Пронизывающий холод быстро привёл Настю в чувство. Стоять перед запертой калиткой опустевшего детдома было бесполезно. Необходимо позаботиться о ночлеге, чтобы с утра приняться за поиски. Настя решила вернуться на вокзал, переночевать в зале ожидания, больше идти ей было некуда. Авось не выгонят на мороз. Повернула назад и замерла, заметив в неверном свете качающегося под напорами ветра фонаря мужскую фигуру. В первый момент ей показалось, что та висит над землёй, потом рассмотрела, что это позёмка замела ноги. Человек стоял на углу, там, где заканчивался забор детского дома, и манил её рукой. Настя оглянулась, вокруг ни души. Ей стало не по себе. Всё же она пошла вперёд. Закутанная фигура скрылась за углом. Настя дошла до угла, повернула на соседнюю улицу. Та была пуста. Но вот из-за следующего угла выглянула та же фигура, вновь поманила её рукой и скрылась. Настя побежала по свежевыпавшему снегу, боясь потерять эту ниточку. Завернула за угол и вскрикнула, налетев на притаившегося там мужчину. Отскочила и тут же, узнав сторожа и истопника детского дома, кинулась к нему на шею:

– Митрич, миленький, ты? Как я рада, что это ты! Что тут случилось?

– Я, Настёна, я. Укараулил тебя, увидел, как ты в калитку бьёшься. Иди за мной, в тепле поговорим.

Они шли какими-то проулками, потом огородом и, наконец, вошли в тёплый дом.

– Ну вот, разблакайся и проходь к столу, поговорим, – сказал старик.

Из-за занавески вышла баба. Её полные груди, обтянутые холщовой рубашкой, покоились на ещё более объёмистом животе. Голова была наглухо повязана платком, и его концы торчали надо лбом на манер рожек. Уперев руки в округлые бока, хозяйка заворчала:

– Это ещё кто такая? Кого, старый, приволок в дом на ночь глядя?

– Цыть, баба! Своё дело знай! Ставь самовар, да собери на стол, чего есть.

– Дак вечеряли уже.

– Это ты вечеряла, а гостья нет. Живо, я сказал!

Баба, ворча, скрылась за занавеской, а Настя торопливо стала выкладывать на стол гостинцы, собранные Валентиной. Митрич достал начатую бутыль самогона, плеснул в два стакана, один придвинул Насте.

– Выпей для сугреву, тебе расхвораться никак нельзя.

– Опять за своё? Обещал же намедни! – баба бухнула на стол самовар.

– Цыть, я сказал! – хватил кулаком по столешнице Митрич, и баба тут же скрылась за занавеской.

Митрич принялся рассказывать, что произошло в детском доме два дня назад.

– Я в тот день приболел маленько, так с утра на работу не пошёл.

– Приболел он! Скажи, с похмелья встать не мог, ирод, – раздалось из-за занавески.

– От дал бог жену – язву! – неожиданно по-доброму усмехнулся старик. – Ну да, накануне у свата на именинах гуляли, перебрал чуток. К вечеру отошёл, стал собираться. Выглянул в окошко – батюшки-светы, во дворе детдома чёрная машина, милицейские. Я и не пошёл, отсюда наблюдал, чего там происходит.

Настя подошла к окнам. Дом стоял на высоком фундаменте на изгибе улицы, отсюда хорошо просматривалась и сама улица, и почти весь двор детского дома.

– Видал как подогнали автобус, – продолжал свой рассказ Митрич, – усадили в него Сергея Степаныча, бухгалтера, Петровну, кастеляншу, всё начальство. Видал как потом, совсем уж к ночи, подогнали грузовики, погрузили в них всех детей, воспитателей и увезли. Твои-то так друг в дружку вцепились, что их втроём в кузов и подняли, так что вместе они, не переживай. Далёко их увезти не могли, в открытых-то грузовиках. Где-то недалече искать надо.

Митрич плеснул себе в стакан еще самогону. Настя отказалась, ей и трети стакана хватило, чтобы согреться. Старик решительно убрал бутыль с глаз подальше.

