В прежние годы отечественные историки в рамках закрепленного тогда официально формационного подхода базовой сферой общественной жизни называли экономику. В научных трудах и пропагандистских материалах так и говорилось о базисе и надстройке. Базисом (естественно, с «материалистических позиций») объявлялась экономика. А все прочее, что существует в обществе (от политики до культуры), принято было относить к разным этажам надстройки. В наше время можно встретить другой перекос, который все, что происходит в обществе, вообще ставит с ног на голову. Основное значение отводится теперь уже политике. А вот экономика для многих современных российских и зарубежных историков кажется чем-то второстепенным, приземленным, не заслуживающим внимания. Согласно такому подходу, в СССР все определялось той политикой, которую проводил существовавший в стране тоталитарный режим. Тем самым экономика существовала не по своим собственным законам, а исключительно по воле спускаемых вниз из Кремля директив.

В реальной жизни устройство общественного организма выглядит куда менее прямолинейно. Не признавать важнейшую роль экономики в жизни общества, как это делают некоторые нынешние авторы, конечно, неправильно. Оценивать экономику в жизни общественного организма следует и без преуменьшений, и без преувеличений. В этом ключе приходится признать, что, с одной стороны, экономика воздействует абсолютно на все стороны жизни общества, но при этом она и сама ощущает воздействие отовсюду. Некоторые социологи, к примеру, очень убедительно показали роль протестантской этики на развитие западного капиталистического общества с его духом наживы58. Столь же ощутимо было воздействие первоначально нашего ведического язычества, а затем уже и православия, на хозяйственный уклад Руси, для которого стяжательство служит объектом нравственного порицания.

Таким образом, признавая важную роль экономики, методологически неверно недооценивать воздействие, которое оказывают на нее все прочие подсистемы общественного организма. При этом в первую очередь на экономику ощущается воздействие со стороны политики. Современные приверженцы концепций советского тоталитаризма, конечно, искажают прошлое «реального социализма», изображают его слишком прямолинейно и вульгарно. В то же время невозможно спорить с тем, что при более правильной государственной линии в народном хозяйстве советское общество развивалось бы гораздо успешнее. Все это делает для нас актуальной задачу пристальнее приглядеться к политическому развитию СССР. Если не в экономике, то, может быть, именно здесь мы сможем распознать некие хронические болезни, которые в конечном итоге погубили нашу страну?

Сегодня хватает критиков политических порядков, существовавших в Советском Союзе на последнем этапе его развития. Только ленивый не бросает камень в адрес советской геронтократии, не сокрушается по поводу безальтернативности советской избирательной системы, не ужасается положением в СССР «прав человека»… Попробуем со всем этим разобраться. Перво-наперво нам надо категорически отвергнуть один из самых черных исторических мифов, согласно которому советское общество конца 1960-х – начала 1980-х годов являлось «мертвым обществом». Творцы и приверженцы этого мифа ссылаются на рутину партийного официоза, который, словно ряска на застойном пруду, обволакивал все советское общество. Но даже если рассматривать только официальную сторону политической жизни в СССР, то и тогда мы увидим живое многоцветие, удивляющее своими тонами и полутонами! А ведь политическая жизнь нашей страны даже в эпоху консервативного реформирования не может быть сведена исключительно к парадному глянцу!

В отечественной и зарубежной исторической науке именно эта официальная сторона политической жизни в СССР изучена наиболее полно. Да и в памяти людей именно она отпечаталась наиболее ярко. Имеющиеся на этот счет многочисленные данные позволяют сделать однозначный вывод: несмотря на культивируемые нынче предрассудки на этот счет, в действительности политическая система СССР брежневского времени вполне соответствовала мировому опыту. Как и в любом другом современном развитом обществе, она имела сложную, многоуровневую структуру. Эта структура сложилась исторически. Многое в советской политической системе и особенно в политической культуре восходит еще к дореволюционным временам, но, конечно же, особенно много в политической системе нашей страны конца 1960-х – начала 1980-х годов сохранялось от тех политических институтов и отношений, которые развивались после Великой Октябрьской социалистической революции. Но и здесь не все периоды отразились в равной мере.

Особенно сильным было наследие 1920-х – начала 1930-х годов, когда в советском обществе безраздельно господствовала единственная правящая партия. Попытки Сталина в конце 1930-х – начале 1950-х годов отделить партию от государства и повысить роль государственной вертикали власти были отвергнуты. После смерти вождя некоторые его последователи, такие как Л.П. Берия и Г.М. Маленков, еще пытались следовать сталинским курсом в этом вопросе. Но победа в борьбе за сталинское наследие Хрущёва прервала эту линию развития советского общества. Наоборот, с 1955-го и особенно с 1956 года не только на словах, но и на деле проводилась политика возврата «к ленинскому» стилю работы и «принципам Октября», причем, как и следовало ожидать от людей, подобных Хрущёву, к самым ошибочным, давно доказавшим свою непригодность в российских условиях. Хрущёв возвратил диктатуру партии, к которой призывал еще один из его прежних кумиров – лидер левой оппозиции Г.Е. Зиновьев. Как писал Карл Маркс, все в истории повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй раз – в виде фарса59.

