В некотором царстве, в некотором государстве жили-были Иванушка и дед. Царство-государство называлось Родиной, и Родина эта была большая-пребольшая, богатая всякими природными ресурсами и потому совсем не жадная, что ее соседям, конечно, очень нравилось, но в то же время и возбуждало в них нездоровые настроения.
И вот, значит, включают однажды вечером Иванушка с дедом телевизор, а там промеж рекламы и рекламы говорят: «Война! Напал на нашу Родину коварный да беспощадный враг. В связи с чем объявляется мобилизация годных к строевой. На всякий случай. Потому что пока, вообще-то, не только танков, пушек, аэропланов, фуражу и баллистических ракет хватает, но и личным составом штат укомплектован. Генералов так даже имеется некоторый избыток, можно было б с неприятелем поделиться, но у неприятеля своих генералов — как нерезаных собак».
— Дед! — тотчас загорелся Иванушка. — Айда на войну!
— Ты же слышал — фуражу хватает!
— Ну, дед! Когда еще такая возможность представиться!
— Что — годных к строевой!
— Ну, де-е-д!
— Тьфу!..
Хотя, вообще-то, дед совсем даже не против был на войну прошвырнуться. Потому что, когда он родился, большая война только-только закончилась, и дед все детство своему отцу завидовал, что тот сильно пораненный пришел, но еще слегка стыдился отца, умудрившегося ни одной боевой награды не заслужить, тогда как он-то, дед, если доведись, уж не оплошал бы! Или — голова в кустах!
Ну, а потом было на редкость затяжное мирное время. Дед вырос, служить попал в стройбат, потому что годным к нестроевой оказался, а когда опять войны пошли — локальные, как их придумал кто-то называть, — дед снова был штатским. И на локальные, от которых прямой и непосредственной угрозы Родине не просматривалось, его как-то не тянуло. Тем более что впечатление об армии у него и в стройбате вполне, притом бесповоротно, сложилось.
Но тут-то — совсем иное дело! И, оказывается, детская мечта отличиться в боях за свободу и независимость Родины никуда не делась, а лишь дремала до поры! Тут же мгновенно проснулась.
Впрочем, конечно, теперь-то дед куда отчетливей понимал, что насчет «головы в кустах» проблем, скорей всего, не будет, а вот насчет «груди в крестах» не стоит даже в голову брать — те, которые в штабах наградные фонды «пилят», таких, как дед, насквозь видят и ни за что, ни при каких обстоятельствах их в списки не включают. Разве только — на благодарность от Верховного Главнокомандующего. То есть все понимал дед, и на эти цацки ему было в высшей степени наплевать. Вот только Иванушка…
И пошли они проситься на войну. А там, возле военкомата, уже собралась целая толпа молодых крепких мужиков, да и женщин немало пришло. Причем — не провожать, а — тоже. Патриотический-то порыв — это ведь такое дело…
— Видишь? — спросил дед.
— Вижу, — ответил Иванушка.
— Понимаешь, что у нас с тобой — никаких шансов?
— Понимаю…
И они вернулись домой. Даже очередь занимать не стали. И другие пацаны с другими дедами — тоже…
Однако с того дня средство массовой информации в их доме уже не выключалось сутками. Боялись пропустить какие-нибудь важные сводки с фронтов. Да ведь программа телевещания с началом войны резко переменилась. Телевидение враз сделалось таким приторно патриотичным, что порой даже самых завзятых, никогда не терявших своего основного чувства патриотов заметно подташнивало. Особенно когда какой-нибудь Шмайсер или другой телеакадемик брались всех учить Родину любить. Нет, делали-то они это весьма убедительно и профессионально, и кто впервые эти лица увидал да впервые эти языки услыхал, наверное, и, минуты не колеблясь, самовольно рванули на ближайший фронт. Вот только вряд ли были такие телезрители в огромной стране.
Само собой, не стало вражеских фильмов. Причем не только таких, где соплеменников Иванушки и деда, одетых посреди лета в зэковские ушанки, пачками кончает какой-нибудь супермен, или где один их вертолет лихо разделывается с целой тыщей наших тачанок; но также и таких, где всесторонне рассматриваются проблемы сексуальных меньшинств да страдания безответно влюбленных миллиардеров. И даже совершенно невинные мультики вылетели из сетки вещания! То есть, казалось бы, все получилось по поговорке, «заставь дурака Богу молиться…», однако подобное объяснение годится опять же только для дураков…
Поубавилось и попсы. Ее тщательно отфильтровали. Правда, тот, который «есаул, есаул…», теперь вообще скакал по экрану беспрерывно, порой почти выскакивая наружу.
Вернулись на экран фильмы да песни дедовой юности. И даже юности его деда. Классический балет после долгого отсутствия восторжествовал снова. И все это чрезвычайно бодрило патриотическое чувство, пока не стало понемногу утомлять, а потом и раздражать все больше. Оказалось, хотя прежде думалось совсем иначе, что фильмы да песни дедовой юности тоже бодяга та еще, а классический балет хоть и неизменно высок, но до него ж таки надо было как-то и где-то предварительно дорасти, а если кто дорасти своевременно не удосужился, то и не выйдет.