– Ну вот, сижу теперь как таракан за печкой. Мы с тобой, конечно, шишки небольшие, не начальство, но кто знает, из-за чего сыр бор разгорелся? Лучше никому глаза пока не мозолить. Коготок увязнет, всей птичке пропасть. И ты без нужды не высовывайся, найду, через кого о детях разузнать. Невестку вон попрошу сходить в РОНО, якобы племянницу ищет.

– Спасибо тебе, Митрич! – с чувством сказала Настя.

– Да чего там… Жаль тебя, несчастную бабу. Хорошо, что я тебя в окошко углядел. Поживёшь пока у нас.

– А как бы мне вещи свои забрать из детдома, а то мне и переодеться-то не во что.

– Это мы спроворим, ключ от задней двери, где чулан, у меня есть. Хошь сейчас, пока ночь, ежели не боишься.

Дворы старика и детского дома разделял глухой проулок. Митрич отодвинул пару досок в заборе и они оказались на знакомых задворках. Через чулан, в котором хранились мётлы, лопаты и прочий дворницкий инвентарь, попали в коридор. Митрич разжёг керосиновую лампу, прикрутив фитиль, поставил её на пол, чтобы не светила в окна.

– Ну, иди, да не мешкай, я тебя здеся подожду, – подтолкнул Настю вглубь коридора.

Шаги гулко отдавались в непривычно пустом выстуженном здании. Всё вокруг было таким знакомым, и в то же время пугающе безжизненным. Вот и её чуланчик под лестницей. Дверь нараспашку, внутри всё перевёрнуто. Настя быстро собрала разбросанные вещи, увязала их в простынку. Уже уходя, увидела завалившегося за тумбочку плюшевого мишку, любимую игрушку Веночки. Медвежонок пах сынишкой. Настя уткнулась в него лицом и горько заплакала, присев на краешек разоренной постели.

В коридоре раздались крадущиеся шаги, в дверях возник Митрич.

– Ну ты, баба, чего? Нашла место и время реветь. Дома поревёшь. Пойдём быстро отсюда, пока нас не заарестовали.

Старик подхватил узел и поспешил к выходу. Настя, последний раз оглядев разрушенное гнёздышко, пошла за ним, прижимая мишку, как ребёнка.

Прошло несколько томительных дней. Настя успела подружиться с женой Митрича, оказавшейся хоть и не в меру ворчливой, но вовсе не злой женщиной. Настя, не привыкшая сидеть без дела, хваталась за любую домашнюю работу, чем быстро заслужила расположение хозяйки дома. Наконец их невестка принесла и положила на стол справку из РОНО о том, что все бывшие воспитанники Кизнерского детского дома переведены в Малмыжский детдом. Обрадованная Настя сразу засобиралась.

– Ты куда это? – удивился Митрич.

– Как куда? В Малмыж.

– А ты туда пешком, что ли собралась? В какую хоть сторону идти, знаешь? Не лето, чай.

Настя опустилась на стул.

– Язык до Киева доведёт, – сказала неуверенно и замолчала.

– Ты, бабонька, поперёд паровоза-то не беги. Найдём попутку, обдумаем, где тебе в Малмыже приткнуться, и поедешь. Дети твои в тепле и сытости, подождут маленько.

Через несколько дней Настя с большим вещмешком за плечами шагала по улочкам Малмыжа в поисках детского дома. В заколотом булавкой кармане юбки лежали свёрток с остатком денег, подаренных братьями, и письмо к дальней родственнице невестки Митрича. Эта родственница жила хоть не в самом Малмыже, а всё ж неподалёку, в соседней деревне, в пяти верстах.

Малмыж был побольше и пооживлённее, чем Кизнер. На широких улицах было много каменных домов с красивыми полукруглыми в верхней части окнами. Отовсюду был хорошо виден большой собор, возвышавшийся в центре. Неподалёку раскинулся парк с торчащей меж деревьев парашютной вышкой. На окраине, возле замёрзшей реки, дымил завод, теснились склады и мастерские.

