Я хочу и я буду кричать среди звуков безумья и слез; И мои диссонансы нужны — возрожденье израненных грез. Я гармонию вашу порву, разорву ее сладкий напев; Я ни роз, ни венца не приму от народа, от юношей, дев. Я стою на скале. Я высок. Не достанут меня палачи; И напрасно глупцы мне кричат: замолчи, замолчи, замолчи! И мой стон, и мой вопль, и мой крик — это путь от равнины к звезде И везде мой разлад я ношу — в небесах, на земле и в воде. Я познал окрыленный чертог на пороге безбрежных ночей; Я в разладе моем одинок: я не ваш, я не их, я ничей!

Луч узорный, запах знойный, Убегающая тень. Хмурый лик и дух нестройный,— Разногласия ступень. Птица в небе блещет, реет: Насекомые звенят. Мысль упорствует, немеет,— Грезы алчные томят. Все так ярко, все так стройно; Все рождает и творит; А в душе так беспокойно,— Что-то черное стучит. И в зачатье, с упоеньем, Все стихийно, все светло. Для меня же все — сомненье: Было все и все прошло.

Под тяжелыми пластами, Среди хмурых, грозных стен. В полумраке, с молотками, Мы идем от смен до смен. Наши жизни, наши силы С нами вместе в глубь идут. Там, где мраморные жилы, Наши кости отдохнут. Нас раздавят камни, скалы, В прах вотрет стопа иных. Уголь, яхонты, опалы — Вместо вольностей степных. Правда ль это? Неужели Не сумеем отомстить? Неужели мы без цели Будем жить, чтобы не жить? Поднимайте тяжкий молот И дробите камни стен; Тот, кто горд, и тот, кто молод, Презирает прах и тлен. Под тяжелыми пластами Среди хмурых, грозных стен, В полумраке, с молотками, Мы идем от смен до смен.

Среди черных сновидений, Среди криков и борьбы, Я пришел к вам привиденьем Роковой, слепой судьбы. Я пришел, как демон ада, Освящая кровью путь; Я несу огонь разлада, Чтобы им во тьме сверкнуть.

Пусть плещется вокруг меня Толпа кудрявых волн; Скалой стою, любовь кляня, Надменностию полн. И ласке я шальной волны Уж не поверю ввек; Мои мечты, как смерть, вольны, Я вольный человек!

Звуки труб Унылые, Тени дум Постылые! В прах метнитеся, Испылитеся! Я — разгневанный, Окровавленный; Я — измученный, Я — раздавленный. Стоны труб Унылые, Тени дум Постылые! Испылитеся, В прах метнитеся.

На берегу Амги, когда по ней шуга, Сверкая, как алмаз, теснилась между скал, Я увидал тебя, владычица Тайга. Я понял твой язык, тебя я разгадал. Ты грозная стоишь, предчувствуя во сне Грядущие дела раздвинувшихся стен; Познала тайны ты и их открыла мне, Мне — страстному борцу за право перемен. И я вошел в тебя, упал на грудь земли, Со стоном, скрежеща, я бился среди мха, — И был я, как и ты, корявый и в пыли, И стала вся земля покорна и тиха. И падал первый снег, убранство долгих дней; Смешалися мечты, свернулися листы; Мне чудился порыв разгневанных ночей; Смутилася душа, нахмурились кусты… Ты, брови надвинув, стоишь И, снега убравшись венцом. В пространство надменно глядишь, С землей обручившись кольцом. Ты молот подъемлешь на миг, Ты хочешь кольчугу ковать; Напрасно! Судьбу я постиг: Не смеешь ты цепи сорвать. И ныне под шепот кудрявых берез, Ропот колючих ветвей, В сказке таежной живу среди грез, Чуждый людей… Всклокочена, как леший твой — таежное дитя Мохнатую вздымаешь грудь, Вздыхая, жаждешь ты все прошлое вернуть, В борьбе с насилием, за раны мстя.

Люблю я вас, дети, и ваши забавы, Люблю ваши слезы, капризы и смех. Вы чисты, как боги; как боги, вы правы. Не нужно вам правды, не нужен вам грех. Кровавые пытки, удары и муки — Для вас это сказка, для вас это бред. Цветы вас пленяют, вас радуют звуки; Сомненье вам чуждо, разлада в вас нет.

Ушел я в глубь распавшихся времен, И в недрах меркнущих мгновений Стою беззвучьем окрылен. Я не хочу толпящихся сомнений, Я — каинит, восстания глава, Я — отблеск дьявольских видений. Напрасна лживая молва Рабов божественного плена: Кровавые дрожат слова! Отступники немого тлена, Горите вы в сиянье голубом. Постыдных дней живительная смена! Я не умру раздавленным рабом, Погибну я, восставший, как борец; Я горд собой, своим умом, — Я знанья луч, предвечности творец.

Не хочу я напрасного Искажения грез; Много есть и прекрасного Среди гнева и слез. Пусть приводы и молоты Мстить сумеют за честь, И о гибели золота Пусть узнают все весть. Не хочу я обратного Совершенья пути,— И от ложа развратного Я хочу отойти. Не хочу подражания — Боязливости грез; И пойму я желания Среди гнева и слез.

