Год начался для попаданцев удачно. В самом начале января государь утвердил своей грамотой полномочия воеводы Беркута, как наместника в вассальном Хорезмском царстве. На собравшемся, в этом же месяце в Москве, соборе владык русской православной церкви, среди прочих вопросов положительно решили два вопроса продавливаемые «витязями». В РПЦ было образовано новое архиепископство — Уральское, Ногайское, всея Сибири и Туркестана, на которое встал владыко Герасим, бывший до этого епископом Уральским и Ногайским. Вторым, шло принципиальное решение об образовании в РПЦ патриаршего престола. Для чего в Константинополе, при дворе Константинопольского Вселенского Патриарха, считающегося первым среди православных патриархов, началась работа по инициации образования на Руси патриархата. О чем и исходатайствовали в грамоте на имя патриарха Иосафа II, присовокупив немалое количества серебряных брусков, для продавливании решения всех четырех восточных патриархов об учреждении новой, пятой патриархии. Грамота в сопровождении посольства и даров ушла в июле к адресату. Правда, само ходатайство пришлось переделывать, так как патриарх Иосаф в январе сего года умер, и в феврале его сменил на патриаршем престоле новый патриарх Митрофан IIII.
* * *
Имелся и негативный для государства, но благоприятный для уральских бояр факт. В прошедшем году поздняя весна и холодное дождливое лето, оставило без урожая значительные территорий царства, семена просто сгнили прямо в пашнях. Вот и во второй раз пригодились государевы хлебные амбары, значительную часть которых «витязи» безвозмездно передали царю, да не пустыми, а с запасами зерна хлеба и круп. Вот и еще один «плюсик» заработали перед государем. Тем более, что и пополнять запасы зерна помогали и частенько за счет казны своей братчины.
* * *
В феврале государь указал первому товарищу уральского воеводы боярину Золотому, перестроить упраздненный еще в 1538 году и тогда же закрытый, Московский монетный двор, запущенные здания которого находились на улице Варварка в московском Китай-городе. Приспело время запускать в оборот собственные монеты из накопленного серебра.
С середины марта по начало августа, ударными темпами возвели кирпичное здание царского монетного двора, на месте двух снесенных полуразвалившихся избенок. Заодно казна выкупила пару прилегающих к двору домовых участков, огородив всю территорию кирпичной стеной, поверх которой натянули невиданную диковинку, колючую проволоку на железных штырях. За август установили, заранее изготовленные в Петрограде по монаршему распоряжению и привезенные в июне в столицу, прессы со штампами монет, горны, небольшой прокатный станок и иное оборудование. И первого сентября, с нового года, начали штамповать царские ефимки, тридцати граммовые серебряные монеты, достоинством в тридцать новых царских копеек, в отличии от ходивших ранее новгородской денги со всадником с копьем на аверсе и в два раза легкой по весу московской денги, с изображением всадника с саблей на аверсе. С ними планировали к ноябрю начать бить и однограммовые «чешуйки» серебряных царских копеек, монетки достоинством в две царские копейки (двушка), три (алтын), пять (пятак), десять (гривенник), пятнадцать (пяти алтынный) и двадцать (двух гривенник) царских копеек. В дальнейшем планировали пустить в штамповку монеты в пятьдесят царских копеек (пяти гривенник) и большой стограммовый серебряный рубль. С золотыми монетами государь велел пока погодить. Пускай население царства и купцы иноземные привыкнут к появившимся в обороте отлично изготовленным монетам Русского царства. А там придет пора и золотым полтинникам, рублям, пятирублевикам и червонцам, десяти рублевого достоинства. Наладивший производство монет Золотой, передав руководство Московским царским монетным двором уральскому боярину Родину Петру Романовичу, в январе следующего года, после аудиенции у государя и награды за все труды, отбыл к себе в Петроград.
* * *
Весной сего года, государь повелел, как и пять лет назад, собрать воевод-военачальников в Москве. К середине июня царская воля была исполнена, прибывшие избранные воеводы и начальники ратных людей, предстали перед государем, и были им озадачены поручением по разработке более лучшего устройства русского войска и как вести им войны с супротивниками, как полки водить, на биваках обустраиваться и многое другое необходимое в ратном деле. И начали военачальники думу думать, как обустроить воинство русское.
