Разбудила Суржика вездесущая Ирка Агранат. Не успел еще и трубку к уху поднести, уже услышал ее взволнованный голос:

— Суржик! Все спишь? Легко живете, писатели-поэты. Другие уже детей накормили, и гулять одели. Нашлась твоя Мальвина!

Суржик мгновенно оказался на ногах. Сна, как ни бывало.

— Пока не скажешь, зачем она тебе, адрес не получишь! — смеялась Агранат.

— Ничего интересного! Хочу о ней написать рассказ. Все дела! — за демонстративной зевотой, Валера попытался скрыть волнение. Судя по ироничному хмыканью Агранат в трубке, это ему не удалось.

— Глупей ничего не придумал? — спросила она.

— Правда, на фоне всеобщего вранья, всегда выглядит глупостью! — изрек Суржик. И удивленно вскинул брови. Фраза самому понравилась. Новость от Ирки предельно мобилизовала, добавила адреналина, как модно нынче выражаться. Валера, не отрывая трубки от уха, начал судорожно одеваться.

— Ладно, хрен с тобой! Записывай адрес! Ховрино, знаешь?

— Ну… в общих чертах!

— Третья улица Строителей. Там, говорят, где-то рядом клуб Строителей. Дом четыре, корпус один, квартира восемнадцать. Комуналка.

— Спасибо, Ирэн! С меня шоколадка!

— Мы шоколад не едим. У нас от него аллергия.

Как и все молодые матери, Агранат целиком отождествляла себя со своим ребенком, постоянно говорила только «мы».

— Опасайся фанаток Мальвины! — продолжала Ирка. — Они ее днем и ночью пасут. Совсем дикие. Могут побить.

Выскочив из квартиры, Суржик не стал дожидаться лифта, побежал, перепрыгивая через три ступеньки, по лестнице. Эти чертовы лифты, когда надо, двигаются явно в несколько раз медленнее, последние нервы выматывают.

Машин с каждым часом на улицах и проспектах становилось все больше и больше. Или так только показалось Суржику? Да, нет. Иномарки, иномарки, иномарки…. Всех цветов, размеров, моделей и расцветок стадами скапливались у светофоров, заполоняли собой узкие переулки, громоздились на газонах и тротуарах, сгоняли, и без того несчастных пешеходов, страдающих от жары, на проезжую часть. Но и с проезжей части их обратно на тротуар пытались вытеснить троллейбусы и автобусы, соревнуясь в этом «виде спорта» с вагонообразными «Джипами».

«А ты застраховал свою машину?» — тыкала пальцем в проезжающих автомобилистов гигантская девица с рекламного плаката. Суржик только тяжело вздохнул.

«Страхуй, не страхуй…» — назойливо замелькала в голове очередная эстрадная пошлость. Вот от этих шуток, от скабрезностей, дебильного хохота Валера и бежал несколько лет назад. Быстрее лани. Быстрей, чем камень, выпущенный из пращи. Теперь эта эстрадная пошлость заполонила весь город рекламными щитами.

Москва с каждым днем катастрофически теряла свою индивидуальность. Поглядывая направо или налево, Суржик с откровенной брезгливостью морщился. Ему все меньше и меньше нравится столица. Порой и не поймешь, где находишься? В Мадриде, Берлине, Варшаве или в каком-то Мехико? Афиши и рекламы во всем мире одинаковые. Словно, их штампуют на одном и том же заводе для всего земного шара. Моды на одежду — одинаковые, еда, напитки — одинаковые. Если так пойдет, скоро на всей планете люди и говорить станут на едином языке. Евро-американском.

Ирка Агранат не соврала. В конце улицы Строителей, перед третьим подъездом убогой пятиэтажки кучковалась группа фанаток. Увидев Суржика, вылезающего из машины, они вскочили с ящиков, на которых, судя по всему, дневали и ночевали, встали плечом к плечу у подъезда, загородили Суржику вход. Валера, конечно, мог раскидать их, как цыплят в разные стороны, но, зная буйный нрав этих особей, посчитал за лучшее остановиться. Последовательно посмотрел каждой из тинейджерок прямо в глаза. И улыбнулся. Своей коронной улыбкой. Открыто и доброжелательно.

На тинейджерок его улыбка не произвела ни малейшего впечатления. Они еще больше помрачнели, плотнее сомкнули ряды.

— Ты к кому? К Мальве?

— Она не принимает!

— Назначено! — произнес Суржик магическое булгаковское слово. Оно многократно выручало Валеру. В любых запутанных ситуациях. Самые угрюмые секьюрити отступали перед этим загадочным словом.

— Ты кто будешь?

— Журналист, небось? — подозрительно спросила самая маленькая.

— Небось! — кивнул Валера. И поспешно добавил, не моргнув глазом. — Газета «Метрополитен стресс»! — О такой газете тинейджерки явно и слыхом не слыхивал. Ее, «небось», и в природе не существует. Но в данный момент это не имело значения.

— Если будешь поливать нашу Мальву грязью… — угрожающе начала одна.

— Лучше б тебе тогда на свет не родиться! — закончила другая.

— Номер машины мы уже записали! Не спрячешься! — из-за спин подруг прошипела третья. — Из-под земли откопаем!