По тесной улице, взиравшей безучастно, Я шел угрюмый, жаждущий, больной; Звучала тьма упреками напрасно… Я шел угрюмый, жаждущий, больной, Фигуры темные скользили торопливо; Мне голос чудился невнятный, неземной… Фигуры темные скользили торопливо; Дрожал усталый свет печальных фонарей; Шли женщины безумные пугливо… Дрожал усталый свет печальных фонарей; Звучала тьма упреками напрасно, Зияя глубиной открывшихся очей. И было все преступно, сладострастно…

В узком коридоре, ощупью-рукой, Я блуждал объятый жадною тоской; Я блуждал в смятенье между темных стен Не было движений, непрерывных смен. И впотьмах набрел я на любовь земли, Женщину нашел я на полу, в пыли; С нею в страсти корчась, стали мы играть, — И успел покров я с Вечности сорвать. Но лица не видел женщины я той, Был я с ней, как раньше, страстный и слепой. И опять пошел я вдоль немой стены, И опять мне снились тягостные сны.

Не спешите, пробуждаясь, уклоняться от борьбы, И надменно не бегите от веления судьбы. И в лучах сверхмерной жизни, предвкушая сны небес, Не забудьте чрез зигзаги видеть Вечности отвес. Там, где Вечность, есть и бездна. Бездна Вечности раба. А для нас, людей раздолья, дорога в крови борьба. Если будете дремать вы в сладострастии утех; Если только вы поймете звезды, тело, блеск и смех; Если пытки и мученья не сумеете изъять, — Вам придется в лоно скуки возвратить себя опять. Не спешите, пробуждаясь, уклоняться от судьбы И в горниле мстящей жизни куйте меч вы для борьбы.

Я расчленил мечты с насмешкой ядовитой. Стих — образ утренний — сияющий кристалл Беспомощно лежит твоей рукой убитый. Но чую я в тебе исчадье скрытых сил, В глаза мне брызжут чары окрыленья; Поэт сомнительный разрушенных могил, Безвременно умри для бездн и возвращенья! На пиршество слепцов явился ты незван, Но понял я тебя, собрат по вдохновенью: Вкусил я полусны, вериги и обман, И вере дань отдал, как отдал дань сомненью.

Беспредметный, внепространный, запредельный дух, Звуком странным, маловнятным не тревожь мой слух; Между комнат, на пороге, там, где луч блестит, Ты колеблешься безмолвно. Грозно все молчит. В беспредельности безмерной, вне предела дней, Мчится в вечности бездонной вечных рой теней, — Звуком странным, маловнятным не тревожь мой слух, Беспредметный, внепространный, запредельный дух.

Пустыня времени, блуждание теней, Твоя таинственность меня гнетет! Меня томят однообразье дней… А день за днем с беззвучностью идет. Суровых дней настойчивый уклон, К ступеням тартара ползущий, как змея, Меня влечет, как зыбкий звон, Как отблеск вечности в просторе бытия.

Не люблю людскую я молву, На высокой башне я живу. Но порою на земле Что-то страшное вращается во мгле, И крутится, и чернеет, и рычит, И стучит, стучит, стучит… Я от ложа поднимаюсь и встаю, Слышу окрики: убью! убью! убью! Открываю я скрипучее окно; Вижу, мглисто все, угрюмо и темно. Слышно внятное шуршание костей Среди сдавленных раздробленных камней. Сердцем слушаю я вопли в полусне; Кто-то крадется по каменной стене. Понимаю я, внимаю я всему. Мысли страшные швыряю я во тьму. Мысли мечутся, кружатся и звенят… В башне-крепости безумьем я объят.

По горам и по оврагам — Я карабкался меж круч; И стремительным зигзагом Предо мной носился луч. Я, горбатый и корявый, Внес тревогу в их покой, И мой плащ гнилой, дырявый, Развевался, как шальной. И блудливо хохотали Над горбом моим рабы; И мои мечты сверкали — Песни царственной судьбы. И, осмеянный толпою, Колпаком шута звеня, Хохотал и я порою Песней злобною шаля. Смех растленный, изъязвленный Раздавался вкруг меня; Дух мой стройный, окрыленный Разгорался, как заря.

Во мне душа Пигмалиона; Я сделал статую и я в нее влюблен Я выше демонов, судьбы, закона; Я сам творю. Я упоен. О, знойно-нежная, святая Афродита, Вдохни в нее волнение огня; Иль будет статуя моей рукой разбита, И я умру, любовный дар кляня.

Я узнал зыбкий сон Безмятежных и нежных дубрав. Разгадал тихий стон Этих жаждущих, меркнущих трав. Шелестели листы, И деревья роптали во сне; И шептали мечты Непрестанно, так странно во мне. И алела заря, — Я вникал, понимал ее цвет; И дарила, горя, Та заря этот явственный свет. И вдруг пятна и тень, Непонятный, невнятный раскат; И пугливо колеблется сень; И во мраке — грохочущий ад: Этот хохот и вздох; Этот визг, этот грохот и мгла; Обожженный на дереве мох; Окровавленный отблеск стекла…

В протяжно стонущем тумане Лечу я — жадная стрела. Хочу я кровь найти в обмане. Повсюду — хаос, недра, мгла. Среди недвижного забвенья Немая даль в просвет вошла. Во мраке — миг разъединенья; Кровавый цвет живой зари, — Безумных красок отраженья; И свист стрелы: усни, умри!

Молчание лесов, молчание души, Тревоги Беклина живое отраженье! Бездонности простор в немеющей тиши. Бессмертия дрожащее томленье! В отсутствие веков, в пролетах тишины, Колеблется Молчание пред Богом; И веют надо мной торжественные сны, Зеркал зияние пред Вечности порогом.