Подвода неспешно катилась по тракту. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь поредевшую золотисто-багряную листву, плясали яркими островками на дороге, на рыжей шкуре лошади. Шел пятый день пути, а конца дороги не было видно. Дети, набегавшись, спали в телеге под мерное поскрипывание оси да позвякивание ведра, привязанного под телегой. Настя шагала рядом с подводой, и казалось, что ей вечно придётся плестись по пыльной бесконечной дороге. Она надеялась добраться до родных Пустынников дня за четыре, но Тимофей так берёг свою коняку (так он называл лошадь), что путешествие затянулось. Большую часть пути он шёл рядом с лошадью, ведя её под уздцы, неодобрительно поглядывая на Настю, когда она, устав, садилась на подводу. Он ничего ей не говорил, но взгляд исподлобья заставлял её вновь спрыгивать на дорогу. Так и плелись практически пешком. Благо, погода держалась сухая и тёплая, бабье лето припозднилось. Только детям путешествие не надоедало. Выспавшись, они затевали беготню вдоль обочины, то зависая кучкой над каким-нибудь жучком, то затевая игру в догонялки. Мимо часто проносились грузовики, проезжали телеги, Настя тревожилась за детей, но их ведь не привяжешь к подводе, как домашний скарб.

На ночёвку просились ещё засветло в какой-нибудь придорожный дом, после наступления сумерек никто не отваживался пускать странников в свой двор. Настя, заплатив Тимофею задаток за дорогу, не рассчитывала, что ей придется расплачиваться за ночлег, за еду не только за себя и детей, но также и за возницу с лошадью, но спорить с ним в дороге не решалась. Потому деньги, отложенные на проезд, быстро растаяли, приходилось вновь и вновь залезать в заветный свёрток. Тревога Насти за свою судьбу и судьбы детей росла с каждым днём, а Тимофей не спешил. Днём он делал остановки, давая «коняке» возможность попастись на травке, а сам дремал в тенёчке. Настя терпела – лишь бы довёз до места. Кроме Тимофея, да припрятанного у него под сидением нагана, не было у них защиты в дороге.

Увидев утром пятого дня верстовой столб Вятской губернии, Настя воспрянула духом. Ну вот и Вятчина, родная земля. Ещё день, много два, пути, и они в родном доме. Ей казалось, что там всё изменится. Душа, устав от горя, оживала робкими надеждами. Дорога плавно поднялась на невысокий пригорок, и перед глазами путников раскинулись холмистые дали, бескрайние луга с чернеющими сквозь прощальное золото листвы перелесками, изгиб реки, убегающей за гряду холмов, а над всем этим высокое, бескрайнее небо, бледное, словно вылинявшее, с плывущими высоко-высоко расчёсанными кудельками облаков. И воздух здесь был особый, дышалось легко, привольно. Дети прекратили возню, стих, не успев разгореться, конфликт между Лизой и Веной, дети во все глаза смотрели вокруг, даже двухлетняя Галочка примолкла.

Вскоре впереди показалось большое село. Подвода въехала в Кизнер, прогрохотала по мосту через неширокую, но норовистую речку Тыжму и свернула с дороги на берег. Решено было, что Настя с детьми прогуляется по посёлку до рынка, купит провизию, а Тимофей пока напоит коняку, да посторожит вещи.