После недолгих блужданий Настя оказалась перед детским домом. За деревянным штакетником стоял белый, слегка облезлый особняк с такими же полукруглыми окнами, как у виденных в центре домов. С бьющимся сердцем толкнула Настя калитку. А ну как её детей здесь не окажется? Где их тогда искать?

– Вам кого, гражданочка? – навстречу ей спускался с крыльца молодой парень. И тут же из-за его спины раздался отчаянный крик:

– Мама! Мамочка приехала!

Веночка бежал мимо воспитателя, как был, без пальто, без шапки, в одних носках. Добежал, вцепился в Настин подол, словно она могла сейчас снова исчезнуть.

– Сыночек! Родненький мой! – Настя подхватила малыша на руки, целовала лицо, маленькие ручки, стриженную под ноль головку, старалась укрыть его своим тёплым платком.

– Так вы в дом проходите, не стойте на морозе, – опомнился воспитатель.

Через час Настя с Веночкой наблюдали из окна коридора, как возвращаются из школы старшие дети. Настя с волнением вглядывалась в стайки девочек, но Веночка заметил сестёр первым.

– Вон они, Нина и Лиза! Видишь мамочка?

На девочках были одинаковые новые пальто с меховыми воротничками, белые, связанные из кроличьего пуха, шапочки, тёплые пимы. Они шли, держась за руки, помахивая холщовыми сумками с учебниками. Материнское сердце успокоилось за детей, терзавшие его страхи отступили. Спустя пару минуточек Настя обнимала и целовала дочек, а потом угощала их пирожками, испечёнными ей в дорогу женой Митрича, разложившись тут же на подоконнике в коридоре. Она гладила головы своих детей, прижимала к себе то одну, то другую и была в эти минуты счастлива.

Когда дети ушли в столовую, Настя отправилась искать кабинет заведующей.

Александра Карловна приняла её сухо. Под её строгим взглядом Настя растерялась. Едва начала говорить, как заведующая перебила её:

– Так вы мать троих детей Халевиных, поступивших к нам из Кизнера? И как же получилось, что при живой-здоровой матери дети оказались в детдоме?

Настя совсем смешалась, вновь попыталась говорить, словно оправдываясь. Через пару минут Александра Карловна опять перебила посетительницу:

– У меня мало времени. Излагайте суть, чего вы хотите.

Настя выпрямилась на стуле и, глядя в холодные глаза, твёрдо сказала:

– Хочу работать в вашем детском доме, чтобы быть рядом со своими детьми, так же, как работала в Кизнере. Согласна на любую работу.

– Вот как? – взгляд заведующей немного потеплел. – А что вы умеете делать? Что делали в Кизнере?

– Работала прачкой, потом помощником повара, учила девочек шить и вязать. Могу мыть полы и окна, стирать, гладить, мыть посуду, чистить овощи, чинить одежду, что скажете, то и буду делать.

Александра Карловна что-то быстро записала в конторской книге, лежащей на её столе.

– Сейчас у нас вакансий нет. Да и не могу я принять вас вот так, с улицы. Мне надо навести о вас справки… И не всё пока ясно с Кизнерским детским домом… Вы оставьте свой адрес, если понадобитесь, я вас приглашу.

– У меня пока нет адреса, я только сегодня приехала в Малмыж.

– Хорошо, когда определитесь с жильём, сообщите адрес. И вот ещё что, свидания с детьми разрешены один, максимум два раза в неделю. В остальное время не отвлекайте детей от учёбы.

И добавила более мягким тоном:

– Не надо, чтобы дети, у которых родителей нет, завидовали вашим детям.

Настя вышла из кабинета совершенно растерянной, настолько порядки в этом детдоме отличались от порядков в Кизнере, а чрезмерно строгая Александра Карловна не походила на душевного, заботливого Сергея Степановича. «Каково-то ему сейчас? Что такого он мог натворить? Что его, беднягу, ждёт?» – вздохнула Настя.

Побыв ещё часок рядом с детьми, она отправилась искать деревню, название которой было выведено на конверте с письмом. Из окна ей вслед глядели три пары заплаканных детских глаз и оловянные глазки плюшевого медвежонка.