С наступлением непогоды сорокалетний Анри чувствовал себя стариком. Донимали болячки и воспоминания о тринадцати месяцах кавказского плена. Родившийся в провинциальном городе француз, брюнет небольшого роста с уже укоренившейся лысиной, страдал историческими реминисценциями очередной чеченской войны.

До момента похищения он отработал на Северном Кавказе почти полтора года. Раздавал жертвам конфликта международную помощь, которая по большей части перепродавалась ими на местных рынках. Ходил в горы, где спасался от странного одиночества в толпе участников и жертв новейшей кавказской истории. Он поминутно вспоминал семью. Иногда хотелось все бросить, заказать такси и уехать в родной город, но он оставался, чтобы продолжать ежедневные азартные игры с судьбой. Анри часто напивался в компании таких же, как он, любителей приключений. Поначалу падал лицом в салат, а с приобретенным опытом — уже в десерт. В конечном счете, француз выделялся из массы «циников-гуманитарщиков» особым взглядом на мир — требовательным оптимизмом, который, наверное, и уберег его от катастрофы.

В то время похищение иностранцев превратилось в доходный бизнес и предмет политических махинаций. Анри боялся стать легкой добычей, поэтому не доверял своим коллегам-аборигенам, часто менял место жительства и никогда не возвращался домой одним и тем же путем. Все это спасало до определенного момента, но в условиях всеобщего страха никто не может обеспечить себе безопасность. Похищения стали частью каждодневной жизни, бесчеловечной банальностью… Помимо «самогонных аппаратов» для кустарной обработки нефти многие чеченские семьи обзавелись специальными ямами для содержания похищенного «живого товара».

Чечня и прилегающие регионы стали ареной не только охоты на людей, но и «политического туризма». Разномастные переговорщики, парламентарии, специалисты по миротворчеству охотно зарабатывали политический капитал на горе русских и чеченцев. Они толпами приезжали в Ингушетию в лагеря беженцев. Их встречали заранее подготовленные агитбригады «жертв массовых и грубых нарушений прав человека» с плакатами на английском. Многие из этих «невинных жертв» скрывались здесь от кровной мести, а их родственники-боевики время от времени навещали эту «зону безопасности», чтобы отдохнуть и залечить раны. Анри тоже встречался и беседовал с ними, интересовался обстановкой в Грозном, не подозревая, что вскоре сам окажется в тех краях и не по своей воле будет колесить в багажнике автомобиля по кругам земного ада.

В начале февраля его похитили из собственного дома. Четверо в масках подкараулили у входа в квартиру, оглушили, связали, загрузили в багажник. Французский гуманист Анри очнулся, когда его уронили на землю, перегружая в другую машину, и осознал, что похищен. С этого момента он стал предметом купли-продажи.

Психологическая дуэль Анри с похитителями продолжалась без перерыва. За это время он научился не думать. Не думать о времени, об унижениях, боли, прошлом и будущем, о погоде в день освобождения, днях рождения близких, голоде, потерянном времени, об утраченном чувстве стыда, теплом душе и, главное, не думать о том, чтобы не думать…

Содержали француза, учитывая его потенциальную цену на рынке похищенных, вполне пристойно — в отдельной темной комнате с наглухо закрытыми коврами окнами, а не в подвале или яме. Он настолько свыкся с наручниками, что со временем перестал замечать причиняемые ими неудобства. Отношения между «неверным» и его палачами складывались неровно. Их взлеты сопровождались неожиданными поблажками вроде дополнительной миски супа, а падения выражались в выбитых зубах и сломанных шейных позвонках.

Анри постепенно привык воспринимать окружающий мир на слух. Он методично создавал энциклопедию звуков, проникавших в его темницу, пытался предвосхитить повороты судьбы, оставаясь верным себе. Солнечные лучи проникали в комнату, когда входил «хозяин» Мухарбек. Свет со временем стал для него синонимом пытки. Однако узник с остервенением боролся за жизнь, приказал себе не вздрагивать при звуках открывающейся двери. Анри, используя скудный запас русских слов, перемежал их турецкими и пытался заговорить то с охранником-армянином, которого «хозяин» звал Давидом, то с дочерью Мухарбека, приносившей ему еду. Узник старался вызвать в своих мучителях хоть какое-то уважение, а не жалость и ненависть, казавшиеся ему одинаково оскорбительными. Начиная допрос, «хозяин» просил охранника, говорившего немного по-турецки, о помощи в выбивании из Анри достоинства, а чтобы в соседних комнатах никто не мог услышать его стонов и всхлипов, включал магнитофон.

Сон оставался для Анри единственной радостью. Он позволял выбраться из тисков рабства, помечтать о том, что проснешься в другом мире, без наручников на запястьях и боли в душе… Беседы с Давидом также вносили разнообразие в скотскую жизнь. Они даже «прогуливались» с охранником по комнате словно «шерочка с машерочкой». Армянин рассказывал, как после принятия ислама воевал против своих в Карабахе, потом скрывался в Турции и решил продолжить джихад в Чечне. Давид как-то признался французу, что давно не видел такого стойкого пленника.

