Март

Первый день весны. Травил тараканов, на службу не пошел.

Вот уж неделю на меня беспричинно набрасываются встречные собаки. Отбиваюсь от них, пишу всякую ахинею и отправляю в Центр шифрованные нетленки о победах российской дипломатии.

Сидя в «литературной песочнице», удумал подражать Мацуо Басё. Леплю на воле куличики — натуралистические жизнеописания в стиле «ватакуси-сёсэцу». Этакий скромный и непрошеный вклад в японо-русскую культуру:

…Отбросив сомнения, прибыл в Женевскую оперу. Похабное, однако, место. Все пропахло нафталином и потом старых дев. Манон Леско вырядилась уличной хабалкой.

Вспомнил детство, Тобольский драматический театр, балкон, первый ряд, «Женитьбу Бальзаминова», белый бант в партере. Вновь захотелось метнуть в первую любовь баранкой… Наша классная дама долго меня потом журила за неуважение к высокому искусству, а ты светилась от восторга.

«Взалкал» любви и «просканировал» партер. После спектакля разнузданно танцевали с О. под классические вибрации «Июльского утра». Она захлебываясь от восторга говорила, что получила удовлетворение «выше сексуального». Полюбил ее с первого раза и под давлением обстоятельств сочинил:

Дошел до ручки — знакомлюсь с «мадамами» как представитель вымерших социальных классов. Ладно, хоть не зря в оперу сходил; а собаки, наверное, чуют мою духовную андрогинию и воинствующее донжуанство. Но надо все же завязать с интенсивной травлей тараканов.

Апрель

Приехала Л.Ж. Мир перевернулся. Стало быть, любовь еще может приносить радость! Написал в Центр, как утроить ВВП.

Занимались искусством… Это какой-то катарсис! Слушали «Истоки симметрии» в исполнении «Мьюз»; хряпнули по чуть-чуть и читали Шекспира до утра. На заре уполз «влюбленным прахом».

Приехал муж и забрал Л.Ж. Совсем как из детского сада! У них в Подмосковье свой дом в новорусском стиле, сад, пруд, церковь и кладбище… Она плакала, собиралась уйти в запой.

Хотел было, что греха таить, потравить тараканов, но взял себя в руки. Проводил, подарил розу. Мне на память остались радужные воспоминания, тапочки, градусник, таблетки, тампоны в цветочек и ее фотография, снятая тайком во Дворце наций, за табличкой «Российская Федерация», — полуобнаженная дива в зале заседаний. Вот она, патриотичная одухотворенная плоть — мой воплощенный идеал!

Наутро вернулся в мир увядших роз и каменных баб, расставленных по границам любви.

Май

В Женеву прибыл Р.Ч. и спас меня от приступа мизантропии. Посидели по-русски, выпили за великую, единую и неделимую. Согласились с необходимостью дезинтеграции Америки и Евросоюза; согласовали план восстания айнов на Хоккайдо и строительства обители русской и японской православных церквей на Кунашире. Не уверен, что святитель Японии равноапостольный Николай благословил бы наш пьяный бред, но на душе стало легче… На службу, однако, выйти не смог, почувствовал, что Родине плевать на наши планы.

…Предрекая судьбу или угадывая прошедшее, поп прокричал мне вслед: «Штраф за превышение скорости!» Не самый тяжкий грех. Однако он попал в яблочко — меня часто штрафуют за душевное нетерпение, хотя мы обречены на вечность. После десяти лет дипслужбы пришел к неожиданному выводу: любить Отчизну можно, но никак не больше, чем ее любит начальство — наша знать «подлого сословия».

Центр похвалил за понимание политического момента.

