Так живет Енисеев.

За обедом Луганов негодует на древнего князя Александра, который продал город Иоанну Калите.

— Дело было в конце четырнадцатого века, — говорит он: — а теперь начало двадцатого. Еще неизвестно, за кем бы осталось первенство. Наш-то город на Волге, а что такое Москва-река, позвольте вас спросить. После обеда старичок показывает в сотый раз свои коллекции — пояс Иоанна убиенного, орарь старинной вышивки, ларцы, монеты, перстни…

Енисеев покорно смотрит.

Потом на работу — писать этюды.

А вечером часов в одиннадцать, когда весь город спит, к Енисееву приходит Тоня.

— Я свою комнату изнутри заперла, а сама в окошко.

— Не надо, Тоня, — говорит Енисеев строго: — не надо. Ну, зачем опять пришла? Зачем?

Но Тоня зажимает ему рот рукой.

— Не люблю философии. Разве я не хороша? Как царица я…

— Да. Ты красивая.

— Ну, и молчи. Целуй.

Зеленые шторы задернуты. Но лунный свет затопил комнату.

И полнолунье волнует Енисеева.

Ему страшно. Ему кажется, что за окном кто-то бродит. И лунная тишина полна скрытых козней.

Тоня, как мать, ласкает Енисеева:

— Не бойся луны, милый, не бойся.

И подолгу томятся они, изнывая от поцелуев, от луны, от душистого дурмана.

Потом Енисеев распахивает окно. Огромное поле как в сказке. На горизонте черная гряда бора. И низко над бором, чуть касаясь верхушек, меденеет огромный круглый месяц. Ни шелеста, ни шепота.

Но, кажется, стоит громко сказать слово — и проснутся голоса безмолвия, и ураган криков поднимется над землей, рухнут дома, падут со стоном огромные сосны, распластается трава на поле.

Так думает Елисеев.

Или вот сейчас сладостно пахнет сеном, клевером и еще Бог весть чем, но потянет ветер от разоренной могилы, и падаль своим зловонием отравит этот полевой мир.

Так думает Елисеев.

Он хочет растолковать Тоне, что страшно целоваться, когда луна так светит вся в крови, когда и с нолем, и с бором творится что-то неладное.

— Но ты пойми, — говорит он: — ведь, это чары какие-то, ведь, может быть, сейчас и конец всему…

Тоня не понимает его, смеется весело:

— Нет, право, я тебя с сестрой познакомлю. Она тоже чудачка, как ты. Завтра суббота: пойдем ко всенощной, а потом в саду монастырском я и познакомлю. Хорошо?

— Не знаю, — говорит Елисеев задумчиво: — познакомь, пожалуй.