Фрося объявилась на следующий день, заглянула в Настин закуток, как ни в чём не бывало.
– С возвращеньицем! Живая? Вот и ладно. Девочки, собирайтесь. Быстренько, быстренько, дядя Вася уже ждёт.
Настя встала перед ней, уперев сжатые кулаки в бока. В душе поднималась волна гнева. Она уже никого и ничего не боялась.
– Куда это «собирайтесь»? Дети должны ходить в школу! Ты зачем отправила их побираться на рынок?!
Лицо Фроси вмиг изменилось, губы сжались в ниточку, злые буравчики глаз уставились на Настю.
– Ах ты…, ишь, как заговорила! А кто должен был кормить твой выводок, пока ты неизвестно где пропадала? Скажи спасибо, что на улицу не выкинули!
– Ты знала, где я «пропадала», тебе из больницы сообщили. Ты что моим детям наплела, что я их бросила? Как ты посмела?! Я для чего тебе полгода каждый день половину заработка отдавала? Ты же говорила, что на эти деньги вы кормите тех, кто заболел, не смог заработать. Возвращай мои деньги, и мы уйдем из вашей чертовой коммуны!
Настя наступала, готовая вцепиться в волосы обманщицы. На шум скандала начали собираться любопытные. Фрося оглянулась в поиске поддержки на столпившихся в коридорчике обитателей барака, натолкнулась на колючие взгляды, увидела сжатые кулаки, и спасовала, сменила тон, забормотала примирительно:
– Ладно, ладно…, раскипятилась…, я понимаю, ты сейчас не в себе. Можешь недельку отдохнуть, набраться сил, прокормим. Кто сейчас тебя такую на работу возьмет? А девочки…, что ж, в школу, так в школу…, тебе их кормить.
Она быстренько пробралась сквозь молчаливую толпу, что-то на ходу сказала Макарычу и исчезла, хлопнув дверью барака.
Настя устало брела по весенней улице, не замечая солнечных бликов от промытых окон, весело купающихся в лужицах воробьев, лёгких облачков, беззаботно плывущих в высоком небе. Вот уже третий час она ходила по знакомым домам, и везде её ждал отказ, хозяева нашли новых поденщиц. От голода сосало под ложечкой, но карман был пуст. Вспомнились слова мужа: «Ничего, я у тебя вон какой здоровый, от всех невзгод укрою. Ты, главное, прислонись ко мне поближе, птаха моя».
– Эх, Геша, Геша, оставил ты меня одинёшеньку с детьми, а ведь обещал, что никогда не бросишь… Галочку, любимицу свою, забрал, а нас зачем оставил? Взял бы уж всех разом, чтоб не мучились. Что мне делать? Как одной детей поднимать?
Сзади раздался резкий сигнал клаксона, мимо промчался, обдав парами бензина, автомобиль. От неожиданности Настя шарахнулась в сторону, больно ударившись плечом о столбик ворот. Потирая ушибленное плечо, подняла глаза. Прямо перед лицом висела табличка «Кизнерский детский дом». Ошеломлённая, присела на придорожный столбик, собираясь с мыслями, привычным жестом поправила несуществующую причёску, ощутив под ладонью колючий ёжик едва отросших волос. За глухим дощатым забором раздавались детские голоса, смех, удары по мячу. Настя решительно встала, толкнула калитку.
Во дворе несколько детей, ровесников Ниночки, играли в мяч. Все были одеты в одинаковые синие сатиновые рубашки, на девочках были такие же сатиновые юбки, на мальчиках шаровары, у детей постарше на худеньких шейках краснели пионерские галстуки.
В дальнем углу двора, возле сараев, бородатый мужик колол дрова, женщина в чистом переднике поверх цветастого платья снимала с веревок простыни.
– Тётенька, посторонись! – раздалось сзади. Двое мальчишек, сгибаясь под тяжестью полных вёдер, обогнали её, оставляя мокрые следы, скрылись за дверью двухэтажного деревянного дома. Настя вошла следом и очутилась в прохладном полумраке коридора. Стены до середины выкрашены синей краской, под ногами чистые крашеные полы, на белёном потолке лампочки в плафонах. Справа лестница на второй этаж. По обе стороны коридора двери. Из открытой двери в дальнем конце коридора доносились звон ложек, стук ножа и запахи, от которых у голодной Насти свело желудок.
– Вот молодцы, – послышался женский голос, – еще по ведру и хватит, можете идти играть.
Из двери, гремя пустыми вёдрами, выбежали уже знакомые мальчишки.
– Скажите, где найти директора? – спросила у них Настя.
– Сергея Степаныча? А вон его кабинет, – махнул рукой один из мальчишек.
Сергей Степанович оказался худощавым мужчиной с открытым взглядом серых глаз. На вид ему можно было бы дать лет сорок, если бы не совершенно седая голова.
– Вы по какому вопросу? – он оторвался от бумаг и вопросительно взглянул на Настю.
– Спасите моих детей от голодной смерти, возьмите их в детский дом!
