от англ. gender – род .

Многое из того, что нам видится вечным, возникло, оказывается, совсем недавно. Так, британская лингвистка Сузи Дент обнаружила, что слово «секс» в значении «коитус» используется в английском языке всего лишь с 1929 года, а прилагательное sexy (сексуальный) было образовано от него и вовсе тридцать лет спустя – в 1959 году.

Что же касается гендера, то он (а это, – по формуле Игоря Кона, – « социальный пол, социально детерминированные роли, идентичности и сферы деятельности мужчин и женщин, зависящие не от биологических половых различий, а от социальной организации общества ») россиянам все еще в новинку. Идут, конечно, академические исследования, проводятся (в основном на зарубежные гранты) научные конференции, издаются монографии и сборники, но подавляющее большинство народонаселения, как и встарь, либо не видит различия между половой предопределенностью и гендерным распределением ролей в обществе, либо искренне убеждено, что политика, служба в армии и литературное творчество – занятия не женские. Исключения, все более многочисленные и все более выразительные, правила не меняют, и если раньше Юрий Кузнецов заявлял о принципиальной неспособности женщин к «высокой» поэзии, то теперь Виктор Ерофеев, с сожалением отмечая, что « из предмета культуры женщины становятся ее субъектом », безапелляционно констатирует: « Их роль в русской прозе маргинальна. Ни одна не стала Достоевским ».

Понятно, что и такого рода заявления, и подпитывающая их традиция восприятия мира вызывают протест, – и, разумеется, прежде всего со стороны женщин-литераторов. Который, речь идет о протесте, может представать в двух взаимоисключающих, казалось бы, формах.

Так, например, Наталья Иванова решительно возражает против попыток развести писателей, как в раздевалке, под литеры «М» и «Ж» и полагает, что литература не бывает мужской или женской, а только плохой или хорошей. Что ж, точка зрения распространенная, поддержанная, в частности, авторитетом Анны Ахматовой, которая, как известно, категорически не принимала слова «поэтесса», что и вызвало, заметим попутно, диковинные грамматические конструкции у поэтов, посвящающих ее памяти свои стихи: « Поэт стояла » (Евг. Евтушенко), « Однажды я пришел к поэту. Ее давно меж нами нету » (А. Кушнер).

Зато Светлана Василенко, и это мнение тоже авторитетно, придерживается принципиально иного мнения: « Женская проза есть – поскольку есть мир женщины, отличный от мира мужчины. Мы вовсе не намерены открещиваться от своего пола, а тем более извиняться за его “ слабости ” . Делать это так же глупо и безнадежно, как отказываться от наследственности, исторической почвы и судьбы. Свое достоинство надо сохранять, хотя бы и через принадлежность к определенному полу (а может быть, прежде всего, именно через нее) ».

Спрашивать, кто прав, а кто ошибается, как вы понимаете, в данном случае абсолютно бессмысленно. Обе стороны правы, и достаточно сказать, что в первой половине 1990-х годов безусловно побеждала (или казалось, что побеждает) стратегия гендерного выделения женщин-писательниц из общего литературного ряда. Что ни год создавались все новые и новые ассоциации наших писательниц, собирались и выпускались их коллективные сборники («Женская логика» в 1989-м, «Чистенькая жизнь» и «Не помнящая зла» в 1990-м, «Новые амазонки» в 1991-м, «Чего хочет женщина…», «Жена, которая умела летать» и «Глазами женщин» в 1993-м), выходили специализированные женские литературные журналы («Преображение» в Москве, аналогичные издания в Петербурге, Петрозаводске, других городах России). А критики писали – ну, например, как Марина Абашева: « Женская проза, если отвлечься от ценностных критериев, – факт литературного сегодня, и факт симптоматический, свидетельствующий о начале благотворной дифференциации нашей литературы – жанровой, стилевой, тематической – ее специализации, ранее искусственно сдерживаемой внутрилитературными факторами ». Или как И. Савкина: «Если мы признаем принципиальную разницу между мужчиной и женщиной, то, вероятно, нужно признать и то, что самопознание, самовыражение женщины в литературе, ее взгляд на мир и на себя в мире в чем-то (а может, и существенно) отличается от мужского ».

Это время ушло. Журнал «Преображение» закрылся, как закрылась и книжная серия «Женский почерк» издательства «Вагриус», а издательство «ЭКСМО» не без вызова помещает теперь книги писательниц в серию под названием «Сильный пол». Писательские ассоциации, созданные то ли по половому, то ли по гендерному признаку, тихохонько испустили дух. И связано это, думается, отнюдь не с ослаблением, а совсем наоборот, с возобладанием женского начала в нашей литературе. Ведь как ни считай, а Людмила Петрушевская, Татьяна Толстая, Марина Вишневецкая войдут в любой, самый короткий шорт-лист российской прозы, а в серьезном разговоре о российской поэзии решительно невозможно обойтись без упоминания не только Беллы Ахмадулиной, Инны Лиснянской и Юнны Мориц, но и Елены Шварц, Светланы Кековой, Веры Павловой, Елены Фанайловой, иных наших поэтесс (или все-таки поэтов?). И как ни крути, но именно произведения Дарьи Донцовой, Александры Марининой, Людмилы Улицкой и Татьяны Устиновой открывают рейтинги книжных продаж, а в среде писателей-дебютантов все увереннее и увереннее преобладают дебютантки.

Литература будто вспомнила, что она – слово тоже женского рода. Поэтому протесты если и доносятся, то уже из мужского лагеря. « Женская беллетристика,  – горячится, например, Александр Трапезников, – наносит огромный вред всей современной русской литературе в целом, потому что она вычурна, беспомощна, аляповата, претенциозна, глупа и пошла в одном флаконе, тут бесспорный лидер Т. Толстая, наезжающая к нам из Америки учить уму-разуму; а ведь женщин-авторов становится все больше и больше, как “кысей”, от них и сами читатели превращаются в аморфных субъектов без признаков пола, в женоподобных существ; я бы “беллетризерш” к письменному станку вообще не подпускал ». Тогда как и А. Трапезникову, и всем, кто так же напуган, как он, отвечают ласково-ласково, с успокаивающими, что и подобает женщинам, интонациями: « Почему возникновение женской прозы – если не проанализированное, то, по крайней мере, отмеченное всеми неленивыми критиками – противоречит концу литературы? Потому что женщина никогда не идет на нежилое место. ‹…› Так или иначе, женская проза создается и распространяется; появление писательниц в той профессиональной среде, которую прогнозисты нового тысячелетия уже объявили стайкой леммингов, бегущих топиться, свидетельствует о небезнадежных перспективах художественной литературы » (Ольга Славникова).

Поверим? Видит Бог, поверить хотелось бы…

См.: ДАМСКАЯ ПРОЗА; ЛАВБУРГЕР; МАРГИНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА; ФЕМИНИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