В некотором царстве, в некотором секретарстве жили-были Иванушка и дед. Впрочем, к тому моменту произошла наконец долгожданная смена политического строя, царство переименовали в федерацию, во главе которой встал всенародно избранный Президент, которого сперва все или почти все подданные дружно и пылко залюбили, но постепенно столь же дружно и пылко начали разлюблять. Все или почти все, опять же.
Среди тех, из-за кого приходится употреблять это вечно снижающее любые высокие показатели словцо «почти», был дед. А Иванушка уж — благодаря влиянию деда. В данном конкретном случае, вероятно, влияние не приходится считать безусловно благотворным. Хотя, заметим, если дед и заблуждался, то абсолютно искренне, потому что всегда и во всем был искренним. По крайней мере — с внуком. Да к тому же когда-то в молодости дед водил довольно близкое знакомство с Президентом, в силу чего к нему, как, скажем, и к родственнику, бесчеловечно было бы применять в полном объеме требования высокой, без каких-либо скидок, гражданственности…
Итак, жили-были Иванушка и дед в некоторой федерации, но при этом жили точно так же, как до того — в царстве-государстве. Или даже несколько скромнее. В материальном плане. Зато в плане духовном, вне всякого сомнения, гораздо роскошней. В том смысле, что дед, особенно насмотревшись по телевизору разных жарких теледебатов, которые тогда только-только начали в моду входить, да тайком от Иванушки выпив стопарик ставшей фантастически доступной «паленки», сам весь воспалялся и начинал толкать внуку — а будто бы многолюдной взрослой аудитории — страстные спичи на темы, которых он во времена царства и не подумал бы касаться. Но не по причине лояльности или, наоборот, осторожности да сдержанности, а по причине того, что, во-первых, внука он тогда еще не имел, а во-вторых, потому, что о многом из открывшегося при смене социально-экономической фармации даже не догадывался.
Однако хватит уже о политике, потому что дальнейшая наша история будет отнюдь не политической, но непосредственно вытекающей из упомянутой выше духовной роскоши, связанной с телевидением, по которому стали ведь не только политические шоу в изобилии показывать, но и многое другое, чего прежде не было. В частности, программу «Discovery», супротив которой отечественный «Клуб путешественников» гляделся убогим и жалким. Но если наших Иванушку и деда даже «Клуб…» побуждал страстно мечтать о путешествиях, то можно себе представить, какое воздействие оказала на них столь щедро профинансированная программа.
То есть если Иванушка относился более чем скептически к политическим симпатиям и антипатиям деда, а дед, в свою очередь, довольно индифферентно и даже временами откровенно антипатично — к промышленному производству мультиков бандой Уолта Диснея, то в оценке продукции «Discovery» они были на редкость солидарны. Она их обоих буквально заводила, срывала с места и побуждала бегать кругами по комнате, раз уж нет возможности незамедлительно отправиться в джунгли Амазонии, на Джомолунгму или, на худой конец, в Анталию, которая, впрочем, на тот момент для обитателей юной федерации была не менее экзотична, чем Амазония, зато существенно ближе.
Однако пока духоподъемный познавательный сериал шел в телевизоре более-менее бесперебойно, до реальных действий у Иванушки и деда не доходило. Потому что стоило им захотеть, к примеру, в Перу, а следующая серия уже звала с той же силой, наоборот, на Тайвань; только они воодушевятся Тайванем и начнут прикидывать, как бы туда попасть, а тут вообще — Новая Зеландия; только Новой Зеландией бредить начнут, а им — Тянь-Шань, лошадь Пржевальского и тому подобное.
Так что это, наверное, чистая случайность, что сериал закончился фильмом об Антарктиде. Хотя, может, и не случайность, а вполне просчитанное действие, призванное плавно остудить избыточный пыл телепутешественников и вернуть их к нормальной потребительской жизни. Однако если — просчитанное действие, то оно слабо учитывало ментальные особенности обитателей федерации, тем более пока еще не ставшей развитым обществом потребления, а лишь стремящейся им стать.
Поэтому мечта Иванушки и деда увидеть своими глазами Антарктику никакой иной аналогичной мечтой вытеснена не была. И она настоятельно требовала своей реализации. Нет, дед-то бы, пожалуй, будучи независимой человеческой единицей, умудренной, что ни говори, существенным жизненным опытом, скорей всего, искушение преодолел бы. Постепенно. Но самостоятельной единицей он на данном этапе жизни не являлся, а был целиком зависим от внука. Что тоже кое-что сообщает нам о склонности деда временами увлекаться чем-либо до потери здравого смысла.
Мечта несколько дней поминутно изнуряла деда голосом внука Иванушки:
— Де-е-д, айда в Антартиду, пока там лето!
