Крещенский мороз на Урале – это вам не шуточки! Щиплет за нос, кусает щёки, пробирает до костей. Одно спасение – овчинный тулуп да валенки. Настя бежала по пустынной улице Пархоменко, прикрывая нос и рот заиндевевшей варежкой, платок, воротник тулупа и даже ресницы покрылись инеем. Хорошо, что повезло с трамваем, а то бы и не добежала от завода до дома. Снег весело похрустывал под ногами, окна домов особенно уютно светились сквозь покрытые пушистым куржаком ветви, город притих, завёрнутый в снега.

Несмотря на мороз, настроение у Насти было отличное: сегодня на отчётном собрании о ней сказали добрые слова, наградили грамотой и денежной премией, а ещё вручили ценный подарок – пачку настоящего грузинского чая и полукилограммовый пакет сахара. Всю дорогу она представляла, как придя домой, заварит себе крепкий ароматный чай и будет пить его маленькими глоточками с сахаром и с бубликом, а потом устроится на диване, укутав ноги шерстяным платком и, отгородившись от мира кругом света настольной лампы, будет вместе с Гуттиэре разгадывать тайну человека-амфибии. А ещё Настя обдумывала, как лучше поступить с премией: отложить на чёрный день или всё же купить себе к весне блестящие ботики, как у Ираиды, Дусиной соседки.

Прибежав домой, Настя скинула у порога тулуп, валенки и первым делом затопила буржуйку, поставила на печку чайник и только тогда заметила белый прямоугольничек на полу у двери. Видно, хозяйка подсунула письмо под дверь, а она замела полой тулупа в сторонку. Конверт надписан родным почерком. На душе стало совсем радостно, наконец-то долгожданное письмо, ведь после новогодней открыточки от Лили ничего не было, целых три недели! Настя заварила себе чай и, согрев руки о стакан, начала читать письмо. Однако с первых же строк улыбка сползла с её лица. Не веря своим глазам, она снова и снова перечитывала письмо. Хорошее настроение улетучилось без следа. Подбежала к окну, прижала ладонь к замёрзшему стеклу, глянула в протаявший пятачок: в доме напротив свет горел во всех окнах, значит дочка с зятем уже дома. Настя накинула тулуп, сунула ноги в валенки и, прихватив письмо, побежала к ним.

На семейном совете было решено, что маме нужно срочно ехать в Геленджик. Нина помогла правильно написать заявление на увольнение. Вот не предполагала Настя, уходя домой после собрания, что утром придёт с заявлением об уходе!

Проводив маму, Нина сама села за стол, написала сразу три письма почти одинакового содержания. В письмах она просила обеспечить жильем вдову и новорожденного сына моряка-пограничника, героя войны, погибшего в мирное время на боевом посту. Одно письмо было адресовано командиру части, в которой служил Николай, второе в Геленджикский горисполком, а третье в Москву, самому товарищу Ворошилову. Нина была комсомолкой и свято верила, что партия и государство не оставят её сестру и племянника в беде.

Для Насти последующие дни закрутились, как в калейдоскопе: увольнение, сборы, прощание с хозяйкой комнаты, с привычным укладом жизни, с друзьями и старшей дочерью, со ставшей родной Уфой, и в первых числах февраля поезд увёз её в неизвестность.

В эту поездку у неё не было желания вступать в разговоры с соседями по купе, она сидела, отвернувшись к окну, провожала глазами увязнувшие в снегах деревья и кусты. Смеркалось. Мелькнёт изредка полустанок, несколько домов, редкие огоньки, и вновь снега, деревья… Поезд всё дальше увозил её в ночь.

Настя сама осталась вдовой в тридцать два года, испытала, что такое одной поднимать детей, без защитника, без кормильца, без любви. Но она хоть девять лет была с любимым мужем! А дочка? Ведь и годочка не прожила, в двадцать лет осталась вдовой с ребёнком на руках! И где она сейчас? Может, скитается бездомной по чужому городу? Настя надеялась, что все удары судьбы приняла на себя, а дочкам достанется спокойная и счастливая жизнь, ан нет! И на их долю хватает горестей! Она ещё не видела внука, не держала его на руках, а в сердце уже поселилась тревога за него.