Валера, пустив в ход все красноречие и обаяние, попытался убедить тинейждерок в бесконечной чистоте своих помыслов и благородстве намерений. Уламывая фанаток, он бросал быстрые взгляды на окна второго этажа. Ирка Агранат выяснила даже такую немаловажную деталь, Мальвина прячется от всех, под чужой фамилией. И проживает на втором этаже в «хрущобе». Все совпадало. Валера успел заметить, одна из занавесок на втором этаже едва заметно колыхнулась. За ним явно наблюдали.

Господи! Неужели за ней скрывается его Надя? Что это все значит?

Мрачные фанатки ни в какую не желали расступаться и пускать его даже в подъезд. Валера вернулся к машине, достал из багажника четыре банки пива «Балтика» и торжественно вручил их озверелым поклонникам Мальвины. Те приняли пиво как должное, даже спасибо не сказали. Окончательно растопила лед недоверия только пачка жевательной резинки из кармана Суржика, пущенная по рукам мрачных девиц. И две пачки сигарет «Норд стар». Тинейждерки нехотя расступились.

Дверь квартиры на втором этаже открылась сама собой. Суржик не успел даже до кнопки звонка пальцем дотянуться. На пороге возникла маленькая сухонькая старушка с любопытными, как у мышонка глазами. Она кивнула Суржику как старому знакомому и проводила в самую дальнюю комнату. Судя по всему, ей уже не раз и не пять, приходилось встречать и провожать многочисленных посетителей.

— Мальва сичас явитца! — с гордостью и даже торжественно оповестила старушка и скрылась за тяжелыми портьерами.

Убогая комнатка «звезды» шоу бизнеса была сплошь оклеена афишами и фотографиями Мальвины. В самых разнообразных видах. Суржик и не предполагал, что его рыжая Надя до такой степени популярна. Впрочем, на ее раскрутку были брошены огромные деньги. Такие ходили слухи. Потому нечего особенно удивляться.

Как только Мальва вошла в комнату, Валера мгновенно понял, что напрасно потратил время. И бензин. В проеме двери, раздвинув руками портьеры, словно театральный занавес, стояла…. Надя. В своем эффектном сценическом костюме. Безусловно, это была она. Мальва, Мальвина, «звездочка» шоу бизнеса. С одним незначительным уточнением. Вернее, «дополнением». Эта «Мальва» была толще Нади Соломатиной раза в два. За шесть дней Надя не могла разбухнуть до таких габаритов. И на лице у «этой» лежало не менее килограмма грима. Суржик, было, приуныл, но природное чувство юмора взяло верх. Он вскочил со стула и щелкнул каблуками.

— Союз писателей приветствует звезду эстрады!

— Благодарю! — скромно, но с достоинством ответила дива. — Прошу садиться! Кофе? Чай?

Голос ее слегка смахивал на голос Нади, но эта дива слишком педалировала на хрипотцу. У Нади же она была естественной, органичной.

— Терпеть не могу вашего брата, журналистов! Вам только компромат и нужен! — сходу заявила «Мальвина». И войдя в комнату, плюхнулась в кресло. Кресло под ней жалобно пискнуло.

— Что так? — сочувственно поинтересовался Суржик. И даже чуть голову набок склонил, выражая тем самым беспредельное внимание и уважение.

— Хамы потому что! Так и норовят о нас, артистах эстрады разные гадости написать! И ведь все ложь, ложь.… Папараци чертовы! Надеюсь, вы не из таких?

— Отнюдь! — с готовностью отозвался Суржик. — Я из противоположных.

— Думаете, легко быть звездой эстрады?

— Думаю, очень тяжело!

— «Неси свой крест! И Веруй!» — проникновенно, закатив глаза в потолку, с придыханием, произнесла «Мальва».

«Понеслось!» — подумал Валера. «Сейчас начнет голосить, что она — чайка!».

— Я — чайка! Нет, не то… Я — актриса!

«А я — пингвин!» — почему-то пронеслось в голове у Валеры. «Далась им эта чайка! Визгливая противная птица. Питается исключительно отбросами…».

— Знаете, он смеялся над моими мечтами. Считал их глупостью провинциальной девочки… — с придыханием Татьяны Дорониной говорила она.

Валера уселся на стуле поудобнее, закинул ногу на ногу. Хотел достать сигареты и закурить, но передумал. В последнее время он смолил по три пачки в день.

«Звезда» эстрады, между тем, продолжала довольно приблизительно цитировать первоисточник, тексты Антона Павловича. Буквально пересказывала своими словами.

— «Он» — это который? — уточнил Суржик.

— Был там один! — поморщившись, раздраженно передернула плечами «Мальвина». — Наша закулисная жизнь нестерпимо трудна, грязна и жестока! У меня был ребенок… — с самыми натуральными слезами в голосе, выдала она. — И я потеряла его.… А ведь знаете, после каждого спектакля наглые тупые купчишки с их грязными предложениями…. Все это угнетает и наполняет душу…

— Мальчик, девочка? — уточнил Суржик.

— Что? — очнувшись, спросила «Мальвина».

— Вы сказали, потеряли ребенка, — сочувственно сказал Валера. — То был мальчик или девочка?

— Не помню! — опять поморщившись, заявила эстрадная дива. — По правде сказать, у меня их двое. На лето к бабушке в деревню отправила. Но это строго между нами! — спохватившись, испуганно добавила она. — Не пишите об этом!

— Давно участвуете в «Шоу двойников»? — в лоб спросил Суржик.

