РАЗГОВОР I

Рогоносец и прелюбодей

Рогоносец: Здравствуй, государь мой! Как же я рад, что тебя увидел.

Прелюбодей: Приветствие твое мне очень удивительно. На том свете ты терпеть меня не мог, а здесь увидевши говоришь, что ты очень тому обрадовался.

Рог: На том свете, мой друг, совсем другие обстоятельства. Там иногда делаем мы то, чего бы и совсем не должно было, да сверх же того тамо я имел жену, а здесь ее нет. Так, следовательно, не имею я и причины с тобою ссориться.

Прел: Изрядное доказательство. Разве должность женатого человека со всем светом браниться?

Рог: Этого я не утверждаю; однако смотря по количеству превосходных дарований жениных.

Прел: Очень хорошо. Однако скажи ты мне, за что ж ты меня тамо ненавидел?

Рог: За то, что ты безвыходно бывал в моем доме, а тот гость всегда бывает не мил хозяину, который ездит к нему единственно только для его хозяйки.

Прел: Так разве ты подозревал меня в этом?

Рог: Никак; но только дети мои не были на меня похожи, хотя и называли меня их отцом.

Прел: Неужто ты желал, чтобы были они вылитые в тебя?

Рог: Так было мне хотелось.

Прел: Поэтому ты, мой друг, весьма мало искусен во обхождении светском.

Рог: Это правда, государь мой, я не бывал ни в одной школе, а учился только у старика отца моего, который давал мне наставление, чтобы я столько о чести моей старался, сколько о жизни, доказывая, что сии обе как будто бы сопряжены были между собою. Потерявши честь, потеряти должно и жизнь, ибо без чести живот себе бесполезен, да и обществу вреден; сверх же того, чтобы я добрыми моими делами старался отвращать в людях дурные обо мне переговоры.

Прел: Итак, я вижу, что эта твоя философия мало тебе помогала на том свете.

Рог: Это правда, я часто приходил в уныние, видя, что крепость моя исчезала, и сожительница моя мучила меня несказанно, а правду выговорить, то я и теперь чувствую великое прискорбие. Я уже переселился на сей свет, но дурная о мне молва и поныне осталася в людях и кончится разве тогда, когда жена моя переселится сюда ж.

Прел: Да она уже здесь; пойдем я тебе ее покажу.

Рог: Здесь! …И ты это знаешь? …Прости же, государь, я к ней не пойду, да и стану всеми силами стараться, чтоб ни с нею, ни с тобою никогда мне и не встречаться.

 

Разговор II

Меркурий [1] , Харон и вдова молодая

Меркурий: Харон, приими сию тень береженько и посади потихоньку в лодку, чтоб ее не обеспокоить. Она в великой печали и задумчивости; надобно думать, что многое на свете потеряла. Я пришел об ней в сожаление. Да смотри ж, греби притом потихоньку, чтобы ты проклятым своим веслом ее не обрызгал и не помрачил бы той красоты, которая в ней блистает, мутными сими водами.

Хар: Изрядно, Меркурий, приказ твой я совершенно исполню, хотя не для того, что ты полюбил сию тень, но для моего к ней почтения и сожаления. Мне кажется, что после Елены не перевозил еще я столь прекрасной тени[2]Мне кажется, что после Елены не перевозил еще я столь прекрасной тени — Елена — славившаяся необыкновенной красотой жена спартанского царя Менелая, была похищена сыном троянского царя Парисом, из-за чего началась Троянская война
. А ты оставайся на этом берегу и постарайся привести мне больше теней, ибо я сегодня очень мало перевозил, а от праздности такой сила в руках пропадает.

Мер: Стыдися говорить, Харон, можно ли это, чтобы боги от дел изнемогали.

Хар: Да вить боги, брат, не железные… По всему я вижу, сударыня, что были вы весьма знатная женщина, и идучи туда, где все равны, сожалеете о вашем господстве?

Вдова: Никак: я была посредственного состояния.

Харон: Так поэтому лишилися вы весьма великого богатства?

Вдова: Я была небогата и жила очень роскошно.

Харон: Может быть, сожалеете о ваших любовниках, которых вы оставили в свете?

Вдова: У меня их было много, и могу признаться, что они мне уже и скучить начинали.

Харон: Надобно думать, сожалеете вы о том, что соперница ваша по смерти вашей будет счастлива и будет владеть тем любовником, которой вас обожал и любил уже при смерти.

Вдова: Мало вы отдаете справедливости красоте моей. Я не имела в жизни ни одной у себя совместницы и побеждала во всех тех местах, где только мне за благо рассуждалось, отнимала любовников и отдавала их моим сестрам собственно по моей воле. Итак, поэтому усмотреть можно, что я и умерла без солюбовницы.

Харон: Конечно, сударыня, сетуете вы о том, что в самой цветущей весне лет ваших оставили вы свет и все в оном удовольствия?

Вдова: Несколько сожалею я и о том, однако причиною беспокойства моего совсем иное.

