Полдня Леонид Чуприн сочинял объявление. Одним пальцем распечатывал его через копирку на «Эрике». Получилось очень даже симпатично. «Срочно продается трехкомнатная квартира. Чистая, светлая. Ремонт не требуется!». Подумал, подпечатал адрес и телефон. Потом и цену в долларах указал, которую намеревался получить за квартиру. Мысленно он всю уже распределил, как и на что ее с толком потратить. Что было роковой ошибкой. Леонид, как и большинство творческих натур, в бытовых вопросах был крайне самоуверенным человеком.
Знал бы сорокатрехлетний писатель и художник, — в какие дикие джунгли он бесстрашно вступает голым и босым, какие ему предстоят испытания, порвал бы, к чертовой бабушке, все объявления и занялся чем-нибудь менее безопасным. Написал бы пару рассказов, нарисовал бы три новых картины. Или наоборот. Две картины и три рассказа. А продажу квартиры поручил бы какому-нибудь солидному Агенству. Но природное упрямство — доминирующая черта писателя и художника Лени Чуприна. Если что вбил себе в голову, колом не вышибить.
Он свистнул в распахнутое окно знакомых мальчишек. Через минуту те, шумной ватагой ввалились в квартиру. Леонид вручил каждому по пять объявлений и пообещал провести в Дом литераторов на новый американский боевик. Плюс — прокатить по Москве-реке на своем катере. Его он уже начал строить в гараже своими собственными руками. Такая у него была мечта детства. Построить собственными руками белый катер и поплыть на нем…. Неудачное падение на берегу Головинских прудов внесло некоторые коррективы в сроки строительства.
Судя по всему, мальчишки добросовестно выполнили поручение. За час расклеили объявления по всему микрорайону. От метро «Водный стадион» вдоль всего Кронштадтского бульвара на каждом столбе красовалась бумажка, напечатанная на портативной «Эрике». Результат не замедлил сказаться. На голову, вернее, на уши бедного писателя обрушился вал телефонных звонков. Поначалу Леня обрадовался, всем подряд расписывал достоинства квартиры. После второго десятка звонков, слегка насторожился. Но всерьез не задумался. Звонили одни и те же голоса. Чаще других, два мужских и один женский. Явно криминальные личности. Или просто болтливые одинокие люди, которым не с кем поговорить. Леонид потихоньку начал звереть.
Уже через день толпой пошли покупатели. Чуприн не успевал отвечать на звонки и ковылять к входной двери. К вечеру третьего дня начал направо и налево отказывать. Иных даже на порог не пускал. Он считал себя неплохим физиономистом и отличным психологом, потому решил ни за какие деньги не связываться с посредниками и прочими проходимцами.
Хорошо хоть соседка Наталья выручала! Вызвалась заодно со своим ребенком каждое утро выгуливать и Челкаша. Попутно и в «Универсам» заходила. Так что холодильник Чуприна не пустовал. Ему самому было бы не под силу. На костылях каждый день по магазинам немного наковыляешь.
На пятый день с утра во входную дверь раздался требовательный звонок. Челкаш радостно залаял у двери и застучал хвостом по стенам узкого коридора. Так он приветствовал только хороших знакомых. Или тех, в ком чувствовал хорошего человека. Леонид добрался до двери, даже не заглянув в глазок, щелкнул замком и отступил чуть в сторону. Был в полной уверенности, это соседка Наталья. Или наконец-то заявился совсем пропащий Суржик. Но это была не Наталья. И уж тем более, не Суржик…
За три минуты до этого Татьяна Котова припарковав свою «девятку» у подъезда дома, заглушила двигатель, чуть наклонила зеркальце заднего вида и начала внимательно разглядывать свое отражение. Что о такой особе можно сказать? Если непредвзято и объективно. Татьяна любила поразмышлять о себе в третьем лице. Ближайшая подруга, врач психотерапевт, Рита Попович просто за голову схватилась, когда узнала, что Татьяна чуть ли не каждый день думает о самой себе в третьем лице.
— Это же первый признак! Ты — моя пациентка!
Татьяна только отмахнулась. У Ритки Попович все подруги и знакомые — носители каких-либо психических заболеваний. Одни психопатии, другие шизофрении, третьи параноидальных психозов. Послушать ее, все должны выстроиться парами и рядами, колоннами маршировать в Кащенко. На себя бы посмотрела. Смолит одну за другой сигареты, а у самой руки трясутся, как у алкоголички.
Итак! ОНА звалась — Татьяна! Что о такой можно сказать? Безусловно, красивая женщина с черными, как смоль волосами. Безусловно, красива. Жаль, фигура подвела. Зато, кожа. Такой коже позавидуют даже малолетки. И глаза. Большие, выразительные. Разговаривает, чаще всего, довольно жестким командным тоном. Сказываются гены. Отец был военным, в больших чинах. Иногда в ЕЕ голосе проскальзывают певучие нотки, что сразу выдает в ней уроженку юга. ЕЕ грубоватая манера, конечно же, скрывает наивную романтическую душу. ОНА расчетлива, практична. Но никогда не станет, (увы!), по-настоящему ни богатой, ни обеспеченной. Природная вспыльчивость, (опять же, увы!), в мгновение ока рушит все ее тщательно продуманные планы. ОНА ведь и сама, (бедняжка!), страдает от этого, но больше всего перепадает окружающим, подвернувшимся под руку.
