысячами.

В штаб фронта мы отправили целый мешок с документами убитых вражеских солдат и офицеров.

12 ноября мною был подписан боевой приказ:

«Противник пытается прорвать фронт в юго-восточной части завода «Красней Октябрь» и выйти к реке Волга. Для усиления левого фланга 39-й гвардейской стрелковой дивизии и очищения всей территории завода от противника приказываю командиру 39-й гв. сд за счет сменяемого левофлангового батальона 112-го гв сп уплотнить боевые порядки в центре и на левом фланге дивизии, имея задачей полностью восстановить положение и очистить территорию завода от противника».

В это же время по приказу Гитлера командир 79-й пехотной дивизии генерал фон Шверин ставил своему командиру саперного батальона капитану Вельцу задачу:

Приказ на наступление 11.11.42.

1. Противник значительными силами удерживает отдельные части территории завода «Красный Октябрь». Основной очаг сопротивления — мартеновский цех (цех № 4). Захват цеха означает падение Сталинграда.

2. 179-й усиленный саперный батальон овладевает цехом № 4 и пробивается к Волге…

Эти два приказа, отданные почти одновременно, наиболее ярко отражают напряженность боев.

Борьба за мартеновский цех длилась несколько недель, а за завод и внутри его — больше месяца. Было бы неправильно говорить, что наш противник не знал, что такое штурмовые группы и отряды. Капитан Вельц утверждает, что в боях за завод «Красный Октябрь» его батальон действовал штурмовыми группами.

Вельц пишет: «Собрал своих командиров и объясняю им свой план. Брошу четыре сильные ударные группы по 30–40 человек в каждой… Врываться в цех не через ворота или окна. Нужно подорвать целый угол цеха. Через образовавшуюся брешь ворвется первая штурмовая группа. Рядом с командирами штурмовых групп передовые артнаблюдатели. Вооружение штурмовых групп, автоматы, огнеметы, ручные гранаты, сосредоточенные заряды и подрывные шашки, дымовые свечи… Отбитая территория немедленно занимается и обеспечивается идущими во втором эшелоне хорватскими подразделениями…»

Когда я читал эти строки в книге Вельца, я даже подумал, не взял ли он это из наших описаний действий и вооружения наших штурмовых групп. Но когда внимательно в них разобрался, я нашел разницу. У немцев в штурмовых группах не упоминается о строительстве подземных и траншейных ходов к объектам штурма, у них за штурмовыми группами идут вторые эшелоны, как в полевом бою, а не группы закрепления, как у нас. И все же много сходного.

Итак, гитлеровцы бросают свои последние силы, чтобы захватить завод «Красный Октябрь». Они считают, что это наш последний опорный пункт в Сталинграде. Мы же стремились в это же самое время очистить всю территорию завода «Красный Октябрь».

Как происходил этот бой? Капитан Вельц пишет:

«Уже стало неуютно, светло. Кажется, орудийные расчеты русских уже позавтракали: нам то и дело приходится бросаться на землю, воздух полон пепла… Бросок — и насыпь уже позади… Через перекопанные дороги и куски железной кровли, через облака огня и пыли бегу дальше… Добежал!.. Стена, под которой я залег, довольно толстая… От лестничной клетки остался только железный каркас… Рассредоточиваемся и осматриваем местность… Всего метрах в пятидесяти от нас цех № 4. Огромное мрачное здание… длиной свыше ста метров… Это сердцевина всего завода, над которым возвышаются высокие трубы… Обращаюсь к фельдфебелю Фетцеру, прижавшемуся рядом со мной к стене:

— Взорвите вон тот угол цеха, справа! Возьмите 150 килограмм взрывчатки. Взвод должен подойти сегодня ночью, а утром взрыв послужит сигналом для начала атаки.

Даю указания остальным, показываю исходные рубежи атаки».

Это был план наступления гитлеровцев. Конечно, они могли бы наделать нам очень много хлопот. Захватив основные цеха завода «Красный Октябрь», они стали бы обстреливать все наши переправы через Волгу и даже пристани на правом берегу, которые играли у нас роль временных складов. Этому замыслу противника помешала наша разведка, которая бдительно следила за этими участками как на фронте, так и в глубине боевых порядков противника. За несколько дней до наступления гитлеровцев мы имели пленных, захваченных на этом участке, а их данные о готовившемся наступлении были подтверждены наблюдением. Поэтому приказ об уплотнении боевых порядков на заводе и в его цехах не был случайным, а преднамеренным и целеустремленным.

Далее Вельц сообщает:

«Поступает последний «Мартин» — донесение о занятии исходных позиций. Смотрю на часы: 02.55. Все готово. Ударные группы уже заняли исходные рубежи для атаки… В минных заграждениях перед цехом № 4 проделаны проходы… Хорватский батальон готов немедленно выступить во втором эшелоне… Пора выходить… Еще совсем темно… Я пришел как раз вовремя. Сзади раздаются залпы наших орудий… Попадания видны хорошо, так как уже занялся рассвет… И вдруг разрыв прямо перед нами. Слева еще один, за ним другой. Цех, заводской двор и дымовые трубы — все исчезает в черном тумане.

— Артнаблюдателя ко мне! Черт побери, с ума они спятили? Недолеты!..

Но что это? Там, на востоке, за Волгой, вспыхивают молнии орудийных залпов… Но это же бьет чужая артиллерия! Разве это возможно? Так быстро не в состоянии ответить ни один артиллерист в мире… Значит, потери еще до начала атаки».

Вот тут произошло то, что немцы не ожидали. Зная о сосредоточении противника, командир дивизии Степан Савельевич Гурьев, находясь на правом берегу Волги в 300 метрах от мартеновского цеха, не только уплотнил боевые порядки на заводе, но и подготовил артиллерию в любую минуту и даже секунду дать огонь по заранее пристрелянному месту, перед цехом № 4.

«Но наша артиллерия, — продолжает Вельц, — уже переносит огневой вал дальше. Вперед! Фельдфебель Фетцер легко, словно тело его стало невесомым, выпрыгивает из лощины и крадется к силуэту здания, вырисовывающегося перед ним в полутьме. Теперь дело за ним…

Фетцер возвращается…

— Горит! — восклицает он и валится на землю. Ослепительная яркая вспышка! Стена цеха медленно валится… Нас окутывает густой туман, серый и черный… В этом дыму, преодолевая заграждения, устремляются штурмовые группы. Когда стена дыма рассеивается, я вижу, что весь правый угол цеха обрушился. Через десятиметровую брешь карабкаюсь по только что образовавшимся кучам камня, в цех врываются саперы… Мне видно, что левее в цех уже пробивается и вторая штурмовая группа, что наступление на открытой местности развивается успешно… Теперь вперед выдвигаются группы боевого охранения. И все-таки меня вдруг охватывает какой-то отчаянный страх… вскакиваю в зияющую перед собой дыру и карабкаюсь по груде щебня… Осматриваюсь из большой воронки… У обороняющегося здесь против того, кто врывается, заведомое преимущество… Солдат, которому приказываю продвигаться здесь, должен все время смотреть себе под ноги, иначе он, запутавшись в этом хаосе металла, повиснет между небом и землей, как рыба на крючке. Глубокие воронки и преграды заставляют солдат двигаться гуськом, по очереди балансировать на одной и той же балке. А русские пулеметчики уже пристреляли эти точки. Здесь концентрируется огонь их автоматчиков с чердака и из подвалов. За каждым выступом стены вторгшихся солдат поджидает красноармеец и с точным расчетом бросает гранаты. Оборона хорошо подготовлена…

Выскакиваю из своей воронки. Пять шагов — и огонь снова заставляет меня залечь. Рядом со мной ефрейтор. Толкаю его, окликаю. Ответа нет. Стучу по каске. Голова свешивается на бок. На меня смотрит искаженное лицо мертвеца. Бросаюсь вперед, спотыкаюсь о другой труп и лечу в воронку… Наискосок от меня конические трубы, через которые открывают огонь снайперы. Против них пускаем в ход огнеметы… Оглушительный грохот: нас забрасывают ручными гранатами. Обороняющиеся сопротивляются всеми средствами. Да, это стойкие парни…

…Даю приказ: лежать до наступления темноты, потом отойти назад на оборонительную позицию!.. Итак, конец. Все оказалось бесполезным. Не понимаю, откуда у русских еще берутся силы. Просто непостижимо… Мы прорывали стабильные фронты, укрепленные линии обороны, преодолевали оборудованные в инженерном отношении водные преграды — реки и каналы, брали хорошо оснащенные доты и очаги сопротивления, захватывали города и деревни. А тут, перед самой Волгой, какой-то завод, который мы не в силах взять!.. Я увидел насколько мы слабы.

Быстро прикидываю в уме. Батальон начал наступление, имея 190 человек. Примерно половина ранена, 15–20 человек убито. Это значит: батальона больше нет! Пополнения мне не дадут».

Я привел эти выдержки из книги капитана Вельца для того, чтобы показать ноябрьские бои глазами противника. Мы видим и храбрость, и героизм противника, хотя и бессмысленные; отвагу, хотя и неуместную; умение организовывать наступление в городских условиях и упорство в достижении цели. Но в то же время мы видим в бою только солдат, фельдфебелей и офицеров в чине лейтенанта, капитана. Где же гитлеровские генералы? Как я уже говорил, командир 39-й гвардейской дивизии генерал Гурьев С. С., его комиссар Чернышев Ф. Ф. и начальник штаба подполковник Зализюк находились в трехстах метрах от цехов завода. А генерал фон Шверин — командир дивизии, которая наступала на завод «Красный Октябрь», отсиживался в поселке Разгуляевка — это уже около десяти километров от завода и от поля боя.

Я помню, как рабочие, мастера, инженеры завода помогали нашим частям ориентироваться в сложном лабиринте цехов, проходов, наземных и подземных коммуникаций. Они вместе с красноармейцами пролезали через канализационные каналы, чтобы выходить на выгодные позиции и бить врага.

5

Отбив 11–12 ноября атаки противника, несмотря на то что армия третий раз была разрезана до самой Волги, все защитники города — от членов Военного совета армии до рядового воина — поняли, что это последнее наступление врага. Мы были уверены, что теперь уже он не сможет организовать свои силы как в октябре, получить новую технику, особенно танки, боеприпасы и горючее. А без этого, особенно без техники, он был нам не страшен.

Все были уверены, что следующий удар, сильный и неотразимый, нанесут уже наши войска. Для этого ходом сражения, начавшегося во второй половине июля, были созданы все условия.

После 12 ноября Паулюс не прекратил активных наступательных действий, затишья на фронте не было, да и не могло быть. Гитлеровское верховное командование не хотело верить, что наступление захлебнулось. И сражение, начавшееся несколько месяцев тому назад, как бы по инерции продолжалось на всех участках фронта. Находясь в непосредственной близости от противника, мы не могли успокаиваться. Все время его контратаковали. А поскольку враг не сложил оружия, защитники города считали своим священным долгом истреблять его, притягивая на себя его силы.

После 12 ноября бои продолжались на всех участках до 19 ноября. По Волге шла шуга, отрезая от нас левый берег.

Теперь перед нами встала задача оказать помощь дивизии Людникова, оторванной от главных сил армии. Ее положение стало очень тяжелым: она была зажата противником с севера, с запада и с юга, а с востока отрезана Волгой, по которой шел сплошной лед.

Подвоз боеприпасов, продовольствия, вывоз раненых производились с перебоями, с промежутками в двое-трое суток.

Мы вынуждены были искать, вернее, выжимать кое-какие средства из боевых порядков на правом берегу. В первую очередь Военный совет армии решил все части дивизии Смехотворова свести в один 685-й полк и, сосредоточив его за правым флангом дивизии Горишного, контратаковать противника с юга на север вдоль Волги на соединение с дивизией Людникова.

Из всех частей Смехотворова мы набрали только 250 боеспособных людей. Этим сводным полком и правым флангом частей дивизии Горишного, которые постепенно пополнялись людьми, отдельными группками, прибывшими с левого берега, мы беспрерывно по 20 ноября вели контратаки на севера на соединение с Людниковым.

Своими контратаками мы, правда, не восстановили положение, но зато и противнику не дали уничтожить дивизию Людникова.

Не могу не сказать о мужестве командования окруженной дивизии во главе с полковником Иваном Ильичом Людниковым. Несмотря на исключительно тяжелое положение, там соблюдали спокойствие и уверенность. Телефонная связь, разумеется, была порвана. Работала только радиосвязь. Я лично несколько раз открытым текстом говорил по радио с Людниковым. Мы узнавали друг друга по голосу, не называя себя по имени и по фамилии. Я не стеснялся открыто говорить ему, что помощь будет оказана, что скоро соединимся с ним. Я надеялся, что он понимает, почему разговор с ним ведется открыто и что никакой помощи мы дать ему не можем. Он мне тоже говорил о надежде на скорое соединение. Мы старались таким образом ввести в заблуждение противника.

Лишь в ночь на 16 ноября наши «ночные» самолеты на парашютах сбросили Людникову четыре тюка продовольствия и четыре тюка боеприпасов. А в ночь на 20 ноября четыре бронекатера, наконец, пробились в протоку Денежная Воложка, затем к берегу, где оборонялась дивизия. Катера доставили боеприпасы, медикаменты и вывезли 150 раненых.

Следует отметить работу экипажей пароходов «Пугачев», «Спартак», «Панфилов» и бронекатеров №№ 11, 12, 13, 61 и 63. В эти дни и ночи они творили истинно героические дела.

Я сам наблюдал ночью, как эти суда метр за метром, с разгона пробивая путь среди льдов, шли от пристани Тумак на север по Волге, к берегу, где оборонялась 62-я армия.

Были дни, когда эти суда не могли в темное время вернуться обратно, а идти днем вдоль берега, занятого немцами, было равносильно гибели. Тогда они оставались у нашего берега, маскировались парашютами, белыми простынями и мешками под цвет снега и льда.

Нас тревожила судьба дивизии Людникова. Ее надо было выручать. И, напрягая последние силы, наши части начали день за днем, круглые сутки контратаковать противника, прорвавшегося к берегу Волги между частями Людникова и главными силами армии.

В то же время наши мелкие штурмовые группы шаг за шагом отбивали у врага здания и блиндажи и на других, участках фронта армии, точнее, на всем фронте. Северная группа наступала с севера на Тракторный завод; дивизии Соколова и Гурьева — на завод «Красный Октябрь»; дивизия полковника Батюка — на Мамаев курган; дивизия Родимцева в городе штурмовала отдельные здания. Наше наступление шло непрерывно, каждый день. Штурмовые группы начали захватывать трофеи и пленных.

Сводка 14 ноября 1942 года.

Армия в течение дня отражала атаки противника и вела бой за восстановление положения на своем правом фланге.

Противник в течение дня силами до пп, наступая на левый фланг 138 сд и мелкими группами на ее центр, имея целью расширить фронт прорыва и оттеснить части дивизии к северу.

На остальных участках вел сильный арт. огонь и бомбил боевые порядки частей.

Северная группа ведет огневой бой на прежних позициях.

138 сд отражает атаки противника силами до пп на левом фланге и мелких групп в центре, стремится сузить кольцо в полуокружении дивизии.

Бой продолжается. Части отбивают атаки противника на прежних позициях. Дивизия ощущает острый недостаток в боеприпасах, продовольствии и медикаментах.

95 сд с 392 сбр сводными сп 193 сд ведет напряженные бои за восстановление положения на участке 241 сп с целью восстановления сплошной линии фронта и установления локтевой связи с частями 138 сд. Бой продолжается в районе бензобаков. Левофланговые части дивизии ведут бой на прежних позициях. Остальные части, обороняя прежние рубежи, отражают атаки мелких групп пехоты и ведут огневой бой.

Плавсредства полностью не прибыли. План перевозок в течение трех суток, срывается. Назначенные подкрепления не перевезены, части ощущают острый недостаток боеприпасов и продовольствия. Вышедший из Тумака караван судов с подразделениями 90 сп, пробиться вследствие ледохода не мог, вернулся обратно. Ледоход полностью прервал сообщение с левым берегом в районе переправы «62».

Командарм решил:

Удерживать занимаемые позиции, уничтожать противника перед передним краем обороны.

Потери противника:

По неполным данным за 14.11.42 г. противник потерял убитыми и ранеными свыше 1000 солдат и офицеров».

Сводка 16 ноября 1942 года.

«Армия в течение дня отражала атаки противника в районе завода «Баррикады», частью сил вела бои за восстановление положения в районе Мезенская.

Противник в течение дня продолжал неоднократные атаки наших позиций на участке завода «Баррикады», до Волховстроевск на юго-вост. и от Мезенская на север с целью полного окружения 138 сд. Все атаки противника отбиты.

Одновременно противник вел усиленную разведку нашего переднего края.

Артиллерия и минометы вели сильный огонь по боевым порядкам войск.

Авиация противника проводила разведполеты и группами 3–5 самолетов бомбила войска.

Северная группа на прежних позициях вела ожесточенный бой.

138 сд в течение дня отражает атаки противника. Противник, неся большие потери, дважды в течение дня подбрасывал свежие силы. Несмотря на численное превосходство противника и крайне тяжелые условия дивизии, атаки были отбиты.

В течение ночи из числа сброшенных самолетами грузов дивизия получила 4 тюка продовольствия, 2 тюка снарядов, 45-мм и 2 тюка — 82-мм мин, срочно необходимо подбросить медикаменты, патрон ППШ и ручные гранаты.

95 сд с 392 сбр и сводным 685 сп, частью сил продолжала контратаки в районе Мезенская с задачей восстановить положение. Бой доходил до рукопашных схваток с широким применением гранат.

Противник к исходу дня подбросил свежие силы. Положение на участке 241 сп не восстановлено. Бой на рубеже Мезенская продолжается.

45 сд и 39 гв сд на прежних позициях вели огневой бой с противником.

284 сд на прежних позициях вела огневой бой. За 16.11.42 г. дивизией уничтожено 90 солдат и офицеров.

На остальных участках фронта части, отражая атаки групп пехоты противника, удерживают прежние позиции.

Работа переправы. За ночь переправлены и доставлены на БК №№ 11, 12, 13, 61 и 63 и пароходах «Спартак», «Пугачев», «Панфилов» боеприпасы, продовольствие и собранные за счет тылов армии пополнения.

Потери противника:

По неполным данным в течение 16.11.42 г. противник потерял убитыми и ранеными до 1000 солдат и офицеров.

Командарм решил:

Продолжать бой на занимаемых позициях, не допуская дальнейшего продвижения противника вперед.

Вести разрушение укреплений противника и истребление его арт. огнем».

Сводка 18 ноября 1942 года.

«Армия в течение дня отражала атаки противника на своем правом фланге, на остальных участках вела огневой бой на прежних рубежах.

Противник в течение дня силами свыше пп с танками неоднократно атаковал наши позиции в районе Рынок и зап. окр. Спартановка и силами до двух батальонов атаковал позиции 138 сд и 95 сд.

К исходу дня все атаки противника отбиты с большими для него потерями. Одновременно противник производил подтягивание резервов в район завода «Баррикады».

Артиллерия и минометы вели интенсивный огонь по боевым порядкам войск.

Северная группа, отразив атаки пехоты и танков противника, силами свыше пп на Рынок и зап. окр. Спартановка, частью сил перешла в контратаку с задачей восстановить положение на участке Рынок.

После упорного боя противника был выбит из сев. — зап. окр. Рынок, положение полностью восстановлено.

В течение 17 и 18.11.42 г. уничтожено 800 солдат и офицеров, 11 танков, из них 9 сожжено.

В группе осталось штыков 124 сбр — 745, 149 сбр — 475.

Эти бригады остро нуждаются пополнением боеприпасами, продовольствием.

138 сд отражала атаки противника силою до двух батальонов с танками. Подтянув свежие силы, противнику удалось потеснить левый фланг дивизий и занять три здания.

95 сд отражала атаки противника в районе Бензобаки, силами свыше батальона.

90 сп удерживает район Бензобаков, где и закрепляется. 241 сп и 685 сп закрепляются на рубеже оврага, что 150 м сев. — вост. Мезенская.

45 сд и 39 гв сд на прежних позициях ведут бой с мелкими группами пехоты за улучшение своих позиций,

На остальных участках фронта части, отразив атаки мелких групп пехоты противника, удерживали позиции.

Работа переправы: одним рейсом пароходом «Пугачев» и БК №№ 11, 12, 61 и 63 переброшено пополнение 167 чел., продовольствие и боеприпасы для частей. Эвакуировано раненых 400 человек.

Потери противника

По неполным данным в течение 18.11.42 г. противник потерял убитыми и ранеными свыше 900 солдат и офицеров.

Командарм решил:

Удерживать занимаемые позиции, не допускать дальнейшего продвижения противника. Частью сил контратаковать противника и соединиться с частями 138 сд».

Мы все видели и чувствовали, что противник выдохся и не может собрать больше сил, чтобы сломить наше сопротивление. Наступил такой период, когда обе стороны были истощены до предела. Такая обстановка продолжалась до 19 ноября.

6

Вечером 18 ноября у меня в блиндаже собрались товарищи Гуров, Крылов, Пожарский, Вайнруб, Васильев. Мы обсуждали наши возможности для дальнейших активных действий, силы наши были на исходе. В этот час позвонили из штаба фронта и предупредили о скором получении приказа. Мы все переглянулись.

«О чем может быть этот приказ?» — подумал каждый из нас.

Вдруг Гуров, хлопнув себя ладонью по лбу, сказал:

— Я знаю: это приказ о большом контрнаступлении! Перейдя на узел связи, мы с нетерпением ждали, когда затрещит «Бодо» с долгожданными пунктами приказа.

Около 12 часов ночи, наконец, дождались!

Побежали буквы, слагаясь в строчки, строчки отбивали слова приказа пункт за пунктом.

Сердце дрогнуло.

Приказ фронта! Из него проступали контуры всего замысла Советского Верховного Главнокомандования. Аппарат передавал, что войска Юго-Западного и Донского фронтов утром 19 ноября переходят в контрнаступление из района Клетская — Иловлинская в общем направлении на Калач; войска Сталинградского фронта днем позже — 20 ноября — из района Райгород и озер Сарпа, Цаца, Барманцак в общем направлении на поселок Советский, далее на Калач. Задача: прорвать фронт противника, окружить и уничтожить его.

Мы стояли, я, Николай Иванович Крылов, Кузьма Акимович Гуров, Матвей Григорьевич Вайнруб, Иван Васильевич Васильев, и еще никак сразу не могли охватить значения надвигающихся событий.

Речь в приказе шла о контрнаступлении, об окружении всех сил противника, сосредоточенных под Сталинградом, и об их уничтожении. Эта операция не местного значения, в наступление переходили три фронта. Стало быть, Верховное Главнокомандование сумело накопить, собрать и сосредоточить для удара огромные силы. Наша борьба за город, наше ожесточенное сопротивление противнику в Сталинграде приобрело свой законченный смысл. Пока враг увязал все глубже и глубже в уличных боях, пока в Сталинград втягивались новые и новые немецкие части, на его флангах вырастала грозная сила.

Стало быть, не напрасно лилась кровь русских воинов, не напрасно сталинградцы из последних сил и возможностей держали оборону, когда, казалось, что уже все рухнуло и враг нас раздавит. Лозунги «Ни шагу назад!», «За Волгой для нас земли нет!» обретали новое значение.

«Ни шагу назад!» — теперь означало: «Только вперед!» «За Волгой для нас земли нет!» — означало: «Идти только на запад!»

Чтобы как можно быстрее довести этот приказ до каждого сталинградца, мы немедленно собрали группу штаба и политотдела армии, предупредили штабы дивизий, чтобы и они подготовили людей для посылки в части до рассвета.

Можно себе представить радость воинов, получивших этот приказ. В успехе никто не сомневался.

— Скоро будем жить на Большой земле! — говорили солдаты.

Нашей радости не было границ.

Шли глухие часы последней ночи, последней в целом этапе войны. С рассветом должно было все начаться.

 

Источники победы

1

Окидывая взглядом оборонительные бои в Сталинграде, я не могу не остановиться на истоках нашей победы, не могу не задуматься о том, что же дало сталинградцам силы, чтобы выдержать все попытки гитлеровцев сломить их стойкость. Прежде всего — огромная роль Коммунистической партии в создании фундамента Сталинградской победы. Оценив Сталинград, как важнейший участок фронта осенью и зимой 1942 года, Коммунистическая партия мобилизовала весь советский народ на успешное проведение этой операции. Коммунистической партии, ее Центральному Комитету обязано все человечество организацией разгрома немецко-фашистских войск у волжской твердыни, который привел к началу коренного перелома второй мировой войны.

Коммунистическая партия готовила этот перелом в невероятно сложных условиях и задолго до начала Сталинградской битвы.

Как известно, в первый год войны многие промышленные районы страны оказались в оккупации. Надо было в кратчайший срок пустить в ход перебазированные на восток предприятия оборонной промышленности.

Сколько умения, таланта и воли требовалось от коммунистов тыла, наших ученых и руководящих работников промышленности, от рабочего класса нашей страны, чтобы организовать монтаж эвакуированных предприятий почти на пустом месте, обеспечить их рабочей силой, энергией, сырьем и запустить на полную мощь производство.

Наряду с преодолением экономических трудностей партии пришлось вести огромную и сложную работу в чисто военном плане, чтобы ликвидировать последствия внезапного нападения.

На самые опасные, на самые трудные участки всенародной борьбы были направлены коммунисты, как ведущая, как все определяющая сила.

В войска фронта влились тысячи коммунистов с большим опытом партийно-политической работы. Только в 62-й армии из девяти тысяч коммунистов, призванных из различных краев и областей страны, было более пятисот секретарей, заведующих отделами и инструкторов райкомов, обкомов и горкомов, секретарей колхозных, заводских организаций и других партийных работников. На укрепление аппарата политотдела армии пришли сотрудники ЦК — И. В. Кириллов и А. Н. Круглов, заместитель наркома совхозов РСФСР А. Д. Ступов и другие товарищи. В армии образовалось сильное партийное ядро. Не было ни одной роты без крепкой партийной прослойки, а в 33-й, 37-й и 39-й гвардейских дивизиях многие батальоны целиком состояли из коммунистов и комсомольцев.

Партийные силы были расставлены в армии на всех важнейших участках. На маршах, в окопах и в бою коммунисты личным примером показывали, как надо бороться за выполнение требования партии, Родины — «Ни шагу назад!» Сотни, тысячи коммунистов разъясняли людям, что отступать некуда, что врага можно не только остановить, но и погнать обратно. Для этого нужны только решительность и умение. Пример и самоотверженность коммунистов были такой силой, которую невозможно измерить никакой мерой, ее влияние на войска, на душу каждого солдата никогда не поймут ни нынешние авторы толстых фолиантов о минувшей войне, издаваемых на Западе, ни те, кто не хочет признать, что решающий удар в ходе второй мировой войны организовала Коммунистическая партия и нанесла Советская Армия.

Вот почему я не могу не привести несколько примеров из опыта боевой партийно-политической работы коммунистов 62-й армии.

Как уже сказано выше, партийные силы были расставлены в армии на всех важнейших участках, а это значит, что политическая работа велась не в отрыве от задач армии, а непосредственно в частях, чтобы обеспечить выполнение боевых приказов.

«Защитники Сталинграда стояли насмерть». Однако не так-то просто было морально подготовить людей к такому упорству.

Представьте себе бойца, идущего в колонне по пыльной дороге к Волге. Он устал, от пыли и пота слипаются глаза, на плече бронебойное ружье или ручной пулемет, на поясе подсумок с патронами и гранаты, за спиной вещевой мешок с провиантом и вещичками, которые положила ему жена или мать в дальнюю дорогу. К тому же где-то там, далеко, в родном селе, он оставил старушку мать, жену, детей. Он думает о них и надеется вернуться к ним. Но вот он подходит к Волге и видит багровое от пожаров небо, ему уже слышен гром взрывов и снова мысли о доме, о жене, о детях. Только теперь он думает о них по-иному: «Как они будут жить без меня?» И не напомни ему в эту минуту о смертельной опасности, нависшей над Родиной, о священном долге перед Отечеством, он под тяжестью своих дум остановится или замедлит шаг. Но он идет, не останавливается, по обочинам дороги плакаты, лозунги, они зовут его вперед пламенными словами:

«Товарищ! Если ты не остановишь врага в Сталинграде, то знай, что он придет в твой дом и разорит твое село!»

«Враг должен быть разбит и уничтожен в Сталинграде!»

«Воин, Родина-мать не забудет твой подвиг!»

«Твоих родных Родина, страна не оставит в беде!»

Вечереет. Вот и переправа. У причалов разбитые лодки, катер с продырявленными бортами. Вдоль берега, под кустами, под расщепленными тополями, в ямах и канавах сидят люди. Сотни людей, но тишина: все с затаенным дыханием смотрят туда — за Волгу, на утонувший в огне город. Там, кажется, и камни горят. Зарево пожаров взвивается местами до самых туч. Неужели в таком пекле живут и борются люди? Чем они там дышат? Что они там обороняют развалины, пепелища, груды камней?.. Однако есть приказ переправиться на ту сторону и сразу же вступить в бой…

Да, есть такой приказ, но если положиться на один приказ, не подготовив людей морально к его выполнению, то погрузка на паром пойдет медленно, а при первом же обстреле парома на воде люди покинут его и поплывут не в горящее пекло, не в бой, а обратно, к тому берегу, от которого только что отчалили. Как тут быть? В этом случае ни плакаты, ни лозунги не помогут. Кто-то должен показать пример. В каждой роте, в каждом взводе есть люди, которые поплывут и поведут за собой людей к берегу пылающего города… И такие были не только в ротах и взводах, но и в расчетах. Это были коммунисты и комсомольцы. Выполняя приказ командира, они личным примером показывали, что и как надо делать в такой обстановке.

Это и есть политическая работа по выполнению боевого приказа.

Вот что рассказывает о политической работе на переправе через Волгу рядовой пулеметчик из дивизии Горишного коммунист Петр Белов, ныне столяр Орехово-Зуевского текстильного комбината:

— Перед погрузкой на паром к нам подошел небольшого роста, круглолицый, с бритой головой генерал — заместитель командующего фронтом Голиков. Он только что вернулся с того берега и говорит:

— Это со стороны кажется, будто там все горит и негде поставить ногу. А там живут и хорошо дерутся целые полки и дивизии. Но им нужна помощь. Они ждут вас…

Потом нам раздали газеты и каждому отпечатанную типографским способом памятку о том, «что надо знать и как действовать бойцу в городском бою».

