Жили-были на белом светике Иванушка и дед. И вот однажды поехали они в очередной раз на рыбалку. С ночевой, далеко, аж под самую Челябу. Впрочем, они всегда ездили далеко и под самую Челябу, поскольку нигде поблизости со времен индустриализации серьезной рыбалки не было.
Они, как рыбаки бывалые, предусмотрительные и основательные, чего только не нагрузили на своего безропотного «Ёшкина коня», но зато выехали с полной уверенностью: ни в чем никакой нужды там, на озере, у них не будет. А то раньше, бывало, по неопытности сколько раз сокрушались: эх, того не взяли, это позабыли, а как раз оно и нужно позарез.
Так что допилили не спеша, разгрузились, и у них целый рыбацкий лагерь вышел. Палатка просторная, в палатке и матрас, и одеяла, и подушки; возле палатки столик складной, два стульчика таких же, примус, посуда, продукты разные. Даже они аптечку с лекарствами всегда с собой брали, а в аптечке бинты, вата, йод, таблетки от головы, сердца, живота, обезболивающие, конечно. Ну и, само собой, лодка, снасти. В общем, хоть неделю живи, хоть дольше, если приспичит. Пока обеспокоенные родители Иванушки не приедут на поиски без вести пропавших да не выдадут обоим пропорционально заслугам каждого.
В общем-то, спешить им особо некуда было. На озеро прибыли в два часа дня — в эту пору редко когда хороший клев бывает — и, по идее, стоило сперва как следует обустроиться, покушать плотно, поскольку дорога долгая и проголодаться оба успели, но — не получилось. Уж сколько раз Иванушка с дедом загодя именно это планировали, но едва увидят на горизонте нужный водоем, так сразу какой-то несерьезный зуд на них нападает — как можно скорее приступить. Непосредственно к процессу. Просто — свербит.
Так вышло и на сей раз. Только спешились, давай лихорадочно разгружаться — разгрузились, покидали все имущество кучей, дед тотчас — палатку ставить да там все стелить, по местам раскладывать, а внук — лодку надувать. И силенок-то еще немного, а уж все может, все умеет — резиновый ком из мешка на траву вытряхнул, раскатал, насос-лягушку привинтил и ну ее топтать. А пока топтал, дед с палаткой разделался и уже в лодку снасти загружать приступил. И так споро у них все получается, так сноровисто и слаженно, что если б соревнования какие по этому делу — точно бы первое место им.
То есть хоть и спешили Иванушка с дедом, а ничего не забыли, ничего не упустили. Не то что некоторые — от берега на километр отъедут и спохватятся, что оставили удочки, вернутся назад, удочки положат и опять — на самое уловистое место у противоположного берега. Но до середины дочапают — тьфу! — перловку взяли, а «Бондюэль» — консервированная кукуруза — на берегу осталась. Ну, и рукой махнут: фиг с ней, основная-то насадка перловка да хлеб, на них карп обычно и берет. Однако в этот раз карп непременно будет предпочитать кукурузу. У нас это «законом подлости» зовется…
В довершение всего дед с внуком умяли по бутерброду с колбасой, не ощутив никакого вкуса, обжигаясь, запили это дело чаем из термоса, да и — в лодку. И отчалили. И минут за двадцать достигли рыбьей стоянки. Сноровисто опустили на дно две железяки на веревках — заякорились, таким образом. Еще пять минут — и удочки, настроенные с прошлого раза, заброшены, и по горсти все той же перловки прямо на поплавки кинуто. И можно минут на десять расслабиться. С чувством глубокого удовлетворения от будто бы выполненного на «отлично» некоего зачетного норматива.
Однако проходит десять минут, и двадцать, и тридцать, и сорок, а рыба — и не думает. И сидеть в полной неподвижности, затаив дыхание, становится невмоготу. Не только Иванушке, но и деду, который тоже никогда повышенной усидчивостью не отличался. Они оба начинают вожгаться, покачивать лодку и булькать, отчего шансы поймать рыбу неуклонно снижаются. Нет, если бы сейчас клюнуло, они бы опять на некоторое время смогли замереть, а если клев, как говорится, разыгрался б, то рыбаки наши запросто продержались бы несколько часов, и ощутили онемение всех членов лишь тогда, когда подойдет время — к берегу.