Короче, Татьяна Котова самой себе очень даже нравилась. На других наплевать…
…Леонид, придерживая рукой костыль, отступил чуть в сторону. И удивленно вскинул брови. Поскольку это была не соседка Наталья. И уж тем более не Суржик.
В распахнутую дверь стремительно вошла полноватая, черноволосая женщина лет тридцати. С большими выразительными глазами. Несмотря на жару, одета она была во все черное, но легкое. Черная кофта, черная юбка. Диссонировал с ее обликом только вызывающе яркий шарф на шее.
Не обратив ни на Леонида, ни на Челкаша, ни малейшего внимания, даже не взглянув на них, она прямо с порога начала внимательно и подробно осматривать квартиру. Трогала руками косяки дверей, щупала обои, заглядывала буквально в каждую дырку. Ее туфли на высоких каблуках, как метроном застучали по всей квартире. Челкаш, почему-то радостно виляя хвостом, сопровождал ее почетным эскортом. С восторгом принюхивался к ее черной сумке.
«Хорошая женщина!» — думал лохматый Челкаш. «Наверняка, хорошо готовит. И кошками от нее не пахнет. Только духами и слегка бензином. В сумке у нее в пакете связка говяжьих сарделек».
— Предатель! — презрительно пробормотал Чуприн. И заковылял на костылях вслед за женщиной, бодрым тоном давая подробные пояснения:
— Квартира отличная. Все друзья завидуют. Теплая, светлая…. Большая комната двадцать или даже двадцать два. Кухня около десяти. Большая лоджия. Кстати, очень хорошие соседи, как на подбор. Вся лестничная площадка — тихие, сплошь интеллигентные люди. Большой плюс.
Тут Чуприн явно подзагнул. Соседи справа и слева, все поголовно, были пьянь зеленая. Квасили с утра до вечера. И с вечера до следующего утра. Но знать это новым жильцам, вовсе не обязательно. Все мы не ангелы, рассудил он. Кстати, одна из повестей Леонида так и называлась, «Все мы не ангелы».
— И потом, всего третий этаж, — продолжал Леонид. — Лично я, терпеть не могу все, что выше четвертого. Вдруг лифт сломается или еще какая-нибудь хвороба…
— Например, нога, — проходя мимо Леонида, буркнула черноволосая.
— Между прочим, у меня до черта предложений. Выбор есть. Но, честно говоря, я еще не решил. Для меня главное, чтоб квартира попала в хорошие руки…
Выходя из кухни, черноволосая в коридоре остановилась прямо напротив Леонида. Они впервые встретились глазами.
«Красивая баба!» — пронеслось в голове Чуприна. «Правда, несколько полновата. И со вкусом у нее… не очень!».
— Не соответствует! — жестко сказала женщина.
— Что? — не понял Леонид.
— Квартира — объявлению, — пояснила она. — Вы написали, все удобства, солнечная, светлая…
— Разве не так?
— Разумеется, не так!
— Что «не так»? — почему-то сходу начал раздражаться Чуприн. Вроде, никаких особых оснований и не было. Так как-то. Бывает, встречаются люди с одинаковыми зарядами. Оба «плюс» или оба «минус». И мгновенно начинается конфликт. Оба и сами не понимают, в чем дело, но уже готовы друг другу глаза выцарапать. Короче, личностям с одноименными зарядами лучше не сталкиваться. Большинству населения стоит особые значки на одежде носить. Плюс или минус.
— Да, все не так, как в объявлении! — командирским тоном объявила черноволосая женщина. — Кухня маленькая. Пять с половиной. Паркет вспучился. Так бы и писали, требует ремонта.
И не дожидаясь ответа, она направилась в дальнюю комнату. Леонид за ней не последовал. Повысив голос, продолжал давать пояснения на расстоянии:
— Не хоромы, конечно. Зато, лоджия, какая! Блеск! На велосипеде гонять можно. У вас дети есть?
— Лоджия стандартная! — выходя из дальней комнаты, заявила женщина.
— Зато прекрасный вид из окон. Обратили внимание?
Черноволосая покивала головой. Несколько раз.
— Гаражи. Одни крыши. Зелени совсем нет. Значит, окон не отрыть. Вся гарь, копоть, шум — прямиком в квартиру.
— Если ветер в эту сторону…
В узком коридоре они опять оказались напротив друг друга. Совсем близко. Леонид даже ощутил запах ее духов. Какой-то французский вариант. Несколько секунд они внимательно смотрели друг другу в глаза. И оба молчали.
— Судя по всему, вы звонили вчера вечером….
Черноволосая молча кивнула.
— Мы это… раньше нигде не пересекались? Ощущение, будто где-то виделись… Странно.… По телефону у вас голос просто девичий…
— Ага! — опять кивнула она. — Юный. Через два «Н».
— Не понял!
Черноволосая не ответила, резко повернулась и скрылась в ванной. Леонид заковылял в свою комнату, со вздохом опустился в кресло у письменного стола, костыли прислонил рядом. Из ванной послышался плеск воды, невнятный, что-то бормочущий голос.