Т. позвонила из Венеции и сообщила, что готова полностью отдаться искусству фотографии — запечатленной иллюзии реального мира. Приехал, обсудил проблемы итальянского Возрождения, отснял несколько целомудренных «ню», стараясь даже не дышать на модель. Как мне надоел этот фотороман! Привез свою кардиограмму, чтобы на научной основе объяснить подруге опасность сей связи. Назвал наш глубинный эротический опыт «одиссеей дури» и предложил расстаться до лучших времен — царства любви и вечности. Она расстроилась, попросила сдать все анализы, прежде чем принимать окончательное решение. Я согласился. Прислуживаю музам…

Томные тени сплелись В зелени глаз весны.

Оргия мечты.

Во время нашей беседы она прижимала к сердцу, словно авоську с продуктами, сумочку, подаренную домом мод «Гермес». Эту вещицу можно легко обменять на самолет Ан-12 и улететь в тропические дали на изумрудные острова, где под муаровыми пальмами красавицы мулатки пропоют мне на ушко «Боже, Царя храни…».

Я ее не виню. В юности в военном городке Т. испытала нервное потрясение. Сидя в гинекологическом кресле с широко раскрытыми глазами, она услышала: «Девушка, а вы не хотите поздравить офицеров с днем ракетчика?» Что за прелесть эта гарнизонная жизнь! Ракетчики неистребимы… Куда без них — последнего оплота российского самодержавия!

Июнь

Заглянул в женевский «Русский клуб» на международный семинар по творчеству Достоевского. Веселое, однако, заведение… Здесь пышным букетом представлены бурные романтические потоки и лирические ручейки еврейской эмиграции вкупе со всеми поколениями совгражданок. Эти тетки в отличие от Красной Армии не сдали ни пяди родимой европейской земли, зацепились за нее всеми частями тела и по праву лузгали семечки в задних рядах «Русского клуба», жадно хватая воздух свободы натруженными губами.

Да, кстати, главный вывод научной дискуссии — Федор Михайлович был природный антисемит и мракобес…

…Провел консультации с «зашитым» ангольцем — пить отказывается, хотя учился в Советском Союзе. Впрочем, от африканской демократии всегда попахивает то водкой, то джином, то коньяком в зависимости от того, кто наливает…

Во времена бенинской перестройки, когда президент-коммунист в одночасье стал главой правящей демократической партии, я прогуливался по пляжу Котону и фотографировал выброшенные на берег рыболовецкие шхуны. Худощавый мальчишка, купавшийся в океане, заметил меня и прокричал: «Мсье, мсье, сфотографируйте меня! Мой снимок улетит в Париж!» Выполнил его просьбу; фотография улетела в Москву…

Весной 2000 года в освобожденный Грозный прибыла разношерстная делегация правозащитников во главе с верховным комиссаром ООН. Народ выполз на белый свет из подвалов и землянок. На рынке, окруженном развалинами с надписями «мины», продавали колу, сгущенку, сигареты «Петр I» и кирпичики хлеба. Завидев иноземцев, полоумная русская старуха в платке и телогрейке заорала благим матом: «К нам негры приехали!»

Предложил гвинейской подруге Жизель Памбу-Чивунде, аристократке и красавице, подарить России нового Пушкина… по любви, конечно, вне какой-либо идеологии, кроме, пожалуй, неопушкинизма и «эстетического империализма».

Жизель поинтересовалась: есть ли у меня жилплощадь в Москве или Санкт-Петербурге. Пришлось соврать, что квартира имеется, но прописан я во вселенной. Она, однако, баба ушлая, настоящая чивунда! Сразу вычислила в моем лице бомжующего на демократической Родине романтика, отказалась плодить черножопую голытьбу и просила больше не обращаться с неподготовленными предложениями.

Думаю о Пушкине, а люблю женщин…

Июль

Осмотрел в музее изящных искусств Нёшателя экспозицию современных швейцарских художников. Все восхитительно, достойно запасников лучших музеев мира! Удивляет плоскость и фундаментальная приземленность сих творений. Вот уж, как ни крути, а массовое швейцарское искусство, замешенное на «гуманитаризме», принадлежит буржуазному плебсу.