Сводки же с фронтов удручали все более. Враг развивал успех. И в призывах Родины все явственней звучали истеричные нотки: «И аэропланов много, да летать на них некому, и фуражу в достатке, да лошади перебиты, и танки есть пока, да экипажи формировать не из кого! И даже генеральские вакансии начали появляться, правда, не потому, что генералы сложили буйны головы на полях сражений, мчась в атаку на лихом коне и увлекая за собой армии да фронты, а потому, что многим давным-давно пора по выслуге лет да и по состоянию здоровья в отставку, вот они и воспользовались конституционным правом…»
Тогда деду еще подумалось, помимо прочего, что, выходит, в мирное-то время не зря столько говорили про депопуляцию. Вымираем, дескать. Но он не верил, что — до такой степени. Ведь великие полководцы во всех предыдущих войнах никогда с людскими потерями особо не считались и высказывались жизнеутверждающе: «Бабы еще нарожают!» Не хватало же всегда, наоборот, инструментов для войны. А теперь — ишь ты!..
К тому времени Иванушкины родители уже были на позициях. Папа воевал на флоте, мама, еще в институте получившая вместе с дипломом аттестат медсестры, исполняла патриотический долг в одном фронтовом госпитале. И снова пошли Иванушка с дедом в военкомат, заколотив окна избушки досками да написав на воротах: «Все ушли на фронт!» Видать, ни малейших сомнений не было у них уже.
А там теперь вся толпа из таких вояк состояла. И многих, хотя не всех, брали. Наших удовлетворили тоже. Хотя для порядка кое о чем спросили:
— Учетная воинская специальность, звание?
— Военный строитель, рядовой! — ответил дед четко.
И внук за него покраснел. Или испугался, что на этот вопрос ему сейчас — тоже отвечать.
— Придется переучиваться.
— Придется…
Иванушку же дядя военком ни о чем не спросил. Ему и так все ясно было…
Чуть их не разбросали по разным подразделениям, но внук с дедом встали на принцип: либо мы — вместе, либо — вообще отказываемся от намерения. Имеем тоже конституционное право. Хотя — на понт брали, конечно. Куда б они делись, в конце концов-то.
И взяли у Иванушки с дедом подписку о неразглашении военной тайны, но саму тайну отчетливо не сформулировали, сказали только, что, мол, вся наша здешняя жизнь, обычаи, нравы и традиции есть наибольшая для всего остального мира тайна.
«Тайна хорошая, глубокая, — решили промеж себя наши новобранцы, расписываясь, кто как умеет, — захочешь — не разболтаешь». И отправились на медкомиссию, чтобы потом — в летную школу.
Вообще-то, дед против танка ничего не имел. И он бы его, пожалуй, довольно легко освоил. Но Иванушке хотелось летать. И пришлось деду гипертонию свою застарелую скрыть, наглотавшись сверх всякой меры эналоприла, а насчет геморроя гнать пургу, мол, нисколько не мешает, мол, я его даже не ощущаю вовсе, мол, в танке-то трясет, а в аэроплане — нет, так что с геморроем одна дорога — в авиацию.
И не особо-то дед при этом душой кривил. Потому что, не имея ничего против танка, он и против крылатой машины не имел ничего, более того, вполне согласный был с внуком, что аэроплан по-любому круче трактора с пушкой, однако порассекать в небе даже мечтать никогда не смел. Но если можно, так — с дорогой душой!
И выучились Иванушка с дедом на летчиков-истребителей и стали воевать с врагом в составе одного истребительного авиаполка, где одного из них сразу любовно прозвали «сыном полка», а другого, не менее любовно, «дедом». И, что самое невероятное, деда за всю войну даже ни разу не парализовало от перегрузок!
Само собой, грядущая неизбежная победа опять, как обычно, ковалась в тылу, народ, как обычно, себя не щадил ради победы, но еще его и другие желающие, как обычно, не щадили, бабам рожать было практически не от кого, но они все равно при всяком удобном случае рожали. Но все же имела эта война и некоторые существенные отличия от войн предыдущих. Так, в частности, она здорово помогла не только народонаселение в целом да основные и производственные фонды резко сократить, но и существенно поубавила паразитический класс, который никогда еще в истории не имел возможности столь открыто и ничем не рискуя свое волеизъявление выражать. В смысле, свои симпатии-антипатии. То есть представители паразитического класса, метко и незлобиво прозванные в народе «плохишами», не желая терпеть никаких неудобств от войны, совершенно свободно и даже без какого-либо досмотра пропускались через линию фронта с чемоданчиками, в которых ничего, кроме пары белья да туалетных принадлежностей, не было, потому что основные активы с довоенной еще поры находились по ту сторону.