Причаливает паром. Ждем команды, а на душе тревога — жить-то ведь каждому охота… Смотрим, первым на паром без команды заходит щуплый такой с бородкой капитан, на рукаве у него звездочка, старший политрук, значит. Как я потом узнал, это был секретарь дивизионной парткомиссии Сыромятников, старый член партии, кажется, с восемнадцатого года. А за ним целая группа бойцов, да каких — смешно сказать. Был у нас, например, Степа Чикарьков — больной человек, медвежья болезнь его часто терзала. Однажды, в тот день, когда мы начали разгружаться из вагонов, зенитчики почему-то открыли пальбу. Так он, бедняга, как бросился бежать в поле, едва догнали и кое-как привели в чувство. Одним словом, не умел скрывать свой испуг… Вот таких и подобрал себе Сыромятников и повел их на паром без команды, в первую очередь. Дескать, смотрите, даже Чикарьков не трусит.

Погрузка прошла быстро, и мы отчалили. Много людей на пароме — человек пятьсот. Нас, коммунистов, поставили возле перил на всякий случай, чтобы паники не допустить.

Плывем… Вот уже вода от пожаров красная. И тут, как назло, луна выглянула из-за туч, а потом над самой головой вспыхнул яркий фонарь, такой яркий, что хоть газету читай. Справа и слева загремели взрывы. Одна мина у самого борта лопнула. Ну, думаю, теперь все ко дну. Глубоко, тут самая середка Волги. А он, этот с бородкой, Сыромятников, забрался на ящики с боеприпасами. сидит на виду у всех и письма с почтальоном перебирает. Перебирает, а почтальон рукой показывает то на одного, то на другого. Кто-то застонал и тут же притих, потому как в ту сторону Сыромятников посмотрел: потерпи, мол, товарищ, может и тебе есть письмо.

И когда наш паром зашел в мертвое пространство и стало темно (фонарь кто-то из винтовки сбил), то все услышали голос:

— Товарищи, в случае чего, мы с почтальоном будем вон там, возле горящих баков. Там будет штаб батальона…

Вы скажете, что этот товарищ на хитрость пошел. Конечно, письмо для солдата — это почти свидание с родными, к нему все рвутся. Но ведь надо иметь мужество и находчивость, чтобы в такой обстановке так спокойно сидеть на самом опасном месте — на боеприпасах и заниматься таким делом. Одним словом, коммунист — находчивый человек. Подобных примеров, говорящих о находчивости, выдержке, решительности и смелости командиров и политработников, об их умении стать в центре внимания воинов в самую критическую минуту, можно привести много. Из этого и складывался личный пример коммунистов в бою.

Личный пример… Мне думается, очень верно поступил политотдел армии, который потребовал, чтобы на партийных собраниях во всех частях был обсужден вопрос о поведении коммунистов в бою. Это требование политотдела было изложено в письме, подписанном членом Военного совета Гуровым и начальником политотдела Васильевым. Речь шла о боях на улицах города. «Каждый член партии, говорилось в этом письме, — должен быть примером для окружающих. Стойкость и решительность должны стать нормой поведения коммуниста в бою. Если коммунист проявил растерянность или малодушие, партийные органы должны отнестись к такому коммунисту по всей строгости партийной дисциплины, вплоть до исключения из партии».

Это письмо обсуждалось не только в партийных организациях рот и батальонов, но и во всех штабах, включая и штаб армии. Каждый начальник как бы почувствовал постоянный контроль за его поведением со стороны рядовых членов партии, которые согласно уставу партии имели право требовать, чтобы решения партийного собрания выполнялись. Таков закон нашей партии — решение собрания обязательно для всех, за нарушение внутрипартийной дисциплины с каждого взыскивается с одинаковой строгостью, независимо от ранга. И я, как командующий армией, всячески приветствовал такое требование коммунистов.

Вот почему в самые трудные дни начала уличных боев в центре города Военному совету армии удалось быстро и оперативно пресечь распространение упадочнических настроений, исходящих от тех, кто сомневался в целесообразности обороны города. Опираясь на партийные организации, Военный совет принял меры против трусов и паникеров. Я не знаю ни одного бойца 62-й армии, который не осудил бы бежавшего с поля боя труса — будь то рядовой или командир. Истинный воин не мог терпеть людей, которые прятались за его спиной или предавали его своей трусостью. Такие настроения были господствующими в сознании большинства защитников города, и, несмотря на крайне тяжелое положение и превосходство противника в людях и технике, не было ни одного случая массовой паники. В этом заслуга партийных организаций 62-й армии.

Надо учитывать, что в условиях уличного боя, когда беспрерывно, днем и ночью, целыми неделями и месяцами стоял сплошной грохот, политработники не могли, не имели возможности проводить широких красноармейских собраний и митингов, чтобы разъяснять на них важнейшие решения партии и приказы командования. Горячие и длинные речи там негде и некогда было произносить. Часто агитатор или пропагандист разъяснял задачи в короткой беседе с бойцом в подвале или под лестничной площадкой, а чаще непосредственно в бою, делом показывая, как нужно владеть оружием и выполнять приказ командира. И скажу прямо, такой показ действовал на людей куда сильнее, чем длинная речь. Поэтому перед политработниками 62-й армии стояла задача — в совершенстве знать тактику уличного боя и отлично владеть оружием, в первую очередь автоматом и гранатами. И с этой задачей большинство справлялось хорошо.

Мне кажется, основная заслуга партийных организаций 62-й армии заключалась в том, что, уяснив особенности уличного боя, политработники центр тяжести своей работы перенесли в роту, во взвод, в штурмовую группу. Основной формой работы политруков, парторгов, комсоргов, замполитов, инструкторов политотдела стала индивидуальная беседа. Только таким путем можно было довести до сознания каждого солдата, что он может и должен драться с врагом до последней возможности даже в том случае, если останется один в тылу врага. Оказанное ему со стороны командования доверие, право «действовать самостоятельно» он обязан использовать разумно, учитывая, какая задача поставлена перед полком, дивизией и армией в целом. Доверие, доверие и еще раз доверие — вот что могло поднять боевую творческую активность солдатских масс. Это была кропотливая, сложная и ответственная работа, и, как известно, она дала отличные результаты. Можно без преувеличения сказать, что благодаря такой деятельности партийных организаций каждый защитник города становился непреодолимой преградой на пути врага.

Работа партийных организаций по выполнению боевых приказов проводилась оперативно и целеустремленно. Я помню инспекторов и инструкторов политотдела армии т.т. Панченко, И. Старилова, А. Круглова, М. Когана, И. Семина, К. Зуева, Н. Кокунова, К. Элькина, В. Рогулева. Ф. Гуркина, А. Савченко, помощника по комсомолу Л. Николаева, начальников отделений Н. Титова и А. Ступова, которые, получив боевой приказ по армии, шли на те участки, где должны были решаться самые сложные и трудные задачи. Они шли с определенными заданиями — довести приказ до каждого бойца, мобилизовать партийные и комсомольские организации на выполнение боевой задачи при любых условиях. А условия, как известно, были сложные и на каждом участке, в каждом доме разные. И очень хорошо, что политработники избирали форму и метод работы с бойцами в соответствии с обстановкой, не выжидали подходящего момента, а прямо, как говорится, с ходу шли в штурмовую группу — к пулеметчикам, стрелкам, саперам, где бы они ни находились. Никаких перерывов в проведении массово-политической работы с бойцами — таково было постоянное требование политотделов к своим сотрудникам.

На передний край шли и находились там политработники и командиры всех степеней — от парторга батальона до начальника политотдела и члена Военного совета армии. И мне лично приходилось бывать в солдатских окопах, у пулеметных точек, я разъяснял воинам и важнейшие решения партии, и боевые задачи подразделения, в котором находился. Само собой разумеется, что после такой задушевной беседы с солдатом в траншее, он глубже чувствовал свою ответственность за порученное дело и лучше понимал, насколько важно решить поставленную задачу.

Да, именно так у нас проводилась партийно-политическая работа.

Мне известно, что инспектор политотдела армии батальонный комиссар, а затем подполковник Иван Сергеевич Панченко в дни боев в районе Орловки вместе с батальоном сражался в окружении. Он вышел оттуда с группой в 120 человек, которая ночью прорвалась через немецкие цепи и соединилась с частями, действовавшими в заводском районе.

Инструктор политотдела старший политрук Иван Семин две недели не уходил из штурмовой группы, которая дралась в калибровом цехе завода «Красный Октябрь». Его вынесли оттуда только после тяжелого ранения — ему оторвало ногу.

Особенно дружно и слаженно работали партийные организации 284-й стрелковой дивизии Батюка. Начальник политотдела Ткаченко, замполиты и парторги полков этой дивизии так организовали работу партийных и комсомольских организаций, что там не было ни одного случая малодушия и растерянности в бою. Стойкость и решительность сибиряков дивизии Батюка доставили немало хлопот немцам. Только на Мамаевом кургане огнем пулеметов и автоматов штурмовых групп Батюка было уничтожено несколько тысяч вражеских солдат.

Политаппарат дивизии Батюка особенно внимательно следил за развитием и популяризацией новых методов борьбы с врагом. Достаточно было бронебойщику Дмитрию Шумакову приспособить бронебойку (противотанковое ружье) для стрельбы по самолетам, как политработник С. Нехорошев в тот же день передал чертежи этого приспособления во все подразделения, и через два дня на счету бронебойщиков полка уже числилось шесть сбитых пикировщиков. А когда началось снайперское движение, зачинателем которого в этой дивизии явился Василий Зайцев, то во всех подразделениях, в блиндажах и окопах появились «снайперские ведомости», с помощью которых велся учет гитлеровцев, уничтоженных за текущий день. Дивизионная газета ежедневно публиковала материалы о метких стрелках. В дивизии Батюка получила также широкое распространение такая политически важная работа, как письма родным погибших товарищей. В этих письмах воины давали клятвы отомстить за кровь боевого друга. Под письмами ставили свои подписи целые подразделения, взводы, роты и даже батальоны. Разумеется, тот, кто подписал клятву, старался ее выполнить.

Влияние коммунистов распространялось на все стороны жизни армии. Много внимания уделяли они доставке горячей пищи на передний край, на огневые точки, проявляли большую заботу об организации хорошего ухода за ранеными, оборудовали в блиндажах комнаты политпросветработы, где каждый солдат и сержант мог почитать газеты, послушать музыку и отдохнуть.

Партийные комиссии дивизий и армии, как правило, проводили свои заседания непосредственно в частях. Отличившихся в бою воинов принимали в партию нередко на переднем крае.

Мне довелось быть свидетелем вручения отличившимся воинам 284-й дивизии, в том числе Василию Зайцеву, партийных билетов. Целуя полученные билеты, воины клялись стоять насмерть и бить врага по-большевистски.

Вот далеко неполная картина неутомимой деятельности наших армейских коммунистов, которые подготовили морально и обеспечили практически высокую боеспособность войск. Коммунисты 62-й армии занимали ведущую роль в войсках, цементировали ряды воинов, в бою они были первыми, в рукопашных схватках самыми злыми, а в атаках самыми решительными, в штурмовых группах самыми смекалистыми, в обороне самыми упорными и выносливыми.

Неотъемлемой частью работы партийных организаций армии было руководство комсомолом.

Комсомол!.. Я произношу это слово с волнением и гордостью. Сколько славных подвигов совершили наши армейские комсомольцы в годы Великой Отечественной войны, как стойко и отважно сражались они с гитлеровскими захватчиками.

Еще тогда, когда на улицах разрушенного города шли ожесточенные бои, я просил руководителей горкома партии и горисполкома, чтобы после восстановления самую красивую улицу Сталинграда назвали Комсомольской. Это была просьба всего Военного совета армии, потому что 62-я армия, сражавшаяся на улицах города, была укомплектована в основном молодыми воинами. Многие роты, батальоны и полки состояли целиком из комсомольцев.

В 37-й гвардейской насчитывалось более восьми тысяч комсомольцев из десантного корпуса. В октябре они обороняли Тракторный завод. Только за один день, 5 октября, было зарегистрировано семьсот самолето-вылетов противника, и каждый самолет сбрасывал от 8 до 12 бомб, а в общей сложности на боевые порядки этой дивизии 5 октября было сброшено более шести тысяч бомб, и все же фашистам не удалось продвинуться вперед ни на шаг.

Комсомол, руководимый партийными организациями, был всегда в авангарде.

Кто был в нашем городе в эти грозные и тяжелые дни, видел, какую роль сыграла в битве военная молодежь, комсомольцы, проявившие высокие моральные и боевые качества.

И нам, старшим воинам, не раз нюхавшим порох, было отрадно видеть и сознавать, что наши молодые бойцы и командиры в тяжелых боях не уступают старым солдатам в выдержке, мужестве, воинской доблести. Мы гордимся тем, что наша военная молодежь не только показала себя достойной наследницей героических традиций старшего поколения, но и приумножила эти традиции.

Писать о молодых участниках Сталинградского сражения — значит писать о молодости, прикрывшей в годину смертельной опасности своей грудью Волгу, свою мать-Отчизну, о верном и преданном сердце нашей советской молодежи, беззаветно любящей свою Родину, свою Коммунистическую партию, о гордом, непреклонном, неукротимом волевом характере целого поколения молодежи, о ее широкой отважной душе, крепкой воинской дружбе.

Наши комсомольцы с честью выдержали суровую проверку огнем и кровью. Они не согнулись, не стали на колени, а лишь закалились, научились боевому мастерству, искусству побеждать врага.

Во время ожесточенного боя одну из стрелковых рот дивизии Родимцева, занимавшую район вокзала, атаковали танки противника. В роте произошло замешательство. Но секретарь комсомольской организации Федор Яковлев не дрогнул. Взяв две противотанковые гранаты, он поднялся во весь рост и со словами «Ни шагу назад, товарищи!» бросил гранату под головной танк. Танк запылал. Яковлев приготовился бросить вторую гранату, но вражеская пуля сразила его. Бойцы, воодушевленные примером Яковлева, гранатами отбили атаку фашистов. После боя в медальоне у Яковлева бойцы нашли написанный его рукой листок. «Моя клятва» — озаглавил комсомолец свои бесхитростные, но искренние строки:

Восемь фашистских танков атаковали в районе авиагородка советский танк, которым командовал Хасан Ямбеков. Он принял бой и подбил четыре вражеских машины. Но и танк Ямбекова был подожжен термитным снарядом. Вражеские автоматчики окружили его и поджидали, когда советские танкисты выскочат из машины. Но советские воины решили не сдаваться и дрались до последнего снаряда и патрона. Когда пламя и дым начали заполнять боевое отделение, дежурный радист нашей танковой части поймал в эфире знакомый голос командира танка Ямбекова, который передал: «Прощайте, товарищи, не забывайте нас!» Затем в эфир понеслись звуки песни «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой». Это пели танкисты. Гордо и мужественна умирали за Родину советские воины Хасан Ямбеков, механик-водитель Андрей Тарабанов, радист Василий Мушилов и командир орудия Сергей Феденко.

Воспитанники Ленинского комсомола, пришедшие к стенам волжской твердыни со всех концов Советского Союза, показали себя достойными сынами социалистической Родины.

Вспоминаются молодой сержант Яков Павлов — «хозяин» знаменитого «дома Павлова» и юный лейтенант Тимофей Семашко, герой боев у Мокрой Мечетки. Комсомольцы-воины стали душою знаменитых и грозных для врага штурмовых групп, сыгравших огромную роль в уличных боях.

Как священные реликвии хранятся сейчас обагренные кровью защитников города комсомольские билеты, найденные на поле боя. Новые поколения комсомольцев с благоговением будут смотреть на эти документы — свидетельство высокого мужества молодых защитников волжской твердыни, их беззаветной преданности советской Родине.

Вот билет № 13145761. Он разорван осколком мины. С этим билетом в кармане шел в атаку саратовский комсомолец, девятнадцатилетний воин Николай Бородушин, павший смертью храбрых.

Вот другой, обгоревший по краям комсомольский билет. Он принадлежал украинскому танкисту Петру Власенко. Молодой воин вступил в ряды ВЛКСМ за несколько дней до смерти; билет ему был вручен на поле боя. В роковой схватке с врагами, когда его танк оказался подожженным. Власенко дрался до последней возможности. Вокруг его боевой машины валялись десятки убитых фашистов.

Как святыню, берег свой билет комсомолец казах Кисым Аманжолов. Сраженный вражеской пулей на улице заводского поселка, Кисым, падая, крепко зажал билет в руке. Это было его знамя, с ним он сражался и погиб.

Вот пробитые пулями билеты Василия Бутова и Александра Оленичева. Оба комсомольца погибли на площади имени Дзержинского, когда в первых рядах бойцов поднялись на штурм Тракторного, в цехах которого укрывались фашистские автоматчики.

В период боев на берегу Волги не десятки и сотни, а тысячи и тысячи молодых людей выдвигались командирами полков, батальонов, рот, дивизионов, батарей. Молодой командный состав цементировал войско. Это были молодые коммунисты, цвет комсомола.

Откуда же это небывалое мужество, эта небывалая стойкость, изумившие весь мир?

Мужество и стойкость, эти высокие моральные качества советской молодежи, воспитывались на традициях большевистской партии. Они выковывались в годы пятилеток в самоотверженном труде на стройках Днепрогэса, Комсомольска-на-Амуре, заводов на Волге и Урале, на Украине и в Сибири, на Севере и Юге.

Коммунисты и комсомольцы 62-й армии имели одну привилегию в рядах бойцов быть впереди всех, драться лучше всех.

В результате глубоко продуманной и непрерывной партийно-политической работы была достигнута товарищеская боевая спайка. Бойцы любили и уважали своих командиров, сберегали и защищали их. Командиры всегда были с бойцами и сами были бойцами. Такая боевая дружба укрепляла дисциплину и порядок.

Бывало, идешь на наблюдательный пункт и чувствуешь, как солдаты охраняют тебя.

Генерал Родимцев, наверное, помнит, как однажды мы с ним выскочили на передний край на западной окраине поселка Красный Октябрь и как воины уговаривали нас уйти с опасного места, доказывая, что они и без нас справятся с поставленной задачей.

Примеров того, как бойцы оберегали своих командиров, можно привести много, и все они свидетельствуют о высоком авторитете наших командиров, единоначалие которых поддерживалось и укреплялось всеми средствами партийно-политической работы.

Они любили своих офицеров и генералов. Да и как могло быть иначе? Ведь наши бойцы командиры — выходцы из одной и той же среды. Этого никогда не поймут буржуазные историки, занимающиеся изучением причин, приведших к поражению Германии на Восточном фронте.

Отрезанные от Большой Земли огнем и водой, мы душой и сердцем были связаны со всем советским народом, постоянно ощущая его заботу о нас. Не было такого дня, чтобы нас оставили без внимания: мы получали письма, посылки, радиограммы, не говоря уже о боеприпасах и оружии. И эта забота вдохновляла воинов 62-й на ратные подвиги. Воины знали, что их дела навсегда останутся в памяти народной.

И остались!

На Мамаевом кургане сооружен памятник-ансамбль защитникам Сталинграда, который стал местом паломничества миллионов людей со всех концов света.

2

Мы говорили о главном, об идейном содержании нашей борьбы, о патриотизме, о любви к социалистической Родине, к родной земле, о преданности идеям коммунизма, о партийном воспитании бойца. Но все это не сыграло бы своей роли, если бы мы в ходе боев не получили и не закрепили боевой выучки, не приобрели того мастерства, которое позволило с меньшими силами, чем у противника, выдержать его удар, остановить и потом погнать его прочь.

Несмотря на исключительно тяжелые условия маневра, войска 62-й армии все же маневрировали, в течение ночи усиливали слабые направления. Немцы недоумевали: вчера только здесь ничего или почти ничего не было, а сегодня утром уже прочная и упорная оборона, а то и контратака.

Буржуазные писаки говорят о том, что русские, презирая смерть как ни один народ, будто бы не любят жизнь. Для них непонятно, что советский человек, любя жизнь, не представляет себе ее без советской Родины.

Тактика гитлеровских генералов и офицеров в городском бою потерпела крах. В уличных боях их клинья ломались, теряли свою остроту.

Количественное превосходство в технике, особенно в авиации, также не дало противнику решающего успеха в городском бою. Расчет на то, что авиация уничтожит все и проложит дорогу наземным войскам, не оправдался: наши штурмовые группы, сблизившись с противником на бросок гранаты, поставили гитлеровских летчиков перед дилеммой — можно ли бомбить русских, не задев своих? И всякий раз, когда они пытались бомбить наши штурмовые группы, бомбы падали на головы немцев.

Приведу пример. На одном участке фронта дивизии генерала Смехотворова, где наши окопы очень близко подходили к фашистским, стоял разрушенный дом. Возле этого дома шли гранатные бои. Вызванная на помощь гитлеровская авиация начала бомбить и наши и свои боевые порядки, так как определить, где свои, где чужие окопы было невозможно. Укрываясь от бомбежки, в подвал этого дома заскочили советские бойцы и гитлеровцы. Около двадцати минут они сидели и лежали вперемежку, пряча головы от бомб, осколков и пуль штурмовиков. Когда бомбежка прекратилась, начали разбираться, кто кого взял в плен. В результате этого разбирательства к нам привели 17 пленных.

Мы противопоставляли немцам свою тактику городского боя, не шаблонную, а выработанную в бою, и все время совершенствовали ее.

Самое важное, что я усвоил на волжском берегу — это нетерпимость к шаблону. Мы постоянно искали новые приемы организации и ведения боя, исходя из конкретно сложившейся обстановки.

Как и все мирные города нашей страны, город на Волге не был подготовлен ни к обороне, ни тем более к длительной борьбе в условиях осады. Никаких оборонительных сооружений на улицах города никто заранее не строил. Их пришлось создавать, когда уже развернулись уличные бои. В этом одна из особенностей условий, в которых действовала 62-я армия, и об этом следует поговорить более подробно.

Основой оборонительной позиции армии явились узлы обороны, в которые входили опорные пункты. В качестве опорных пунктов служили городские постройки, особо прочные каменные и кирпичные здания. Приспособленные к обороне, они связывались с другими домами траншеями и ходами сообщений. Промежутки между опорными пунктами прикрывались огнем и инженерными препятствиями.

Под опорный пункт, как правило, оборудовались отдельные здания или группы строений, которые находились на важнейших направлениях. Преимущество отдавалось уже сгоревшим каменным постройкам, чтобы противник не мог зажечь их перед наступлением и выкурить защитников огнем и дымом. Каждый опорный пункт в зависимости от размеров и значения здания оборонялся отделением, взводом, ротой, а иногда и батальоном. Опорные пункты приспосабливались для круговой обороны и могли самостоятельно вести бои в течение нескольких дней.

Гарнизоны опорных пунктов, как правило, имели противотанковые ружья, противотанковую артиллерию, а если позволяла возможность, то и танки или самоходки. Я уже не говорю о бутылках с горючей смесью или противотанковых гранатах, которыми мы старались обеспечить каждого бойца. Гарнизоны имели также снайперов, саперов, химиков и обязательно медицинского работника с большим запасом медикаментов.

Группа опорных пунктов, объединенных общей системой огня и единым управлением, а также оборудованных для круговой обороны, составляла узел обороны.

Крупные цехи заводов с мощными металлическими и железобетонными конструкциями, с оборудованной и развитой системой подземного хозяйства позволяли вести длительную и упорную оборону.

Вначале мы мало использовали заводские подземные сооружения — канализацию, связь, водоснабжение, так как этого хозяйства мы не знали. Но во время боев, когда были установлены связи с администрацией заводов, а также с партийными органами районов, тогда все было использовано для борьбы с врагом.

Чтобы затруднить противнику маневрирование по городу, улицы и площади перегораживались различными препятствиями. Подступы к препятствиям и сами заграждения простреливались косоприцельным многослойным огнем всех видов оружия из соседних зданий и специальных точек, расположенных в шахматном порядке.

Подразделения, составлявшие гарнизоны опорных пунктов или узлов обороны, комплектовались из представителей всех родов войск. Они усиливались огнеметами, станковыми и крупнокалиберными пулеметами, противотанковыми ружьями, отдельными орудиями, минометами, танками и поддерживались огнем артиллерии с закрытых позиций.

Командиры стрелковых подразделений являлись комендантами опорных пунктов (узлов обороны). При них находились наблюдательные пункты артиллерии, стрелявшей с закрытых позиций.

Огневые средства в обороняемом здании размещались в зависимости от его прочности и положения в городе. В многоэтажных зданиях организовывалась многоярусная оборона: в полуподвальных и нижних этажах оборудовались огневые точки для ведения огня вдоль улиц, в верхних этажах и на чердаках — для ведения огня сверху по танкам, по улицам, дворам, соседним зданиям и по дальним целям. Орудия прямой наводки и часть станковых пулеметов в том числе пулеметов кинжального действия располагались в нижних этажах; иногда станковые пулеметы для ведения дальнего огня, а также крупнокалиберные пулеметы устанавливались на верхних этажах; стрелки располагались по всему зданию. Отдельные орудия прямой наводки, танки, станковые пулеметы для защиты подступов к обороняемому зданию с флангов и промежутков между зданиями находились вне зданий и располагались уступом сзади или с флангов.

Особенности боя в городе вызывали необходимость большого насыщения пехотных подразделений автоматическим оружием, гранатами и бутылками с горючей смесью. Создавалась сеть запасных и временных огневых позиций для всех видов оружия с учетом широкого маневрирования огнем во всех направлениях.

Система огня в сочетании с заграждениями имела целью:

— не позволить противнику занять выгодные позиции для артиллерии, танков, самоходных установок и огневых средств пехоты;

— затруднить атаку пехоты и танков противника либо отразить ее на подступах к опорному пункту и в промежутках между ними;

— отсекать пехоту противника от танков;

— уничтожить противника, проникшего по частям в опорные пункты и в промежутки между ними;

— не допустить распространения противника в глубину на участках прорыва;

— обеспечить прочное удержание опорных пунктов и узлов обороны при окружении их противником;

— создавать огневые мешки и уничтожать в них противника огнем и контратакой;

— обеспечить поддержку контратак.

В организации системы огня учитывалось широкое применение огневых средств при стрельбе на короткие дистанции не только из пехотного оружия, но и артиллерии (орудия прямой наводки), повышенное использование минометов, которые могли поражать противника за вертикальными укрытиями.

Противотанковая оборона внутри города имела свои особенности. Борьба с танками велась на ближних дистанциях. Особенное значение придавалось истребителям танков, вооруженным бутылками с горючей смесью, противотанковыми ружьями и гранатами. Огонь по танкам велся преимущественно из засад, для чего использовались проломы в заборах, стенах, а также подъезды домов, ворота, окна и т. д.

Круговая противотанковая оборона опорного пункта и узла обороны достигалась подготовкой позиции для орудий прямой наводки и танков, для отражения атак танков противника со всех сторон и даже с тыла. При нехватке артиллерии круговая оборона обеспечивалась подготовкой необходимого количества проходов для маневра подвижных отрядов, заграждений с минами и противотанковыми ружьями. Огневые позиции отдельно стоящих батарей оборудовались как противотанковые опорные пункты. Несколько таких пунктов, прикрывающих одно танкоопасное направление, объединялись в противотанковый район.

Все штабы, до штаба армии включительно, командные и патронные пункты, артиллерийские огневые позиции оборудовались как опорные пункты. Словом, оборона строилась на всю глубину — от переднего края до берегов Волги. Все тыловые и обеспечивающие подразделения входили в боевые расчеты и имели свои участки обороны.

Особое значение при организации обороны приобретала личная разведка командиров всех степеней. Командир стрелкового полка благодаря личной разведке мог уточнить передний край оборонительных позиций, определить объем заграждений, необходимых для усиления обороны на важных направлениях. Он же организовывал взаимодействие огня и заграждений перед передним краем и внутри оборонительного участка, обеспечение стыков между батальонами, узлами обороны и опорными пунктами, указывал направление контратак резервов и мероприятия по обеспечению их маневра.

Командиры стрелковых батальонов и рот, проводя разведку лично, организовывали оборону опорных пунктов и узлов обороны и промежутков между ними; направляли действия гарнизонов при бое на подступах к опорному пункту, узлу обороны и внутри них; ставили задачи и выбирали огневые позиции для кинжального огня из пулеметов и орудий; намечали направление для контратак и подготовляли пути и проходы для маневра.

Они указывали районы для снайперов и ставили им задачи.

Каждый узел обороны и опорный пункт имели план обороны, который обычно включал:

— задачи гарнизону опорного пункта — создание системы огня, обеспечивающей круговую оборону;

— задачи силам и средствам, находящимся в опорном пункте, в траншеях, дзотах и в промежутках между опорными пунктами;

— распределение сил и средств гарнизона для отражения атаки противника с одного или нескольких направлений, а также для круговой обороны;

— распределение огневых средств таким образом. чтобы не допустить противника к опорному пункту и обеспечить прострел промежутков с соседними опорными пунктами и перед фронтом, а также взаимодействие с огневыми средствами этих пунктов;

— огневые задачи поддерживающей артиллерии;

— направления и пути маневра для контратак;

— порядок обороны при потере некоторых опорных пунктов, узла обороны или отдельных зданий в них;

— усиление промежутков между опорными пунктами и узлами обороны ночью;

— способы борьбы с противником, ворвавшимся в опорный пункт, и необходимые для этого работы внутри опорного пункта.

План и организация обороны подготовлялись тщательно, не обязательно письменно, в процессе боя совершенствовались, и каждая пауза боя использовалась для уточнения и производства укреплений, врастания в землю, в здания, в опорные пункты.

Особо хочется подчеркнуть активность обороны. Всякое вклинивание противника в наши боевые порядки ликвидировалось огнем и контратаками, которые, как правило, наносились внезапно во фланги и тыл наступающим.

Контратаки во всех случаях причиняли огромный урон противнику, нередко вынуждая его отказываться от атак в данном направлении и метаться по фронту в поисках слабых мест в нашей обороне, терять время и снижать темп продвижения.

Активность обороны обеспечивалась:

— хорошей организацией разведки всех родов войск;

— тщательной подготовкой системы огня из всех видов оружия для разгрома сил противника, сосредоточенных для нанесения удара;

— умелой маскировкой своих сил (особенно контратакующих групп), подходов к рубежам, броска в контратаку;

— организацией взаимодействия между контратакующей группой и огневыми средствами, перед которыми стояла задача огнем отрезать подход вторых эшелонов и резервов противника.

Контрподготовка протекала чаще всего в форме контрудара, нацеленного во фланг или даже в лоб готовящейся к атаке группировке противника. Часто мы преследовали цель не только нанести противнику потери, но и внезапным ударом стрелковых подразделений и танков при поддержке артиллерии и авиации вклиниться в его исходные позиции, перепутать его боевые порядки, сорвать наступление и выиграть время.

Мы били противника там, где его обнаруживали, и там, где он был более подготовлен к наступлению. Били его физически и морально.

Если противнику удавалось прорваться, он встречал такое построение боевых порядков обороны, которое позволяло наносить удары из глубины в течение всего боя по его слабым местам и по его флангам, которые открываются в ходе наступления.