Но поклевки нет и нет. И «задний ум» тут как тут: ни одной лодки на озере — все по берегам, и ведь тоже знали же, что торопиться на воду никакого смысла нет, только вымотаешься раньше времени да нажаришься на солнышке, нет, в следующий раз ни за что не будем суетиться. А кроме «заднего ума» — и другое еще: не сперли бы чего-нибудь из оставленного на берегу без присмотра. Что совсем даже не исключено, вне зависимости от того, хочется вам думать о людях плохо или не хочется. Потому что бывали случаи и у Иванушки с дедом, и у знакомых мужиков. То есть как ни противно это признавать, однако свой брат рыбак вполне может у своего же брата рыбака непринужденно спереть что-нибудь, тем более если есть уверенность остаться не схваченным за руку. Хорошо еще, что пока не слыхать про откровенный грабеж собратом собрата, то есть не слыхать, чтобы кто-нибудь у кого-нибудь попросту отнял понравившийся инвентарь…
И вдруг — сильнейший рывок! Да нет, не попытка грабежа, а поклевка такая! Иванушка от неожиданности аж чуть удочку не выронил. И он бы ее выронил, но — катушка. На карпа без катушки — нечего делать. Даже килограммовый экземпляр со дна не поднять. Катушка как заверещи-и-т!
— Иванушка, притормаживай, а то лески не хватит!
— И так притормаживаю, только оно и не думает останавливаться!
— Остановится, все равно остановится, не родился еще такой карп…
Однако скорость убывания лески на катушке заставляет деда усомниться в сказанном, он предвидит самое, как ему представляется, невероятное и принимает молниеносное решение избавиться от якорей, что обычно делают рыбаки, когда вдруг внезапно разыгрывается на озере шторм и волны угрожают залить лодку. Многие при этом режут веревки ножом, но тут есть серьезная опасность сгоряча порезать и лодку. Поэтому бывалые Иванушка и дед на такой случай умеют вязать специальные узлы, чтоб — только за кончик потянуть. Секунда-две — и судно свободно. После чего рыбина может даже рыбаков по озеру покатать — бывали случаи. Правда, не с нашими, а с другими.
А тут происходит совсем уж фантастическое — леска на катушке заканчивается, пластиковое удилище с оглушительным треском ломается, прочнейшая японская леска рвется с жалобным всхлипом лопнувшей струны. Но только дед открывает рот, намереваясь выразить сердечную боль, досаду и сожаление, что не на ту удочку клюнула рыбина, которая, по всем признакам, имела шанс стать «главной рыбой» рыбой его жизни, о которой он смолоду мечтал-мечтал да уж перестал почти — отчаялся, как в нескольких метрах от лодки вдруг начинает расти вопреки законам природы этакая водяная гора, перекрывая горизонт и чуть ли не затмевая солнце. А потом вода спадает, и гора оказывается черной, безупречно гладкой да блестящей тушей огромного озерного ТАКОГО, про которого Иванушка с дедом, конечно, слышали, но не верили. И это ТАКОЕ распахивает свою необъятную, правда, по счастью, беззубую пасть, где виднеется вонзившийся в мякоть особо прочный шведский рыболовный крючок № 12 с обрывком лески, и смачно втягивает в себя лодку с нашими несчастными рыбаками.
И становится темным-темно. Как у негра в заднице. Или — в трюме корабля. Или — аж в «черной дыре». Впрочем, ни там, ни там, ни там нашим героям бывать пока не доводилось, а вот в Кунгурской ледяной пещере они как-то побывали, и тамошний экскурсовод специально не надолго выключил свет, чтобы публика ощутила, какова она, абсолютная темнота.
— Дед, ты фонарик в палатке, небось, оставил?
— А вот и нет. Дорогой фонарик-то, новый. Кто-нибудь точно соблазнился б. Рыбаки ведь, что дети, им такие игрушки… В рюкзаке он, там, возле тебя.
И через минуту да был свет. Лодку с рыбаками потихоньку сносило куда-то едва заметным течением. На внутренность пещеры это все вполне походило, не хватало, правда, сталактитов да сталагмитов, зато стены были гладкие и слабо, но все же явственно пульсировали, отчего охватывало странное, ни с чем не сравнимое ощущение повсеместного присутствия всеобъемлющей загадочной и грандиозной жизни, которое подавляло. Подавляло в том числе и страх. Не совсем, конечно, однако в лишающий рассудка ужас этот страх не переходил. А то б — неизвестно…
— Может, попробовать зацепиться за что-нибудь, а, дед?
