В конце апреля похоронили Верочку рядом с отцом в Новодевичьем монастыре. Тамара Борисовна к похоронам приехать не могла. У могилы стояли трое — Екатерина Павловна, Хмелев и Сережа.

Запах ладана смешивался с влажными запахами томной апрельской земли, и весенний гомон птиц сочетался странно и неожиданно с таинственными словами «Упокой, Господи, рабу твою».

Сережа вспомнил, как сидела Верочка на краю этой могилы, плетя осенний венок. Тогда все было по-иному.

Ему вспомнился и другой день, когда он тщетно искал Верочку среди монастырских стен: тогда от реки веял осенний ветер, гнул ветви, ломал георгины на могильных клумбах, гасил огни на крестах и гнал по дорожкам сухие листья. Тогда, как и теперь, звонили колокола, но звон казался иным. И черные монашенки, пробиравшиеся по мосткам из келий, казались иными. Тогда все было безнадежно, а теперь, когда умерла Верочка и такая боль и печаль в сердце, все-таки есть какая-то надежда.

— Не стыдно ли это? — думал Сережа. — И не странно ли?

Но какой-то внутренний голос ему говорил, что не стыдно и что так надо: пусть и боль, и печаль, но пусть и надежда в сердце.

В первый раз Сережа почувствовал смерть, ее тайну, и как будто бы глаза его по-новому открылись на мир.

«Ты меня утверди в любви Твоей», — пели над могилой, и Сережа повторял эти слова, чувствуя их тайный смысл.