«Звезда» шоу бизнеса ничуть не смутилась. Наоборот. На ее приятном простоватом лице появилось эдакое горделивое выражение. Мол, знай наших! Мы, не какие-то там, подзаборные. Без роду племени.

— Третий год.

— Заработки приличные?

— Какое там! — устало махнула полной рукой «звезда». — Еле-еле концы с концами свожу. Одни костюмы сжирают Бог знает, сколько.… Знаете, сколько слупил бы с меня какой-нибудь Зайцев, за этот костюм?

— Догадываюсь.

— А я его своими собственными руками сшила.

— У вас ярко-выраженный талант портнихи. Вам кутюрье надо быть!

— Ну, вас… — улыбаясь, махнула полной рукой на Суржика рукой «звезда».

— Гастролируете по стране?

— Ну! — кивнула «звезда». — Средне-Камск, Верхний Волочек, Нижний Уткинск! Сплошное захолустье! На столичные площадки нас не пускают! Видите ли, не тот уровень! А меня, между прочим, сама Мальвина признала. Так и сказала. «Ты, Светка, ничуть меня не хуже!». Меня Светлана зовут.

— Очень приятно. Меня Валерий!

— Знаете! — понизив голос, заявила она, — У нас сложился потрясающий коллектив. Многие даже талантливей тех… — «Мальвина» выразительно кивнула головой куда-то в сторону, — Не просто так, похожи и все. Например, Коля Скурт явно талантливей самого Валерия Леонтьева. Их даже в жизни путают. А на сцене Скурт куда выразительнее и пластичнее. И вообще! А Лена Камышанская! Сто очков вперед даст этой дурынде, Наташе Королевой. У нас и «Отиева» лучше той, и «Марина Хлебникова», и «Винокур», и Володя Хлестов, который «Николай Караченцев».

— Вы кто по первой профессии?

— Фрезеровщица третьего разряда, — с достоинством заявила она. — Меня на заводе очень даже ценили и уважали. И заработки были приличные…

— А потом?

— Потом, суп с котом! — вздохнула «звезда». — Перепрофилировали наш «Моссельмаш». Мы ведь что выпускали? Навозоразбрасыватели! Даже на экспорт отправляли. На Кубу там, в Африку, в другие недоразвитые страны. А теперь что? Кому на хрен нужны наши навозоразбрасыватели в таких количествах? Наш цех и прикрыли…

Разумеется, фрезеровщица Света, по совместительству актриса «Шоу двойников» Мальва ничего не знала о Наде. Да и знать не могла. Но почему-то, покидая крохотную комнатку, сплошь оклеенную афишами Мальвины, уже отъезжая от убогих пятиэтажек, Суржик не чувствовал, что потратил время зря.

«Голодна и неказиста, жизнь российского артиста!» — вертелось у него в голове.

Выбраться из района Ховрино Суржику удалось не сразу. На узкой однополосной дороге, где-то рядом с платформой «Моссельмаш» Валера попал в пробку. Что-то там впереди случилось, какая-то авария, пришлось выключить двигатель и ждать, ждать, ждать, когда возобновится движение. Где-то за густой листвой деревьев периодически грохотали электрички. Суржик откинул голову на подголовник, чуть отодвинул и наклонил назад сидение, прикрыл глаза…

Который день, стоило закрыть глаза, перед ним возникала…

…Надя, широко раскинув руки в стороны, как танцовщица на канате под куполом цирка, осторожно выставляя одну ногу впереди другой, шла по рельсе заброшенной в лесу узкоколейке. Суржик, поминутно спотыкаясь, шел рядом и не спускал с нее глаз, готовый в любую минуту прийти на помощь. На эту, забытую Богом и людьми в подмосковном лесу железную дорогу они вышли совершенно случайно. Узкоколейка, сплошь заросшая лопухами и густой травой, выглядела игрушечной. Напоминала аттракцион из парка им. Горького.

На второй день они с утра решили поехать загород развеяться. Просто так, без адреса и направления. Куда кривая вывезет. Через час свернули с Ново-Рижского шоссе в сторону, проехали по бетонке несколько километров и въехали в симпатичный березовый лес. Прямо как на картине Левитана «Березовая роща». Свою «Ниву» оставили на опушке и побрели почти по пояс в густой зеленой траве.

В лесу где-то совсем рядом куковала кукушка. Надя остановилась посреди поляны и, рассеянно улыбаясь, начала вопрошать:

— Кукушка! Кукушка! Сколько мне жить на свете?

«Это не Кукушка, а Кукух!» — усмехнувшись, подумал Суржик. «Откуда ему знать, кому сколько жить. У него своя забота, подозвать подругу. Он уже гнездо соорудил, вот и старается».

Но Надя этого явно не знала. Она стояла посреди поляны и, рассеянно улыбаясь, загибала пальцы на руках. Суржик нетерпеливо топтался вокруг нее, заходил то справа, то слева, но прерывать столь важное занятие не решался.

Ждать Валере пришлось довольно долго. Надя насчитала уже больше сотни лет и явно перешла на вторую сотню. Что касается Суржика, в это мгновение он сам свято верил, они с Надей будут жить очень долго. Вместе. И умрут в один день.