Итогом их дум стал «Устав ратной службы Русского царства», в котором под сильным нажимом царя вводились понятие личных воинских званий и нового построения войска, с новыми подразделениями, частями, соединениями определенной численности. Название новых подразделений, частей, соединений в основном опиралось на царевы беседы с «витязями» по устройству войска и на имевшиеся традиции. Вот и «родились» названия в царском войске его отдельных частей, как то — армия, корпус, дивизия, бригада, полк, когорта, сотня, полусотня, десяток. Так и понятия взятые у Римской и Византийской армий, как приемником их традиций Москвой-Третьим Римом, особенно это было заметно в личных воинских званиях:
Маршалы: старший воевода, Главный воевода.
Генералы: воевода бригады, воевода дивизии, воевода корпуса, воевода второго ранга, воевода первого ранга.
Старшие офицеры: трибун, подполковник, полковник, легат.
Средние офицеры: младший центурион, центурион, старший центурион, кентарх.
Младшие офицеры: прапорщик, младший опцион, опцион, старший опцион.
Старшины (фельдфебели): тессерариус, лохагос.
Сержанты: тетрарх, пентарх, декарх, старший декарх.
Рядовые: ратник, урядник.
Флотских званий этот Устав не вводил, в связи с официальным отсутствием данного вида вооруженных сил у страны.
Новое построение и ведение личных воинских званий, в течении десяти лет позволило полностью, даже на самых дальних украинах государства сломать местничество. А в центре уже на следующий 1566 год, в Ливонском походе, стрелецкие полки с кованой конницей поместного ополчения и легкими всадниками из служивых татар, шли уже в новых построениях и под командованием военачальников с новыми воинскими званиями, присвоенными именными царскими указами начиная с трибуна.
«Устав ратной службы Русского царства», вместе с принятым в шестьдесят первом году «Уставом о станичной и сторожевой службы» составили основу обороны Русского царства более чем на столетие вперед.
* * *
Бонусом к защите южных и юго-западных границ Руси, стало полностью выстроенная и начавшая функционировать сеть башен оптического телеграфа от Москвы до Рязани и Тулы, а от них протянувшейся вдоль строящейся Большой засечной черты. И опять здесь отметились уральские бояры. Все телеграфисты обучались в Петрограде, да и сами механизмы оптических телеграфов так же изготовили на заводах Уральского уезда.
* * *
В начале июля в столицу прибыло персидское посольство, которое на аудиенции передало письменную благодарность и богатые дары шаха Тахмаспа I, русскому государю за оказанное содействие в сокращении воинской силы узбекских правителей Средней Азии, постоянно нападавших на восточные пограничные земли его государства. В ответ, в виде жеста доброй воли и для укрепления добрососедских отношений, а заодно чтобы сделать «приятное» «дорогому брату» османскому султану Сулейману I Кануни, у которого с Персией велись почти непрерывные войны, Иван Васильевич повелел отправить в качестве дара сотню ручных пищалей, да огненного припаса к ним по десятку выстрелов на каждую. И впредь разрешил продавать безвозбранно персидского шаха людям огнестрельное оружие, весьма редкое на Востоке и зелье со свинцом для него. Правда и здесь имелась оговорка, продавать только устаревшие ручные пищали да такие же пушки, различного калибра.
* * *
В мае началось закрепление завоеванных земель в бывшей Ливонии. Для чего московское правительство начало поощрять массовый переезд купцов, мещан и иных людей в Нарву, Дерпт, Ригу и иные бывшие города конфедерации. Заодно переименовали Нарву в Ругодив, Пернау в Пернов, Дерпту вернули его старинное имя Юрьев, Раквере в Руковор и только Риге оставили её название. Потихоньку и другие города и деревеньки с замками и мызами получали новое русское, или переиначенное на русский лад названия.
Весной наконец полностью закончилось создание четвертой стрелковой дивизии Тищенко. Полностью укомплектованная, в Ямме-на-Желче даже имелся учебно-запасной полк в составе двух стрелковых батальонов, сотни кованой конницы и пары полевых артбатарей, вооруженная, обученная, слаженная, она была полностью готова к боевым действиям. Но пока все полки и подразделения оставались стоят в Полоцке, прикрывая от Литвы вновь вернувшиеся к Руси земли.