На следующий день пейзаж за окном поменялся, снега и лесов становилось всё меньше, потянулись унылые безлесые степи. Местами снега было так мало, что проглядывала голая чёрная земля. Ветер гнал позёмку, а вместе с ней летел, подскакивая, кустик перекати-поля, остановился, зацепившись за былинку, и вновь понёсся неведомо куда. Вот так и её гонят суровые ветры по жизни, не давая где-либо пустить прочные корни. Только-только жизнь наладится, появятся дом, друзья, работа, сложится нехитрый быт, как вновь жизнь срывает с места и несёт в неизвестность. Что-то ждёт её в чужом краю, где нет у неё ни дома, ни поддержки знакомых, ни работы, только два родных существа, которые сами нуждаются в её помощи?

На третий день поезд прибыл в Краснодар, отсюда до Новороссийска Насте предстояло добираться местным поездом. На перроне было тепло, но ветрено и сыро, под ногами хлюпало месиво из снега, воды и грязи. Валенки быстро промокли, в тулупе было жарко. Хорошо, что в чемодане у Насти лежали пальто и ботинки. Она переобулась и переоделась в зале ожидания. Однако ни тулуп, ни валенки в чемодан не помещались, пришлось увязать ещё один узел. Настя с тревогой смотрела на груду багажа: как за ним уследить, как ей всё это донести до поезда? Вон сколько сомнительных типов шныряет по залу.

Купив в кассе билет, удивилась, что в нём не указаны ни номер вагона, ни место, только номер поезда. Кассирша на её вопрос отмахнулась:

– Та куда влезете, там и сядете…. Следующий!

Поезд прибыл к перрону ночью, тут только поняла Настя фразу кассирши. В составе было всего четыре вагона, а народу – полный перрон. Как только открылись двери вагонов, народ кинулся внутрь, сметая проводников, отталкивая друг друга, передавая чемоданы через головы. Настя в растерянности стояла со своими узлами у вагона, толкаемая со всех сторон. Рядом открылось вагонное окно, из него высунулся парень в кубанке:

– Мамаша, подь сюды, давай чемоданы!

Какая-то бабка протиснулась сквозь толпу, сноровисто подала свой багаж парню, потом он подхватил и её саму, втащил в окно. Настя кинулась к нему:

– Родненький, помоги и мне! Сама не влезу!

По радио бесстрастный голос объявил об отправлении поезда. Паника на перроне усилилась. Парень на минуту замялся, потом протянул руки:

– Давай свои узлы, тетка, только быстро!

Вещи исчезли в вагоне, Настя протянула руки, парень усмехнулся, сдвинув кубанку на затылок:

– Вещички забрал, а ты мне зачем?

У Насти сердце ушло в пятки. Состав лязгнул, дёрнулся, проводники, отбиваясь от тех, кто не смог сесть, пытались закрыть двери. Парень рассмеялся:

– Да шучу я! Давай руки живо, – и втащил Настю в окно.

Она кое-как втиснулась на место на жёсткой полке, потёрла трясущимися руками разбитую коленку. За окном проплыли последние станционные огни, в вагоне стало почти темно, освещался он всего лишь двумя фонарями – в начале и в конце вагона. Настя вспомнила осеннюю поездку в мягком вагоне, как она отличалась от этой! А она-то думала, что теперь все поезда такие комфортные!

Поезд прибыл в Новороссийск рано утром. Настя перетащила вещи на привокзальную площадь, огляделась, присев на чемодан, и не поверила своим глазам: вокруг вымощенная плиткой сухая чистая мостовая, никакого снега, на газонах зелёная травка, на ветвях деревьев набухшие почки, впереди над горной грядой встаёт солнце, лёгкие облачка плывут по голубому небу. Словно из начала февраля она сразу попала в конец апреля. Мимо, постукивая каблучками, прошла дама в лёгком макинтоше и замысловатой шляпке, неся новенький чемодан с металлическими уголками, окинула Настю пренебрежительным взглядом. Настя словно увидела себя со стороны: в съехавшем на затылок платке, вспотевшая в тёплом пальто, в ношеных ботинках, вокруг узел, вещмешок, потёртый, купленный ещё в Малмыже чемодан. Ей стало досадно: ведь всю жизнь работала, себя не жалела, а на наряды так и не заработала. Вот тебе и «все равны»!

Через час Настя ехала в автобусе по узким извилистым улицам. Впервые своими глазами видела она город, через который прокатилась недавняя война, обгоревшие стены, пустые глазницы окон, остатки разрушенных снарядами домов, изрешечённые пулями заборы. Но жизнь в городе шла своим чередом, дымили трубы цементного завода, и мелкая, как пудра, цементная пыль оседала на траве, домах, одежде, поскрипывала на зубах. В прогалах между домами поблёскивала вода, там деловито поворачивали шеи подъёмные краны, разгружая и нагружая баржи, жили своей жизнью стройки.