Харон: Знаю, сударыня, я нарочно на конец оное и оставил. Вы плачете о любезном вашем сожителе, который был молод, хорош и статен, которого вы любили больше вашей жизни и которого оставили великому сокрушению на жертву?

Вдова: Ни в чем вы столько не обманулись, как в этом.

Харон: Признаюсь вам, сударыня, что вы привели меня в великий стыд по причине той, что я будучи бессмертным не мог угадать желания смертной, и теперь уже не могу и вообразить, о чем бы вы столь много печалились.

Вдова: Желания наши бывают иногда и сверхъестественны, однако я таких не имею. Муж мой не остался на том свете, но прежде меня переселился во ад. Он был человек угрюмый, не держался совсем нынешнего обыкновения и был ревнив. Главное мое беспокойство, печаль и тоска состоят в том, что я иду теперь в такое место, где и поневоле должна буду его увидеть.

Харон не отвечал ей на это ни слова и, поглядев на нее косо, начал скорее гресть и, пристав к другому берегу, выпихнул ее без всякого почтения из лодки.

 

РАЗГОВОР III

Скупой и его должник

Скупой: А, здравствуй, друг! Хорошо, что ты мне попался; я помню, что ты мне должен, так, пожалуй, поплатись, теперь.

Должник: Да разве ты позабыл, что ты теперь уже в таком месте, в котором деньги ничего не значат.

Скуп: Нет, это я помню, да я бы переслал их с кем-нибудь к моей жене, которая, я думаю, старается о приращении моего имения.

Дол: Да отсюда послать никого не можно.

Скуп: Кто это тебе сказал?

Дол: Все, у кого я ни спрашивал.

Скуп: Напрасно, мой друг, а я напротив того думаю иное. Греки усопшему клали в рот монету, а оной отдавал ее за перевоз Харону; Харон за одну монету перевозил во ад, а за пятьдесят рублев, конечно, вывезет из ада.

Дол: Да он ничего не возьмет, что бы ты ему ни давал. Берет он тогда только, когда перевозит во ад, а из ада не повезет за деньги, зная, что он за то будет жестоко наказан.

Скуп: Напрасно ты говоришь. Подьячих у нас и жесточее наказывают за взятки, однако некоторые из них и ныне брать не перестают.

Дол: Подьячие не боги.

Скуп: Все те злые духи, которые берут неправильно деньги.

Дол: Так поэтому и ты такой же, что просишь с меня денег, да еще и во аде.

Скуп: Никак, это дело иное; ты у меня занимал.

Дол: Да здесь они тебе ненадобны.

Скуп: Все не то, однако пожалуй мне деньги.

Дол: Да я, умирая, не взял с собою ни копейки.

Скуп: Воля твоя, я от тебя не отстану и во веки веков буду просить у тебя денег.

Дол: Я знаю, что ты меня мучил на том свете, и вижу теперь, что кто имел несчастие одолжать на том свете, то тому ни там, ни здесь не будет никогда никакой отрады.

 

РАЗГОВОР IV

Меркурий, Харон и злоязычник

Харон: Кого ты ведешь ко мне, Меркурий?

Меркурий: Тень одного и сочинителей, или, лучше сказать, из несносных вралей нынешних веков. Сей человек был на свете злоязычником, всякий час вознамеривался он поносить целый свет, но, имея весьма мелкое понятие, злословил только людей знакомых, и чье только что узнавал он имя, того уже и ругать был в состоянии.

Хар: Да имел ли он сам за собою какие-нибудь пороки?

Мер: Очень великие: он был весьма мало учен, но заносчив; глуп, но высокомерен; беден, но горд; подл, но слишком тщеславен.

Кар: А где он родился?

Мер: По мнению его, никто не знает; однако всем известно.

Хар: Как его зовут?

Мер: Многими именами, ибо при рождении каждого месяца переменял он имя свое и прозвание и от того называют его ныне Повсюдов.

Хар: Каким образом он людей злословил?

Мер: Под именем Сатиры.

Хар: А разве Сатира не служит поношением человеку?

Мер: Никак, в Сатире описываются такие пороки, которые сродны по большей части многим людям. Надобно весьма остерегаться, чтобы делая тому примеры, не указать на того человека, которого вознамеришься описать пороки. Слог ее должен быть прост, волен, короток и язвителен, и больше всего сочинитель оной должен показывать в ней всю свою кротость, иметь совершенное познание человеческих свойств, играть весьма приятно словами, исправлять человеческие нравы и научать их доброму в шутках.

Хар: Следовал ли он сему правилу?

Мер: Отнюдь нет; да он его и не смыслил.

Хар: А когда не смыслил, так извинить его можно.

Мер: Конечно я его в том извиняю, но в другом он извинения не достоин.

Хар: В чем же еще?