Дополнительно, с прицелом на неизбежное обострение русско-шведских отношений, летом, на судах, из Уральского уезда, перебросили в полном составе, со всеми тыловыми службами, первую дивизию к Ивангороду и Нарве. На Урале остались прикрывать границу третья стрелковая дивизия, пятая дивизия, состоящая из призывников срочников и шестая кадрированая дивизия, переведенная в разряд кадровых и начавшаяся потихоньку наполняться личным составом. Взамен неё к седьмой и восьмой кадрированым, начали закладывать вооружения, форму, снаряжение и иные запасы для девятой кадрированой стрелковой дивизии.
Базирующий на Нарву дивизион легких фрегатов в составе «Агата», «Аквамарина», «Александрита» и «Аметиста», сразу, ещё в осень прибытия к новому месту базирования, кардинально поменял соотношение сил в восточной Балтике, сорвав шведскую блокаду Нарвы. А когда к первому дивизиону фрегатов, присоединился второй дивизион их систершипов в составе «Беломорита», «Берила», «Бирюзы», «Бриллианта», дела на море, для врагов Ивана IV, стали особенно «кислыми». Правда шведский Ревель, давал флоту Эрика XIV явное преимущество при действиях в этом районе. Но пока боевых действий официально не велось. А так, если какое судно и пропадет на просторах моря, то кто знает куда исчезла «скорлупка». Потопла от природной стихии или постарались люди.
На острове Котлин, у Невского устья, выросла тройка русских каменный артиллерийских фортов, прикрывающих пару стапелей в эллингах, с кузницами, лесопилкой и иными цехами нужными для этой небольшой, в основном ремонтной верфи. В сторонке виднелись уходящие в воду помосты-пирсы, для швартовки четверки легких фрегатов. Гарнизон запасной базы Балтийской флотилии легких фрегатов, составлял свыше двенадцати сотен бойцов, из них пятьсот душ, были карибские ветераны из отдельного батальона морской пехоты, и батальон, в полтысячи стволов, так же прошедших карибскую «учебку» береговых стрельцов.
* * *
В этом году умер дружески настроенный к Русскому царству ногайский бий Исмаил, орда которого уйдя из степи между Уралом и Волгой, обосновалась в предгорьях Северного Кавказа, кочую по степям у подножия Кавказских гор. На ногайский престол вступил его сын Дин-Ахмет, отказавшийся от прорусского курса своего отца и сразу же направивший послов к крымскому хану, с предложением совместно захватить Астрахань. И уже в очередном осеннем набеге на южнорусские земли, под рукой Девлет-Гирея, шли отряды ногаев из орды Дин-Ахмета. Крымчаки окружили и осадили городок Болхов, стоящий в засечной линии. На выручку осажденному гарнизону вышла рать под командованием князей Телятевского Андрея и Хворостинина Дмитрия. Узнав о приближении к осажденным подкрепления, 9 октября Девлет-Гирей, не взяв ни одной души полона, снял осаду и ушел из-под Болохова в степи. В этом году Крым опять остался без русских пленников. Но голодными степные хищники не остались. На обратном пути к себе на полуостров, они со стороны московских земель вторглись на южные границы великого княжества Литовского и прошлись частным бреднем чамбулов по литовским украинам, не оставив после себя ни одного живого человека в попавшихся на их пути хуторах, деревнях и местечках. Могущие перенести долгий тяжкий путь до Крыма, пошли в колоннах на рабские рынки Тавриды, а трупы слабых, не способные идти, остались на родной земле.
* * *
На Урале жизнь не стояла на месте и власти с населением уезда все время были в движении, в работе. Заменённые по ротации казаки, прибыв из Америки и получив причитающие им жалование и вознаграждения, ушли к себе на Днепр с хорошим дуваном. С ними «на вольный Днепр» ушел и Подопригора с сотней своих боевых холопов. Перед ним поставили задачу создать собственный курень у запорожцев и начать перетягивать большинство черкасских казаков на сторону России.
В середине мая ушел караван со строителями, стройматериалами, продуктами, оружием и боеприпасами к сотне стрельцов, которые совместно с экипажем одной уральской шхуны, зимовали на месту будущего форта Красноводский. Строительство которого началось в конце мая в бухте на берегу Красноводского залива, как будущей базы-прикрытия устья Аму-Дарьи-Узбоя и далее по реке, к двум сотням стрельцов, стоящими гарнизоном в крепости у порога на Узбое.
