Пролог. Москва. Сентябрь 2013 год

Высокий широкоплечий мужчина сорока с лишним лет задумчиво сидел в своём кабинете, устало откинувшись на спинку кожаного кресла. Генерал в отставке Мельников Александр Григорьевич не замечал глубокой ночи вовсе не потому, что в помещении отсутствовали окна и одинаково ровный в любое время суток свет притуплял ощущение времени. Его терзало беспокойство, шедшее откуда-то изнутри, казалось, без видимых причин, сродни звериному инстинкту, подсказывающему опасность или перемены. Нехорошие перемены. Многолетний опыт не позволял игнорировать это чувство. Он знал: лично ему и его семье ничто не угрожает. Но были ещё ребята. Его ребята. Его команда. Несмотря на то, что он официально в отставке, так просто отойти от той работы, которой посвящена вся жизнь, оставить команду – выше его сил. Поэтому до сих пор, закрывая глаза на официальный статус пенсионера, зная его отношение к работе, руководство из ГРУ держало связь с отрядом специального назначения именно через него. До сих пор он чувствовал ответственность за каждую операцию, за каждый промах, переживал за каждого из шести ребят своей группы. Ведь, в сущности, он и собрал эту команду. Волевым характером добился слаженности в работе, научил доверять и чувствовать плечо друга, как своё собственное. С кем-то из этих ребят он прошёл огневые рубежи, породнившись через боль, кровь и смерть, кто-то пришёл позже; к ним он относился скорее как к детям, стараясь научить, показать, подтолкнуть и защитить, если нужно.

Сейчас он ждал одного из ребят. Глебов Данила Сергеевич – он одним из первых вошёл в группу. Познакомились на Северном Кавказе. Александр был в чине майора, а Данила молодым лейтенантом пришёл в отряд. После одной из операций, когда перед лицом смерти открываются все тайные и явные стороны человека, они перестали чувствовать разницу в возрасте и в званиях. «Сработаемся», – сказал Данила на предложение Александра. Они сработались. Острый аналитический ум и профессионализм делали парня незаменимым в группе. Но иногда Александру казалось, что, несмотря на жёсткость и хладнокровие, где-то глубоко внутри друга сидит тот, кто тщательно ухаживает за каждой могилой на собственном кладбище, причиняя невыносимые муки, когда к покосившемуся кресту или надгробию добавляется ещё одно.

На входе в комнату отдыха громыхнула дверь. Войти сюда могут только свои. Поэтому Александр не пошевелился, а только взглянул на часы. Три часа ночи. Хватило несколько часов, чтобы добраться из Копенгагена. Пунктуален, иначе и быть не может.

Дверь в кабинет открылась. Вошёл невысокий коренастый парень. Чёрные коротко подстриженные волосы, усталый взгляд тёмно-карих, почти чёрных глаз. Немного искривлённая переносица не портит мужественное лицо.

Не говоря ни слова, расстегнул длинное элегантное пальто, брезгливым жестом швырнул на спинку дивана. Тяжело опустился в кресло напротив.

– Как добрался? – риторический вопрос в устах Александра.

– Как видишь, – раздражённо бросил Данила. – Что за спешка? До конца операции неделя. Я оставил Олега без прикрытия в самый ответственный момент!

– Да что с ним может случиться в благополучной Дании?

– Ну, если ты не втираешься в доверие к главарю наркоконцерна, прикидываясь охраной, а всего лишь посещаешь музеи – то ничего.

– Не переживай. Утром я сам вылетаю туда. По делам своей фирмы. Пора налаживать новые связи. Заодно прикрою вместо тебя.

– Неужели всё настолько серьёзно? Ты ведь не обязан теперь рисковать.

– Да какой риск! Тем более для меня. А вот у тебя задача сложнее той, что была в Европе.

– Справлюсь.

– Не сомневаюсь. Мне только не нравится, что придётся лететь одному. Ты знаешь, как я отношусь к работе без прикрытия. Единственное успокаивает: это почти семейная поездка. Даже в легенде нет нужды.

– Что-то неладно с той стороны? Мне казалось, мы надолго восстановили связи. А тут не прошло и года.

– Там то ли поменялись люди на таможне, то ли наши осведомители решили подзаработать. Нам сливают какую-то ерунду, а крупные партии наркоты и оружия проходят мимо. В чём дело, неясно. Придётся ехать разбираться на месте. Поверь, никто лучше с этим не справится. Поэтому принято решение снять тебя со спецоперации в Дании.

– Да оно и к лучшему! Достали меня эти манерные чаепития, театры и выставки. Дела хочу!

– Но-но! Тебя туда не стрелять и взрывать посылают. Разберись с обстановкой, выясни, кто там сучит – и никаких действенных мер до особого распоряжения. Всё должно пройти тихо и незаметно.

– Так точно, товарищ генерал, тихо и незаметно! Когда вылетать, Саш?

– Вчера.

– Ясно.

– Вот билеты. У тебя два часа на сон. Самолёт в семь утра. Отдыхай пока.

– Вот в самолёте и высплюсь. Всё будет хорошо. Не переживай.

* * *

Город Белгород. Россия. Октябрь 2011 год

Я несусь по университетскому коридору с папкой, в которую сложила листы с рефератом, с сумкой через плечо и с пакетом книг. Спешу встретиться с Аркадием Петровичем, пока он не покинул кафедру. Единственное желание на этот момент – получить консультацию по теме, а единственная цель – застать на кафедре преподавателя. Судя по непростому началу, третий курс не обещает быть лёгким. И в моей жизни пока ничего нет, кроме учёбы и мелких проблем, свойственных двадцатилетней девушке.

Всё меняется в один миг, когда я налетаю на этого студента. Он внезапно открыл дверь, выходящую из аудитории в коридор, и я со всего маху врезалась в него, почти сбивая с ног. Выскользнула из рук папка, посыпались листы реферата, устилая пол коридора. Я дёргаюсь, пытаясь остановить листопад. От резкого движения ручки пакета рвутся, и книги грохаются на пол. Вскрикиваю, кидаюсь собирать, парень решает мне помочь. Нагибаясь одновременно, мы со звоном в голове сталкиваемся лбами. От неожиданности охаю и сажусь на пол. А парень резко выпрямляется и хватается за голову. Мы смотрим друг на друга и смеёмся.

Из-за нас образовался солидный затор в коридоре, потому что студентам приходилось обходить не только меня, сидящую на полу, но и мой реферат, разлетевшийся во все стороны. А мы только и делаем, что хохочем. Наконец он протягивает мне руку, помогает подняться. Пока прихожу в себя, прижавшись к стене коридора, он быстро собирает мои труды, засовывает обратно в папку, подаёт мне. Сам подхватывает мой пакет с оборванными ручками:

– Привет, я Рустам. Пойдём, помогу донести. Куда ты так спешила?

Я думала, он будет сейчас кричать, ругаться, обзовёт дурой безмозглой. А он снисходительно смотрит на меня и продолжает улыбаться. Он высокий, худощавый, подтянутый. Чёрные длинные волосы, откинутые назад, обрамляют красивое смуглое лицо. Чувственные полные губы, широкие немного выпирающие скулы, тёмный с лукавыми смешинками взгляд. Едва заметный азиатский разрез глаз придаёт лицу необыкновенную привлекательность.

– Привет. Меня Даша зовут. Извини, я не хотела налетать на тебя.

– Ты же не специально. Так куда идём?

– Наверное, уже никуда. Аркадий Петрович должен быть на кафедре до четырёх часов, а уже десять минут пятого, – разочарованно говорю я, посматривая на часы.

– Пойдём, посмотрим. Может, он задержался, – предлагает новый знакомый.

– Мне бы не хотелось тебя отвлекать. Я сама.

– Я уже освободился. И ты пыталась сама, – намекает он на мой неподъёмный груз.

Аркадия Петровича в кабинете, конечно, не оказалось. Я на это и не надеялась. Раньше уйти он мог, а вот задержаться – вряд ли.

Видя моё разочарование, Рустам решил меня поддержать:

– Ничего страшного. Завтра застанешь. Пойдём, в кафешке посидим. Ты обедала?

Сначала я не поверила своим глазам, когда поняла, что такой красивый парень собрался меня сопровождать. Теперь не верю ушам. Он предлагает вместе пообедать? Мне? Обычной провинциальной простушке? Нет, на меня, конечно, обращали внимание парни, но все они выглядели совсем непривлекательно для меня. И почти всех я отшивала в свойственной мне ироничной манере, так что после моих подколок не решались снова подступиться. Зачем я это делала? Даже не знаю. Я вовсе не ждала принца, к тому же реально оценивала свои данные: не модель. И всё-таки где-то в глубине души надеялась, что когда-нибудь обязательно встречу того, кого не захочу уколоть язвительным словом. Того, от которого, как сейчас, у меня перехватит дыхание. И вот я стою перед этим обалденным красавцем и не могу вымолвить ни слова.

– Ну, так что? Составишь мне компанию за обедом? – настойчиво повторяет парень, улыбаясь очаровательной улыбкой, открывающей идеальной белизны зубы.

Я выхожу их ступора, догадываюсь, что смотрюсь глупо, стоя перед ним с вытаращенными глазами и открытым ртом. Собираю все свои растрёпанные чувства в кулак и невозмутимым тоном произношу:

– Пошли!

Дёргаю плечиком, уверенно двигаюсь вперёд, зная, что он последует за мной, ведь у него мои книги. Словом, веду себя так, будто приглашения на обед от таких парней мне поступают чуть ли не каждый день.

Парень, обладающий такой внешностью, должен быть, как минимум, заносчивым и высокомерным. В нём же этого нет ни на грамм. По крайне мере в отношении ко мне он очень вежливый, предупредительный и скромный.

За столиком в студенческой столовой он больше интересуется мной, чем рассказывает о себе. Я узнала только, что он учится на пятом курсе филологического факультета. Будет учителем русского языка и литературы! Ох, сколько же в нём необычного! Он тоже живёт в общежитии, только в третьем корпусе.

После обеда он провожает меня до ступенек моего первого корпуса, отдаёт книги, которые не позволил нести, и со словами «как-нибудь увидимся» исчезает за поворотом тенистой аллеи, соединяющей общежитские здания.

Под впечатлением этой встречи нахожусь несколько дней. Понимаю, «как-нибудь встретиться» – это вежливый отказ. Но так хочется его снова увидеть, почувствовать хотя бы на миг одуряющее счастье от того, как он смотрит на меня удивительными чёрными глазами с лукавым прищуром! Моя соседка по комнате Светка заметила мечтательный взгляд, но я ничего ей не рассказываю. Никого не хочу впускать в свой секрет. Я уверена: мы обязательно как-нибудь встретимся, ведь учимся в одном универе, хотя не факт, что он меня вспомнит.

И это действительно происходит через четыре дня.

Некоторые группы согнали в актовый зал для прослушивания предвыборной агитации какого-то депутата. Мой третий курс экономического факультета в том числе. Первой мыслью было – потихоньку слинять с нудного мероприятия. Но куратор грудью встала на выходе. Как я благодарна ей за это! Потому что когда стояла в толпе в проходе между креслами, ожидая возможности где-нибудь сесть, меня кто-то взял за руку:

– Даша, привет!

Поднимаю глаза – передо мной Рустам:

– Я вижу свободное место.

Он идёт в дальний угол зала, продираясь сквозь толпу, а я, не раздумывая, следую за ним. Мы усаживаемся на соседние кресла. И агитация депутата для двоих человек проходит абсолютно мимо. Я слышу только Рустама, я чувствую его дыхание, когда он наклоняется, чтобы мне было слышно, о чём он говорит, я вдыхаю приятный аромат его туалетной воды.

– Как твой реферат? Ты встретилась с преподавателем? Тут недалеко открылась выставка современного искусства, ты была там? А ты смотрела фильм «Фантом»? Я посмотрел недавно. Обалдеть! А мы в этом зале готовим с ребятами выступление университетской команды КВН, я немного сочиняю для них. Приходи, посмотришь, обхохочешься.

Я стараюсь отвечать связно и обдуманно, хотя из-за тумана в голове плохо получается. Хочу, чтобы агитация депутата не заканчивалась. Но вот он благодарит всех за внимание, и мы встаём, чтобы выйти из зала.

– Даша, у меня входит в привычку, увидев тебя, думать о еде. Пойдём, перекусим, – предлагает Рустам.

– Идём, я тоже не обедала, – вру я, так как недавно перекусила с подругой в кафешке.

Рустам улыбается своей голливудской улыбкой, берет меня под локоть, и мы идём по коридору. А моё сердце начинает биться в рваном ритме от его дружеского прикосновения.

После этой случайной встречи мы встречаемся снова, теперь уже не случайно. Выходя как-то из аудитории после шестой пары, я вижу его возле окна в коридоре.

– Рустам? Что ты здесь делаешь? – удивлению нет предела.

– Тебя жду. Пойдём в кино? Приглашаю. У тебя ведь закончились лекции?

– Да, – растерянно отвечаю на все вопросы сразу, замечая, что с головы до пят меня окатывает непонятная дрожь.

– Прекрасно. Сеанс в девять, я буду ждать на скамейке перед общагой. Тебе ведь нужно отнести книги и переодеться?