— Эй! — повысил голос Леонид. — Вы часом не мыться у меня собрались?
Женщина вышла из ванной, вытирая руки платочком. Остановилась в дверях его «кабинета», продолжала цепким взглядом осматривать все вокруг.
— В ванной оба крана текут.
— Сильней закручивать надо, — усмехнулся Леня.
— В коридоре по углам обои отходят. Сами клеили?
— Друзья помогли, — улыбнулся Леонид. — Я человек компанейский. Только свисну, набегает куча друзей…
— Представляю, — нахмурилась черноволосая. — Вы, кажется, литератор?
— Писатель, — скромно ответил Леня.
— Классик?
— Почему «классик»!? — изумился Чуприн. — Я пока в своем уме.
— Был у меня один… литератор, — неопределенно ответила она. — Так сразу и брякнул — я классик советской литературы…
— Как фамилия? Может, кто-то из моих приятелей?
— Не помню. У нас не заладилось.
— Понимаю, — улыбнулся он. — Писатели народ капризный. По себе знаю.
Продолжая улыбаться, Леонид начал основательно оценивающе осматривать черноволосую с ног до головы. Как породистую лошадь. Она удивленно вскинула брови.
— Потолки сколько? — спросила она.
— Два восемьдесят! — быстро ответил он.
Женщина с сомнением покачала головой.
— Два… сорок. От силы.
— Два восемьдесят пять!
— Два сорок! — настаивала она.
— Я говорю, два восемьдесят пять!
— Сами измеряли?
— Зачем измерять? — удивился Леонид. — Я не только писатель, еще и художник. У меня глаз наметанный. Могу с точностью до одного сантиметра с первого взгляда определить рост человека.
— Какого… человека?
— Любого! Особенно, женщины. И каблуки любого размера ни на миг не введут меня в заблуждение.
Женщина достала из сумочки рулетку, приложила к стене. Подтянула за спинку рукой стул, легко взобралась на него. Челкаш поднялся с пола и встал рядом со стулом. Так, на всякий случай. Он вообще-то не любил, когда кто-то лазил куда-то наверх.
— Подержите, пожалуйста! Если вам не трудно, разумеется.
Леня усмехнулся, взял в руки один костыль и, сунув его под мышку, подошел к женщине. Осторожно, но крепко взял ее за талию. Женщина вздрогнула.
— У вас, что, крыша поехала? — нейтральным тоном спросила она. — Я просила подержать рулетку!
Леонид отпустил ее, проковылял обратно к креслу, опустился в него. Взял со стола пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, закурил. Черноволосая, стоя на стуле, закончив измерения, начала сматывать рулетку.
— Два сорок! — подытожила она. — Можно было и не измерять.
— Ноги у тебя… ничего! — затягиваясь сигаретой, протянул Леонид. Он и сам не заметил, как начал называть ее «на ты».
— Не жалуюсь, — сухо ответила она.
— Муж, почему бросил? — в лоб спросил он.
Черноволосая женщина удивленно вскинула брови, но промолчала.
«В морге призраки не водятся. Души умерших, тем более. Они покидают тела буквально через несколько минут после остановки сердца. Стало быть, и опасаться нечего. Там только оболочки когда-то живших людей. Не более того!» — пытался подбодрить себя Суржик за рулем «Форда». Он еле-еле плелся в колоне машин, растянувшейся по всему Ленинградскому проспекту.
По Москве ездить на машине уже практически невозможно. Стояние в пробках стало чем-то вроде обязательного ежедневного ритуала. Кто-то жует, кто-то газеты читает, женщины напрополую красятся и мажутся, как у себя в спальне. Или бесконечно болтают по сотовым телефонам.
Только когда Суржик свернул у метро «Речной вокзал» направо, стало чуть посвободнее. Налево, прямо, опять налево, потом направо…. С дикими трудами Валера все-таки нашел нужный адрес. Коптевский тупик! Название-то, какое! Тупик. Действительно, дальше ехать некуда. Мысль, что в этом обшарпанном желтом особняке он сейчас может увидеть мертвую Надю, отгонял от себя, как назойливую муху.
«Нет! Этого не может быть! Потому что, не может быть! И точка!». Но откуда-то наползал животный страх. Возникал где-то в затылке, сползал мурашками по спине и липким потом расползался по всему телу.
Нет, никак Валера в этот раз не мог преодолеть свой панический страх.
«Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой».
Спустившись в подвал по замызганной лестнице, Валера попал в чистое и светлое помещение. Неоновые лампы под потолком, стол, стулья, нейтральные дешевенькие пейзажи по стенам. У стола за компьютером сидел худой парнишка, совсем мальчик, в очках, как две капли воды похожий на Шурика из «Кавказской пленницы». Настроение Суржика слегка выправилось. А когда он разглядел, что парнишка, загородившись компьютером, читает роман Дарьи Донцовой «Гарпия с пропеллером», и вовсе улучшилось. С человеком, читающим эту ироническую писательницу, можно иметь дело.
— Союз писателей приве… — по привычке, чуть было не брякнул Суржик. Но во время осекся. И добавил — Добрый день!
«Хотя, какой он, к чертовой матери, добрый!» — пронеслось у него в голове.