В связи с отправкой большей части воинской силы с территории уезда, началось укрепление восточной границы. За теплый период выросли еще с десяток дополнительных каменных острогов на «испанской» линии, владельцами которых, стали перешедшие на русскую службу нищие испанские идальго, волею судьбы попавшими в плен к «витязям». К каждому острогу, и старым, и вновь построчным, переселили по паре деревень в десять дворов, для каждого боярского сына из бывших идальго. Заселив эти деревни обельными холопами из переселенных в уезд мужиков сервов из деревень переданных Иваном Васильевичем «витязям» на землях бывшей Ливонской конфедерации. К бабам этих сервов переселили пленных башкир и ногаев. А самим сервов, в новых дворах в Уральском уезде поджидали назначенные им бабы из числа башкирок и ногаек, попавшим в своё время в полон к уральцам. Попаданцы решили повторить в большем масштабе оправдавший себя эксперимент, уже однажды проведенном ими по ускоренной ассимиляции пленников. Для чего и назначался в каждой деревни староста из русских переселенцев, который и был ответственен, вместе с боярским сыном, на земле которого находиться деревня, за добросовестное проведение ассимиляции.
Наконец нашли в уезде месторождение серебра, вернее не только в уезда, а в Уральском регионе. Всего пока обнаружили три будущих прииска: первый на реке Реж, за Уралом, второй в долине реки Таналыка, третий близ истоков реки Уй, оба в пределах Уральского уезда. И если на Реже пока добыча была преждевременна, Сибирский хан однозначно не одобрит копания на его земле, то два последних начали разрабатывать, драгоценных металлов ни когда много не будет. При этом организуемый прииск на реке Таналык, передали в дар московскому монарху, все равно много стало в этой местности шастать чужих ушей и глаз. Услышат или увидят, что ненужное и донесут. Вот и неприятность на ровном месте получится. А строящийся прииск в истоках Уй, оставили себе. Народа там намного меньше, все-таки пограничье и доглядчиков московских дьяков там быть не должно.
В августе 1565 года состоялось памятное событие, произошел первый выпуск студентов из Петроградского университета. Более двух тысяч «молодых» специалистов, хотя в большинстве и действительно молодых людей, в основном парней, влились в хозяйство уезда. Из них более трех десятков, имеющих явную склонность к преподавательской и научной деятельности, остались в университете, пополнив редкие ряды преподавателей, этой действительно кузницы кадров для попаданцев. Выпускники освободили фестивальщиков от многих обязанностей, в том числе сократив до минимума время их преподавание студентам в университете. Да и в промышленность с сельском хозяйством и управлением предприятиями и уездами, так же пришло значительное подкрепление обученных и надежных кадров. Не осталась обиженная и церковь. В распоряжение первого архиепископа Уральского, Ногайского, всея Сибири и Туркестана, владыки Герасима, пришли сто три обученных кандидата в священники, которых быстренько, до января будущего года, оженили и рукоположив в пресвитеры, назначили на пустующие в большом количестве приходы. Полтора десятка вновь рукоположенных священников, весной шестьдесят шестого года, отбыли с молодыми женами в анклавы Заморской Руси, окормлять оторванную от Руси паству и нести истинное, православное слово божие окружающим язычникам.
В конце восьмого месяца в Хорезм, для Беркута, отправили пару разобранных уменьшённых, плоскодонных копий уральских шхун, вооруженных одним восьми и пятью трех фунтовыми морскими «единорогами», для патрулирования русла Аму-Дарьи. Вместе с этим судовым «конструктором» отправились и мастеровые, которые и соберут на месте эти речные шхуны, уже получившие название «Хорезмийских яхт». Заодно с караваном, Беркуту ушло и письменное распоряжение, начать набор местных жителей для формирование второй бригады пустынных конных стрелков. Но отсылать набранных рекрутов на Урал, для прохождения обучения и дальнейшей службы в зауральской степи. Да и в дальнейшем, пустынным конным стрелкам этого набора, в ближайшее десятилетие, не светило проходить службу в родном Хорезме.
* * *
В самом начале ноябре в Петроград прибыл гонец из столице, с грамотой Ивана IV, в которой указывалось, прибыть к средине декабря в Москву, для аудиенции у Русского царя, воеводе уральского уезда боярину Черному с боярами Басмановым и Брусиловым. Времени оставалось чуть-чуть и уже в последней декаде ноября, только-только установился санный путь, бояре вышли в столицу вместе с обозом, перевозящем царскую долю от прошлогоднего второго туркестанского похода, передачу которой задержали для перевода всей доли в серебряные монеты. Шли ходко, с частой сменой лошадей, но новому пути проложенному от Петрограда до Белова, от него на Казань, потом до Нижнего Новгорода, дальше по Оби в Москву, а там и столица, в которую и прибыли в конце первой декады декабря. И уже 15 декабря уральские бояре, в том числе и находившиеся в столице Граббе, Золотой и Родин, по повелению государя предстали пред его очами.