– Да, – снова бормочу я, не в силах выдавить что-то более вразумительное.

Мы встречаемся уже месяц. Общаемся, как друзья. Наши физические взаимоотношения не выходят за рамки взяться за руки или придержать меня за локоть на входе-выходе. Может, я была бы и не против более близких отношений, но пока меня и это устраивает. Он великолепный собеседник. Эрудированный, остроумный. Он интересуется живописью, литературой, театром, кино и, наверно, многим чем ещё, но пока я посвящена только в эти сферы его интересов. Почти каждый день он ненавязчиво приглашает меня куда-нибудь. Стараюсь не отказываться, хотя загружена сейчас больше, чем он. С ним очень интересно. Как зачарованная, слушаю его обсуждение игры актёров после посещения театра. Или как он пытается понять идею классического американского боевика, или объяснить общие мотивы в портретах эпохи Возрождения.

Первое время в основном молчу, только поддакиваю и смотрю на него влюблёнными, как мне кажется, глазами. Недели через две привыкаю к обществу, моя эйфория только от одного его присутствия уже не мешает дышать и связно мыслить, и я потихоньку начинаю участвовать в обсуждениях и даже спорю в каких-то вопросах. Его монологи переходят в диалоги, и нам обоим это нравится. Мои подруги, видя, что я часто глупо и без причины улыбаюсь, а также пропадаю где-то почти каждый вечер, сделали соответствующие выводы. А когда увидели Рустама, поджидающего меня возле ступенек общаги, уже не сомневались: я нашла парня. Наконец-то! И, сколько я ни убеждала, что он просто друг, понимающе качали головой. Но он действительно только друг! И между нами ничего нет, кроме общения!

Действительно, между нами ничего не было, кроме общения, целый месяц. Тогда мы возвращались поздно вечером после театра. Пока ехали в маршрутке, начался дождь. Выйдя на остановке, поняли, что ливень спустился не на шутку. На мне осеннее пальто, он в кожаной куртке.

– Подождём? Может, перестанет. Иначе вымокнем за минуту, – предлагает Рустам.

– Подождём, – я прохожу вглубь остановки, чтобы капли не доставали.

Он следует за мной. Несмотря на то, что стоим под крышей, как-то холодно, промозгло, неуютно. Я зябко ёжусь, обхватываю себя руками.

– Замёрзла? – участливо спрашивает Рустам и, подойдя ко мне, одной рукой обнимает за плечи.

– Замёрзла, – признаюсь я, приникая к нему.

Он обхватывает меня обеими руками, моё лицо прижато к его груди. Я вдыхаю его запах, мне сразу становится тепло и уютно в этом маленьком мире – он и я, в окружении темноты и шума дождя.

– Скоро дождь перестанет, – слышу его голос.

Поднимаю голову, чтобы взглянуть на него и внезапно чувствую его губы на своих губах. Для меня это полная неожиданность: уже давно убедила себя – он просто друг. Ведь поводов и мест для поцелуев у нас было достаточно, но он не пользовался ими. Что же изменилось здесь, на безлюдной тёмной остановке? Его губы нежные, мягкие, легко и невесомо касаются уголка моих губ, центр, другой уголок. Я чувствую, что начинаю дрожать, но не от холода. Меня бросает в жар. Я забываю, что нужно дышать, потом приоткрываю рот, пытаюсь вдохнуть, но он словно выпивает мой воздух. Его поцелуй настойчивей, его губы твёрже и уверенней, они словно просят что-то, требуют. Я не понимаю, словно оцепенела, и думаю только о том, как бы не упасть. Единственная возможность устоять на ногах – ухватиться за него. Что и делаю. Мои руки обхватывают его шею. Его губы сминают мои, его руки сжимают меня так, что становится больно. И я понимаю: он хочет, чтобы я отвечала. Или хотя бы не стояла, как мраморный истукан. И я отвечаю. По крайне мере, стараюсь, учитывая нулевой опыт. Я пытаюсь делать так, как делает он. Мои губы приоткрываются, движутся в такт его губам. Мои руки гладят его плечи и затылок – так, как делает он.

Это безумство заканчивается вместе с дождём. Точнее, он замечает, что дождь закончился, и легонько отстраняется от меня. По мне так пусть бы дождь шёл до утра.

– Пойдём, а то общага скоро закроется, – глухо говорит он, и, продолжая обнимать меня за плечи, движется по тротуару.

Я повинуюсь. Мы молча подходим к зданию. Привычное «спокойной ночи» у крыльца – и он быстро исчезает за поворотом. А я полночи не могу уснуть, гадая, что это было. Новый виток в наших отношениях или мимолётная несдержанность, о которой он завтра и не вспомнит?

На следующий день я очень нервничаю, когда иду на встречу с ним. Он позвонил и сказал, что приглашает меня после лекций прогуляться по парку.

Я вижу его сидящим на скамейке. Как он встретит меня? Сделает вид, что вчера ничего не было? Или начнёт извиняться за то, что было? Заметив меня, он встаёт. Идёт навстречу, улыбается. Я подхожу, как всегда, останавливаюсь в шаге от него. Он преодолевает этот шаг, обнимает меня за плечи и быстро целует в губы. В напряжении оглядывается по сторонам, понимает, что за нами никто не наблюдает, выдыхает и серьёзно смотрит мне в глаза.

– Дашка, ты мне очень нравишься, – вдруг произносит он.

Ух, ты! Я уже слышала от него «ты клёвая девчонка», «с тобой не соскучишься», «с тобой так интересно». Но ни от одного из тех признаний у меня не перехватывало дыхание, как от этого, сказанного таким проникновенным голосом.

– Ты мне тоже нравишься, – искренне признаюсь я.

– Правда?

Он так рад моему признанию, как будто сомневался, что такой парень, как он, может кому-то не нравиться.

– Знаешь, ты мне показалась сначала такой холодной, недоступной, отчуждённой. Страшно было к тебе подходить.

Ну, ничего себе! Неужели моя внешность настолько обманчива, а мой трепет он воспринял как недоступность? Впрочем, это и к лучшему. Парням вредно знать, что на самом деле думают о них девушки. Я не развенчиваю миф о себе, а самодовольно улыбаюсь.

– А тут ещё о тебе рассказали такое… – продолжает он.

– Ты что, собирал обо мне сведения? – возмущаюсь я.

– Нет, не специально. Когда ждал тебя в коридоре, ко мне подошли парни из твоей группы, и предупредили, что вообще-то ты строишь из себя недотрогу. А если я попытаюсь тебя поцеловать, можешь так двинуть по… в общем, двинуть, что мало не покажется.

Я хихикаю. Легенды о моём остром язычке и не менее острых коленках несколько преувеличены, но они играют хорошую службу, когда нужно избежать неприятных приставаний.

– Всё, что обо мне говорят, тебя не касается. Ты ведь не такой бесцеремонный грубиян, как Серёга, и не подкарауливал меня в арке, как Матвей, который и получил по яйцам за то, что напугал меня и хотел… хотел…

– Хочешь, я поговорю с ним? – нахмурившись, спрашивает Рустам, – Покажи только, кто тебя обижает!

– Нет, не нужно! Это было давно, сейчас меня никто не обижает. Пусть только попробуют!

Я вообще не могу представить интеллигентного утончённого Рустама в драке с верзилой Матвеем или общающегося с нагловатым Сергеем, у которого через каждое слово обязателен мат. Нет, только не это! Но что представить мне ещё труднее, так это то, что у Рустама нет девушки, и он выбрал меня. Особенно когда увидела, какая девушка у него была!

Мы договорились встретиться с ним после занятий во дворе универа у главного входа. Выйдя на ступеньки, я привычно окидываю взглядом площадку, отыскивая Рустама, и замечаю его рядом с высокой блондинкой. Они почти одного роста. Она выглядит так… так, как всегда мечтала выглядеть я.

Заметила: человеку всегда хочется иметь то, что ему не дано. Вот и я тем же грешу. Я невысокая – так, чуть выше среднего роста. У меня нет модных пепельно-белых длинных волос. Мои волосы тёмно-русые, какие-то неопределённые – не чёрные и не светлые. Да, они густые и блестящие, они послушно укладываются в любую причёску, но это и все их достоинства. А фигура у меня совсем не модельная: грудь третьего размера, широкие бёдра, хорошо хоть талия тонкая – песочные часы – я где-то вычитала, это так называется. Глаза у меня тоже неопределённые, кто-то говорит – они у меня необычные, фиалковые, а кто-то считает, что странные – фиолетовые. Я вообще не встречала людей с похожим цветом глаз, и упрямо доказываю всем сомневающимся, что они у меня тёмно-синие. Вот бы они были такими же небесно-голубыми, как у той блондинки!

Что-то я размечталась, застыв в нескольких шагах от Рустама и его собеседницы. И совсем не ревную. Несмотря на сногсшибательную привлекательность, блондинка Рустама совсем не привлекает. Напротив, по выражению его лица понимаю: она его злит, если не бесит. Он не знает, как от неё отвязаться, постоянно сбрасывая её руку, когда она в порыве пытается коснуться его плеча.

Я подхожу ближе, Рустам замечает меня, улыбается и, не дослушав девушку, резко отворачивается. Схватив меня за руку, быстро идёт от неё.

– Рустам, не беги так, я не успеваю. У меня же каблуки! – пытаюсь остановить его.

Он резко тормозит, проводит руками по волосам, откидывая назад. Это нервный, импульсивный жест, волосы у него и так лежат послушными волнами, словно только что из салона красоты.

– Прости, мой цветочек. Эта б… нехорошая девушка вывела меня из себя.

– А кто она такая? Твоя знакомая?

– Можно сказать, моя бывшая девушка.

– И что она хотела?

– Остаться настоящей.

– Но ты против? Почему? Она такая красивая, – в моём голосе сомнение.

– При чём здесь красота! У женщины должен быть один мужчина! Зачем смотреть на других! А эта недостойна даже называться женщиной! Она просто б**дь!

В его голосе столько злости, столько едва сдерживаемой ярости, что я невольно отступаю назад. Он, видимо, замечает страх в моих глазах. Сдержанно улыбается, протягивает мне руку:

– Забудем о ней. Зачем мне Наташа, если у меня есть ты!

От этих слов светлеет на душе. Я порываюсь его обнять, но он легонько задерживает меня на полпути, берет за руку и ведёт по дорожке.

– Никогда не делай так больше, – тихо говорит он, наклонившись ко мне, – Наши отношения касаются только нас, и не стоит их показывать посторонним.

Я смущаюсь. Мой порыв обнять его был первым в моей жизни. И такая отповедь! Понимаю, что за месяц общения, о нём, как о личности, я мало что узнала, а сегодня сразу два открытия. Он хронически не переносит измену и не любит показывать свои чувства посторонним. Восточный мужчина, что тут скажешь! Я рада, что узнала об этих его особенностях. Меня они не беспокоят. Я не собираюсь ему изменять, и мне тоже не нравятся поцелуи-обнималки на публику.

Вот только остаться наедине бедным студентам практически не удаётся. Рустам живёт в общежитии ещё с тремя ребятами в комнате, поэтому у него мы почти не имеем возможности уединиться. У меня легче: понимающая Светка иногда предупреждает, что на час-другой задержится, и мы можем посидеть в комнате. Мы этим с удовольствием пользуемся, но дальше поцелуев до боли в губах не идёт. Я не проявляю инициативу и не форсирую события. Если он так хочет, значит, так тому и быть. Главное, чувствую себя любимой.

А потом наступают новогодние праздники. Я, как всегда, еду домой, к тётке, а Рустам остаётся в общежитии. Говорит, что родители живут далеко и лететь к ним на несколько дней – роскошь. Мы созваниваемся каждый день. Второго января он говорит, что скучает, что жить без меня не может, что хочет увидеть.

– Если хочешь, я сейчас приеду, – проговариваю в трубку, молюсь, чтобы его слова были искренними.

– Хочу.

Не вдаваясь в объяснения, я говорю тёте Вале, что мне нужно ехать, и отправляюсь на автовокзал. Тётка не очень-то и расстроилась моим скорым отъездом, у неё без меня забот хватает. Тётя Валя – родная сестра моей матери. Когда родители погибли в автомобильной аварии, она сказала, что не позволит, чтобы её трёхлетняя племянница воспитывалась в детском доме, и оформила опекунство, несмотря на то, что у неё своих трое детей, и муж – алкоголик. Он умер через пять лет. С тех пор моя мужественная тётка сама тянула на себе детей, как могла. Я всегда знала и чувствовала, что неродная, хотя меня не обижали и не выделяли особо. Но тётка часто повторяла, что я должна вырасти и устраивать свою судьбу сама. Больше всего она боялась, что выйду замуж и приведу мужа и своих детей в её маленький деревенский домик, как сделала старшая дочь. Вышла замуж за такого же лентяя и пьяницу, каким был её отец, родила двоих детей, разошлась. И теперь в доме у тёти Вали жила моя старшая сестра с двумя сыновьями-погодками, средняя сестра – девка на выданье, и младший брат – подросток. Мне в этом доме, естественно, места не находилось. Да не очень-то хотелось искать, и я без тётки понимала, что должна дальше сама устраивать свою судьбу. Была очень благодарна тёте Вале хотя бы за то, что дала мне возможность хорошо выучиться в школе и поступить в университет на бюджетное отделение. «Иди на финансово-экономический, – наставляла тётка, – Будешь ближе к деньгам, не пропадёшь! Бухгалтеры везде нужны!» Благодарна за то, что всю мою пенсию до копейки она тратила на меня, не позволяя выглядеть «бедной сироткой». Я мечтала, что выучусь, устроюсь на работу в городе, и ни за что не вернусь в наш убогий посёлок. И вот в мои мечты внезапно врывается черноглазый красавец с обаятельной улыбкой. И учёба, работа, и устройство в городе отходят на второй план.