Важнейшим, доминирующим компонентом советской политической системы являлась КПСС. Происходит процесс ее перелицовки из политической партии авангардного типа в массовое народное движение. За отмеченный период ее численность возросла почти вдвое – с 11,5 млн до 19 млн членов! Партия, как и все общество, тоже имела весьма сложную, разветвленную структуру, которая регламентировалась партийным уставом. Теоретически главным партийным органом выступал съезд. В промежутках между съездами за положением и в самой партии, и в стране должен был наблюдать и принимать свои «судьбоносные решения» ее Центральный Комитет. Однако очень часто ключевые управленческие решения принимались не партсъездами и даже не пленумами ЦК, а Политбюро. Иногда еще проще – лично генеральным секретарем с наиболее влиятельными членами его ближайшего окружения. Так, например, было принято решение о вводе советских войск в Афганистан.

Несмотря на важность тех позиций, которые занимали сам генсек и Политбюро, их власть не являлась неограниченной. Центральный Комитет КПСС и партсъезды играли весьма существенную роль. Можно сказать, что они выполняли функцию своеобразных представительных органов власти. ЦК КПСС и партсъезды представляли мнения практически всех социальных групп населения и регионов СССР. В определенном смысле можно сказать, что они формировались на коалиционной основе. Участниками коалиции при этом выступали не политические партии, а значимые центры силы, отражавшие весь спектр советского общества: молодежь, рабочие, женщины, крестьяне, военные, регионы, разные национальности, министерства и т. д. Все они, в той или иной мере, были представлены на партсъездах и в ЦК партии. С этим делегированным наверх общественным мнением в СССР привыкли считаться, по крайней мере его учитывали при определении ключевых направлений развития страны. Преувеличивать коммуникативные функции партийных органов не приходится, но и недооценивать их было бы глубоко ошибочно.

В годы стабилизации советской системы состоялось четыре партсъезда. На каждом из них принимались достаточно важные для страны, а иногда и для всего мира решения. Так, на XXIII съезде КПСС, который проходил весной 1966 года, было принято решение о восстановлении прежних наименований: Политбюро ЦК КПСС (вместо президиума) и генерального секретаря (вместо первого). Акт сугубо символический, мало что менявший не только в институциональном, но даже и в персональном плане. Окончательного разрыва с хрущевским наследием в партийном строительстве и восприятии облика партии не произошло. Помимо этого в уставе партии был восстановлен параграф о возможности созыва партконференций – шаг к демократизации партийного режима (свою роль он выполнит в годы «перестройки»). Среди хозяйственных решений XXIII съезда следует отметить не только принятие директив по VIII пятилетнему плану, но и меры в социальной сфере. Это, прежде всего, снижение налогов на зарплаты и увеличение пенсий. Эти меры коснулись большинства жителей СССР.

Следующий, XXIV съезд правящей партии состоялся весной 1971 года. Именно на этом съезде была выдвинута и обоснована громко прозвучавшая за рубежом Программа мира. Ее последовательная реализация Советским Союзом способствовала серьезному потеплению атмосферы международных отношений. Тогда же в качестве основного вектора внутренней политики провозглашается курс на повышение благосостояния советских граждан, который теперь определял не только базовые показатели IX пятилетки, но и «общую ориентацию хозяйственного развития страны на длительную перспективу». Кроме того, на съезде было принято решение об обмене партийных билетов. Делегаты одобрили новый вид партбилета. На красной книжице изображался портрет В.И. Ленина, который дополняла его знаменитая фраза «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». Оценивая это решение в одной из своих записок в ЦК КПСС, Брежнев настаивал: «Сейчас в стране идет обмен партийных билетов, и мы с вами на Политбюро решили дать в партбилете замечательные слова В.И. Ленина: Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи! Да, для нас партия, ее дела, ее съезды – святая святых. И мы не должны позволить никому даже в малейшей степени посягнуть на это»60. Увы, на практике с этого времени появляется целая серия анекдотов и скабрезностей, в которых это утверждение вождя зло обыгрывалось…

В начале 1976 года Москва принимала делегатов XXV – в своем роде юбилейного – съезда КПСС. В советских СМИ он освещался с особым размахом. Благо к тому времени телевизоры были уже почти в каждой советской семье, а некоторые семьи начали обзаводиться вторым телевизором, причем некоторые – цветным. Впрочем, трансляции и репортажи со съезда далеко не во всех случаях могли рассчитывать на тот эффект, который от них ждали. К тому времени стоящие во главе государства старцы начали восприниматься все более критически. Так что на съезде было бы важно придать динамизм и большую осмысленность поступательному развитию страны. Однако вместо этого съезд пошел по пути самовосхваления: в его документах было отмечено «возрастание руководящей роли Коммунистической партии в развитии социалистического общества». В контексте такого рода «теоретических новаций» конкретные планы роста материального производства и благополучия граждан (при том – весьма внушительные) отдавали формализмом и мало кого вдохновляли.

Последний «застойный» съезд пришелся на начало 1981 года. На нем шла речь о том, что в тот момент волновало в нашей стране многих, в томи числе многих моих сверстников и лично меня – а именно о готовой взбунтоваться Польше. Очень хорошо помню разговоры старших ребят, готовящихся к призыву. Тогда от армии как от чумы еще не бежали, но особо уже не рвались. Видимо, у многих события в Польше, так же как и двумя годами раньше в Афганистане, всколыхнули генетическую память предков – древних славян, героических русичей. Очень многие старшие ребята стремились поскорее получить в руки автомат или сесть за рычаги танка и как следует напомнить полякам 1612 год. Так что партийные делегаты очень даже отражали настроения пассионарной части молодежи, когда записывали в своей резолюции: «Братскую Польшу мы в беде не оставим и в обиду не дадим!»61 XXVI съезд проходил в самой сложной хозяйственной ситуации за весь брежневских период. Поэтому на нем прозвучали слова о недостатках в управлении экономикой, планировании и реализации своих же планов. Но что это было: ритуальное самобичевание или предвестие действительных перемен? Сейчас точно уже не скажешь.