Через посёлок проходила железная дорога. Шум проезжающего поезда, паровозный гудок напомнили Насте Аргаяш, сердце её тоскливо сжалось: как далеко позади осталась прежняя жизнь! Рынок находился недалеко от вокзала. На пыльной площади, окруженной несколькими лавками, царила суета – день был базарный. Продавцы, торговавшие в основном поношенными вещами, зазывали покупателей, в толпе шныряли беспризорники. Настя приказала детям крепко взяться за руки и не отставать от неё, купила полкаравая хлеба, узелок с вареной картошкой, бутыль с квасом и пару луковиц и уже повернула назад, как на пути возникла лотошница с пряниками. У детей разгорелись глаза. Не устояв перед извечным детским «ну мамочка, ну купи, ну пожа-а-алста!», Настя полезла за кошельком. Денег в кошельке не хватило, и она вытащила из-за пазухи заветный свёрток. В этот момент рядом раздались крики, какой-то парень пробежал мимо, сильно толкнув Настю, она упала, сбив с ног кого-то из детей, не успела подняться, как другой парень, споткнувшись о ребёнка, упал на неё, мигом вскочил и скрылся в толпе. Настя поднялась с земли, подняла громко плачущую Галочку… и тут обнаружила, что свёртка в руках нет! В панике она шарила под ногами, за пазухой, зачем-то в карманах – все деньги, оставшиеся от продажи дома, пропали. Боясь поверить случившейся беде, Настя всё шарила по земле, расталкивая собравшуюся вокруг неё толпу.

– Чё случилось то?

– Да бабенку, кажись, обокрали…

– И детей не пожалели, ироды!

– В милицию идти надоть…

– А, ищи ветра в поле…! – раздавалось со всех сторон.

Доброхоты отвели ошеломлённую Настю в милицию, находящуюся неподалёку, на противоположном конце площади. Милиционер с усталым серым лицом положил перед Настей лист бумаги, ручку, пододвинул чернильницу:

– Грамотная? Пиши…

– Что писать?

– Всё как было опиши.

И повернулся к набившимся в помещение любопытствующим:

– Свидетели есть?

Толпа быстренько растаяла.

Бегло просмотрев исписанный неровным почерком листок, милиционер бросил его в ящик стола.

– Всё, гражданочка, можете идти. Если вора найдём, вас известим, – сказал он устало.

Настя и дети вернулись к реке, где их давно заждался Тимофей. Он молча выслушал сбивчивый рассказ Насти о постигшей её беде.

– Так что, все деньги украли, что ли?

Настя кивнула.

– А за провоз чем расплачиваться будешь?!

Настя растерянно пожала плечами, не зная, что сказать. Тимофей грязно выругался, зыркнул на неё так, словно не её обокрали, а она его ограбила. Он отошёл в сторону, присел на корточки у кромки воды, что-то бормоча себе под нос. Настя молча ждала. Наконец, возница вернулся.

– Ну и чё стоишь? Думаешь, деньги тебе сюда принесут? На блюдечке? Поехали обратно в милицию, стой у них над душой, пока не возьмутся за поиски.

Через несколько минут Настя вновь вошла в отделение. На месте прежнего милиционера сидел другой, пожилой усатый дядька. Выслушав Настю, он порылся в стопке бумаг в ящике стола, извлёк Настино заявление, пробежал его глазами и бросил назад в стол.

– Идите, гражданочка. Вам же сказано: ищем. Ежели когда найдём вора, вас известим. А теперича идите… не толпитесь тут… мешаете работать, – сказал он, доставая из портфеля завёрнутый в промасляную бумагу бутерброд.

Настя с детьми вышла на пыльную улицу. Базарный день закончился, народ разошёлся, только ветер гонял по опустевшей площади обрывки бумаги. Тимофея с подводой не было. Настя решила, что он отлучился ненадолго, мало ли, какая у человека надобность. Присела на брёвнышко у покосившегося забора, развязала узелок с провизией, накормила оголодавших деток, сама маленько поела, не забыв оставить картофелину и ломоть хлеба вознице, и стала ждать.

Время шло. Вечерело. А Тимофея всё не было. Начал накрапывать нудный осенний дождик, поднялся ветер. Настя, боясь сама отлучиться с условленного места, послала Ниночку на берег, вдруг Тимофей там их ждёт, но девочка вернулась ни с чем. Настя гнала от себя догадку, что возница бросил их здесь, в чужом посёлке, забрав в качестве платы за проезд все их вещи. Это было слишком жестоко, чтобы быть правдой!