Он встречает меня на автовокзале. Как всегда, улыбчив и сдержан. Берет мою сумку в одну руку, другой подхватывает под локоть. Так хочется прыгнуть ему на шею, как показывают в романтических фильмах, но я его уже знаю, держу себя в руках.

– Какая тяжёлая сумка! Что ты везёшь?

– Тётка деревенских деликатесов наложила. Сегодня будем пировать, – сообщаю я.

– Поедем ко мне. В моём блоке никого нет, все на каникулы разъехались.

– В моём, наверное, тоже никого нет. Светка до четырнадцатого дома будет.

– Так у нас жилплощадь на выбор! – шутит Рустам.

Мы решили сначала отнести тяжёлые сумки в мою комнату, а потом пойти к нему. Но в тот день ничего не получилось. Я не успела поставить сумку и раздеться, как очутилась в его объятьях.

– Красавица моя, как я скучал без тебя, как мне было тоскливо и одиноко, словно солнце исчезло из моей жизни, будто луна спряталась за тучи, – горячо шепчет он, прерываясь между поцелуями.

– Я тоже скучала, Рустам, очень, – я со своим экономическим образованием не могу говорить так красиво и витиевато, как он, а мне так хочется выразить всю глубину моих чувств. И, не находя для него слов, я покорно отдаю себя.

– Я хочу, чтобы ты стала моей, слышишь, Даша, только моей!

Он отрывается от меня, смотрит в глаза, удерживая лицо в ладонях.

– Да, – проговариваю я, нервно сглатывая.

– Ты ведь понимаешь, о чём я говорю? Я знаю, у тебя никого не было до меня. Я обещаю быть нежным и чутким, я хочу любить тебя.

Вместо ответа дрожащими руками расстёгиваю кофточку.

Я, любительница женских романов и слезливых мелодрам, примерно представляла, что и как происходит между мужчиной и женщиной. Если обобщить всё, мной прочитанное, увиденное и услышанное от подруг, я должна была ощутить фейерверк восхитительных эмоций.

Я не ощутила ничего, подобного ожиданиям. Точнее, моё тело не испытало никакого фейерверка, как я ни прислушивалась к нему. Была боль, вполне терпимая, было ощущение тяжёлого мужского тела. Всё. Ничего, похожего на то, что подруги называли «разрядка, оргазм, кончить», я не испытала. Не испытало моё тело. Потому что душа обрела положительных эмоций сполна. Я получала удовольствие только от того, что смогла подарить наслаждение ему. То, что я это сделала, для меня не было сомнений, и это было главное для меня. Зачарованно наблюдала, как меняется его лицо, замирала от восторга, слушая его порывистое дыхание, а его слова «я люблю тебя», произнесённые хриплым шёпотом, позволяли испытать нечто подобное так называемому «оргазму».

Разбудить мою чувственность ему удалось примерно через месяц. Я перестала ощущать себя скованной, моё тело научилось не только доставлять, но и получать удовольствия. «Какая же ты страстная и несдержанная, тебе нужно научиться держать себя в руках» – теперь часто повторял Рустам, хотя ничего не имел против моей несдержанности. У нас словно снесло крышу. Хотелось быть вместе в любую минуту. Это подогревалось тем, что мы не могли быть вместе так часто, как хотелось. Но если это происходило, благодаря моей всё понимающей соседке, мы забывали обо всём на свете. Иногда даже о предохранении. И через три месяца такого общения, в апреле, я поняла, что беременна. Если быть точной, первой поняла Светка.

– Ты ему уже сказала? – прозвучал её неожиданный вопрос, когда я вышла из ванной, куда убежала от запаха яичницы.

– Не поняла: кому и что я должна сказать? – я уставилась на подругу, прижимая к лицу мокрое полотенце.

– И что же тебе непонятно? Ты должна сказать Рустаму, что беременна, – спокойно поясняет Света.

– Я?! Я беременна?!

– Ну не я же! Ты что, сомневаешься? Тогда вот, – она протягивает мне какой-то пакетик, который вытащила из своей аптечки, – Он уже, наверное, просроченный. Но если тебе мало доказательств, сама сходи в аптеку, купи новый.

Я дрожащими руками беру у неё тест на беременность и снова скрываюсь в ванной. Ещё до того, как появились две полоски, я всё понимаю.

– Я сегодня снова ночую у Татьяны, – сообщает Светка, – Можешь устроить романтический вечер и преподнести своему Ромео новость. Интересно, как он отреагирует? Расскажешь завтра?

– Хорошо. Спасибо, Света, – рассеянно говорю я.

Мне и самой интересно, как он отреагирует. Мы не говорили о будущем, не строили планы. Он всегда пользовался презервативами, которые, правда, то соскакивали, то рвались, то, в порыве страсти, забывались на тумбочке. Но, тем не менее, если он ими пользовался, значит, не планировал детей. А я? О чём думала я? Что, если он скажет: мне не нужны дети? Что мне делать? Ехать к тётке со своим ребёнком? Восьмой человек на её пятидесяти квадратных метрах – это перебор.

Этот день показался мне самым ужасным в жизни. Целый день я сходила с ума от беспокойства, думая, как сказать ему, гадая, как он отреагирует на это. Он пришёл в девять вечера. У меня накрыт стол для романтического ужина. Но Рустам едва взглянул на него. Как только его куртка оказалась на вешалке, я сразу оказалась в его объятьях.

– Рустам, подожди, давай поужинаем, – я пытаюсь выскользнуть из его рук.

– Потом, мой цветочек, я так хочу тебя. Я скучал, – шепчет он, целуя меня за ухом. В любой другой день я таю от такой ласки, но сейчас меня это раздражает, я дёргаюсь, отшатываюсь от него.

– Что с тобой, Даша? – Рустам непонимающе смотрит на меня.

– Садись за стол, давай поужинаем, и… нам нужно поговорить.

– Ужин подождёт. Говори, – приказывает Рустам, видимо, что-то читая по моему лицу.

– Рустам, я беременна, – выпаливаю на одном духу, пока ещё есть смелость.

– Что???!!!

Его смуглое лицо бледнеет. А я думала, такое невозможно. Он замирает, пристально смотрит в глаза, словно пытается прочесть в них обман. Я с сожалением гляжу на него:

– Милый, для меня это тоже неожиданность.

Я делаю к нему шаг, протягиваю руку, но он отшатывается от меня, как от прокажённой. Резко разворачивается, хватает куртку и почти бегом исчезает из комнаты.

– Рустам!!! – пытаюсь задержать его, но мой голос попадает в пустоту.

Вот и поговорили. Эту ночь я провела одна, рыдая в подушку. Чего только не передумала. Одно поняла точно: избавляться от ребёнка не буду. Выкручусь как-нибудь.

Утром меня разбудила ничего не понимающая Светка.

– Даша! Первая пара идёт, а ты спишь! Что с тобой! – вскрикивает она, глядя на меня.

Я с трудом встаю с постели, подхожу к зеркалу. Лицо вспухшее и помятое, глаза превратились в щёлочки.

– Что он с тобой сделал? – вопрошает подруга, – Что он сказал?

– Ничего, представляешь, он абсолютно ничего не сказал. Молча ушёл.

– Козёл! Трус! Негодяй! – Светка мечется по комнате, верно характеризуя моего жениха, проявляет заботу тем, что приносит мне воду, халат и тапочки, – Ничего, не переживай, это вредно тебе сейчас. Я найду его и заставлю прийти и поговорить!

– Нет, не нужно. Я теперь сама, – пытаюсь храбриться, но слёзы предательски текут по щекам. Сейчас, скорее, от её заботы и сочувствия.

Внезапно дверь открывается, на пороге Рустам.

– Явился, гад! – встречает его моя подруга.

– Света, выйди, нам с Дашей нужно поговорить, – миролюбиво просит он.

– Где же ты раньше был со своими разговорами?

– Света, выйди! – тон Рустама уже не такой миролюбивый.

Света смотрит на меня, я качаю головой, она фыркает и выходит из комнаты, хлопнув дверью. Как только дверь закрывается, хватаю со стола книгу (больше на нём ничего нет) и швыряю в Рустама. Я хотела это сделать ещё раньше, но его уроки не выносить чувства на публику прочно застряли у меня в голове. А сейчас публики нет, я хочу выплеснуть весь свой гнев, но не знаю, как, поэтому вслед за книгой летит мокрое полотенце, а потом тапочка, потом…

– Как ты мог меня оставить! Ты даже разговаривать не захотел со мной! Ты сбежал, как трус! Зачем ты пришёл! Я не буду избавляться от ребёнка! Катись отсюда! – ору на него я.

Он растерян, пытается уворачиваться, потом пытается улыбаться, воспринимая, как шутку, потом я вижу злость на его лице:

– Уймись, женщина!

Он в два шага преодолевает расстояние до меня, хватает за руки и слегка встряхивает:

– Я должен был подумать!

– И что, подумал? – едко выдаю я и замираю в его руках.

– Да! У Шагиевых никогда не было и не будет незаконнорождённых детей. Мы поженимся, ты родишь этого ребёнка. Всё будет хорошо.

Я выдыхаю облегчённо:

– Ох, Рустам! Я думала, что ты бросил меня! – рыдаю у него на плече.

– Как ты могла такое подумать, цветочек мой? – он успокаивающе гладит меня по спине.

– Рустам, у нас действительно всё будет хорошо. Ребёнок родится в декабре. Ты уже будешь иметь образование, устроишься на работу, ты же знаешь, как не хватает в школах учителей-мужчин. А я переведусь на заочное отделение, найду какую-нибудь подработку…

– Женщина! Да ты уже всё решила! – шутливо возмущается Рустам.

– Я тоже думала всю ночь. И ты хочешь сказать, что я не права!

– Права, конечно, права. Но будет так, как я решу.

Мы подали заявление в загс и через месяц скромно расписались. Рустам подарил мне в день свадьбы широкое обручальное кольцо и огромный букет тюльпанов. Удивилась: почему именно тюльпаны.

– Эти цветы напоминают о моём доме, – объясняет без пяти минут муж, – Мне хотелось бы сейчас оказаться с тобой там.

– Ты жалеешь, что в такой день не будет никого из твоих родственников?

– Я всё понимаю, и они меня поймут, ничего страшного, – с грустью говорит он.

Впрочем, ни о какой свадьбе мы и не думали. Но друзья Рустама организовали всё без нас. Не ожидала, что у него так много друзей. Да как иначе: он такой общительный и обаятельный. Я гордилась им, когда на нашу так называемую свадьбу в актовом зале универа собрался почти весь его курс, ребята из КВНовской команды, и ещё какие-то просто знакомые. Даже неудобно как-то: меня пришли поздравить человек пять моих подруг. Тётя Валя со старшей дочерью Юлей присутствовали только на регистрации, подарили мне деньги и сразу уехали. Я чувствовала озабоченность и сомнения во взгляде тётки относительно моей судьбы, хотя она ничего не говорила. Я всеми силами старалась убедить её, что у меня всё в порядке и к ней жить я не приеду.

Вскоре мы нашли недорогую квартиру и перебрались туда. У меня началась счастливая семейная жизнь. Я навела порядок в уютном семейном гнёздышке, маленьком, не своём. Но всё равно: так хорошо и приятно чувствовать себя хозяйкой. Я готовила мужу завтраки, обеды и ужины, ждала вечером с лекций, оберегала его покой, когда он готовился к экзаменам, дарила ему наслаждение ночами. Была, как мне казалось, хорошей женой.

И вот в июле Рустам сдал последний экзамен. Торжественное вручение дипломов о высшем образовании. Моя сессия давно закончилась, и этот месяц я только и делала, что ждала и поддерживала мужа. А также тайком просматривала газеты и объявления с вакансиями учителей-словесников. Мы мало говорили о планах на будущее, я не загружала его разговорами, ждала, когда закончится суматоха с экзаменами. О будущем он заговорил сам, на следующий день после выпускного:

– Даша, тебе нужно пойти в деканат и оформить академотпуск.

– Зачем академ? Я просто переведусь на заочное.

– Никакой учёбы, пока не родишь. Я хочу, чтобы мой ребёнок вынашивался и рождался в спокойной обстановке. Доучишься потом.

– Хорошо, как скажешь, – так приятна его забота. Даже не настораживает, что решения принимает сам, не посоветовавшись, и выдаёт мне готовую данность.