Время от времени «хозяин» зарабатывал на продаже видеопленок о жизни Анри в заключении, на которых тот не только улыбался, говорил, как ему хорошо живется на Кавказе, но и просил о помощи по-французски и на ломаном русском. Чеченец поначалу не знал, как пользоваться видеокамерой. Анри пришлось объяснить ему, что к чему, дать уроки любительского киноискусства.

Однажды француз разглядел на грязном полу своей камеры стержень шариковой ручки и ухитрился спрятать его под подкладку куртки. С тех пор он стал методично собирать «компромат» на хозяев дома, их родных и знакомых. Как-то накануне перевозки в другой дом его оставили без присмотра и наручников. Пленник тут же подполз к окну и потихоньку взглянул на свет божий. Окна выходили на улицу. Рядом с домом стояли машины, а напротив, через улицу, он увидел полуразрушенный двор. Наступила осень, было тихо и безлюдно. Анри оторвал от стены маленький кусочек обоев и записал на нем стержнем номера машин. Потом подошел к книжной полке, перелистал несколько томов и наткнулся на стопку ученических тетрадей. Француз аккуратно вырвал из обложки клочок с надписью «тетрадь ученицы 9 „А“ класса Дианы Китаевой», спрятал его «в тайник» под подкладку, а остатки титульного листа разжевал и проглотил.

В антрактах этой драмы Анри били для острастки, связывали потуже, грузили в багажник автомобиля и перевозили из одной тюрьмы в другую. Жизнь шла кругами — от продажи до продажи, но по какому-то злому року он вновь оказался в запыленной комнате с коврами на окнах и книжной полкой в доме, которого снаружи никогда не видел.

Светлым июльским утром группа деловых людей — выходцев из России, недавно обосновавшихся во Франции, была приглашена на неформальную встречу в «бассейн» — парижскую штаб-квартиру службы внешней разведки. Светлая облицовка здания DGSE, расположенного в двадцатом округе Парижа, в сердце поселений эмигрантов-информаторов, прекрасно символизировала благородные задачи этого института французской демократии. Русским предпринимателям предстояло смыть грехи в «бассейне» и получить индульгенцию на дальнейшие дела и делишки. Цена была назначена разумная — пять миллионов долларов наличными…

Этот пустячок следовало предоставить в распоряжение французских спецслужб через месяц с тем, чтобы родина «Тартюфа» и прав человека элегантно и практически бесплатно вышла из запутанной ситуации. Выкуп предназначался таинственным, но героическим борцам за свободу Ичкерии, которые по какой-то нелепой, почти чудовищной случайности захватили Анри и злоупотребляли его присутствием на Кавказе. В этой карточной игре честно не играл никто и никто никому не доверял.

Спецслужбы написали сценарий освобождения Анри «в результате спецоперации». Он был разыгран по ролям без голливудского размаха — моря крови и гор трупов, но со вкусом. Дом, в котором происходило освобождение, разнесли в клочья и почти сровняли с землей. В ходе «бойни» один сотрудник российских спецслужб был легко ранен. Похитители Анри, как ему объяснили, были уничтожены, но их трупов он не видел. Вероятно, по этическим соображениям власти не захотели травмировать иностранца, и без того походившего на исламского экстремиста, истощенного борьбой с неверными.

Во время своего славного освобождения француз лежал в багажнике авто, очевидно, чтобы не мешать успешному ходу операции. Рядом в кромешной тьме он обнаружил объемный целлофановый пакет, в котором нащупал пачки купюр. Была ли это вся сумма выкупа, «сдача» или же плата за специальную операцию, Анри, наверное, никогда не узнает…

Он прибыл в российскую столицу спецрейсом в сопровождении джентльменов-освободителей, которым «сам черт не брат». В Москве Анри ожидали два самолета — президента Французской Республики и ее премьер-министра. Французские политики никак не могли поделить дивиденды от его освобождения. С обеих сторон Анри получил приглашение отправиться в Париж. От торжественной встречи и исторической фотографии он отказался, не без гордости заявив: «Я не артист, чтобы фотографироваться с президентом. Отвезите меня к семье!» — и уселся в президентский самолет.

Прошло еще два года, прежде чем Анри встретился с представителем российской генеральной прокуратуры. Француз передал весь «компромат» на своих похитителей и без особой надежды стал ожидать итогов расследования. К тому времени из Чечни эвакуировались все иностранцы, кроме наемников, по-прежнему продолжавших игры со смертью, хотя в умах большинства очередная чеченская война давно закончилась. Многие из похитителей Анри погибли, пропали без вести или были похищены своими же соплеменниками. Мухарбека убили в стычке со спецназом, Давид исчез. Несколько членов банды, выкравшей француза, предстали перед судом и были приговорены к длительным срокам тюремного заключения.

Анри узнал, что Диана Китаева так и не закончила учебу. Она проходила по делу о террористках-смертницах и была арестована после неудачной попытки теракта.