Парнишка поднял голову и улыбнулся. Хорошая у него была улыбка. Добрая, располагающая. Слегка грустная такая, понимающая и сочувствующая одновременно. Да и вообще, сам парнишка весь как-то сразу понравился Суржику. Такие редко нынче попадаются на улицах. Темно-зеленая форма, в которую был наряжен служитель скорбных услуг, наверняка, действовала на всех посетителей успокаивающе.
— Вам морг? — вежливо спросил парнишка, отложив в сторону книгу.
«Мне — нет!» — вихрем пронеслось в голове Суржика. «Рано еще!». Но, судорожно сглотнув, Валера, молча, кивнул.
— Ваша фамилия?
— Суржик! — кашлянув, ответил Валера.
— Посмотрим.
Парнишка пощелкал клавишами компьютера, кивнул головой. Потом, нахмурившись, проницательно взглянул Суржику в глаза.
— Как у вас со здоровьем?
— Спасибо. Полный порядок!
Докладывать парнишке о своих приступах головной боли почему-то не хотелось.
— Я имею в виду…
— Понял, понял, — кивнул Валера.
— …некоторые клиенты неадекватно реагируют.
Парнишка пощелкал клавишами, поставил компьютер в режим ожидания. Потом испытующе посмотрел прямо в глаза Суржику.
— Вы верите в загробную жизнь? — строго спросил он.
— Разумеется. Все верят.
— Вы чудовищно заблуждаетесь. Находятся иные индивудумы, которые не верят. Потому и ведут себя в этой жизни не лучшим образом.
Парнишка в очках явно любил пофилософствовать. Обобщать, делать парадоксальные выводы, проводить сравнительный анализ несовместимых явлений.
— Как вы себе ее представляете? — усмехнувшись, спросил он Суржика.
— Кого, Надю!?
— Да, нет. Жизнь после смерти.
— Ну… как-как… — пожал плечами Валера. — Обыкновенно. Вам-то это известно, лучше других.
— Вы не поняли, — мягко и даже, как бы, укоризненно сказал парнишка в очках. — Представьте, остановилось сердце. С оболочкой все ясно. А душа?
— Что, душа! — пожал плечами Суржик. — Она… отлетает.
— Куда?
— Как куда? В рай, или в ад. Там уж решат.
— По-вашему получается, душа первична, тело вторично?
— Вы считаете, наоборот? — вежливо спросил Суржик.
— А как вы считаете… — все, более увлекаясь, любопытствовал симпатичный парнишка. — Там… женские души чем-то отличаются от мужских. Здесь-то все ясно. Женщина есть женщина, мужчина есть мужчина. Им никогда не понять друг друга. А там? Души имеют половые различия.
Суржик на мгновение впал в ступор. Парнишка в своих рассуждениях явно копал слишком глубоко. Валера никогда и не задумывался на эту тему.
— Сашка-а! Пара-азит такой! — раздался за спиной Суржика резкий женский голос. Валера резко обернулся. На пороге двери стояла очень крупная женщина. Вся какая-то квадратная. В темно-сером брючном костюме, на голове такого же цвета шапочка. Она гневно сверкала глазами на очкастого парнишку:
— Опять компьютер без спросу гоняешь!? Голову клиентам морочишь? Сколько раз сказано, при клиентах держи рот на замке!
Суржик недоуменно повернулся к симпатичному парнишке в очках, но того на месте уже не оказалось. Не оказалось его даже и под столом. Исчез, испарился. Паранормальное явление какое-то! Только что был здесь, сидел на стуле, поправлял очки на переносице, говорил всякие разные умные слова, и вдруг — нету.
Квадратная женщина прошла в комнату, засунула в неприметный шкаф полиэтиленовый пакет с продуктами, и, растерянно улыбаясь, обратилась к Суржику:
— Извините! Ради Бога, извините! Племянник мой! Помогает с компьютером! Я-то в них, честно говоря, ни бум-бум! А этого, хлебом не корми, дай с клиентами про загробную жизнь, ля-ля — тополя! Извините, пожалуйста!
— Ах, во-он оно что… — облегченно протянул Валера.
— Мальчишка совсем, сопляк! Вот и лезет к людям! — вздохнула она. — Не понимает, у людей горе, им не до разговоров. Хоть кол на голове теши!
Квадратная женщина села за стол, достала из ящика стола футляр с очками, нацепила очки на нос. Осторожно, словно они раскаленные угли, несколько раз тюкнула пальцами по клавишам компьютера.
— Ваша фамилия?
— Моя или… Соломатиной? — уточнил Суржик.
— Ее мне без надобности, — опять глубоко вздохнув, сказала женщина. — Пусть милиция разбирается.
— Моя, Суржик.
Квадратная женщина подняла голову от клавиатуры, посмотрела на Валеру поверх очков. Взгляд у нее тоже был очень хороший. Добрый, располагающий. Совсем, как у ее племянника. Даже чем-то еще более привлекательный. Таким обычно раскрывают души самые замкнутые натуры.
— Вы не волнуйтесь, — сказала женщина. — Не ваша она.
— Кто?
— Эта… неопознанная! — кивнув на экран компьютера, сказала женщина.