Вот и следующая реплика не затронула никаких тревожных звоночков в моей душе:

– Через неделю летим ко мне. Родственники хотят познакомиться с тобой. На эту квартиру мы не вернёмся, так что собери все вещи.

Конечно, я понимаю, что он соскучился без родных, ведь виделся с ними только один раз в году, летом. Я понимаю, что глупо платить за квартиру, если мы в ней месяц не будем жить, потом найдём новую. Я понимаю, что должна познакомиться с его семьёй. Одно я не понимала и не подозревала: он из другого мира.

* * *

Город Хорог. Таджикистан. Июль 2012 год

Аэропорт Душанбе нас встретил ослепительно ярким солнцем, пыльным ветром и шумом незнакомой речи. Несмотря на то, что в полёте меня постоянно мутило, и даже в прохладном зале никак не могу подавить в себе неприятные ощущения, я с интересом рассматриваю здание, прилегающую к аэропорту площадь, украшенную фонтаном и великолепными клумбами. Но особо меня интересуют люди. Никогда не видела столько людей в экзотических (на мой взгляд) одеждах. Мужчины в светлых длинных рубашках поверх широких брюк, на женщинах похожего покроя длинные платья-рубахи, только очень яркие, пёстрые. Есть люди, одетые современно. Но мне, никогда не выезжающей за пределы Белгородской области, любопытно смотреть на новое, незнакомое, невиданное. Рустам оставил меня с сумками и куда-то исчез. Вернувшись, радостно сообщает, что наш самолёт через час.

– Снова лететь? Я думала, это мучение закончилось.

– В Хорог можно попасть и на самолёте, у нас там свой небольшой аэродром. К тому же так быстрее. На машине ехать несколько часов. А так – полчаса, и мы дома. Потерпи, моя птичка, совсем чуть-чуть осталось. Может, тебе водички принести?

Я киваю головой, он быстро уходит к торговым павильонам. Кажется, перелёт только меня сделал больной и беспомощной. Рустам бодр и свеж. Весь его вид говорит о радостном возбуждении. Я понимаю: он в родных местах, он скоро увидит родителей и братьев, по которым, конечно, скучал. Настраиваю себя стоически переносить трудности и не быть слишком большой обузой.

В Хорог мы летим на маленьком кукурузнике. Ощущения – не сравнимые с лайнером. Их можно сравнить скорее со старым разбитым аттракционом. То ты вдруг срываешься вниз, то медленно карабкаешься вверх. Мотор натужно гудит, кресла и обивка самолёта так дрожат, что, кажется, он сейчас развалится. У меня всё внутри бунтует против такой встряски. Я ничего не понимаю, ничего не хочу. Рустам не отрывается от маленького окошка.

– Даша, смотри, это гора Курган-Тюбе, здесь когда-то был буддийский монастырь. А вот мы подлетаем к горе Кухи-Лая, здесь добывают полудрагоценные камни. Даша! Посмотри, какие пастбища! Какая красота!

Я жалобно смотрю только на него, стоит мне кинуть взгляд вниз, на эту красоту, как у меня начинается дикая паника и голова кружится так, что хочется лечь и умереть на месте.

– Милая, потерпи, вот уже показались очертания Ботанического сада. Мы почти прилетели!

Из кукурузника он меня практически выносит.

– Слабая жена досталась, намучаешься с ней, – говорит кто-то с ужасным акцентом.

Я пытаюсь идти самостоятельно, хватаюсь за ручки сумки, но ноги, оказавшись, на земле, отказываются слушаться. Рустам дотаскивает меня до одинокой скамейки возле обшарпанного здания, которое я приняла сначала за сарай, но оказалось, что это аэровокзал.

Минут через двадцать прихожу в себя. Очень надеюсь, что мои мучения на сегодня закончены. Ан, нет! К скамейке, на которой мы сидим, на дикой скорости с грохотом подлетают белые «Жигули» первой модели. В окно «копейки» высовывается голова колоритного водителя – широкая борода, усы, длинные чёрные волосы, перехваченные на лбу какой-то косынкой – настоящий Бармалей, только худой и узкоглазый. Он что-то говорит Рустаму, тот отвечает ему на том же языке.

– Поедем, Даша, наше такси прибыло.

Я с сомнением гляжу на эту ржавую машину, потом на своего мужа:

– Рустам, ты уверен?

– Не бойся, Ибрагим хороший водитель. А лучших машин здесь просто нет.

Делать нечего. Муж сказал. Я забираюсь в машину.

Ибрагим срывается с места, несколько метров несётся по дороге, которой, собственно, нет. Накатанная грунтовка с невероятным количеством ям, и каждая отзывается у меня где-то глубоко внутри. Я цепляюсь за обивку потёртого кресла, кричу. Рустам что-то говорит водителю, и тот сбрасывает скорость. Более-менее спокойно мы едем по пыльной дороге. Мимо проносится унылый однообразный пустынный пейзаж. Клочки какой-то растительности, чудом цепляющейся за серые камни. Редкие деревья, какие-то искривлённые, сгорбленные, покрытые пылью. Серые горы вдали навевают на меня такой страх, словно я стою на их вершине и хочу упасть. На меня, привыкшую к равнинной зелени Центрального Черноземья, пейзаж действует подавляюще. А Рустам совсем не разделяет моих чувств.

– Дашка, смотри, вон за той сопкой наше пастбище. А дальше, видишь гору с белой шапкой? Там берет начало наша речка! Она такая быстрая и холодная, но мальчишками мы всё равно купались в ней.

– Рустам, ты говорил, что твои родители живут в городе.

– Почти в городе, всего лишь полчаса езды от Хорога. Посёлок Навруз, вон за той горой откроется вид. Потерпи, радость моя, скоро ты со своим животиком сможешь отдохнуть.

Наконец мы въезжаем в посёлок. Я уже смирилась и с автомобилем, и с манерой вождения местного таксиста, и теперь с любопытством оглядываюсь по сторонам. Такие же пыльные, как и вся дорога, узкие улочки петляют между каменными заборами. За ними, всегда в глубине двора, замечаю дома. Какие-то здания похожи на те, что строят в России. Из красного кирпича, под шиферной крышей. Но некоторые настолько экзотичны, что трудно представить, как там живут люди. А ещё на улице очень мало зелени. Хотя трудно представить, как она может выжить под таким палящим солнцем.

Машина тормозит возле неприметной калитки в каменном массивном заборе. Впереди по улице вижу двухэтажный кирпичный дом, совсем как в России. Очень надеялась, что нам туда, но мы не доехали каких-то сто метров.

Рустам выходит, достаёт из багажника сумки, помогает выбраться мне. Внезапно останавливается, будто что-то вспомнил, смотрит на меня, быстро достаёт из сумки мою кофточку, в которую я куталась ночью в Белгороде, ожидая вылета. Протягивает мне:

– Надень.

– Зачем, жарко же!

Я оглядываю себя: джинсы, майка… Неужели я что-то испачкала?

– Не спорь, надень, – требовательно говорит Рустам.

Я повинуюсь, натягиваю на потное тело трикотажную кофточку. Он ободряюще улыбается и открывает небольшую калитку в высоком каменном заборе.

Мы попадаем в большой тенистый двор, заросший виноградом. Вдали вижу привычные для взгляда фруктовые деревья. Не отрываясь, смотрю на яблоню с крупными красными яблоками на ветках. Хоть что-то знакомое встретилось в этой стране! Я даже не замечаю сразу полную женщину, в тёмном длинном платье и платке, полностью закрывающем волосы, которая, привалившись к стене, во все глаза смотрит на нас с Рустамом.

– Рустам! Сынок! – кричит она и бежит, задыхаясь, к моему мужу.

Он обнимает её, что-то быстро и горячо говорит (как жаль, что я ни слова не понимаю!), отрывает её руки и, повернувшись ко мне, как я понимаю, представляет. Потому что я слышу своё имя: Дария.

– Дарига, – говорит мать Рустама, глядя на меня.

– Твоё имя непривычно для нас, но у таджиков есть похожее – Дарига. Мама хочет тебя так называть, – объясняет мне Рустам.

Ну вот, не успела приехать, а меня уже лишают имени. Приходится соглашаться, не спорить же в первый день из-за ерунды.

– Скажи маме, пусть называет так, как ей удобно.

– Сама можешь сказать, Дарига, – на чистейшем русском говорит женщина, – Ты называй меня мама, а ещё лучше оча, – добавляет она, окидывает с ног до головы оценивающим взглядом, и, проговорив что-то по-таджикски, направляется к дому.

Рустам подхватывает сумки и идёт следом. Мне ничего не остаётся делать, как плестись за ним.

Мы входим в низкое одноэтажное здание с белыми стенами снаружи и внутри, с маленькими окошками. Со стороны здание напоминает длинный сарай или ангар.

Проходим первую комнату, это, видимо, кухня, со стенами, побеленными известью. Вторая комната – большая гостиная, по-моему. Здесь обилие ткани. Ковёр на полу, две стороны занавешены гардинами на всю стену, хотя окошки за ними очень маленькие, на другой стене ковёр и… всё. Полное отсутствие мебели, только какие-то одеяла, скрученные в рулон, разложены возле стен. Дальше небольшой коридорчик, прямо двустворчатая деревянная дверь. Мама открывает её и пропускает нас в комнату.

– Располагайтесь, это ваша спальня, – говорит она.

– Спасибо, не думал, что ты отдашь нам эту комнату! – Рустам счастлив без меры.

– Теперь ты здесь хозяин, – говорит она и снова что-то добавляет на своём языке, отчего мой муж хмурится и резко отвечает ей в тон.

Я оглядываюсь по сторонам. Никогда не видела ничего подобного. Эта комната выглядит ещё более странной, чем гостиная. Спальня большая, но кажется маленькой тесной коробочкой из-за пёстрых ковров, которые здесь везде, где только можно. На полу и на трёх стенах ковры красно-синей расцветки, на четвертой стене такая же, как в гостиной, роскошная бордовая гардина, за ней угадывается маленькое окошко. В центре комнаты огромная кровать под пёстрым шёлковым покрывалом, у стены несколько длинных диванчиков без спинок. Маленький туалетный столик в углу возле окна.

– Располагайтесь, отдыхайте с дороги, – говорит мать Рустама и собирается выйти.

– Извините, а где я могу помыть руки и умыться? – понимаю, что отдыхать в той пыли, которой покрыта моя кожа, не получится.

– Я покажу… – быстро говорит мне Рустам, но его мать перебивает.

– Сама. Это женские дела, тебя не касаются, – резко говорит она, – Идём, Дарига, за мной.

Она выходит из комнаты, даже не оглянувшись, поспеваю ли я. Следом за ней я попадаю в маленькую комнатку с серыми стенами, в которой старый умывальник, большая открытая ёмкость с водой и множество тазов всевозможных размеров.

– Это женская туалетная комната. Можешь не переживать: мужчины сюда не зайдут. Вот вода, берёшь любой таз, моешься. Грязную воду можешь вылить в этот сток в углу, чистую расходовать очень экономно, носить её приходится из колодца. Не забывай – это Азия, а не Россия. Здесь свои порядки и правила. Если не сможешь к ним приспособиться – не выживешь! – объясняет свекровь.

– Спасибо…

Пытаюсь улыбаться и быть вежливой, но мои слова уходят в пустоту: она удивительно быстро для её полной фигуры исчезает из так называемой ванной. Не успеваю даже поинтересоваться, где тёплая вода. Потом понимаю: это глупо. Поливаю себя из ковшика водой из ёмкости. Полотенца не нахожу, натягиваю на мокрое тело свою запылённую одежду, жалея, что не захватила халат, и быстро перебегаю в нашу спальню.

Рустам тоже освежился. Я его с трудом узнаю. На нём широкие свободные брюки из лёгкой светлой ткани, длинная белая рубашка, шёлковый тёмно-синий жилет. Он чисто выбрит, влажные волосы, как всегда, зачесал назад. Он так красив и… я вдруг понимаю, что передо мной восточный мужчина до мозга кости. Как будто у меня только что открылись глаза на этот факт. Сама себе кажусь рядом с ним убогой и неестественной. Особенно после первого знакомства с его матерью.

– Я не понравилась твоей маме, – с грустью озвучиваю беспокоившую мысль.

– Даша, не говори глупости. У мамы просто такой характер, ей нельзя быть другой, у неё в руках большая семья. Четверо сыновей не просто удержать в узде. Но, благодаря её твёрдости, ни один из нас не пошёл по кривой дорожке. Все работают, имеют собственные дома, все женаты на хороших таджичках.

– Только младший свернул не туда. Нашёл себе какую-то русскую.

– Ты опять за своё! Кстати, в ту ночь, когда я узнал о твоей беременности, я сразу позвонил маме. Я был так растерян, но именно она убедила меня жениться.

– Да? А я-то подумала, ты женился, потому что любишь меня!

– Я люблю тебя, конечно, не цепляйся к словам. Я хотел сказать, что мама относится к тебе так, как и к любой другой своей невестке. Просто она такая. Она хозяйка здесь. Ты обязана её уважать и слушаться. Тем более тебе здесь всё незнакомо и непривычно. А мама тебя научит всему и всё покажет.