Потом ему надоело ждать. ОН схватил ЕЕ за талию и закружил вокруг себя. Кружилась на лесной поляне пара — ОН и ОНА! Над их головами, как в фильме «Летят журавли», кружились березы. Кружились редкие белые облака на бесконечно голубом и бездонном небе. ОНА испуганно вскрикивала и заливалась веселым смехом. Так смеются только по-настоящему счастливые люди. В какой-то момент ОН потерял равновесие и ОНИ, упали в густую зеленую траву…

Из густой зеленой травы взлетали вверх, как из катапульты, предметы женской одежды…. Потом мужской…. Потом опять женской…. В разные стороны фейерверком летели кроссовки, джинсы, женская блузка, юбка и еще какие-то более мелкие предметы…

— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! — волнами разносилось по березовой роще.

Любой пролетающей над поляной пернатой птахе могло показаться, что там внизу в густой траве двое обнаженных боролись…. Но они не боролись….

— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

Но никаких пернатых, лохматых, хвостатых или рогатых поблизости не наблюдалось. В траве и кустах кипела, конечно, своя особая созидательная деятельность. Жуки, стрекозы и муравьи строили, добывали и распределяли. И всем вместе им не было никакого дела до двоих на самой середине лесной поляны в густой траве.

Наконец Кукух, явно утомившись, замолк. Но тишины не наступало. Вокруг все стрекотало, щелкало, шуршало, ухало и чирикало на разные голоса.

— Господи! Валера! Оденься!

Суржик лежал, уткнувшись носом в траву. Вернее, правой щекой. Чтоб комфортно лежать «уткнувшись носом», ему пришлось бы выкопать небольшую ямку. Он лежал, левым глазом поглядывая на Надю. Она уже успела одеться.

— Вдруг, кто-нибудь пойдет! — продолжала вполголоса она.

— Медведь? — спросил Суржик.

— Мало ли…. Ты какой-то ненасытный.… Ведь только утром…

— Я такой.

Некоторое время оба молчали. Пробиваясь сквозь тонкие листья берез по их лицам бегали солнечные зайчики. Где-то далеко Кукух возобновил свои призывы.

— Почему ты ушла из эстрады? — неожиданно спросил Валера.

— Кончилось… — после долгого молчания ответила Надя.

— Что?

— Мое время. Я изменилась. Была девочкой. Стала женщиной. Теперь мне предстоит принять одно важное решение. Или… не принять.

Суржик почувствовал, Надя хочет сказать что-то действительно очень важное. Он приподнялся на локтях, подпер голову руками и внимательно посмотрел ей в глаза. Надя лежала на спине и по-прежнему, не мигая, смотрела в высокое голубое небо.

— Какое место в твоей жизни занимаю я? — медленно спросил Суржик.

— Занимаешь…

— Судя по твоему тону, незначительное?

— Еще не знаю. Я должна многое решить. Не многое. Только одно.

— Что решить? — почему-то испугавшись, спросил Суржик.

— Как жить дальше, — просто ответила она. — Давай больше не будем о важном и сложном. Как говорил один тип: «Неприятности у меня будут завтра!».

— Ты так и не ответила на мой вопрос! — нахмурившись, констатировал Валера. И с упорством, достойным лучшего применения, тупо добавил. — Какое место я занимаю в твоей жизни?

— Хорошее место! — повернув к нему лицо, улыбнулась Надя. — Достойное!

— А двигать предметы взглядом ты можешь?

— Ты чего? Отвали!

— Если умеешь снимать головную боль, почему бы — нет. Мы бы могли организовать свое дело. Ты на сцене взглядом предметы двигать, я — деньги подсчитывать.

Надя засмеялась и аккуратно ладошкой закрыла ему рот.

Татьяна Котова припарковала свою «девятку» чуть в стороне от подъезда дома на Кронштадтском бульваре. Пристроилась в тени трех молодых берез. Сквозь лобовое стекло по ее лицу забегали солнечные зайчики, ветви берез едва заметно колыхались на легком ветру. Настроение у нее было превосходное.

Татьяна тщательно закрыла на ключ машину. ОНА обошла ее кругом, проверила все ручки. Решительной походкой направилась к подъезду. Именно такой походкой и должна ходить современная деловая женщина. Бизнес-вумен. Самостоятельная и уверенная в себе. И окружающие должны в ней чувствовать — независимость и самостоятельность. На НЕЙ легкий серый плащ-накидка, который очень удачно скрывает чуть заметную полноту. В руках изящная, но вместительная сумка. Ничего лишнего.

Татьяна поднялась на лифте до третьего этажа, но тот замер и «задумался». Двери не открывались. Секунду подумав, Татьяна вспомнила специфику этого лифта и нажала на пятый этаж. Потом опустилась на третий. Едва успела нажать на кнопку звонка, как за дверью послышался радостный лай и цоканье когтей по паркету. Продолжительная барабанная дробь собачьих лап по двери.

«Наконец-то!» — ликовал лохматый Челкаш. Его собачья душа пела от восторга.

Дверь распахнулась, и она увидела небритого, мрачного Леонида.

— Явилась, не запылилась! — проворчал он тоном недовольного супруга. И чуть отступил в сторону, давая Татьяне возможность войти.

Татьяна вошла в коридор и замерла с некоторой нерешительности. Челкаш вокруг ее ног просто какие-то варварские танцы вытанцовывал. Беспрерывно лаял, а потом начал крутиться на месте, пытаясь заловить свой собственный хвост.

