К августу сего года Москва завершила строительство Большой засечной черты, грандиозной укрепленной линии, которая протянулась от Рязани на Тулу и далее по Оке к Белеву.
Оборонительная линия состояла из отдельных участков — засек, представляющие из себя полосу леса в сорок-шестьдесят метров с просеченными деревьями. Для маскировки от татар, в глубине леса, на высоте человеческого роста подрубались деревья и валились по направлению «к полю», то есть вершинами в сторону вероятного появления степняков, при этом часть деревьев оставалась лежать на пнях. Метрах в пятидесяти от засеки, со стороны Руси или «как пригоже по рассмотрению» шла узкая дорожка-стежка, так, что по ней можно было проехать лишь одному конному засечному сторожу, по этой стежке никто, кроме сторожей, более не имел права проезда. От стежки было видно, в каком состоянии находится вал срубленных деревьев. Информация о состоянии засек заносились подьячими в дозорные книги засек. Таким образом в чаще лесов создавались линии своеобразных природных надолбов, между которыми и на которых лежали поваленные деревья, с не обрубленными сучьями, что делало невозможным продвижение не только конной, а местами даже пешей рати. На особо опасных участках, иногда вырывались замаскированные сверху ветками и травой ямы, с заостренными кольями на дне, так называемые «волчьи ямы», разбрасывались «колючки» и «чеснок», для повреждения копыт у лошадей и ступней у татар, настраивались, устанавливались «самострелы» и прочие хитрые ловушки, способные отпугнуть людоловов или хотя бы замедлить и усложнить их продвижение, а в случае удачи, даже нанести степнякам какой-либо урон.
При строительстве засечной черты всегда использовались местные естественные препятствия: реки, озёра, болота, овраги, включавшиеся в систему заграждений и укреплений. На открытых, безлесных промежутках выкапывались рвы, сооружались валы, с часто вбитым в них рожно, по верху вкапывались частоколы из заостренных бревен. Все эти и иные препятствия-засеки, часто чередовались между собой и дополняли друг друга. В усиление к ним на лесных дорогах, переправах и узловых местах устраивались укрепления — тверди, крепостцы, башни, а иногда и городки, которые вооружались пушками. Около укреплений или в них селились ратные люди.
Вдоль всей засечной черты, отступив от неё пять-шесть километров, протянулась нитка высоких, до десяти-пятнадцати метров, башен оптического телеграфа, с широкими каменно-кирпичными стенами, под толстой черепичной, конической крышей. Расстояние между башнями выдерживалось в пределах пяти-десяти километрах, в зависимости от места расположения башни и местных условий. Сама башня телеграфа, кроме функций связи, легко, при штатном гарнизоне в дюжину стрельцов, могла постоять в осаде и отбиться от небольшой орды, сабель в сто-двести.
Неподалеку от засечной линии, отступив не более чем на тысячу метров от неё, на расстоянии одного-двух километров друг от друга, располагались резервные сигнальные вышки, как правило, для этого использовались высокие деревья или курганы. С резервных вышек так же можно было подать сигнал о приближении татар.
На самой черте, иногда даже выступая за неё, устраивались дозорные посты на высоких деревьях, с этих «птичьих гнезд» сторожа попеременно вели наблюдение за местностью.
К 1566 году в засечную стражу входило около тридцати пяти тысяч ратных людей, находящихся под командованием засечных приказчиков, пограничных воевод и голов, которым подчинялись поместные и приписные сторожа.
Все укрепления черты, а особенно лесные, строго охранялись пограничными воеводами. С целью предотвращения пожаров, местному населению возбранялся сбор ягод и грибов в районе заповедных лесов, и само собой, строго запрещалась рубка леса и прокладывание новых дорог и троп. Для местных через засечную черту, в определённых местах, устраивались так называемые засечные ворота, тайные, охраняемые стежки, по которым можно было пешком преодолеть засеку. За порчу засечных сооружений и порубку леса, в заповедных лесах, взимался штраф, но могло последовать и более суровое наказание, при отягчающих, можно было лишится и головы.
Состояние лесных засек отслеживали специальные засечные сторожа, которыми обнаруженные повреждения немедленно устранялись, при необходимости создавались дополнительные завалы, а при невозможности восстановления старых завалов, строились новые препятствия. О чем так же делались записи в дозорные книги засек.
Покрывались расходы по укреплению засечной черты, её содержанию и оплаты засечной стражи, путем введения и собора с населения специальной подати — засечных денег.
Вот и объезжал сам царь Иван Васильевич, со свитой и в сопровождении пограничных воевод и голов, в течение месяца Козельск, Белев, Болхов, Алексин и другие «украинные города», осматривая новые крепости и полевые укрепления.
Как раз в конце августа, во время царской инспекции, и прошла засечная черта проверку в реальном деле. В этом году большие отряды самих крымчаков в поход на Русь не ходили. Однако это не помещало мелких отрядам татар из Тавриды и ногаям из северокавказских степей, пойти в набеги на Московские украины и обломиться. Ни одной банде людоловов не удалось проникнуть за линию укреплений. Все они либо навсегда остались в лесных завалах или перед рожном валов, либо ушли к себе в степи не солёно хлебавши.