Наши войска (стрелки, артиллеристы, танкисты, засевшие в зданиях) не боялись пропускать танки противника в глубину обороны, потому что там, во вторых эшелонах, были противотанковые узлы и препятствия. Но пехоту противника очень часто удавалось отсечь от танков огнем пулеметов и, как говорится, «положить» перед передним краем. А там, во втором эшелоне, немецкие танки, не видя засевших в подвалах и траншеях бронебойщиков и истребителей танков, подставляли борта для ударов и горели. Иногда они попадали в огневые мешки, натыкаясь на противотанковые узлы и пункты противотанковой артиллерии.

Наше преимущество заключалось в том, что мы сидели в скрытых укреплениях, а противник оставался на улицах и площадях и служил хорошей мишенью.

На головы прорвавшихся солдат противника обрушивался снайперский огонь стрелков, пулеметчиков и наводчиков орудий, а нередко обломки специально с этой целью взрываемых зданий.

Если же противнику удавалось захватить здания и сооружения, его выбивали оттуда вторые эшелоны и резервы, которые контратаками восстанавливали положение.

Вторые эшелоны располагались в опорных пунктах в глубине оборонительной полосы, перехватывая противника на возможных направлениях наступления и находясь в состоянии готовности для контратаки всеми силами или частью их.

При недостатке сил и средств для контратаки боевой порядок строился с таким расчетом, чтобы иметь резерв, который размещался в особо важных и прочных зданиях.

При неблагоприятно складывавшейся обстановке вторые эшелоны и резервы переходили на угрожаемых направлениях к обороне в подготовленных ими опорных пунктах.

Одновременно с оборудованием оборонительных позиций вторые эшелоны (резервы) готовили направление для контратак как в пределах своего района, так и для помощи соседям. Подготовка направлений состояла в организации взаимодействия и прокладке путей маневра, то есть в расчистке дорог от завалов и устройстве проходов через дворы, проломы в стенах зданий, оборудовании наблюдательных пунктов и огневых позиций артиллерии.

Контратаки вторых эшелонов и резервов в городе резко отличались от контратак в полевых условиях.

В самом начале боев в центральной части города стало ясно, что принятые в полевых условиях методы ведения боя внутри города неприемлемы: многочисленные укрепления противника в каменных домах и высокая плотность огня затрудняли наши контратаки и приводили к большим потерям.

У обеих борющихся сторон при атаках и контратаках фланги оголялись, боевые порядки разрезались укрепленными зданиями.

Активная оборона в такой обстановке приводила к тому, что контратаки наших частей, которые широко применялись с первых дней боев, сводились либо к захвату зданий, в которых укреплялись гитлеровцы в глубине нашей обороны, либо к атаке кварталов, превращенных противником в опорные пункты перед нашим передним краем.

Когда начались бои, стало ясно, что с этой задачей успешно справляются мелкие подразделения, которые проникали в промежутки между опорными пунктами и узлами обороны противника. Они блокировали их, просачивались в глубину кварталов и штурмом овладевали зданиями, которые быстро приспосабливали для своей обороны.

В городе мелкие стрелковые подразделения своими средствами не могли преодолеть все препятствия и подавить огонь противника. Огонь же артиллерии с закрытых позиций оказался малоэффективным, и для разрушения зданий и стен, в которых противник устанавливал огневые средства, стрелковым подразделениям придавались артиллерия и танки. Чтобы делать проломы в стенах, преодолевать заграждения и выжигать врага из опорных пунктов, мелким подразделениям придавались саперы и химики. Так была создана боевая единица — штурмовая группа, приспособленная для ведения городского боя. Каждый раз она формировалась в зависимости от объекта атаки, наличных сил и средств. Штурм укрепленных пунктов противника планировался и организовывался командиром и штабом. Штурмовая группа состояла обычно из взвода или роты пехоты (от 20 до 50 стрелков), усиленного 2–3 орудиями для стрельбы прямой наводкой, 1–2 отделениями саперов и химиков. Весь личный состав обеспечивался автоматами и большим количеством ручных гранат.

Активные действия штурмовых групп явились той силой обороны, которая все время держала противника в состоянии напряжения. Под ударами наших подразделений противник вынужден был оставлять не только здания, но и свои опорные пункты.

Нередко атаки предпринимались без предварительного артиллерийского налета. Время атак устанавливалось в зависимости от поведения солдат противника. Учитывалось, когда они отдыхают, когда принимают пищу, когда сменяются. Изучив все это, мы часто захватывали в подвалах целые гарнизоны.

Опыт показал, что штурмовые группы и городские опорные пункты сыграли важнейшую роль в нашей обороне. Армия отражала атаки противника, атаковывала его сама, делала смелые вылазки, захватывала инициативу в свои руки. Сила наших воинов заключалась в том, что они, обороняясь, непрерывно наступали.

В заключение хочется отметить, что современный бой в городе — это не уличный бой в буквальном смысле слова. В городском бою, которые вели мы, улица была пуста, площадь тоже.

62-я армия вырабатывала новые приемы и методы ведения боя в условиях большого города. В ходе сражений наши офицеры и генералы непрерывно учились. Смело отбрасывая тактические приемы, которые оказывались непригодными в условиях уличных боев, они применяли новые, внедряя их во все части. Учились и командиры батальонов, и командиры полков, и командиры дивизий, учились все вплоть до командующего армией, и эта учеба каждый день приносила свои плоды.

Уже на первом этапе битвы за город стало совершенно ясно, что заставить врага отказаться от его планов можно лишь активной обороной: обороняться, наступая. Для широкого применения такого метода борьбы наши гарнизоны опорных пунктов в это время уже имели опыт самостоятельных и инициативных действий; они научились взаимодействовать с приданными им отдельными орудиями, минометами, танками, саперами и вести огонь прямой наводкой с ближних дистанций из всех видов оружия, а частые вылазки с целью контратаки способствовали накоплению опыта маневрирования в условиях уличного боя.

Воины 62-й армии начали наступать, особенно с 19 ноября, когда началось общее контрнаступление и отбивать у противника захваченные им здания и участки города дерзкими и внезапными ударами хорошо сколоченных мелких групп. Днем и ночью они держали гитлеровцев в напряжении, ожесточенно атакуя их, проникая в их тыл, расстреливая в упор всех, кто пытался подняться с земли.

Огромную роль в этом сыграли наши штурмовые группы. Характер их действий определялся самой природой городского боя. Городской бой, городская атака это штурм укрепленных домов, зданий и других объектов, также превращенных противником в опорные пункты и узлы сопротивления. Следовательно, удары штурмовых групп должны быть короткими, действия — быстрыми и дерзкими.

При этих требованиях исключается возможность использования больших подразделений и на арену выходят мелкие группы пехоты, отдельные орудия и танки.

Условия действий штурмовых групп и разные периоды городского боя различны. Если противник только что ворвался в город и захватил часть его, естественно, что он еще не сумел укрепить здания, организовать прочную оборону. В такой обстановке может действовать мелкая группа, и притом самостоятельно, не имея органической связи со своими подразделениями. Когда же враг находится в городе две-три недели и его оборона обеспечена серьезными инженерными сооружениями, хорошо продуманной системой огня, то шансы на успех самостоятельных действий мелкой группы уменьшаются, и она выступает лишь как острие сильного отряда. В данной обстановке группа выполняет только часть намеченного плана.

Как мы увидим ниже, успех штурма Дома железнодорожника решили три штурмующие группы по 10–12 человек в каждой. Но с ними взаимодействовали 82 бойца различных военных специальностей. Таким образом, совершенно очевидно, что силу, состав и характер действий штурмовой группы определяют условия обстановки. В тех случаях, когда группа будет действовать самостоятельно, численность ее может быть небольшой и состав более однородным; при иных обстоятельствах она вынуждена взаимодействовать с другими подразделениями, выполняя часть общей боевой задачи.

Для штурма того или иного объекта части 62-й армии выделяли штурмующие (атакующие) группы, группы закрепления и резерв. Предназначенные для выполнения одной задачи, эти три боевых коллектива и составляли одно целое штурмовую группу городского боя.

Силы и состав каждой группы зависели от объекта ее действий. Командир определял их в процессе подготовки к штурму на основе разведывательных данных о характере объекта и численности гарнизона. При этом учитывались особенности действий каждой группы. Эти особенности сугубо принципиальны; не уяснив себе их, нельзя понять и тактику боя за укрепленные здания в городе.

Основу всей штурмовой группы составляют атакующие группы, насчитывающие по 10–12 человек в каждой. Они первыми стремительно врываются в дома, дзоты и самостоятельно ведут бой внутри объекта. Каждая группа имеет свою частную задачу. Вооружение этих групп легкое: автомат, граната, нож, лопата (последней иногда пользуются как топором). Руководство группами осуществляется одним командиром. Для этого он имеет сигнальные и осветительные ракеты, иногда телефон.

Группа закрепления обычно разбивается на несколько партий, которые врываются в дом одновременно с разных направлений вслед за атакующими группами (как только командир подаст сигнал «Ворвался»). Проникнув в здание и захватив огневые точки, они немедленно создают собственную оборону, организуют систему огня в сторону противника и пресекают все его попытки прийти на помощь атакованному гарнизону. Вооружение группы закрепления тяжелое: станковые и ручные пулеметы, противотанковые ружья, минометы, противотанковые орудия, ломы, кирки, взрывчатое вещество. В состав каждой группы непременно входят саперы, снайперы, а также бойцы других специальностей, могущие эффективно воздействовать на противника.

Группа закрепления подчинена командиру штурмовой группы.

Резерв используется для пополнения и усиления атакующих групп, для ликвидации возможной контратаки противника с флангов, а также (в случае нужды) как блокирующая группа. Из резерва могут быть быстро сформированы и введены в бой новые, дополнительные атакующие группы. Так была построена штурмовая группа гвардии старшего лейтенанта Седельникова, овладевшая большим, хорошо укрепленным зданием, так называемым «г-образным домом», представлявшим собой мощный узел сопротивления. Отсюда противник контролировал на важнейшем участке Волгу, просматривая на значительную глубину подходы к ней.

Практика убедила нас, что комплектовать штурмовые группы необходимо из состава одного подразделения. Ни о каких штатных группах в роте или в батальоне не может быть и речи. Уметь штурмовать обязаны каждый взвод, каждое отделение, каждый боец.

Время и внезапность — два важнейших фактора успешного маневра штурмовой группы. Каждый командир, которому поставлена задача штурмовать опорный пункт или узел сопротивления противника, должен прежде всего использовать фактор времени и фактор внезапности. В ближнем бою, а тем более в городском, это всегда имеет решающее значение.

Незаменимое оружие бойцов, идущих на штурм, — граната. Она часто предопределяет дистанцию штурма. Чем ближе к противнику исходная позиция для атаки, тем лучше. Если с этой точки зрения рассматривать действия штурмовых групп частей 62-й армии, то станет ясным, что успех их в значительной мере основан на скрытом сближении с противником.

Опыт учит: сближайся с противником траншеями; двигайся ползком, используя воронки и развалины; рой ночью траншеи, на день маскируй их; накапливайся для броска в атаку скрытно, без шума; автомат бери на шею; захвати 10–12 гранат тогда время и внезапность будут на твоей стороне.

Пусть у командира будет геройская штурмовая группа. но если атака не подготовлена, напрасно ждать успешных результатов. Штурм должен быть подготовлен тщательно, все его детали необходимо рассчитать точно. В основе подготовки лежат два элемента: изучение объекта и разработка плана штурма.

В результате изучения объекта по данным разведки командиру необходимо получить ответы на следующие вопросы: тип здания, толщина стен, перекрытий, наличие подвала, где находятся входы и выходы, характер укреплений, места скрытых амбразур, места заграждений и виды их, есть ли у гарнизона опорного пункта возможность скрытно (траншеями) общаться со своими подразделениями. Имея такие данные, командир скорее вскроет расположение вражеских огневых точек, их секторы обстрела и мертвые пространства. Представление об объекте атаки все же будет неполным, если при разведке не учесть поведение (быт) гарнизона противника и огневое воздействие из соседних зданий. Полнота данных, разумеется, окажет влияние и на выбор времени, наиболее благоприятного для штурма.

Бойцы нашей армии штурмовали вокзал, «гвоздильный завод», отдельные здания. Их действия учат: врывайся в дом вдвоем — ты да граната; оба будьте одеты легко — ты без вещевого мешка, граната без рубашки; врывайся так: граната впереди, а ты за ней; проходи весь дом опять же с гранатой — граната впереди, а ты следом.

На этот опыт можно положиться вполне.

Тактика штурмовой группы основана на быстроте действий, натиске, широкой инициативе и дерзости каждого бойца. Гибкость в тактике необходима этим группам, потому что, ворвавшись в укрепленное здание, попав в лабиринт занятых противником комнат, они встречаются с массой неожиданностей. Здесь вступает в силу неумолимое правило: успевай поворачиваться! На каждом шагу бойца подстерегает опасность. Не беда — в каждый угол комнаты гранату, и вперед! Очередь из автомата по остаткам потолка; мало — гранату, и опять вперед! Другая комната — гранату! Поворот — еще гранату! Прочесывай автоматом! И не медли!

Уже внутри самого объекта противник может перейти в контратаку. Не бойся! Ты уже взял инициативу, она в твоих руках. Действуй злее гранатой, автоматом, ножом и лопатой! Бой внутри дома бешеный. Поэтому всегда будь готов к неожиданностям. Не зевай!

Группы закрепления выработали свои тактические приемы, неоднократно проверенные на практике:

1. Наводчики пулеметов, минометов и противотанковых ружей с материальной частью врываются в здание первыми, их помощники несут следом боеприпасы и продовольствие на сутки боя.

2. Ворвавшись в здание, бойцы сразу же захватывают средние или верхние этажи сооружения, чтобы простреливать окружающую местность и не дать резервам противника возможности подойти.

3. Заняв и оборудовав огневые точки в здании, бойцы группы сооружают дополнительные огневые точки на подступах к объекту — впереди и на флангах (для обеспечения дальнейших активных действий).

4. Овладев домом, группа, не теряя времени, должна немедленно сооружать ходы сообщения, приспосабливать отвоеванные дзоты и строить новые. Засиживаться в здании незачем, надо упорно сближаться с противником.

В частях армии стало правилом, что, если огневые средства врага сосредоточены только внутри здания, превращенного в опорный пункт, штурм проводится с расчетом на внезапность и без артподготовки.

Однако в ряде случаев применение отдельных орудий на время штурма весьма целесообразно. Выдвинутая ночью или под прикрытием дыма малокалиберная пушка, усиленная противотанковыми ружьями, может оказать атакующим бойцам неоценимую помощь в подавлении вражеских огневых точек. Такая же пушка, внезапно выдвинутая на заранее избранную позицию, отсечным огнем парализует солдат противника, пытающихся помочь гарнизону атакованного объекта.

Умелая поддержка штурмовой группы отдельными танками, стреляющими прямой наводкой по амбразурам или разрушающими огнем здание, ускоряет штурм, делает его более мощным. С успехом могут быть использованы и другие современные средства борьбы.

Некоторые командиры ставят вопрос: что лучше для маскировки действий в городском бою — темнота или дым? Хорошо и то, и другое. Важно, чтобы, действуя под прикрытием темноты или дымовой завесы, командир обеспечил гибкое управление боем. При штурме Дома железнодорожника был применен дым. Завеса держалась 13 минут и скрыла от трех немецких дзотов, вынесенных на фланг, действия нескольких групп, двигавшихся с юга. При этом дым не мешал управлению боем. Не помешала управлению и темнота при штурме «г-образного дома». Для атаки здесь было избрано начало рассвета, и накапливание происходило в абсолютной темноте.

Большой эффект дает и подземно-минная атака. Она применяется тогда, когда подход к объекту иным способом может вызвать большие потери. Поэтому боец-сапер — важная фигура в штурмовой группе.

Таков в основном круг тактических вопросов, связанных с действиями штурмовых групп в городском бою.

Городской бой — не то же самое, что уличный бой. В условиях, когда противник укрепился в городе, это бой за дома, за здания, за квартал. Борьба ведется, образно выражаясь, на земле, под землей и над землей; в комнатах, на чердаках, на крышах, в подвалах, в развалинах и реже всего на улицах и площадях.

Боец штурмовой группы должен быть инициативным и дерзким, надеяться только на себя и верить в свои силы. Его задачу никто другой не выполнит; у его товарищей достаточно своего дела. Бойцу необходимо точно знать, откуда он пойдет на штурм, каким путем ворвется в дом, где и что будет делать дальше. При штурме он очень часто предоставлен самому себе, действует самостоятельно, на свой страх и риск. Ясно, что ждать и оглядываться на товарищей — значит, подводить их, а не помогать им. Ворвавшись в дом, поздно просить у командира повторного разъяснения полученной задачи.

Новые методы и формы ведения боя помогли нам выстоять и победить.

* * *

62-я армия прошла с боями от Волги до Берлина. Она брала штурмом многие города, позиции, укрепленные районы и Берлин. И я должен сказать, что все бои и сражения одинаковы только по названию, а по существу, по замыслу, подготовке и проведению, все они разные. То же самое можно сказать о штурмовых группах. Сталинградские штурмовые группы были мало похожи на группы при штурме Запорожья, Одессы, Берлина и других городов, крепости Познань и Мезеритского укрепленного района.

Но 62-я армия, затем 8-я гвардейская армия всегда при штурме того или другого города или укрепленного района оглядывалась назад, на Сталинград, где зарождались штурмовые группы.

3

Мне хочется немного сказать об участии женщин в обороне Сталинграда.

У нас были целые части — зенитные дивизионы, полки ночных бомбардировщиков У-2, в которых большинство боевых расчетов и экипажей состояло из женщин. И нужно сказать, что эти части выполняли боевые задачи, по-моему, не хуже, чем части, в которых было больше мужчин.

В Сталинградском корпусе противовоздушной обороны в боевых расчетах, будь то у зенитных орудий или у приборов прожекторных установок, большинство составляли женщины. Они не бросали орудий и продолжали вести огонь даже тогда, когда на них сыпались десятки бомб, когда казалось, что невозможно не только вести прицельный огонь, но и находиться возле орудий. В огне, в дыму, среди разрывов бомб, как бы не обращая внимания на поднимающиеся столбы земли, они стояли на своих местах до последней возможности.

В октябре мне довелось встретиться с орудийным расчетом, в котором было пять еще совсем юных, но уже закаленных боями отважных девушек. Я никогда не забуду грустное лицо белокурой наводчицы, которая, ведя огонь по девятке фашистских пикировщиков, сбила только один самолет, тогда как, по мнению ее подруг, можно было сбить два-три самолета.

И подразделения связи 62-й армии в основном были укомплектованы девушками. Если их посылали на промежуточный пункт связи, то можно было быть уверенным, что связь будет обеспечена. Пусть по этому пункту бьют артиллерия и минометы, пусть на него сыплются бомбы с самолетов, пусть этот пункт окружают враги женщины без приказа не уйдут, даже если им угрожает смерть.

Мне известен случай, когда на промежуточном пункте в районе разъезда Басаргино осталась только одна девушка-связистка Надя Клименко. Когда все ее подруги были убиты или ранены, Клименко не ушла с поста и до последней минуты докладывала обо всем, что происходит на поле боя. Вот ее последние доклады на узел связи армии: «Около пункта наших людей нет, я осталась одна, вокруг рвутся снаряды… Вижу, правее меня двигаются танки с крестами на броне, за ними идут пехотинцы… Мне уходить уже нельзя, все равно пристрелят, буду информировать. Слушайте… К моему пункту подходит танк, из него вылезают двое… Эти двое осматриваются кругом — они, кажется, офицеры, — направляются ко мне. Мое сердце замирает от страха, что-то будет…» На этом передача оборвалась.

В пятидесятых годах я встретил бывшую связистку — бойца 62-й армии, ныне секретаря районного комитета партии Смелянского района товарища Разумееву. Впервые я познакомился с ней 13 сентября 1942 года, на Мамаевом кургане. Узел связи был разбит фашистскими бомбами и снарядами, а она продолжала сидеть у телефона и вызывать командиров частей.

Разумеева пришла в армию сознательно, по убеждению, и отдавала все свои силы и знания делу защиты Родины. В 1943 году ее приняли в ряды Коммунистической партии. После демобилизации из армии она работала учительницей, а с 1949 года находилась на партийной работе.

Передо мной была скромная, серьезная женщина, которая говорила о своих боевых подругах, а о себе лишь тогда, когда я задавал ей прямые вопросы и просил рассказать подробнее о том, что делала она сама.

— О себе? — удивленно пожимала она плечами. — Так ведь я о себе и говорю. Вместе со мною на Мамаевом кургане были Мария Гуляева, маленькая девчушка из Камышина, та самая, с которой мы вместе 12 сентября 1942 года под беспрерывной бомбежкой вырыли блиндаж (правда, выход мы сделали в сторону противника, но не беда, наш узел связи находился там с 1 по 14 сентября). Вместе с ней, а потом с Шурой Шешеньей мы дежурили на коммутаторе. Там же в городе, но в других местах были Тая Вдовина, Люба Стукалова, Клавдия Штонда, Лена Перетолчина и другие… Помню 31 августа 1942 года. Яблоневая балка. Фаня Резник, маленькая, смуглая, с чуть вьющимися каштановыми волосами, со своей подругой сидят в палатке у радиостанции, которая развернута на голом месте, если не считать маленький ровик рядом с палаткой.

Девушки уже слышат гул приближающихся бомбардировщиков, но не уходят: нужно передать срочное сообщение о наступлении немцев, о том, что вражеские танки прорвались в тыл одной из наших частей. И они не ушли. Ни Фаня, которая вела передачу, ни ее подруга, сидевшая рядом с ней. Так уж повелось у девушек-связисток: не бросать подруг, какая бы опасность не угрожала.

Наблюдая за летящими самолетами и прислушиваясь к вою бомб, девушки определили, где примерно будут рваться бомбы. Один, второй заход самолетов. А они все передают… Но вот самолеты сделали третий заход, и… на месте палатки зияет воронка.

События в те дни развертывались так стремительно, что не удалось даже похоронить наших боевых товарищей. Так они и остались навсегда в Яблоневой балке, незаметные рядовые бойцы Красной Армии, погибшие, но выполнившие боевое задание…

Рассказала мне в тот вечер Разумеева и о своей хорошей подруге Шуре Шешенья.

— До войны она работала в детском доме. Когда стало известно, что военкомат вызвал нескольких девушек-комсомолок, заявивших о своем желании вступить в ряды Красной Армии, Александра Ивановна Шешенья, или просто Шура, тут же пошла к директору детского дома и заявила, что и она хочет уйти на фронт.

И этот день наступил. В конце апреля 1942 года вместе с пятью другими девушками-комсомолками Шура, уже кандидат партии, отправилась в военкомат.

Все было оформлено в один день, и 2 мая девушек провожали в армию. После месяца учебы на курсах телефонистов в Астрахани Шура прибыла в отдельную роту связи 115-го укрепленного района и стала работать на коммутаторе. Это было в июле 1942 года на Дону. С тех пор никогда, даже при самых тяжелых обстоятельствах, она не покидала своего поста.

13 сентября 1942 года на Мамаевом кургане была установлена связь между командованием укрепленного района и генералом Пожарским. В этот день здесь не было ни минуты затишья. Все время бушевал огонь артиллерии и минометов. Конечно, удержать бесперебойную связь было трудно, но ее все же удерживали.

К трем часам дня на узле связи не осталось ни одного линейщика: все были на линии.

И когда уже некому было идти на линию, чтобы восстановить прерванную связь, Шура сказала командиру роты связи:

— Разрешите мне пойти, на коммутаторе без меня обойдутся.

— Огонь такой, что вы даже не сможете добраться до места разрыва линии.

— Смогу, товарищ лейтенант, вы только разрешите, — настаивала Шура.

Командир роты согласился, и Шура, ущипнув девушку, которая осталась на коммутаторе (это в знак прощания), выскользнула из блиндажа.

Шура несколько раз включалась в линию, и те немногие, кто был в этот день на Мамаевом кургане и остался жив, помнят, как в полдень 14 сентября связь снова оборвалась, и они больше уже не слышали голоса Шуры…

Я часто вспоминаю, в каких условиях жили и работали наши связистки. Для них в сражающемся городе никто блиндажей и укрытий не строил, они сами, каждая для себя или вместе, коллективно, вырывали в земле щели, слегка перекрывали их сверху тем, что попадало под руку, и в таких щелях ютились месяцами. Они часто и засыпали там, где работали.

В октябре, когда противник разрушил все штабные блиндажи, условия для женщин на правом берегу стали еще более тяжелыми. Они работали в душных и тесных укрытиях, отдыхали под открытым небом и месяцами не знали, что такое горячая вода.

…В дивизии Батюка служила Тамара Шмакова. Я знал ее лично, она прославилась тем, что выносила тяжелораненых с передовой линии боя, когда, казалось, нельзя было руку поднять над землей. Ползком приблизившись к раненому, Тамара, лежа рядом с ним, делала перевязку. Определив степень ранения, она решала, что с ним делать. Если тяжелораненого нельзя было оставить на поле боя, Тамара подлезала под раненого и, собрав все силы, на спине тащила живой груз, часто в полтора-два раза тяжелее ее самой. А когда раненого нельзя было поднять, Тамара расстилала плащ-палатку, накатывала на нее раненого и тоже ползком тянула за собой тяжелую ношу.

Немало жизней спасла Тамара Шмакова. Многие, оставшиеся в живых, должны благодарить ее за спасение. А бывало, что убереженные от смерти бойцы даже не могли узнать имя этой девушки. Сейчас она работает в Курганской области врачом.

И таких героинь, как Тамара, в 62-й армии было немало. В списках награжденных по частям 62-й армии числится свыше тысячи женщин. Среди них Мария Ульянова, которая с начала и до конца обороны находилась в доме сержанта Павлова, Валя Пахомова, вынесшая с поля боя более ста раненых, Надя Жарких, награжденная орденом Красного Знамени, врач Мария Вельяминова, перевязавшая под огнем на передовой позиции не одну сотню бойцов и командиров, и многие другие. А разве не героиня Люба Нестеренко, которая, оказавшись в осажденном гарнизоне старшего лейтенанта Драгана, сделала перевязки десяткам раненых гвардейцев и, истекая кровью, умерла с бинтом в руках возле раненого?

Во второй половине октября положение в городе осложнилось, расстояние между передовой линией боя и Волгой настолько сократилось, что Военный совет армии вынужден был некоторые части и учреждения перевести на левый берег, чтобы не иметь напрасных жертв. В первую очередь решено было отправить на левый берег женщин. Командирам и начальникам было приказано предложить бойцам-женщинам временно отправиться на левый берег, чтобы там отдохнуть и через несколько дней вернуться к нам.

Это решение Военный совет принял 17 октября, а утром 18-го ко мне явилась делегация от женщин — бойцов связи. Делегацию возглавляла Валя Токарева, уроженка города Камышина. Она поставила вопрос, как говорят ребром.

— Товарищ командующий, почему вы выпроваживаете нас из города? Мы хотим вместе со всеми умереть или победить заклятого врага. Зачем вы делаете разницу между женщинами и мужчинами? Разве мы хуже их справляемся с работой? Как хотите, но мы не поедем за Волгу.

Так как разговор этот происходил 18 октября, в день, когда мы переходили на новый командный пункт, я сказал им, что на новом командном пункте мы не сможем полностью развернуть все средства связи, что обстановка заставляет нас перейти на управление другими, более легкими видами связи, на переносные рации, и что только это заставляет меня отправить их на левый берег, пока не будут подготовлены рабочие места для тяжелых средств связи.

Делегация женщин согласилась выполнить указание Военного совета, но потребовала, чтобы я дал честное слово, что, как только будут созданы условия, необходимые для работы, мы переправим их обратно на правый берег.

Они переправились за Волгу 18 октября, а начиная с 20 октября, лишь только Крылов, Гуров или я соединялись по телефону с левым берегом, связистки не давали нам покоя. «Мы уже отдохнули, — говорили они, — когда вы снова возьмете нас в город?» или: «Товарищ командующий, когда вы сдержите свое слово?..» Слово свое мы сдержали. В конце октября их вместе со средствами связи перевезли в подготовленные блиндажи.

…Я вспоминаю особо отличившихся разведчиц-женщин Сталинграда Вединееву Марию, Горелову Лизу, Моторину Марию и других, которым не один раз приходилось проникать через завалы и подвалы, через овраги и водосточные трубы, чтобы пройти переднюю линию фронта и попасть в тыл противнику.

Одна разведчица пишет о своих действиях в тылу противника: «В один из сентябрьских дней я со своей подругой Лизой Гореловой изъявили желание добровольно пойти в разведку в тыл к немцам. Нас пригласили в блиндаж — штаб на берегу Волги и подробно проинструктировали, что нам делать в тылу и чем интересоваться.

Нам поручили узнать, где находятся штабы, где расположены немецкие войска, огневые позиции артиллерии, куда противник эвакуирует население, что делается на элеваторе, пройти в район Вишневой балки и т. д.

Помню темной сентябрьской ночью мы вышли из «дома Павлова» в сопровождении Володи Пименова, который указал нам, где перейти Площадь 9-го января. Мы осторожно перешли ее и дошли до разбитого двухэтажного дома у переезда, где остановились ночевать у развалин.

Утром следующего дня приступили к выполнению задания, пошли по городу. Пришли к немецкой комендатуре, где была большая толпа народа, узнали о том, что жителей готовят к отправке в Калач-на-Дону. По Пушкинской улице у одного дома большое скопление машин, в дом входят и выходят немецкие офицеры. Мы точно запомнили дом. Это оказался штаб дивизии. В районе Сурской бани мы узнали, что немецкие офицеры моются в бане по субботам, и это мы не оставили без внимания. По дороге на вокзал встречали жителей города, от которых узнали, что немцы готовятся с вечера перейти в наступление.

Мы решили сами пройти на вокзал, посмотреть, что там делается, но нас туда немцы не пустили. Придя в район элеватора, мы узнали, что немцы ежедневно вывозят в эшелонах и на машинах зерно. По дороге в Вишневую балку у поселка Красный Октябрь мы заметили огневые позиции, но это были какие-то новые с рельсами, неподалеку от них стояли орудия с шестью стволами. В поселке Красный Октябрь было много немецких солдат, но они нас в самый поселок не пустили.

За двое суток собрав эти сведения, как было условлено, незаметно подошли ночью к Площади 9-го января и через нее вышли к мельнице, что около «дома Павлова». Нашему приходу все были рады и сразу пригласили в штаб-подвал, где мы все подробно рассказали. Затем нас провели в блиндаже за Соляную улицу, где встретили командующего, который внимательно выслушал нас, делая отметки на карте»…

Некоторые скажут, что такие данные только из одного источника (этих двух разведчиц) имели мелкое, тактическое значение, а не оперативное и тем более не стратегическое. Таких источников и других видов разведки в 62-й армии было много. Мы старались заглянуть в тыл противника, чтобы знать, что нас ожидает завтра и в ближайшие дни. Нам, оборонявшим город, который растянулся на десятки километров вдоль Волги, а на глубину 3–5 километров, было особенно важно знать, что делается в ближайшем тылу за передним краем обороны.