Мне по душе искусство, отмеченное жизнью и смертью, пропитанное потом и кровью, пропахшее дымом гениальности и расцвеченное национальным колоритом: скелеты в кружевах, распятые Будды, кокетки в платьях из пожелтевших страниц «Пионерской правды». Здесь в музее ни одного живого персонажа — ни японца Христа, ни Ленина-хохла, ни вотяка Николая Чудотворца.

В конечном счете, во всех художественных спорах главным арбитром остается сам Господь, поскольку искусство есть метафора мира и его создателя, открытая всем, но понятная немногим:

Воскреснув, Христос, не объясняя причин, заявил Марии-сан на латыни: «Noli me tangere!» — не прикасайся, мол, ко мне, женщина…

Центр подумал и подчеркнул важность демистификации искусства, отметил, что эротизм в творчестве сродни религиозному экстазу, так как позволяет преодолеть страх смерти и политико-дипломатической в частности. Смелая мысль, из которой я заключаю, что дипломатия как минимум есть эротическое искусство возможного.

…Время — не деньги, а рифма пространства. Безрифмие сродни безвременью… Вот с такими запросами «спотыкались», гуляя по Невскому, я и настоящий питерец, «бессемейный сирота», презиравший часы, но даже в бреду белых ночей безошибочно определявший время.

— Так, мин херц, уже одиннадцать. Пора подумать о ночной молитве! — заявил друг, обласкав взглядом изящный «двойной курган» незнакомки.

— Как ты узнал? — поинтересовался я.

— Блядь гуще пошла, мин херц!

Все надоело, еду к маме! Только она знает толк в дипломатии, солениях и сибирских пельменях. Встретит, накормит, обнимет и скажет: «Сыночка моя, красавица… Дипломатик у мамы!»

С младых лет она командовала детским садом: семьдесят стерв педагогического коллектива; пятьсот воспитанников-короедов; повар-вор; худрук — певец соцреализма: снежинки, зайчики, дедушка Ленин, крейсер «Аврора»; сторож — пьяница; шефы-бездельники — «Бригада разведывательного бурения № 2»; замполит — Макаренко; муж — авиатор — «нынче здесь, а завтра там»; за забором сада — тайга с медведями, на заборе — сын — «щас буду сложные истерики закатывать». Такое заявление тянет на угрозу применения силы в международных отношениях!

Август

С размахом отметил третью годовщину развода, а от Р.Ч. ушла жена. Сказала, что не хочет жить с декабристом… Умотала, наверное, к октябристу или другому контрреволюционному типу. Не то с горя, не то на радостях напились милости японских богов в двадцать девять оборотов:

Люблю Р.Ч., но салат он режет слишком мелко…

Посетил Вену — изящный форпост Запада, элегантно и окончательно остановивший турецкие орды и восточные нравы на пороге старушки Европы. В облике австрийской столицы художественно воплощена идея эфемерной империи, расправившей крылышки лишь на пару-тройку веков, пока ее не добили мирные будни, вальсы и успехи психоанализа.

…Боролся с мировым злом поцелуями — защищал китайцев от американцев. Без этой добровольной помощи они вряд ли бы справились… Американцы бесновались, брызгали слюной в мою сторону как типичные представители жлобской субкультуры. Все понапрасну, руки у них коротки! Мы с китайцами шапками их закидаем; да и что с меня взять-то, кроме анализа мочи… Не пойму только, зачем эта преданность гротеску? Ведь китайская демократия стоит американской… Наверное, тоскую по Л.Ж.

Никто уж не спросит в постели: «Что зайчик делает?»

…Как-то по велению Мельпомены французский актер очутился в Косово, в американской зоне оккупации. Он решился выступить перед жителями городка с многообещающим названием Гнилане. Читал Сартра в заплеванном полумраке зала. Публика, состоявшая в основном из албанской деревенщины и чернокожих янки с соседней военной базы, впервые слышала французскую речь, гудела, курила и жевала попкорн. За исключением дюжины местных эстетов, сгрудившихся в зале поближе к выходу и от греха подальше, сентенций Сартра никто не понимал. Для «избранных» этот моноспектакль приобрел особое значение. Сам я будто очистился от внетеатральной грязи и хотя бы на час прекратил играть роль шута-миротворца. К концу представления француз, пытаясь перекричать толпу, хрипел о том, что все происходящее в зрительном зале и есть подлость и мерзость лицедейства.