— Почему вы… так уверены? — невольно понизив голос, спросил Суржик.
— Как никак пятнадцать лет здесь работаю. Худо бедно, научилась в людях разбираться. Не вашего она полета птица. Из бомжих… Шрам на правом предплечье… на щеке длинный порез… — продолжала бормотать женщина, вглядываясь в экран. — Сами посмотрите! Не бойтесь.
Женщина чуть отодвинулась в сторону, Валера встал со стула, взглянул через ее плечо на экран компьютера. Как в телевизоре увидел картинку из серии «Дорожный патруль» или «Хроника происшествий». Изображенная на экране, действительно, не имела ничего общего с Надей Соломатиной. У Валеры Суржика отлегло от сердца.
Поднявшись по узкой лестнице из подвала, очутившись во дворе, среди зелени и яркого солнца, Суржик почувствовал необычайное облегчение. Захотелось поскакать на одной ножке, как в детстве. Только три женщины в черном, с заплаканными лицами, сидевшие рядом с дверью на скамейке, удержали его этой детской выходки.
В далеком детстве Валера был фантастически толстым и неуклюжим мальчуганом. На окраине Хабаровска, где тогда в бараке обитала семья Суржиков, сразу за сараями начинался некошеный луг. И тянулся тот луг вплоть до лесной опушки. До зарослей кустарника. Вот на том лугу и устраивали местные мальчишки беготню на скорость. Побеждал тот, кто быстрей других добегал до кустов.
Направляясь к машине, Суржик едва заметно усмехнулся. Если честно, побеждали всегда только двое. Братья близнецы Петя и Павлик. Они абсолютно одновременно пересекали невидимую линию у кустов, оставляя ораву мальчишек далеко позади. Толстый мальчик Валера тоже участвовал в забегах. Чтоб не выделяться. Но где ему, бедному. Всегда приплетался последним.
Однажды братья близнецы, глядя на нечастного Валерика, о чем-то пошептались и, решительно подойдя к нему, ухватили за руки.
— Гляди, не спотыкайся! — в унисон грозно сказали браться.
И великий забег начался!
Подобно молнии, стремительно летела удалая тройка мальчишек по некошеному лугу. Эх, тройка! Кто тебя выдумал? Только гулко стучали по земле голые пятки…. Только ветер свистел в ушах…. Разлетались из-под ног кузнечики…. Да в испуге шарахались в стороны разноцветные бабочки, опасаясь быть затянутыми в водоворот воздуха, производимого проносящейся мимо тройкой…
…Остальная ватага мальчишек далеко позади…. Уже у самого леса, у полосы кустов, двое близнецов просто вытолкнули вперед полноватого Валерика! И он первым пересек заветную, невидимую черту! Он первый! Впервые в жизни!!!
Те, что были по бокам и волокли его весь забег, устало повалились на землю и долго не могли перевести дыхание. А мальчуган Валерик медленно опустился на колени и ладонями стирал со лба и щек обильный пот.
— Спасибо, братцы!
Пройдут годы. Да что там годы, десятилетия. Каких только встреч и событий не будет в жизни Валерия Суржика. Но до самого конца, до самого последнего вздоха он будет помнить тот стремительный забег по некошеному лугу.
— Спасибо, братцы!
Чаще всего еще в далеком детстве Судьба демонстрирует нам знаки, своеобразную схему нашей будущей жизни. Мужская дружба, товарищество с колыбели были для Валеры Суржика святыми понятиями. Только почему именно этот эпизод из детства вспомнился во дворе Коптевского морга? Нет ответа.
Суржик сел в машину, опустил оба боковых окна и завел двигатель.
Приблизительно в то время, когда Валера Суржик «мчался по некошеному лугу», его друг, Леня Чуприн, усмехаясь, рассматривал стоящую на стуле черноволосую женщину. Она хмурилась и, переминаясь с ноги на ногу, пыталась смотать рулетку. Та никак не желала сматываться. Что-то там такое заело.
— Ноги у тебя… ничего!
— Не жалуюсь, — сухо ответила она.
— Муж, почему бросил?
— Вы, в самом деле, собрались квартиру продавать? Или так… — сделала она неопределенный жест рукой.
— Как еще «так»!? — возмущенно спросил он. — Жить на что-то надо! Загоню эту, куплю что-нибудь поменьше, поскромнее.… Кстати, не слышала, куда выгоднее деньги вложить? Чтоб жить на проценты.
Женщина, стоя на стуле, сосредоточенно пыталась смотать рулетку.
— Деньги надо вкладывать в дело, — сухо ответила она.
— Это и дураку ясно. А если нет своего дела?
— Тогда плохо ваше дело.
— Не порадовала… — преувеличенно вздохнул Леонид. — Раньше проще было. В одну редакцию рассказ подбросишь, в другую иллюстрацию пихнешь, а сейчас…. На одни гонорары не проживешь. Слышала, небось?
— Про что?
— Про наше писательское житье-бытье.
— Сейчас всем нелегко.
Черноволосая женщина легко спрыгнула со стула, спрятала рулетку. Челкаш сунул, было, нос в ее объемистую сумку, но она только грозно взглянула на него, и он, мгновенно сел на задние лапы, скорчил умильную морду, повозил хвостом по полу.