— Тьфу! Ну, сколько можно, Иванушка! Я уже сто раз тебе объяснял: туда — ни на «Ёшкином коне», ни на маршрутке, ни на автобусе, ни на поезде, ни на самолете «Аэрофлота»! Нет регулярного сообщения, как говорится.
— Почему?
— Потому что — незачем!
— Почему незачем?
— Потому что мало таких, как мы с тобой… Романтиков, понимаешь…
— Но как-то же туда люди попадают?
— Попадают. Богатые люди-то. И — не жадные уже. В отличие от наших. Что им стоит зафрахтовать большой самолет или даже океанский лайнер.
— А наших личных денег не хватит?
— Не хватит.
— А ты у родителей одолжи.
— Все равно не хватит.
— Но как-то же туда люди попадают?
— Тьфу!
— Значит, из нашей федерации там никто не был? Зачем нам тогда эта федерация?
— Ванька, ты мне демократическое завоевание не замай! Коли не «въезжаешь». Тем более что наши люди в Антарктиде не только бывали, но и регулярно зимуют там. С научными целями. Специалисты высокого класса. Хотя, возможно, сейчас, в связи с временными трудностями переходного периода, временно не зимуют…
— А — поточнее?
— И поточнее, наверное, можно разузнать. Если задаться такой целью. Думаю, что особых стратегических секретов в деле изучения Антарктики нет…
— Так разузнай!
— Щ-щас, пойду и разузнаю! Ты хоть думай, что говоришь. Мы — тут. А такие дела решаются — там. В столице. В каком-нибудь Главном Управлении или даже Министерстве. У меня в подобных учреждениях знакомцев не водится. Так что давай-ка, внучек, дружно выкинем это из головы.
— Ты ж говорил, что с самим Президентом… Врал?
— Как тебе не стыдно! Взрослые, тем более я, не врут, забыл, что ли?
— Так позвони!
— Нельзя. Неэтично пользоваться этим. Мало ли когда, где и с кем Президент… закусывал. Ему шагу не ступить, если все начнут… Да и не его это уровень…
— Дед, позвони!
— Нет.
— Позвони!
— Ни за что!
— Позвони, позвони, позвони, позвони, позвони, позвони, позвони…
И дед, в душе кляня себя последними словами, позвонил. И, главное, дозвонился! Минуя всех референтов и прочих. Так что, возможно, Президент не столь пуглив в отношении тех, с кем когда-то закусывал. Похоже, даже специальный телефонный номер для них держит.
И Президент с легкостью пообещал отдать необходимые распоряжения. Чтобы, значит, в очередную экспедицию на Крайний Юг включили Иванушку с дедом — много места не займут, лишку не съедят. Сказал еще, что как только — Иванушке и деду сразу позвонят.
Страшно удивился тогда дед, как легко и просто все вышло. Еще на несколько лет хватило ему очарования. Иванушка же не слишком удивился, но — тоже. Потому что маленько уже «въезжал» — с кем ведь поведешься…
Потом только, спустя годы, сообразили Иванушка и дед, отчего Президент такое участие проявил к их прихоти. То есть доподлинно — из прессы — узнали, что как раз в те дни все, кому не лень, клянчили у Президента нефтяные да газовые комплексы, металлургические комбинаты да автомобильные гиганты, а отдельные товарищи даже целые республики — прежде автономные — просили подарить в честь окончания ими средней школы. И добрый Президент никого не обижал. То есть оказались наши простофили и тогда в своем, как говорится, репертуаре…
Мама с папой с легким сердцем отпустили Иванушку в столь длительное путешествие. Поскольку они как раз собрались родить ему сестренку и понимали, что после этого у них на старшего ребенка еще меньше времени будет оставаться. А тут так замечательно все складывается. Кроме того, океанский лайнер представлялся им — и не без оснований — много безопасней и комфортней, чем легендарный «Ёшкин конь». Наконец, они очень надеялись, что дружный и слаженный коллектив полярников положительно повлияет не только на сына, а и на деда. Заразит обоих своим здоровым коллективизмом, убережет от всех мыслимых и немыслимых авантюр…
И вот деду позвонили. Поинтересовались, какими профессиями, могущими оказаться полезными в экстремальных условиях, владеет дед. Многими — таков был ответ, который, по-видимому, удовлетворил.