Мер: Все великие люди и великие стихотворцы казалися ему малы: один, по его мнению, был неискусен, другой совсем незнающ, третий не имел к тому дара, а четвертый противу сил своих упражнялся в науках; иной казался для него несносен, а другой представлялся ему вралем, некоторый неученым стихотворцем, а многие — невежами. Никого не выбирал он себе предводителем, почитая себя всех умнее, следовал пустой своей голове и испорченному мозгу. Приводил в доказательство своих бредней таких авторов, о которых целый свет никогда не слыхивал, и именовал их так дико, что и одно название довольно было удобно произвести в людях охоту плевать на их издания и на подражателя оным. На разумных и ученых людей никогда он не полагался и в примечаниях всеми силами желал их умалить, представляя их ошибки своими неясными доказательствами, их во всем порочил; но сам ничего не утверждал, потому что он не смыслил, а когда и хотел показать свое знание, то и тогда говорил: Я де думаю… А когда такой маловажный человек Думает, то я сомневаюсь, чтоб великие люди приняли то за правду.

Хар: Удивительно мне, Меркурий, откуда ты имеешь такое известие и описываешь состояние сего человека весьма основательно.

Мер: Это происходит от того, что половина города жалуется на его злоречие, старые и молодые, женатые и холостые, мужеский пол и женский, ибо он никого не щадил, злословил и лгал, ругал и поносил всех без разбору и всякого чина людей.

Хар: Когда же он таков, то я посажу его в греблю; на том свете, видно, его не унимали, и так все его злоречивые соки выдут у него потом, покамест переезжает он через озеро, а переехав туда, отдам я его прямо богиням мщения по причине той, что он суда Миноева недостоин.

Мер: Однако, Харон, переехав туда, напой ты его водою из реки забвения, чтобы он, забыв свою злость, уведомил тебя прямо, какую он имел причину ругать всякого без разбора.

Хар: Очень хорошо. Прощай, Меркурий, мы уже поехали.

Злоязычник: Я не имею жажды и не хочу пить из этой реки; на что ты меня насильно напоить хочешь?

Хар: Для того, чтобы ты пришел в забвение и рассказал мне всю правду. На том свете люди поступают не так. Когда хотят выведать истину у спящего человека, хватаются за большой у ноги палец в то время, когда он грезить начинает, и, держася за оный, спрашивают у него обо всем, а сонный без всякого коварства рассказывает свое и других похождение. А здесь пьют воду из реки забвения. Пей, а когда не так, то я веслом тебя принужу.

Злояз: Изрядно, я буду пить… Да что ж это такое, не успел я хлебнуть трех раз и захотел уже спать.

Хар: Так надобно. Ложись на этом камне. Кто ты таков?

Злояз: Я украинец и произошел от низких тамошних людей[3]Я украинец и произошел от низких тамошних людей — эта фраза позволяет раскрыть, кого подразумевает Чулков под "злоязычником". Объектом сатиры является писатель Ф. Эмин.
.

Хар: Для чего ж ты на том свете не сказывал своего происхождения?

Злояз: Оно подло, а мне хотелось слыть человеком благородным.

Хар: Желая слыть таким, на что ж ты ругал всех людей без пощады, а это не сходно со свойствами благородного человека.

Злояз: Я негодовал на весь свет за то, что почитали меня ученым дураком.

Хар: Да, может быть, ты и в самой вещи был таков.

Злояз: Никак. Я писал много и сплетал различные сочинения. Правду сказать, сперва писал я совсем не для того, чтоб почитали меня ученым человеком, а единственно для одних денег. Наконец, задумал я о себе много и записался против воли Аполлоновой в цех мастеровых Парнасских[4]…и записался против воли Аполлоновой в цех мастеровых Парнасских… — т. е. стал поэтом, не имея для этого необходимого таланта.
; а как никто не признавал меня за Парнасского жителя, то я для такой досады предпринял ругать всех без разбору, и когда я уже привык к тому, то и на отца родного написать сатиру был уже в состоянии.

Хар: Изрядный ты детина. Я тебе сделаю услугу и попрошу Плутона[5]… попрошу Плутона… — Плутон (иначе Аид) в греческой мифологии брат Зевса, бог, повелитель подземного мира, властитель душ умерших.
, чтобы поставил он тебя на Танталово место.

Злояз: А где этот Тантал?[6]А где этот Тантал? — Тантал — фригийский царь, сын Зевса. За высокомерие и жестокость боги, которых он пытался накормить мясом своего сына, чтобы проверить их всезнание, повергли его в царство Аида и назначили наказание: вечно стоять по горло в воде, терзаясь жаждой, голодом и страхом.

Хар: Он стоит посередине озера по уши в воде, а напиться не может и всегда мучится жаждою.

Злояз: Мало сего для меня. Я на том свете не мог насытиться ругательством и что ни писал, то все состояло из поношения людям; всех почитал дураками, будучи сам всех глупее.

Впрочем, господин непригожий бог, спроси ты у меня в другое время, то я тебе расскажу о себе столько хорошего, что ты, конечно, тому не поверишь, или по крайней мере испужаешься.