— Могла бы, и позвонить предварительно, — продолжал ворчливым тоном Чуприн. — Вдруг, я уже квартиру продал.

— Исключено, — сказала она. — За такую цену никто не купит.

— Что с твоей машиной? Не залило дождем? — поинтересовался Леонид, закрывая дверь. Он подхватил под мышки костыли и довольно стремительно переместился в свой «кабинет». Уселся в кресло, морщась, начал массировать себе под мышками.

— Натирает слегка, — ответил он на вопросительный взгляд Татьяны. — У тебя какая тачка? Небось, какая-нибудь «Вольво» или «Ауди»?

— Знаете, — недовольно нахмурясь, ответила она, — при моей работе, машина, отнюдь не роскошь.

Про себя Татьяна тут же отметила странную закономерность. Почему-то вспоминать об этом небритом, грубоватом писателе и художнике было приятно. Она этим вчера весь вечер занималась. Думала о нем. Но как только встретились глазами, заговорили, сразу возникло неудержимое желание во всем ему возражать. Даже грубить.

— Не боишься одна ездить? — усмехнувшись, спросил Леонид.

Татьяна распахнула плащ, демонстративно похлопала рукой по кобуре.

— Я вооружена! — сказала она. И тут же пожалела об этом. Какая-то девчоночья выходка. Зачем, зачем ему показывать кобуру!?

Чуприн словно только того и ждал. Радостно заулыбался.

— Вооружена и о-оче-ень опасна!!! — покачивая головой, заявил он.

— За себя, если что, постоять смогу, не волнуйся! — жестко ответила она.

Леонид понимающе покивал головой, взял со стола книгу, протянул Татьяне.

— Ты забыла вчера. Прочти. Вдумчиво, с толком, с чувством, с расстановкой…

— Благодарю! — сильно выдохнув, сдержанно сказала она. Взяла книгу, спрятала ее в сумку. Потом в упор взглянула на Леонида и заставила себя улыбнуться.

— Ладно, черт с ней! Угостите сигареткой! — решительно сказала она. — Раз в неделю обязательно бросаю курить и все… бестолку.

— Завидное постоянство.

Чуприн преувеличенно вежливо протянул ей пачку, щелкнул зажигалкой, дал прикурить. Еще раз щелкнул зажигалкой, закурил сам. Некоторое время оба молча курили. Челкаш пару раз выразительно чихнул. С намеком, со значением, но они не обратили на него внимания. Продолжали дымить и дымить. Она — жадно и почему-то торопливо, он, — едва попыхивая, насмешливо поглядывая на нее.

Именно этот насмешливый взгляд опять начал дико раздражать Татьяну.

— Жаль! — неожиданно для себя самой, жестким тоном сказала она.

— Чего тебе жаль?

— Ваши книги адресованы в основном детям и юношеству? Молодежи…

— Ну… так, — неопределенно ответил Чуприн. — Так-то не особенно задумывался об этом.

— Заметно! — резко сказала Татьяна. И опять тут же пожалела об этом. Ни ничего с собой поделать уже не могла. Ее опять понесло.

— Что!? — нахмурившись, спросил Леонид.

— Если б вы всерьез занимались своей профессией, своим призванием, как модно говорить в ваших писательских кругах, писали бы иначе.

Леонид глубоко затянулся сигаретой и закашлялся.

— Что-что-о-о!? — переспросил он.

Татьяна затушила сигарету в пепельнице на столе, начала ходить по комнате взад-вперед, как учительница перед школьной доской, строго поглядывая на Чуприна.

— Для начала… — назидательно говорила она, — … нашли бы более точный адресат! Например, женщин среднего возраста!

— Еще не хватало!

— Все ваши книги… — Татьяна, не глядя, обвела рукой книжные полки, — …адресованы — в никуда, в пустоту!

— С чего ты решила?

— Читала!

— Неужели?

— Представьте себе! Я читала все ваши книги! — повышая и повышая голос, говорила она. — Я — единственная ваша читательница!!!

Чуприн слегка растерялся. Нахмурился, потом усмехнулся. Опять нахмурился. Челкаш тоже очень заволновался. Вскочил на все четыре лапы и вопросительно посмотрел на хозяина. Он не очень-то разбирался в литературе, но в человеческих отношениях очень даже понимал.

— Одна. Но стоит многих… — машинально пробормотал Чуприн. Потом, подбирая слова, продолжил. — Ты это… чего так разволновалась? Спокойно, спокойно… Может, капель, каких накапать? Корвалол, валокордин…

— Не фиглярничайте! Ваше положение архи-серьезно!

— Черт возьми! Уж не хочешь ли ты сказать… что отлично разбираешься в литературе!?

— Достаточно хорошо!

— Да-а!? — с откровенной издевкой спросил он.

— Представьте себе!

— Ну и… самомнение у тебя… красотка!

— Достаточно хорошо, чтобы понять, ваши книги — луч прожектора, который светит в пустоту, в никуда! Вместо того чтобы освещать путь одиноким путникам, сбившимся с дороги…

Леня Чуприн не выдержал и демонстративно начал смеяться. Сначала тихо, потом все громче и громче. Татьяна смотрела на него с откровенной злостью. Челкаш с откровенной озабоченностью и даже тревогой.

— «Одинокие путники…. Сбившиеся прожекторы…». Откуда такие словесные изыски!? Ты что, спятила… красотка?