Воевали Иванушка и дед, как и намеревались, вполне геройски. Летали парой: внук — ведущим, дед, соответственно, — ведомым, не раз спасали друг другу жизнь, много самолетов противника сбили они, но и самим гореть по несколько раз доводилось тоже, выбрасываться с парашютом на территорию, временно занятую врагом, пробираться потом к своим, но чаще кто-то из двоих, в бою машину сохранивший, исхитрялся сесть неподалеку и вывезти товарища под огнем обозленного врага.
А однажды их сбили обоих сразу. Дед прошляпил. И поймали. И допрашивали. Военную тайну вызнать хотели. Предлагали каждому по сто банок варенья да по десять коробок печенья, но Иванушка и дед только дерзко хохотали врагам в лицо, за что их потом целый день не кормили да еще другими разными способами издевались, заставляя, в частности, палас пылесосить да игрушки, которые сами же разбросали, собирать. Бить, правда, не били, но дошло бы, конечно, и до этого, если бы наши герои не вырыли ночью подземный ход да не сбежали, прихватив с собой много разных трофеев и секретных планов.
Они сбежали и благополучно добрались до своего расположения, где их подвергли тщательной проверке. Мол, небось, вы, ребята, выболтали на фиг под пытками нашу с вами военную тайну и встали на путь прямого пособничества? На что Иванушка и дед сперва напомнили о презумпции невиновности, а когда это не подействовало, сказали напрямки: да вы сами-то из каких, вообще-то, будете, мужики, уж больно нам ваши рожи знакомые, а не вас ли до войны по телевизору показывали в качестве оборотней в погонах? На что в ответ их поздравили с успешным прохождением проверки и дали новые самолеты.
Прямо скажем, черта с два бы Иванушка с дедом отстояли от врага свою Родину, потому что под конец стало не только личного состава населения уже не хватать для войны, но и матчасть всю подчистую издержали, а одним фуражом не много навоюешь. Однако веское слово сказали, как и прежде всегда говорили, «Родины просторы, горы и долины…». А также — дороги и эти… Которых всегда подавляющее большинство. То есть сама Родина, которую все без исключения правители пытаются подменить собой, и это получается, пока не наступает очередная, как говорится, суровая година…
Углубился враг на территорию, а это ведь не какая-нибудь маленькая страна, в которой, куда ни углубись, все равно до своих баз рукой подать, и начались у врага перебои с комфортом — важнейшим фактором жизнеобеспечения и самым наступательным из всех наступательных компонентов войны. Биотуалеты, в частности, из-за бездорожья и стремительного наступления безнадежно отстали, а бойцы-то, оказывается, без них — просто на корточках — вообще разучились. Думали, не разучились, а попробовали — ни в какую. И тотчас — паника среди военщины, сразу на родине военщины марши протеста пошли, притом не только мирные да с позволения властей, но и стихийные — бессмысленные да беспощадные, как про них один классик сказал. И правительства разбойной коалиции одно за другим — на попятную. И стали выводить контингенты. А Иванушка с дедом да товарищи их боевые, само собой, им, контингентам, — в хвост и в гриву!
А враг-дурак будто не знал, что так уже сто раз бывало! А если знал, то, как и его предшественники, не избежал старых как мир заблуждений: что он умней всех своих предшественников и что на его стороне финансовая мощь да весь технический прогресс. То есть выходит, враг свою-то военную тайну не усвоил толком, а уже на чужую губу раскатал. Вот же — глаза завидущие, руки загребущие!..
И пришла победа…
Как и предвидел дед, наградами их с Иванушкой обошли. И он решил, чтобы внук не расстраивался, немного схитрить: ночью, когда Иванушка спал, достал из древнего комода старую шкатулку, до которой тот чудом пока что добраться не успел, вынул из нее собственные давние побрякушки — не награды, а просто значки: «Ударник коммунистического труда», «Почетный донор» да «Отличник военного строительства» — отчистил с них зелень и, пользуясь тем, что Иванушка пока читать не умеет, утром торжественно вручил, само собой, не удержавшись от маленького, но впечатляющего вранья. Дескать, ночью был проездом на всемирную конференцию по обустройству послевоенного мира сам Верховный Главнокомандующий, будить своего отважного сокола не разрешил, а приказал от его имени и по его поручению, так сказать… Вот…
«Вырастет — посмеемся вместе!» — подумал еще дед.
Иванушкины родители вернулись с войны также невредимыми, живыми и краше прежнего. Чего не скажешь про миллионы других соотечественников. На Родине свирепствовали, разумеется, разруха и голод. И враг, опозорившийся, конечно, здорово, но, как обычно, навсегда не поверженный, уже руки опять потирал: «Ну, ты, дура, все равно же на карачках скоро приползешь! За кредитами. И тогда уж…» То есть снова предвкушал, что — не мытьем, так катаньем…
И просчитался. Не учел оставшихся после всех побоищ запасов фуража. Не подумал, что военная тайна этой Родины и в том, в частности, состоит, что народ, если ничего нет, может какое-то время на фураже продержаться. А потом насадит, где только можно, стратегической картошки и уж на картошке-то!..