— Не уверен. Хотя не уверен и в обратном. Черт его знает. Вдруг ему не понравится. И оно что-нибудь выкинет нехорошее. Вот ведь не понравилось, что мы дерзнули его ловить, и оно нас заглотало. Хотя наверняка не хищное.
— А кто оно, как ты думаешь, дед?
— Думаю, скорей всего, кит. Или динозавр. Хотя, пожалуй, все-таки — кит…
— Почему?
— Ну, во-первых, потому, что в океанах нынче китам не жизнь. Браконьеры лютуют. Во-вторых, тепло тут, даже жарковато… Э-эй! — вдруг завопил дед срывающимся фальцетом. — Мы не хотели! Мы хотели — всего лишь карпика! Выплюнь нас!..
В ответ — лишь все то же тихое журчанье да мягкий шорох живых тканей, совершающих, по-видимому, какую-то свою загадочную, никогда не прерывающуюся работу.
— Может, попробовать — по-английски?
— Может… Или — на латыни… Хотя мне сейчас ни одного английского слова не вспомнить — дурацкой рекламой все мозги забиты, а из латыни в голове вертится только «memento mori»…
Между тем фарватер — пищевод или что — явственно сужался, и уровень текущей по нему жидкости убывал, отчего лодка стала время от времени цеплять дно.
— Качественные все же лодки делали башкиры при социализме. Кислотостойкие. Делали бы некачественные — эта жижа уже переварила б и за нас принялась. А так — хоть бы хны. И счастье еще, что оно голодное. Правда, именно потому и на крючок попалось…
— Дед, а с чего ты взял, что оно голодное?
— Было бы сытое, мы бы уже захлебнулись.
— Верно. Я как-то не подумал… Но — запах…
— Бывает хуже. Вот соберемся мы с тобой на леща, и я возьму тебя с собой за опарышем на большую такую помойку. Там запах, так запах… Выбраться бы только… Между прочим многие взрослые мужики даже не могут для себя рыболовную насадку добыть. Пять минут — и блюют. Им покупать приходится опарыша-то…
— Слушай, дед, а давай что-нибудь такое сделаем, чтобы его вырвало! Я как раз мог бы…
— Ну, вообще-то, сидеть сложа руки смысла нет. А понравится ему — не понравится… Что оно нам здесь-то сделает? Так что валяй, экспериментируй…
Иванушка тут же примостился на округлом лодочном борту, сосредоточился, и уже через минуту кое-что увесистое за борт — плюх!
— Теперь будем ждать.
— Сколько?
— Откуда ж я знаю. Надеюсь? не слишком долго. У нас с тобой, вообще-то, со временем, наверное, не очень. Ведь оно же рано или поздно продолжит обедать…
Ждали, ждали — ничего. Наконец дед нарушил молчание. Заговорил медленно, как бы размышляя вслух.
— Знаешь, внучек, рыбы часто таким дерьмом питаются… Оно, конечно, не рыба, но рацион, скорей всего, — тоже. Я даже сомневаюсь, что существует в природе гадость, от которой его бы стошнило. Вполне вероятно, у него даже рвотного рефлекса природой не предусмотрено.
— И как же нам быть? Просто ждать? А сколько?
— Нет, просто ждать мы не будем! Потому что у нас есть еще средство. Попробуем стимулировать другой рефлекс. Противоположной, так сказать, направленности. Который природой уж точно предусмотрен.
— Что ты имеешь в виду, дед?
— В аптечке есть слабительное! Целый фанфурик. Щ-щас мы его ка-а-к жахнем!..
Вот и аптечка. Хорошо, что в палатке не оставили. Но не пропажи опасаясь — вряд ли на аптечку позарился бы кто — и не планируя без отрыва от рыбалки проводить над собой какого-нибудь лечения курс, а потому, что в аптечке, помимо перечисленного, хранились еще ходовые запчасти для удочек: крючки, грузила, поплавки и все такое. Вот и фанфурик. Щ-щас…
— Де-е-д, да разве такого маленького фанфурика хватит? — разочарованно тянет Иванушка, думая, наверное, что дед от отчаяния уже неадекватным делается.