— Не смейте меня называть «красоткой»! — заорала Татьяна.

— Констатирую. Не более.

— Еще раз назовете… — угрожающе сказала она.

— Не буду, не буду, не буду… — смеясь, продолжал Леонид. — С тебя станет. Еще выхватишь свой револьвер, устроишь пальбу. А у меня и противогаза нет.

— Газовые револьверы для сопливых девчонок!

— Понимаю. У тебя настоящий. Самый-самый. Какой калибр?

— Подходящий.

— Для чего?

— На все случаи жизни. Лучший друг. Не выдаст, не продаст.

— На крупного зверя, одним словом, — понимающе кивнул Чуприн. — Символично. «Дама с собачкой!». «Дама с револьвером!». Двенадцатого калибра. Честно говоря, тебе к лицу что-нибудь покрупнее… Гранатомет, например.

Неизвестно, чем бы кончилась эта словесная дуэль, если бы не зазвонил телефон. Резко и пронзительно. В тон ему, так же звонко и неожиданно залаял Челкаш. Не удержался, внес свою лепту. Вернее, в очередной раз попытался разрядить обстановку.

До телефонного звонка он в полной растерянности, раскрыв от изумления пасть, наблюдал за словесной перепалкой хозяина и гостьи. Разумеется, хозяин есть хозяин, он всегда на его стороне. Но и черноволосая гостья, тоже… ничего себе. Ведь пахнет от нее очень приятно. Как хозяин этого не обоняет!? Совсем тупой, что ли?

Леонид, кряхтя и постанывая, поднялся с кресла, проскакал в коридор к телефону, поднес к уху трубку. Продолжал при этом, прищурившись, смотреть на Татьяну.

— Да! Слушаю! Да! Продаю! — напористо говорил он в трубку. — Вы не могли бы перезвонить.… У меня тут… покупательница. Да, да.… Звоните, я всегда дома!

Леонид резко швыркнул трубку на рычаг и с той же ноты, с той же интонацией, словно и не прерывал разговор, прищурившись, обратился к Татьяне:

— Стало быть, считаешь себя единственной моей читательницей?

— Представьте себе! — ощетинилась Татьяна.

— Единственная и… неповторимая! — задумчиво покусывая губы, сказал он. — Это так. К слову. Не обращай внимания.

Леонид довольно легко переместился из коридора к столу, уселся в кресло.

— А вы думали, литературой интересуются только сопливые студентки МГУ? Ошибаетесь! Кстати, я тоже когда-то кончила МГУ.

— У каждого свои недостатки! — усмехнулся Чуприн. — Какой факультет?

— Подходящий.

— Для чего?

— На все случаи жизни! — ответила Татьяна. И неожиданно, с угрозой в голосе, добавила. — Литература в полном смысле этого слова, явление — общественное!

— Очень интересно! Я и не знал.

Татьяна опять, как и вчера, принялась мерять шагами комнату взад-вперед, как учительница перед школьной доской. Челкаш на всякий случай переместился из угла комнаты на самую середину. Сел на пол точно между хозяином и черноволосой.

— Литература — последняя надежда нашего обманутого народа! А такие как вы отнимают и эту последнюю надежду!

— Ты спятила! — убежденно сказал Чуприн. Без злости, спокойно и просто.

Именно это его спокойствие окончательно выбило Татьяну из колеи.

— Вы — фигляр! — с нескрываемым презрением бросила она. — И не только в бытовом смысле. Вы — фигляр в литературе. Что намного страшнее. Ради мелкого личного тщеславия, ради пустого самоутверждения, вы готовы вылить на чистые листы бумаги любую пакость, любую поверхностную банальность. Вы разлагаете молодое поколение, убиваете в них надежду… — Татьяна на секунду замолчала. Потом, сильно выдохнув, закончила, — К счастью, ваших книг никто не читает!

Леонид не выдержал, вскочил с кресла, отшвырнул в сторону костыль и, балансируя на одной ноге, попытался тоже ходить по комнате. Это у него получалось с трудом. Гипс, да еще Челкаш все время вертелся под ногами. Он оперся рукой о стену.

— Ты кто!? — заорал во все горло Леонид Чуприн. — Нет, кто ты такая!? Кто тебе позволил!? Ты — посредница по продаже квартир или главный редактор!?

— Я — женщина!!! — заорала в ответ Татьяна.

— Вот и знай свое место!!!

Все трое, раскрыв рты, тяжело дышали. Именно, трое. Челкаш тоже, сильно разволновавшись, раскрыл пасть и тоже тяжело и прерывисто дышал. Даже язык высунул. В отличие от Татьяны и Леонида. Они языков наружу не высовывали.

— Я женщина! — свирепо шипела Татьяна. — У меня есть душа!

— И тело. Много тела.

— Ха-ам!!!

Татьяна схватила свою сумку, направилась в коридор, попыталась раскрыть дверь, но та почему-то не подчинилась. Замок забарахлил. Татьяна вернулась в «кабинет».

— Я женщина. У меня есть совесть. И чувство долга!

— И слишком длинный язык, — спокойно прибавил Леонид.

— Не волнуйтесь! Я сейчас ухожу! И ничто больше не потревожит ваш творческий покой…

— Сам не знаю… — задумчиво пробормотал Леонид. — Зачем я это слушаю?