На уровне республик краев и областей существовали свои партийные организации. Они проводили собственные съезды и конференции, готовились к проведению всесоюзных съездов и потом выполняли принятые наверху решения. Партийная вертикаль доходила до самого низа. Поскольку первичную партийную организацию могли создавать уже три человека, партийные организации действовали практически на всех предприятиях и в учреждениях. Рядовые коммунисты чаще всего никогда в жизни не попадали ни на проходившие в Москве партийные съезды, ни в саму Москву. Но жить им это не мешало. Иногда обременительными казались посещения заводских, вузовских и других партийных мероприятий. Многие предпочли бы их посещению времяпрепровождение с семьей или друзьями. Но большинство понимало важность соблюдения ритуалов и не роптало.

Очень часто покладистость рядовых коммунистов оказывалась вознаграждена, и, казалось бы, напрочь заформализованные, официальные мероприятия живо расцвечивались по-настоящему бурными обсуждениями вопросов, волновавших в те годы население страны более всего. Особенно часто это случалось в тех коллективах, в которых трудились неравнодушные люди. Для них партсобрания всегда давали шанс решить какую-нибудь наболевшую проблему, касавшуюся лично их или всего предприятия. А вот начальники разных рангов партсобраний, случалось, побаивались и не любили. И не случайно – любой коммунист на них мог встать и, что называется, «ударить по штабам» «критикой снизу» – доходило и до потери кресел. В семидесятые годы главным было желать что-то сделать, чего-то достичь. А уж пути к успеху рано или поздно находились.

Свою важную роль в советской политической системе, помимо КПСС, играли также комсомол и профсоюзы. В их работе также переплетались формализм и самая неподдельная заинтересованность, энтузиазм. Сегодня существует мнение, что формализма было больше: раз ВЛКСМ объединял всю молодежь, а профсоюзы – всех работавших (т. е. всю взрослую часть населения страны), то это автоматически превращало их в неповоротливых мастодонтов. Уверен, что эти оценки – плод собственного неудачного жизненного опыта критикующих. Конечно, многим в те годы хотелось чего-то более динамичного, нового. Но это желание у большинства из них не входило ни в какой диссонанс с живущим в молодежи чувством сопричастности со страной и со своим временем. А еще каждый юноша и каждая девушка могли спокойно смотреть в будущее: уверенность в завтрашнем дне являлась стержневым элементом самооценки почти что каждого молодого человека в СССР.

Официальная политическая структура советского общества (о «неофициальной» мы еще поговорим) была прописана в главном законе страны. В 1977 году принимается очередная Конституция СССР, ее уже в те годы некоторые острословы называли Брежневской. Брежнев действительно приложил руку к ее созданию. Однако впервые о необходимости серьезной конституционной реформы заговорили еще после окончания Великой Отечественной войны при Сталине, а потом при Хрущёве. Хрущёв предполагал законодательно обозначить курс на строительство коммунизма. Поэтому в окончательный вариант проекта, обсужденный летом 1964 года, вошло много идеологических положений, лежавших в основании хрущевской политики. В частности, в ней говорилось о предстоящем слиянии всех форм собственности в единую коммунистическую, о возрастании руководящей и направляющей роли партии, о марксизме-ленинизме как идеологической основе советского строя. Кроме того в новой Конституции необходимо было решить и некоторые «технические» вопросы. Например, потребовалось создать новый гимн – прежний не только слишком прямо ассоциировался со сталинским временем, но и содержал слова о Сталине. После выноса тела Сталина из Мавзолея гимн стали исполнять без текста. Шутники сразу же прозвали советский гимн песней без слов. А еще шутили, что слово из песни все же выкинуть можно, при условии, что это слово – «Сталин». Любопытно, что в 1967 году в СССР провели специальное исследование общественного мнения с целью выявить отношение населения к гимну. При этом население показало устойчивый консерватизм в вопросах сохранения музыки и разномыслия в вопросах обновления текста62.

Политическая смерть Хрущёва временно прервала работу над Конституцией. Но идея осталась. Теперь уже новый партийный лидер стремился закрепить свое место в истории. Так Конституция 1977 года стала «брежневской». Главным ее отличием от так и не родившейся «хрущевской» Конституции становится смена идеологических ориентиров. Вместо хрущевского «коммунизма в 1980 году» в ней позиционируется брежневский «развитой социализм». Работа над новым вариантом Основного закона оживает в 1971 году по решению проходившего тогда XXV съезда КПСС. В мае 1977 года Пленум ЦК КПСС одобрил подготовленный Конституционной комиссией проект Основного закона. Опираясь на решения пленума, Президиум Верховного Совета СССР принял указ о вынесении проекта на всенародное обсуждение. Во всенародном обсуждении проекта Конституции приняло участие свыше 140 млн человек, т. е. 80 % взрослого населения страны. Обсуждение велось на предприятиях, в институтах, органах управления, по месту жительства. Несмотря на элементы формализма, обсуждение проекта Конституции вызвало оживление политической активности населения, о чем свидетельствует поток писем от граждан, направлявшихся в самые разные партийные и государственные инстанции с предложениями и оценками проекта. В общей сложности в ходе обсуждения было получено около 400 тыс. предложений, многие из них были учтены при доработке Конституции63.