«Нам бы такую женщину!» — думал он. «Она бы нам обеды готовила…».
— Для чего тебе квартира? Жить негде?
— Почему, есть у меня квартира. И у меня, и у дочери. Я — посредница.
— Ах, во-он оно что-о… — разочарованно протянул Леонид.
— Покупка-продажа квартир — мой бизнес.
Леня недовольно поморщился. Откинувшись на спинку кресла, с откровенной неприязнью, как бы заново, стал разглядывать черноволосую женщину.
— Как я сразу не догадался…. Бизнес, бизнес! Терпеть не могу это слово! Воруют так, что треск стоит, а туда же — бизнес! Сплошные аферы, мошенничество…
— Я честно работаю! Ясно!? — вспыхнув, заявила она. — Сами увидите…
Черноволосая начала ходить по комнате, с усилием давила туфлями на паркетины.
— Вижу, моя квартира тебе не нравится?
— При чем тут, нравится, — не нравится! Цена завышена, продать будет трудно. Солнца совсем не бывает.
— Что за глупость! — возмутился Чуприн. — Вечером квартира залита солнцем. Сторона западная. Нынче это даже модно… Квартира окнами на Запад! Звучит!
Женщина остановилась посреди комнаты, в упор взглянула на Леонида.
— Сторона северная! — с ударением сказала она.
— Западная! — мягко возразил Чуприн.
— Нет, северная!
— Нет, западная!
— Северная! — неожиданно громко сказала женщина.
— Именно, что западная! Мне-то лучше знать! — повысил голос Чуприн, — Раз я сказал — западная, стало быть, так оно и есть…
Черноволосая женщина жестом остановила его, достала из сумки компас.
— Господи-и! — возмутился Леонид, — Зачем такие сложности! Куда солнце садится, там и запад. Любому дураку ясно.
Женщина положила компас на ладошку, щелкнула рычажком. Повертелась на месте в разные стороны. Чуприн только головой покачал.
— Компас надежнее! — пробормотала она.
— Надежнее солнца!? Да-а… женская логика, ничего не скажешь. Ты бы еще теодолит с собой приперла.
— В нашем деле нужна точность.
— …или курвиметр.
Черноволосая женщина возмущенно подняла голову от компаса.
— Это еще что такое!?
— Курвиметр — это… — снисходительно усмехнувшись, пояснил он, — …для точности измерения извилистых линий. Для таких, как ты, предмет первой необходимости. После французских духов, разумеется. Ну! Что я говорил! Почти западная…
— Вот именно, почти!
Темноволосая женщина спрятала компас в сумочку, строго посмотрела на Чуприна. В ее глазах застыл немой вопрос: «Что дальше?».
— Пусть будет… северо-запад! — снисходительно усмехнулся Леонид.
— Значит, солнца не бывает!
— Далось тебе это солнце! — раздраженно заметил Леня. И даже передернул плечами. — Полумрак тоже имеет свои преимущества. Создание творческое настроение. Большинство своих лучших рассказов я написал как раз в этой комнате. Между прочим, интимные отношения легче завязываются именно в полумраке.
— Нет солнца, значит, — есть сырость! — мрачно заявила женщина.
Чуприн чуть не расхохотался. Уже запрокинул голову назад, но передумал.
— Вот уж чего нет, того нет! — жестко сказал он. — Абсолютно сухая, светлая, теплая квартира. Даже излишне теплая, я бы сказал. На ночь все форточки открываю, иначе не уснуть…
— Паркет вспучился, значит, сыро!
— Паркет вспучился, как раз от сухости, если хочешь знать!
— Да-а… — с откровенной издевкой, усмехнулась она. — Что-то новое!
Леонид не выдержал и стукнул костылем об пол. Для выразительности.
— Квартира у меня — сухая!!!
— А я говорю, сырая!!!
— Сама ты… — рявкнул Леня Чуприн в сильном раздражении.
— Что-о-о!? — широко раскрыв глаза прошептала черноволосая женщина. В это мгновение лохматый Челкаш не выдержал и, решив вмешаться, громко залаял.
«Еще подерутся!» — думал он и лаял все громче, принимая «огонь на себя». Очень во время пронзительно зазвонил телефон. Чуприн и темноволосая женщина сверлили друг друга уже почти ненавидящими взглядами. Но оба при этом пытались улыбаться. Челкаш переводил растерянный взгляд с хозяина на гостью и лаял все громче. Телефон звонил все громче и пронзительнее.
Вдобавок ко всему, за стеной у соседей вспыхнул скандал. Слышимость в квартире Леонида была просто отличная. Акустика, тоже. От соседей отчетливо доносился громкий шум, крики, звон разбитой посуды. Выделялся сиплый мужской голос:
— Мать твою!!! Ты мне всю жизнь покурочила-а! Замолчи-и!!! Все мало!?
Леонид, не вставая с кресла, потянулся к стене, костылем громко постучал в нее.
— Эй-й! Соседи-и! Нельзя ли потише-е!
— Интеллигенция, что с них взять! — язвительно заметила черноволосая.