– Места в детском доме распределяет отдел народного образования, обратитесь в сельсовет.
Настя медленно опустилась на колени.
Через полчаса, выслушав сбивчивый рассказ Насти о её бедственном положении, Сергей Степанович расхаживал по кабинету, задумчиво потирая лоб.
– Одну из девочек я могу взять, с РОНО вопрос улажу, а больше мест нет. Мальчик еще слишком мал для нашего детского дома. Пока приводите одну, а там видно будет. Летом старшие выпустятся, сможем взять и вторую.
Настя медлить не стала, не прошло и часа, как в кабинете директора выстроились все её ребятишки. Во дворе трижды ударили по железке. Сергей Степанович глянул в голодные глаза детей.
– Ну вот что, гостей полагается сначала накормить, а потом разговоры разговаривать. Шагом марш в столовую.
В большой столовой дети, галдя и толкаясь, выстроились в очередь к раздаточному окошку, затем с полными мисками рассаживались на лавках по обе стороны длинных столов, накрытых цветастыми клеенками.
– Петровна, плесни-ка щей вот этим галчатам, да и мне заодно, – директор подтолкнул к раздаточному окошку Нину, Лизу и Веночку. Свою миску поставил перед Настей: «Ешь, я уже наелся, когда пробу снимал».
После обеда, показавшегося детям необыкновенно вкусным, провёл гостей наверх, в спальни. Дети, робея, прошлись между рядами аккуратно заправленных кроватей с одинаковыми одеялами и белыми треугольниками настоящих подушек.
– Ну как, понравилось вам у нас? Кто из девочек хочет остаться?
Лиза смело шагнула вперёд.
– Ты? – улыбнулся Сергей Степанович. – А что ты умеешь делать?
– Я всё могу, и петь и плясать.
– Ну, давай, покажи свои таланты.
Лизу упрашивать не пришлось, запела во весь голос «Яблочко», лихо отбивая чечётку, затем, томно поводя плечами, исполнила «Очи чёрные, очи страстные».
– Хватит, хватит! – Сергей Степанович, смеясь и утирая слёзы одновременно, едва унял разошедшуюся девчушку. – Решено, оставайся, такие бойкие нам нужны.
Директор проводил Настю с Ниной и Веной во двор, уговорившись, что они зайдут к нему через пару месяцев. Уже прощались, когда их нагнала запыхавшаяся Петровна:
– Сергей Степаныч, Сергей Степаныч, беда, прачка кипятком руку обварила! В медпункт увели. Медсестра сказала, долго заживать будет. А завтра банный день. Кто ж бельё стирать будет?
– Я могу, – подала голос Настя.
– А управишься? У нас работы много, – Сергей Степанович с сомнением оглядел исхудавшую – в чём душа держится – женщину.
– Я работы не боюсь, с малолетства приучена.
– Ну что ж… приходи с утречка, посмотрим, какая ты в работе. А там решим, сгодишься ли.
С того дня каждое утро Настя бежала в детский дом, радуясь, что не надо больше бродить по селу, заглядывать в чужие дворы, выпрашивая хоть какую-то работу. Она быстро подружилась с Петровной и другими обитателями детского дома. Ей нравились детские голоса, беготня и возня во дворе. А больше всего радовало, что директор разрешил приводить с собой детей и кормить их обедом в счёт её заработка. Теперь все её детки, сытые и весёлые, играли с другими детьми у неё на глазах, и душа Насти обретала долгожданное успокоение.
Месяц пролетел быстро, обожженная рука прачки зажила, она вновь вышла на работу. Настя со страхом ждала, что с ней будет дальше, не придётся ли ей вновь скитаться по чужим дворам. Робко переступила она порог кабинета директора, когда он пригласил её для разговора.
– Ну, как тебе, Настя, у нас?
– Да чего ж еще желать? Я при деле, дети сыты, на глазах.
– А пойдёшь к нам на постоянную работу, прачкой? Вижу, работать ты умеешь, и человек хороший. С Ниной вопрос решенный, с завтрашнего дня зачисляем её в один отряд с Лизой, а для тебя с Вениамином найдётся комнатка, чтобы заразу какую-нибудь не принесла нам ненароком из вашего жуткого барака. Комнатка, правда, тесная – чуланчик под лестницей. Кровать там поставим, одеяла, подушки дадим, чистоту сама наведёшь. Хоть условия и не ахти, но всё ж лучше и безопаснее, чем в «коммуне». Питаться будешь со всеми сотрудниками, зарплату получать, как все.
Не передать, с каким облегчением, собрав свои скудные пожитки, закрыла Настя за собой дверь ненавистного барака. Она не знала, что ждёт её впереди, но верила, что жизнь будет лучше, чем в коммуне. С любовью обустраивала она своё новое пристанище и впервые за долгие месяцы заснула спокойным сном, и не тревожили её сон пьяные выкрики, скандалы обитателей барака. У неё вновь появилась уверенность в завтрашнем дне и способность радоваться жизни.