Новый Основной закон 1977 года провозглашал основой социального строя, существующего в стране, общенародную собственность. Соответственно, государство, существовавшее в СССР, определялось как социалистическое, общенародное, призванное выражать волю и интересы рабочих, крестьян, интеллигенции, трудящихся всех наций и народностей страны. Так же как и все предшествующие советские конституции, Конституция 1977 года в качестве политической основы государства закрепляла Советы, но теперь они получали название Советов народных депутатов. По мысли авторов новой Конституции, это название должно было символизировать построение в СССР общенародного государства. В отличие от предшествующей конституционной практики, новая Конституция более подробно раскрывала устройство политической системы советского общества, включавшей в себя теперь не только государственные органы и общественные организации, но и трудовые коллективы. Ядром советской политической системы 6-я статья «брежневской» Конституции провозглашала КПСС, что вызвало критику уже со стороны современников.

В новом Основном законе продолжалась прежняя линия развития советского конституционного права на последовательное расширение прав граждан. К прежним правам были добавлены право на бесплатное медицинское обслуживание всех без исключения граждан СССР, право на предоставление бесплатного жилища, право на свободное пользование достояниями культуры и др. С одной стороны, это позволяло человеку чувствовать свою защищенность, вселяло уверенность в завтрашнем дне. Но с другой стороны – у многих порождало иждивенческие настроения по отношению к государству. Социальные блага, которые гарантировал советский строй, такие как охрана материнства и детства, бесплатное образование и медицина, труд по избранной специальности, пенсионное обеспечение и многие другие воспринимались уже не как следствие сознательного исторического выбора прежних поколений и социального устройства, а как нечто само собой разумеющиеся, естественное, данное человеку от рождения и не отчуждаемое ни при каких условиях. Подобные настроения были чреваты ростом общественной пассивности, сыграли усыпляющую роль в период т. н. «перестройки».

Расширяла Конституция 1977 года также политические права советских граждан, среди которых могут быть названы право участвовать в управлении государственными и общественными делами, вносить предложения в государственные органы, свободно критиковать недостатки в их деятельности. Впервые в практике советского конституционного законодательства в Конституции 1977 года непосредственно закреплялся принцип социалистической законности в качестве одного из основных принципов деятельности не только самого государства и его органов, но и всех должностных лиц. В связи с этим, также впервые, новая Конституция предусматривала право граждан обжаловать действия любых чиновников, повинных в нарушении гражданских прав, через суд.

Как видим, даже на официальном уровне политическая жизнь в Советском Союзе была бурной и многоцветной. Люди разных социальных статусов и жизненных позиций участвовали в работе многочисленных общественных организаций, оказывали давление или просили помощи у партийных, государственных и хозяйственных органов. Чрезвычайно красноречив факт заинтересованного обсуждением советским гражданским обществом проекта Конституции страны. При этом в СССР политическая жизнь выходила далеко за пределы тех рамок, которые регулировались государством и уставами общественных организаций. Многие формы политического активизма в нашей стране были непривычны и непонятны западным специалистам, поэтому просто не замечались и не фиксировались ими. Однако за парадным фасадом советской политической системы кипели нешуточные страсти, велась ожесточенная политическая борьба.

Многое из того, что происходило за кулисами видимой власти в СССР, сегодня стало доступно историкам. В частности, в наши дни можно в общих чертах изучить процессы распределения и перераспределения высшей власти после отставки Хрущёва. На этой, прежде невидимой, но оттого не менее значимой стороне советской действительности 1964–1982 годов стоит остановиться подробней, поскольку само по себе устранение от власти непопулярного в стране лидера автоматически еще не вело к стабилизации в верхах. Прежде чем советская верхушка вновь смогла консолидироваться вокруг единого руководителя, которым в дальнейшем станет Брежнев, ей вновь пришлось пережить несколько продолжительных этапов острой борьбы за власть, поскольку среди участников смещения Хрущёва не было единства по многим ключевым вопросам внутренней и внешней политики. И хотя сразу же после отставки Хрущёва принцип «стабильности» был провозглашен важнейшим и в кадровой политике, существовавшие противоречия привели к острому соперничеству в высших эшелонах партийной и государственной власти.

Сторонники прежнего советского лидера в развернувшихся баталиях на равных участвовать не могли. Видимо, поэтому еще продолжительное время многие из них, что называется, «оставались на плаву». Например, ближайший соратник Хрущёва Микоян на высшем государственном посту Страны Советов (на посту Председателя Верховного Совета СССР) продержался до 1965 года, когда его наконец заменил один из ключевых деятелей антихрущевской оппозиции Н. Подгорный. Личная выдвиженка и любимица Хрущёва Е. Фурцева сохранит пост министра культуры до самой своей смерти в 1974 году. По-настоящему упорная борьба велась исключительно в стане победителей. Речь шла о том, кто и как будет определять генеральную линию партии и политический курс всей страны.

Формально высшая власть октябрьским Пленумом ЦК КПСС 1964 года была передана Брежневу и Косыгину. Брежнев получил пост первого секретаря ЦК КПСС, а Косыгин возглавил союзное правительство64. Однако наиболее сильные позиции в новом руководстве первоначально занимала сплоченная группа руководителей, сделавших в 1940-1950-х годах карьеру в комсомоле. Центральной фигурой в этой группе являлся А. Шелепин (которого называли «железным Шуриком» – по аналогии с «железным Феликсом»), возглавлявший Комитет партийногосударственного контроля. Шелепин считался сторонником русской линии в руководстве партии и крутых мер по оживлению социально-экономического развития страны. Сегодня его роль в становлении «русской партии» в советском руководстве оспаривается, вместе с тем как раз его усиление самым прямым образом сказалось на оживлении деятельности «группы Павлова», которую возглавлял новый первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов. В своей борьбе с позиций патриотизма и державности против либеральных «Нового мира» и «Юности» «павловцы» получали поддержку как раз от «железного Шурика»65.

