Свадьбу Ивана и Александры сыграли накануне масленицы. Молодёжи набилось – полный дом, из старшего поколения были только родители Ивана, важно восседавшие в красном углу. Помощниц у захлопотавшейся Насти оказалось больше чем достаточно. Девушки, весело переговариваясь, сновали из кухни в комнату с тарелками, блюдами. Парни двигали столы, лавки, толпились около патефона, перебирая пластинки.

– Едут, едут, – раздался крик с улицы, и вся молодёжь гурьбой высыпала на заснеженный двор. Вперёд протиснулись новоиспеченные свекор со свекровью, держа в руках каравай на полотенце. Второпях забыли солонку, кто-то побежал за ней. В разгар кутерьмы ко двору подкатили сани с молодожёнами, лошадьми правил раскрасневшийся от морозца, довольный Георгий. Свадьба, гулянье – это была его стихия.

Настя во двор не пошла, смотрела на всё в окошко. Наконец шумная компания вернулась в дом. Невеста скинула полушубок, белый оренбургский платок, сняла пимы, надетые прямо на аккуратные туфельки с ремешками и встала рядом с женихом. Настя ахнула, опустилась на стул, да и все на мгновение притихли. Полно, Санька ли это? Куда делась бойкая комсомолка? Перед ними стояла, зардевшись от смущения, нежная девушка. Модная прическа, светлое крепдешиновое платье с волнующейся вокруг круглых коленок юбкой, прозрачная фата, перехваченная атласной лентой, фильдеперсовые чулочки на стройных ножках. Словно видение из какой-то другой жизни. И хоть Настя своими руками шила платье, мастерила фату, сейчас, увидев всё это на золовке, была поражена результатом.

Вдруг она почувствовала легкий толчок, новая жизнь, зародившаяся в ней, впервые дала о себе знать.

После свадьбы Санька перебралась в дом Крапивиных. Вроде рядом, соседняя изба, однако, семейная жизнь, работа, учеба не оставляли ей свободного времени. Настя осталась без помощницы. Трое малышей, четвертый на подходе, хозяйство, корова – нелегко было управляться со всем этим. Но, видимо, ангел-хранитель простёр над ней своё крыло, помощь пришла с неожиданной стороны.

Солнечным апрельским днём Настя отправила детишек играть во двор, сама взялась за уборку. Управившись с полами, выглянула во двор. Детей там не было. Испуганная Настя выбежала за ворота. Навстречу ей, держась за руки, шли ревущие дочки.

– Где Веночка? – выдохнула Настя

– Он спрятался-а-а… Мы играли в прятки. Мы спрятались, а он нас искал, а сам потерялся-а-а, – размазывая слёзы и перебивая друг друга, объяснили девочки.

Настя заметалась по улице, не зная, в какую сторону бежать. Из переулка вышла женщина. Она бережно прижимала к своему светло-бежевому пальто перемазанного в грязи Веночку.

– Ваш беглец? Держите. Иду, а он в канаве барахтается. Узнала соседа.

Настя много раз видела эту женщину, она жила в доме напротив, но разделяла их не только улица.

Однажды, в первые дни жизни в новом доме, Настя заметила, что муж замер у окна. Она подошла и выглянула тоже. Калитку дома напротив закрывала молодая женщина в синем пальто с меховой горжеткой, в низко надвинутой шляпке и в ботиночках на каблучках. Таких разряженных дамочек Настя никогда не видывала, разве что на журнальных картинках.

– Ничего себе! Это кто такая? – ревниво спросила она мужа.

– Соседка, жена нашего главного бухгалтера Степана Игнатьича. Хороша баба, жаль – пустоцвет.

– Как это?

– А так. Сколь живут, а детей нет. Потому и пустоцвет.

Настя быстро перезнакомилась со всеми ближними соседками, кроме этой. Дамочка, всегда нарядная, молча проходила мимо. Ну и Настя не лезла к незнакомке, ей своих хлопот хватало. Она не догадывалась, как часто та с тоской наблюдает из-за кружевной занавески за играми её детей, то смеется над их проказами, то вытирает непрошеную слезинку.