Сентябрь

В час второго завтрака познакомился в центральной пивной Волжска со сложной личностью. На две трети — алкоголик, на треть — неоплатоник. С ним была подруга по вечности — «синеглазка», которая после каждой стопки глубокомысленно тянула: «Да-а-а», как бы давая «добро» вселенной на дальнейшее жалкое существование. Пили горькую свободу и синеву небес, закусывали рабством. Вслед за Ницше провинциальный мыслитель бубнил о христианстве как «народном платонизме». Я возразил, что народный платонизм — это, как пить дать, родимый отечественный анархизм. Тогда частичный неоплатоник предложил впредь называть Россию «платонической федерацией». Я согласился, но не решился угостить метафизика, который уговорил вторую поллитровку.

Неожиданно доморощенный философ запричитал о «русской народной демократии». И я осознал, что без мордобоя, судя по лицу его подруги, не обойдется. Сославшись на занятость, раскланялся и даже не осадил неоплатоника мыслью о том, что «демократия — в аду, а на небе — царство», если не сказать, тоталитарный режим… Синеглазка прогундела мне вслед: «Пижон, мы и без тебя Россию поднимем». Везет же неоплатоникам на женщин!

…Вернулся в Европу и встретился с М. в Париже. Ах, Париж, Париж! Слева-Пантеон, справа — «Макдоналдс»… Муза предупредила: «Дорогой, без гондонов не приезжай». Вот это настоящая женщина, соль земли! Еще добавила: «Теперь такая экология, что даже при минете надо предохраняться, неминиатюрный ты мой».

Раньше было проще! В условиях «резинового голода» самые осторожные мужчины нашего рабочего поселка пользовались капроновыми чулками. Удобно, практично, экономно. Не жизнь — любовь!

Что такое «российская политэкономия»? Отбросим как несущественные выводы идеологов бестоварного хозяйства, экономной экономики, инвестиций в водку, «либерального кейнсианства» и «консервативного неолиберализма», двух моделей хозрасчета и «фазендного» земледелия вкупе с всенародным состраданием к «рабыне Изауре». Формулу нашего успеха блестяще изложил «трудящийся-мигрант» в письме к деревенской родне: «Пришлите мне кошелек, а то купить его не на что, а деньги сложить некуда».

Я тоже, каюсь, участвовал в рыночных отношениях. Однажды мы с дедом-фронтовиком продавали порося. Породистый был! За три месяца вольготной жизни забурел, покрылся щетиной, но не вырос ни на сантиметр. Дед решил загнать недоросля на колхозном рынке, выдав за «сосунка молочной свежести». Провели предпродажную подготовку: отмыли, побрили, навели марафет. Наш красавчик произвел сенсацию… Домой бежали как герои-олимпийцы. Дед семенил по улице в спортивном костюме, шляпе и орденах. Он все рассчитал: даже если догонят, бить ветерана с ребенком не станут. Когда опасность миновала, дед отдышался, отметил успех предприятия кружкой пива, а мне прикупил книжку «Мезолит СССР».

Октябрь

На днях умер Жак Деррида, утверждавший, что «каждая графема по своей сути имеет характер завещания». Что же он завещал? Например, идею тождества между различием и неразличием, тождественную тождеству между тождеством и нетождеством. Или его знаменитая «деконструкция» христианских воззрений на непорочное зачатие — разрушение «гимена» девственности посредством «гимена» соития к пущей радости Гименея. Проще говоря, Деррида вслед за старым еврейским Богом настоятельно советовал нам плодиться и размножаться.

Центр стоически перенес смерть крупнейшего мыслителя современности.