Часто приходится слышать, что именно А. Шелепин, занимая ответственные посты в структуре власти начала 1960-х годов и опираясь на поддержку своего товарища по комсомолу Председателя КГБ В. Семичастного, а также других высокопоставленных единомышленников, оказался центральной фигурой антихрущевской команды. Решая первостепенную для них задачу смещения Хрущёва, члены «комсомольской группировки» (как их нередко называют в исторической литературе) согласились на фигуру Брежнева в качестве преемника Хрущёва на посту руководителя партии лишь ради достижения компромисса, ибо Брежнева они (и не только они) рассматривали как фигуру промежуточную66. Вместе с тем, недооценив важность контроля над партаппаратом, Шелепин и Семичастный совершили ту же ошибку, что Маленков и Берия в период борьбы за власть с Хрущёвым. В свою очередь, Брежнев, опираясь именно на партийный аппарат, начал активно укреплять собственные позиции и в конце концов оказался сильнее своих соперников.

Осторожно маневрируя, Брежнев, слывший умеренным либералом, сумел поставить дело таким образом, что конфликты в Политбюро в те годы не приобретали выраженный политический оттенок. Своих соперников он вытеснял постепенно, под различными сугубо рабочими предлогами, без выдвижения каких-либо политических формулировок. Так, сторонник А. Шелепина, секретарь Московской партийной организации Н. Егорычев был удален со своей должности в 1967 году за неосторожные критические замечания в адрес организации противовоздушной обороны столицы. В. Семичастного в том же 1967 году, под тем предлогом, что он не сумел воспрепятствовать бегству за границу дочери Сталина С. Аллилуевой, заменили на посту председателя КГБ «лояльным» по отношению к Брежневу Ю. Андроповым. Сам Семичастный по этому поводу писал: «Как я узнал позже, Брежнев решил использовать этот момент (бегство Светланы Аллилуевой. – Ред.) для осуществления своих давних планов – освободить меня от должности председателя КГБ (а вместе со мною убрать и других неугодных ему бывших комсомольских вожаков). Вначале он обработал Подгорного и получил его согласие, затем вдвоем они стали “давить” на Косыгина. Тот долго сопротивлялся. Чем только не пугали Косыгина: и “теневым кабинетом”, и возможным переворотом. Наконец уломали и его. Суслов, как всегда, присоединился к “тройке”: у нас с ним всегда были натянутые отношения…»67

Дольше всего Брежнев избегал открытого столкновения с Шелепеным, вследствие чего тот был выведен из состава Политбюро лишь в середине 1970-х годов. Однако отстранение Шелепина от реальных рычагов власти Брежнев начал готовить заранее. Так, уже в 1965 году А. Шелепин лишился своего главного козыря – поста председателя Комитета партийно-государственного контроля. Одновременно с этим Шелепин потерял пост заместителя Предсовмина, который прежде он занимал по должности, как руководитель КПК. При этом Брежневу удалось обставить смещение Шелепина так, что это не вызвало ни у кого никаких подозрений и активного сопротивления: 6 декабря 1965 года Пленум ЦК КПСС (конечно же в целях повышения демократии и «привлечения к делу контроля широких масс коммунистов и беспартийных!») органы партийно-государственного контроля были преобразованы в органы народного контроля с существенно меньшими полномочиями, которые должен был возглавить другой человек. Поражение «группы Шелепина» в партийном руководстве привело сперва к ослаблению, а затем и разгрому «группы Павлова» в руководстве комсомола (С. Павлов покинул свой пост в 1968 году, вместо него первым секретарем ЦК ВЛКСМ стал Е. Тяжельников).

Поражение «группы Шелепина» имело два серьезных последствия для политического развития страны. Во-первых, оно означало отказ руководства страны от продолжения национал-боль-шевистской политики первых послевоенных лет. Власть отныне сосредотачивалась в руках центристов, не готовых на откровенное формирование своего политического курса. Во-вторых, и это было куда опаснее, разгром «шелепинцев» и близких к ним молодежных лидеров означал отстранение от выработки политических решений молодых, опытных руководителей. В итоге в политическое небытие ушло целое поколение перспективных лидеров, а разрыв между «старой гвардией» и «новой порослью», возникший после победы триумвирата Берии – Маленкова – Хрущёва, стал еще глубже. Стабильность в настоящем покупалась за счет возможности динамично развиваться в будущем.

На проходившем весной 1966 года XXIII съезде КПСС вместо поста первого секретаря вводится пост генерального секретаря ЦК КПСС, на который был избран Л. Брежнев. Но хотя статус занимаемого Брежневым поста существенно повышался, о единоличном его лидерстве речи еще не шло. Из 11 членов Политбюро, избранного на XXIII съезде, новый генсек мог рассчитывать на безусловную поддержку только троих: А. Кириленко, А. Пельше и Д. Полянского. В некоторых вопросах с Брежневым могли блокироваться М. Суслов, Ю. Андропов, а также потерявший свое влияние и поэтому нуждающийся в союзниках А. Шелепин. Кроме того, опорой Брежнева становится его старый товарищ по работе в Молдавии К. Черненко, который в 1965 году был назначен заведующим общим отделом ЦК КПСС. Опытный аппаратчик, он готовил материалы к заседаниям Политбюро с таким расчетом, чтобы максимально способствовать прохождению вопросов в ключе, выгодном генеральному секретарю. В то же время в борьбе за лидерство в партии Брежневу противостояли такие сильные самостоятельные фигуры, как А. Косыгин и Н. Подгородный. Особенно большим авторитетом пользовался глава правительства Косыгин. Его экономические начинания снискали ему славу сильного хозяйственника и решительного реформатора.

