— Где мой любимый? — жестко поставила вопрос графиня Юлия перед самой популярной гадалкой Рима, необъятных размеров бабищей по имени Фрида.

Карл пропал несколько дней тому назад. По расчетам Прекрасной Юлии, вернее, по ее внутреннему ощущению, он давно уже должен был вернуться. Но дни шли, тянулись один за другим бесконечной, изматывающей чередой, уже пошла вторая неделя с момента его исчезновения, художник все не объявлялся.

Графиня была натурой решительной и деятельной. Потому, выждав для приличия еще пару дней, без колебаний направилась прямиком к гадалке Фриде.

Ясновидица и предсказательница, вся замотанная в разноцветные одеяния, с бесчисленным количеством бус на кистях рук и шее, восседала на каком-то возвышении посреди неопрятной и темной комнаты, которая ютилась, очевидно, где-то на самых задворках вечного города.

Глаза Фриды, подернутые мутной поволокой, смотрели куда-то далеко-далеко… Словно, сквозь стены и столетия она и впрямь видела то, что ни за какие деньги не удастся увидеть простым смертным.

Кстати, за свои услуги ясновидица заламывала очень приличные суммы. Но графиня Юлия никогда не скупилась ни на какие расходы. Тем более, если речь шла о любимом Карле.

— Где мой любимый Карл? — повторила вопрос Юлия тоном, не терпящим никаких возражений и проволочек.

Фрида вздрогнула, глаза ее слегка прояснились.

— Далеко, далеко… — неожиданно высоким, писклявым голосом нараспев начала она.

Графиня недовольно поморщилась.

— Это я и без вас знаю! — резко перебила ее Юлия. — Где конкретно? С кем? Чем занимается? Какая опасность ему угрожает? Здоров ли? Когда вернется? Я должна знать все! И немедленно!

— Далеко, далеко… — затянула, было опять гадалка, но была решительно прервана решительной Юлией.

— Послушайте, любезная! — повысила голос графиня. — Не морочьте мне голову. Я заплатила вам столько, сколько не зарабатывает ни одна прачка в Риме за три года. За эту сумму я должна знать все!!!

Графиня даже и не думала присаживаться на предложенный ей стул, продолжала нервно расхаживать по темной комнатке.

— Я жду! — со сдержанным гневом, молвила она. — Или вы такая же шарлатанка, как все остальные в Риме? Мне вас рекомендовали с лучшей стороны. Если я ошиблась…

Видя, что дело принимает нешуточный оборот, Фрида тяжело вздохнула и громко хлопнула в ладоши. Мгновенно из-за грязной занавески появилась девочка. На вытянутой ладошке перед собой она держала маленький стеклянный шарик.

— Не знаю, получится ли… — каким-то испуганным голосом пробормотала Фрида и взяла двумя пальцами стеклянный шарик.

Еще во сне Карл Брюллов почувствовал, на него кто-то пристально смотрит. Просто сверлит голову чей-то пронзительный взгляд.

Открыв глаза, Карл увидел графиню Юлию, сидящую на стуле у его изголовья. По-прежнему он был в просторной постели в своей римской квартире. По-прежнему чудовищно болела голова. И по-прежнему на лбу лежал прохладный компресс.

— Карл! Скажите правду! — потребовала Прекрасная Юлия.

— Которую?

— Там… вы встретили женщину, похожую на меня?

«И не одну!» — пронеслось в голове художника.

— У вас там… роман? Скажите, я ничуть не обижусь. В конце концов…

«Все-таки, женщины поразительные существа! Как она могла узнать? Женская интуиция и проницательность поистине не имеет никаких границ…» — подумал Карл.

Но вслух сказал:

— Юлия. Вы отлично знаете. Я любил, люблю, и всегда буду любить одну-единственную женщину!

— Господибогмой! Остальные не в счет, так вас понимать?

— Кажется, мы начинаем ссорится… А мне надо работать… Работать, работать и работать… — ответил Карл.

И вспомнив старика из Помпей с двумя послушными сыновьями по бокам, усмехнулся.

Уже уральский промышленник и меценат Демидов бомбардировал из Петербурга письмами с туманными намеками расторгнуть контракт, поскольку художник нарушает все мыслимые сроки…

Уже Общество поощрения художников известило о прекращении перевода денег пенсионеру Брюллову…

Уже ректорат Академии художеств настоятельно требовал немедленного возвращения художника в Россию, дабы тот мог приступить к росписям Исаакиевского собора…

А Карл Брюллов все никак не решался завершить работу.