Пазик, натужено фырча, взобрался по каменистой улице в гору, обогнул крайний дом, и перед Настей во всю ширь, сияя тысячами искорок, словно усыпанное осколками солнца, распахнулось море. У неё перехватило дыхание, ведь она даже не представляла себе, что море такое бескрайнее! Линия горизонта таяла в голубой дымке, и казалось, что тёмные силуэты кораблей уплывают прямо в небо. Или это облачка плывут с неба к берегу и, превращаясь в белые барашки на гребнях волн, с шумом разбиваются о скалы? Крикливые птицы парили над прибрежными скалами. Вдоль скал вилась серая лента дороги, повторяя все изгибы берега, и автобус послушно поворачивал то вправо, то влево, то поднимаясь вверх, то круто съезжая вниз. У Насти закружилась голова, она вцепилась в ручку переднего сидения, чтобы не упасть на вираже. Водитель посмеивался, глядя в зеркальце на непривычных к такой езде пассажиров:

– У нас эту дорогу называют «тёщин язык», есть среди вас тёщи? А студенты называют «прижмись ко мне поближе». Не теряйся, народ!

Лилю Настя, к своему огромному облегчению, нашла по указанному в письме адресу. Хозяйка дома, вопреки опасениям, не выгнала молоденькую мамашу с младенцем на улицу. Наоборот, принесла оцинкованное корыто, научила правильно купать и пеленать ребёнка, помогала и делом, и советами, хоть и бурчала себе под нос что-то типа «навязались на мою голову», «так и знала, что не будет мне покою ни днём, ни ночью».

По её совету отправилась Лиля в воинскую часть, в которой служил Николай. Долго дожидалась приёма у кабинета командира части. Разговор получился короткий. Капитан первого ранга, отводя взгляд, сказал, что да, Кислицын стоял в очереди на получение жилья, и должен был весной получить комнату, но теперь его нет, а нуждающиеся в жилье офицеры есть. Раз Кислицын в списках личного состава больше не числится, стало быть, из списка очередников его вычеркнули. А раз Лиля в части не служит, то и жильё ей дать не могут. Лиля попыталась спорить, отстаивать свои права, но командир вызвал дежурного, приказал вывести женщину за пределы части и впредь «посторонних на территорию не пропускать».

Лиля оказалась в отчаянном положении и очень обрадовалась приезду мамы, словно камень свалился с её плеч. Всё устроится, раз мама рядом, она теперь не одна. Весь вечер мать и дочь не могли наговориться после девяти месяцев разлуки. Настя впервые держала на руках своего внука, кончиком пальца гладила светлые волосики на темечке, и дыхание перехватывало от переполнявших её чувств.

Работу Настя нашла быстро, да какую! Устроилась кастеляншей в санаторий для военных моряков, помогли случай и бывший друг Николая. Зарплата небольшая, но это тебе не на заводе весь день на ногах стоять! На такую работу можно и с колясочкой ходить, и погулять с ребёночком время позволяет. Опять же питание санаторное, трёхразовое. Вон как дочка исхудала, одни глаза остались! Но самое главное, Насте выделили комнатку во флигеле для временного проживания прямо на территории санатория!

К большой радости хозяйки Лиля освободила её комнату для будущих отдыхающих. Ах, как изменилась её жизнь с приездом мамы! Разрешились казавшиеся непреодолимыми проблемы, растаяли страхи. Она поправилась, ожила, на щёчках вновь заиграл румянец, многие отдыхающие засматривались вслед хорошенькой молодой мамаше, гуляющей с коляской по аллеям санатория. А вокруг бушевала весна! Абрикосы цвели так, что молодая зелень листвы тонула в розовой пене. По утрам цветущая веточка миндаля заглядывала в распахнутое навстречу солнцу окно их комнаты и забавляла маленького Коленьку, покачиваясь над детской кроваткой.

В мае Лилю неожиданно вызвали в горисполком. В кабинете первого секретаря помимо его самого Лиля увидела уже знакомого ей командира воинской части. Отечески улыбаясь, он двинулся ей навстречу, усадил на стул возле себя.