Получив такие данные и от других средств разведки, командование армии могло на их основании огневыми налетами артиллерии, минометов и «катюш» накрыть и разрушить управление нескольких штабов полков и дивизий противника, нанести удары по огневым позициям артиллерии и минометов, по складам боеприпасов около них, нацелить нашу ночную авиацию, в том числе и московскую, на скопление противника, ударить по скоплению войск, которые готовятся пойти в атаку. Зная, где и какие группировки противника скапливаются перед наступлением, мы били их морально, наносили потери, лишали отдыха так, что они шли в атаку, как очумелые.

4

Связь — это нервная система, без связи мы были бы и слепы и глухи, без связи в современной войне управлять войсками невозможно.

Управление и связь в армии должны работать безотказно и круглосуточно, ибо все сигналы и команды от командиров частей до переднего края должны передаваться также быстро и четко, как передает нервная система здорового человека сигналы в мозг о всех изменениях, происходящих в организме.

В составе 62-й армии во время обороны Сталинграда действовали: танковый корпус, 10 дивизий, 6 отдельных стрелковых бригад и артиллерийские средства усиления (более 10 артиллерийских полков). Артиллерийские полки находились на левом берегу Волги. Все эти части и соединения были отдельные, не сведенные в какие-либо промежуточные организации, подчинялись непосредственно армии.

Помню 12 сентября 1942 года, когда объявили мне решение Ставки о назначении командармом 62-й, меня перехватил начальник штаба фронта генерал Захаров Г. Ф. У нас с ним состоялся разговор о работе штаба 62-й армии. В частности, он высказал недовольство тем, что штаб армии создает промежуточные управления, называя их группами, подчиняя несколько равных частей или равных соединений одному из командиров и его штабу. Так 124-й стрелковой бригаде, которой командовал полковник Горохов, подчинялась 115-я бригада под командованием полковника Андрющенко и 149-я бригада под командованием подполковника Болвинова.

Такая же группа была создана в районе Орловки, которой некоторое время командовал полковник Андрющенко. В нее входили 115-я стрелковая бригада, 2-я мотострелковая бригада, часть сил 196-й и 315-й стрелковых дивизий. В состав 23-го танкового корпуса входили: 6-я, 6-я гвардейская, 137-я, 27-я, 189-я танковые; 9-я и 38-я мотострелковые бригады, всего 7 бригад.

Эти командиры и их штабы, которым были подчинены дополнительно равные соединения, не имели и не могли иметь каких-либо дополнительных средств управления, штабных офицеров и средств связи.

Изучив обстановку, я нашел, что формально начальник штаба фронта генерал Захаров был прав, но только формально. В ходе всего оборонительного периода я убедился, насколько трудно было управлять множеством отдельных соединений. Штаб армии должен был всем дать связь, передавать или пересылать каждому соединению приказы и распоряжения, контролировать и отвечать за их выполнение, получать и обрабатывать их сводки и донесения и т. д. и т. п. Я вскоре понял, что без импровизированных отдельных групп тяжело управлять таким количеством соединений без корпусных управлений.

В дни боев на Волге связи придавалось особое значение, потому что от ее четкой и бесперебойной работы зависела судьба обороны города. Если в полевых условиях сводки или донесения о боевых действиях могут идти от переднего края через штаб дивизии до штаба армии час, а то и больше, то в условиях городского боя это недопустимо.

В полевых условиях за час боя да еще ночью противник, продвинувшись вперед на два-три километра, может сделать лишь вмятину в обороне. У нас же в городе, где глубина боевых порядков на отдельных участках измерялась сотнями метров, такое продвижение противника означало бы катастрофу. Мы должны были заранее знать о намерениях противника, чтобы не дать ему возможности нанести неожиданный удар. Для этого оружие нужно было всегда держать на боевом взводе, а войска в такой готовности, чтобы они могли в любую минуту вступить в бой и нанести врагу ответный удар быстро и точно. Можно ли было решать такие задачи без хорошей связи с разведкой, с боевым охранением, с наблюдательными пунктами, с артиллерией, с ее огневыми позициями, находившимися за Волгой, с командирами резервных частей и подразделений, со всеми поддерживающими и обеспечивающими бой частями и службами? Конечно, нет. Только четкая и непрерывная радио- и телефонная связь, а также глубоко продуманная световая сигнализация могли обеспечить оперативное руководство войсками и упредить наступление, подготавливаемое противником, которого мы били чаще всего на подходах к нашим позициям, в местах сосредоточения, при выходе его техники и живой силы из укрытий на чистое место. Без связи мы не могли управлять войсками, не могли вовремя повернуть пушку или миномет, нацелить авиацию и другие средства на угрожаемый участок, на атакующего противника.

Командные пункты дивизий и армии находились на правом берегу Волги на расстоянии 300-1000 метров от переднего края обороны. Такое приближение органов управления к войскам давало возможность командирам всех степеней следить за ходом боя, учитывать изменения в обстановке и своевременно принимать решения. Наиболее действенным способом управления было личное общение старших начальников с подчиненными. Однако это не означало, что радио и телефоны потеряли свое значение. Наоборот, о них мы постоянно заботились. Но организовать непрерывную работу радио- и телефонной сети было очень трудно.

Непрерывные бомбардировки, и особенно с воздуха, по командным пунктам и по линейным участкам приводили к тому, что телефонные линии горели и рвались без конца, а подразделения связи несли большие потери. Армия была трижды разрублена до самой Волги и вела бои одновременно на трех изолированных друг от друга участках фронта. Из-за сильного огневого воздействия противника на командном пункте армии невозможно было иметь мощные радиостанции. Серьезным препятствием была и широкая водная преграда в тылу войск.

Сохраняя основные принципы организации связи — сверху вниз, справа налево, от специальных частей к пехоте, — мы часто строили ее в зависимости от оперативной обстановки, поэтому рекомендуемая для оборонительных боев схема связи по раздельным направлениям иногда нарушалась.

Оперативная обстановка, тактическое положение войск и расположение штабов вынуждали прибегать в армии к смешанной схеме; войска одного фланга связывали с войсками другого фланга и от этой оси связисты тянули провода к дивизии. В дивизиях и полках проводная связь, как правило, строилась по направлениям.

Как сейчас вижу напряженные лица начальника штаба армии Н. И. Крылова и начальника связи полковника, а затем генерала М. П. Юрина, которые ночами просиживали над картами и схемами, пересматривая старые и придумывая новые варианты организации связи и управления войсками.

Штаб армии пять раз менял свой командный пункт, а это значит, пять раз заново перестраивалась связь с войсками, под непрерывным обстрелом и бомбежкой с воздуха.

Нередко к одному проводу параллельно подключались две-три дивизии, а для устойчивости связи эти дивизии дополнительно привязывались к вспомогательным пунктам, и связь с ними строилась по замкнутому кругу.

На основных контрольных постах и на всех вспомогательных узлах были созданы аварийные команды.

Проводная телефонная сеть, как правило, дублировалась радиосвязью, а моряки применяли еще сигнализацию флажками.

В дивизиях проводная связь с полками строилась по принципу сетки, состоявшей чаще всего из двух-трех линий с контрольными постами.

Основной радиоузел армии состоял из маломощных радиостанций типа РБ, РБМ, 12-РП и 13-РА и находился в непосредственной близости от командного пункта. Вспомогательный же узел, состоявший из мощных радиостанций, мы держали за Волгой, в десяти километрах от штаба армии, и через него связывались со штабом фронта, с авиацией и с тылом.

Для большей оперативности в работе все радиостанции пришлось перевести на работу с микрофоном. При этом надо было, конечно, соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не сориентировать противника о наших действиях.

Радио служило надежным средством связи, а в некоторых случаях и единственным (связь с группой Горохова и 13-й дивизией осуществлялась почти исключительно по радио).

Необходимо сказать еще об одной, пожалуй, самой сложной части работы связистов 62-й армии — о прокладке телефонного провода по дну Волги. Никаких специальных материалов армия не имела, и наши связисты вынуждены были для обеспечения связи командного пункта армии с восточным берегом Волги использовать обычный телефонный провод. За Волгой находился запасный командный пункт штаба армии, через который осуществлялось управление войсками, находящихся на флангах, артиллерией и тылами, а в октябре, то есть в разгар самых тяжелых боев, через этот запасный командный пункт осуществлялось управление и войсками, которые действовали в центре города и в заводском районе.

Провод с прикрепленным к нему грузом опускали в воду и укладывали на дно реки. Но не проходило трех-четырех суток, и связисты вынуждены были прокладывать новую линию. Так продолжалось с начала и до конца боев в городе.

5

Разведчики! Сколько замечательных подвигов совершили эти бесстрашные люди! Какие изумительные страницы мужества, воинской доблести вписали они в летопись легендарной славы защитников волжской твердыни!

Точно знать все о противнике, его расположении, его намерениях, его силах и возможностях — это значило ясно представлять себе перспективы развития сражения, получить возможность в каждом отдельном случае принять правильное решение и тем самым обеспечить успех боя. Вот почему в дни Сталинградской битвы разведка должна была добывать такие данные, которые позволяли бы знать, что будет делать противник не только завтра или через неделю, но в любой момент, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, успеть принять меры, способные расстроить, парализовать замыслы врага. Добиться этого в наших условиях было трудно, почти невозможно. Чрезвычайно высокая плотность боевых порядков, насыщенность гитлеровских войск полевой жандармерией, гестаповцами, тщательная слежка за населением в оккупированных гитлеровцами деревнях и селах, а также в захваченных ими кварталах города — все это значительно усложняло работу наших разведчиков в районах расположения противника.

В сложившихся условиях трудно было организовать наземную разведку, но, пожалуй, еще труднее — воздушную. Превосходство противника в авиации, пока оно не было преодолено, не позволяло нашим самолетам совершать частые полеты над расположением вражеских войск. Попытки повторить полет, сделать второй заход нередко кончались гибелью экипажа и самолета.

В городе, где в течение пяти месяцев бой шел почти на одном месте, где линия фронта проходила не только через городские кварталы, но и через этажи домов, лестничные площадки, заводские цехи, нужно было вести разведку по-особому. Важно было при этом, чтобы, приспосабливаясь к обстановке, разведчики получали нужные командованию данные, были действительно глазами и ушами командования.

И как ни трудно приходилось разведчикам, они находили пути и способы оперативно обеспечивать нас достоверными данными. В этой связи не могу не сказать о начальнике разведывательного отдела 62-й армии полковнике Германе М. З., его заместителе по политической части Войгачеве, о спаянном, инициативном, боевом разведотделе штаба армии. Там собрались смелые люди, вдохновляющие личным примером и высокой работоспособностью всех разведчиков нашей армии.

Полковник М. 3. Герман при первой же встрече понравился мне своей собранностью и вдумчивостью. Он был немногословен, но каждое его слово было строго продумано.

Впервые я услышал о Германе от члена Военного совета К. А. Гурова, а вскоре и сам убедился в том, что это настоящий разведчик. Если полковник Герман докладывал о противнике — значит, он сам уже проверил данные и убедился в их достоверности.

М. 3. Герман никогда не ждал указаний о том, где и когда нужно организовать разведку. Чаще всего он по собственной инициативе докладывал о результатах разведки и сообщал интересующие нас данные, либо спрашивал, что нужно командованию, и любой ценой добывал необходимые нам сведения. Это был разведчик, в совершенстве владевший оперативным искусством и всегда находившийся в курсе событий.

Выработанные нашими разведчиками методы обеспечивали достоверность, непрерывность и своевременность разведданных.

С наибольшим успехом в городе могла действовать пешая разведка. Пешие разведчики проникали во вражеские тылы, в расположение войск противника, вели наблюдение, добывали необходимые командованию сведения. Однако при плотном огневом насыщении вражеского переднего края обороны пересечь его крупным отрядом или дозором было невозможно. Противник легко обнаружил бы разведывательную группу в пятнадцать-двадцать человек. Поэтому было решено засылать в тыл противника разведывательные группы численностью не более трех-пяти человек, Эти смельчаки, вооруженные автоматами и гранатами, с биноклем и радиостанцией, проникали во вражеский тыл на три-пять километров и, замаскировавшись, наблюдали за всем, что там происходило.

Такая разведка велась непрерывно. Разведчики пробирались в тыл противника только ночью и главным образом по оврагам, идущим от Волги на запад. Эти овраги, образованные водами реки Царица, сослужили хорошую службу. Тропы разведчиков пролегали по оврагам и балкам Мокрая и Сухая Мечетка, Банный, Долгий, Крутой. Трудные это были пути, тяжелые тропы. Чтобы пробраться по ним ночью, под непрерывным огнем, нужно было обладать действительно несгибаемой волей, бесстрашием, железной выдержкой и еще какими-то особыми качествами фронтового следопыта. Не каждого смельчака, выразившего желание идти в разведку, можно было послать в тыл врага. Только самых смелых и находчивых зачисляли в разведывательные группы, и среди этих смельчаков больше всего было комсомольцев, людей идейно закаленных, сильных духом и телом.

«На миру и смерть красна» — говорит русская пословица. Но не о смерти думали наши разведчики, идя на выполнение боевых заданий. Они думали о жизни, и прежде всего о жизни советского народа, пославшего их сюда отстаивать честь, свободу и независимость Родины. Вдали от своих подразделений и частей, от своих товарищей, близость к которым удесятеряет силы, они мужественно выполняли боевые задачи. Не все разведчики возвращались в родные подразделения, а из тех, кто возвращался, многие попадали сразу в госпиталь.

6

В боях за город армия имела: 8-10 артиллерийских полков дивизионной артиллерии, 5 истребительно-противотанковых артиллерийских полков, 2–3 пушечных и 2–3 полка гвардейских минометов («катюш»). Артиллерийских дивизий тогда еще не было в полевых войсках. Большая часть ствольной артиллерии в боях за город находилась на левом берегу Волги.

Плотность артиллерийского огня все время менялась в зависимости от потерь. В районе города она в среднем составляла 10–15 орудий и минометов (82-мм) на один километр фронта. Мы стремились к возможно большей централизации управления артиллерийским огнем, и в этом. отношении хорошо и много поработали командующий артиллерией армии генерал-майор Пожарский и его штаб во главе с полковником Хижняковым.

Николай Митрофанович Пожарский выступал подлинным новатором в использовании крупных масс артиллерии при обороне города и в применении артиллерийских контрударов, организатором мощных минометных групп. Пожарский сумел так построить управление огнем артиллерии, что она свободно и легко могла переходить из рук одного командира дивизии в руки другого, а когда нужно было нанести удар по наиболее опасному участку фронта, она могла действовать централизованно. Убедившись на практике, как важно обеспечивать действия штурмовых групп артиллерийским огнем, он смело включал в них орудия крупных калибров.

Командующий артиллерией армии имел возможность централизованно управлять артиллерией всех стрелковых дивизий, истребительно-противотанковых артиллерийских полков, полков артиллерийской поддержки и гвардейскими минометными частями. Так, например, в конце сентября нашими артиллерийскими налетами было сорвано большое наступление противника в направлении высоты 102,0 и овраг Банный. Контрподготовка проводилась несколько дней подряд, каждая в течение 15–20 минут, и в ней участвовало более 250 орудий крупного калибра на фронте в два-три километра.

В ноябрьских боях в районе завода «Баррикады» в массированных огневых налетах участвовала артиллерия восьми стрелковых дивизий, двух истребительно-противотанковых артиллерийских полков, трех полков артиллерийской поддержки и, кроме того, два полка фронтовой артиллерийской группы.

Организация управления артиллерией строилась с таким расчетом, чтобы в нужное время артиллерийские дивизионы и полки могли полностью перейти в распоряжение командующего артиллерией армии. Для этого все части артиллерии усиления имели связь с командующими артиллерией дивизий и одновременно непосредственную связь с командующим артиллерией армии. Кроме того, армейские и фронтовые пушечные полки входили в армейскую группу артиллерии дальнего действия, которая в любой момент могла поддержать ту или иную дивизию на любом направлении.

Одновременно с организацией мощного массированного артиллерийского огня штаб артиллерии армии планировал доведение огня до узла целей, а нередко даже до отдельных целей (водонапорные баки на Мамаевом кургане или баня в Рабочем поселке). От штабов артиллерии дивизий в подобных случаях требовалась организация такого тесного взаимодействия с другими родами войск, чтобы эффект от массированного артиллерийского огня мог быть полностью использован пехотой и танками.

Например, 39-я гвардейская стрелковая дивизия в боях за завод «Красный Октябрь» использовала для стрельбы прямой наводкой на дистанцию 200–300 метров даже 203-миллиметровые орудия. Если бы раньше нашим артиллеристам сказали, что такая мощная артиллерия будет использоваться таким образом, они не поверили бы. Это же повторилось и в Познани, и в Берлине.

Условия уличных боев требовали решительного выдвижения вперед всей системы артиллерийских наблюдательных пунктов, которые находились в ротах и взводах, то есть со штурмовыми группами.

Малокалиберная артиллерия и полковые пушки, которые должны были использоваться в качестве орудий противотанковой обороны, с успехом применялись при стрельбе прямой наводкой по зданиям — в окна, двери, чердачные помещения, крыши. Осколочно-фугасные снаряды представляли серьезную опасность для живой силы, а 45-миллиметровые бронебойно-зажигательные снаряды разрушали несложные укрепления противника в зданиях.

Высокую эффективность показали орудия кинжального действия, особенно при борьбе с бронемашинами и танками противника.

Значительная часть артиллерии, находившейся на правом берегу Волги, в самом городе, быстро выбывала из строя в результате непрерывных бомбардировок с воздуха, а также от сосредоточенного вражеского артиллерийского и минометного огня. И хотя артиллерия нужна была всегда и всюду, мы держали в резерве армии в самом Сталинграде только один полк реактивной артиллерии (82-миллиметровые минометы на гусеничном ходу). Мы его никому не подчиняли, и он не раз выручал нас в критические минуты, останавливая атаки гитлеровцев.

По решению командования армии дивизионная дальнобойная артиллерия оставалась на левом берегу, где она могла маневрировать огнем и колесами, куда легче было подвозить снаряды (без переправы через Волгу).

7

Танковых частей и штабов в Сталинграде было много, но танков очень мало, потому что условия городского боя не позволяли применять большие массы танков, да и переправлять их через Волгу мы не имели возможности.

Однако имевшиеся в армии танки мы использовали на полную мощность: подбитые — как неподвижные огневые точки, уцелевшие — как ударную силу для контратак. На танкодоступных направлениях они составляли основной костяк противотанковой обороны. Мы ставили их за передним краем обороны, в 200–300 метрах, хорошо маскировали, закапывали до башен и придавали им пехотное прикрытие, которое также зарывалось в землю или укреплялось в зданиях.

Огонь танков с места, из засад по вражеским танкам, которые появлялись большими массами на улицах и площадях, был самым эффективным.

Именно так удалось на 14 и 15 сентября остановить крупные силы немецких танков, которые пытались с ходу ворваться в город. Они были встречены губительным огнем из засад и, понеся большие потери, откатились назад.

В те дни только против участка, обороняемого танковыми бригадами полковника Кричмана и подполковника Удовиченко, в которых насчитывалось три десятка Т-34 и два полка истребительной артиллерии, противник бросил более 400 танков различных систем. Однако, несмотря на явное количественное превосходство, гитлеровские танки не смогли прорвать нашу оборону и выйти к Волге.

Вот почему с конца сентября гитлеровцы прекратили атаки крупными массами танков и стали бросать их в бой только с пехотой, небольшими группами и при поддержке авиации и артиллерии.

Так, например, 19 сентября, пытаясь овладеть высотой 102,0 (Мамаев курган), немецкие танки группами по 10–15 машин начали наступление с трех сторон — с севера, запада и юга. В наступлении участвовало в общей сложности более 40 танков. Мы же на этом участке имели всего-навсего пять Т-34 и три Т-60.

Первым на юго-западных скатах кургана вступил в бой танк, которым командовал старшина Смехотворов. Едва Смехотворов успел сделать выстрел, как на его танк противник обрушил шквал огня из всех видов оружия. Один из вражеских снарядов разорвался метрах в пяти от танка Смехотворова, но экипаж не растерялся. Вторым выстрелом он поразил атакующий немецкий танк. Еще один выстрел, и второй вражеский танк задымил, из люков выскочили гитлеровские танкисты, которые явились хорошей целью для наших пулеметчиков. После этого остальные немецкие танки попятились, а пехота без танков вперед не пошла.

А вот другой пример городского боя.

Одному подразделению из бригады Удовиченко, состоявшему из трех танков и взвода стрелков (18 человек), было приказано уничтожить гитлеровских автоматчиков, просочившихся в отдельные здания на углу Республиканской и Киевской улиц. Этим боем руководил командир танкового взвода лейтенант Морозов. Незаметно для противника он снял свои танки с восточных скатов Мамаева кургана, посадил на танки стрелков и примерно метров с 800 на большой скорости открыл огонь по этим домам. А когда танки подошли к домам, наши стрелки спешились и броском овладели кварталом, полностью уничтожив засевших здесь немецких автоматчиков.

По выполнении этой задачи Морозов получил приказание выйти с танками на западную окраину поселка Красный Октябрь, где ожидалась очередная атака противника.

Так наши танки маневрировали с одной окраины заводского поселка на другую по нескольку раз в день.

27 сентября противник бросил против Силикатного завода до двух батальонов пехоты и 16 танков. Завод обороняли гвардейцы-танкисты полковника Кричмана. Перед атакой немцы нанесли по заводу сильный авиационный удар. После бомбежки наши танкисты подожгли возле своих танков дымовые шашки. Гитлеровцы, не разгадав этой хитрости и решив, что наши танки горят, ринулись в атаку. Подпустив их на близкое расстояние, наши танкисты и артиллеристы открыли по ним огонь прямой наводкой и подожгли 11 вражеских машин.

Выходившие из строя наши танки быстро восстанавливались и возвращались в бой. В этом большую помощь оказывали нам рабочие Тракторного завода и особенно рабочие цеха № 5.

Несмотря на то что завод все время подвергался артиллерийскому обстрелу и ударам авиации противника, тракторостроители под руководством полковника Катукова и инженер-майора Вовк работали день и ночь, восстанавливая танки.

Наблюдавший за возвращением в строй подбитых танков мой заместитель по бронетанковым силам М. Г. Вайнруб рассказывал:

— Танк № 214 был прибуксирован на завод из поселка Красный Октябрь. Бронебойным снарядом у него был пробит бортовой лист брони и поврежден двигатель. Бригада под руководством Макарова приступила к ремонту. Не успели снять задний лист брони, как налетела немецкая авиация, которая начала бомбить и поливать свинцовым дождем завод… Пришлось всем спрятаться под танк. Но налеты продолжались один за другим. Ремонтники установили наблюдение за воздухом и только при непосредственной угрозе цеху прекращали ремонт и уходили в укрытие.

Большинство танков побывало в ремонте по нескольку раз. Например, танк № 214 ремонтировался четыре раза, и, когда его доставили на завод в пятый раз, Макаров сказал:

— Опять 214-й?

— Мы только «ранены», — как бы извиняясь, ответил командир экипажа, — и с вашей помощью завтра снова вступим в бой, а фашистских танков уничтожили столько, сколько раз сами были ранены.

Однако восполнять потери в танках за счет только ремонта мы не могли, и для усиления армии 5 октября к левому берегу Волги прибыла танковая бригада полковника Белого. К утру 6 октября 15 танков этой бригады переправились в город. В то же утро они заняли позиции вдоль линии железной дороги и Скульптурной улицы и, не успев окопаться, вступили в бой. Бой этот был на редкость удачным. В первый же час было уничтожено 8 фашистских танков и большое количество живой силы. (Кстати сказать, танкисты не занимались подсчетом уничтоженных вражеских солдат, они предпочитали охотиться за техникой противника и поэтому мало пользовались пулеметами. Я пришел к такому заключению, наблюдая за боем танкистов на Скульптурной улице. Вскоре танкисты стали стрелять не только из пушек, но и из пулеметов.)

В середине дня 6 октября бомбежка и обстрел реки несколько уменьшились, и оставшиеся на восточном берегу танки бригады полковника Белого начали грузиться на паромы. Но едва первый паром с танком Т-34 успел выйти на середину реки, как над ним закружили немецкие пикировщики. Бомбили они небольшими бомбами. Одна из них повредила рулевое управление и мотор парома, и он вместе с танком поплыл по течению реки. Командир танка старшина Петр Зыбин так рассказал об этом дрейфе:

— Сначала мой экипаж укрывался от осколков и пулеметного огня под днищем танка, а затем все мы залегли и стали ждать, что будет дальше. Благо, дул северо-западный ветер, и паром с танком прибило к левому берегу. Пришлось выгрузиться на берег и снова направиться к переправе.

Переправившись, танки полковника Белого заняли оборону на северо-западной окраине завода и поселка Баррикады.

17 октября дивизии Жолудева, Горишного и Гуртьева и танкисты Белого вели тяжелые бои с двумя пехотными дивизиями и 150 танками, наступавшими на западную окраину завода «Баррикады». Все атаки были отбиты. На поле боя противник оставил 16 сожженных танков и 900 трупов. Наши танкисты потеряли три танка с экипажами.

14-17 октября в период самых напряженных боев, когда гитлеровцы бросили против Тракторного завода и завода «Баррикады» сотни танков, наши танкисты, как об этом сказано выше, действуя из засад, вели огонь с места. И хотя в бригаде Белого оставалось только 20 танков, они выдержали атаку превосходящих сил, подбили и сожгли много немецких танков, а главное, не дали ударной группе противника, состоявшей из пяти дивизий, развернуться и ударить на юг вдоль Волги во фланг главным силам армии.

14 октября к Тракторному заводу прорвались фашисты. Теперь танки приходилось ремонтировать под берегом Волги и в оврагах подручными средствами. Восстановленные машины сразу же отправлялись на позиции, где они были нужны как мощные подвижные огневые точки, с которыми стрелковые подразделения держались и дрались значительно упорнее и увереннее.

Немецкие танки, несмотря на количественное превосходство, часто были бессильны против наших танков. Это достигалось благодаря хорошей разведке, маневру (неподвижные танки буксировались подвижными) и хорошей маскировке.

В контратаках наши танки всегда действовали вместе с пехотой и саперами. Огнем в упор они пробивали глухие стены, отсекали объекты атаки от общей системы обороны противника и, выполнив задачу, возвращались или становились в укрытия, тщательно маскируясь.

В дни наступления в городе мы использовали танки небольшими группами (максимум до пяти машин) не только потому, что у нас их было мало, но и потому, что в условиях боя в городе, особенно в разрушенном, их было сложно, вернее, нецелесообразно использовать крупными массами.

Наступающая в городе сторона должна особенно заботиться о взаимодействии между пехотой и танками.

При наступлении в полевых условиях основными звеньями взаимодействия являются батальон, дивизион и танковая рота. В городском же наступлении этими звеньями взаимодействия чаще всего являются взвод пехоты, взвод танков и взвод артиллерии.

В городском бою каждая улица и площадь — это узкое поле боя, которое требует от командиров особого внимания и особой организации взаимодействия. Тут одной силой не возьмешь.

В сентябре, подойдя к городу, гитлеровцы имели подавляющее превосходство во всех видах оружия. Они не сомневались, что одним ударом сбросят нас в Волгу. Я допускаю, что в полевых условиях при таком соотношении сил они могли бы осуществить свой план и быстро прорвать оборону 62-й армии, тем более что глубина этой обороны равнялась самое большее трем-пяти километрам. В полевых условиях сдержать наступление противника, имевшего десятикратное превосходство в силах, такой жидкой обороной, какую могла обеспечить 62-я армия, было бы невозможно. Но мы в течение трех месяцев выдерживали непрерывные удары превосходящих сил противника.

В чем тут причина?

Воины 62-й армии быстрее, чем противник, поняли, что такое городской бой, быстрее и лучше, чем противник, научились использовать в бою городские улицы, здания, подвалы, лестничные клетки, заводские трубы и крыши домов. Овладев искусством городского боя, все органы армии — штабы, политотделы, тылы изучали и совершенствовали свои знания и свой опыт. Искусство уличных боев не застывало на месте, мы совершенствовали его, каждый солдат старался изобретать, изобретал и, как правило, находил удачные приемы борьбы.

8

В боях на улицах Сталинграда особую роль играли саперы, незаметные труженики войны. Они были неотъемлемой частью наших войск и не только строили переправы, но и сражались в первых рядах армии. Взрывчатка и инженерные мины в руках отважных саперов были грозным оружием. Когда враг казался неуязвимым, приходили саперы и уничтожали его взрывами; когда невозможно было подобраться к врагу обычным путем, саперы уходили под землю и, проникнув подземно-минной галереей в район вражеских укреплений, пускали в ход взрывчатку.

В наше время такие термины, как «подземно-минная галерея» или «сапа», звучат архаизмами. Но саперы 62-й армии в борьбе с врагом не стеснялись пользоваться опытом славных русских минеров, оборонявших Севастополь в середине прошлого века.

Многие десятки танков противника подорвались на минах, установленных саперами. Саперы входили в состав штурмующих групп.

Вот несколько примеров.

Когда противник вел атаки против северной части города, группа саперов под командой майора Г. Н. Ванякина установила в районе балки Мокрая Мечетка два минных поля. На этих минных полях подорвались восемь вражеских танков.

На одном из участков 13-й гвардейской дивизии противник дважды в течение одной ночи пытался прорвать оборону. Надо было удержать этот участок. Группа саперов под командой коммуниста лейтенанта Ф. Левадного под огнем противника установила 400 мин, и противник, понеся потери от нашего огня и на минах, вынужден был перенести атаки на другие направления.

Захватив трансформаторную будку, находившуюся на одном из участков нашей обороны, противник использовал ее для наблюдения и обстрела наших позиций. Группа саперов 8-го гвардейского батальона в одну из ночей скрытно подобралась к этой будке и взорвала ее вместе с находившимися в ней солдатами противника.

На территории нефтесиндиката, обнесенного земляным валом, противник создал сильный опорный пункт. Отсюда он обстреливал овраг Банный и берег Волги. Корректировать наш огонь мешал вал. Разведкой было установлено, что один из бензобаков, расположенных на территории нефтесиндиката, не занят противником. Группа саперов 8-го гвардейского батальона проложила из оврага Долгий под этот бак подземную галерею, пробила взрывом в днище бака отверстие и оборудовала в нем две огневые точки и наблюдательный пункт. Работа саперов маскировалась специально организованным огнем артиллерии и минометов. С занятием бензобака опорный пункт противника оказался парализованным.

Готовясь к штурму литейного цеха завода «Красный Октябрь», саперы на участке 39-й гвардейской дивизии с помощью взрывчатки проделали ходы сообщения, что позволило сблизиться с противником на расстояние броска ручной гранаты, успешно атаковать его и захватить сильно укрепленный вражеский опорный пункт.