Первой созерцательницей картины, естественно, была графиня Юлия Самойлова. Несколько дней Карл даже от нее скрывал, что уже положил последний мазок. Прекрасная Юлия внутренним безошибочным чутьем все поняла и категорически потребовала немедленной демонстрации.

Они были только вдвоем в просторной мастерской художника. Карл усадил ее в кресло напротив картины на значительном расстоянии. Сам долго бродил по мастерской, прицеливаясь, так и эдак, поглядывая на еще закрытый холст с разных ракурсов и бормоча что-то о недостаточности освещения. Наконец, решившись, резким движением сдернул с картины серое полотно и отошел в сторону…

Прошло довольно много времени…

Графиня Юлия Самойлова, первая петербургская красавица беззвучно плакала, сидя в кресле, прижимая ладони к щекам…

Как минимум в четырех женщинах, изображенных на картине, она узнала себя…

— Господибогмой!.. Господибогмой!..

Карл стоял чуть сзади и недовольно хмурился… В его ушах звучали голоса всех людей, изображенных на полотне… И еще множество, множество других…

Яркая вспышка молнии выхватила один только миг чудовищной катастрофы… На фоне огненно-красной лавы, вытекающей из жерла Везувия, по узкой улочке метались обезумевшие от страха люди…

Неслась колесница со сломанной осью, оставляя за собой только обломки. Седок еще старался удержать испуганных коней, но его молодая жена, сброшенная на мостовую, уже была убита смертельным падением…

Молодая мать обнимала двоих дочерей, в ужасе глядя на надвигающиеся потоки лавы…

Двое юношей несли на руках своего отца, дряхлого старика…

Живописец с ящиком красок на голове, портретно похожий на самого автора, оберегал прелестную молодую женщину, уже теряющую сознание…

Алчный старик, подбирал с мостовой, уже никому ненужное и такое бесполезное сейчас, золото…

Молодая чета, с прижавшимся к коленям матери ребенком, пыталась укрыться плащом от огненного пепла и града камней…

Раскачивались и падали скульптуры Богов…

— Господибогмой! — шептала графиня.

Неожиданно Карл схватил кисть, стремительно подошел к полотну и несколькими уверенными мазками положило на мостовую отблески света от вспыхнувшей молнии… Отчего все фигуры еще, как бы, более выдвинулись из холста.

— Господибогмой! — шептала графиня.

Через два часа графиня Юлия Самойлова покинула Рим. В мастерской на столе Карла ожидала записка.

«Любимый Карл! Мой супруг, царство ему небесное, отдал Богу душу. Я обязана отдать ему последние почести.

Р. С. Камень забрала с собой. Не хочу терять еще и Вас».

Прекрасная Юлия и тут не смогла обойтись без патетики. «Последние почести!». Можно подумать, граф Самойлов был не кутилой, мотом и пустым человеком, а выдающимся полководцем.

Ровно в полдень 24 августа 79 года Везувий взорвался. Оглушительный грохот был слышен на многие сотни километров. Тучи пепла и град камней обрушились на город. Раскаленная лава отрезала большинству жителей путь к спасению. Из десяти тысяч горожан спаслись только несколько сотен.

Ровно в полдень 24 августа 1831 года художник Карл Брюллов выставил для обозрения полотно «Последний день Помпеи».

Впечатление было настолько сильным, что большинство покидало мастерскую художника молча. Дамы плакали, мужчины хмурились и подавленно качали головами.

Погода тоже преподнесла свой сюрприз. Нежданно-негаданно над Римом разразилась чудовищной силы гроза. Оглушительный гром и ослепительные вспышки молний словно аккомпанировали изображенному на полотне. Бурные потоки воды несколько часов падали с небес на вечный город.

К сожалению, на картине не нашлось места лохматому Децию. Карл много раз пытался написать по памяти его портрет, но все как-то не получалось. Безумно трудно было схватить постоянно меняющееся лицо. То гневно-яростное, то по-детски восторженное. С седой бородой и взлохмаченными волосами.

Так бывает. Благородным и честным людям не всегда находится место в истории.

В том году Прекрасная Юлия больше не посещала Рим. И дело было вовсе не в трауре. До Карла доходили слухи, что она уже на третий день катала детей своей подруги графини Разумовской на длинном шлейфе траурного платья по паркету своего дворца.

В очередной раз она встретились уже в Петербурге.

Петербург встретил Карла Брюллова поистине всенародным ликованием. Позади остались бурные восторги Рима и откровенные признания молодых художников: «Мы все должны у него учиться!».

Позади овации Неаполя, чтение стихов в его честь в местном театре и факельное шествие по улицам города.

Позади сдержанно-уважительное признание парижан и награда золотой медалью.

Петербург не ударил в грязь лицом.