– А ты? Я думала, ты мне всё покажешь!

– Ох, Дарига! До чего же ты смешная! Ну что я смыслю в женских делах! – он хохочет, разваливаясь на всю кровать, и тянет меня за руку, присоединиться.

– Рустам! Хотя бы ты называй меня моим настоящим именем! – я сопротивляюсь, выказывая тем самым недовольство.

– Хорошо, в этой комнате ты Даша.

– А как зовут твою маму?

– Надира. её зовут Надира. Иди сюда, – он хлопает по покрывалу рядом с собой, – Тебе нужно немного отдохнуть, в твоём состоянии трудно перенести такую дальнюю дорогу. А вот когда отдохнёшь, уже не будет казаться, что кто-то тебя здесь не любит.

Я жалобно улыбаюсь, покорно укладываюсь на постель, хочу прижаться к мужу, но он вдруг встаёт.

– Ты куда?

– Отдыхай. Я не устал вовсе, хочу повидаться с братьями. Не терпится просто.

– А как же я?! – жалобно ною.

– А ты со всеми познакомишься вечером, за праздничным ужином. Сейчас отдыхай.

Он чмокает меня в щёчку и быстро выходит из комнаты.

Я просыпаюсь от шума. Понимаю, что в доме много людей, дети. Громкий непонятный разговор, визг, смех. Вспомнила, что вечером праздник в честь нашего приезда. Рустама рядом нет, одной выходить из комнаты боязно. Надеваю свой самый лучший летний костюм – светлая льняная юбка чуть ниже колена и блузка. Причесалась и подкрасилась, и в нерешительности сажусь на краешек кровати. Интересно, обо мне вообще вспомнят? Где мой муж?

Никогда не была трусихой, теперь уже поздно начинать! Да и раньше нужно было бояться, когда замуж выходила, а теперь чего уж тут. В грудь больше воздуха, последний взгляд в зеркало на побледневшее лицо, и я открываю дверь.

Чуть ли не сталкиваюсь в коридоре с худенькой девочкой, на вид лет десять. Такое впечатление, что она стояла за дверью, ждала, когда я проснусь.

– Ой! – вскрикиваем оба.

– Бибиджон хотела узнать, проснулась ли ты? – говорит девочка, смущаясь.

– Что? – не понимаю я.

Девочка ничего не объясняет, быстро убегает. Тотчас появляется моя свекровь. Молча окидывает меня взглядом, разворачивается и уходит. Я мнусь в нерешительности в коридоре, не зная, что делать. К счастью, свекровь быстро возвращается, несёт в руках какие-то яркие вещи, протягивает мне.

– Переоденься. В доме полно мужчин, а у тебя юбка колени не прикрывает.

Я забираю вещи, захожу в комнату. Она принесла мне длинное шёлковое платье, красиво вышитое по круглой горловине, широкие брюки, точнее, шаровары, они присборены снизу, и косынку. Всё подобрано в цвет, всё яркое, красивое, национальное.

Одеваюсь в соответствии с местным этикетом, теперь я похожа на одну из тех девушек, что видела в аэропорту. Только с косынкой не знаю, что делать, накидываю на плечи, выхожу.

Свекровь ждёт меня в коридоре. С улыбкой кивает головой: увиденное ей понравилось. Помогает мне завязать на голове косынку:

– Так-то лучше, Дарига. Пойдём, с семьёй познакомишься.

Иду следом за ней какими-то темными коридорчиками, попадаю на кухню, где хлопочут над столами три молодые девушки. Они одеты так, как и я: длинные платья рубашечного покроя, шаровары и косынки на головах. Только цвета разные, непременно яркие. И ещё заметила: на руках и на шее у каждой много золотых украшений. Этот яркий блеск золота, камней и шелка слил для меня все лица, поэтому я совершенно не запомнила, кто из них Абигайль – жена старшего сына Нурмата, кто Султон – жена Алишера, а кто Зухра – жена Акмаля. Непривычные для моего слуха имена детей вообще слились в нечто непонятное. Единственное запомнила, что дочь старшего брата Рустама зовут Медина – это та девочка, которая приходила меня будить. И которая единственная из женщин, не считая свекрови, говорит по-русски.

– Ленятся мои невестки, не хотят учить русский. Зачем, говорят. Оно и верно, чтобы еду приготовить, за домом следить, да мужа ублажить, языков знать не нужно, – поясняет свекровь.

Я вежливо улыбаюсь каждой из новых родственниц. Что мне ещё остаётся делать? С ними не поболтаешь.

– Мама…

– Оча, оча Надира, – поправляет меня свекровь. Она хочет меня приучить к их языку? Хорошо.

– Оча Надира, – с трудом выговариваю непривычные слова, – Чем я могу помочь?

Я и так себя неловко чувствую, все женщины вокруг носятся, хлопочут, а я стою посредине, глупо улыбаюсь.

– Всё, на стол накрыто, мужчины уже сидят, тебя ждут. Пойдём.

Надира за руку ведёт меня из кухни, мы попадаем в гостиную, которую я уже видела и удивлялась отсутствию мебели. Теперь я поняла, почему так. Сейчас посреди комнаты стоит низкий столик, вокруг которого расположились мужчины. Они сидят почти на полу, подложив под себя что-то типа скрученного одеяла. Во главе стола вижу высокого худого старика с седой густой шевелюрой и маленькой тюбетейкой, прикрывающей макушку. Лицо испещрено сетью тонких морщинок, разрез глаз настолько узкий, что кажется сначала – они закрыты. И только позже замечаешь блеск очень живых, очень темных проницательных глаз. Цвет кожи жёлто-серый; мне показалось – нездоровый, хотя, может быть, для этой национальности естественный. На нём полосатый яркий халат, подпоясанный платком и неизменные здесь шаровары. Понимаю, что это отец Рустама. Он не сказал ни слова, только взглянул на своего младшего сына, потом зыркнул на меня. Осанка его изменилась, выражение лица тоже, он стал каким-то величественным.

Рустам тотчас вскочил, подошёл ко мне, взял за руку. Глядя на отца, заговорил что-то на таджикском, и по тону и по выражению лица мужа я понимаю, что он оправдывается, по крайне мере мне так кажется, ведь я не понимаю ни слова, кроме «Дарига». Хозяин, именно так можно назвать сухого старика с гордой осанкой, благосклонно кивает головой. Мне кажется, что и Рустам и свекровь позади меня облегчённо выдыхают. Рустам, наконец-то, начинает говорить по-русски:

– Это моя жена, Дарига, или Даша, по-русски. Даша, мой отец, Аджибек. Ты можешь обращаться к нему по-нашему: отаджон. Мои братья. Старший Нурмат.

Мне кивает из-за стола седой мужчина – широкий в плечах, с солидным животом. Он самый крупный из всех Шагиевых. Видимо, пошёл в мать, весьма внушительную женщину.

– Добро пожаловать в семью, – говорит он.

– Мой брат Алишер, – представляет Рустам, и я смотрю на худого подтянутого мужчину. Чёрные волосы, широкие чёрные брови, усы. Фигурой и лицом очень похож на своего отца и, немного, напоминает Рустама. Единственный в этой комнате одет в обычную рубашку и джинсы. Он улыбается мне и подмигивает.

– Калым не платил, а такую красавицу отхватил! – комментирует Алишер.

– А это Акмал, – указывает Рустам на низенького мужчину в халате.

Тот не удосуживается словесными приветствиями, молча кивает головой и продолжает жевать.

– Я очень рада познакомиться со всеми. Спасибо за радушный приём.

А что я ещё могу сказать, даже если особого радушия и не заметила? Рустам, с чувством исполненного долга садится на своё место за столом. Я в растерянности стою посреди комнаты, позволяя себя рассматривать. Делаю шаг, чтобы сесть рядом с мужем. Но чувствую, как свекровь тянет меня за руку обратно в кухню.

Там уже накрыт стол, и невестки с детьми расселись вокруг, и что-то, хохоча, обсуждают. Надира усаживает меня рядом с собой. Одна из невесток, по-моему, Зухра, я запомнила её по множеству косичек, тотчас вскакивает и подносит свекрови и мне тарелки с супом, хотя уверена: у них это блюдо по-другому называется.

– Почему вы не сидите за одним столом с мужчинами? – тихо спрашиваю у свекрови.

– Это Восток, здесь такие традиции. Женщины должны находиться отдельно. Дом тоже разделён как бы на две части – мужскую и женскую. Я потом покажу. Есть комнаты, куда ты не имеешь права заходить. Но в то же время и к тебе не зайдёт ни один посторонний мужчина, – терпеливо объясняет свекровь.

После этого мой лимит общения, видимо, исчерпался, Надира переключается на разговор с другими невестками, из которого я ничего не понимаю. Поэтому весь вечер молча сижу за столом, наблюдая за сменой эмоций на лицах своих новых родственниц, чтобы хоть немного понять, о чём они говорят. Или прислушиваюсь к мужским голосам, доносящимся из гостиной, но они тоже говорят в основном на своём языке.

Поздно вечером, когда мужчины насладились общением, все выходят во двор. Летняя ночь восхитительна. В воздухе стоит приятный свежий запах. Бархатное небо усыпано звёздами. Почти как в России. Я забываюсь на мгновение, где нахожусь, понимаю, что успела соскучиться без мужа, поэтому тихонько подхожу и беру его за руку. Тем более что жены его братьев тоже стоят рядом со своими мужьями. Но оказалось, они объединились, чтобы преподнести мне подарки.

– Дарига, мы рады, что в нашей семье появилась такая замечательная девушка, – вдруг говорит Нурмат, – В честь этого мы женой решили подарить тебе скромный подарок.

Он протягивает мне свёрток яркой ткани, и отдельно подаёт золотой браслет.

– Спасибо, – только и проговариваю я, потому что другие братья, не особо задумываясь над речами, подают мне почти то же самое – какие-то яркие вещи и золотое украшение.

Бормочу всем спасибо, надеюсь, женщины понимают, что это слова благодарности. Мне никогда не дарили сразу столько вещей. А уж золотые украшения вообще никогда, не считая обручального кольца.

– Мы не смогли одарить тебя в день свадьбы, так как были далеко, поэтому не обижайся, прими сейчас, – говорит Акмал. Это его первые слова, обращённые ко мне.

– Даже не думайте: свадьба будет! – вдруг вклинивается в разговор Надира, – Как же, перед соседями неудобно: младший сын женился, а никто и не погулял. Подумают о нас плохо. Так что через неделю зовите всех друзей, знакомых, будем гулять!

– Успеем за неделю? – спрашивает Нурмат.

– Конечно, успеем, ты посмотри, сколько у меня помощниц теперь, четыре! – говорит свекровь, посматривая на меня.

Наконец я в спальне, наедине с мужем. Так много впечатлений, так много хочется сказать, но от усталости едва держусь на ногах. Физически немного работала, но постоянное эмоциональное напряжение меня вымотало. А может, беременность сказывается.

– Ты очень понравилась на первый взгляд моим братьям, – говорит Рустам, уже лёжа в постели.

– Почему на первый взгляд? – я пытаюсь снять с себя необычные наряды.

– Тебя ведь оценивают сейчас только по внешнему виду, какая ты, никто не знает. Очень надеюсь, что ты не испортишь хорошего мнения о себе.

– Постараюсь, просто здесь для меня всё такое непривычное.

– Не переживай, скоро освоишься. Только слушайся маму, она тебе всё покажет и расскажет. С уважением относись к моему отцу и братьям, и тогда всё будет хорошо.

– Я не понравилась твоему отцу?

– Он, конечно, хотел, чтобы я взял в жены таджичку. Но теперь дело сделано, ничего не изменишь. Я сказал, что ты похожа на наших девушек – послушная, трудолюбивая, скромная. Он благословил наш брак. Теперь дело за тобой: не опозорь меня перед отцом.

– Я люблю тебя и сделаю всё, что от меня требуется, – говорю я, облачившись, наконец-то, в свою любимую пижаму и, забравшись под гигантское шёлковое покрывало, прижимаюсь к мужу, – Только я соскучилась без тебя за этот сумасшедший день.

– Я тоже. Иди сюда, – шепчет мне Рустам.

Мне кажется, я только что закрыла глаза и провалилась в сон, как кто-то уже толкает меня в плечо. Открываю глаза – надо мной стоит свекровь. Я подскакиваю в постели, открываю рот, чтобы спросить, что случилось, но она прижимает палец к губам, приказывая не шуметь, и, выходя из комнаты, машет рукой, приглашая следовать за ней. Я натягиваю халат и выбегаю в коридорчик. Замечаю для себя, что ещё очень рано, судя по сумраку, даже солнце не взошло.

– Что случилось? – испуганно спрашиваю Надиру.

– Утро, что ещё может случиться! – спокойно отвечает свекровь. – Ты собираешься стать хорошей женой моему сыну? Хорошая жена не валяется в постели до обеда. Она должна приготовить мужу завтрак, привести в порядок дом, потом себя, чтобы он с радостью посмотрел на свою красавицу и ещё больше любил.

Я не очень понимаю, что от меня сейчас требуется, но вспоминаю обещание мужу во всём слушаться его маму, поэтому безропотно спрашиваю:

– Что я должна сделать?

