Тем, кто попытается разобраться в новомодном понятии «новый реализм», можно заранее посочувствовать. Хотя бы уже потому, что на этот бренд претендуют, как минимум, три отряда современых писателей.

« Что касается новых реалистов, то это название закрепилось за группой авторов », в число которых входят « Олег Павлов, Алексей Варламов, Светлана Василенко, Петр Алешковский », – как о само собой разумеющемся пишет Павел Басинский. И действительно, именно этот критик первым, кажется, заявил, что из горнила постмодернизма русская литература вновь возвращается к реализму, да не простому, а к реализму в высшем смысле слова.

И все бы славно, но примерно тогда же, во второй половине 1990-х годов, к новому реализму потянулся и Сергей Казначеев, который не только обогатил эстетику рядом темпераментных статей, но и провел в 1997 и 2000 годах многошумные конференции новых реалистов под патронажем Владимира Гусева – главы Московской городской организации Союза писателей России. И тут уже список адептов новой школы был совсем иным: Михаил Попов, Александр Белай, Николай Шипилов, Вячеслав Дегтев, Владислав Артемов, Юрий Козлов.

« Весть о рождении нового реализма на исходе XX литературного века должна была бы сильно заинтриговать и, наконец, разбудить литературную жизнь », – предположила Лариса Баранова-Гонченко. И почти не ошиблась, с тем лишь важным уточнением, что не литературная жизнь восстала ото сна, а пробудились и назвали себя новыми реалистами самые молодые сегодняшние писатели – в диапазоне от Романа Сенчина и Ильи Кочергина до Сергея Шаргунова и Ирины Денежкиной.

Вышло, словом, как в шахматах, и наверное, можно смело проводить турниры писателей-неореалистов по практически ни в чем не совпадающим версиям П. Басинского, С. Казначеева и С. Шаргунова. Хотя справедливости ради отметим, что есть у всех этих трех групп и общее – острая неприязнь, с одной стороны, к поколению шестидесятников, до сих пор, по мнению неореалистов, держащему власть в современной литературе, а с другой, к постмодернистам, – на неореалистический опять же взгляд, – себя окончательно скомпрометировавшим. « Обновленный реализм , – броско формулирует С. Шаргунов, – это внук, внимающий суровому деду-фронтовику, бунтующий против расслабленного отца-анекдотчика с его растленным самодовлеющим “дискурсом” ». И действительно, в высказываниях новых реалистов всех трех разливов нетрудно различить следы поколенческого шовинизма – как в цивилизованном, так и в самом что ни на есть варварском вариантах.

Все же остальное – на особицу. Начиная от идеологии, ибо, как небезосновательно замечает Владимир Бондаренко, неореалисты по П. Басинскому – это « бунтари внутри либерального направления », тогда как неореалисты по С. Казначееву новы « по отношению к традиционному реализму, господствующему в “Нашем современнике” и “Москве”, по отношению к книгам Л. Бородина, В. Крупина, В. Личутина, Б. Екимова ». Что же касается шаргуновско-сенчинской команды, то она и вовсе объединяет как агрессивных лево-правых радикалов, так и писателей демонстративно аполитичных, не обнаруживающих наглядно свою идеологическую ориентацию. И заканчивая эстетикой, так как и идеологи, и фигуранты всех трех неореализмов излагают свои соображения на этот счет либо крайне туманно, либо с экзальтированной метафоричностью. Ясно лишь, что писатели, милые П. Басинскому, и в самом деле сознательно дистанцируются от постмодернизма, обращаясь через его голову либо к канону психологической прозы XIX века, либо к нормам второго русского модернизма, к урокам, предположим, Юрия Казакова или Александра Солженицына. И совсем наоборот – новые реалисты по версии С. Казначеева, мечтая свергнуть постмодернистское иго, хотят в то же самое время сполна воспользоваться всеми его достижениями и техническими ресурсами, что и позволяет Борису Евсееву называть это явление « символическим реализмом », а Владимира Бондаренко клонит к таким кентаврическим терминам, как « игровой реализм » и « патриотический постмодернизм ». Не обошлось без постмодернистской прививки и в случае неореалистов новейшего разлива, которых отличают, – по словам Романа Сенчина, – « почти натурализм, почти документальность », а также « отсутствие стилистических изысков, скупой, порой даже примитивный язык, малособытийный сюжет; герой, чаще всего нарочито приближенный к автору, вплоть до идентичности имени и фамилии ».

Разойтись бы, казалось, каждому их этих движений по разным путям, отрефлектировать особость своей поэтики, назвать себя, наконец, по-разному, с большей идентификационной точностью. Так ведь нет же, « сидят , – как съязвила Ольга Славникова, – в своем бомбоубежище, сверкают оттуда глазами, как мартовские коты », соперничают, спорят, не отдают друг другу заветное слово. Что, впрочем, тоже можно понять, так как реализм на шкале отечественных литературных брендов занимает одну из высших позиций, и назвать себя реалистом – все равно что пожаловать себе дворянский титул, выстроить себе самую аристократическую родословную из всех возможных.

См. МОДЕРН, МОДЕРНИЗМ; НАПРАВЛЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ; НАТУРАЛИЗМ; ПОКОЛЕНЧЕСКИЙ РАСИЗМ, ШОВИНИЗМ; ПОСТИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗМ; ПОСТМОДЕРНИЗМ; РЕАЛИЗМ