«Последний день Помпеи» была повешена в центральном зале Академии художеств. Картину объявили лучшим произведением девятнадцатого столетия. Через парадные двери с раннего утра и до позднего вечера шел народ.

Впервые порог Академии художеств переступали ремесленники и купцы, мастеровые и швеи. Народ все шел и шел… Столетнее здание на берегу Невы не слыхивало ничего подобного…

Куплеты в честь триумфатора, хор академистов, гром полкового оркестра…

С легкой руки Баратынского по Петербургу, а потом и по всей России пошли гулять стихотворные строчки:

Вовсе незнакомые друг другу люди с заговорщицким видом шептали, как пароль:

Александр Пушкин написал стихотворение. Николай Гоголь опубликовал в сборнике «Арабески» блистательную статью.

Бюст Карла Брюллова, увенчанный лавровым венком, считалось необходимым иметь в каждой гостиной высшего света. Его имя постоянно было у всех на устах.

Карлу присвоили почетное звание «академика» и профессора.

На балу у графини Разумовской Великий Карл встретился с Прекрасной Юлией. Их отношения всегда отличались стихийностью и неожиданными сюрпризами. Подчас они не виделись месяцами, годами, но, встретившись, даже не замечали пробежавшего времени. Буквально продолжали разговор с прерванной в прошлый раз фразы. Если таковая была, разумеется. Внутренне они вели между собой постоянно диалог, своеобразную, слегка конфликтную беседу. Она не прерывалась никогда, ни на одно мгновение.

Так случилось и в этот раз. Карл был слегка утомлен и смотрел поверх голов танцующих, когда откуда-то справа появилась Прекрасная Юлия. Она была не одна.

— Моя воспитанница, Джованна! — представила графиня Юлия юную особу художнику.

Карл непроизвольно вздрогнул. На него смотрели темные, выразительные глаза отчаянной всадницы из Помпей.

Графиня Юлия тут же куда-то отошла, передав на попечение Карла свою воспитанницу.

Воспитанница Джованна, глядя в сторону, как бы невзначай, поправила на шее маленький медальон. Карл успел заметить алый камень, вставленный в изящную оправу. Такой же, как у самой графини Юлии, только меньшего размера.

— Почему не спросишь, сколько мне лет? — спросила Джованна.

— Догадываюсь, — пробормотал Карл.

— Мне тысяча восемьсот четырнадцать лет! — сдержанно, но каким-то торжествующим тоном объявила всадница.

— Вы замечательно сохранились, — констатировал художник.

Что еще он мог сказать в подобной ситуации.

В эту минуту к ним подошла Прекрасная Юлия и как всегда без всяких предисловий, объявила:

— Господибогмой, Карл! Она превосходно обращается с лошадью. Вы должны написать портрет моей воспитанницы. Я так хочу!

«Чего хочет женщина, того хочет Бог!». Эта фраза чаще других вертелась в голове Карла при общении с Юлией.

Все проходит. Впечатления блекнут, стираются. С годами Карл Павлович все реже вспоминал Помпеи. Другие замыслы и заботы занимали его. Когда вспоминал, голову почему-то гвоздем буравила одна только мысль. Догадался ли Деций спустить с цепи своего лохматого пса перед землетрясением? Или в спешке, укладывая свои бесчисленные таблицы, забыл? И вообще! Что с ним самим сталось?

Карл Брюллов покидал Петербург. Навсегда. Хмурились художники, плакали женщины. Подхватив на росписях Исаакиевского собора воспаление легких, по настоянию врачей, Карл уезжал в Италию. Он уезжал умирать.

Одному из своих друзей он оставил короткую записку.

«Я жил так, чтобы прожить на свете только 40 лет. Вместо 40 лет я прожил 50 лет, следовательно, украл у вечности 10 лет и не имею права жаловаться на судьбу. Мою жизнь можно уподобить свече, которую жгли с двух концов и посредине держали калеными клещами».

Последние дни Карлу снился один и тот же сон. Он снова в Помпеях. Вокруг пестрая, веселая толпа горожан. Он медленно, никуда не торопясь, бредет по центральной улице. Навстречу четверо юношей несут на носилках какую-то знатную матрону. Она из-за балдахина манит его рукой. Карл подходи ближе и видит… это графиня Юлия.

Она что-то говорит ему, что-то веселое, беззаботное. Но слов Карл не слышит, хотя понимает, графиня рассказывает ему нечто чрезвычайно забавное…

Обмахиваясь веером, Прекрасная Юлия продолжает что-то ему рассказывать.…

И Карл начинает смеяться. Весело, радостно, легко.

Он смеется как никогда в жизни.