– Во-первых, одеться, как подобает. Тебе вчера невестки надарили нарядов, в сундуках в комнате тоже полно платьев, это мои вещи, но мне они уже малы, я их в молодости носила. Так что можешь надевать всё, что тебе понравится. А о вещах, в которых приехала из России, забудь. Я не хочу, чтобы соседи говорили, что моя невестка одевается как блудница. Оденешься, приходи на кухню. Только не разбуди своего мужа.

Отдав распоряжения, Надира удаляется царственной походкой, насколько позволяет её вес, по крайне мере, голова горделиво приподнята. Показываю её спине язык и бреду в спальню, одеваться, как истинная таджичка.

Диванчики без спинок, стоящие в комнате, оказались сундуками, обитыми мягкой тканью. В них действительно много яркой женской одежды. Отдельно сундук с мужскими рубашками и брюками, отдельно – постельное белье и покрывала. Я поняла, что мы с Рустамом занимаем сейчас родительскую спальню. Платье свекрови, которое я откопала в одном из сундуков, сшитое из светлой хлопковой ткани, мне велико. Но так как подаренные вчера наряды оказались слишком яркими, пришлось надевать его. Заплела свои изрядно подросшие волосы в косу, повязала косынку, их здесь нашлось невероятное количество, поэтому поняла, что головной убор – обязательный атрибут, и тихонько вышла из спальни. Мягко ступая по коврам, иду на кухню, но там никого нет. Замечаю свекровь во дворе, она хлопочет возле большой странной печки, сложенной под навесом в углу двора. Подхожу к ней:

– Что помочь?

– Ты запомни, Дарига: здесь Азия, женщине с утра спать некогда, к тому же утром не так жарко, легче всё переделать. А вот в обед, когда солнце припечёт, тогда и отдохнёшь.

– Да вы не переживайте, я всё буду делать, только скажите.

– Вот и хорошо, а то я уже не справляюсь сама. Пока печка разогревается, ты двор должна подмести. Даже если он чистый. Это традиция такая: с утра невестка подметает двор и улицу до соседнего дувала (забора), чтобы соседи не подумали, что лентяйку в дом взяли. В твоём положении это как раз для тебя работа. Вот в углу метла.

Делать нечего, беру метлу и подметаю двор, это не трудно, но как-то унизительно. Странные у них традиции! Хорошо, что я здесь ненадолго, месяц и потерпеть можно. Двор относительно чист, выхожу на улицу. Территория напротив двора метров сто в длину, хорошо хоть улица узкая. Она идёт слегка под горку. Калитка находится в центре, поэтому я мету сначала правую сторону, потом возвращаюсь и двигаюсь налево. Чей дом справа, мне неизвестно, а вот слева, рядом с родительским, большой кирпичный дом на два хозяина, который принадлежит братьям Рустама – Нурмату и Акмалю. Именно этот дом мне так понравился вчера, даже разочаровалась, что не там живут родители. Другой брат, Алишер, живёт в самом Хороге. Об этом мне успел поведать Рустам.

Свекровь оказалась права: за соблюдением традиций здесь строго наблюдают. Не успела я закончить работу, как заметила, что не осталось ни одного домовладения, где из-за дувала на меня не посматривали бы глаза любопытных таджичек. Женщины здесь действительно встают рано, а вот мужчин я ни одного не заметила.

Вернувшись во двор, помогаю свекрови печь лепёшки, точнее, просто подаю ей уже раскатанное тесто, а она очень ловко прикрепляет его к стенкам их странной печки, называется тындыр. Здесь же, под навесом, мы готовим с ней какую-то похлёбку с огромными кусками мяса, бросая туда очень крупно порезанные овощи. Мастоба – так назвала Надира это блюдо. Понимаю, готовить на улице и в такую рань – жизненная необходимость в этих местах. Уже в девять утра солнце палит так, что и в тени не спрячешься. Жару придаёт и печка. Я чувствую, что обливаюсь потом, ощущаю слабость. Свекровь замечает это, отправляет меня в ванную, «привести себя в порядок перед пробуждением мужа». Её слова приводят меня в шок, не подаю вида. Потом думаю, может это и правильно – так относиться к мужчинам. Может, он в ответ тоже будет заботиться о тебе, носить на руках? Так и получится крепкая семья, основанная на заботе и уважении.

Не знаю, как другие мужья, но Рустам не заметил моего трудового подвига. (Это, наверное, тоже входит в традицию?) Заметил только, что я прекрасно выгляжу. Ещё бы, я освежилась, надела одно из нарядных платьев, полученных в подарок, успела подкрасить ресницы и губы. Красивая, бужу мужа поцелуем.

– Даша! Прекрасно выглядишь, даже лицо немного загорело. Ты так похожа на таджичку в этом наряде!

– Доброе утро! Твой папа ждёт тебя завтракать, – говорю ему.

А мысленно добавляю, что не только нарядом похожа на таджичку. И было бы странно, если бы у меня не загорело лицо под этим палящим солнцем. Но вслух ничего подобного не говорю, потому что это похоже на жалобу. Надира только что прочитала лекцию о том, что жаловаться мужу – последнее дело, перед ним я должна быть всегда приветливой и доброжелательной, за это он и будет меня любить. Рустам тут же доказывает её слова: нежно целует меня, говорит то, что каждая женщина больше всего хочет слышать – «люблю тебя», и сам весь светится счастьем и довольством. Впрочем, как я понимаю, именно ради этого и вся утренняя суматоха – чтобы мужчина был доволен.

Во дворе, под виноградником, небольшой помост, айвон, как назвала свекровь эту своеобразную террасу. На нём лежит ковёр. Ковры тут везде, даже на улице. Свекровь сказала – это символ достатка. Как я понимаю, попала в богатую семью. Должна быть рада. На айвон мы с Надирой устанавливаем неизменный низенький столик, достархан, за который усаживаются Рустам и его отец. Подношу блюда, которые мне подаёт свекровь. Стол накрыт, я возвращаюсь к печке, наливаю себе суп и иду к мужу, чтобы присоединиться. С трудом усаживаюсь, не понимаю, как у меня получится кушать, стоя почти на коленях, куда деть ноги. Наконец, как-то разместилась рядом с Рустамом. Вижу пристальный взгляд свёкра, непонимающе смотрю ему в глаза, хочу спросить, что ему нужно, но из головы вылетает и его имя и принятое здесь обращение к отцу.

– Тебя зовёт мама, – говорит мне шёпотом Рустам и помогает подняться на ноги.

– Извините, – говорю я, всё так же глядя прямо на свёкра, и выбираюсь из-за стола.

Подхожу к свекрови, она гневно смотрит на меня. Что я успела натворить?

– Никто, даже мужчины, не имеют права смотреть в лицо старшему, а уж тем более женщина, – торопливо выговаривает мне свекровь, за руку утаскивая подальше от помоста, – Девушка должна скромно опускать глаза, это во-первых. Во-вторых, я ещё вчера говорила, что мужчины и женщины не сидят за одним столом.

– Но я думала, это касается только праздничных столов. И там мой муж, я хочу быть рядом с ним, – оправдываюсь я.

– Твой муж не достоин уважения? Что ты его так позоришь! Ночью будешь рядом с ним, а днём у тебя должны быть свои дела!

– Так что, я теперь и кушать не должна! – всё во мне бунтует против этих странных порядков. Стараюсь сдержаться, чтобы не закричать.

– Должна, только после того, как поедят мужчины.

– Ещё скажите, я должна есть то, что останется после мужчин!

– Ты знаешь эту традицию? Она очень старая, сейчас её не придерживаются, но раньше жена могла есть только то, что оставил ей на своей тарелке муж.

– С ума сойти! А если он очень прожорливый и ничего не оставил?

– Если не заслужила, может и не оставить, а если жена хорошая – никогда голодной не будет.

– А я голодна! И я беременна, если вы забыли! Мне нужно хорошо питаться!

– Так иди на кухню и кушай себе на здоровье. Я тебе ещё и фрукты принесу! Знаешь, какие у нас яблоки уродили, а виноград!

Свекровь вдруг меняет гнев на милость и заботливо уводит меня со двора в душную кухню. Но там я хотя бы могу поесть, не вызывая гнев и недоумение новых родственников.

Всю неделю семья готовится к нашей свадьбе. Устанавливаются во дворе длинные столы и скамейки, братья Рустама привозят всевозможные ковры и развешивают вдоль забора. Невестки у нас появляются с утра, приводят в порядок двор и сад, наводят чистоту в доме. Я тоже не сижу без дела, так что к вечеру буквально валюсь с ног. В связи с тем, что у нас в доме братья с жёнами бывают практически каждый день, остаются обедать и ужинать, готовить приходится много. Для меня эта неделя стала практическим занятием по приготовлению блюд таджикской кухни. Мне кажется, целый день я что-то крошу, чищу, режу, мою посуду, подношу, уношу. Снова крошу, взбиваю тесто, сортирую фрукты. Не успеваешь убрать посуду после завтрака, как пора думать о приготовлении обеда, а там и ужин недалеко. Таджикская кухня очень разнообразная, вкусная, обильная. За обедом и ужином должно быть не менее трёх блюд, не считая десерта в виде выпечки, которая иногда называется, как и у нас – хворост, халва, пахлава, но имеет совсем другой вид и вкус. А уж сколько времени и сил уходит на приготовление всего этого!

Чем ближе день свадьбы, тем напряжённое. В доме появляется много незнакомых женщин, так как приготовить еды нужно человек на сто. Я, как и положено, просыпаюсь в пять утра, традиционно мету улицу, а потом подключаюсь к общему труду, у них это называется хашар – добровольная помощь в каком-либо деле. Меня иногда отправляют в комнату отдохнуть, но, видя, что на обеденный сон никто не тратится, мне тоже неловко уходить.

День свадьбы отпечатался в виде отдельных картинок. Я так уставала до этого торжества, что только и мечтала, как бы поскорее всё закончилось, и в доме восстановился покой. Помню, что утром невестки нарядили меня в белое атласное платье, украшенное голубой вышивкой. Сюзане – всё время говорят они, я не понимаю, кто такая эта Сюзанна, но Медина, которая всё время крутится рядом, объясняет, что сюзане – это традиционная таджикская вышивка. На голову мне надевают тюбетейку, поверх неё что-то типа фаты или большого платка, тоже искусно украшенного вышитыми цветами. На руки и на шею мне надели все золотые украшения, которые до этого были подарены, а также свекровь преподнесла мне утром в день свадьбы ещё целую шкатулку золотых изделий. Я сопротивляюсь такому обилию украшений, золовки меня не понимают, но тут появляется Надира и одно её слово «так положено» пресекает все мои протесты.

Потом толпа людей, однообразная народная музыка, не смолкающая весь день, на её фоне гул незнакомой речи. Сначала я сижу за столом рядом с мужем, но к еде прикасаться не имею права. Не очень-то и хочется. Нас поздравляют, кто-то старается по-русски, но в основном поздравления понимает только жених. Я должна скромно улыбаться и кланяться, не поднимая глаз, благодарить за подарки. В основном это ковры, посуда и золото. Потом по традиции меня и мужа обводят несколько раз вокруг дома, потом какой-то уважаемый старик долго что-то говорит, видимо, благословляя наш союз. Ближе к вечеру мне приходится расстаться с мужем, меня уводят за женский стол. Здесь я могу поесть, но от усталости и волнения горло скрутило болезненными спазмами, пью только щербет, по-нашему компот из фруктов, и заталкиваю в рот кусочки хлебной лепёшки. Далеко за полночь торжество заканчивается, мы должны проводить всех гостей, лично поблагодарить каждого за то, что пришли. Как добралась до постели, помню с трудом. Какая уж там брачная ночь! Первый раз засыпаю раньше мужа, даже не дождавшись его из ванны.

Утром будит поцелуй любимого. Блаженно потягиваюсь, обвиваю его шею руками, прижимаюсь к лицу, открываю глаза. Судя по яркому свету – часов девять утра. Вскакиваю с постели, как ненормальная, отпихивая новобрачного. Проспала! Сейчас от свекрови получу нравоучительную лекцию! Это первая мысль. Вторая – какого чёрта! Я новобрачная, могу я хоть одно утро поваляться в постели, тем более что всё здесь для счастья мужчины, а он будет счастлив, если сейчас буду с ним. Оборачиваюсь, смотрю в недоумевающие глаза Рустама.

– Ты чего дерёшься? Куда собралась бежать от мужа?

– Уже никуда! – ныряю обратно в постель.

– Ты теперь моя законная жена по обычаям двух стран. И я хочу получить то, что мне по закону положено, если уж не ночью, то хотя бы с утра, – шепчет муж, приподнимая мою нарядную ночную сорочку.

