Двумя днями раньше в Кизнерский детский дом приехали сразу несколько проверяющих. Одни рылись в бухгалтерских книгах, другие считали банки и пакеты в кладовой, третьи ходили по спальням и разговаривали с детьми, время от времени записывая что-то в свои блокноты. Даже малыши понимали, видели по бледным, испуганным лицам взрослых, что надвигается беда. Раньше, бывало, придёт очередной проверяющий, пошуршит в бухгалтерии бумажками, и всё. А этих на машине привезли. Во все углы заглядывают, детей по одному приглашают в столовую и странные вопросы задают.
Лизу Халевину спросили, часто ли её наказывают. Она честно ответила: «Да».
– А за что? – вкрадчиво спросила полная тётка с закрученными на макушке в узел волосами.
– За майки.
– За какие майки?
– Ну, нам мальчишечьи майки дают, а я не мальчишка, я девочка! Я их обрезаю, и делаю из них девчоночьи рубашечки. А меня за это в угол ставят! – обиженно жаловалась Лиза.
Она, действительно, у всех маек, которые ей выдавала кастелянша после бани, обрезала верхнюю часть, выкраивала из неё бретельки и, как умела, пришивала их к нижней части. Кастелянша ругалась за испорченное бельё, выговаривала и воспитательнице, и Насте. Лизу наказывали, объясняли, что бельё казённое, всё без толку! Лиза, спрятавшись под кроватью, упорно перешивала майки.
Строгая тётка что-то записала в свой блокнот, и отпустила девочку.
– Ты зачем ябедничаешь? – зашипела на сестрёнку Нина. – Из-за тебя воспитателей накажут! Будет тебе потом «на орехи»!
– А пусть меня не ставят в угол! – упрямо набычилась та.
– А ты перестань резать майки!
– А вот и буду! Не хочу носить мальчишечье бельё.
Проверка закончилась поздним вечером. К детскому дому подогнали три грузовика и автобус. Из автобуса вышли несколько человек в милицейской форме. Вывели белого, под стать снегу, Сергея Степановича, бухгалтера – старичка в съехавших набок очках, растерянных Петровну и кастеляншу и усадили их в автобус. Притихшие, испуганные дети смотрели из окон спален, как увозят тех, кто заменял им семью. Затем воспитатели собрали все матрасы, одеяла, расстелили это всё в кузовах грузовиков. Детям велели одеваться потеплее и выходить на улицу, объяснив, что этот детский дом закрывается, а жить они будут в другом.
– Давайте возьмёмся за руки, и ни за что друг друга не отпустим, – велела младшим Нина, – а то увезут нас в разные детские дома, как нас мама будет искать?
– А она нас найдёт? – испуганно зашептал Веночка, и голосок его дрожал от волнения.
– Обязательно найдет, даже не сомневайся! Главное, сейчас, когда по машинам будут рассаживать, не потеряйся.
Детей выстроили во дворе и, проверяя по списку, по одному подсаживали в машины, велев укладываться на матрасы и укрываться одеялами. Дошли до сестёр Халевиных, тут выяснилось, что Вениамина нет в списках воспитанников детского дома. Его попытались оторвать от сестёр, но дети подняли такой дружный рёв, намертво вцепившись друг в друга побелевшими от напряжения пальцами, что один из милиционеров махнул рукой:
– Да пусть вместе едут, там, на месте разберутся. А здесь куда его? Не бросать же одного во дворе!
И детей так втроем и подняли в открытый кузов грузовика. После недолгой суеты зафырчали моторы, и грузовики с лежащими под одеялами детьми, по одному выехав со двора детского дома, поехали в ночь.