На участке 45-й дивизии северо-западнее завода «Красный Октябрь», у подножия высоты 102,0 находилась огневая точка противника, из которой он обстреливал наши позиции. Саперы наполнили бочку взрывчаткой и с зажженным взрывным шнуром пустили ее под уклон на огневую точку противника. Раздался взрыв. Огневая точка и находившиеся там гитлеровцы были уничтожены.

Противник засел в подвале известного «г-образного здания» и не давал возможности нашим подразделениям овладеть всем зданием. Саперы, действовавшие в составе штурмовой группы во главе с младшим лейтенантом П. Д. Иваницким, заложили и взорвали 260 килограммов взрывчатки. По показаниям пленных, взрывом было уничтожено более 150 гитлеровцев.

Конечно, саперы действовали в составе всех войск, вместе с ними, как единое целое, и их боевые дела были частью всех дел армии. Однако нельзя не отметить, что именно у саперов с особой силой проявлялись изобретательность, находчивость и смекалка. Казалось, нет такого положения, из которого наши саперы не найдут выхода.

Саперы обеспечивали работу переправ, штурмовали захваченные противником здания, укрепляли позиции наших войск, строили убежища, землянки, блиндажи.

Надвигалась зима. Но как ни тяжела была боевая обстановка, солдату надо было и погреться, и помыться. В сражающемся городе появились бани, их построили саперы. И воины со словами сердечной благодарности обращались к своим боевым друзьям-саперам.

Отгремело великое сражение на Волге, окруженный враг был частично уничтожен, а частично пленен. Армия вышла из города, чтобы подготовиться к новым сражениям, но в городе еще долго слышны были взрывы. Это саперы уничтожали мины, неразорвавшиеся снаряды и авиационные бомбы.

Восстановление разрушенного города и его промышленности началось по решению партии и правительства сразу же по окончании боев. Саперы были первыми, кто участвовал в этом великом деле. Очистив город от многих тысяч опасных мин и снарядов, саперы создали условия для немедленного развертывания восстановительных работ.

9

Прошло тридцать с лишним лет со дня великой победы на Волге. И все это время я считал себя должником перед героями речного и воздушного флота, которые в самые трудные дни и часы доставляли 62-й армии то, без чего она не могла жить и сражаться. Моряки Волжской флотилии и летчики самолетов ПО-2 своими пушками и пулеметами, а также авиабомбами помогали нам, армейцам, наносить удары по врагу, обескровливать и истощать его силы. В труднейших условиях они доставляли в армию боеприпасы, продовольствие. Моряки вывозили раненых и штабы частей на переформирование.

Я уже говорил о тяжелом положении, в которое попала армия, когда плыла по Волге шуга.

Немцы наблюдали за ходом шуги. Если они замечали где-нибудь заторы льда, которые могли остановиться, сковаться морозом, немедленно открывали огонь из шестиствольных минометов, разбивали лед в этих заторах, и шуга продолжала идти, изолируя нас от баз снабжения.

Казалось, нет выхода из этого положения. Но это было не так.

Когда шла мелкая шуга, с трудом, преодолевая опасность, к нам, сталинградцам, из района Ахтубы и пристани Тумак пробивались пароходы «Абхазец», «Пугачев», «Спартак», «Панфилов» и бронекатера №№ 11, 12, 13, 61 и 63. Когда усилилась плотность льда, пароходы прекратили движение. Основную нагрузку взяли на себя бронекатера.

Были жертвы? Да, были, и большие, но это не останавливало моряков-героев. Вот передо мной воспоминание бывшего командира дивизиона бронекатеров Сорокина Михаила Ефимовича, который сейчас работает штурманом РСТ «Углич» Магаданского межколхозного объединения морского рыболовства. За участие в битве на Волге он был награжден боевыми орденами Красного Знамени, Красной Звезды, медалями «За отвагу» и «За оборону Сталинграда».

В ту суровую осень 1942 года мужественным морякам флотилии отовсюду грозила беда: по крохотным и беззащитным суденышкам вела прицельный огонь артиллерия противника, на них пикировали фашистские стервятники, смертельную опасность несли плавучие мины. Сорокин М. Е., командуя группой бронекатеров в тяжелых условиях льдообразования на Волге под огнем противника, во второй половине ноября 1942 года четыре раза прорывался к правому берегу Волги, в Сталинград, подвозя боеприпасы, пополнение, и вывозил раненых.

Сорокин вспоминает, как он своими бронекатерами переправлял в ночь на 15 сентября 13-ю гвардейскую дивизию Родимцева в Сталинград: «Каждую ночь бронекатера перевозили сотни раненых, сотни тонн грузов. Иногда и нам приходилось бить немцев артиллерией. На бронекатере № 13 была установлена реактивная система, как ее любя называли «катюша». Она скрытно подходила к определенной точке берега и давала смертельный залп по фашистами.

В октябре, когда противник захватил Тракторный завод и вышел к Волге, три стрелковые бригады — 115-я, 124-я и 143-я и часть сил 112-й стрелковой дивизии были отрезаны от главных сил армии. Им нужно было оказать срочную помощь — подвезти боеприпасы и вывезти раненых. Эта задача была возложена на отряд бронекатеров.

Сорокин пишет: «Несмотря на шугу, которая шла по Волге, бронекатера прорвались в район Рынок и Спартановка, где находились отрезанные от армии войска, доставили боеприпасы. Прорыв был очень тяжелый, так как немцы вели по бронекатерам сильный огонь из всех видов оружия. Взяв на борт раненых, бронекатера легли на обратный курс, и в это время из засады по ним открыли огонь немецкие танки. Один танк мы подбили, и в этот момент в рубку бронекатера, на котором находился старший лейтенант Б. Житомирский, попал снаряд. Осколком он был тяжело ранен в ноги, а старшина 1-й статьи Емелин, стоявший за штурвалом, был убит. Бронекатер шел неуправляемый. Превозмогая боль, Борис Житомирский поднялся и, буквально истекая кровью, довел бронекатер до переправы.

При одном из таких рейсов на правый берег в район Тракторного завода шел я на катере под командованием Василия Коротенко. Ночь была очень темной, шел дождь со снегом. Пушки и пулеметы были в боевой готовности. Шли на малом ходу. Первым к берегу подошел наш катер. Два краснофлотца, вооруженные автоматами и гранатами, выпрыгнули на берег для выяснения обстановки, главное, к своим ли подошли. Через несколько минут раздался окрик: «Спускайте трап, свои». Вижу, наши краснофлотцы и несколько бойцов кого-то несут. Вначале подумал, что несут раненого. Первым на трап вбежал краснофлотец Иванов, который доложил мне: «Товарищ командир, принимайте подарок, фрица притащили…» Даю команду — в кубрик его, двух человек с автоматами для его охраны.

Тем временем матросы и солдаты быстро выгрузили боеприпасы и погрузили раненых, развернулись и полным ходом пошли на переправу. Противник нас не обстреливал. Спустился я в кубрик, и мне рассказали, как взяли «языка» в звании унтера.

Ночью, как правило, наши и немцы раздавали горячую пищу. Противник был рядом. У немцев с продовольствием было туго, но для поддержания боевого духа шнапс давали им в изрядном количестве. Перехватив лишнее, «лихой» унтер-офицер, возможно по запаху, как на приманку, приперся на нашу кухню. Ночь темная, как и где он прошел — никто не знал. Подойдя к нашему повару, подавая котелок, он что-то сказал по-немецки. Повар, видя перед собой немца, не растерялся, пустил в ход свое «подручное» оружие — черпаком с варевом ударил немца по голове.

Фриц явно был обескуражен: пошел за едой, а попал в плен. Он весь дрожал и, видя ленточки на бескозырках краснофлотцев, понял, что попал в руки «черных комиссаров», или «черной смерти», как наших моряков величала немецкая пропаганда ведомства доктора Геббельса».

О подвигах наших моряков на Волге можно писать много и долго. Эта флотилия под командованием таких командиров, как контр-адмиралы Д. Д. Рогачев, С. М. Воробьев, таких офицеров, как М. Е. Сорокин, творила невозможное.

Сколько раз боевые суда этой флотилии огнем своих орудий закрывали бреши на фронте, где противник мог пройти или просочиться к Волге меж поредевших наших боевых порядков. Орудия канлодок «Усыкин», «Чапаев», «Щорс», «Киров», «Руднев» выбросили тысячи снарядов на головы захватчиков.

10

Для летчиков фронт начинался там, где они базировались. Противник беспрерывно наносил удары по нашим аэродромам, пытался перехватить наши самолеты в воздухе, когда они только выходили на задания. Воздушные бои шли над аэродромами, воздушные бои шли на путях подлета к Сталинграду и над Сталинградом. Днем и ночью летчики находились в бою. Днем они отражали налеты врага на свои базы, ночью помогали нам, перебрасывая боеприпасы, нанося бомбовые удары по позициям противника.

После войны я получил немало писем от летчиков, взаимодействовавших с 62-й армией. Привожу здесь одно из писем.

«Стоял октябрь 1942 года. Беспримерные, беспрерывные, ожесточенные бои сотрясали землю и воздух. Не только днем, но и каждую ночь от захода солнца до наступления рассвета, беспрерывно летали наши самолеты и сбрасывали свой смертоносный груз на головы захватчиков. Бомбить приходилось отдельные кварталы, отдельные улицы, отдельные дома, где засели немцы, где находились их штабы. Наземные войска вели ближний бой. Маленькая ошибка со стороны нашего экипажа, и бомбы могут ударить по своим войскам.

На земле был ад. Грохот разрывов не смолкал ни днем, ни ночью. Ночное небо над Сталинградом кишело самолетами нашими и противника. В воздухе медленно горели, освещая все вокруг, осветительные бомбы. В конусах освещенного пространства неслись в разных направлениях и на разных скоростях разные самолеты. Сколько раз приходилось летчикам бросать свои самолеты в сторону мимо проносящихся во тьме дрожащих выхлопов пламени из патрубков моторов невидимых самолетов. Были случаи столкновения.

Огромные нефтебаки на берегу Волги, подожженные авиацией противника, изрыгали в небо столбы пламени и дыма высотой более тысячи метров. Трудно было дышать. Самолеты подбрасывало восходящими потоками.

В одну из темных ноябрьских ночей наши У-2 перебазировались в район Средней Ахтубы, на спешно оборудованный аэродром. Приземлившись, мы осторожно рулили на призывно помигивающие электрические фонарики. Нас поразила необычайная обстановка. К самолетам подъезжали автомашины с высокими бортами, с накрытыми брезентами кузовами. С них сгружали не бомбы, а что-то длинное и громоздкое. Техники с большим трудом подвешивали их на бомбодержатели.

Наконец разобрались. В мешки, около двух метров длиной, около метра в диаметре, упаковывались мины, снаряды, патроны, продовольствие и т. п. Эти мешки, подвешенные на бомбодержатели, нужно было сбросить нашим войскам в Сталинград. Других средств подвоза в это время в городе не было. Самолеты У-2 таким образом превращались в транспортные машины, в воздушных извозчиков. Два мешка, в каждом около 100 килограммов. Вес груза небольшой, но его габариты, форма груза не внушали доверия. Развернет мешок в воздухе, на взлете, самолет камнем пойдет вниз. Все аэродинамические свойства самолета терялись.

После подвески груза летчиков собрали на командный пункт, в довольно обширную землянку, с нарами по сторонам. На них развернули карты. Штурман полка майор Морковкин производил штурманские расчеты. Перед ним лежал план города, на нем жирными линиями карандаша отсечены от города три узких участка земли, три плацдарма.

Командир полка поставил боевую задачу: на самый малый плацдарм сбросить мешки с боеприпасами. Заходить с острова Зайцевский, сбрасывать с высоты 600 метров. Ориентирами будут костры в нишах крутого берега.

С нар встал комиссар полка старший политрук Остромогильский, который попросил задержаться на несколько минут.

Как сейчас помню его слова: «Там, в Сталинграде, бойцы б2-й армии стоят насмерть. Они сказали: «За Волгой для нас земли нет!» И они все до единого погибнут, но слово свое сдержат. Они не отступят. Гитлеровцы стремятся во что бы то ни стало взять Сталинград, сбросить наши войска в Волгу. Но Родина приказала: «Ни шагу назад!» Поймите, товарищи, в Сталинграде решается судьба Отечества. Враг измотан и обескровлен, но и нашим героям-сталинградцам очень тяжело, они отрезаны ледоходом по Волге от своего тыла».

Мы проверили еще раз подвеску мешков, нашли все в исправности, можно лететь. При взлете выдерживать направление было легко. Прямо впереди ночной Сталинград обозначался огненно-оранжевыми пятнами пожарищ.

Подходя к Волге, высоту набрали до шестисот метров. Вот уже зеркальная поверхность реки. Все внимание приковано к высокому противоположному берегу. На узкой белой полоске между водой и высоким обрывистым берегом, у самого обрыва ярко горели три костра. Их видно только с реки и с левого берега. Противник не видит эти огни. Летим над островом Зайцевским, разворачиваю самолет к тому месту, над которым должен сбрасывать груз. Руки нащупывают в кабине шарики, за которые нужно дернуть, чтобы открыть замки бомбодержателей…

Самолет пересекает береговую черту. Волга осталась позади. Костры где-то под самолетом, их не видно. Точка сбрасывания приближается. Только теперь с высоты 600 метров можно оценить, как мала эта полоска земли, примыкающая к Волге. А там чуть дальше видны уже вспышки, блеск огня — это уже передний край. А мешки? Куда они упадут?! Штурман привык бросать бомбы. Как сейчас было бы легко, если бы под плоскостями висели бомбы. Он поразил бы цель наверняка. Но сейчас под крыльями висели неуклюжие, плохо обтекаемые мешки, и траектория их полета во многом зависела от направления и скорости ветра. От множества пожаров возникает множество воздушных потоков. Их хаотическое движение, конечно, не совпадает с направлением того ветра, по которому рассчитали точку бросания.

— Саша, не бросай, подожди! — говорю я штурману. Поворачиваю самолет влево и показываю рукой вперед. Там, на одной высоте с самолетом, совсем рядом, в какой-то невидимой точке скрещиваются сверкающие светлые трассы. В этот миг мы со штурманом отчетливо видим на фоне пожаров знакомый силуэт самолета У-2. В следующий миг от самолета отделяются две точки — два мешка, над которыми распустились два белых купола.

— Смотри… парашюты! — кричу я штурману.

Делаю крутой вираж над плацдармом, над двумя белыми точками, плавно спускающимися вниз.

Вот белые точки парашютов пересекли насыпь. Вот они плывут, удаляясь от берега, затем, изменив направление снижения, падают в Волгу. Мешки упали не к своим и не к противнику. Польза от полета нуль.

— Давай разворачивай на костры! — кричит штурман мне. — Разгоняй скорость, со снижением сбросим с двухсот метров, наверняка попадем к своим.

Под нами на высоком берегу насыпь. Высота уже не двести, а сто пятьдесят метров. К самолету метнулось несколько светящихся точек. Внизу — темный участок изрытой земли. Пора. Штурман рвет шарики. Самолет делает прыжок вверх, освободившись от мешков. Я прижимаю самолет ниже, мы над своими, чем меньше высота, тем труднее попасть в нас противнику. Мы несемся к Волге. Штурман забыл обо всем, он не отрывает глаз от двух шапочек-куполов, отчетливо видных на фоне пожаров. Один за другим они падают на изуродованную землю на высоком берегу недалеко от насыпи. «Вот так дали, — слышу голос штурмана. — Так и надо бросать! С высоты сто метров!»

Самолет уже над обрывом берега. Впереди широкая гладь Волги. Я уже хотел отдать ручку от себя, чтобы нырнуть с высокого берега вниз, до водной поверхности, чтобы на бреющем полете «продолжать путь, вдруг вижу сноп трассирующих пуль с высокого берега, где кончался фланг плацдарма. Немцы стреляли прямо в Волгу. Что это такое? Куда? Зачем стреляют?! С тёмной поверхности реки вынырнул самолет. Он несся прямо на три костра на бреющем полете. Мелькнув на белой полоске берега, он тут же исчез на темном фоне берега. И в тот же миг два белых купола парашютов развернулись и тут же погасли, распластавшись между кострами.

«Ну и черт, с бреющего полета сбросил мешки. Кто это?» — спрашиваю штурмана…»

Это письмо летчика Воробьева и его штурмана Сафонова.

А по Волге шла и шла шуга. И каждую ночь по два, по три раза экипажи У-2 совершали полеты через Волгу, сбрасывая нам груз. Боеприпасы, медикаменты, продукты плавно опускались на парашютах возле наших костров.

Самолеты возвращались на аэродромы с пробоинами, их тут же ремонтировали, и они вновь вылетали в ночные рейсы. Летчики добились снайперского попадания выбросов.

11

Летнее немецкое наступление сорок второго года шло при превосходстве в воздухе. К 15 августа враг сосредоточил против нас на Сталинградском направлении 1200 боевых самолетов. Это огромная сила. Отразить ее удар лишь воздушными войсками мы не могли. Огромная задача в нашей обороне стояла перед войсками противовоздушной обороны.

Подсчитано, что в июле — ноябре сорок второго года авиация противника совершила 133000 самолето-пролетов через оперативные границы войск ПВО, на всем протяжении советско-германского фронта. На сталинградский корпус ПВО из этого общего числа самолето-вылетов падает 66000, т. е. почти половина всех пересечений оперативных границ ПВО страны.

Цифры иногда говорят красноречивее слов. По нарастающему числу самолето-вылетов противника можно легко проследить, как нарастало напряжение боев под Сталинградом и в Сталинграде. В июле на Сталинградском направлении было совершено 2425 самолето-вылетов, в августе — 14 018, в сентябре — 16 754, в октябре — 25 229, в ноябре — 7575.

Противовоздушная оборона Сталинграда возлагалась на войска сталинградского корпусного района ПВО, на части и средства ПВО фронтов и армий. В состав корпусного района входила 102-я истребительная авиационная дивизия — около 60 истребителей, 566 зенитных орудий, 470 зенитных пулеметов, 165 зенитных прожекторов, 81 аэростат заграждения.

В городе зенитная артиллерия организовала круговую оборону важнейших объектов: Тракторного завода, «Баррикады», «Красный Октябрь», ГРЭС, нефтесклада, Бекетовки и Красноармейска.

Первый массовый налет гитлеровская авиация совершила 23 августа. Это уже был удар в преддверии штурма города, удар на подавление зенитной артиллерии наших войск, удар на полное разрушение города. Целый день над Сталинградом висели немецкие бомбардировщики, а в это время войска Паулюса рвались через Вертячий на северную окраину, войска Гота пробивались в южные пригороды.

С утра группами по 10–15 бомбардировщиков противник бомбил почти без перерывов Тракторный завод, во второй половине дня около 400 бомбардировщиков под прикрытием истребителей обрушили тысячи бомб на центральную и южную части города.

Начались пожары, горели все деревянные здания, дымы над городом были видны в степи за десятки километров. Рушились каменные здания, вокзал, стадионы, горели сады, библиотеки, тысячи мирных жителей были погребены под обломками жилых зданий. Гибли старики, женщины, дети, все живое. Ночью во все небо пылало зарево.

В этот день сбили 120 самолетов. Наши летчики-истребители, несмотря на огромное численное превосходство вражеских самолетов, провели более 25 групповых воздушных боев. Не наступило облегчения и на другой день.

Его вообще не наступило до 19 ноября, когда войска Юго-Западного и Донского фронтов перешли в решительное наступление. Мы в этом могли убедиться по нарастающим цифрам самолето-перелетов противника.

В сентябре зенитной артиллерии прибавилось забот. Пришлось взять под защиту переправы через Волгу и часть батарей перевести на восточный берег.

По мере того как в городе разгорались бои, позиции зенитчиков превращались в позиции обороны города.

23 августа, когда 14-й танковый корпус противника в районе Лоташинка вышел к Волге, танковую атаку пришлось отражать зенитчикам. Батареи 1077-го зенитного артиллерийского полка под командованием полковника В. С. Германа во время боев 23 и 24 августа уничтожили около 80 бронеединиц, пытавшихся расширить прорыв к Волге, разбили 15 автомашин с пехотой и сбили 14 самолетов.

Начались бои в Сталинграде. Условия для действии зенитчиков осложнились. Сократилось до нескольких километров наблюдение службы ВНОС по обнаружению самолетов противника на подходе. Глубина боевых порядков зенитных средств не превышала 5-10 километров, вместе с тем по фронту она была растянута до 60–70 километров. Руководить такой обороной из одного центра стало невозможно. Самолеты врага возникали мгновенно, о их появлении никто не мог заранее предупредить зенитчиков. Особое внимание противника приковывали в сентябре переправы через Волгу. Пришлось создать специальную оперативную группу для действенного руководства по отражению налетов на пристани, на пароходы, на буксиры и баржи. Вместе с тем противник бросал все силы на то, чтобы подавить наши зенитные батареи. До трети всех бомб, которые были сброшены на Сталинград, были нацелены на зенитчиков. Не очень-то просто не потерять присутствия духа, когда на тебя пикируют несколько самолетов, поливая землю пулеметным огнем, осыпая ее бомбами. Дрогнешь, и все! Единственное спасение вести, не переставая ни на секунду, встречный огонь. Зенитчики показали себя мужественными, стойкими воинами. Зенитчик не может не видеть врага, он смотрит в глаза летающей смерти, укрытий для него нет.

12

К началу боев в центральной части города армейская база размещалась в городе Ленинске, а отделения основных складов находились в селениях Бурковский, Госпитомник и Верхняя Ахтуба. На левом берегу Волги подвоз грузов до переправ производился армейским и войсковым транспортом, а от причалов на правом берегу грузы доставлялись вручную, так как в городе никаких транспортных средств не было, да и не могло быть.

Чтобы обеспечить нормальную транспортировку грузов через Волгу, на переправах были созданы специальные команды, занимавшиеся погрузкой и разгрузкой судов, регулированием движения, частями армии.

В различное время правый берег Волги был связан с левобережьем тремя переправами:

1. Центральная переправа. Работала на моторных паромах, была самой мощной и связывала центральную городскую пристань с Красной Слободой по кратчайшему направлению. К сожалению, с 14 сентября противник стал обстреливать ее из всех видов оружия, и во второй половине сентября от нее пришлось отказаться.

2. Переправа Скудри. Она обеспечивала северный боевой участок. В различное время там действовали паромы, бронекатера и пароходы. С этой переправы грузы шли в район Рынка и Спартановки, а также к причалам у заводов Тракторного, «Баррикады» и «Красный Октябрь».

3. Переправа 62. Это была главная переправа нашей армии. На правом берегу она располагала группой причалов у заводов «Красный Октябрь» и «Баррикады». На эти причалы принимались грузы из Скудри, Тумака, из Средней и Верхней Ахтубы. С приближением противника к берегу Волги в районе заводов этими причалами для приема основного потока грузов и эвакуации раненых почти не пользовались, а если и пользовались, то только в ночное время, так как днем противник подвергал их интенсивному артиллерийскому обстрелу и бомбардировкам с воздуха. Для приема пополнения и грузов, а также эвакуации основного потока раненых использовались четыре причала, находившиеся южнее оврага Банный.

Беспрерывные минометно-артиллерийские обстрелы и бомбардировки причалов выводили из строя личный состав этих специальных команд, разрушали причалы и плавучие средства. Так, с 7 по 28 октября 44-й отдельный понтонно-мостовой батальон, обслуживавший причалы, потерял 36 человек (11 убитыми и 25 ранеными), были подбиты, сгорели или затонули пароходы «Дубровка», «Совхозница», «Капитан Иванищев», «Пожарский», «Абхазец», «Донбасс», «Трамвай», «БМК», «СП-19» и семь паромов, 35 полупонтонов парка Н-2-П. Большинство этих плавучих средств было выведено из строя не во время переправы, а при погрузке или чаще всего во время дневной стоянки у причалов.

28 октября база флотилии и основной погрузочный пункт переместились в Среднюю Ахтубу и в результате потери плавсредств на стоянках полностью прекратились. Правда, случаи прямого попадания мин и снарядов в движущиеся суда были, но все суда после ремонта возвращались в строй.

Из-за ледохода, а затем ледостава 11 ноября нам пришлось погрузочный пункт и базу флотилии перенести из Средней Ахтубы на левый рукав Волги (Куропатка) к деревне Тумак.

Таким образом, основная армейская переправа меняла базу на левом берегу Волги три раза, что не могло не отразиться на эффективности работы переправочных средств.

Наряду с центральной армейской переправой работала армейская лодочная станция, подчиненная непосредственно штабу инженерных войск армии. Ее обслуживали расчеты 119-го армейского моторно-инженерного батальона на правом берегу Волги и 327-го армейского инженерного батальона на левом. Лодочники помогали основным переправам, подвозя пополнение, боеприпасы, продовольствие, эвакуируя раненых и выполняя неотложные перевозки, особенно в то время, когда самоходные плавсредства не действовали.

Лодочные расчеты были сведены в пять отрядов. Один отряд особого назначения находился в непосредственном подчинении армии. Над этим отрядом шефствовал член Военного совета К. А. Гуров, который разрешал пользование этими средствами в самых крайних случаях. Для лодочной переправы использовались рыбачьи лодки и лодки парка НЛП. Эвакуацией тяжелораненых занимался специальный санитарный причал, который работал круглые сутки,

В дивизиях и бригадах также были созданы лодочные станции, но они располагали меньшими средствами. Деятельность их находилась под контролем командиров дивизий и бригад.

С наступлением темноты к причалам направляли прежде всего раненых, которые скапливались у переправ еще до прибытия самоходных плавучих средств. Большую помощь в перевозке раненых оказывали лодочники. Так, например, 8 ноября 1942 года было вывезено 1060 раненых, из них лодками 360 человек.

В дополнение к существовавшим переправам в первых числах октября в районе Тракторного завода и завода «Баррикады» было построено три пешеходных мостика общей длиной до 270 метров каждый, соединявших правый, сталинградский берег Волги через реку Денежная Воложка с островом Зайцевским.

Мостик, построенный у южной оконечности острова Зайцевский, состоял из нескольких бревенчатых плотов и бочек, соединенных между собой накладками из полосового железа и стальным тросом. Поверх поперечных бревен был сделан настил из досок. Этот мостик, несмотря на слабую устойчивость даже при незначительном волнении, просуществовал более месяца. За это время в обе стороны по нему прошло несколько тысяч человек. Бесчисленные атаки немецких пикирующих бомбардировщиков, непрерывный артиллерийско-минометный обстрел причинили мостику лишь незначительные повреждения, которые легко устранялись.

Второй пешеходный мостик, построенный севернее первого, просуществовал всего три дня: осколком бомбы был перебит трос, и мостик снесло течением.

Третий пешеходный мостик был наведен через реку Денежная Воложка в районе Тракторного завода. В качестве опор (поплавков) были использованы железные бочки на якорях.

Работа на причалах была тяжелой и опасной, все время под огнем. Например, только 26 октября на причал у оврага Банный противник сбросил 100 авиационных бомб, выпустил 130 мин и более 120 артиллерийских снарядов.

Рассказывая о переправах через Волгу, об инженерных частях в городе, не могу не отметить роль начальника инженерных войск 62-й армии ныне Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Владимира Матвеевича Ткаченко.

Подполковник Ткаченко прибыл к нам во второй половине октября во время самых тяжелых оборонительных боев. Организуя работу переправ, Владимир Матвеевич с первых же дней проявил упорство в достижении цели. Скромный по натуре, он не любил рисоваться и кичиться сделанным. И хотя иногда ему поручались такие задачи, что, казалось, у него не хватит ни сил, ни средств выполнить их, он находил правильное решение и, мобилизовав все, что у него было в саперных подразделениях, выполнял задание, как правило, хорошо и в срок.

Руководя переправами, Ткаченко встречал немало трудностей. Особенно трудно пришлось в октябре, когда противнику удалось расчленить общий фронт армии и выйти на некоторых участках к берегу.

В те дни Волга, запруженная сплошным потоком льда и непрерывно обстреливаемая противником из всех видов оружия, представляла собой, казалось, совершенно непреодолимое препятствие. Однако саперы, понтонеры, лодочники, экипажи судов преодолевали ее. К началу октября в распоряжении армии для обеспечения переправ оставалось очень мало табельных понтонных средств, менее десятка сильно изношенных бронекатеров, несколько десятков рыбацких весельных лодок и около десяти судов гражданского, речного флота, которые по объему перевозок занимали ведущее положение.

Это буксирные суда «Кочегар Гетман», «Узбек», «Ласточка», «№ 2», «Абхазец», «Кузнец», пассажирские суда «Емельян Пугачев», «Спартаковец», «Генерал Панфилов», ледокол «Громобой», катер «Ерик», баржи «Связист» и № 1002. Особо следует отметить легендарный бронекатер № 61 речной военной флотилии. Он выходил в рейсы на переправы в любых условиях.

Наряду с экипажами судов высокое мужество и находчивость проявляли бакенщики. Мне хочется привести рассказ бакенщика Николая Лунева. Послушаем его.

— Мой пост номер четыреста сорок три, — рассказывает Лунев. — Однажды в полдень я заметил, как после воздушного боя один самолет резко пошел на снижение, от одного мотора тянулась полоса дыма. Вот самолет одним крылом коснулся воды и, описав круг, остановился у верхнего красного бакена. Я направился к нему на лодке: надо же спасти людей, которые плавали возле затонувшего самолета. Их было трое.

Подгребаю к ним и слышу чужую речь. Что делать? А у меня с собой не было никакого оружия. Но когда я увидел, что они захлебываются, я решил подойти ближе. Однако одно весло снял и приготовил на случай обороны…

Когда двое оказались в лодке, они помогли забраться в нее и третьему. Этот был сильно обожжен. Почувствовав себя в безопасности, все трое стали показывать мне в сторону берега…

Я понял, что они хотят выйти на берег и скрыться в лесу, но делаю вид, что не справляюсь с веслами, начинаю петлять, и лодка плывет не к берегу, а вниз по течению, поближе к кораблям Волжской военной флотилии. Когда показался полуглиссер, мои пленники о чем-то забормотали. Чтобы оттянуть время, спрашиваю, не надо ли забинтовать раненого, а сам держу весло наготове. Сообразив, что я жду, когда приблизится полуглиссер, они стали кричать на меня, а один, с двумя железными крестами, даже полез за пистолетом… К этому времени полуглиссер с моряками подошел близко. Моряки направили на моих «пассажиров» автоматы, а я жестом приказал немцам положить оружие и поднять руки вверх. Так мы обезоружили и взяли в плен трех фашистских летчиков, которые, как потом выяснилось, служили в особой эскадрилье гитлеровской разведки…

Заканчивая свой рассказ о волжских переправах, приведу несколько цифр. Только со второй половины октября и до ледостава через реку было переправлено свыше 28 тысяч человек и более трех тысяч тонн боеприпасов и других грузов. По ледяным переправам с момента ледостава до конца операции было пропущено более 18 тысяч автомашин, 263 гусеничные машины (тракторы и танки), 325 артиллерийских орудий и более 17 тысяч повозок.

13

Военно-медицинская служба 62-й армии создалась весной 1942 года, одновременно с формированием армии.