– Ну что же вы, голубушка, не обратились ко мне за помощью, зачем сразу беспокоить высокое начальство? У них государственных дел хватает, а ваши проблемы мы и сами решить можем, – и, не давая Лиле возразить, торопливо продолжил: – Мы изыскали возможность выделить вам, как вдове героя, квартиру в новом доме. Вот, получите ордер, распишитесь здесь и здесь. Пусть сын моряка, будущий защитник отечества, растёт в хороших условиях. И впредь с проблемами обращайтесь прямо ко мне, прямо ко мне! – и выпроводил совершенно растерянную девушку за дверь.

Настя разрешила Лилино недоумение, рассказав о письмах, отправленных Ниной.

– Видать, сработало третье письмо, товарищу Ворошилову, – решили они и, не откладывая это дело в долгий ящик, отправились смотреть свою новую квартиру.

Длинный одноэтажный дом находился недалеко от автостанции. По плану в нём должно было быть восемь квартир, каждая со своим крыльцом, верандой и палисадом. Лилина квартира оказалась незапланированной девятой, совсем крошечной, выкроенной из двух соседних: тесная верандочка, служившая по совместительству прихожей, кухня, больше похожая на коридор, без окон, зато с печкой, и шестнадцатиметровая комната. К этому прилагалось две сотки палисада, втиснутого между двумя соседними, и сарайчик-дровяник. Небогато, но Насте с Лилей эти «хоромы» показались дворцом! Ещё бы! Своя отдельная квартира!

Лиля сидела на забытой строителями табуретке посреди комнаты, смотрела на залитый солнцем свежевыкрашенный пол, на выбеленные стены, потолок и плакала от радости, что у неё теперь есть своя квартира, что никакая хозяйка не сможет её отсюда выгнать. Слёзы лились и от горечи, что нет с ней рядом Николая, не с кем разделить эту радость.

Настя тем временем оглядывала их новые владения. «Удобства» – две дощатые кабинки в конце двора. Вода в колодце посреди двора. Рядом под соснами общий стол и скамейки, сосед натягивает между стволами верёвки для сушки белья. Земля в палисаде каменистая, заросшая колючим кустарником, называемом местными жителями «держи-деревом». Немало придётся ей потрудиться, чтобы расчистить и сделать пригодным этот участок, но она работы не боится. Главное, у них теперь есть свой сад.

Вновь забегая вперёд, скажу, что в этом дворе, под этими соснами сделает свои первые шаги Коленька, а потом и мы с двоюродным братишкой Вовчиком. В этом палисаде мы будем лакомиться выращенными бабушкой виноградом, медовыми сливами, абрикосами, здесь будем строить шалаш и играть в индейцев в дни школьных каникул. А придёт время, будем приезжать сюда со своими детьми в гости к бабушке.

В новом доме и жизнь у них пошла новая, хоть и полная забот, трудов, но спокойная и счастливая. По выходным, а иногда и просто в свободный вечер, они спускались с коляской по Садовой улице к морю. Гуляли по заполненной отдыхающими набережной. С танцплощадок в пансионатах доносилась весёлая музыка, в летнем кинотеатре шли трофейные фильмы с Гретой Гарбо и Диной Дурбин и советские комедии с Любовью Орловой, Людмилой Целиковской. На круглой клумбе распускались незнакомые цветы, по дорожкам санатория гуляли диковинные птицы павлины, а в ресторане «Платан» по вечерам играл джаз.

Настя с Лилей спускались на пляж к воде, Лиля купалась, а Настя чаще просто сидела у кромки прибоя, присматривала за Коленькой, играющим с обкатанной морем галькой, слушала тихий шёпот волн и наблюдала, как красный диск солнца опускается в море. От него прямо к её ногам простиралась алая дорожка, маня вдаль, за горизонт, и обещая счастливую жизнь.

Не знала Настя и того, что находится в самой середине своего жизненного пути, что впереди у неё ещё долгая-долгая жизнь, которую она проживёт в полюбившемся ей южном городе у тёплого моря, увидит взросление своих внуков, порадуется правнукам. Жизнь словно повернётся к ней другой стороной, в которой нет боли, нет потерь, нет горя, а есть простые человеческие радости и заботы.

А когда придёт её час, уйдет тихонько, держась за руки обеих своих дочерей, погаснет, словно догоревшая свеча.

Над её последним пристанищем зелёным шатром сплетутся ветви старой яблони и невесть откуда взявшейся алой рябины.