Как вспоминал Н. Егорычев, Брежнев ревниво относился к Косыгину и его авторитету, не обладая таковым68. Наверное, именно поэтому до определенного момента он внешне не стремился к лидерству в определении экономического курса страны, отдавал эту сферу на откуп Косыгину. Ситуация двоевластия устраивала многих, поэтому когда в декабре 1969 года на Пленуме ЦК КПСС Брежнев начинает открыто критиковать положение дел в народном хозяйстве, это вызвало протест со стороны некоторых старых членов Политбюро. О том, что произошло после Пленума, рассказывают в своих книгах историк Р Медведев, а также Н. Ефимов, в прошлом – главный редактор центральной газеты оборонного ведомства «Красная звезда». Согласно их информации, весной 1970 года трое влиятельных советских руководителей – М.А. Суслов, А.Н. Шелест и К.Т Мазуров – подвергли

Брежнева атаке. Они направили членам ЦК записку с критикой некоторых положений, высказанных Брежневым на декабрьском (1969 г.) Пленуме ЦК, как якобы недостаточно отвечающих духу марксизма-ленинизма. Для такой идеократической структуры, как КПСС, обвинения звучали приговором. На ближайшем пленуме Брежнев мог лишиться поста генсека. Но очередной переворот в кулуарах Кремля не произошел. В марте 1970 года Брежнев прибыл на войсковые учения «Двина» в Белорусском военном округе. В ходе своего неожиданного блиц-визита при помощи своего давнишнего (еще с военной поры) знакомого, министра обороны А.А. Гречко генсек заручился поддержкой высшего командного состава Советской армии. В результате трения, обозначившиеся между Брежневым и его соперниками, оказались урегулированы в интересах генсека69.

К началу 1970-х годов позиции Брежнева становятся самыми крепкими в Политбюро. На вершину власти Брежнев поднимает таких функционеров, как Ф. Кулаков, М. Соломенцев и др. На должность заведующего науки ЦК КПСС назначается С. Трапезников. С. Цвигун получает назначение на пост заместителя председателя КГБ. МВД возглавит близкий Брежневу Н. Щелоков. Поскольку многие новые выдвиженцы работали с Брежневым еще в бытность руководства им Днепропетровской и Молдавской партийными организациями, его команда получит название «днепропетровской группировки».

Очередной шаг по усилению своей власти Брежнев делает в 1971 году на XXIV съезде КПСС, на котором состав Политбюро был расширен с 11 до 15 человек. В 1973 году в него вошли явные сторонники Брежнева либо деятели, не принадлежащие ни к каким группировкам: министр обороны А. Гречко, министр иностранных дел А. Громыко, председатель КГБ Ю. Андропов. Из состава Политбюро удаляются реальные или мнимые противники Брежнева: в 1971 году по обвинению в коррупции был выведен глава грузинских коммунистов В. Мжаванадзе, в 1973 году – А. Шелест, который обвинялся в национализме, в 1975 году – А. Шелепин, а в 1976 году – Д. Полянский. В 1977 году из Политбюро вывели Н. Подгорного, лишившегося также поста Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Этот высший государственный пост переходит к самому Брежневу. Вспоминая этот эпизод, лидер московских коммунистов В.В. Гришин, хорошо знавший Брежнева, отмечал: «Я был членом Президиума Верховного Совета СССР и видел, что с приходом в Верховный Совет СССР Леонида Ильича деятельность Президиума и всего Совета значительно оживилась. Повысился авторитет Верховного и других Советов депутатов трудящихся страны»70.

Наконец, в 1978 году из Политбюро был выведен последний сторонник Косыгина К. Мазуров, а в октябре 1980 года с постов члена Политбюро и председателя Совета министров удаляется сам А. Косыгин. Формально предлогом отставки последнего сталинского наркома стали его состояние здоровья и заявление об освобождении от обязанностей его предсовмина. Заявление было по-косыгински деловым. Вместо него депутатам ВС СССР, решавшим его судьбу, прочли лубочную фальшивку со славословиями в адрес «дорогого Леонида Ильича»71. Вместо Косыгина главой правительства СССР был сделан сторонник Брежнева Н. Тихонов…

Внешне рубеж 1970-1980-х годов становится временем наивысшего усиления Брежнева как лидера СССР. Советская пресса усиленно создавала ему имидж «выдающегося политика», «деятеля ленинского типа». В анекдотах это положение нашло меткое отражение: «На партсобрании: “Да здравствует наш Ильич!”

“Вы о котором?”»

За годы пребывания у власти Брежнев 114 раз награждался высшими государственными наградами СССР. Среди его наград 4 Золотые Звезды Героя Советского Союза, Золотая Звезда Героя Социалистического Труда, орден Победы, ордена и медали. Специально чтобы наградить Брежнева, московское партийное руководство вышло с инициативой учредить памятный золотой знак «50 лет пребывания в КПСС». Кроме того, Брежнев награждался высшими наградами Польши, Венгрии, ГДР и других государств. Его огромные портреты украшали улицы городов и поселков Советского Союза, страницы центральных и местных газет. Однако в действительности начиная с 1976 года власть Брежнева начинает быстро ослабевать, что было связано с резким ухудшением здоровья советского лидера.