В лечебные учреждения армии, в части и соединения приходили молодые, без достаточного практического специального и боевого опыта медицинские кадры. Средний и младший медицинский состав в своем подавляющем большинстве был призван из запаса. Медицинские пункты частей и соединений, армейские лечебные и санитарно-гигиенические учреждения не были полностью обеспечены необходимым оборудованием, постельными принадлежностями и т. п.

Медицинская служба армии совершенно не имела специального автомобильного санитарного транспорта; не было в армии и роты медицинского усиления; лечебно-эвакуационные учреждения армии имели всего лишь 2300 штатных коек-мест.

Медицинскую службу армии возглавлял начальник санитарного отдела полковник медицинской службы Михаил Прокопьевич Бойко.

Познакомился я с ним в городе на переправе вскоре после прибытия в армию. Среднего роста, подвижный, он сразу же произвел на меня хорошее впечатление. Там, на переправе, он руководил работой санитаров, занимающихся эвакуацией раненых за Волгу. Наблюдая за его действиями, я решил, что это очень волевой человек, что, если потребуется, он готов в любую минуту пойти в контратаку с гранатой и автоматом. Хороший организатор, большой знаток своего дела, дисциплинированный командир-коммунист — таким было мое первое впечатление о Бойко. Оно не изменилось до конца войны.

На войне, как правило, всегда чего-то мало, чего-то не хватает. М. П. Бойко понимал обстановку лучше других начальников отделов, он никогда не жаловался на трудности.

Как-то в разгар самых ожесточенных боев в заводском районе, когда каждый боец был на счету, Бойко сумел убедить меня в необходимости отдать приказание «командирам дивизий и бригад приготовить утепленные блиндажи и убежища для медицинских пунктов». Это было в сентябре, когда было еще тепло и даже жарко и когда никто не думал о холодах. Мы построили утепленные блиндажи, которые потом, в ноябре и декабре, помогли нам сохранить жизнь тысячам воинов.

Характеризуя работу нашей медицинской службы, начальник Главного военно-медицинского управления Министерства обороны генерал-полковник медицинской службы Е. И. Смирнов в своем труде «Проблемы военной медицины» пишет:

«Наличие в войсковом тылу большой водной преграды, какой является Волга, резко затрудняло организацию лечебно-эвакуационного обеспечения войск. В частности, переправляться через Волгу можно было только ночью и то под сильным минометным и артиллерийским огнем противника. Войсковая и армейская санитарная служба работала не только под огнем минометов, артиллерии, но и под огнем автоматчиков врага.

При таких условиях… нельзя говорить только об отдельных случаях героизма, отваги и храбрости. Имели место массовый героизм, массовая отвага медицинских работников, особенно 62-й армии».

Мы прилагали все усилия к тому, чтобы как можно лучше организовать лечебно-эвакуационное дело, оказывая неотложную квалифицированную медицинскую помощь в армейских полевых подвижных госпиталях. Все раненые и больные, за исключением нетранспортабельных, различными видами транспорта эвакуировались в тыл, где им оказывалась квалифицированная медицинская помощь в полном объеме.

Раненые и больные, нуждавшиеся в длительном лечении, эвакуировались по Волге — в Астрахань и Саратов, по железной дороге — в Ленинск, Эльтон.

Весьма тяжелая и ответственная работа выполнялась коллективом медицинских работников полевого подвижного госпиталя № 80 и эвакоприемника № 54. Фактически они принимали на себя весь поток раненых и больных с фронта, оказывая им необходимую медицинскую помощь.

Вся эта работа проводилась в условиях непрерывных бомбардировок с воздуха, в результате которых помещения эвакоприемника № 54 и полевого подвижного госпиталя № 80 были в значительной степени разрушены. Из личного состава полевого подвижного госпиталя № 80 четырнадцать человек было убито и несколько человек ранено и контужено.

Учитывая особенности боевой обстановки, создание штурмовых групп и отрядов, медицинская служба армии вынуждена была изыскивать новые формы медицинского обеспечения с тем, чтобы максимально приблизить его к боевым порядкам. Особое внимание было обращено на укомплектование низового звена медицинской службы — взводов, рот, батальонов медицинскими кадрами и оснащение этого звена необходимым имуществом. В штурмовые группы и отряды выделялись дополнительные силы, чтобы эвакуация раненых из отдельных небольших гарнизонов проводилась после оказания первой помощи на месте. Поэтому санитары и санитарные инструкторы всегда находились в боевых порядках, в гарнизонах, в штурмовых группах и опорных пунктах.

Фельдшеры батальонов оборудовали батальонные пункты непосредственно за боевыми порядками батальонов в различных укрытиях (блиндажах, землянках, подвалах домов и т. д.), оказывая доврачебную помощь пострадавшим в бою.

Тут же, за боевыми порядками батальонов, были развернуты в блиндажах и землянках полковые медицинские пункты, где оказывалась первая врачебная помощь. За боевыми порядками полков размещались передовые оперативные группы медико-санитарных батальонов дивизий, которые оказывали неотложную квалифицированную медицинскую помощь раненым и больным.

Под берегом Волги в блиндажах были оборудованы приемно-сортировочные, операционно-перевязочные отделения и стационары для нетранспортабельных раненых. Для размещения оперативной хирургической группы 39-й стрелковой дивизии использовались штольни. Госпитальное отделение оперативной группы дивизии генерала Родимцева размещалось в канализационной трубе…

Но, пожалуй, самым трудным в работе медицинской службы армии была эвакуация раненых за Волгу, так как мы не имели специальных средств и, как правило, использовали для этой цели обратные рейсы судов Волжской флотилии, на которых в город доставлялись личный состав, боеприпасы и другие грузы.

Созданные в начале сентября медико-санитарные батальоны не смогли в полной мере обеспечить бесперебойную эвакуацию раненых, поэтому вскоре для обслуживания переправ были привлечены почти все армейские медико-санитарные силы, за медсанбатами же остались лишь лодочные переправы дивизий.

17 сентября 1942 года по предложению полковника Бойко Военный совет армии обязал руководителей эвакоприемника № 54 и полевого подвижного госпиталя № 689 обслуживать только переправы через Волгу.

Эвакоприемник занимал подвалы ресторана центральной пристани. Он принимал основную массу раненых, число которых возрастало с каждым часом. Но в те же дни противник начал наступление на центральную пристань, и эвакоприемник оказался в крайне тяжелом положении. У памятника Хользунову, на дороге, ведущей к центральной пристани, гитлеровцы установили пулеметы, в трансформаторной будке и в Доме инженеров засели автоматчики. Таким образом, эвакоприемник оказался в осаде. Раненые и медицинские работники несколько дней не могли выходить из подвала к причалам.

25 сентября к осажденному эвакоприемнику были посланы бронекатера, которые с боем подошли к причалам и, оттеснив противника от берега, вынесли из подвала раненых.

В помощь медицинским работникам из боевых подразделений назначались бойцы, которые переносили тяжелораненых на бронекатера.

В таких условиях с помощью бронекатеров Волжской военной флотилии и гвардейцев дивизии Родимцева из помещения ресторана 25 сентября было эвакуировано 711 человек и 26 сентября — 550 человек.

В ночь на 27 сентября противник приблизился почти вплотную к зданию ресторана. Под прикрытием огня бронекатеров из подвала вынесли последних раненых и имущество и погрузили на корабли. Этим рейсом на левый берег переправился и личный состав эвакоприемника. Через два часа ресторан был занят немецкими автоматчиками.

При эвакуации раненых через Волгу в районе ресторана особенно отличились санитары М. Шевченко, Н. Коваленко и Н. Охрименко, санитарные инструкторы П. Посохов и Т. Лейпухова, военврачи 3-го ранга М. Лучина и Р. Угриновская, медсестра А. Пивоварова, военврач 1-го ранга П. Быкадоров, военфельдшер М. Розанов, старший политрук Н. Юрченко и другие.

Только с 20 по 27 сентября 1942 года коллектив эвакоприемника № 54 потерял убитыми четыре и ранеными одиннадцать человек, пять человек пропали без вести.

Раненых эвакуировали и на переправе № 62. Здесь этим занимался личный состав полевого подвижного госпиталя № 689. На этом участке курсировали катера, паромы и другие транспортные средства. Эвакуация производилась только ночью.

К 23 сентября полевой подвижной госпиталь № 689 организовал в подземных убежищах операционно-перевязочный блок, в котором работали дежурные бригады этого госпиталя и медико-санитарных батальонов дивизий. Одна бомба попала в операционную госпиталя. Погибли врач Татьяна Васильевна Баркова, медсестра, два санитара и 22 раненых бойца.

Небольшой коллектив ППГ-689, работая в исключительно тяжелых условиях, ежедневно принимал и эвакуировал на левый берег Волги от 600 до 800 раненых. Когда противник разбомбил операционную госпиталя, хирург военврач 2-го ранга Кривонос и военврач 3-го ранга Панченко устроили новую операционную под опрокинутой вверх дном большой лодкой; установив под ней столы, они оказывали неотложную хирургическую помощь раненым.

Припоминаю водокачку на самом берегу Волги, южнее устья оврага Банный. Как-то днем, проходя по берегу, я увидел группу солдат и офицеров, прижимавшихся к стене разрушенного здания. Когда я подошел поближе, оказалось, что это тяжелораненые. Многие приползли сюда сами, некоторых принесли на носилках санитары. Но почему они здесь, у стены? Неужели в подвале нет места?

Открываю дверь и по крутой узкой железной лестнице спускаюсь в подземелье. Здесь очень душно, сильно пахнет эфиром и раздаются стоны раненых. Возле лестницы на десяти квадратных метрах бетонного пола в два ряда лежат раненые человек двенадцать.

Пробираюсь к двери, вернее, к двум простыням, обозначающим двери, за которыми ярко горит лампа. Это операционная. На столе лежит раненый. Над ним склонились три человека в белых халатах. В стороне, на опрокинутой железной бочке шумит примус, на котором в тазу греется вода.

Когда-то халаты врачей были, конечно, белыми, но сейчас они были в бурых пятнах. Только колпаки на головах сохранили свежесть.

На маленьком столике у стены лежала толстая тетрадь — регистрационный журнал. Последние записи в нем были обозначены трехзначным числом.

— Кто и когда все это сделал? — спросил я, показав на трехзначное число, обозначающее количество проделанных операций.

Врач молча обвел взглядом находившихся у стола медсестер. Мне все стало ясно, тем более, что я обратил внимание на почерк: журнал был заполнен одной рукой.

Это был ведущий хирург полевого армейского госпиталя Айзенберг. С двумя помощницами он организовал эту операционную и сделал более двухсот операций.

Военный совет армии наградил всю группу Айзенберга боевыми орденами.

В начале октября раненых эвакуировали также по штурмовому мостику на остров Зайцевский, где находились медицинская группа от 112-го медсанбата и вторая группа от эвакоприемника № 54. По оказании помощи тяжелораненым их на носилках доставляли к лодочным причалам, находившимся в двух километрах, и отправляли в тыл.

Во время ледохода на Волге причалы для раненых в зависимости от состояния льда перемещались на разные участки. Тогда же были созданы так называемые «летучие» переправы: погрузка раненых производилась в тех местах, куда мог подходить катер.

Во второй половине ноября на пристани Тумак, на восточном берегу Волги, был организован приемный питательно-обогревательный пункт. Там же было создано отделение ППГ-689 с операционной и перевязочной для обслуживания нетранспортабельных раненых и больных.

Большую помощь в переправе раненых через Волгу оказывал ледокол. А когда в результате аварии он вышел из строя, его заменили буксирные катера.

Очень трудно было в это время эвакуировать раненых из частей дивизии Людникова, которая оказалась отрезанной от основных сил армии и оборонялась, как известно, на небольшом участке в районе завода «Баррикады».

Бронекатера подходили к дивизии с боем и не всегда достигали своей цели. На каждом катере, пробивавшемся к дивизии Людникова, находились военный фельдшер или медицинская сестра с санитарами-носильщиками. Они производили погрузку раненых и больных на переправах и обеспечивали надлежащий уход за ними в пути. Чтобы раненым было тепло, на бронекатерах всегда имелись одеяла и химические грелки.

Для руководства эвакуацией раненых через Волгу во время ледохода и для связи с медицинской службой частей и соединений был назначен военврач 2-го ранга Сердюк.

Товарища Сердюка я впервые увидел, когда горели блиндажи командного пункта армии и пылающая нефть охватила стоявшие у берега лодки, предназначенные для эвакуации раненых. Сердюк отцеплял лодки от горящих причалов и уводил туда, где не было огня.

Так же смело действовали и лодочники — человек пять. Сердюк мягким, но властным голосом отдавал распоряжения и команды. В первый момент я подумал, что это новый комендант пристани, и обрадовался: этот наведет порядок на причалах как во время погрузки, так и разгрузки. Но, подойдя ближе, я увидел на его петлицах эмблему медика.

Заметив меня. Сердюк направился ко мне и отрапортовал:

— Военврач второго ранга Сердюк! Навожу порядок на переправе!

Я от души пожал ему руку и сказал:

— Молодец! Будь таким же врачом и человеком и впредь.

В этот момент от разрывов фашистских мин возле причалов поднялась стена земли и песка. Сердюк не дрогнул, и я подумал: это железной воли человек. Он прошел от Волги до Шпрее и закончил войну в Берлине.

Когда Волга покрылась льдом, появилась возможность лечебно-эвакуационную работу перенести в медико-санитарные батальоны дивизий, которые сами решали вопрос о дальнейшей эвакуации раненых в госпитальную базу армии по назначению.

Раненые, нуждавшиеся в специальном и длительном лечении, направлялись в полевые подвижные госпитали армии либо первого эшелона, находившиеся в 15–25 километрах от переднего края в населенных пунктах Колхозная Ахтуба, Верхняя Ахтуба, Средняя Ахтуба, Заплавное, либо второго эшелона, расположенные в 40–60 километрах в населенных пунктах Ленинск, Солодовка, Токаревы Пески и других.

Самоотверженность медицинских работников, находившихся, по существу, на переднем крае борьбы с врагом, помогла 62-й армии выполнить боевую задачу.

 

Канны ХХ столетия

1

Еще когда в Сталинграде шли ожесточенные бои, Советское командование провело напряженную работу по подготовке контрнаступления наших войск. Результаты этой подготовки были доложены Верховному Главнокомандующему, а затем план контрнаступления был уточнен и рассматривался на совместном заседании Политбюро ЦК ВКП(б) и Ставки.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский пишет: «13 ноября уточненный план был доложен нами (Василевским А. М. и Жуковым Г. К.) на заседании Политбюро ЦК партии и Ставки. Коротко наши выводы состояли в следующем: …главные силы 6-й и 4-й танковой армий по-прежнему вовлечены в затяжные бои в районе города. На флангах этих сил (то есть на направлениях наших главных ударов) остаются румынские части. Подхода на Сталинградское направление более или менее значительных резервов из глубины за последнее время не наблюдалось. Не отмечалось и каких-либо существенных перегруппировок в войсках противника, действовавших на этом направлении. В целом силы сторон на Сталинградском направлении, по имеющимся данным, к началу наступления равны. На направлении же предстоящих ударов наших фронтов в результате поступления из Ставки резервов и ослабления второстепенных направлений удалось создать мощные ударные группировки с таким превосходством в силах над врагом, которое позволяет безусловно рассчитывать на успех.

…Боевые задачи войсками усвоены правильно, а выполнение их практически отработано на местности…

К исходу третьего или на четвертый день операции намечалась встреча танковых и механизированных корпусов Юго-Западного и Сталинградского фронтов в районе Калача. Она должна замкнуть кольцо окружения главной группировки врага в районе Сталинграда. Начать наступление на Юго-Западном и Донском фронтах можно было 19–20, а Сталинградском — 20 ноября.

После обсуждения в Ставке ряда вопросов план и сроки операции были окончательно утверждены. Г. К. Жуков получил вслед за тем задание подготовить отвлекающую операцию на Калининском и Брянском фронтах. На меня Ставка возложила координирование действий всех трех фронтов Сталинградского направления при проведении контрнаступления. До начала одной из величайших по своему значению военных операций в истории человечества оставалось несколько суток».

Соотношение сил и средств к началу контрнаступления на Сталинградском направлении по данным ИВИ и книги «Великая победа на Волге».

1. Перед Юго-Западным фронтом

Личный состав (в тыс. чел.)

— советские войска — 399,0

— войска противника — 432,0

— соотношение — 1:1,1

Орудия и минометы

— советские войска — 5888

— войска противника — 4360

— соотношение — 1,4:1

Танки

— советские войска — 728

— войска противника — 255

соотношение: 2,8:1

2. Перед Донским фронтом

Личный состав (в тыс. чел.)

— советские войска — 296,7

— войска противника — 200,0

— соотношение — 1,5:1

Орудия и минометы

— советские войска — 4682

— войска противника — 1980

— соотношение — 2,4:1

Танки

— советские войска — 280

— войска противника — 280

соотношение: 1:1

3 Перед Сталинградским фронтом

Личный состав (в тыс. чел.)

— советские войска — 410,4

— войска противника — 379,5

— соотношение — 1,1:1

Орудия и минометы

— советские войска — 4931

— войска противника — 3950

— соотношение — 1,2:1

Танки

— советские войска — 455

— войска противника — 140

соотношение: 3,2:1

Общее соотношение

Личный состав (в тыс. чел.)

— советские войска — 1106,1

— войска противника — 1011,5

— соотношение — 1,1:1

Орудия и минометы

— советские войска — 15501

— войска противника — 10290

— соотношение — 1,5:1

Танки

— советские войска — 1463

— войска противника — 695

соотношение: 2,1:1

Как видно из этой таблицы, советские войска превосходили противника особенно в артиллерии и танках, что при контрнаступлении имело решающее значение.

Советское Главнокомандование сумело накопить необходимые резервы, что для противника было неожиданным явлением.

Авиация сторон имела почти равное количество самолетов, но за предыдущие сентябрьские и особенно октябрьские бои моторесурсы немецкой авиации и особенно горючее были основательно израсходованы. Советская авиация была лучше обеспечена моторесурсами и горючим.

На 19 ноября глубина боевых порядков 62-й армии не превышала километра. Позади — Волга, впереди — противник. Между ними — узкая полоса городских руин, в которых закрепились наши части.

На правом фланге главных сил армии стояла дивизия Людникова. Она была окружена и прижата к Волге, занимая оборону на площади не более одного квадратного километра.

На левом — 13-я гвардейская стрелковая дивизия занимала узкую полоску вдоль берега. Глубина ее обороны — двести и триста метров. Штаб армии находится за стыком 13-й гвардейской и 284-й стрелковой дивизий, в 800-1000 метрах от переднего края, а мой наблюдательный пункт и того ближе — на полотне железной дороги, огибающей Мамаев курган с востока, перед самым носом у противника.

Ширина фронта обороны армии (около двадцати пяти километров) насквозь простреливалась артиллерийским огнем с любого фланга, а вся глубина ее боевых порядков прошивалась пулеметным огнем. Жизнь на этом узком плацдарме усложнялась еще тем, что господствующая над городом вершина Мамаева кургана, вернее, водонапорные баки и высота 107,5, находилась в руках противника. Отсюда враг просматривал все подходы к Волге с востока, а это значит, что боеприпасы, снаряжение и продукты питания доставлялись в город под прикрытием темноты.

Разумеется, с таким положением нельзя было мириться, и армия поставила перед собой две первоочередные задачи: соединиться с дивизией Людникова, уничтожив противника, вышедшего к Волге, и овладеть Мамаевым курганом и высотой 107,5, чтобы, расширив плацдарм в глубину до четырех с половиной километров, лишить противника наблюдательных пунктов, с которых он просматривал боевые порядки армии и подходы к Волге.

Для выполнения этих задач нужно было обеспечить части личным составом и боеприпасами, дать армии танки.

В дни ожесточенных оборонительных боев в городе Ставка в командование фронта нам почти ни в чем не отказывали. Перед контрнаступлением — это понятно, нам не давали ни частей, ни танков, а снаряды, мины и патроны мы получали в ограниченном количестве.

Пришлось мобилизовать все ресурсы и пополнять части главным образом за счет выздоравливающих раненых, которые всеми силами стремились вернуться в свои части, в свой город. Распространившаяся в эти дни слава 62-й армии, как магнит, притягивала к себе всех ветеранов.

Что касается подвоза боеприпасов или усиления армии танками, то мы об этом могли только мечтать. Переброска грузов через Волгу была по-прежнему связана с огромными трудностями. С 12 ноября по 19 декабря по Волге шла шуга. Несколько дней подряд сквозь льды не мог пробиться ни один катер или пароход.

Утро 19 ноября было туманным. Пожалуй, этот день был одним из самых тяжелых для налаживания переправы. Переправиться с того берега никто не смог.

Мы даже не могли по авиации противника определить, что делается в стане врага.

Я вышел из блиндажа в назначенный приказом час начала артподготовки в слабой надежде, что орудийный гул донесется и до нас.

Еще было темно. Все плавало в густом туманном молоке.

Семь часов двадцать минут.

Томительное ожидание. Хотя бы какой-либо признак, хотя бы какое-либо подтверждение, что началось.

Наступил поздний рассвет. Туман не редеет. Плохо! Если там, на направлении нашего удара тоже туман, значит, тяжело вести артиллерийскую подготовку по целям, значит, не может действовать авиация.

Туман начал редеть к двенадцатому часу. Развиднелось. По Волге с шумом, отесывая берега, шел лед. Подморозило.

Теперь-то появились признаки, что у противника не все благополучно. В небе ни одного немецкого бомбардировщика. Повис ненадолго над нашими позициями самолет-корректировщик, и его, видимо, отозвали.

Ну что же! Надо было решать свои задачи. Мы начали готовить резервы для выручки дивизии Людникова, активизировать действия штурмовых групп.

Вечером раздался звонок командующего фронтом А. И. Еременко. Он сообщил, что наступление началось. Срок наступления для нашего Сталинградского фронта оставался прежним — 20 ноября.

А между тем стремительно надвигалась развязка.

В 7 часов 20 минут 19 ноября, как это было и назначено, орудия и минометы, сосредоточенные на главных участках прорыва общим протяжением 28 километров были приведены в боевую готовность. В 7 часов 30 минут последовала команда открыть огонь. 3500 орудий и минометов обрушили на позиции противника тонны металла и взрывчатых веществ. Один час велся огонь на разрушение и двадцать минут — на подавление.

Впервые в ходе Великой Отечественной войны наши войска наносили удар такой мощности.

Артиллерийский удар нанес врагу тяжелый урон, он ошеломил его.

В 8 часов 50 минут стрелковые дивизии 5-й танковой и 21-й армий вместе с танками непосредственной поддержки пехоты перешли в атаку.

Подвижная группа 5-й танковой армии — 1-й и 26-й танковые корпуса — к середине первого дня наступления завершила прорыв тактической обороны противника. В образовавшуюся горловину прорыва во второй половине дня был введен 8-й кавалерийский корпус. Развернулись бои в глубине обороны противника. Наши войска, преодолевая сопротивление врага, успешно развивали наступление.

Как же был встречен этот день в штабе Паулюса?

И 18 ноября и 19 ноября Паулюс вел наступательные бои в Сталинграде. В своей книге «Поход на Сталинград» Ганс Дёрр свидетельствует: «6-я армия в тот день (19 ноября. — В. Ч.) еще не чувствовала непосредственной угрозы и поэтому ее командование не считало нужным принять решительные меры. В 18 часов командование армии сообщило, что на 20 ноября оно намечает в Сталинграде продолжать действия разведывательных подразделений».

И только в 22 часа того же дня последовал приказ командующего группой армией «Б» барона фон Вейхса.

Приказ фон Вейхса гласил:

«Обстановка, складывающаяся на фронте 3-й румынской армии, вынуждает принять радикальные меры \360–362 — схемы\; с целью быстрейшего высвобождения сил для прикрытия фланга 6-й армии и обеспечения безопасности ее снабжения по железной дороге на участке Лихая (южнее Каменск-Шахтинский), Чир. В связи с этим приказываю:

1. Немедленно прекратить все наступательные операции в Сталинграде, за исключением действий разведывательных подразделений, ведение которых необходимо для организации обороны.

2. 6-й армии немедленно выделить из своего состава два моторизованных соединения, одну пехотную дивизию и по возможности одно моторизованное вспомогательное соединение, подчинив их штабу 14-го танкового корпуса и, кроме того, как можно больше противотанковых средств, и сосредоточить эту группировку поэшелонно за своим левым флангом с целью нанесения удара в северо-западном или западном направлении».

Но как свидетельствуют очевидцы, и после этого приказа в 6-й армии еще не возникло тревоги, немецкие генералы еще не поняли, что час их пробил.

Минула ночь. Пришел срок переходить в наступление Сталинградскому фронту.

Опять над Волгой и приволжскими степями — туман. Ночью то замораживало, то отпускало, на рассвете начался снегопад. Опять наша авиация не сможет поддержать наступление.

Сталинградский фронт переходил в наступление силами нашей соседней 64-й армии, 57-й, и на левом фланге удар наносила 51-я армия. Развить наступление должны были 13-й танковый корпус под командованием полковника Т. И. Танасчишина и 4-й механизированный корпус под командованием генерал-майора танковых войск В. Т. Вольского. Вводился в бой и 4-й кавалерийский корпус под командованием генерал-лейтенанта Т. Т. Шапкина. 4-й кавкорпус почти целиком состоял из кавалеристов Среднеазиатских республик: из казахов, киргизов, узбеков, таджиков и туркмен.

Туман начал рассеиваться только в десятом часу утра. Несколько раз командующий фронтом А. И. Еременко переносил срок начала артподготовки.

Орудия и минометы открыли огонь в 9 часов 30 минут утра.

Удар наносился в 60–70 километрах от командного пункта 62-й армии в районе озера Сарпа.

В городе также шел бой. Мы навязывали бой штурмовыми группами.

Штаб фронта и 19 и 20 ноября проявлял все ту же озабоченность поведением противника: не начинает ли он отводить свои войска.

Но должен сказать, что если бы Паулюс и принял бы решение отводить войска из города, — сделать ему это было бы нелегко. Одно дело при запланированном отходе оторваться от противника на открытой местности, другое дело — на улицах города. Позиции в городе перепутались, переплелись чуть ли не в шахматном порядке наши опорные пункты обороны и пункты обороны противника.

До середины дня 20 ноября вообще ничего было нельзя определить по поведению противника.

Документы, которые мы получили после войны, говорят о том, что в штабе 6-й армии, несмотря даже на вечерний приказ фон Вейхса, до середины дня 20 ноября не осознали размеров надвигающейся катастрофы.

Свой приказ о наступлении на 20 ноября Паулюс не успел отменить. Он еще наступал!

К середине дня 20 ноября войска Сталинградского фронта осуществили прорыв.

В 13 часов вошел в прорыв 4-й механизированный корпус, в 16 — на своем участке устремился в глубину обороны противника 13-й танковый корпус. В 22 часа вслед за 4-м мехкорпусом двинулся 4-й кавалерийский корпус, развивая наступление на запад.

Во второй половине дня 20 ноября Паулюс на совещании в своем штабе впервые заговорил о серьезной опасности. Он предупредил штаб, что может создаться критическая обстановка. Но он был еще сдержан. В общей путанице, при разрывах в связи, в непривычной для них обстановке немецкие генералы еще не сориентировались.

Только к вечеру 20 ноября начали поступать сообщения к Паулюсу о полном разгроме не только румынских частей, но и немецких частей резерва.

Паулюс переменил местонахождение командного пункта, но уже в ночь с 21 на 22 ноября ему пришлось поспешно вновь искать более спокойное место.

Вечером 20 ноября мы в штабе 62-й армии еще не имели точных сообщений об обстановке в полосах наступления наших войск. Наше командование подводило итоги, все находилось в движении и надо было считаться с опасностью утечки информации в руки противника.

Нам ничего не оставалось, как нашими слабыми силами сковывать противника в городе. Мы ждали подхода и соединения с нами наступающих войск с севера.

21 ноября не принесло никаких изменений в городе.

По Волге по-прежнему шла шуга. Переправы не работали. Туман, снег. Даже в короткие перерывы в снегопадах вражеская авиация над нашими позициями не появлялась. Бои шли с прежним ожесточением, но скоплений противника для усиленных ударов наша разведка не наблюдала.

Хотя бы поэтому мы могли судить, что наше наступление развивается успешно.

А между тем Паулюс, командующий 6-й армией, метался с одного командного пункта на другой. Из Голубинской он бежал в район Гумрака ночью. В расположении его штаба началась паника.

Теперь мы знаем, что 21 ноября, поздно вечером, когда штаб 6-й армии спасался бегством от советских танков, в Нижне-Чирскую, где работала немецкая штабная радиостанция, пришла радиограмма от Гитлера. Она гласила: «Командующему армией со штабом направиться в Сталинград, 6-й армии занять круговую оборону и ждать дальнейших указаний».

Если Паулюс уже начал представлять себе размеры катастрофы, испытав на себе силу наших ударов, то в далекой немецкой ставке Гитлер еще тешил себя уверенностью в свою непобедимость.

Паулюс запаниковал.

Еще наши войска не сомкнули кольца окружения, а Паулюс 22 ноября в 18 часов радировал в штаб группы армий «Б»: «Армия окружена… Запасы горючего скоро кончатся, танки и тяжелое оружие в этом случае будут неподвижны. Положение с боеприпасами критическое. Продовольствия хватит на 6 дней».

Обрисовывая обстановку, в которой очутилась 6-я армия, Паулюс просил дать ему свободу в решении оставить Сталинград.

Гитлер немедленно отреагировал на эту попытку Паулюса. Он ответил: «6-й армии занять круговую оборону и выжидать деблокирующего наступления извне».

К концу дня 22 ноября мы уже из многих источников получали сведения, что наше наступление успешно развивается. Одним из источников информации был все тот же «солдатский вестник».

23 ноября в 16 часов части 4-го танкового корпуса Юго-Западного фронта под командованием генерал-майора А. Г. Кравченко и 4-го механизированного корпуса Сталинградского фронта под командованием генерал-майора В. Т. Вольского соединились в районе хутора Советский.

Кольцо окружения сомкнулось. В клещах оказались 6-я и часть сил 4-й танковой немецких армий в составе 22 дивизий общей численностью в 330 тысяч человек.

2

Вокруг событий, завершившихся окружением армии Паулюса, в оценке последних дней ноября сорок второго года и разгорелись послевоенные теоретические споры. До сих пор западные историки и бывшие гитлеровские генералы всячески муссируют предположения, а что бы было, если бы Гитлер предоставил свободу действий Паулюсу и Паулюс вывел бы свою армию из окружения?

Разбора этого предположения касаться не стоило бы, если бы за этими теоретическими рассуждениями не просматривалось бы желание реабилитировать прусскую военную школу, себя, взвалив всю ответственность за поражение на Гитлера, на его фанатизм.