Чуприн поднялся с кресла, доковылял в коридор к телефону, поднес трубку к уху. Продолжал при этом пристально смотреть на черноволосую женщину. Челкаш стоял рядом, у левой ноги, и вопросительно смотрел на хозяина.
— Да!!! — рявкнул Леонид в трубку. — Да. Продаю! Это… вы не могли перезвонить через… некоторое время.… У меня как раз покупатель! Да! Я всегда дома! Нет, нет… — раздраженным тоном, отвернувшись к стене, продолжал он. — Нет, говорю…
Пока Леонид говорил по телефону, черноволосая подошла к книжному шкафу. Начала с интересом рассматривать корешки книг. Потом наугад вытащила пару из них, посмотрела на обложки. Неожиданно ее лицо засветилось самой неподдельной детской радостью. Она повернулась к Чуприну, уже явно хотела что-то сказать, но тут же… испуганно зажала себе рот ладонью.
Некоторое время в сильном волнении она переводила взгляд с Леонида, в коридоре разговаривающего по телефону, на книги в своих руках. По ее лицу, сменяя, одно другое, пробегала целая гамма чувств. Подобное случается с эмоциональными натурами, ставшими невольными свидетелями чужой тайны. Или чего-либо подобного.
Ничего этого Леонид не видел. Он был увлечен разговором. Никак не мог его завершить. Собеседник явно попался крайне болтливый.
Чем ближе Валера Суржик подъезжал к центру, тем мрачнее сгущались тучи над городом. Когда выехал у метро «Войковская» на Ленинградское шоссе, тучи замкнули свое традиционное кольцо, и вокруг заметно потемнело. При въезде в тоннель у Сокола на лобовом стекле появились первые капли. Суржик едва успел поднять боковые стекла. На выезде из тоннеля «Форд» встретила уже сплошная стена дождя.
Яростные потоки буквально «как из ведра», грохотали по крыше, бились в боковые двери, злобно шипели под колесами «Форда», раскачивали его, швыряли из стороны в сторону и пытались оторвать от асфальта, опрокинуть набок. Валера включил фары, аварийную сигнализацию, очень осторожно, пропуская вперед безмозглых лихачей, мчащихся на предельной скорости, перестроился из средней полосы в крайнюю правую и остановился. Достал сигареты, закурил, чуть опустил боковое стекло. Пускал в него струйки дыма и напряженно думал. Потом, чертыхнувшись, достал мобильный телефон.
Вдобавок к многочисленным делам, Суржик еще ухитрялся читать лекции по литературе в Областном институте культуры. На выпускном курсе. Студенты его терпели за чувство юмора и снисходительность на зачетах. Честно говоря, читал лекции — слишком сильно сказано. Валера забегал в институт через два раза на третий. Сегодня как раз был лекционный день. Один из последних перед летней сессией.
— Алло! Учебная часть? Мариночка, это Суржик! — орал Валера в мобильник, стараясь перекричать раскаты грома. — Мариночка! Выручай! У меня опять полный завал, зашиваюсь. Скажи моей группе, пусть сами по-тихому грызут буквари. И не шатаются по этажам. Я, мол, подъеду чуть позже. Идет? Кому, какое дело, господи! Ты же знаешь, свои полставки я всегда отработаю. Даже сверх того! И вообще! На кой черт этим пай-девочкам знание великой русской…. Все равно ни одна не будет работать по специальности. Что? Что достать? Знакомых нет, но обмозгую. Будь спокойна…
Мимо, обдавая его машину потоками воды, проносились иномарки всех мастей, моделей и расцветок. Над центром столицы яростно бушевал ливень. С вспышками молний и раскатами грома.
Тем временем Чуприн в своей квартире тоже продолжал разговор по телефону.
— У вас что, плохо со слухом? Или с мозгами? — откровенно зверел Леонид. — Наплевать мне на ваши обстоятельства! У меня своих обстоятельств выше крыши! Да! Нет, нет! Торговаться я не намерен! Ни пяди русской земли, как говорится! Я имею в виду, деньги! Баксы, баксы! И квадратные метры! Нет! Это, как хотите. За чужой щукой зуб не болит! Все!!! Прерываю разговор!
Леонид шваркнул трубку на рычаг, поудобнее пристроил под мышки костыли и проковылял в «кабинет». Увидев черноволосую со своими книгами в руках, с веселым любопытством уставился на нее.
— Эти у меня дома есть… Дочь покупала. Два года назад, — почему-то виноватым тоном произнесла она. Впервые, она едва заметно улыбнулась.
— Почетно! — бодрым голосом заявил Леонид. — Стало быть, я тоже приложил лапу к воспитанию твоей дочери.
— Думаете, она их читала?
— Она у тебя кто?
— В смысле?
Чуприн слегка раздраженно передернул плечами. Он терпеть не мог, когда его плохо понимают. Любил тех, кто понимает с полуслова.
— Зануда или халда? Все они сейчас… распустят патлы до задницы или наголо побреются, воткнут в уши провода и качаются, как пьяные лунатики.
— Разве лунатики бывают пьяными?
— Это так… — неопределенно повертел пальцами в воздухе Леонид. — К слову.
— Моя спортсменка.
— Да-а! — заинтересованно усмехнулся он. — Метает чего или бегает?