Болезнь и постепенный отход Брежнева от дел означал начало формирования в кругах высшего руководства СССР новой конфигурации сил и начало нового витка борьбы за лидерство партии. К тому времени наметилась пагубная тенденция перерождения высшего руководства страны в своеобразную «геронтократию» – средний возраст членов Политбюро к началу 80-х составлял 70 лет. В те годы бытовал анекдот:

«В приемной Л.И. Брежнева раздается звонок, дежурный поднимает трубку, из нее доносится слабый голос:

– Ало! Это приемная генерального секретаря ЦК КПСС?

– Да!

– Возьмите меня на работу в Политбюро!

– Вы что, больной?

– Да, да! И очень старый!»

Впрочем, старение советской политической верхушки не делало борьбу за лидерство в партии более мягкой, наоборот, придавало ей дополнительную остроту, поскольку друг другу противостояли люди с большим жизненным опытом, к тому же обладающие мощнейшими политическими ресурсами.

Рост недееспособности лидера провоцировал переход борьбы за власть в новую фазу. Но не только правящая партия – само советское общество становилось ареной политической борьбы, которая нарастала по мере ослабления государства.

Неудовлетворенность части советского общества происходящим в стране способствовала развитию диссидентского движения. Большую роль в развитии движения инакомыслящих сыграли реабилитированные после XX съезда, а также потомки репрессированных при Сталине видных партийных деятелей – неширокая, но политические опытная прослойка советского общества. Среди наиболее значимых диссидентских организаций в эти годы действовали Инициативная группа защиты прав человека в СССР, Комитет прав человека в СССР, Революционная партия интеллектуалистов Советского Союза, Союз борьбы за возрождение ленинизма, Союз борьбы за демократические права, Московская Хельсинкская группа и др. В их деятельности в первую очередь участвовали деятели науки, искусства, литературы, а также студенческая молодежь, рабочие, отдельные представители номенклатуры и офицерства. Вместе с тем общая численность диссидентского движения была крайне невелика: общая численность людей, когда-либо подписывавших документы диссидентского движения, не превышала полутора тысяч. И хотя в «теневых формах» диссидентства постоянно или эпизодически участвовало гораздо больше людей, речь, в лучшем случае, может идти лишь о нескольких десятках тысячах72. К числу знаковых фигур в диссидентстве могут быть отнесены академик А. Сахаров и писатель А. Солженицын, в работах которых идеология диссидентства получила свое наиболее полное и комплексное отражение.

Преимущественно диссидентское движение развивалось в мирных, ненасильственных формах. Вместе с тем отдельные антисоветские группы решались на открытые вооруженные выступления, избирали тактику террора. Так, 22 января 1969 года было совершенно покушение на Брежнева. Как выяснилось позднее, покушавшимся оказался В. Ильин – младший лейтенант Советской армии. Переодевшись в милицейскую форму брата, он встал в оцепление у Боровицких ворот Московского Кремля, через которые в тот день должен был проезжать Брежнев. Когда машина поравнялась с ним, покушавшийся выхватил два пистолета и открыл стрельбу по сидевшим в правительственной «Чайке». Прежде чем его схватили, он успел выпустить все патроны, смертельно ранив водителя. По чистой случайности Брежнев изменил свой маршрут и въехал в Кремль через Спасские ворота, что и спасло ему жизнь. Покушавшийся не был привлечен к ответственности, пройдя курс лечения в психиатрической больнице, через несколько лет он был отпущен. Как подчеркивает в этой связи историк Д.А. Ванюков, «в США авторов покушений на лиц столь высокого ранга на свободу обычно не выпускают»73.

Летом 1970 года группа в 12 человек совершила попытку захвата самолета для вылета в Израиль. На суде они заявили, что не желали никому причинять вреда, летчика планировали только связать, а единственный имевшийся у них пистолет был неисправен и служил лишь целям запугивания. Двух «самолетчиков», как их назвали, приговорили к смертной казни, остальных – к различным срокам заключения от 8 до 15 лет. Однако вскоре кассационный суд отменил смертные приговоры и снизил сроки заключения другим угонщикам. Вместе с тем впоследствии было задержано еще несколько граждан СССР и осуждено за «связь с организаторами захвата самолета»74.

Серьезную террористическую атаку, состоявшую из серии терактов в Москве, организовали армянские националисты. Это были три взрыва, прогремевшие во время каникул и выездов детей на елки в субботу 8 января 1977 года. Обычно говорят о взрыве бомбы, прогремевшем в этот день в поезде московского метро. Он действительно был самым страшным и тяжелым по своим последствиям. Еще один взрыв произошел в продуктовом магазине № 15, наконец третья бомба сработала на улице 25 Октября, недалеко от Историко-архивного института и ГУМа. Среди пострадавших были дети. Погиб ученик 10-го класса, приехавший в столицу на каникулы, тяжелое ранение получила 4-летняя девочка. В общей сложности пострадало 37 человек.