Лиза скоро уснула, с головой завернувшись в одеяло. Уснул и Веночка, свернувшись калачиком между сестёр. Нине не спалось. Бескрайняя чёрная бездна, сияющая миллиардами необыкновенно ярких звёзд, накрыла её и, казалось, весь мир. Полная луна в сияющем венце словно придвинулась к земле, с холодным равнодушием наблюдая за происходящим. Звёзды манили, подмигивали Нине, она слышала их тихий шёпот. Машина мчалась по ровному, накатанному зимнику, а ей чудилось, что она летит в бездонное пространство меж звёзд всё дальше и дальше от привычного мирка. Холод забирался под одеяло, окутывая тело и душу. «Как же мама разыщет нас?» – думала она сквозь дрёму.
Глубокой ночью грузовики въехали во двор большого каменного дома. Две воспитательницы, приехавшие с детьми из Кизнера, завели их в просторный, тёплый, ярко освещенный коридор, построили в шеренгу вдоль стены. Женщина лет сорока, энергичная, кудрявая блондинка с пачкой детских документов в руках начала перекличку. Детей, чьи имена назвали, группами по 7—8 человек уводили в спальни. Заминка возникла, когда дело дошло до Халевиных, заведующая никак не могла найти в списках этого мальчика, а он, вцепившись в руки сестёр, ни за что не соглашался их отпустить. К Веночке подошел молодой воспитатель, сам ещё юноша, бывший воспитанник этого детского дома. Он присел перед малышом, что-то тихонько ему объясняя. Умные глаза на некрасивом, словно вытянутом лице, светились добротой. И малыш затих, доверчиво положил маленькую ладошку в руку взрослого, дал себя увести в спальню мальчиков.
Нину с Лизой в числе других девочек тоже отвели в спальню. Восемь растрёпанных головок поднялось над подушками.
– Девочки, вот вам новые подружки. Завтра для них привезут и установят кровати, а пока им придется переночевать с вами. Разбирайте.
К Нине подошла черноглазая девочка с двумя косичками:
– Тебя как зовут?
– Нина Халевина.
– А меня Васса Преснякова. Пойдём ко мне.
На девочке была ночная рубашка в голубой цветочек, отделанная по подолу и вокруг горловины узкими полосками кружев. Такие же рубашки разных расцветок были и на других девочках. Нина никогда не видывала такой красоты. Даже в те счастливые времена, когда они жили в Аргаяше, дети спали в простых холщовых рубашечках.
– Какая красивая! – восхищенно вздохнула Нина, – а мне тоже дадут такую?
– Наверное. У нас у всех такие. Залезай скорей под одеяло, сейчас свет погасят. Девочки еще немного пошептались в темноте, и затихли. Васса заснула, уткнувшись носом в уголок подушки, а Нине не спалось, она жалась на краешке кровати, стараясь не стеснять её хозяйку, думала о рубашечке с кружевами, о новой подружке, о том, какая жизнь у них будет в этом большом чужом доме. Луна по-прежнему равнодушно смотрела на детей сквозь окно поверх узких белых, как в больнице, занавесок.
Пасмурным утром детей разбудил звонок. Васса показала сестрам, где висят умывальники. Одевшись, девочки построились парами и вышли во двор. Детский дом, в котором оказались дети, представлял собой целое хозяйство: два спальных корпуса, отдельно для девочек и мальчиков, столовую с кухней, баню с прачечной, мастерские, какие-то хозяйственные постройки. Около сарая мальчишки постарше пилили дрова. Другие, помладше, носили охапки полешек в кухню и прачечную.
– Это дежурные, они встают раньше других, в шесть утра, – пояснила Васса.
– В нашем детском доме тоже так было, – ответила Нина.
В столовой дежурные девочки в белых передничках расставляли на длинных столах тарелки с дымящейся манной кашей, раскладывали ложки.
– Смотри, сколько хлеба, – толкнула Лиза в бок сестру, кивнув на полные миски с аккуратно нарезанными ломтиками, стоящие в центре каждого стола. В Кизнере детям давали по одному кусочку хлеба к завтраку, обеду и ужину.
– А что, хлеба можно брать сколько хочешь? – спросила Нина новую подружку.