— Мы вас зачисляем патологоанатомом, а вашего внука — наоборот, палеонтологом, — таковым было окончательное кадровое решение, — отплытие назначено на… Вам предлагается прибыть…
И незнакомый пока начальник отключился, ничего не пояснив относительно явной экзотичности профессий, определенных им для новых членов экспедиции. Так что пришлось Иванушке с дедом в оставшееся время проштудировать кое-какую специальную литературу, а то ж — неудобно. Однако, проштудировав, они все равно не поняли, в каком месте ледового континента и каким образом они смогут применить полученные знания. Потом уж, оказавшись наконец в уютной и просторной каюте со всеми мыслимыми удобствами, они узнали — ни в каком и ни каким. Что не должно их беспокоить ни в малейшей степени…
И поплыли. Однако скоро сказка сказывается, да не скоро до Антарктиды дочапаешь. Даже на современном дизель-электроходе ледового класса. Хорошо, хоть на судне были до мельчайших подробностей продуманы быт и досуг. Могли ведь возникнуть нездоровые тенденции и болезненные пристрастия, а так — нет. Плавание прошло на высоком морально-идейном уровне, о чем сама-то далекая Родина отважных и довольно старомодных полярников уже на момент их отплытия бесповоротно, скорей всего, позабыла. Таким образом, родители Иванушки еще и за то должны были благодарить судьбу, деда да и Родину, наконец, что сын их на длительное время избавлен от тлетворного влияния.
За время плавания Иванушка с дедом еще много чему полезному научились, прочитали значительное количество умных книг, просмотрели около сотни кинофильмов про предыдущую в основном экономическую формацию и нашли, что формация была, пожалуй, не настолько и плоха, как считалось на Родине. А еще, когда пересекали экватор, был традиционный «праздник Нептуна», и новичков, искупав, торжественно посвятили в моряки, а заодно — в полярники. А еще однажды на тридцатой примерно параллели встретилось стадо последних синих китов, совершавших очередную миграцию в район острова Лабрадор. И полдня корабль двигался параллельным курсом, любуясь впечатляющим зрелищем да слушая бредовую сказку шизанутого патологоанатома про то, как он со своим внуком однажды был проглочен таким же примерно животным, только обитающим в пресноводном и совсем небольшом водоеме, но при этом ни патологоанатом, ни палеонтолог не погибли, порукой чему — их участие в данной экспедиции.
В общем, долго ли, коротко ли, но однажды Антарктида со всей неотвратимостью вплотную притиснулась к борту дизель-электрохода. В смысле, конечно, не сама она, но лишь так называемый припай. Лед, в смысле. На него и выгрузились со всем скарбом — вездеходами, научным оборудованием, припасами всякими. И корабль, пользуясь благоприятной ледовой обстановкой, поспешил покинуть опасные для судовождения места. Хотя, конечно, он еще захватил со станции предыдущих зимовщиков, которые чуть поголовно с ума не посходили, пока дожидались, когда их, а также результаты их работы отсюда заберут. А также — Иванушку и деда очень растрогала и позабавила эта милая старомодная традиция — корабль повез на родину письма остающихся зимовать, написанные в процессе плавания. Они же ни одного письма никому не написали, потому что им никто не догадался подсказать, о чем потом не раз пожалели…
Нет, разумеется, погрузка-выгрузка длилась не один день, а несколько, горючку только на тягачах возили да возили, но нельзя же рассказывать об этом тоже несколько дней, тем более что наше повествование и так что-то недопустимо затягивается, а кое-кому уже давно уснуть пора…
Короче, устроились на новом месте, обопнулись, что называется, да и — за дело. Дел-то — невпроворот. Тем более — пока погода. Иванушка с дедом, пока нет работы по специальности, взялись было другим помогать, но от них чаще всего отмахивались. Мол, мешаетесь только. Либо, наоборот, заваливали неквалифицированной тяжкой работой. Чтоб, видимо, в другой раз подумали, прежде чем приставать.
Ну, и ладно, сказали сами себе наши герои. И решили просто жить в Антарктиде. Раз уж так случилось. Раз уж черт их дернул сюда припереться, где голимое белое безмолвие и такая же, похоже, тоска.
Правда, на самом берегу табунились пингвины, которых можно легко ловить, маленько мучить и снова на волю выпускать, а еще иной раз неплохо покататься в окрестностях станции на коньках-снегурках — распахнешь, если не очень холодно, куртку пошире и катишь, как на буере — ветер-то в Антарктиде не стихает почти никогда. Хотя, конечно, потом возвращаешься против ветра и невольно вспоминаешь поговорку: «любишь кататься — люби саночки возить». Хотя Ванька в этих случаях пускался на свою обычную хитрость — ныл да ныл, что устал, что больше шагу не может сделать, и деду приходилось становиться для внука попутным как бы ветром — в спину его толкать до самой станции.