…Поехал с миссией в Бордо. Французская провинция в эту пору года производит удручающее впечатление. Никто не борется за урожай, даже литературный; в мертвых небесах застыли железобетонные облака; знаменитые виноградники мрачны, как военные кладбища с ровными рядами покосившихся лоз-крестов; проложенные еще римлянами дороги удивляют апатичностью; а местное население настойчиво наслаждается жизнью. Кошмар, как говорят французы…

Лишь бы Пятая республика не стала последней. Иначе — беда! С кого будем срисовывать наши конституции? Нынешний-то основной закон — смесь бордо и американского бурбона — просто пойло для электората. Как будем жить и пить, если конституцию России разбавят парламентским шнапсом?

Побывали в гостях у Мориса Дрюона. Живой классик любит русских. Пригласил в рабочий кабинет, угостил кофе. Усевшись в широкое кресло-трон, закурил «гавану» и положил на колени подушку с многозначительной надписью: «Если в раю нельзя курить сигары, я туда не пойду». На огромном письменном столе, заваленном книгами, рукописями, корреспонденцией, коллекцией гусиных перьев, очков и сигар, стояла ваза с одинокой робкой розой и горела свеча. Напротив, над камином висела картина с добротной задастой музой; в углу, над лежанкой расположились фотографии знаменитостей, среди которых и Каролин — любимая ослица хозяина дома. Эта тварь божья особенно дорога Дрюону. Считая ее слишком аристократичной для местных ослов, он занялся поисками достойной пары в соседних департаментах. Отрадно, что хотя бы писательская кошка была без претензий, даже политкорректной, позволяла себя гладить и не доставляла хозяину стольких хлопот.

Центр одобрил итоги нашего визита.

Ноябрь

Весь день удручал плоть трезвостью, размышляя о судьбах Отечества. Пришел к выводу: интеллигенция в России — те немногие несчастные, кто не ворует. Поразительно, но мы даже не испытываем вместе с Европой и японскими отщепенцами никакого кризиса «конца истории», а просто растаскиваем советский общак. Это очень оптимистический момент! Молодая нация — здоровые инстинкты. Жаль только, для большинства выгода ограничивается мешком картошки с соседского огорода.

Путешествуя из Москвы в Петербург, вдруг обнаружил, что флагман российского туристического флота уже не проходит по Беломоро-Балтийскому каналу ввиду его узости и не знакомит население с красотами Соловков. Явная недоработка…

Во сне очень хотел убить товарища Сталина. Гонялся за тенью вождя и прижигал ее утюгом, но безуспешно. Словом, погряз в каких-то мелких и бесполезных грехах! В который раз не пошел к батюшке покаяться и причаститься, а потом, как водится, опять согрешить. Придумал в свое оправдание, что равенство перед Богом может оказаться для творческой дипломатической личности, «дипломата в законе», не менее разрушительным, чем равенство перед законом. Решено — буду настаивать на личной встрече с Создателем. Верю, светит мне небесный ГУЛАГ.

Загубила мои благие порывы футболизация религии. В наши дни ни один удар по мячу не обходится без многократного крестного знамения и благословения свыше. Пнул — перекрестился; забил — преобразился… Церкви пусты, а орущая толпа на стадионах утверждает новый символ веры: «Ооле, ооле-ооле-ооле-е, ЦСКА, ЦСКА!» Впрочем, в провинциальном варианте эта молитва мячу может звучать и так: «Женщина, которая поет? Нет! Женщина, которая дает? Нет! „Геолог“ Тюмень? Да, да, да!»

…Погрузился в круговерть светской жизни — приемы, коктейли, вернисажи, национальные праздники, кинофестивали, маразматики, слюнтяи, половые демократы, злые шпионы и их невинные жены, немецкий резидент с собачкой, британская аристократическая сволочь, святые грешники и дамы в вечерних платьях с созревшими прыщами на обнаженных спинах…

В дни культуры Страны восходящего солнца меня сразила неброская японская красота, но ненадолго. «Зацелованно-разочарованный» я намалевал языком на плечике скромницы Ю. иероглиф «женщина», что в переводе на русский означает «хорошая баба», но…! Провалилась еще одна попытка онтологизации отношений с носительницей вселенского женского первоначала…

Почувствовал себя самураем, испустившим дух верхом на женщине.