Следующая неделя проходит относительно спокойно. Я продолжаю упорно постигать основы натурального хозяйства. То, что родители Рустама, как и все прочие в этой деревне, ведут натуральное хозяйство, я вскоре поняла. Здесь всё своё: овощи, фрукты из собственного сада и огорода, который нужно тщательно поливать водой из арыков, иначе солнце спалит всё за несколько дней. Здесь своё мясо и молочные продукты – держат большое стадо овец и коз, и я учусь делать масло и местный сухой сыр – курут. Хлеб пекут тоже сами, покупают только муку. Огромное хозяйство требует постоянного внимания, работать приходится с утра до вечера и переделать всё просто нереально. Особенно когда понимаешь, что всё домашнее хозяйство лежит на женских плечах. Не могу понять, чем здесь занимаются мужчины. Я спросила как-то у Рустама, он ответил, что братья занимаются бизнесом, каким, не уточнил, сказал, я не пойму. А их отец вообще ничем не занимается. Постоянно вижу его сидящим на айвоне под виноградником. Постоянно у него в руках пиала с неизменным в этих местах зелёным чаем. Иногда к нему присоединяются такие же, как он, старики, они о чём-то тихо беседуют, а мне или свекрови приходится следить, чтобы не пустел чайник. Со мной свёкор всё так же немногословен, хотя я уже знаю, что он понимает и даже немного говорит по-русски, но, видимо, я ещё не заслужила того, чтобы со мной разговаривать. Поэтому наше общение ограничивается словами «доброе утро» и «спокойной ночи», которые я с трудом, но уже говорю по-таджикски.

В конце второй недели я самостоятельно могу заняться стиркой. Это целая эпопея для меня, потому что постирать вещи можно в ванной комнате, конечно, руками, используя обычное мыло и стиральную доску. А вот чтобы прополоскать, нужно идти на речку. Это недалеко, метров пятьсот от дома. Речка у них кажется очень мелкой, так как везде из воды торчат камни, даже на средине. Но очень быстрая и очень холодная. В первый же раз, когда я отправилась туда самостоятельно, у меня течением вырвало из рук простынь и в один миг унесло на несколько метров в сторону. Она зацепилась за камни, я попыталась достать, но стоило мне ступить в воду, как ноги свело судорогой. Меня выручили мальчишки, которые играли неподалёку, они бесстрашно бросились в ледяную воду и вытащили мою потерю. В следующий раз я старалась держать вещи очень крепко.

Чем больше я здесь нахожусь, тем больше понимаю, что люди тут живут очень просто, очень бедно, если сравнивать даже с сельской Россией. Исключение составляют мои новые родственники и ещё, наверное, несколько семей, чьи домовладения отличаются от общей убогости. На речку приходится идти почти через весь аул, и я понимаю, что домовладение Шагиевых одно из самых больших и ухоженных. А двухэтажный дом братьев выделяется среди общей массы хижин, слепленных в основном из глиняных кирпичей, как в российской глубинке выделяется, допустим, клуб или здание администрации. Но, несмотря на то, что родственники живут по сравнению с другими очень даже неплохо, жизнь здесь нелёгкая. И я рада, что скоро лето закончится, и мы сможем вернуться в Белгород, где я смогу ощутить такие блага цивилизации, как вода, бегущая из крана, горячая ванна, обычный чёрный хлеб и сливочное масло из магазина.

На следующей неделе день рождения у младшего сына Акмаля, ему исполняется пять лет. В честь этого намечается празднование с большим количеством приглашённых. Три дня мы с Надирой проводим в доме Зухры, помогая ей готовить, убирать, а заодно следить за тремя её детьми. По-другому нельзя, она же помогала готовить мою свадьбу!

Не успели отгреметь именины малыша, как приближается годовщина свадьбы старшего сына. Нурмат и Абигайль вместе живут уже пятнадцать лет. Для меня все праздники сливаются в постоянное нахождение на кухне в толпе не говорящих по-русски женщин. От этого я очень устаю и физически и эмоционально. Да и растущий ребёнок даёт о себе знать. А ещё меня очень тяготит то, что я практически не вижу мужа. Даже не знаю, где и с кем он проводит все дни. Мне сообщается, что с братьями. Я ничего не имею против его общения с родственниками, но иногда так хочется оказаться с ним рядом, поговорить, прижаться к плечу. Но днём, даже если я вижу его, позволить такую вольность по отношению к мужчине, да ещё на глазах посторонних, я не имею права. А в спальне либо я засыпаю, не дождавшись его, либо он уже спит, когда я возвращаюсь после того, как помогу убрать посуду с праздничного стола. И у нас остаётся только несколько минут для общения, когда я прихожу его будить утром, после традиционного подметания улицы и приготовления завтрака.

В один из таких моментов и состоялся разговор, который перевернул всё моё представление о нашем будущем.

– Рустам, уже август, думаю, нам пора возвращаться. Тебе ведь нужно устроиться на работу, – говорю я, подавая мужу рубашку.

– Возвращаться куда? – спрашивает он недоуменно.

– Как куда, в Белгород, конечно!

– Зачем нам туда возвращаться? – всё так же недоумевает Рустам.

– Чтобы жить, работать, – чувствую, как меня охватывает тихая паника.

– Нам есть, где жить, у меня уже есть работа, мы никуда не едем.

– Как!!! – я сажусь на кровать, так как ноги не держат.

– А с чего ты взяла, что я собираюсь возвращаться в Россию? Я никогда не говорил этого.

– Но я думала…

– Даша, думать должны мужчины. А женщины принимать их решения.

– Но ты не сказал мне о своём решении.

– И что бы это изменило? Ты не вышла бы за меня замуж? Не поехала бы со мной? Убила бы ребёнка? Что? – чувствую, он злится.

– Ничего, – вдруг понимаю я. – Но как же моя учёба?

– Зачем она тебе? У нас женщины не работают, они заботятся о детях и о доме, деньги должны зарабатывать мужчины.

– Но где ты будешь здесь работать? Я знаю, что отсюда люди уезжают, потому что нет работы.

– Вот именно поэтому у меня работа есть. Все едут в Россию на заработки, а языка не знают, у нас последнее время плохо было с преподаванием русского. Я специально получил эту профессию, чтобы преподавать в таджикской школе русский язык, место мне здесь уже гарантировано. Даже больше: вечером я буду вести курсы для взрослых. Так что без работы не останусь. И здесь я буду уважаемым учителем, «маллим», а в России кем? Одним из бюджетников, которому платят копейки, неудачником. Нет. Уволь. И, к тому же, я младший сын, по праву наследования этот дом принадлежит мне. Так что, Дарига, у нас здесь есть и дом и работа, и никуда ехать не нужно.

– А как же я? Я не думала, что в Россию больше не вернусь, у меня даже зимней одежды и обуви нет.

Рустам смеётся:

– Даша, ты забыла, где находишься? Нашла проблему! Тут ни у одной женщины нет зимней одежды и обуви.

– Но почему? Ты говорил, что зимы здесь не суровые, но они есть.

– Наденешь на себя несколько платьев, как делают таджички, вот и вся зимняя одежда, а на ноги надевают тёплые носки из овечьей шерсти. А вообще, женщине некуда ходить зимой, она должна сидеть дома, поэтому ей не нужны тёплые вещи.

Я не знаю, что сказать. Как в известной мужской байке: идеальная жена – босая, беременная и у плиты. Для меня всё подходит! Но я сама загнала себя в эту ловушку, винить некого. Молчу, прокручивая в голове, что теперь моя жизнь здесь, что я никогда не увижу тётку, что моя мечта сбежать из села и жить в квартире в большом городе теперь никогда не осуществится. Я даже работать не смогу! Я должна буду посвятить всю свою жизнь бесконечному сельскому хозяйству. Даже не замечаю, что по щекам текут слёзы.

– Птичка моя! – Рустам обнимает за плечи, – Всё будет хорошо, ты скоро привыкнешь здесь. Я тебя люблю, слышишь, я очень тебя люблю.

Улыбаюсь, вытираю слёзы. Что это я! Что я раскисла! У меня есть самое важное, что только может быть у женщины – любовь. А скоро будет ребёнок от любимого человека. Ради этого стоит жить и смириться с любыми условиями.

Мне кажется, последнее время я только и живу ожиданием ночи. Во-первых, я могу наконец-то отдохнуть, только ночью я не вижу бесконечной толпы родственников. Только ночью, в объятьях любимого я понимаю, что в моей жизни не всё так плохо и волна усталости, а порой и отчаянья, отступает под его нежными руками, его ласковыми губами. Его слова заставляют забывать об обидах, испытанных днём, о несправедливых упрёках, которые так и сыплются на меня от свекрови. Несмотря на все старания, у меня никак не получается быть примерной невесткой и образцовой женой, «чтобы все соседи завидовали». То мясо у меня сухое, то хлеб непропечённый, то белье недостаточно тщательно постирано. Я стараюсь сдерживать себя, не отвечаю на её упрёки, но иногда не выдерживаю, пытаюсь защищаться и оправдываться, в ответ получаю презрительную гримасу и пренебрежительное молчание на несколько дней. А так как поговорить здесь мне совсем не с кем, не считая десятилетней Медины, через некоторое время я сама стараюсь наладить отношения и униженно прошу прощения. Свекрови это очень нравится. Медина часто приходит к «биби» – бабушке – в гости, и любит подолгу сидеть рядом со мной, пока я сбиваю масло или чищу овощи, и слушать мои рассказы о России. Я уже рассказала ей всё из своей жизни и теперь просто придумываю истории, чтобы не забыть русский язык, так как со свекровью не столько говорю, сколько слушаю её поучения.

В сентябре муж вышел на работу, и теперь я его практически не вижу. Он очень поздно возвращается после вечерних курсов, так как работает в Хорогской школе, и ездит туда на машине брата. Я стараюсь дождаться его, иначе теряю смысл жизни, и весь следующий день кажется тоскливым и унылым. Но у него не всё ладится на работе, он возвращается уставшим и раздражённым, и порой мне приходится поддерживать его и повторять «всё будет хорошо», в то время как сама отчаянно нуждаюсь в его поддержке и уверениях. Особенно сейчас, когда мой живот вырос и округлился, сделав некрасивой. Рустам уже месяц не прикасается ко мне, говорит, что боится навредить ребёнку. Я стараюсь верить ему, гоню мысли о том, что моя фигура стала ему противна.

Я понимаю, что медицина здесь не на должном уровне. Я понимаю, что свекровь родила четырёх сыновей, а её невестки родили ей девять внуков, не прибегая к услугам врачей, по крайне мере, мне так сказано. Но это понимание не даёт мне уверенности, что со мной и с ребёнком будет всё в порядке. Два месяца до родов, а меня не осматривал ни один врач. Я очень боюсь, тем более что последнее время постоянно чувствую тянущую боль в спине. Надире говорить бесполезно. Она уже вынесла свой вердикт: рожать будешь, как все, дома, а боли от головы – поменьше думай. Сегодня не думать не получается вовсе: боль охватывает поясницу, скручивает живот. Рожать рано, мне страшно за ребёнка. Сегодня у Рустама выходной, надеюсь убедить его отвезти меня в больницу. Как всегда, днём я его не вижу, даже в выходные. Знаю: он может быть у кого-то из братьев. Натягиваю поверх обычного платья тёплый халат, убираю волосы под косынку. Выход на улицу, где меня могут увидеть соседи, только в определённой одежде – это правило выучено до автоматизма.

Иду в соседний дом. Сдружиться с золовками у меня не получилось, поэтому без свекрови я к ним не ходила. С трудом забираюсь на высокие ступеньки, ближнее крыло дома – владения старшего Нурмата. Нахожу на кухне Абигайль и Зухру, пытаюсь объяснить, что ищу мужа, они недоуменно смотрят на меня, потом зовут Медину.

– Они все у амакджон Акмаля, – сообщает девчушка.

Хотя дом один, но двор разделён забором, потому приходится снова выйти на улицу, зайти в соседний двор. Дом большой, ориентируюсь в нём плохо, поэтому иду на звук мужских голосов. Трое братьев и ещё несколько незнакомых мужчин сидят за достарханом на неизменных скрученных одеялах – курпачах, и что-то обсуждают, покуривая кальян.

– Рустам! – пытаюсь привлечь внимание мужа.

Привлекаю внимание всех, на меня с любопытством смотрят. Муж с недовольством.

– Дарига! Что ты здесь делаешь?

– Тебя ищу!

– Почему зашла на мужскую половину, почему одна? – его недовольство сменяется яростью, особенно после того, как мужчины что-то комментируют на своём языке.

– А с кем мне быть, если мужа постоянно нет рядом! – возмущаюсь я.

– Немедленно иди домой!

– Без тебя не пойду! Мне плохо, мне нужна медицинская помощь! Ты не забыл, что я беременна!

– При чём здесь я? Спроси у мамы, что тебе делать, она поможет!

– Твоя мама врач? Мне нужно в больницу! Отвези меня!

Я срываюсь на крик, меня трясёт от негодования, на мгновение забываю о боли. Рустам вскакивает из-за стола, быстро идёт ко мне, его сопровождают высказывания друзей, смех. Среди непонятной речи вдруг отчётливо слышу голос Нурмата:

– Русские жены любят, когда муж привязан к их юбке.

Рустам стискивает мою руку поверх локтя и пытается вывести из комнаты.

– Прекрати позорить меня! – шипит он.

– Ах, вот что тебе важнее всего! – вырываю руку, с вызовом гляжу в глаза, – То, что жизнь жены и ребёнка подвергается угрозе – неважно! Главное, что о тебе подумают!