Конечно, начальник станции несколько раз пенял деду, мол, что ты, ей-богу, как пацан; пугать пытался, мол, здесь у нас такие глубокие трещины бывают, что провалишься и поминай как звали; мол, бывали случаи. А дед на это все — поминутно помня, что уж здесь-то начальству от него так легко, как раньше, не избавиться — отвечал кротко, но дерзко: дескать, ну, ладно, давай, я тебя тогда анатомирую! Заодно намекая, что не он себе такую профессию выбрал, а тот, кому теперь и расхлебывать. И начальник отставал, махнув на деда рукой. Мол, что с такого возьмешь. Мол, известно ведь, по чьей протекции эти дед с внуком тут, мол, когда такое вот чудо оказывается во главе огромной державы, то — конечно…
И вот однажды в очередной раз затеяли патологоанатом с палеонтологом на коньках кататься. Дул ровный и теплый-теплый, пахнущий океанскими просторами норд — большая редкость в этих местах — солнышко жарило сутками напролет, так отчего б не порезвиться в преддверии неотвратимо подступающей беспросветной и почти бесконечной зимы. И укатились они далеко-далеко — никогда прежде не отваживались так, однако ничто ничего особенного не предвещало, и думалось: а, вернемся как-нибудь потихоньку, подумаешь!..
Но тут вдруг без всяких предварительных признаков как рванул порыв леденящего зюйда, как потемнело все вокруг, как разыгралась колючая вьюга, вихри снежные крутя!..
Конечно, Иванушка с дедом моментально куртки застегнули и капюшоны на головы накинули, тормознули, само собой, да где там — дуло, как от реактивной турбины, выработавшей ресурс и приспособленной напоследок взлетно-посадочную полосу чистить от снега и льда. То есть — не устоишь на ногах. И понесло, покатило наших героев все дальше и дальше от спасительных домиков, которые, впрочем, почти сразу исчезли во мгле. А ведь бывалые люди предупреждали о коварстве Антарктиды, но что для нас, большинства людей, чужой опыт — так, нечто занятное, но совершенно бесполезное…
И докатились они до обещанной начальником трещины, и канули в нее. Друг за дружкой. Ладно, хоть стенки трещины были не отвесными, как они себе это представляли, а будто — склоны горы, так что не шмякнулись они вниз и не разбились в лепешку, но достаточно мягкую посадку произвели. Тем более что там, на низу, тоже мягко оказалось. И, что совершенно невероятно, вполне светло. То есть мертвенно-голубоватый свет струился от висящих по стенам светильников, да сияли, слегка слепя, крупные, тоже голубоватые буквы: «The arrival-hall. Welcome!» А Иванушка и дед лежали на чем-то вроде толстого мягкого мата, и сверху еще осыпалось облако снега, которое они, катясь кубарем по наклонной, увлекли за собой.
Кое-как выбрались из поролоновых, судя по всему, объятий, ступили на твердый пол, озираясь. Мол, где это мы? И подумали, что неудивительно, об одном.
— Дед, — чуть раньше обрел дар речи внук, но первые слова произнес полушепотом, — что написано?
— «Зал прибытия», кажись. Да еще, кажись, «Добро пожаловать!»… — Хотя дед познаниями в иностранных языках, как уже говорилось, обладал весьма скудными, но их, однако, хватило, чтобы перевести надпись на световом табло.
— Стало быть, нам еще повезло?
— Еще как! Потому что я был совершенно уверен: мое место — в аду.
— А сейчас ты уверен, что попал в рай?
— Стопудово. Раз — «Добро пожаловать». В аду никакого Добра не может быть. По определению.
— Дед, а мне и в раю как-то…
— Да мне тоже. Но это, наверное, с непривычки… Ох, я старый балбес, ох, нет мне никакого прощения, ох, погубил я тебя, доверия не оправдал, и родители твои, как узнают…
— Дед, не ной. Не маленький ведь. И, может, еще все не так…
Глядь, а к ним приближаются. Двое в темно-синем. Вроде как — в обмундировании. Явно не ангелы. Мужики. Вот — подошли вплотную. Официальные улыбки «на ширину плеч», глаза навыпучку. Но если бы Иванушка и дед могли в этот момент себя видеть, то пришлось бы признать — у них еще ширше. И тот, и другой — дурак дураком. Однако, само собой, поднялись навстречу.
— Welcome! — говорит один и лопочет что-то еще, выходящее за пределы дедовой эрудиции.
— Don’t understand, — отвечает дед. — We are Russian.
— Soviet?
— Don’t, don’t Soviet!..
Потом деду долго было неловко вспоминать свои последние слова по-английски, вернее, каким тоном он их произнес. Тем более что и нужды никакой не было, потому что туда, куда они попали, политические новости сверху так или иначе доходили. Пусть и с некоторым опозданием.
— Дед, — не утерпел Иванушка, — ты все понял?
— Понял главное — мы еще на нашем белом светике пока. Слава Тебе Господи!
— Это и я понял…
Между тем один из мужчин куда-то сходил, девицу какую-то, в смысле, мисс привел.
— Русские?! — осведомилась она с ходу, улыбаясь тоже широко, но уже как-то по-другому, по-нашенски вроде.
— Русские. Дед и Иванушка. Имеем честь.
— Иванушка и дед, — угрюмо поправил внук.
— Ну да, конечно, именно в таком порядке.