Операция по расследованию терактов получила кодовое название «Взрывники». Она была завершена в кратчайшие для таких дел сроки. Возглавлявший ее офицер КГБ В.Н. Удилов вспоминал, что произошедшее ошеломило советское общество, требовалось найти преступников, предупредить новые убийства. Стремясь снять подозрения с диссидентского движения, академик Сахаров 12 января обратился к «мировой общественности». Он попытался изобразить случившееся как провокацию «карательных органов», целью которой было «закручивание гаек» в стране. Тем временем удалось предотвратить еще один теракт – по чистой случайности взрывное устройство не сработало и его доставили в милицию. Через несколько месяцев следственные мероприятия привели к раскрытию подпольной террористической группы и аресту не только всех непосредственных исполнителей, но и организаторов взрывов в Москве. Среди них оказались и националисты со стажем, уже отбывавшие срок за антисоветскую деятельность75.

Самым известным инцидентом стал мятеж, поднятый в 1975 году в дни празднования 58-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции заместителем командира по политической части (замполитом) одного из новейших на Балтике противолодочных кораблей «Сторожевой». Долго вынашиваемый план состоял в следующем: привести боевой корабль в Ленинград, колыбель революции, встать рядом с легендарной «Авророй» и потребовать предоставить телеэфир для обращения к народу. Как альтернатива рассматривалась возможность вывести корабль за пределы территориальных вод СССР, и оттуда обратиться к народу, раскрыть ему глаза на происходящее в стране. Попытка уйти в нейтральные воды успехом не увенчалась – корабль был возвращен в советские территориальные воды, команду корабля арестовали. После следствия и суда инициатор мятежа был лишен воинского звания и наград и приговорен к расстрелу. Однако все остальные 6 офицеров и 11 мичманов, принимавших участие в захвате корабля, никакого наказания не понесли. Заведенные против них дела очень скоро были прекращены76.

Диссидентское движение в те годы было неоднородным. Современная историография выделяет в нем несколько течений. Прежде всего, это правозащитное движение, начало которому было положено в 1968 году, когда в Москве 7 представителей столичной интеллигенции вышли на Красную площадь в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию. Далее в литературе называются различные религиозные группировки (в которые входили приверженцы всякого рода тоталитарных сект и нетрадиционных для народов России религиозных течений, таких как евангелисты, адвентисты, баптисты и проч.). Особенно массовым течением диссидентства являлись разного рода сепаратистские движения, которые ставили своей целью разделение народов СССР по национальным квартирам. Своеобразным явлением в диссидентстве становится возникновение объединений, декларирующих необходимость возвращения к подлинным социалистическим или даже коммунистическим ценностям, также, как правило, с ярко выраженным интернационалистским уклоном.

Кроме того, некоторые авторы отдельным направлением диссидентства называют так называемое русское освободительное движение, в которое объединяют деятелей от национал-боль-шевистской до православно-монархической ориентации. Такой подход разделяется далеко не всеми, поскольку диссидентское движение, несмотря на некоторые нюансы в идеологии отдельных входивших в него групп, ориентировалось, прежде всего, на ценности «свободного мира» и было направлено на слом советского образа жизни. В этом контексте движение русского возрождения не только не правомерно относить к диссидентству, его следует квалифицировать как прямо противоположное ему, а именно как охранительное движение. Неслучайно основными формами деятельности представителей патриотического лагеря были сугубо охранительные: охрана и реставрация памятников старины, борьба за чистоту русского языка, воспитание молодежи в духе гордости за свое национальное историческое наследие и т. д. Среди структур, на которые могла опираться «русская партия внутри КПСС», один из ее активных участников и летописцев А.И. Байгушев называл, например ВООПИК (Всероссийское Общество Охраны Памятников Истории и Культуры), журнал «Молодая гвардия», а также одноименное издательство в бытность руководства им В. Ганичевым, журнал «Наш современник», конечно же, Союз писателей РСФСР и т. д. Все эти институты русского гражданского общества свою деятельность строили на идеологии величия России77. Тем самым объективно рост национального самосознания в широких кругах русской интеллигенции способствовал укреплению могущества государства, сохранение национального единства через «соединение веков отечественной истории»78.

Таким образом, мы убедились, что и политическая жизнь СССР в 1964–1982 годах, как и все прочие сферы жизни общества, ни в коей мере не может быть описана исключительно в терминологии застоя и тоталитаризма. Это, конечно, не отменяет того факта, что отдельные политические изменения в стране запаздывали, рост гражданской активности не всегда дополнялся, а иногда искусственно сдерживался косными политическими институтами. Кроме того, становится очевидной основная линия развития политической элиты в 1964–1985 годах. Удаление из нее национально мыслящих лидеров неизбежно вело к дрейфу советской верхушки к западничеству и либерализму безотносительно к тому, в чем это конкретно выражалось: в «косыгинской» экономической реформе, уступках в идеологической сфере или попятном движении на международной арене. Советские лидеры к концу брежневской эпохи были готовы капитулировать скорее перед диссидентами-западниками, чем уступить пробуждавшейся в русском народе стихии самосознания. Пораженческие настроения, проникшие в высшие эшелоны власти в СССР, рано или поздно должны были привести к появлению политиков, спекулирующих на них ради удовлетворения собственных интересов, идущих вразрез с интересами общества.

Можно сказать, что постепенно разрастался опасный разрыв между официальной риторикой, насквозь псевдореволюционной, и направленностью реальных шагов тех, кто оказался во главе партии и государства. В этом, как представляется, крылась одна из важнейших предпосылок поражения Советского Союза в «холодной войне» и его упразднения победившей стороной. Однако эти и другие проблемы, стоявшие перед СССР, не носили антагонистического характера и могли быть преодолены с опорой на собственные силы. Удастся ли это сделать, зависело и от позиции всего общества, и от выбора, который предстояло сделать советскому руководству в середине 1980-х годов.