Центр указал на необходимость строго выполнять инструкции Басё:

Не знаю, какие «вражьи сквозняки» имел в виду Басё в затхлой атмосфере начала эпохи Эдо, но нельзя же ограничивать межкультурный обмен… Пора освободить Япончика как славянофила и организатора русской патриотической якудзы!

Декабрь

В огне косовского конфликта встретился с романтичной эстонской девушкой. Пробивался к ней через сербские баррикады и албанские заслоны. Хотя она была по-эстонски рассеянной, но мне все же удалось присесть с ней на диван в спокойной, располагающей к тесному диалогу обстановке. Неожиданно она встрепенулась и спросила: «Са-ачем Россия не хочет Эсто-ония в НА-АТО?»

На днях я отомстил, намекнув, что русофобия и есть единственная «эсто-онская» национальная идея, представленная в жидком состоянии в бальзаме «Старый Таллин», которым блевала вся интеллигентская Москва. Рожденная для бесконечных выпивонов и революций русская интеллигенция плевала на сухой закон, бражничала и поносила советскую власть, которая, собственно, и научила ее пить и блевать. Где же она, где, родимая, русская правда? «Повесимшись»… или только «напимшись»?

Эстонский посол пригласил на ужин. Не пойду — отравят… русофобией, конечно.

Читая «Три образа Иуды» Борхеса, пришел к странному заключению: Бог не нуждается в оправдании, ибо оправдание Бога есть оправдание Иуды и его греха. Так или иначе, памятники Иудушке-революционеру недолго простояли на Руси. Заменили их истуканы-ленины, застывшие как напоминание о фундаментальных российских бесах.

…Коренные народы мира устроили шабаш во Дворце наций — храме моей любви. В целях идеологической поддержки они вызвали духов предков прямо в Зал ассамблеи, выбрали индейцев пожирнее и объявили голодовку в знак протеста против позиции Российской Федерации… Я ждал этого мгновения полжизни, наверное, с того самого момента, когда стал чемпионом Ханты-Мансийского автономного округа по толканию ядра. Да и вопрос, стоящий на повестке дня, был подходящий — территориальная целостность некогда великой, единой и неделимой. Взял слово, потребовал прекратить осквернение святынь и немедленно пригласить попа, чтобы тот очистил помещение от чертей, появившихся стараниями уважаемых представителей коренных народов. Потом настоятельно призвал свернуть презентацию диет и других способов похудания… Давно не испытывал такого неземного наслаждения!

Январь

Должны же быть, наконец, в культуре хоть какие-то константы! К примеру, конь, остановленный на скаку женщиной из русских селений; банный лист, прилипший, извиняюсь, к заднице; заповедное место зимовки раков; стоимость фунта изюма и, конечно, телефоны ближайших борделей… Иначе получается совсем как в русском пророческом четверостишии:

Познакомился в баре с двумя финскими лингвистками. Поначалу они произвели впечатление мимолетных дур из Хельсинки — хихикали, разглядывая мой псевдославянский профиль. Однако потом, приняв немного на грудь, стали приставать с измышлениями о пределах финской цивилизации. Оказывается, рубеж между нами проходит по глубинному восприятию медвежьей сути. Для жителей Суоми косолапый есть воплощение мифологического зла, хаоса и «большого брата». Для русских же, напротив, как считают финны, медведь — отец родной, прародитель и собутыльник. Резюмируя дискуссию, можно сделать вывод, что римская цивилизация не блистала далее района произрастания виноградной лозы, а финская — укрылась в лесах и болотах от русского медведя. На что они вообще намекали, зачем завели этот разговор? Неужели им сразу не бросилось в глаза, что я уже был не в состоянии расширить границы финской цивилизации. Боялся ненароком придавить лингвисток в экстазе. Ведь это они довели меня от машины до кровати, повозились с полчаса между собой, поохали и захрапели. Так мы и пролежали трогательно рядом…

Наутро ретировался, оставив в постели записку: «Please, have your breakfast without me. I left for a walk in the mountains. You may leave the door open» Позавтракали, ушли и ничего не взяли. «Конкретные» девчата… Да стоит ли горевать? Они бы все равно не вышли за меня замуж… как честные девушки. К тому же столько неудобств! Пришлось бы заказывать в Центре трехспальную кровать.