— Очень приятно. А я Лиза. Сейчас буду переводить, но потом, если не возражаете, поговорим как соотечественники. Я так рада, честное слово…
— И мы рады. Только еще не привыкли к мысли, что… Впрочем, работай, Лиза. Не будем тебе мешать.
И Лиза начала работать.
— Поздравляем вас с благополучным прибытием в наш славный Антарктик-Сити!
— Спасибо.
— С какой целью прибыли?
— Ни с какой. И даже без особого желания.
— Лучше бы вы радость изобразили. — Это уж Лизавета — от себя. — Тут все, конечно, — без особого желания, но принято радость изображать.
— Тьфу! И тут сплошное лицемерие. До чего скучен мир… Впрочем, спасибо, дочка. Мы давно мечтали побывать… И очень рады, что — вот… Угораздило… Да, в общем, ты ведь сама все знаешь, вот и переводи соответственно.
— И мы вам рады. Нам в нашем славном Антарктик-Сити люди нужны. Так что после прохождения всех формальностей — а как же без них — милости просим! Вы кто по специальности-то будете, сэры?
— Я палеонтолог, — солидно ответствовал Иванушка, которому надоело молчать, будто он маленький ребенок и ничего не понимает, — а дед — патологоанатом.
— Правда, мы дипломы с собой не захватили, — соврал на всякий случай дед, который в присутствии внука без крайней нужды врать воздерживался.
— Само собой. У нас тут все — специалисты, но с дипломами — раз-два, и обчелся. Что естественно. И могу вас обрадовать: патологоанатом нам нужен позарез, а то в этом деле — никакого порядка, потому что вы — наш первый профессионал данного профиля. Палеонтолог — это вас, должно быть, удивит — без работы также не останется. Потому что здесь, где сейчас находится наш замечательный город, и жизнь, и даже первые люди появились очень давно. О чем наверху не подозревают. Так что, глубокоуважаемые сэры, улаживайте формальности, устраивайтесь и — за дело. Верное средство, между прочим, от ностальгии…
И они, отвязав ставшие ненужными коньки и выкинув их в урну, пошли к окошечку, где светилось: «Прием иммигрантов», и уладили формальности, и вышли из «зала прибытия», отличавшегося от всех других «залов прибытия» мира, наверное, только тем, что вместо потолка в нем была дыра в большой мир. Правда, чтобы попытаться в этот мир выбраться, требовалось серьезное специальное снаряжение, да и то — вряд ли, ведь толщина льда в Антарктиде достигает нескольких километров…
Забегая вперед, скажем, что навестившая их вечером в лагере для перемещенных лиц соотечественница Лиза сразу развеяла скороспелые надежды: уже бессчетно раз предпринимались попытки отдельных смельчаков покинуть Антарктик-Сити через вход в него. И все до одного — кто раньше, кто позже — свалились обратно. А вот выхода пока обнаружить никому не удалось. Скорей всего, выхода вообще нет и быть не может. Во всяком случае, весьма убедительная теория на этот счет разработана крупнейшим по здешним меркам ученым…
Мир, в котором очутились наши путешественники, оказался, по сути, большим воздушным пузырем, неведомо почему образовавшимся между собственно материком и покрывавшей его толщей реликтового льда. Весьма вероятно, что были в Антарктике еще подобные пузыри, но в Антарктик-Сити никто ничего о них не знал. Весьма также вероятно, что данный пузырь был изначально намного меньше, но существенно увеличился благодаря активной производственно-хозяйственной и бытовой деятельности его обитателей.
А среди обитателей, в разные годы и в разные эпохи туда свалившихся, кого только не было! И ладно б — выходцы из стран, традиционно присутствовавших на ледовом материке, имевших на нем свои постоянные или временные поселения, а то — чуть не все этносы планеты были представлены. Из чего следовало, что Антарктида, как и Америка та же, была открыта задолго до ее официального открытия. И это, забегая вперед, скажем, подтверждали результаты раскопок, в которых скоро принял участие и наш Иванушка. Правда, не столько в качестве палеонтолога, сколько в качестве археолога. Более того, черепки в шурфах попадались, возможно, даже более древние, нежели удавалось откапывать в обжитых местах планеты.
Однако не было в нижнем мире столь крупных специалистов, какие водились в верхнем, а то б таких смелых предположений на сей счет навыдвигали, таких грандиозных гипотез напридумывали, что только держись. А так шло, в сущности, просто накопление фактов и артефактов. То есть если только по этому судить, хотя судить можно и по многому другому, подспудная надежда большинства на то, что однажды наступит знаменательный день и час счастливого воссоединения с основной частью человечества, всегда теплилась, жила. Только не принято было об этом разглагольствовать, тем более оно не поощрялось на официальном уровне…
Что же касается той части истории этого мира, которой — с определенными оговорками — можно доверять, то она началась сравнительно недавно. В сущности, вместе с началом освоения континента самого. А именно, когда стали падать в трещину не только невесть как очутившиеся в Антарктиде людишки да животные всевозможные, но и люди грамотные, ученые даже, рукастые, да головастые, да предприимчивые — ну, что поделаешь, если без них никуда — а также всякая техника, инструменты, материалы и пр.