Аудиенция проводилась в Большом зале Грановитой палате, при всей Боярской думе и государевым дворе. Правда иноземных послов не пригласили, да им и так многие из присутствующих расскажут в красках о проведенном приёме.
Шестеро бояр, одетые и разряженных, как и полагается их статусу и положения, то есть богато, дорого, пышно и неудобно при носке, поднялись по металлическим плитам Красного крыльца, мимо золоченных каменных львов и живых краснокафтанных стрельцов, но так же застывших изваяниями, как и стоящие рядом с ними каменные статуи. Палаты и переходы, украшенные фресками, на христианские библейские сюжеты или нейтральными растительными орнаментами, тянулись, как и при прошлом проходе через них. Однако, с прошлого приема имелись сразу бросаемые в глаза отличия. Так ранее подслеповатые окна, едва пропускающие дневной свет через куски слюды, вставленных в переплет окон, теперь заменили одним, единым листом прозрачного стекла, вставленного в те же окна даже без переплета в оконной раме. Лестница, ведущая на второй этаж Грановитой палаты, была полностью заключена в зеркальные стены, состоящие из широких, высоких, выше человеческого роста, листов зеркал, так же как и оконное стекло, выделки фабрик Уральского уезда. Даже привычным к зеркалам «витязям» было неуютно идти между двумя рядами зеркал, когда слева, справа неоднократно отражаешься ты и твои товарищи. Эти же картинки, убегают вперед и назад, многократно отражаясь в листах полированного и покрытого амальгамой стекла. Что же чувствуют хроноаборигены впервые попавшие на эту зеркальную лестницу, можно представить, но побыть на их месте ни кому из поднимающихся по ступеням боярам не хотелось. Наконец прошли эту лестницу-коридор, поднялись на второй этаж, ещё одно помещение и остановились перед закрытыми дверями в зал, у входа в которой по обеим сторонам застыли статуями воины в черных кафтана. Буквально минуты через три, они открылись, выпустив боярина лет пятидесяти и «витязей» пригласили пройти в зал. Пройдя через распахнувшиеся двери, они попали в Большой зал, где прямо перед ними, на другом конце помещения, сидел на троне, полностью покрытом пластинами из слоновой кости с рельефными изображениями — двухголовых орлов, разных зверей, птиц, купидонов, сцен из древнегреческой мифологии и из Старого Завета, царь Руси Иван IV. Правда изображения были плохо видны, прикрытые сидящим на троне монархом. Зато сам государь был прекрасно видим, от Шапки Мономаха на голове, как сначала решили «витязи», однако более сведущий в этих вещах Граббе пояснил, что это был другой венец, известной как Шапка Казанская, символизирующую подчиненность земель бывшего Казанского ханства, русскому царю. Далее лежали на плечах и спускались на грудь бармы. Даже на вид, тяжелые, шитые золотом, украшенные самоцветами, золотыми пластинами и серебряными, покрытых эмалью медальонами, с изображениями религиозного характера. Под которыми был надет легкий шелковый опашень красного цвета, между его бортами выглядывал шитый золотом малиновый парчовый длиннополый кафтан. На ногах, из под края опашеня с кафтаном выглядывали носки темно-багровых сафьяновых сапог. В правой руке монарх держал костяной, выточенный из бивня и украшенный золотом с самоцветами скипетр. На груди, свисая с шеи на массивной золотой цепи, какого-то хитрого плетения, висел крест, выполненный из золота с обычным для крестов барельефом Христа. Как пояснил после приёма знаток Граббе, это были ещё одни регалии Московского двора, цепь «злата аравийского золота» и «крест честной животворящий», то есть крест, содержавший, как считали при дворе, частицу того самого Креста, на котором был распят Иисус Христос.