— Конечно, гарантировать не могу, но… Да ты, Иванушка, не смотри, что посуда мелкая, зато в ней средство мощнейшее, импортное, я на себе испытывал, дак… Человеку всего-то пяти капель хватает, а тут этих капель — человек на сто. Дело верное.
— Ну, так лей скорей!
В голосе внука все равно большое сомнение — молодой еще, не слыхал еще о чудодейственной силе химии, которая, как сказал Михайло Ломоносов, «широко простирает руки свои…». Во все места. Однако сомневается и дед, медлит. Потому что, во-первых, сам всю жизнь с большой опаской относится к сладостным понтам зазывал мировой фармацевтической мафии, всячески избегает «химии» и соглашается принять таблетку, лишь когда совсем прижмет; а во-вторых, помнит, что написано в аннотации к препарату насчет передозировки.
— Лей же!
— А, была, не была!
И вылил. И пустую посудину, чуть поколебавшись, кинул туда ж. А то еще одной молекулы не хватит. И стали они с замиранием сердца ждать — что будет. И будет ли что. А ждать пришлось долго. За это время они снова в просторном каком-то помещении очутились, где течение совсем не ощущалось, глубина резко возросла, дышать сделалось еще труднее. Вероятно, это желудок был уже…
Иванушка и дед сидели молча в своей кислотостойкой, но такой, вообще-то, утлой посудине — о чем говорить, когда остатки надежды на спасение стремительно покидают обоих — и тут наконец ощутили некую перемену «погоды». Вроде как сквознячком потянуло. Самую малость. То ли впрямь, то ли померещилось. Ан — опять! И будто бы — незначительное волнение.
— Кажись, начинается что-то? — дед, сам того не заметив, вдруг на шепот перешел. Будто спугнуть опасался.
— Кажись, — также шепотом отозвался внук.
А тут вдруг и впрямь такое началось! Как все заходило ходуном, как поднялась волна аж до самого… Нет, не неба, конечно, однако стремительно заполнила все пространство. К счастью, не жидкостью как таковой, а чем-то вроде густой пены, позволяющей рукой ее на мгновение отмахнуть и коротко вдохнуть, и продержаться на этом вдохе сколько-то…
Иванушка и дед, не успев больше ни слова сказать друг дружке и, таким образом, даже не простившись на всякий случай, инстинктивно пали на дно «Уфимки» и прижались друг к дружке. И понесло их!..
Фонарь новый и дорогой, конечно, потерялся где-то сразу, следом — все прочее, что в лодке было, но уж Иванушку с дедом никакая сила не смогла б от спасительного плавсредства отодрать…
Когда некая неодолимая сила с оглушительным реактивным звуком выстрелила их полузадохнувшимися и ничего не видящими на свободу, Иванушка и дед оказались далековато друг от друга. Да и от лодки. Хорошо, что выстрелило, а то на выходе так плющило, что вряд ли удалось бы даже десяток минут протянуть в таком состоянии. И хорошо, что родители всю прошлую зиму возили Иванушку в бассейн, где он изрядно плавать научился. А дед всегда умел. Так что они почти одновременно до своей посудины, не понесшей ни малейшего урона, добрались — день-то безветренный, по счастью, стоял, влезли в нее, помогая друг дружке, до берега добрались. И уж оттуда увидели, как расплывается на середине озера огромное ржаво-маслянистое пятно. Будто под водой субмарина взорвалась…
А средство-то патентованное до чего забористым оказалось, небось, чудище подобного никогда не пробовало, раз так сильно удивилось — что могут, то могут, фармацевты-стервецы!..
Они еще как следует, с мылом, простирнули одежду, просушили ее, развесив на кусты, собрали пожитки — ничего хоть не пропало, кроме того, что утонуло — да и покатили домой. Несолоно хлебавши, как говорится, зато живые и невредимые, а главное, пережившие столь фантастическое приключение, что расскажи — ни один дурак не поверит.
Ни один и не поверил. Хотя на другой день в теленовостях сообщили, что на одном из челябинских озер случилась экологическая катастрофа, виновников которой ищет природоохранная прокуратура и скоро найдет. Грешили на военных, на окрестные колхозы-совхозы, но больше на городских «новых русских», незаконно, понимаешь, понастроивших на берегу особняков. Притом — без очистных сооружений.