Центр отметил умение расставлять приоритеты.

…В Женеву прибыл посол А.А., автор масштабных дипломатических мемуаров и бывший близкий родственник бывшего министра. В ходе переговоров, переходя с хренового английского на убитый старческим маразмом французский, он элегантно застегнул ширинку и передал собравшимся горячий привет от бывшего во всех отношениях, который торгует теперь не то рыбой, не то колбасой. Посол рыбы посол не уточнил.

Февраль

Посетил замок Коппэ, что на Женевщине. Почтил вниманием, так сказать, родовое гнездо, что свил банкир Жак Некер, купивший, пусть ненадолго, французский трон.

Мамзель Некер, миловидная любвеобильная толстушка, вышла замуж за нашего брата-дипломата — нищего барона-алкоголика, картежника и буяна из возвышенно-знатного рода де Сталей-Холштейнов. Потом бросила беднягу, всю жизнь гуляла, скрывалась от Наполеона с Бонапартом, фланировала с Бенжаменом Констаном в парке Коппэ: туда — по «аллее ссор», обратно — по «аллее примирения», и писала, как могла, философические трактаты. В Россию вошла одновременно с армиями корсиканца — «кумира дворянской молодежи».

Завела было платонический роман с Александром I, но как-то неудачно рассуждала об абсолютной монархии, «ограниченной удавкой». Умерла в Париже… почти праведницей. Внучка, швейцарская мещанка, еще долго маялась прижизненными грехами бабушки-вольтерьянки.

…Спасал от польских браконьеров охотоморское стадо минтая. Это рыба такая; живет в Охотском море… Сам ее не пробовал, но говорят, очень вкусная и полякам-проходимцам шибко нравится. Утомился, «потерял нить» и опять заплутал в лабиринтах декаданса. Неделю болел каким-то неведомым недугом. Выпил, ушел в «астрал» и опять захворал. Теперь хоть знаю чем… Однако травить тараканов виски с коньяком стало накладно, перешел на русскую водку. Тараканы, они ведь тоже наши, отечественные…

Есть у меня пальто итальянское… цвета незабываемой ночи! Купил еще до свадьбы, а потом износил до дыр на нежно-фиолетовой подкладке… В амурном деле эта пижонская шинель — ядерное оружие! Экс-феминистки сдавались без боя…

Был, однако, и побочный эффект — «синяки» принимали меня за батюшку и лезли исповедоваться… Более того, ответственная сотрудница «дворца бракосочетаний», тщательно осмотрев пальто, чуть было не забраковала меня и фасон: «Девушка, этот, кажется, уже женился на прошлой неделе… Я проверю по списку». Эх, как говорится, «и за это, и за то я купил тебе пальто»! Прошвырнуться, что ли, в нем по Женеве? Пора выходить из любовно-патриотической депрессии…

Центр молчит, прислал пять кило минтая; а Р.Ч. изменил общему делу с женщиной. Видимо, дни великой России сочтены. Получили странную шифровку: «Россия спасется, если захочет. Бог». Центр еще в России?

Приехала Л.Ж… Вся такая элегантная, как Конвенция Монтрё о статусе черноморских проливов. Встретил; подарил розу и черновик «Тараканьих бегов»; организовал шекспировские чтения… Она сочинила критическое эссе «„Тараканьи бега“ как гимн женщине»… Жизнь продолжается, но в глазах Л.Ж. затаилась боязнь любви.