— Хуже! — резко заявила черноволосая. — На велосипеде носится по кругу, как угорелая кошка.
— Кошки бывают угорелыми?
— Это так… — подражая ему, повертела пальцами в воздухе она. — К слову.
— По трэ-эку! — с ударением сказал Леонид. — Это у них трэ-эк называется.
— Один черт! — жестко ответила она. — Однажды заглянула на тренировку, чуть с ума не сошла! Несколько часов подряд — ездит, ездит, ездит… и все по кругу! У меня даже голова разболелась. А она довольна. Говорит, ты ничего не понимаешь. В философском смысле, трэ-эк — это символ нашей суетной жизни.
— В известном смысле она права. Давай тебе вот эту… на память подпишу!
— Мне!? — почему-то изумилась черноволосая.
— Кому еще. Кроме нас в квартире никого.
Леонид пододвинулся к женщине, забрал из ее рук книгу, подковылял к столу, опустился в кресло. Надел очки, раскрыл книгу, взял ручку.
— Итак! Она звалась — Татьяна? Я правильно разобрал по телефону? Ты что-то невразумительное буркнула… Татьяна, Марианна…
— Татьяна, Татьяна…
Чуприн сосредоточенно делает надпись на книге. Татьяна подошла к окну, нахмурившись, смотрит на улицу.
— В центре сейчас, наверняка, гроза.… А здесь — ни капли…
— Согласись, — не поднимая головы от книги, сказал Леонид. — Вид из окна — валютный, можно сказать. В ясную погоду виден даже купол Ивана Великого.
Татьяна никак не среагировала, неподвижным взглядом смотрела на улицу. Леонид поднял голову, быстро взглянул на нее, усмехнувшись, добавил:
— А вечером, если выпить грамм… триста, можно вдалеке увидеть даже Эйфелеву башню!
Татьяна опять никак не среагировала. Леонид разочарованно хмыкнул.
— Послушайте, цена, которую вы указали в объявлении… — не оборачиваясь, начала Татьяна.
— Согласен. Слегка перегнул. Но если разобраться, взглянуть трезвыми глазами, то не так уж и перегнул. Жизнь дорожает. У меня, сама понимаешь, постоянного заработка нет. Сейчас издать даже мизерным тиражом крохотную книжонку, сумасшедшие деньги нужны. Цены на бумагу взвинчивают каждую неделю, полиграфические услуги, о них и говорить тошно, вот тут и вертись.… Жрать что-то надо… Я не самый требовательный человек, мне много не надо…
— Я заметила, — отозвалась Татьяна.
Леонид закончил делать надпись, снял очки, захлопнул книгу. Поднялся из-за стола, подковылял с помощью одного костыля к окну, встал рядом с Татьяной. Челкаш вылез из угла комнаты и тоже подошел к окну, пристроился между хозяином и гостьей. Некоторое время он и она, молча, смотрели на улицу.
— Зимой мрачновато, конечно, не без этого, — вздохнув, сказал Леонид. — Зима вообще, мрачное время года. В городе, я имею в виду.… Зато ранней весной, когда распускаются вишни… — улыбаясь, продолжил он.
— Где? — спросила Татьяна.
Они повернулись и впервые спокойно посмотрели друг другу в глаза.
— Под окнами, где еще! Во-он они…
Лохматый Челкаш встал на задние лапы, передними уперся в подоконник, начал всматриваться на улицу за окном.
— Когда вишня зацветает, поразительные запахи медленно поднимаются от этажа к этажу… все выше и выше…. — улыбаясь, сказал Леонид. — Тогда я распахиваю настежь все окна и сажусь работать! Весна и запах цветущего вишневого сада для меня самый сильный стимул к работе!
— Три хилых кустика вы называете вишневым садом!? — спросила Татьяна.
— А ты чего хотела!? Колхозные плантации в несколько гектаров? В период цветения они, само собой, распускаются, становятся… объемнее, заслоняют даже крыши этих чертовых гаражей!
Неожиданно где-то за домом громыхнул гром. Челкаш испуганно отскочил от окна и, поджав хвост, забился под письменный стол. Он понимал, конечно, что это всего лишь гром, будет дождь, гроза и все такое. Но никак не мог совладать со своим страхом. И не он один. Все собаки во дворе панически боялись грома. Леонид, глядя на него, снисходительно усмехнулся. Татьяна нахмурилась и, ни слова не говоря, направилась к двери. На пороге обернулась и, недовольно мотнув головой, сказала:
— Кажется, забыла до конца поднять окна в машине. Весь салон зальет!
Она резко повернулась и, плотно закрыв за собой дверь, вышла из квартиры. Леонид доковылял на костылях до двери, распахнул ее и крикнул:
— Эй! Красотка-а! Не понял, как мы договорились?
Из коридора ответа не последовало. Слышен был только грохот закрывающихся створок и шум отъезжающего лифта. Леонид пожал плечами, тщательно запер дверь, медленно вернулся в свой «кабинет», опять подошел к окну. За окном уже вовсю бушевал ливень. Крупные капли барабанной дробью стучали по стеклу.
«Все-таки, где-то я эту красотку видел!» — думал Леонид Чуприн.
Челкаш ни о чем не думал, он задремывал под столом. Под дождь хорошо спится.