Они утверждают, что Гитлер, только Гитлер, пользуясь неограниченной властью диктатора, завел их в донские степи, привел к Волге и в кризисном состоянии не нашел верного решения, отвергнув все разумные предложения.

Я не очень-то верю, что гитлеровские генералы выступали в тот час с разумными предложениями. Самым разумным для них было бы не начинать войны против Советского Союза. Дальнейшее все лежит в плоскости неразумного и преступного не только перед всем миром, но и перед своим народом, перед своей нацией.

А было ли разумным, если обращаться к Сталинградской операции в целом, растягивать свои коммуникации и вдали от основных баз снабжения, вдали от Германии на тысячи километров предпринимать наступление на Кавказ и штурмовать город, который мы решили защищать всеми силами? Разумно ли было этой армии втягиваться в уличные бои и продолжать штурм за штурмом, неся огромные потери, ослабив в то же время свои фланги? Тогда Паулюс не слал в ставку истерических телеграмм, а между тем то, что произошло в ноябре, закладывалось защитниками Сталинграда в августе, в сентябре, в ожесточенных кровопролитных городских боях в октябре. Тогда уже можно было предвидеть, куда поворачиваются события.

Контрнаступление наших войск на Волге было подготовлено всеми армиями Сталинградского направления, его готовила вся страна под руководством Коммунистической партии.

Обратимся к ноябрьским кризисным дням. 19 ноября началось наступление Юго-Западного и Донского фронтов. Паулюс еще не бьет тревоги. Он еще собирается наступать. Гитлер далеко.

19 ноября немецкие генералы еще не думают о поражении.

20 ноября переходит в наступление Сталинградский фронт. Раскрылся замысел Советского командования взять в клещи всю сталинградскую группировку противника. Они еще не кричат ни об окружении, ни о катастрофе, они еще не верят, что мы научились их бить в крупных масштабах на оперативных просторах. Паулюс и командование группы армий «Б» еще рассчитывают выйти из положения своими силами, а советские танки в это время стремительно стягивают кольцо окружения.

Еще нет приказа Гитлера занять круговую оборону. Паулюс неторопливо вводит в бой резервы.

А 22 ноября он кричит о катастрофе. Но поздно! 23 ноября кольцо замыкается.

Что же делать? Выводить войска из Сталинграда, прорываться из окружения?

Позволительно задать им вопрос: как они мыслили себе отрыв войск в условиях Сталинграда, в условиях городских боев?

Для этого войскам Паулюса пришлось бы бросить всю подвижную технику и все тяжелое оружие, всю артиллерию. Мы его пропустили бы сквозь такое сито нашего огня, что немногие выползли бы из развалин города.

Однако не вся армия Паулюса была стиснута в городе. Он имел много войск в районе города. Он мог их сосредоточить на узком участке фронта и нанести удар, скажем 23 или 24 ноября на прорыв. Допустим, что брешь он пробил бы и, бросив всю технику и всю артиллерию, вышел бы… в открытое поле. Горючее, как признает сам Паулюс, было на исходе.

Снег, метель, ледяная корка, удары наших войск. Что случилось бы при таких условиях с 6-й армией? Наполеон, бежав из Москвы, терял армию до Березины. Вероятно, Паулюс ее потерял бы в степях значительно раньше.

Вместо этого решения Гитлер потребовал от своих генералов, от Паулюса занять круговую оборону. Занять и держаться до последнего. Этим Гитлер приковывал к окруженным дивизиям численностью в треть миллиона пять наших общевойсковых армий. Эти пять армий могли бы на оперативном просторе значительно усилить наше наступление, дать нам возможность осуществить удар на Ростов-на-Дону и отрезать всю группу армий «А» на Кавказе, посадив и ее в столь же глубокий мешок, как и армию Паулюса. Армия Паулюса продержалась с 23 ноября по 2 февраля. В степи она была бы рассеяна, уничтожена и пленена в течение нескольких дней. За те бедствия и страдания, которые выпали на долю немецких солдат в Сталинграде, повинны целиком и полностью не только Гитлер, но и его генералы.

Я не ставлю своей задачей дать полную картину нашего контрнаступления в районе Сталинграда. О том, как оно развивалось, расскажут полнее и точнее ее участники. Но одно лишь соединение наших войск в районе Калача дела не решало. Впереди было еще немало трудностей.

Замкнув внутренний фронт окружения сталинградской группировки противника, наши войска немедленно приступили к созданию и внешнего фронта окружения, развивая начатое наступление.

К исходу 23 ноября стрелковые соединения 1-й гвардейской и 5-й танковой армий Юго-Западного фронта вышли на рубеж рек Криуша и Чир и заняли там прочную оборону.

Части 51-й армии и 4-го кавкорпуса Сталинградского фронта выдвинулись на рубеж Громославка, Аксай, Уманцево, восточное Садовое. В результате этих действий операция на окружение врага была надежно обеспечена как с запада, так и с юга.

Ставка Верховного Главнокомандования предвидела, что противник совершит попытку деблокировать окруженные войска, и вовремя приняла меры, усилив опасное направление, куда последовал удар спешно созданной противником новой группы армий «Дон».

Попытка деблокировать армию Паулюса была сорвана, новая группировка немецких армий потерпела поражение. Кольцо окружения теперь уже прочно замкнулось.

Канны XX столетия состоялись в классической завершенности военного искусства.

3

Вернемся, однако, к событиям на фронте 62-й армии.

Я уже говорил, что мы были отрезаны от левого берега. Это сковывало нас, лишало возможности активизироваться.

Привожу несколько выдержек из сводок 62-й армии в штаб фронта.

«24 ноября. Плавсредства полностью не прибыли. План перевозок в течение трех суток срывается. Назначенные подкрепления не перевезены, части ощущают острый недостаток боеприпасов и продовольствия. Вышедший из Тумака (пристань на левом берегу Волги) караван судов с подразделениями 90-го стрелкового полка не мог пробиться и вернулся обратно. Ледоход полностью прервал сообщение с левым берегом».

«27 ноября. Протока Волги, что восточное островов Голодный и Сарпинский, забита льдами большой плотности, в силу чего переправа Тумак не работала, и ни один катер, и ни один пароход не прибыл. Подвоз боеприпасов и эвакуация раненых не производились».

«10 декабря. На Волге сплошной ледоход. Переправа на лодках через льды сопряжена с большими трудностями. За сутки всеми плавсредствами переброшено на правый берег боеприпасов 20 тонн, продовольствия 27 тонн».

Командование фронта организовало переброску через Волгу боеприпасов и главным образом продовольствия самолетами ПО-2. Но они много сделать не могли, так как груз приходилось сбрасывать на полосу шириной около ста метров. Малейшая неточность в расчетах, и груз падал в Волгу или к противнику.

Изо дня в день доставка боеприпасов и продовольствия все уменьшалась и уменьшалась, а лед по Волге все шел и шел. Казалось, этому не будет конца.

Наконец, 16 декабря около 4 часов дня внимание всех привлек необычный шум и треск льдин у берега. Члены Военного совета армии в это время обедали в блиндаже, который был приспособлен под столовую. Услышав этот необычный шум, мы выбежали на берег и увидели, как из-за острова Зайцевский двигалась колоссальных размеров льдина. Ломая все на своем пути, она дробила и переворачивала мелкие и крупные льдины, а вмерзшие бревна ломала, как легкие щепки. Зрелище потрясающее. Эта льдина, вернее, масса льда во всю ширину Волги замедляла ход. Мы все с большим волнением ждали, остановится она или не остановится, будет у нас естественный мост или снова — лодки, крики на реке, призывы к спасению утопающих и затертых во льдах…

И вот, к всеобщей неописуемой радости, огромная льдина остановилась против наших блиндажей. Даже не верилось.

Я немедленно вызвал офицеров-саперов и приказал подготовить две-три партии бойцов с шестами и веревками и направить их через Волгу на левый берег.

Задача была проста — пройти по льду туда и обратно. Саперы ушли. Была ночь. Всем не терпелось, каждый по нескольку раз выходил к берегу и слушал, не шумит ли от движения лед.

В 9 часов вечера вернулась первая партия саперов, которая благополучно перешла Волгу по льду туда и обратно. Все почувствовали облегчение. Мы связались с Большой землей!

На другой день, 17 декабря, в сводке появилась приписка: «С утра 17.12 установлено пешеходное движение через Волгу по двум настилам, на льду».

Такая сложная обстановка на Волге главным образом и тормозила выполнение тех задач, которые ставила перед собой армия. Все же, пользуясь каждым подходящим случаем или оплошностью врага, наносили ему удары, метр за метром отвоевывая родную землю.

Но уничтожить противника, который вышел к Волге в районе завода «Баррикады», только атакой стрелковых полков армия не могла: у нас не было ни танков, ни людских резервов.

Что же делать? Как выручить дивизию Людникова?

Вот тут-то снова пригодились нам артиллерийские стволы, которые были на левом берегу Волги. Мы решили уничтожить противника артиллерийским' огнем. Но осуществление этого варианта было связано с трудностями: нужно было организовать предельно точный огонь по каждой точке врага, нужны были снайперы-артиллеристы и минометчики. Такие у нас были, но корректировать огонь с правого берега трудно — проводная связь непрерывно рвалась из-за ледохода, а радиосвязь работала слабо, ненадежно.

Участок, занимаемый противником, мы отметили с севера и юга, от самой Волги до переднего края, хорошо заметными с левого берега вехами. Получился широкий, метров на 600–800 коридор, в котором засели фашисты. Наши артиллеристы, хорошо видя этот коридор с левого берега, безошибочно могли вести огонь по огневым точкам противника.

Прицельный огонь велся с помощью корректировщиков, находящихся на правом берегу. Они наблюдали, уточняли цели, отклонение попаданий. Все это сообщалось на артиллерийские наблюдательные пункты, а те, в свою очередь, передавали на огневые позиции.

Стрелковые подразделения Людникова и Горишного, наблюдая за разрушительными действиями нашей артиллерии, сближались с противником на бросок гранаты. По световому сигналу артиллерия прекращала огонь, а стрелковые подразделения, преимущественно штурмовыми группами, коротким броском с ручными гранатами атаковывали и захватывали противника в дзотах и в подвалах.

Действуя таким образом, наши части начали продвигаться вперед. Борьба была долгая и упорная.

Для характеристики боев приведу отдельные выдержки из армейской сводки:

«21 декабря. Дивизия Людникова с 5 часов утра продолжала наступление в юго-западном направлении. Несмотря на сильное сопротивление противника, наши части овладели четырьмя домами, на правом фланге продвинулись на 100–120 метров. Отражены три контратаки противника. Захвачено 5 станковых пулеметов, два пленных 578-го пехотного полка 305-й пехотной дивизии.

Дивизия Горишного с 5 часов утра наступает в северо-западном направлении. Преодолевая упорное сопротивление противника, она окружала и уничтожала отдельные гарнизоны. В результате рукопашного боя (с широким применением ручных гранат) части овладели трансформаторной будкой, превращенной противником дот. Захвачено одно здание, шесть блиндажей и два дзота. Бой продолжается. Противник пытается восстановить положение, предпринимая контратаки, которые успешно отражаются.

Трофеи: станковых пулеметов 3, автоматов 6, винтовок 35, гранат 380; разбито 4 дзота. В захваченных блиндажах противник оставил 40 трупов».

«23 декабря. Дивизия Людникова продолжала наступление в юго-западном направлении. Противник оказывал упорное сопротивление, дважды переходил в контратаки силами свыше двух рот. Атаки отбиты с большими для него потерями.

Захвачено два здания, в одном из них противник оставил 30 трупов. Бой других штурмовых групп продолжается за овладение большим прямоугольным зданием на берегу Волги.

Дивизия Горишного продолжала наступление на северо-западном направлении. Несмотря на сильное сопротивление противника, части медленно продвигались вперед. Установлена непосредственная связь с дивизией Людникова».

На следующий день, 24 декабря, приказом Ставки Верховного Главнокомандования особенно истощенные в непрерывных боях дивизии — 112-я Ермолкина, 193-я Смехотворова, 37-я гвардейская Жолудева и две стрелковые бригады были выведены из армии в резерв и отправлены на формирование.

Как правило, командиры дивизий и бригад и даже полков перед уходом на левый берег Волги являлись на командный пункт армии, чтобы проститься.

Расставание с друзьями, да еще с боевыми, было очень трудным. Прощаясь, мы вспоминали пережитое, еще раз перебирали в памяти каждый бой, каждую контратаку.

Уход из нашей армии командиров, с которыми вместе пришлось пережить немало тяжелых дней, вызывал у меня грустные воспоминания. Прощаясь с командирами, я мысленно представлял себе их части, как они приходили на защиту города полнокровные, гордые за порученные им опасные задания, смелые и решительные. Едва приблизившись к волжским переправам, они вступали в бой.

Военный совет каждый день, вернее, каждое утро получал сводку о том, сколько раненых переправлено за Волгу и из какой части, чтобы знать, сколько стрелков, пулеметчиков, минометчиков, танкистов, артиллеристов и связистов потеряла армия. Количественно армия ежедневно слабела, то есть несла потери, но это не значит, что ее боеспособность падала. Наоборот, морально армия стала сильнее: после каждой отраженной атаки укреплялась вера в силу своего оружия, мы приобретали опыт борьбы с врагом.

Вспоминаю 112-ю дивизию И. П. Сологуба, которая начала бои с немецко-фашистскими захватчиками еще за Доном, на реке Чир. Сражаясь там в составе 64-й армии, дивизия отразила наступление 51-го армейского корпуса, который нацеливался Паулюсом во фланг и тыл 62-й армии. Эта дивизия не отступила ни на шаг. Она доблестно сражалась также на берегах Дона, где в одном из боев геройской смертью погиб командир дивизии полковник Иван Петрович Сологуб.

Как сейчас вижу этого высокого, стройного командира, верного сына советского народа, человека, который не склонял головы перед фашистскими снарядами.

Вспоминаю конец июля 1942 года. Стоял жаркий солнечный день. Мы с Сологубом находились на высоте 116.6, что севернее поселка Рычковский, на правом берегу Дона. Я ставил задачу дивизии. Вдруг противник, вероятно обнаружив нас, открыл огонь по высоте из 150-миллиметровых орудий. Вилка рвущихся снарядов сужалась, приближаясь к нам. Видно было, что скоро снаряды будут рваться точно на вершине высоты. Тогда я предложил Ивану Петровичу идти к своему штабу. Он посмотрел на меня и сказал:

— А как вы? Разве могу я раньше вас отойти назад с этой высоты?

Я успокоил его, сказав, что это не отступление, а возвращение с рекогносцировки к своим частям, чтобы повести их вперед.

Двигаться по гладкой, как стол, степи под огнем тяжелой артиллерии противника — не совсем приятное занятие, но Иван Петрович неторопливым шагом шел впереди меня.

Разорвавшимся вблизи снарядом был ранен сопровождавший его работник штаба дивизии. Иван Петрович спокойно подошел, взял раненого под руку и начал спускаться с ним с высоты. Я догнал их в балке, где Иван Петрович перевязывал своего подчиненного.

Таков был командир 112-й дивизии полковник Сологуб. В нем чувствовалась сила командира-вожака.

Со сто двенадцатой я вновь встретился 12 сентября уже на берегу Волги. Командиром дивизии был полковник И. Е. Ермолкин. Эта дивизия маневрировала по городу: с Мамаева кургана в балку Вишневая, на Тракторный завод и в другие места, где противник намеревался нас атаковать. Она участвовала в сотне боев, в том числе не меньше, чем в десяти на главных направлениях удара гитлеровцев.

Дивизия была особенно искусна в маневре, что, конечно, является заслугой ее командира и штаба. Она всегда поспевала к самым горячим делам, мужественно отражая удары численно превосходящего врага.

С дивизией Смехотворова я был знаком по первой резервной армии с мая 1942 года, когда она еще формировалась. С этого же времени я знал и генерала Федора Никандровича Смехотворова. На тактических учениях, которые мы проводили еще в районе Тулы, Смехотворов проявил знание современного боя, сообразительность.

По прибытии в Сталинград эта дивизия стала на оборону поселка Красный Октябрь. Дивизия маневрировала мало, но она отражала десятки ударов во много раз превосходящих сил противника. Бойцы этой дивизии во главе со своими командирами и политработниками назад не оглядывались. Если гитлеровцам удавалось захватить две-три улицы за неделю, то это достигалось ценой больших потерь. Люди, бойцы этой дивизии назад не отходили. Гитлеровцы продвигались там вперед, лишь завалив окопы и траншеи своими трупами. Даже в самые тяжелые дни боев не было случая, чтобы Федор Никандрович проявил хотя бы малейшее малодушие или растерянность. Его ровный и спокойный голос и поныне звучит в моих ушах. В дни, когда сотни бомбардировщиков и пикировщиков висели над дивизией, когда тысячи мин и снарядов врезались в землю, обороняемую частями дивизии Смехотворова, когда воздух сотрясался от взрыва бомб и снарядов, когда в телефонной трубке слышен вой сирен фашистских пикировщиков, Смехотворов, казалось, был еще спокойнее. Он управлял боем полков и батальонов, находясь от переднего края в нескольких сотнях метров. Дивизия во главе со Смехотворовым стояла насмерть, перемалывая гитлеровские полки и дивизии; назад она не отходила и ушла из города лишь тогда, когда противник был окружен, когда он уже не наступал, а оборонялся.

В эти дни я попрощался и с генералом Виктором Григорьевичем Желудевым.

Через дивизию Жолудева гитлеровцы прорвались и захватили Тракторный завод, но за этот прорыв противник заплатил так дорого, потерял так много своих сил и средств, что не мог развить дальше наступление. Через полки 37-й дивизии к Тракторному заводу рвались не одна и не две гитлеровские дивизии, а целых пять, в том числе две танковые.

Помню, В. Г. Жолудев прибыл на командный пункт армии со своими помощниками рано утром 4 октября. Переправляясь через Волгу на лодках, они попали под сильный артиллерийский и минометный огонь.

Жолудева принимали Гуров, Крылов и я. Все мы находились в одном отсеке штольни — отдельных «кабинетов» не было. Входя, Жолудев стукнулся головой о притолоку двери. Одет он был в меховую куртку десантника.

Получив задачу на оборону подступов к Тракторному заводу, Жолудев стал задавать вопросы каждому из нас, стараясь понять природу городского боя. Мы старались как можно доходчивее объяснить ему особенности этих действий. Когда И. И. Крылов сообщил, что командный пункт 37-й дивизии подготовлен на берегу Волги, неподалеку от завода «Баррикады», Виктор Григорьевич стал настойчиво просить перенести командный пункт в район стадиона, что расположен в поселке Тракторного завода.

— Не можем, — ответил я, — район стадиона все время находится под артиллерийско-минометным обстрелом. и рисковать жизнью командира дивизии мы не имеем права.

Он ушел из нашей штольни, на скорую руку позавтракав с нами, так как противник начал артиллерийскую и авиационную подготовку атаки.

Вечером 13 октября генерал Жолудев и генерал Гурьев, оба десантники и давнишние боевые друзья, разговаривали по телефону.

Гурьев спрашивает:

— Виктор, друг, где ты тут приземлился? Я слышу бой в направлении твоего участка, как себя чувствуешь?

— Здорово, Степан, — отвечает Жолудев. — Вот уже десятый день отбиваюсь от проклятых гитлеровцев, которые, как стая волков, гложут меня с трех сторон. Ты бы, Степа, помог немного…

— Эх, друг, тут у всех такая обстановка. Над моими хлопцами стервятники висят целыми днями и не дают ни минуты отдыха. Наш Саша (Родимцев) тоже прикован, как Прометей к скале, — все время отбивает атаки. Так что держись, друг, не грусти, все равно помочь ничем не можем…

— Пришли хоть папирос, сто штук на день не хватает, — кричит Жолудев в трубку…

Они уходили, а те, кто остался, — продолжали бои.

4

24 декабря части и подразделения 39-й гвардейской дивизии Гурьева, действуя на территории завода «Красный Октябрь», начали штурм цехов, в которых засели фашисты.

К исходу дня штурмовые группы очистили от фашистов калибровый, среднесортовой и механический цеха, а затем вышли на западную окраину завода и тем самым завершили здесь окружение противника. Противник оказывал исключительное сопротивление, не желая уходить с завода на запад, в разрушенные дома, под открытое небо.

В ночь на 25 декабря гвардейцы после небольшой передышки продолжали штурм.

Рукопашные схватки, ближний бой с применением ручных гранат продолжались до утра. В ближнем бою гитлеровцы не могли выстоять против смекалки, изворотливости и напора наших штурмовых групп, и к утру завод был очищен полностью.

Гитлеровцам удалось удержаться только в здании главной конторы, превращенной ими в мощный узел обороны. Однако через несколько дней они были окружены и добиты штурмовыми группами 45-й дивизии Соколова.

Командовал этой дивизией подполковник В. П. Соколов. Заместитель Соколова по политической части полковой комиссар Н. А. Гламазда правильно нацеливал партийно-политический аппарат дивизии на выполнение боевых задач. Полки и батальоны этой дивизии после переправы через Волгу сразу, без промедления, вступали в бой, шли в контратаки, так как обстановка не позволяла, не было времени на сосредоточение, рекогносцировку и т. п. Заслуги этой дивизии, ее бойцов и командиров видны по таким фактам: сам командир дивизии Василий Павлович Соколов прибыл в конце октября в Сталинград в звании подполковника, а из Сталинграда уезжал в марте месяце уже в звании генерал-майора. Такие же повышения в звании получили и другие командиры и политработники.

Соединившись с дивизией Людникова, овладев заводом «Красный Октябрь» и имея в тылу успокоившуюся подо льдом Волгу, армия могла свободнее маневрировать и планировать более решительные удары по противнику.

Взамен частей и соединений, выведенных в резерв Ставки, нам был придан полевой укрепленный район, состоявший из управления и нескольких подразделений с сильными огневыми средствами. Для наступательных действий он не годился, но в обороне выполнял задачу очень хорошо. Сначала его подразделения занимали острова на Волге — Спорный, Зайцевский, Голодный, затем сменили части Людникова и Родимцева.

Перед бойцами укрепленного района стояла задача — не пускать противника к Волге, если он попытается прорываться из окружения через реку на восток.

Теперь Военный совет армии решил захватить и прочно удерживать Мамаев курган, затем направить главные силы на захват высоты 107,5 и тем самым отрезать отряды противника, засевшие в городе, от отрядов, укрепившихся в заводских поселках, чтобы в дальнейшем ликвидировать их по частям.

Для захвата Мамаева кургана армия могла привлечь дивизию Батюка, а для удара на высоту 107,5 — дивизии Соколова и Гурьева и морскую стрелковую бригаду Штриголь.

Дивизия Горишного нацеливалась на поселок Баррикады и должна была обеспечить удар с севера.

На дивизию Родимцева возлагалось активными действиями в центральной части города обеспечить левый фланг армии.

Дивизия Людникова выводилась во второй эшелон армии, так как должна была привести себя в порядок.

Нам было известно, что окруженная гитлеровская группировка насчитывает не менее 20 дивизий. В действительности же их было 22, в общей сложности свыше 300 тысяч солдат, офицеров и генералов. Эту мощную группировку окружили и держали в железном кольце семь армий — А. С. Жадова, И. В. Галанина, П И. Батова, И. М. Чистякова, Ф. И. Толбухина, М. С. Шумилова и 62-я.

Из 22 вражеских дивизий, действовавших против семи армий Донского фронта, шесть дивизий оставались против 62-й армии (79-я, 94-я, 100-я, 295-я, 305-я и 389-я пехотные дивизии). Эти дивизии были усилены пятью отдельными саперными батальонами (50-м, 162-м, 294-м, 366-м, 672-м), которые Гитлер послал на штурм нашего города в октябре.

Почему Паулюс держал против обессиленной и измученной непрерывными пятимесячными боями 62-й армии около одной трети своих сил, трудно объяснить, однако факты — упрямая вещь. Оказавшись в окружении, он не забывал 62-ю армию и держал против нее крепкий кулак. Поэтому наши атаки на Мамаев курган и через поселок Красный Октябрь на высоту 107,5 встречали не только упорное сопротивление гитлеровцев, но и сильные контратаки.

Кроме того, убедившись на горьком опыте, что в условиях города не только наступать, но и обороняться сплошным фронтом в траншеях по всем правилам полевой тактики невозможно, противник умело использовал наиболее прочные здания и подвалы жилых домов для опорных пунктов, которые приходилось брать с большим трудом.

Чтобы разгромить опорный пункт противника в главной конторе завода «Красный Октябрь», бойцы штурмовой группы дивизии Соколова вынуждены были пробить капитальную стену. Пробивали они стену с помощью 122-миллиметровой гаубицы, которую в разобранном виде по частям притащили в занятую часть здания. Там они ее собрали и пустили в дело. После нескольких выстрелов прямой наводкой в стене образовалась брешь, на этом и закончилось здесь существование фашистского гарнизона.

Эту операцию со 122-миллиметровой гаубицей проделал командир 6-й батареи 178-го артиллерийского полка тов. Бельфер В. Р., который дошел до Берлина, остался жив и сейчас учительствует в Винницкой области.

Улицы и площади по-прежнему пустовали. Ни противник, ни мы не могли действовать открыто. Всякого, кто неосторожно высовывал голову или перебегал улицу, настигала пуля снайпера или очередь автоматчика.

В то время, когда 62-я армия, будучи прижатой к Волге, улучшала свое положение и восстанавливала боевую связь с отрезанной дивизией И. И. Людникова, вне Сталинграда шли упорные бои с войсками противника, стремившимися с юга и юго-запада пробиться к окруженным войскам западнее Сталинграда. Внешний фронт окружения на вероятных направлениях наступления к окруженным войскам 6-й и 4-й танковой армий были прикрыты войсками Юго-Западного фронта на 165 км и Сталинградским фронтом — 100 км. Расстояние между внешним и внутренним фронтом окружения колебалось на Юго-Западном фронте в пределах 100 км, на Сталинградском — от 20 до 80 км.

Такая обстановка требовала, как лучший выход, быстрый разгром окруженной группировки, что при сохранении внешнего фронта окружения требовало дополнительных сил и времени. Начальник Генерального штаба А. М. Василевский в своем докладе 23 ноября Верховному Главнокомандованию дал правильную оценку обстановки: «Гитлеровцы в самом срочном порядке, безусловно, примут все меры к тому, чтобы при максимальной помощи извне выручить свои войска, окруженные под Сталинградом…» Далее он докладывал, что «войска всех трех фронтов, находящиеся на внутреннем фронте окружения, с утра 24 ноября без какой-либо существенной перегруппировки и дополнительной подготовки продолжат решительные действия по ликвидации окруженного противника».

С 24 по 30 ноября войска фронтов продолжали выполнять вышепоставленную задачу. Однако рассечь окруженные войска на части и уничтожить не удалось.

Разногласия в верхах вермахта — отводить окруженные войска Паулюса на юго-запад или оставить на месте — были окончательно решены Гитлером — «6-я армия остается там, где она находится сейчас! — Это гарнизон крепости, а обязанность крепостных войск — выдержать осаду».

Для организации благоприятных условий деблокирования и управления войсками между армейскими группами «А» и «Б» формировалась новая группа армий «Дон». В ее состав вошли: смешанная румыно-немецкая группа «Холлидт»; 3-я румынская армия в составе сводных отрядов, потрепанных румынских и немецких соединений; сводная группа; армейская группа «Гот», основу которой составляли избежавшие окружения соединения 4-й танковой и остатки 4-й румынской армии. В группу «Дон» была также включена 6-я армия Паулюса. Группу армий «Дон» поддерживал 4-й воздушный флот в составе около 500 самолетов. Во главе этой группы был поставлен генерал-фельдмаршал Манштейн, на которого была возложена задача по деблокированию войск Паулюса.

В первых числах декабря в группу армий «Дон» входило (без окруженных войск Паулюса) до 30 дивизий, в том числе шесть танковых и одна моторизованная. Наиболее сильной была группа «Гот». Эта группа действовала против Сталинградского фронта с юга, между Волгой и Доном. Основные ее силы группировались в района Котельниково.

Геринг заверил Гитлера, что он авиацией обеспечит армию Паулюса всем необходимым,

Командующий группой армий «Дон» главный удар по деблокированию окруженной группировки решил нанести наиболее сильной ударной группой «Гот», в которую включались соединения 4-й танковой армии, дивизиями, переброшенными с Северного Кавказа, из-под Воронежа и Орла, а также прибывшие подкрепления из Германии, среди которых находился батальон танков «тигр», имевших 100-мм броню и 88-мм пушку. К началу контрудара в состав группы «Гот» входили 4 танковые, 1 пехотная, 3 авиаполевые дивизии и ряд подразделений и частей резерва главного командования… Перед армейской группой Гота была поставлена задача: наступая восточное р. Дон вдоль железной дороги Котельниково — Сталинград, пробиться к 6-й армии. Начало ее действий было назначено на 12 декабря.

Одновременно Советское Верховное Главнокомандование поставило перед фронтами задачу расширить внешнее кольцо на запад до 150–200 километров. Войскам Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронтов было приказано готовить удары по сходящимся направлениям на Ростов и Лихую. В ходе этой операции предполагалось разгромить 8-ю итальянскую армию, а также соединения немецких войск, которые отошли на Чир и Дон. План этого наступления получил кодовое название «Сатурн». Операция готовилась на середину декабря. Донской и Сталинградский фронты, в свою очередь, получили директиву в кратчайший срок расколоть вражескую группировку, окруженную в районе Сталинграда, и приступить к ее уничтожению. Однако с ходу это сделать не удалось. Наши войска были ослаблены предыдущими сражениями, мы не сразу установили, сколь значительные силы попали в сталинградский котел. Паулюс зарылся в землю, укрепил свои оборонительные позиции. Ставка Верховного Главнокомандования срочно начала переброску в помощь Сталинградскому фронту из своего резерва 2-й гвардейской армии под командованием генерала Р. Я. Малиновского. Однако события приняли иной характер, и с расчленением группировки Паулюса пришлось повременить.

Группа армий «Дон» готовила два удара по Сталинграду: один из Котельникова, другой — из Тормосина. Соответственно и шло сколачивание ударных группировок.

Надо отдать должное оперативности нашего противника. Уже 12 декабря из района Котельниково последовал сильный удар. Используя превосходство над ослабленными силами 51-й армии, ударная группировка начала продвижение к Сталинграду. Как и всегда, немцы активно применяли танки и авиацию. Однако прорвать фронт им не удалось. Дивизии 51-й армии отступали, но, отступая, ожесточенно сопротивлялись, нанося противнику огромный урон.

Мы в Сталинграде видели, что окруженные гитлеровцы приободрились. Пленные показывали, что Паулюс и его окружение ждут с часу на час приказа о наступлении навстречу деблокирующим войскам.