До того был мрак, но, по-видимому, не абсолютный, да всякое мракобесие, а тут скачком развилась цивилизация. Пробурили скважины, нашли нефть и газ, получили в достатке энергии, получилось достаточно светло и тепло, настроили домов да кое-каких предприятий, создали даже некоторое подобие сельского хозяйства. Ну и — как уж без этого — сама собой сформировалась некоторая власть. К счастью, не особо обременительная. Пока, во всяком случае.
И в то же время — даже без всяких раскопок — на каждом шагу попадались доисторические древности. Правда, не в чистом виде, а в причудливой смеси с более поздними напластованиями. В частности, фермеры здешние нередко имели в хозяйстве мамонтовидных коров, носороговых свиней, пещерных овец и даже саблезубых кур! Правда, больше — никаких птиц, что со всей убедительностью доказывает истинность старой поговорки: «Курица — не птица…»
Между тем надой, настриг, яйценоскость — вполне приемлемые. И агрессивности особой не проявляют. Хотя глядеть, конечно, — жуть! С непривычки. Зато уже не только наличие жизни на Марсе не вызывает ни малейшего сомнения, но и вопрос о существовании жизни на Луне представляется явно преждевременно снятым с повестки дня. Так что…
Был за городом и лес. Вроде как папоротники какие-то, хвощи. Или их светонелюбивые мутанты. Знания дедом фауны, увы, ограничивались школьной ботаникой. А грибов — море! Но все незнакомые. И хоть весь лес перерой — ни одного груздочка. Что удручало. Зато в любой лужице — отменная рыбалка. И клюет на все. Правда, тоже — такие чудища! Не для слабонервных, как говорится…
То есть сообразили они, конечно, что жить в этом мире можно. И даже несколько лучше, чем в том, откуда прибыть угораздило. Несмотря на отдельные недостатки, которые есть, как известно, везде. Даже, наверное, и в раю.
Примечательно, что из всех недостатков деда особенно раздражал один. Даже иногда бесил. И дед бухтел то и дело: «Епэрэсэтэ, все более-менее, но почему и здесь — Америка?! И все вывески — на американском! И деньги долларами называются! И шагу не ступишь без их собачьего языка! Свет клином, что ли, сошелся?!» И сам себе объяснял со вздохом: «Видно, уж так…» Между тем Иванушка против Америки ничего не имел…
А тут зарядили дожди. Нескончаемые. Ни за грибами, ни на рыбалку, ни на раскопки. Только телевизор день-деньской. Правда, у деда работы, наоборот, прибавилось. Чем он и спасался. Потрошение несчастных жмуриков все-таки эффективно отвлекает от бесполезных мыслей, ностальгию притупляет, излюбленные терзания по поводу погубленного его стариковской дурью малолетнего внука помогает забывать иногда.
А по телевизору то и дело ученые выступают. И все — насчет такого небывалого дождя. Про какой не то что старожилы не помнят, но и в самых старых письменных источниках — ни слова. И вдруг Иванушку осенило. Он вспомнил одну телепередачу из прежней еще жизни. Про «парниковый эффект» и тому подобное. Насилу дождался с работы деда и незамедлительно ему свои предположения изложил. И дед отнесся к услышанному с полной серьезностью. Обрадовался, как и внук. Еще много разных подробностей, превращающих смутную догадку в стройную теорию, припомнил. И давай на телевидение звонить. А там — ему: ну-де, приходите.
И отправились они оба к назначенному часу в студию. Договорились, что излагать будет Иванушка. По праву автора идеи, во-первых, а во-вторых, потому что его профессия ближе к науке, нежели дедова. Дед же пообещал дополнять и уточнять внука по мере надобности.
И дали им прямой эфир. То есть имелись-таки в нижнем мире преимущества, по сравнению с верхним. Иногда — существенные. И сделали они сообща доклад. Краткий — на полчаса, но энергичный и убедительный. Однако немного просчитались с общим пафосом своего сообщения. Сами-то они, как недавно прибывшие, едва сдерживали ликование по поводу открывающихся перспектив, но людям, пустившим тут, как говорится, корни и вполне комфортно обустроившимся — начальству в первую очередь — перспективы показались не ахти. Тем более — близкие. Если б отдаленные — еще куда ни шло. Чтоб, значит, морально подготовиться. Да и по возможности не только морально.
Иванушка с дедом — в микрофон:
— Сбылись вековые чаяния — льды Антарктиды, казавшиеся вечными, стремительно тают, и скоро все мы вернемся домой, к нашим родным и близким!