Сам зал тоже изменился. В окнах так же сверкали большие цельные листы стекла, потолок, подпирали колоны, покрытые пластинами сорской ямши, мрамора, малахита и иных уральских поделочных камней, сложенных умельцами в неповторяемый красивый орнамент, радующий глаз. С потолка свисали на позолоченных цепях полдюжины литых, покрытых сусальным золотом люстр, на дюжину свечей каждая, украшенные шлифованными линзами-отражателями из хрустального стекла. И красиво и часть света отражает вниз, увеличивая силу свечения люстры. Там и сям, вдоль стен, между покрытых восточными шерстяными пушистыми коврами лавками, высились подставки, с декоративными фарфоровыми и хрустальными вазами, украшенными небольшими букетиками цветов, изготовленных из покрытого эмалью золота с серебром и самоцветов.
Перед входом в зал и в самом зале вдоль стен стояли и сидели пожилые и старые, осанистые мужчины с длинными, седыми бородами, в шитых золотом парчовых и бархатных богатых длиннополых одеждах, в высоких бобровых или в более низких, отороченных собольим мехом шапках. Хотя хватало мужей и помоложе, но одетых так же дорого и не практично. Вот перед этой публикой и разыгрался спектакль. Зашедшие в зал уральские бояре были препровождены сопровождающим к трону, около которого, отвесив низкие поклоны, они остановились. В это время дворцовые слуги начали вносить в зал дюжину сундучков, которые, отрыв крышку, ставили полукругом перед троном. Сундучки содержали жемчуг и другие драгоценные и полудрагоценные камни, различные кубки и чаши из золота с серебром украшенные камнями, с выбитыми изречениями или растительным орнаментом, виднелась даже пара старинных литых чаш, с барельефами каких-то охотничьих сюжетов.
А один, даже не сундук, а так большой ларец, был доверху заполненный золотыми восточными монетами, в основном персидские ашрефи, да бухарские дирхемы, но попадались и индийские могуры, опознаваемые из-за прямоугольной формы и «червячков» надписей, а так же и «общепринятой» условно круглой формы, и арабские динары с арабской вязью сур из Корана. Пару больших сундуков наполняли дорогие, с позолотой и самоцветами на рукоятях и ножнах, сабли, мечи, кинжалы, тонкой работы, блестящие брони в виде, юшманов, колонтарьев и просто мелкозвенцатых кольчуг, шлемы различных восточных фасонов. Все это и преподнес Черный от имени боярства Уральского уезда государю в дар. При этом произнес верноподданную короткую речь. Монарх милостиво принял подарки. По знаку Ивана IV, откуда то из-за трона вышел подьячий и развернув свиток зачитал написанный на нем текст. Коротко, речь в царском указе шла о пожаловании княжеским титулов воеводу Уральского уезда боярина Черного Мечеслава Владимировича, за присоединение к царству огромных земель на юго-востоке государства, приведению под государеву руку местные племена, одержанные при этом победы, организацию городов, слобод и деревень, руководство ими, ежегодные большие поступления в государственную казну, огромный вклад в завоевание городов — Полоцк, Витебск, Рига и разгром столицы Литвы-Вильно. С этого дня именоваться боярину Черному, князем Белым, по имении заложенного им в новых землях города Белый, на реке Белая.
Ещё четыре указа зачитывал подьячий. Согласно которым были пожалованы княжеским достоинством еще четыре уральских боярина. Боярину Золотому за то же что и Черному, но без побед на Урале, вместо них указали организацию монетного двора и выпуска русских денег, теперь он именовался князем Уральским, по имении заложенного им в новых землях города Уральск, на реке Урал (Яик). Боярин Брусилов стал князем Турестанским, за приведения под руку русского государя Хорезмского ханства и за огромную помощь при взятии Полоцка. Боярин Басманов стал князем Рижским за завоевание Риги и её присоединение к Руси и за огромную помощь при взятии Полоцка. Боярин Полухин стал князем Поморским, за создание флота для Русского царства и успешные действия в Заморской Руси при защите православных людей и фактическое присоединение к России заморских земель. А неофициально, была доведена до «витязей» и ещё одна причина получения Полухиным княжеского достоинства — его рейд в Англию с примерным наказанием «англицких немцев за их великое небрежение государевой честью».
Так же всем «свежеиспеченным» князьям, царь пожаловал в Московском уезде небольшие «дачи», в одну небольшую деревушку, по три-пять дворов. Но главное, теперь вновь пожалованные московские помещики и русские князья, попали в «московские списки», открывающие им доступ к высшим государственным должностям. Царские указы о пожаловании титулов и жалованные грамотки на подмосковные деревеньки, передали награжденным и собственно на этом аудиенция закончилась. Но перед самыми прощальными поклонами, Иван Васильевич поманил Черного и тихонько спросил его.