— Я ухожу! Но запомните мои слова. Если я говорю, ваших книг никто не читает, стало быть, — так оно и есть! — решительно заявила Татьяна. И не менее решительно направилась к двери. Леня Чуприн насмешливо смотрел ей в спину…

…Как прозаик Леонид Чуприн начинал блистательно. Первые его рассказы произвели эффект разорвавшейся бомбы. Несколько месяцев в каждом углу Дома литераторов только и разговоров было, что о прозе молодого парня, только-только демобилизованного из армии. Щедрые на язык коллеги, постоянные посетители кафе и ресторана Дома литераторов не скупились на эпитеты. Ранний Бунин, поздний Чехов! Нагибин, Казаков? Да они ему и в подметки ему не годятся. Правда, кто-то из маститых предупреждал молодого прозаика. «Каждого писателя подстерегают две опасности: ранний успех и позднее признание!». И гром грянул.

Вскоре в одной из центральных газет появилась публикация под заголовком «Осторожно: мыльный пузырь!». За подписью — критик Марк Кречетов. От бедного дебютанта сей критик не оставил и мокрого места. Раздолбал в дым. Стер в порошок. Положил на обе лопатки логикой и вдобавок сломал хребет. Подобная публикация в центральной прессе по тем временам была равносильна приговору. К высшей мере наказания. Без права реабилитации. Кстати, сего критика в литературных кругах именовали исключительно «черный человек». Не иначе.

Леонид держался стойко. Очень переживал, но вида не показывал. Да и в редакциях литературных газет и журналов к нему по-прежнему относились доброжелательно. Печатали. С меньшим энтузиазмом, но все же печатали. Но и критик Марк Кречетов, «черный человек» не дремал. Каждый новый рассказ, каждую новую публикацию он встречал все той же увесистой дубиной. Причем ее увесистость от раза к разу становилась все внушительнее. Друзья сочувствовали, жена Валентина плакала, недоброжелатели торжествовали. В редакциях Чуприна встречали уже без улыбок.

В ту пору в литературных кругах гулял стишок. Очень актуальный.

Пару раз Леонид пытался разыскать этого самого Марка Кречетова и поговорить с ним, как мужчина с мужчиной. На крайний случай, морду набить за откровенную травлю. Пустые хлопоты. Ни адреса, ни телефона сего критика никто в редакциях не знал. Скорее, знали, но опасались быть втянутыми в скандал. Времена за окном стояли самые, что ни на есть концлагерные. Удалось выяснить только одно. За псевдонимом «Марк Кречетов» скрывается какой-то очень влиятельный тип. Из высших сфер.

Постепенно в газетах и журналах печатать Леонида перестали. О том, чтоб выпустить сборник рассказов, и речи не шло. И Чуприн на некоторое время отошел от прозы. Переключился на иллюстрации к детским книгам. Писал только «для себя», в надежде — потом, когда-нибудь и все такое. Со временем шрам на душе зарубцевался, боль ушла, но память о «черном человеке», критике Марке Кречетове осталась…

…Почему-то вдруг, именно сейчас, слушая сбивчивые речи этой неуравновешенной черноволосой особы, Леониду вспомнился «черный человек». Бред какой-то!

Татьяна с силой распахнула непокорную дверь, вышла в коридор, с той же силой захлопнула за собой дверь. Ушла. Окончательно и бесповоротно. Навсегда, короче. Правда, она забыла на тумбочке у телефона свой зонтик. Изящный такой складной зонтик, в чехле. Выложила его на тумбочку когда запихивала в сумку книгу, надписанную Леонидом.

«Достойна девяти баллов!» — думал Леонид. «По моей двенадцатибалльной шкале!». Челкаш преданно смотрел ему в глаза. И вертел хвостом. Леонид вертел в руках зонтик.

Валерий Суржик преследовал серебристую «Ауди». Новенькая мощная иномарка перестраивалась из ряда в ряд, маневрировала, резко тормозила, быстро набирала скорость и норовила скрыться в потоке машин на Ленинградском проспекте.

Погоня! В горячей крови!!!

Стоя перед «красным» светофором у метро «Аэропорт», Суржик абсолютно случайно бросил взгляд направо и… чуть не заорал на весь Ленинградский проспект от навалившейся внезапной радости! На заднем сидении новенькой серебристой иномарки, стоящей параллельно его машине через два ряда, он увидел… Надю! Она!! Она!!!

Она сидела, уткнувшись носом в какой-то иллюстрированный модный журнал и по сторонам не смотрела. Валера судорожно переместился на правое сидение, высунулся почти до пояса из окна и отчаянно замахал руками, надеясь привлечь внимание Нади. Почему-то закричать во все горло в этот момент он просто не догадался. Да, наверняка, и не смог бы. Недаром сказано у великого баснописца, «от радости в зобу дыхание сперло!». Парень, сидевший за рулем «Ауди», медленно повернул голову на бычьей шее, недоуменно посмотрел на него и нахмурился. Потом, едва дождавшись на светофоре «желтого» с визгом рванул с места и начал уходить вперед по проспекту. Все дальше и дальше. Валера мгновенно перескочил обратно на место водителя и погнал за «Ауди».

Какой русский не любит быстрой езды? Суржик не был исключением.