А люди-то думают: «Какие, к черту, родные и близкие, когда мы тут родились, и родители — тут, и квартира наша, хоть маленькая да плохонькая, а все же своя, и сбережения… И это — прахом?…»
А начальство прикидывает: «Большой мир — большие возможности, конечно. Однако нам там — наготовлено? Наши нынешние должности нам сохранят?… Ну — нет. Надо выжить здесь. Любой ценой. Даже если все растает — суверенитет останется. Должен остаться. И тогда уж можно — международные отношения, договоры о дружбе и взаимопомощи, тому подобное. С позиции территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела…»
Да и, в общем-то, не поверил никто. Разве что горстка таких же недавно прибывших и не успевших занять хоть какие-то ключевые позиции. Что по-человечески очень понятно: невозможно поверить, что Светопреставление уже завтра. В неопределенном будущем — сколько угодно. И в то, что есть еще какой-то белый свет, помимо этого, обжитого и почти домашнего, — тоже ведь…
Так что ничего Иванушкино выступление не изменило. Разве что телевизионщикам слегка попеняли. Мол, надо ж как-то более взвешенно. С учетом.
А Иванушка с дедом стали строить в лесу убежище. Глубокое и прочное. Потому что ледяной свод угрожал со дня на день обрушиться под собственной тяжестью, и не было никакой надежды, что здешние строения это выдержат. Они оба уволились с работы — Иванушку отпустили легко, так как — дождь, деда, наоборот, очень уговаривали, даже прибавку обещали, но он только посмеялся и, отработав положенное по закону, больше не выходил. И все появившиеся сбережения на это дело пустили, оставив на всякий случай или на память лишь несколько долларов. Не такие уж маленькие были, между прочим, сбережения, ведь Иванушка с дедом ничего солидного не покупали, поскольку и мысли не допускали, что застрянут навсегда. И целыми днями они под проливным дождем работали, домой возвращались грязные, мокрые, изможденные, мылись, ели, и — отдыхать, сил набираться. И даже Иванушка каждый вечер новую сказку — страшную и длинную — требовать перестал. Да ведь сама жизнь — сказка.
В общем, отрыли они — экскаватор, разумеется, наняли, а не вручную — глубоченный котлован. Поставили большой насос, чтобы воду откачивать, забетонировали все двухметровым слоем, вентиляторы смонтировали, дизель-генератор приобрели, холодильник емкий продуктами набили, жилое помещение со всеми возможными удобствами оборудовали, горючки запасли, сколько посуды нашлось. Ну, и все такое. Долго перечислять.
И, ничего никому не говоря, съехали из обреченного Антарктик-Сити. И долго-долго сидели в своем бункере, ждали апокалипсиса местного значения, который ведь, как ни крути, должен был стать частью общего Апокалипсиса. Если не окончательного, то, как минимум, промежуточного.
Скучно было. Ужасно скучно и даже тоскливо временами, хоть вой. Без внешнего, пусть и маленького, мира. Иванушка-то хоть дедовыми сказками опять пробавляться начал, а деду — чем свою печаль-кручину и состояние подвешенности в пространстве-времени унять? Да еще ведь сомнения — а не просчитались ли в самом деле, не возомнили ли себя пророками без достаточных на то оснований?
Зато сколько бывало радости, когда изредка прибегала навестить Лизавета! Отдушиной она была, можно сказать. Прибегала, свежие новости приносила. Которые обнадеживали, если только уместно здесь такое слово. Говорила, что уже гораздо больше становится людей, которые уверовали в близкие страшные события. Многие тоже строят бункеры. Правда, несолидные в основном. И доказательства новые появляются. В частности, несмотря на еще более усилившийся ливень, с каждым днем становится светлей и светлей. Даже фонари теперь выключили.
Конечно, всякий раз Иванушка с дедом подолгу уговаривали девушку остаться. Мол, места и припасов хватит. И она категорически не отказывалась, но все откладывала на потом. Но, наверное, что-то было ей в этом мире слишком дорого. Или кто-то. Только Лиза не хотела об этом говорить. И они не допытывались. Потому что, вообще-то, убежище и припасы не рассчитывались на большую ораву. Трое — куда ни шло, но ни одним человеком больше. И ничего с этим нельзя было уже поделать.
Так что когда началось, Лизавета, конечно, опоздала. А то и не захотела успеть. И грохот был такой, что даже сквозь двухметровый бетон да пятиметровый грунт донеслось. Миллиарды, наверное, тонн льда разом обрушились.