Неся огромные потери, устилая землю трупами и разбитой техникой, гитлеровцы прошли за четыре дня половину пути до Сталинграда, форсировали реку Аксай — Есауловский и вышли на реку Мышкова. С часу на час мог последовать удар: со стороны Тормосина. Наше Верховное Главнокомандование вовремя приняло, ответные меры. Оно переориентировало войска Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронтов, наступление должно было теперь идти не строго на юг, на Ростов, а на юго-восток с охватом морозовской и тормосинской группировок противника. Наше наступление упредило удар немцев из Тормосина. Оно началось двумя фронтами, Юго-Западным и Воронежским, 16 декабря и вошло в историю военного искусства, как операция «Малый Сатурн».

Сломив сопротивление противника на реках Чир и Дон, войска Юго-Западного и Воронежского фронтов в стремительном наступлении разгромили 8-ю итальянскую армию и оперативную группу «Холлидт», прикрывавшую левый фланг группы армий «Дон». На девятый день наступления они достигли Тацинский и Морозовка, охватывая с запада фланг и выход в тыл группы армий «Дон». Чтобы спасти положение и избежать полного разгрома, Манштейн бросил на защиту левого фланга тормосинскую группировку и снял с Мышкова из котельнической группировки 6-ю танковую дивизию, ослабив давление на фронте 51-й армии.

24 декабря на короткий срок ему удалось стабилизировать положение под Морозовкой, но тут на него обрушился удар на Мышкове.

Советское Верховное Главнокомандование отсрочило уничтожение окруженных войск в районе Сталинграда и срочно перебросило 2-ю гвардейскую армию на Мышков для отражения деблокирующего удара армейской группы «Гот». 2-я гвардейская армия вступила в бой с ходу, совместно с дивизиями 51-й армии она остановила немецкое наступление на Мышков и дала возможность нам ввести на этом участке фронта новые силы. 24 декабря, как раз, когда Манштейн остановил наше наступление на Морозовка, началось наше наступление на Котельниково войсками 5-й ударной армии 2-го гвардейского мехкорпуса, 7-го танкового корпуса и 6-го мехкорпуса. 29 декабря Котельническая группировка противника прекратила свое существование. Путь на г. Ростов был открыт. Манштейну пришлось отступать, выводя свои войска из-под угрозы нового окружения. Попытки немецкого командования высвободить свои войска из окружения в Сталинграде ни к чему не привели. Внешняя линия фронта в результате декабрьских боев отодвинулась от Сталинграда на 200–250 километров. Надвигалась катастрофа на группу армий «А», сражавшейся на Кавказе. Продвижение наших войск к Ростову могло захлопнуть выход для немецких войск с Кавказа. Гитлер срочно начал отступление на Кавказе. Наступила очередь разгрома окруженной группировки Паулюса.

5

Первое время гитлеровские солдаты, находясь в окружении, сопротивлялись упорно. Вероятно, офицеры и генералы тщательно скрывали от них, что кольцо советских войск сомкнулось в Калаче. Но когда солдаты все же узнали о своем положении, их стали успокаивать тем, что на помощь им идет сильная группа танковых войск Гота и Манштейна. И так до конца декабря они жили надеждой и отчаянно оборонялись, часто до последнего патрона. Пленных почти не было, гитлеровцы и не думали сдаваться в плен.

Лишь после того как группа Манштейна была разбита и наши войска погнали захватчиков к Харькову, Луганску и Ростову-на-Дону, моральный дух находившихся в окружении войск стал заметно падать. Верить в прорыв и освобождение перестали не только солдаты и офицеры, но и генералы. Удары наших войск ошеломили противника.

Наши политорганы в радиопередачах для немецких солдат рассказывали, что их ожидает в самое ближайшее время. Немецкие солдаты узнали, что продовольствие для окруженной группировки, насчитывавшей более 300 тысяч человек, можно доставить только воздушным путем. Однако для прикрытия транспортных самолетов, предназначенных для доставки продуктов питания, боеприпасов и горючего и для вывоза обратным рейсом раненых, говорилось в наших радиопередачах, требуется большое количество самолетов-истребителей, которые нужны теперь Гитлеру для других участков фронта. «Поэтому, немецкие солдаты и офицеры, скоро ваш дневной рацион сократится до 100 граммов хлеба в сутки и десяти граммов колбасы».

Помогали нам немецкие коммунисты и комитет «Свободная Германия». Вальтер Ульбрихт лично в Сталинграде говорил окруженным солдатам и офицерам правду о событиях на фронте и в Германии.

В первых числах января к нам на командный пункт армии прибыли командующий Донским фронтом генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский, член Военного совета фронта генерал-майор Константин Федорович Телегин и командующий артиллерией фронта генерал-майор Василий Иванович Казаков. Они переправились через Волгу по льду.

Выйдя из машин около землянок штаба армии, Рокоссовский и Телегин долго расспрашивали нас, как и где мы были в период боев и пожаров, как и чем мы дышали, когда немецко-фашистские войска, ведя наступление, обрушивали на город тысячи и тысячи бомб.

Войдя в землянку и присев на земляной стул за земляным столом, командующий фронтом кратко изложил план уничтожения окруженной группировки противника и поставил армии задачу. Главный удар с целью раскола на части окруженной группировки наносится с запада армиями генералов Батова и Чистякова. Одновременно переходят в наступление с севера армии генералов Жадова и Галанина, с юга — Шумилова и Толбухина. На 62-ю армию возлагалась задача «активными действиями с Востока привлекать на себя больше сил противника и не допускать его к Волге, если он попытается через замерзшую Волгу прорваться из окружения».

Задача была ясна, и я заверил командующего фронтом, что она будет выполнена, что до начала основного наступления главных сил фронта Паулюс не оттянет из города ни одной дивизии.

Потом офицеры штаба фронта несколько раз спрашивали:

— Удержит ли 62-я армия противника, если он под, ударами наступающих армий с запада всеми силами бросится на восток?

Николай Иванович Крылов ответил на это так:

— Если Паулюс летом и осенью с полными силами не мог сбросить нас в Волгу, то голодные и полузамерзшие гитлеровцы не пройдут на восток и десяти шагов.

Подобный же вопрос задал мне начальник штаба фронта генерал Малинин. Я ему ответил, что гитлеровцы 1943 года уже не те, что летом 1942 года, что армия Паулюса уже не армия, а лагерь вооруженных пленных.

До самого начала наступления всех сил фронта, то есть до 10 января, части 62-й армии, выполняя задачу командующего фронтом штурмовыми группами атаковывали противника. Наши позиции улучшались с каждым днем. Ежедневно десятки опорных пунктов и дзотов разрушались и переходили в наши руки. В результате шесть дивизий из двадцати двух и пять саперных батальонов противника как были, так и оставались прикованными к нашей армии.

Особенно активно действовали в эти дни штурмовые группы дивизии Батюка. В боях на Мамаевом кургане они приковали к себе несколько полков и, захватив передовые наблюдательные пункты противника, лишили гитлеровских генералов возможности следить за перегруппировкой наших войск в городе.

Со второй половины сентября до 12 января, почти четыре месяца (сто двадцать дней), шла непрерывная борьба не на жизнь, а на смерть вокруг водонапорных баков.

Сколько раз вершина Мамаева кургана переходила из рук в руки, никто не может сказать. За Мамаев курган бились воины из дивизии Родимцева, дралась вся дивизия Горишного, 112-я дивизия Ермолкина и больше всего за него сражалась славная четырежды орденоносная гвардейская дивизия Батюка. Полки этой дивизии прибыли на правый берег 21 сентября и 22 сентября уже вступили в бой на рубеже оврага Долгий. Потом дивизия как бы вросла в Мамаев курган, в его отроги, и сражалась на нем до конца, до соединения 26 января 1943 года с дивизиями генерала Чистякова.

Несколько слов о командире этой дивизии Николае Филипповиче Батюке. Он прибыл в город подполковником, а уехал из него после разгрома армии Паулюса генералом. В этом командире особенно хорошо сочетались три неоценимых качества: командирская настойчивость, храбрость и партийность. Он умел быть строгим и справедливым, его боялись и любили; он часто был на виду у своих воинов. У него были больные ноги, порой он еле передвигался, но он не отсиживался в землянке; на передний край, на свои наблюдательные пункты он уходил с палочкой, а возвращался в свою землянку на плечах адъютанта, причем только ночью, чтобы никто этого не видел. Свою болезнь Батюк всячески скрывал, и я узнал об этом только в январе, когда он уже совсем не мог передвигаться без посторонней помощи. Он не стеснялся сказать любому начальнику и подчиненному правду в глаза, даже если она была и горька. Его доклады не требовали уточнений и проверки, они всегда были правдивы.

Дивизия Батюка отличалась еще до прибытия к нам, под Касторной, успешно отразив массовую танковую атаку. Эта дивизия воспитала воинов, о которых знали не только все сталинградцы, но и вся страна: командир батареи, знаменитый истребитель танков Шуклин; командир минометной батареи, мины которой не падали мимо цели, — Бездидько; знаменитые снайперы — Василий Зайцев, Виктор Медведев, Ахмет Авзалов, много других солдат и офицеров — героев Сталинградской битвы. Партийная организация дивизии вырастила прекрасных командиров: командира полка Мителева, комбата Маяки, погибшего на Мамаевом кургане в конце битвы, командира роты Шумакова, хороших политработников — Ткаченко, Ермакова, Соловьева, Грубрина, парторгов Евдокимова, Крушинского, Ладыженко.

Боевой коллектив командиров и политработников этой дивизии прошел через Касторную, Сталинград, Запорожье и Одессу, через Люблин, Познань и победоносно завершил боевой поход в Берлине.

Генерал Батюк не дошел с нами до Берлина. Его жизнь оборвалась на Украине, около Славянска. Мы похоронили его у памятника Артему, на берегу Северного Донца, потом перенесли его останки в Сталинград, на Мамаев-курган, ибо он был душой сражения за Мамаев курган, за город на Волге.

Десятого января 1943 года все армии Донского фронта одновременно перешли в наступление, рассекая окруженную группировку гитлеровцев. 62-я армия также двинулась с востока на запад, навстречу наступавшим армиям. Особенно сильные бои развернулись в районе Мамаева кургана. Это говорило о том, насколько правильно противник оценивал тактическое значение Мамаева кургана. Наступление дивизии Батюка через Мамаев курган все время, то есть до 25 января, встречалось контратаками противника, который собирал последние силы, чтобы удержать здесь свои позиции.

На участках других дивизий армии противник не отступал, но и в контратаки, как на Мамаевом кургане, не переходил. Используя укрепления, он лишь отстреливался, нередко до последнего патрона.

23 января командир дивизии Соколов доложил мне о таком оригинальном случае. Его части вышли на западную окраину поселка Красный Октябрь и окружили сильный опорный пункт гитлеровцев.

Чтобы не проливать лишней крови, гарнизону было предложено капитулировать. Гитлеровцы после долгих переговоров попросили у наших бойцов хлеба. Наши сжалились над голодными и передали несколько буханок. Получив хлеб и, по-видимому, подкрепившись, гитлеровцы снова начали отстреливаться.

После таких «дипломатических переговоров» наши воины быстро связались с артиллеристами, которые выкатили несколько орудий и прямой наводкой начали в упор расстреливать этот опорный пункт. Когда опорный пункт был взят, оказалось, что его гарнизон состоял из отчаянных головорезов. На груди почти у каждого было несколько гитлеровских наград.

25 января мы почувствовали приближение своих войск с запада, и 62-я армия вышла на западные окраины поселков. Дивизии Горишного, Соколова, Людникова, Гурьева и Родимцева повернули на север, на уничтожение северной группы фашистских войск в районах заводов и заводских поселков. Дивизия Батюка была повернута на юг против южной группировки противника. Наступило 26 января день долгожданного соединения войск 62-й армии с частями армий Батова и Чистякова, наступавшими с запада.

Вот как проходила эта встреча.

На рассвете с наблюдательного пункта сообщили: гитлеровцы в панике, мечутся, слышен грохот машин, показались люди в красноармейской форме… Видны тяжелые танки. На броне надписи: «Челябинский колхозник», «Уральский металлист» и т. д.

Гвардейцы дивизии Родимцева, Гурьева, Батюка и других с красным флагом побежали вперед.

Эта радостная, волнующая встреча состоялась в 9 часов 20 минут утра в районе поселка Красный Октябрь. Капитан А. Ф. Гущин вручил представителям частей армии Батова знамя, на алом полотнище которого было написано: «В знак встречи 26.1.1943 года».

У суровых, видавших виды воинов сверкали на глазах слезы радости.

Гвардии капитан П. Усенко доложил генералу Родимцеву, что знамя от его прославленных гвардейцев принято.

— Передайте своему командиру, — сказал генерал Родимцев, — что у нас сегодня счастливый день: после пяти месяцев тяжелой и упорной борьбы мы встретились!

Шли стальные крепости — тяжелые танки. Танкисты, высунувшись из люков, приветственно махали руками. Могучие машины двигались дальше, к заводам.

Вскоре встретились представители других подразделений 62-й армии с частями армии Батова, Чистякова и Шумилова.

Мужественные люди, пережившие много тяжелых сражений, прошедшие через горнило больших испытаний, плакали не скрывая своих слез.

Противник продолжал еще оказывать сопротивление, но с каждым днем все больше вражеских солдат и офицеров сдавалось в плен. Бывали случаи, когда несколько советских воинов захватывали в плен сотни гитлеровцев.

31 января воины 64-й армии взяли в плен командующего 6-й армией генерал-фельдмаршала Паулюса и весь его штаб. В этот день южная группировка немецко-фашистских войск полностью прекратила сопротивление. Бой в центральной части города закончились. К вечеру этого же дня воины 62-й армии захватили штаб 295-й пехотной дивизии во главе с ее командиром генерал-майором Корфёсом, а также находившихся там командира 4-го армейского корпуса генерал-лейтенанта артиллерии Пфеффера, командира 51-го корпуса генерал-лейтенанта фон Зейдлиц-Курцбаха, начальника штаба 295-й дивизии полковника Дисселья и несколько старших штабных офицеров.

Гитлеровские генералы были пленены тремя бойцами 62-й армии во главе с восемнадцатилетним комсоргом полка связи Михаилом Портером, который до волжского берега сражался под Одессой, Севастополем и Керчью.

Вечером 31 января я, Гуров и Крылов опрашивали в моей землянке, уже просторной и светлой, пленных немецких генералов. Видя, что они голодные и нервничают, беспокоясь за свою судьбу, я распорядился принести чай и пригласил их закусить. Все они были одеты в парадную форму и, при орденах. Генерал Отто Корфёс, беря в руки стакан чаю и бутерброд, спросил:

— Что это, пропаганда?

Я ответил:

— Если генерал считает, что этот чай и закуска содержат пропаганду, мы особенно не будем настаивать на принятии этой пропагандистской пищи…

Такая реплика несколько оживила пленных, и разговор наш продолжался около часа. Больше других говорил генерал Корфёс. Генералы Пфеффер и Зейдлиц отмалчивались, заявив, что в политических вопросах они не разбираются.

Генерал Корфёс в беседе развивал мысль о том, что положение Германии того времени имеет много общего с положением, в котором она была во времена Фридриха Великого и Бисмарка. Считая, что Гитлер по уму и делам стоит не ниже Бисмарка. Корфёс, видимо, хотел сказать, что если у Фридриха и Бисмарка были неудачи, они все же остались великими, то и поражение Гитлера на Волге не означает конца гитлеризма. Германия под руководством Гитлера переживет эту неудачу и в конце концов победит. Генералы Пфеффер и Зейдлиц сидели и, произнося время от времени «яволь» и «нейн», плакали.

В конце концов генерал-лейтенант фон Зейдлиц-Курцбах сказал:

— Что с нами будет в дальнейшем?

Я сказал ему об условиях содержания в плену, добавив, что они могут носить, если пожелают, и знаки отличия и регалии, кроме оружия.

— Какого оружия?.. — как бы не понимая, поинтересовался Пфеффер, глядя на Зейдлица.

— У пленных генералов, — повторил я, — не должно быть при себе никакого оружия.

Тогда Зейдлиц вынул из кармана перочинный нож и передал его мне. Я, конечно, вернул ему этот нож, сказав, что подобное «оружие» мы не считаем оружием.

Генерал Пфеффер спросил меня:

— Где находились вы и ваш штаб (62-й армии) во время боев за город до 19 ноября?

Я ответил, что мой командный пункт и штаб армии находился все время в городе, на правом берегу Волги. Последнее место командного пункта и штаба было здесь, где находимся. Тогда генерал Пфеффер сказал:

— Жаль, что мы не верили своей разведке. Мы могли бы вас вместе со штабом стереть с лица земли.

Опросив пленных генералов, мы отправили их в штаб фронта, пожелав им поскорее изучить и познать советскую действительность, чтобы избавиться от заблуждений, от гитлеровского угара.

Забегая несколько вперед, скажу, что в 1949 году я снова встретился с генералом Отто Корфёсом в Берлине. Он был в это время активным работником Общества германо-советской дружбы. Мы с ним встретились уже как старые знакомые. Я работал председателем Советской контрольной комиссии и помогал немецким друзьям восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство. Бывший генерал-майор Отто Корфёс много сделал для укрепления дружбы между германским и советским народами. Отто Корфёс не одинок. Многие немецкие генералы, офицеры и солдаты, поняв правду, стали бороться за мир, за дружбу.

6

После ликвидации южной группы немецко-фашистских войск северная группа продолжала еще сопротивляться, хотя было ясно, что полная ликвидация ее является делом нескольких часов.

Утром 2 февраля 1943 года мы с Гуровым прибыли на свой наблюдательный пункт, который находился в развалинах заводской конторы завода «Красный Октябрь». Тут же недалеко были наблюдательные пункты командиров дивизий Людникова, Соколова и Горишного. Последний удар 62-я армия наносила на заводы Тракторный и «Баррикады» и их поселки. В наступлении участвовали дивизии Горишного, Соколова, Людникова, Гурьева, Родимцева и бригада Штриголя. Одновременно на северную группировку противника наступали с запада и северо-запада части соседних армий. Наступление началось в 12 часов дня.

Артиллерийская подготовка была короткой: стреляли только прямой наводкой и по видимым целям. Мы отчетливо видели, как метались фашисты среди развалин. Тут же началась атака наших стрелковых частей и танков.

Оставшиеся в живых гитлеровцы последнюю атаку не приняли. Они подняли руки вверх. На штыках у них были белые тряпки.

Мимо нас вели сотни и тысячи пленных. Они шли к Волге и за Волгу, к которой пробивались около шести месяцев. Среди пленных были итальянцы, венгры, румыны. Все солдаты и сержанты были сильно истощены, в их одежде кишели насекомые. Они были одеты так плохо, что на них страшно было смотреть: несмотря на тридцатиградусный мороз, некоторые солдаты были босые. Зато немецкие офицеры, как говорят кавалеристы, были в полном теле, карманы набиты колбасой и другой снедью, по-видимому, оставшейся после распределения «скудного пайка».

На последнем наблюдательном пункте армии, в разрушенной заводской конторе «Красного Октября», собрался весь Военный совет, командиры дивизий и некоторых полков. Они радостно поздравляли друг друга с победой, вспоминали тех, кто не дожил до этого дня.

Гитлер, обещавший еще в ноябре 1942 года освободить окруженные войска, был вынужден официально заявить о катастрофе и объявить трехдневный траур.

6-я и 4-я танковая армии, окруженные и разгромленные на берегу Волги, были ударными армиями. Они насчитывали 22 дивизии с большими средствами усиления, что равнялось более чем фронтовому объединению.

Гитлер гордился ее маневренной и ударной силой, ее личным составом офицерами и солдатами. Дивизии этой армии формировались исключительно из «чистокровных арийцев». Например, 79-я пехотная дивизия была сформирована в августе 1942 года почти исключительно из молодежи в возрасте от 20 до 27 лет. Сами пленные говорили, что на каждые пять солдат этой дивизии приходился один член нацистской партии.

Командующий 6-й армией Фридрих Паулюс и командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Гот были типичными представителями германского генералитета. В период штурма крепости на Волге Паулюсу исполнилось 52 года, из которых 33 года он находился в рядах германской армии. Во время первой мировой войны он был строевым офицером, а к концу ее стал офицером генерального штаба. После поражения германской армии в 1918 году Паулюс не ушел в отставку и долгое время служил в военном министерстве, а затем был начальником штаба управления танковых войск и принимал активное участие в подготовке второй мировой войны.

Приход Гитлера к власти ознаменовался выдвижением Паулюса на пост начальника штаба армии, которой командовал генерал-фельдмаршал Рейхенау. С этой армией осенью 1939 года Паулюс прошел Польшу, а в 1940 году участвовал в разгроме Франции. В сентябре 1940 года Паулюс был назначен обер-квартирмейстером генерального штаба вермахта. В январе 1941 года он был произведен в генералы танковых войск и к моменту нападения на Советский Союз играл видную роль среди гитлеровского генералитета.

В дни разгрома окруженной у Волги 6-й армии Гитлер наградил Паулюса дубовым листом к рыцарскому ордену железного креста и присвоил ему звание генерал-фельдмаршала.

6-й армии поручались наиболее ответственные задачи. 10 мая 1940 года она первой по приказу Гитлера вероломно вторглась в пределы Бельгии. Преодолев сопротивление бельгийских войск на канале Альберта, эта армия вихрем пронеслась по всей стране, сея смерть и разрушение. Дивизии 6-й армии прошли по многим странам Европы. Побывав в Брюсселе и Париже, они участвовали в боях в Югославии, в завоевании Греции.

В 1941 году Гитлер бросил 6-ю армию на восток, против СССР. Она участвовала в боях в районе Харькова за многие города Украины, а в 1942 году оттуда двинулась к Волге. Ей поручалось осуществление важнейшей части плана кампании 1942 года на юге — захват волжской твердыни.

Провал своих стратегических планов Гитлер пытался маскировать созданием искусственного ореола вокруг 6-й, уже разгромленной армии. 30 января 1943 года ставка Гитлера опубликовала специальное сообщение, в котором говорилось: «Русские предлагают солдатам 6-й армии сдаться, но все без исключения продолжают драться там, где стоят». На следующий день ставка передала:

«Немногие немецкие и союзные солдаты живыми сдались советским войскам». Этих «немногих» было более 91 тысячи. О судьбе своих 2500 офицеров, 24 генералов и генерал-фельдмаршала Паулюса, которые в это время находились уже в плену, Гитлер умолчал.

На берегу Волги Советская Армия разгромила одну из наиболее сильных военных группировок фашизма группы армий «Б», затем «Дон», сформированные из отборных частей и предельно насыщенную техникой. После разгрома этой группировки только в городе Сталинграде и его окрестностях было собрано и захоронено около 150 тысяч трупов гитлеровцев. По скромным подсчетам, город у Волги обошелся немецкому командованию не менее чем в полтора миллиона человек убитыми, ранеными, без вести пропавшими и пленными.

7

Солнечным утром 4 февраля на площади Павших борцов был назначен митинг. Бойцы и жители шли по заснеженным, изрытым бомбами и снарядами улицам города-героя. Как сейчас вижу обгоревшие вагоны на железнодорожных путях, изрешеченные пулями и осколками снарядов и мин трамваи, руины многоэтажных домов, улицы, запруженные разбитой военной техникой врага. В центре города сбитые немецкие бомбардировщики, обгоревшие стены центрального универмага, разрушенные здания почтамта и Дома книги.

На площади Павших борцов свежие воронки из снарядов и мин. Здесь три дня назад шел бой с остатками фашистских войск. Теперь сюда собрались партийные и советские руководители города и области, бойцы, командиры и политработники, жители — участники героических боев. В президиуме митинга были: член Военного совета фронта Н. С. Хрущев, генералы 62-й и 64-й армий К. А. Гуров, А. И. Родимцев, М. С. Шумилов, я, партийные руководители области и города — А. С. Чуянов, И. А. Пиксин, Д. М. Пигалев, М. Водолагин и другие. Все мы горячо поздравляли друг друга с заслуженной победой, обнимались и целовались.

Бойцы, командиры и местные жители (откуда они так быстро появились?), собравшиеся на площади, радовались победе, поздравляли друг друга.

Митинг открыл председатель городского Совета товарищ Пигалев, который от имени трудящихся города горячо поблагодарил героических участников Сталинградской битвы.

— Дни самых тяжелых боев и испытаний, — сказал он, — остались позади. На веки слава героям Сталинграда, чьей кровью завоевана победа! Слава нашим храбрым бойцам и командирам! Слава нашей Коммунистической партии!

Затем слово было предоставлено мне. Сознаюсь, мне трудно было говорить. Увидев выстроившиеся колонны воинов, с которыми я пережил сто восемьдесят огневых дней и ночей, я заволновался. Свою речь я начал такими словами:

— Мы поклялись стоять насмерть, но Сталинграда врагу не сдавать, и мы выстояли, сдержали слово, данное Родине…

О чем я говорил дальше — не помню. Помню только, что меня не покидала мысль сказать собравшимся на митинг о том, что Сталинград для гитлеровцев это еще только цветочки, ягодки — окончательная расплата с фашистскими захватчиками — впереди.

С пламенными словами обратился к митингу гвардии генерал-майор А. И. Родимцев:

— Гвардейцы выдержали натиск численно превосходящего врага. Их упорство и стойкость не были сломлены ни бомбами, ни снарядами, ни яростными атаками. В летописи великой Сталинградской битвы навечно останутся имена бойцов-гвардейцев — стойких защитников волжской твердыни. Сегодня 13-я гвардейская ордена Ленина дивизия отмечает 140-й день своего пребывания на правом берегу Волги. Тяжело смотреть на этот истерзанный город, в котором каждый вершок земли, каждая стена носят жестокие следы войны. И мы клянемся Родине бить врага и впредь по-гвардейски, по-сталинградски.

Затем на трибуну поднялся генерал Шумилов. Войска его 64-й армии дрались с немцами на южных подступах к городу и в его южной части и не пустили врага к Волге.

— Второго февраля, — сказал Шумилов, — мы услышали последний выстрел в Сталинграде. С капитуляцией северной группировки врага завершилась невиданная в истории операция, осуществленная по плану Верховного Главнокомандования. Наши бойцы остановили врага, не пустили его к Волге, и Сталинград стал могилой для фашистских захватчиков.

После секретаря Сталинградского областного комитета партии А. С. Чуянова выступил член Военного совета фронта Н. С. Хрущев.

Митинг окончился, и воины разошлись по местам, чтобы подготовиться к новым боям.

* * *

Около месяца мы стояли в селах, расположенных вдоль Ахтубы. За это время дивизии 62-й армии основательно отдохнули, пополнили свои ряды, получили новое оружие и готовились к погрузке в эшелоны, чтобы следовать на запад — догонять далеко ушедший фронт.

Родина щедро наградила части и дивизии, оборонявшие Сталинград. Почти всем дивизиям и полкам было присвоено звание гвардейских. 62-я армия также была переименована в 8-ю гвардейскую армию. На груди бойцов и командиров появился значок «Гвардия».

Незадолго до отправки на фронт мы проводили к новому месту службы члена Военного совета Кузьму Акимовича Гурова. Дивизионный комиссар, а затем генерал-лейтенант Гуров был для всех нас прежде всего боевым другом. Все время, пока шли бои, он был на правом берегу и делил с нами горечь неудач и радость успехов. И вот разлука…

Провожали мы Кузьму Акимовича из села Средняя Ахтуба. На проводы собрались Крылов, Васильев, Пожарский, Вайнруб, Ткаченко, Лебедев и я. Прощальных слов и тостов никто не произносил, но все мы обнялись и расцеловались с Гуровым. И хотя у всех у нас в глазах были слезы, Гурову было труднее всех: он уезжал, а мы оставались…

К. А. Гуров был человек с крепкими нервами и ледяным спокойствием. Помню случай, когда ему осколком бомбы пробило шапку-ушанку. Мы все стояли на берегу Волги. Он посмотрел на нас, снял шапку, улыбнулся и сказал:

— Попортилась немного, но носить еще можно.

Это был коммунист-ленинец, умеющий сочетать убедительное слово с суровостью партийной и воинской дисциплины. Он умел и вовремя поспевал обеспечивать политически все боевые планы и мероприятия, когда бы они ни проводились. Он умел изучать людей и, остановив на ком-нибудь свой выбор, доверял этим людям, не окружал их мелочной опекой. Он часто говорил мне: «Эти сообщения надо проверить, а вот эти — истина». В действительности оно так и было. В жизни это был веселый человек, с которым никогда не было скучно.

Проводив своего товарища и боевого друга Кузьму Акимовича, мы как бы осиротели и часто вспоминали о нем. В августе того же, 1943 года всех нас потрясло известие о смерти товарища Гурова. Он ушел от нас безвременно, не разделив с нами радость общей победы. Память о Кузьме Акимовиче мы сохраним навсегда.

Началась погрузка в эшелоны и отправка на Запад, на фронт. 62-я армия перемещалась в район Купрянска, на Северный Донец. Штаб армии грузился на станции Воропоново. Днем я объехал все станции погрузки дивизий, входивших в состав армии, и перед вечером приехал в Воропоново.

Раздался гудок паровоза, толчок и ритмичный стук колес вагона. Каждый из нас мысленно произносил:

— Прощай, Волга, прощай, истерзанный и измученный город. Увидим ли мы тебя ещё когда-нибудь и каким? Прощайте, боевые друзья, оставшиеся в земле, пропитанной кровью народной. Мы уезжаем на Запад, наш долг — отомстить за вас…

 

Иллюстрации

Бронебойщики ведут огонь не только по танкам, но и по самолетам врага.

Наши части контратакуют…

Политработники 62-й армии проводят беседу с бойцами.

Бойцы читают свежую газету.

Сталинград. Октябрь 1942 года. В.И. Чуйков и К.А. Гуров на наблюдательном пункте.

Командир 13-й гвардейской дивизии генерал А.И. Родимцев

После боя выпускают боевой листок.

Начальник штаба 62-й армии генерал-майор Н.А. Крылов. Октябрь 1942.

Начальник политотдела 62-й армии генерал-майор И.В. Васильев. Октябрь 1942.

Сталинград. Генералы Чуйков, Гуров, Батюк.

Оперативный отдел 62-й армии.

Сталинград. 1942. На КП дивизии генералы Чуйков, Гуров, Батюк.

Гаврила Дмитриевич Протодьяконов. Фото 1972 г.

Гвардии старшина Яков Павлов.

На КП армии генералы Гуров, Крылов, Чуйков.

Штурмовая группа ведет огонь на заводе «Баррикады»

Командир 124-й стрелковой бригады генерал-майор С.Ф. Горохов.

Связисты. Сталинград. 1942.

Так доставляли через Волгу боеприпасы.

А так — раненых в госпиталь.

Батареи ведут огонь в районе нефтяных баков.

Автоматчики.

На улицах города.

Минометный расчет ведет огонь в районе Мамаева кургана.

Фашисты все чаще стали поднимать руки.

Генерал С. С. Гурьев.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.

Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов.

Маршал Советского Союза А. И. Ерёменко.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский.

Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский.

Этот вояка «дошёл» до Волги.