«Ну! Давай! Давай!! Давай!!!» — шепотом уговаривал он свой «Форд». И тот не подвел. Довольно быстро нагнал серебристую иномарку и пристроился у нее на хвосте. Суржик мигал фарами, давил ладонью на клаксон, никакого эффекта. Успел разглядеть только мрачную физиономию водителя в левом боковом зеркальце «Ауди», да знакомый рыжий затылок Нади на заднем сидении. Она по-прежнему листала журнал и ни на что не обращала внимание. Парень-водитель, видимо, как-то по-своему истолковав преследование «Форда», начал маневрировать, с явным намерением — оторваться и скрыться. Но оторваться и скрыться ему не удавалось.

Визжали тормоза обеих машин, натужно ревели двигатели, испуганно шарахались в стороны остальные, не жаждущие себе на голову приключений водители… Гонка продолжалась по всему Ленинградскому проспекту.… Промелькнул стадион «Динамо»…. На площади Белорусского вокзала к гонщикам присоединилась патрульная машина ГАИ…. Неповоротливый с виду «Форд» по громкой связи расшугал всю остальную колонну машин и цепко пристроился за машиной Суржика…

— Водитель «Форда»! — заревел на всю Тверскую улицу патруль. — Поставьте машину справа! Машину — справа, я сказа-ал!!!

— Водитель «Ауди»! Вас это тоже касается! Машину — справа-а!!!

Но парень, сидевший за рулем «Ауди», явно плевать хотел на указания патрульной машины. Он выскочил на резервную полосу и помчался к площади Маяковского. Суржик рванул за ним. Патрульная машина ГАИ — за «Фордом» Суржика.

Очевидно, такое непочтительное отношение к правилам дорожного движения, и к приказам, исходящим от стоящих на страже соблюдения этих самых правил, окончательно взбесило сидевших в патрульной машине ГАИ.

— Машины справа-а!!! Господа-а, ма-ать вашу-у!!! — ревел один голос.

— Сто-оять ко-озлы-ы!!! Обои-и, сто-оять!!! — перекрывал второй голос.

На Пушкинской площади предупредительно зажегся «зеленый». Не иначе, распорядились из патрульного «Форда» — пропустить. Явно чтоб не создавать аварийную ситуацию. Она и так на всем протяжении Тверской улицы накалилась до предела. Истеричные гудки и пронзительные визги тормозов неслись уже со всех сторон. Перекрывая все звуки из динамиков патрульного «Форда» ГАИ уже неслась, знакомая каждому с детства, откровенная апелляция к чьей-то матери.

Сразу за Пушкинской площадью «Ауди» резко свернула направо во второй переулок и скрылась из вида. Суржик едва успел среагировать. Затормозил, подал чуть назад и помчался вслед за «Ауди» по узкой улочке, как по горному ущелью, мимо припаркованных справа и слева машин. Нагнал «Ауди» он только у служебного входа МХАТа им. Горького. Машина стояла у стены огромного и мрачного здания театра. Водитель, парень с бычьей шеей и накаченными бицепсами, как ни в чем, ни бывало, ковырялся в багажнике. Как только Суржик остановил свой «Форд», метрах в десяти от него, и вылез из машины, парень выпрямился и повернулся. В руках у него появилась бейсбольная бита. Поигрывая ею, он пошел навстречу Суржику.

— Надя-а! Надя-а-а!!! — заорал во все горло Суржик, пытаясь обойти парня и заглянуть в салон «Ауди». Тот решительно загородил ему дорогу.

— Ща-ас я те дам… Надю-у! — угрожающе зарычал парень с битой в руках.

В это мгновение на площадку перед служебным входом МХАТа им. Горького с воем сирен и мигающими фарами выскочили сразу два патрульных «Форда». Остановились справа и слева от машин Суржика и парня с бейсбольной битой. Из «Фордов» выскочили сразу четверо блюстителей закона с автоматами наперевес и взяли в кольцо вопиющих нарушителей правил дорожного движения.

— Шумахеры-ы, да!? Шумахеры-ы!? — возмущенно орал старший из блюстителей. Имя всемирно-известного прославленного автогонщика в его устах звучало, как очень неприличное ругательство.

— Руки-и на капот! Обои-и!!! — рявкнул второй из гаишников. Его коллеги мгновенно отобрали у парня из «Ауди» бейсбольную биту. Его и Суржика поставили лицами к машинам, обыскали и оставили стоять с широко расставленными ногами, головами вниз.

Поправляя на плечах автоматы, блюстители дорожного движения передавали друг другу документы обоих «шумахеров» и о чем-то вполголоса переговаривались. В этот момент из серебристой «Ауди» выскочила рыжеволосая девица, даже отдаленно не похожая на экс звезду шоу бизнеса Мальвину. Она в ярости двинулась на гаишников, изрыгая изо рта поток таких ругательств, угроз и проклятий, что даже слышавшие много всякого разного на своем веку гаишники, покраснели. Нет, это была совсем не Надя Соломатина.

— Козлы-ы! Козлы-ы позорные!!! — бесновалась крашенная девица.

Валерий Суржик громко захохотал. Гаишники в недоумении уставились на него. Он повернулся спиной к своему «Форду», опустился на корточки и, прикрыв глаза, покачивая головой, хохотал, хохотал…. Так смеются только в каком-нибудь Монте-Карло безумные фанатики игры в рулетку. Поставившие на одну цифру свое состояние и, разумеется, проигравшие все до последнего цента.

Кто смеется над самим собой, всегда вызывает подозрение.