Потом еще довольно долго отсиживаться пришлось. Пока лед растаял да воды стекли в океан. Когда наконец двойной бронированный люк открылся, узников наших чуть не наповал сразило огромное, ослепительное солнце. Но ничего, выдержало зрение, видать, не настолько отвыкло от настоящего света. Выбрались. И предстала перед ними картина…
Да нет, ничего особенного, поскольку потоки тающей воды — вряд ли эти потоки можно представить, воображения человеческого не хватит — все, что разрушили, то и унесли прочь. Оставив только голую, каменистую, начисто лишенную даже признаков почвы, поверхность. И океан, конечно, приблизился сильно, и был он мутный, грязный, чуть не сплошь покрытый всяким мусором. Хорошо еще, что дедовы «клиенты» не плавали, о них, видимо, позаботились обитатели вод, которым это глобальное бедствие — манна небесная. Еще б немного — и не выйти. И — жара. И — ни души. Значит, другие бункеры не выдержали. А ведь говорено же им было. Ни даже — пингвиненка лядащего. Пустыня в самом буквальном понимании слова. Даже, наверное, микроорганизмы не уцелели…
К счастью, в подземном жилище довольно много чего оставалось еще. Не съеденного и не выпитого Лизаветой, Царствие ей небесное, со святыми упокой…
И герои наши, не откладывая, стали строить что-то вроде ковчега из деревянных обломков, которых немало уже прибило назад, к берегу, и продолжало прибивать, гвозди — только вытаскивай да выправляй. И железки, в том числе наподобие молотка да топора, самые большие деревянные конструкции сохранили в достаточном количестве и ассортименте.
Построили наконец остатки пресной воды и провианта погрузили, поставили фанерный парус и — курсом строго на норд…
Долго их по океану носило. Все припасы закончились. Однако доплыли-таки до Австралии. Вернее, до того, что от нее осталось. Но все же там — форпост выжившего после катаклизма человечества. И какой-никакой порядок. И власть. И связь с прочим миром.
Узнали, что Иванушка с дедом умудрились в самой Антарктиде не пропасть — пошли навстречу и, взяв в качестве сувениров несколько антарктических долларов, помогли сесть на парусник до Катманду, ставшего неожиданно для себя крупным морским портом. В Катманду, выслушав захватывающую одиссею Иванушки и деда, тоже в содействии не отказали. Как не отказались и от сувениров.
Забегая вперед, скажем, что потом нашим отважным мореплавателям и землепроходцам пришлось пожалеть об этой расточительности, потому что, когда жизнь наладилась, коллекционеры за диковинные артефакты диковинной цивилизации очень неплохие деньги предлагали…
Потом Иванушка с дедом сделали пересадку в Кабуле, затем — в Душанбе, и наконец увидели в тумане берег родной федерации. Даже — родного поселка, который тоже стал морским портом и, разумеется, изменился неузнаваемо. Но тем не менее домишко их уцелел! И в нем жили родители Иванушки с маленькой Дашей — сестрой Иванушки и внучкой деда, которую наши робинзоны еще не видели! И то-то радости было, а слез счастливых пролито еще больше!
А потом, успокоившись, Иванушкина мама ввела деда в курс дела. Мол, мир, хотя сделалась пригодной для жизни Антарктида, стал тесен, городу, где они обитали, тоже — кирдыкшэн, только с десяток ничтожных островков «точечной застройки» над водой торчит — ну, чисто рифы коралловые. Однако и человечество изрядно сократилось, так что проблемы жизненного пространства особой нет. Но, поскольку совершается, в сущности, очередное переселение народов, то хотя прежние большие политические разногласия враз исчезли, зато постоянно тут и там возникают малые очаги напряженности, которые того и гляди перерастут в большие. И языки смешались покруче, чем во времена библейского Вавилона, только — наоборот. Так что — жизнь продолжается.
Но самое главное на данный момент: земля, которую занимают избушка дедова да огород, стоит теперь немыслимые деньги, на которые запросто можно где-нибудь в глубине оставшейся части материка прекрасное жилье приобрести, и еще на безбедное существование останется. И эти деньги можно хоть завтра получить. И дед согласился. Родная кровь — куда их денешь. Да и жить на берегу океана — только «Discovery» насмотревшись, заманчиво. Что со всей определенностью показала катастрофа.
И они, как пионеры Америки когда-то, погрузились на крытую, запряженную парой мулов повозку, дед «Ёшкиного коня» да кой-какую живность «своим ходом» решил гнать, и двинули вглубь. Где в одном городе Иванушкины родители купили себе квартиру, на работу устроились, Дашку — в ясли, Иванушку, возмужавшего и посуровевшего еще больше, — в школу, деду подыскали избушку на два окошка в небольшом поселке, близ которого и лес имелся, и озеро. И продолжили все они жить-поживать, добра наживать. И посейчас живут. Впрочем, насчет добра — особенно в рассуждении деда — это обратно фигура речи. Хотя, если бы антарктическими долларами не сорили в австралиях-азиях, так, может… Да нет, все равно — навряд…