– Нет-нет, этого не может быть, он вот-вот приедет, – говорила она сама себе. Стемнело. Загорался свет в окнах чужих домов. Загорелась лампочка под жестяным колпаком на милицейском крыльце. Дождь разошёлся не на шутку. Замёрзшие дети жались к матери и плакали. Не зная, что делать и куда идти Настя попыталась вернуться в милицию, но толстая тётка со шваброй выставила их обратно на улицу:

– Иди—иди отседа, здесь тебе не богадельня! Ишь натоптали! Тока помыла…

Настя снова очутилась под дождём и ветром, идти было некуда, нечем было укрыть промокших, озябших малышей. Слёзы вперемешку с каплями дождя стекали по их лицам. Измученная малышка уснула на руках матери, Настя прижимала её к себе, стараясь прикрыть собой от дождя и ветра, согреть своим телом. Она беззвучно шевелила губами, молясь Пресвятой Богородице, как в ту памятную ночь, когда убегала от волков. Старшая, Ниночка, со страхом вглядывалась в невидящие глаза матери, в её шевелящиеся губы.

Из дверей трактира за ними наблюдали двое: женщина неопределённого возраста и парень со щербатой улыбкой. Они о чём-то негромко переговаривались, поглядывая на Настю. Договорившись между собой, подошли.

– Эй, бабонька, чего под дождём мокнешь? Чья такая будешь? Это тебя нынче утром обокрали?

Настя нехотя отвечала на расспросы.

– Пойдём-ка, горемышная, с нами, не ночевать же вам под дождём на улице. Удобств не обещаем, но поедите, кипяточком отогреетесь, обсохните у печки. Тут недалеко совсем.

Настя с детишками побрела за нежданными спасителями. А что ей ещё оставалось делать? В переулке увидела вдруг в канаве знакомую тряпицу. Кинулась к ней, схватила в безумной надежде, но, конечно, никаких денег в ней не оказалось.

Идти действительно было недалеко, вскоре вышли на пустырь, посреди которого поодаль от дороги стоял барак. В темноте Настя не смогла его рассмотреть, запомнила только обитую рваной клеенкой дверь. В прорехи выглядывали клочья одеяла. Переступив порог, путники оказались в полутёмном помещении типа сеней. Справа высилась большая круглая печка-буржуйка, слева стояли длинный дощатый стол и две грубо сколоченные скамьи. Перед буржуйкой, вороша угли кочергой, сидел сутулый старик.

– Вот, Макарыч, принимай пополнение. Бабёнку с детьми намедни обокрали на базаре, да и бросили без вещей, без денег. Угловая комната освободилась, пущай поживут.

Старик окинул Настю цепким взглядом.

– Ну, пущай поживут, бабёнка молодая, крепкая, небось, отработает прожитьё…

Женщина, назвавшаяся Фросей, проводила Настю и детей по длинному проходу в дальний угол. С обеих сторон были каморки по типу загончиков, разделённые дощатыми перегородками, от прохода их отделяли где занавески, где одеяла. Отовсюду раздавались голоса, кто-то смеялся, кто-то пьяно ругался. В угловой каморке, куда Фрося привела их, большую часть пространства занимал широкий топчан с грудой тряпья. У дверей висел рукомойник, под ним табуретка с тазом. Вторая табуретка стояла около окна. На подоконнике высилась горка кое-какой посуды, видимо, он использовался в качестве стола.

– Не царские хоромы, но всё-ж не под открытым небом, тепло, и есть всё самое необходимое. Обживайтесь, щас поесть чего-нить принесу.

Спасительница исчезла и через несколько минут вернулась с миской горячей печеной картошки, щедро посыпанной зелёным луком и солью. Принесла она и полный чайник кипятка, и несколько поношенных, но чистых мужских рубах.

– Вот, переоденьтесь в сухое.

Сытые, согревшиеся дети мгновенно уснули, лишь только добравшись до топчана. А Настя, примостившись с краю, долго не могла заснуть, вновь и вновь прокручивая в голове события минувшего дня. Куда они попали? Что за люди вокруг? Что с ними будет? Как теперь добраться до родных Пустынников?