* * *
В Уральском уезде за этот год огромных прорывов в технологиях не было. Хотя усовершенствование парового двигателя, прошло успешно и теперь не только по Уралу и его притокам шмыгали пароходики-буксиры количеством уже в десяток, но и по Самаре начала ходит четверка паровых буксиров, таскающих паузки от устья до Переволок-Подопригора и назад. Установили локомобили и на самих волоках и на Самара-Урал, и на Волжской Луке. К ноябрю этого же года полностью выполнили первоначальный план по строительству трактов и насыпей под железные дороги. Теперь все городки уезда оказались соединены построенными трактами от нижнеяицкого Уральска через острог Переволок-Подопригора на Петроград, Петропавловск, Медногороск, Орск и далее в Молотовск и Кортышев. От Петрограда через Урал до Котов — Соль-Илецкий. И опять от Петрограда до города Белый. Но не остановились на этом, а потянули нитки трактов далее от Переволок-Подопригора, по правому, степному берегу Самары к её устью на Волге и от Белого к замиренной Казани. С перспективой продолжить тракт до Нижнего Новгорода, Рязани и Москвы.
Не плохо шло и издательское дело. Кротова развернулась во всю ширь, используя все возможности для расширения печатного дела. Кроме издания газет с журналами, учебников и справочников, в этом году впервые начали выпускать художественную литературу, в понятии попаданцев. Хотя не обошлось без казуса. Хроноаборигены в основном принимали вымысел авторов книг, в своей основе так же представленных фестивальщиками, за реально происходящие события и приходилось постоянно объяснять, что это вымысел, а не реальные факты. Хотя те же сказки шли на «ура» и местные отлично понимали их. Не забыли и направление по снабжению Европы свежими памфлетами. Даже расширили количество языков на которые они переводились, добавив переводы на польский, чешский, болгарский, сербский, венгерский, датский, шведский. А уж сюжетами для памфлетов, кротовских работников, брусиловцы снабжали исправно и в большом количестве, благо власть имущих на западе сама давала обильный материал для сатирических листовок и книжечек. С мая сего года начали распространять подобные издания и в Османской империи. Особенно памфлеты имели успех в южнославянских землях турецких пашалыков, да ещё изданные на языках покоренных народов.
* * *
Государь сдержал слово и прибывшие к ноябрю в Москву, после окончательного замирения ливонских земель, командующие корпусов со своими командирами и особо отличившимися рядовыми воинами, были им приняты в Кремле и обласканы. Все получили следующий чин, земельные и денежные пожалования, царские подарки. А Слепцов вышел из Большого зала, князем Колыванским с пожалованием в Московском уезде деревушки в три двора при восьми четьи земли, да в окрестностях Колывань выделили дачу с двумя десятками деревень, небольшим городком и тройкой вассальных замков. Два других комкора, так же получили во вновь присоединенных землях приличные дачи. Да и остальных «витязей» Иван Васильевич не забыл, пожаловал по три-четыре села в бывшей Ливонии. И опять началось «переселение народов». Из Ливонии потянулись обозы с выселяемыми из поместий «витязей» ливонскими мужиками сервами и горожанами со всеми семьями, а на встречу им шли санные караваны с добровольцами переселенцами из мещан русских городов, выразивших желание перебраться с семьями и скарбом на новое место жительство и освобожденными из шахт и карьеров пленными ногаями, башкирами, калмыками, казахами и прочими степняками, доказавших «ударным трудом» своё «перевоспитание» и освобожденных из забоев и карьерных ям. В Прибалтики степняков ждали жены и семьи выселенных сервов, а последних в степях и лесостепях Уральского уезда ожидали вновь выстроенные дома с хозяйством и новыми женами из бывших кочевниц. Уже в третий раз проходило подобное «смешивания народов» и результаты себя оправдывали. Волей не волей люди разных национальностей переходили при обычном, повседневном общении на русскую речь и перенимали культуру своих русских хозяев.
* * *
И этот год прошел для уральцев мирно, если опять не брать в расчет стычки пограничников на восточной границы уезда с малыми бандами казахов и калмыков, регулярно поставляющие пополнения для шахт и карьеров «витязей». А в остальном все прошло по не однократно повторенному пути. Прибытие и отбытие весеннего каравана, между ними посевная. Летом торговля с восточными караванами в Петропавловске. Осенью выпуск в университете, корпусе и институте, начало нового учебного года. Осенний караван, проведения собраний пайщиков обществ и банка, отправка каравана. Сбор урожая и размещения его на хранение, с выделением части зерна для закладки в государевы амбары, как на территории самого уезда, так и вывозка в амбары расположенные на иных землях царства. Зимой лов «царской» рыбы в низовьях Яика и отправка, уже в январе следующего года рыбного обоза в столицу. А в конце декабря всеобщее веселье по поводу встречи «боярского» Нового года.