– Да, ешьте, сколько хотите, только выносить из столовой нельзя, чтобы в спальне куски не валялись, а то разведутся мыши, тараканы… у нас с этим строго. Дежурные в дверях проверяют.
– Хорошо у вас, мне нравится, – вздохнула Лиза, – только я так спрячу, нипочём не найдут!
Сестры обратили внимание на то, что дети не носят, как они, одинаковую темную форму. Девочки были одеты в нарядные платья разных расцветок и фасонов, на некоторых были светлые блузки и тёмные юбочки, на ногах добротные пимы с калошами. Собственные тёмно-синие сатиновые блузки и юбки и стоптанные холодные ботинки показались им уродскими. Особенно страдала и завидовала Лиза, с малолетства любившая всё яркое, нарядное.
– Нам-то когда дадут новые платья? – тихонько ворчала она.
Когда дети допивали чай, а дежурные уже собирали тарелки со столов, в столовую вошла бледная, взволнованная воспитательница.
– Дети, внимание! Сегодня занятия в школе отменяются. Всем срочно собраться в вестибюле спального корпуса!
– Кажется, что-то случилось, побежали быстрее – испуганно зашептала Нюра, круглолицая светловолосая девочка с открытым взглядом голубых глаз. Она взяла под свою опеку Лизу.
В уже знакомом девочкам просторном коридоре собрались все воспитанники детского дома и весь персонал. В середину вышла строгая женщина в тёмно-серой юбке и белой блузке с чёрным мужским галстуком. Из-под широкого гребня выбивались светлые вьющиеся пряди. Девочки узнали в ней ту самую женщину, которая ночью пересчитывала их в коридоре.
– Это заведующая, Александра Карловна, строгая – страсть! Её все боятся, даже воспитатели, – зашептала Васса Нине на ушко. А Нина озиралась, с беспокойством выискивая в толпе детей и взрослых братишку. Наконец увидела. Малыш крепко, как за соломинку, держался за руку воспитателя, словно и не выпускал её со вчерашнего дня.
– Тишина в зале! – властно крикнула заведующая, и гул голосов стих.
– Слушайте важное правительственное сообщение.
В тревожной тишине раздался щелчок и чёрная тарелка репродуктора ожила, зашипела.
– Вчера, 1 декабря 1934 года в 16 часов 37 минут от рук подосланного врагами рабочего класса убийцы погиб член Политбюро и ОРГбюро, секретарь ЦК ВКП (б), первый секретарь Ленинградского обкома партии Сергей Миронович Киров.
– Кирова убили! – ахнул кто-то из воспитательниц. Некоторые заплакали, остальные растерянно молчали.
Из репродуктора полились торжественно-печальные звуки траурного марша. Позже детей собрали в комнате для занятий. Обычно здесь, за длинными столами, дети учили уроки, а сегодня одна из воспитательниц, девушка с толстой, на зависть всем девчонкам, косой, рассказывала кто такой Киров, что он такой же, как они, воспитанник детского дома, их земляк, живший неподалёку отсюда, в Уржуме. О том, как он вместе с другими революционерами боролся за советскую власть, как после революции стал ближайшим другом и соратником Ленина и самого товарища Сталина. И вот теперь враги его убили. Что всем советским людям надо быть бдительными, вместе бороться с врагами народа. Голос её звенел от волнения, и это волнение передавалось детям.
Нина смотрела в окно. Низкие свинцовые тучи ползли, цепляясь за макушки деревьев, грозя снегопадом. За деревьями и какими-то строениями угадывался берег замёрзшей реки.
– Что это за река? – спросила она Вассу.
– Шошма. Летом мы в ней купаемся. Летом здесь так красиво, вот увидите!
– А место это, куда нас привезли, как называется?
– Посёлок Малмыж, – шёпотом ответила подружка, – уездный центр, – с гордостью добавила она. Воспитательница недовольно оглянулась на них, и девочки замолчали.
Так началась новая страница в жизни детей. Они стали воспитанниками Малмыжского детского дома.