После того случая с Веночкой женщины познакомились, а вскоре и подружились. Дуся (так звали дамочку) оказалась милой, доброй. После несчастного случая, приключившегося с ней в молодости, детей у неё быть не могло. Однако, жениха её это не отпугнуло. Будучи много старше своей жены, он относился к ней, как к своему ребенку, баловал, наряжал, но на работу не отпускал. Да она и не рвалась. Денег в семье хватало. Дуся коротала время в заботах о доме, о себе, да в вязании многочисленных кружевных салфеток и воротничков. Приятельниц у нее было немного, все такие же, как она, жены местных начальников. Дуся скучала в их компании.

Узнав, что Настя умеет шить, соседка упросила её принять заказ на платье, потом еще на одно. А пока Настя сидела за швейной машинкой, та играла с детьми или уводила их к себе в гости.

Дети к новой знакомой шли охотно, всё в её доме было для них удивительно: и чёрный блестящий диван с выстроившимися на полочке поверх кружевной салфетки семью слониками, и высокий фикус с гладкими блестящими листьями, и большое зеркало в резной раме, висящее напротив входной двери, и абажур с бахромой над круглым столом, покрытым кружевной скатертью, и настоящий мягкий ковер под ногами, вместо половичков. Но больше всего поразило их радио, не такое, как квадратный рупор на столбе около клуба, а свое, в деревянном ящичке. Дети с любопытством вслушивались в музыку и голоса, доносившиеся сквозь легкое потрескивание. Девочки заворожено листали книжки и журналы с яркими картинками или наблюдали за быстрыми пальчиками Дуси, ловко орудующими крючком, а Веночка играл со слониками.

В конце июля, в самую жару, родилась в семье Халевиных ещё одна дочка. Теперь Дуся проводила в их доме всё свободное время, помогая купать, пеленать, баюкать малышку. Она же стала крёстной мамой девочки, отдав ей всю свою нерастраченную любовь. Степан Игнатьевич поначалу радовался, что жена больше не тоскует, потом слишком сильная привязанность её к чужим детям стала его тревожить, но изменить он ничего уже не мог.

Девчушку назвали Галочкой. Спокойная черноглазая кроха быстро стала всеобщей любимицей. Так, в заботах, трудах и радостях незаметно текли дни, сливаясь в недели, в месяцы, в год.

Теплым осенним вечером вышла Настя во двор, присела в ожидании стада на лавочку рядом с мужем под подросшей рябинкой.

– Смотрю я на тебя, птаха моя, и удивляюсь. Другие бабы одного родят и уж поперёк себя шире, что поставить, что положить. А ты у меня четверых родила, а всё как тростинка. Вроде как не кормлю тебя. Иной раз страшно становится, кабы не переломилась. Ну, ничего, зато я у тебя вон какой здоровый, от всех невзгод укрою. Ты, главное, прислонись ко мне поближе, – и Геша обнял, притянул к себе жену.

– Да ну тебя, балабол, – шутя отбивалась Настя, – лучше сорви мне во-о-он ту гроздь рябины.

– Рано, горькие еще ягоды-то, морозов дождись. А вон и стадо гонят. Иди, встречай Марсельезу. Через месяц отелится, прибавится нам забот. Как ты думаешь, бычок али телочка будет?

– Да лишь бы разродилась благополучно, в первый то раз…

Настя вышла за ворота, высматривая из-под руки свою любимицу. Коровы, козы разбредались по дворам, вот и последняя прошла, Марсельезы среди них не было.

– Отстала, что ли? Видал я её, как стадо гнал. Надоть искать… – почесал затылок пастух.

До поздней ночи искали корову Георгий с пастухом. Настя места себе не находила от тревоги. Геша вернулся уже заполночь, устало опустился на лавочку. Настя все поняла по его лицу. С последней надеждой спросила:

– Что с Марсельезой? Не нашли?

– Нашли. Нет у нас больше ни коровы, ни теленочка… На рельсы забрела, поездом сбило.

Настя кинулась к калитке, Георгий перехватил её, усадил на лавку.

– Не надо тебе туда. Там уж свора собак собралась…

– Пришла беда, отворяй ворота… – побелевшими губами прошептала Настя.

И опять, сказала – как напророчила.