— А скажи ка князь, — после этих слов царь усмехнулся, бросив быстрые взгляды на онемевших от таких новостей присутствующих в зале бояр, — твой боярин выполнить, что задумал.
— Выполнить государь. — Твердо ответил Мечеслав, сразу понявший о каком боярине спрашивает монарх.
— Передай ему, выполнить все и в срок, быть и ему князем.
— Исполню государь.
— А теперь ступай князь. — во весь голос сказал Иван Грозный.
Откланявшись и выйдя из Большого зала, «витязи» без заходов куда-либо, направились на своё столичное подворье, необходимо было срочно и без лишних ушей обсудить сложившуюся ситуацию. Мгновенное обострение отношений между «витязями» и старой московской аристократией, из-за царских пожалований, требовали адекватной реакции, для чего и было необходимо уединиться и обговорить, обдумать свежую информацию.
Пока шли по дворцу, потом до коней и ехали в московскую клубную резиденцию, Черный не переставал восхищаться царем. «Ай да Иван Васильевич, ай да сукин сын. Молодец. Нет право молодец, ГОСУДАРЬ. Вон как лихо щелкнул по носу «старичков» из своего окружения. Да и нас приблизив, сразу оградил от смыкания со старой аристократией. Они нам этого ни в жизнь не забудут. И нам огородил «стойло». Будете со мной, не обижу наградой. Вот в открытую сказал, что если в будущем году Слепцов Ревель возьмет, то быть ему князем Ревельским, нет скорее Колыванский, исходя из проводимой политики закрепление завоеванных земель в Прибалтике. А чуть, что против его воли сделаем, просто сдаст этим волкам.»
* * *
До конца года, вернувшийся в феврале этого году к одновременцам Михаил Немеровский, у которого за прошедшие годы, успели сложится не плохие торговые отношения с датскими негоциантами, по поручению руководства клуба сумел выйти на окружение датского короля Фредерика II, получил у него аудиенцию и предложил монарху весной следующего года купить у него полудюжину готовых к бою галеонов. Торговались долго и наконец достигли договоренности о продаже датской короне в мае 1566 года шести полностью снаряженных к походам и боям галеонов. В связи с отсутствием у Фредерика денег для оплаты кораблей, покупку Дания совершила в кредит, под заклад острова Борнхольм, в обеспечение сделки.
* * *
Все-таки в этом году Иван Грозный ввел с стране опричнину. Но введенная опричнина и известная попаданцам по их истории опричнина, имели некоторое различие. Во первых царь не уезжал из Москвы и продолжал править страной из Кремля. Во-вторых отдельный опричный полк не создавали, хотя сами опричники имелись, но это, в своём большинстве, скорее были этакими комиссарами при местных земских начальниках или управленцы-технари в опричных землях. В третьих, эта опричнина намного явно выражено несла финансово-экономическое направление. Только перечень отошедших под личное царское управление территорий даёт представление о целях затеянных мероприятий. Государь забрал в свой опричный удел: города Вологду, Вязьму, Суздаль, Козельск, Медынь, Великий Устюг, Архангельск, Архангеломихайловск с волостями и иные уделы, а так же все земли Уральского уезда. То есть к опричным территориям отошли все города с окружающими их землями, приносящие наиболее большое поступление в казну. Доходы со всех опричных земель теперь шли лично царю и тратились им по своему усмотрению. Таким образом все «витязи», как бояре Уральского уезда, враз стали опричниками, так как все они занимали хоть какую-то хозяйственную, административную или военную должность в уезде.
* * *
Пока первые лица руководства уезда ездили в столицу и обласкивались государем, их подчиненные выполняли свою привычную и для большинства хорошо знакомую работу. Тем более, что все собрания компаний были проведены, урожай собран, убран в закрома, итоги деятельности за год вчерне подбиты, ещё до отбытия руководства в Москву. В декабре половили в низовьях Урала из подо льда «царскую рыбу», не отказавшись и от простой рыбки. Большую часть оставили у себя. Меньшею, но зато лучшею часть, отправили в начале января следующего года, с ежегодным «рыбным» обозом в столицу. А перед этим, в конце декабря, попаданцы, оставшиеся в уезде, совместно встретили Новый 1566 год. Организовав праздник не только для себя, но и для населения своего уезда.