– Главное, чтобы о тебе плохо не подумали! – Рустам пытается не повышать голоса, но его злобный шёпот звучит оглушительнее любого крика.

– А мне плевать, что обо мне подумают! Главное, чтобы с ребёнком всё было в порядке! Но если тебе это неважно, сиди, кури, развлекайся! Не буду отвлекать!

Не говоря ни слова, он неожиданно бьёт меня по щеке. Не столько боли, сколько обиды и унижения. Она вспыхивает во мне, я размахиваюсь, чтобы ответить тем же, но он перехватывает мою руку, заводит за спину, и, прижав к себе, тихо говорит на ухо:

– Если ты сейчас же не уйдёшь домой, я потащу тебя за волосы по всей улице. Тогда никто не посмеет сказать, что я подкаблучник.

– Да пошёл ты!

Я вырываю руку, выбегаю из комнаты, хлопнув дверью, быстро иду домой. Влетаю в спальню. Останавливаюсь, в недоумении. Вспышка ярости прошла, боль – нет. Что делать дальше? Вспоминаю, что из города ехать в посёлок полчаса. Пешком часа три, в моём положении. Хватаю сумку, заталкиваю в неё халат, тапочки, полотенце, на входе в спальню сталкиваюсь с Рустамом.

– Куда ты собралась? – слышу виноватые нотки, но мне всё равно.

– Спасать своего ребёнка. Мне нужно в больницу, надеюсь, в городе она есть.

– Ты пойдёшь пешком и без документов? – он ещё может язвить!

– Ты что, мне не отдашь паспорт?

– Нет.

– И не надо! Уйди с дороги!

Хватаю сумку и пытаюсь пройти мимо, он за руку тащит обратно, буквально швыряет на кровать.

– Уймись! Я уже сказал матери, чтобы позвала Фариду. Она тебя осмотрит и поможет, если у тебя действительно что-то болит.

– Ах, так ты ещё и не веришь мне! Думаешь, я симулирую!

В негодовании резко вскакиваю с постели, но тут же меня пронзает такая острая боль, что, скрутившись пополам, со стоном падаю обратно. Рустам подбегает к кровати, наконец-то он верит.

– Даша, что с тобой! Где болит?

– Везде! Мне нужна помощь специалиста, а не какой-то знахарки, пожалуйста, Рустам, это же и твой ребёнок! – молю я.

Через несколько минут в комнату входит свекровь и какая-то худая пожилая женщина с цепким взглядом и очень холодными руками. Мужа выгоняют. Фарида осматривает меня, мнёт живот, потом что-то тихо говорит Надире. От боли я уже ничего не понимаю, мне хочется забыться, заснуть, но боль даёт мне передышку на несколько минут и начинается снова. Мне дают выпить какой-то чай со странным вкусом, от которого я перестаю чувствовать не только боль, но и вообще что бы то ни было, я проваливаюсь в небытие и, кажется, летаю над своим измученным телом.

Через три дня безрезультатного лечения Фариды, я полностью теряю ощущение реальности, но как только в неё возвращаюсь, возвращается и боль. Нурмат везёт меня на своём джипе в больницу, в Хорог. Я лежу на заднем сиденье, так как сидеть не могу, Рустам удерживает меня, чтобы не слетела на ухабах.

Медицина в Таджикистане оставляет желать лучшего, но благодаря самоотверженности и настойчивости врача Мирзы Турганбалиева, удалось спасти и меня и ребёнка. Он каким-то чудом предотвратил преждевременные роды, и я ещё почти месяц могла его вынашивать. Вынашивать – громко сказано: я лежала, не вставая, прикованная к постели капельницами. Изучила все трещины на обшарпанном потолке бедной больничной палаты. Муж каждый день навещает меня, ведь школа, где он работает, находится в нескольких метрах от больницы, но я жду его только потому, что он приносит продукты и необходимые лекарства. Питание в этом заведении просто невыносимое, а питаться я должна, ради ребёнка. Не знаю, в какой момент у меня изменилось отношение к Рустаму. Кажется, даже раньше того, как он меня ударил. Во мне будто что-то умерло, то, что согревало меня, дарило надежду, поддерживало мою любовь к нему. А теперь я прислушиваюсь к себе и понимаю: ничего нет. Я смотрю на мужа и ничего не чувствую. Когда-то думала, что умру без его любви, когда-то именно любовь к нему заставляла стоически переносить все трудности и стремиться к тому совершенству, о котором мечтает каждый восточный мужчина, по словам свекрови. Но вопроса о том, как жить дальше, я себе не задаю. Я знаю, как жить, ради чего жить. Мой ребёнок! Ради него стоит жить, бороться. Мысли о ребёнке, мечты о нём занимают всё моё существо. Понимаю, насколько мне безразлично отношение мужа, главное, чтобы моё дитя родилось здоровым. Поэтому волнения и стрессы прочь! Хорошо питаться, дышать свежим воздухом во время коротких прогулок в больничном дворе, и выполнять все предписания врача.

И всё же моя девочка родилась немного раньше положенного срока. Врач сказал: ничего страшного нет, она быстро догонит в весе и в развитии. Было страшно первый раз взять её на руки, такая маленькая, такая хрупкая. Такая красивая. Ослепительно белая кожа, огромные синие глазки, чёрные курчавые волосики. Она похожа на цветок, нежный, ранимый, прекрасный. Лилия. Лиля – всплыло у меня в голове, как только я задумалась об имени.

– Лейла, – сразу же подобрал похожее имя Рустам.

Хорошо, пусть будет Лейла. Для меня она всё равно Лиля. И она будет знать своё русское имя, будет знать русский язык, побывает в России, такой родной и далёкой сейчас для меня, что щемит сердце при воспоминании. Я всё сделаю, чтобы моя доченька была счастлива!

Мы дома. В Таджикии, как называют местные жители и их любимый президент, зима. Она, конечно, больше походит на нашу позднюю осень. Снега здесь почти никогда не бывает, кроме высокогорных районов, но холодные ветра дуют постоянно. Температура редко опускается ниже нуля, наверное, поэтому в доме не предусмотрено никакого отопления, кроме небольшой печки, на которой можно приготовить еду в особо ненастные дни. Для всех действует основное правило: одеваться теплее. Но как быть с маленьким ребёнком в комнате при температуре не выше плюс пятнадцать? Я заставила принести в спальню электрический обогреватель, хотя он мало помогал, так как электричество здесь часто отключается. И всё же в нашей комнате было теплее, чем во всём доме, поэтому я почти месяц не выношу ребёнка из спальни. Я так боюсь за неё. Она кажется мне такой слабенькой и хрупкой. Всё время спит, мне даже иногда приходится будить её, чтобы покормить. А когда она просыпается сама и начинает плакать, для меня это звучит как музыка, потому что Лиля такая тихая девочка, что я иногда с замиранием сердца прислушиваюсь к её дыханию и трогаю тёплые щёчки, чтобы понять, что она жива.

Почти месяц нас никто не беспокоит, я занимаюсь дочерью, отдыхаю и практически не выхожу из комнаты, так как боюсь оставить ребёнка одного даже на минуту. Родственники с пониманием относятся к моему желанию отгородить слабого ребёнка от всяких опасностей. Не докучают посещениями, свекровь только развесила и разложила вокруг детской кроватки какие-то травы, острые ножи, горький перец, лук и чеснок – предметы, защищающие, по её мнению, ребёнка от злых духов. А так же строго настрого запретила тушить свет в спальне – это тоже один из обычаев. Муж переселился в другую комнату и только заходит к нам иногда утром или вечером, чтобы узнать, как дела. Мне кажется, он боится подходить к дочери, и не хочет прикасаться ко мне, а его приходы напоминают тяжкую обязанность. Мне не нравится это, пытаюсь наладить хотя бы видимость отношений, говорю, что это и его спальня. Он шутит, что в детской ему не место. А свекровь в тот же день поясняет, что мужчине нужно хорошо высыпаться перед работой, а ребёнок будет мешать. Моя тихоня будет мешать?! Но меня особо не волнуют решения мужа и свекрови. Не хочет быть с семьёй – и не нужно. Нам и вдвоём хорошо. Только Медина иногда навещает меня после школы. Она тихонько садится на стульчик возле кроватки и смотрит на свою двоюродную сестричку. Эта девочка становится иногда для меня в роли радионяни. Если она в спальне, я могу безбоязненно выйти по своим делам. Как только Лиля беспокоится, Медина тотчас бежит за мной.

Я понимала, что счастливое время, когда обо мне словно забыли и оставили в покое наедине с дочерью, не может длиться вечно. Через месяц состоялся разговор с мужем, в котором он деликатно намекнул, что я и так достаточно отдыхаю, что в доме полно работы, а мама не справляется, что я молодая и сильная, а мама уже стара и быстро устаёт, и я могла бы с ней ненадолго меняться местами. Я работаю по хозяйству, а свекровь смотрит за ребёнком. И ещё: Лейла не моя собственность, и уже пора подпустить к ней и других родственников. Рустам умеет убеждать, если хочет.

После разговора с ним у меня просыпается комплекс вины: получается, я с дочерью являюсь обузой, так как ничего не делаю. Я соглашаюсь оставлять Лилю с Надирой, пока буду убирать, стирать и готовить. В этот же день детская кроватка перекочевала в спальню к свекрови, а я, выйдя на кухню, обнаружила столько работы, что смогла увидеть ребёнка только ночью. Но жаловаться некому.

Через неделю выяснилось, что мы не соблюли несколько обрядов, касающихся появления ребёнка. Свекровь уверена, именно поэтому девочка такая слабенькая, плохо ест и развивается. И вообще, прошли «чилла» – сорок дней с момента появления ребёнка – теперь следует отпраздновать наречение имени. Иначе все подумают, что с ребёнком что-то не то, и мы его просто прячем. Для меня это значит одно: два дня я не выхожу из кухни, готовя праздничный обед для родственников и соседей, которые соберутся для торжества.

Как проходит само событие, помню плохо, так как не спускаю глаз с малышки, которую держит на руках сначала дед, потом отец, потом её берет очень старый седой старик с трясущейся головой и руками, мулла, и у меня сердце останавливается от страха, что её уронит, пока долго и нудно говорит. Потом о ребёнке забывают, и я наконец-то уношу в спальню, с тревогой всматриваюсь в маленькое личико, трогаю лобик, чтобы убедить себя, что с дочерью всё в порядке.

Через какое-то время следует провести новый обряд – надевание первой рубашки, потом – первое купание, потом прорезался первый зуб «дандонмужак», потом «муйсаргирон» – первая стрижка. И всегда толпа гостей, всегда нудная национальная музыка на народных инструментах, снова тревога и беспокойство, и снова вижу ребёнка только ночью, так днём занята по хозяйству и на кухне.

Обычай «чиллагурезон» означает, мать с ребёнком должна первый раз выйти из дома, чтобы навестить родственников и поблагодарить тех, кто до этого приходил поучаствовать в соблюдении традиций, приносил для Лейлы подарки. Это означало, что обеды на несколько десятков человек мне готовить не придётся. Наоборот, меня будут ждать за праздничным столом. Но от этого обычай для меня не становится лёгким. Я должна с ребёнком на руках сидеть определённое время в чужом доме, с улыбкой кивать головой, особо не понимая, о чём идёт речь, с тревогой следить, чтобы те, кто захотел подержать мою девочку на руках, не причинили ей вреда.

И всё-таки я проглядела свою дочь. Только себя виню в том, что не отстояла покой в детской, что из-за слабости характера не послала всех к чёрту с их обычаями и традициями, что делала «как надо». А надо было всего лишь помнить наставления врача в том, что у Лили ослабленный иммунитет и она требует особой защиты и особого внимания. А я не защитила её.

Как-то вечером, забрав спящую дочку от свекрови, я просто поставила её колыбельку рядом со своей кроватью, легла на постель и моментально провалилась в сон. Да, я очень устала за день, но как я могла не поцеловать её, не коснуться её лобика. Я же всегда это делала! Только глубокой ночью меня что-то разбудило. Видимо, во сне усталость прошла, и тогда нахлынуло беспокойство. Подскакиваю в кровати, и, ещё не подходя к колыбели, по дыханию понимаю: что-то не так. Моя девочка горит, глазки закрыты, ротик приоткрыт, щёчки пылают, дыхание с трудом вырывается из лёгких.

Хватаю ребёнка на руки, ручки и ножки безвольно висят. Меня охватывает такая дикая паника, что хочется выть. Беру себя в руки, понимаю: от меня сейчас зависит жизнь моего ребёнка. Укладываю Лилю в колыбель, бегу в спальню к мужу, обнаруживаю, что она пуста. Врываюсь к родителям, ору: где Рустам, Лиля больна! Свекровь пытается объяснить, что я не должна так врываться. Я трясу её за плечи и кричу о том, что ребёнок в опасности. Как только добиваюсь, что Рустам остался ночевать в городе, понимаю: больше она мне ничем помочь не сможет. Бегу в дом к братьям. На половину Нурмата достучаться не смогла, а вот жена Акмаля открыла почти сразу.

– Где Акмал?

Объяснять ей что-либо не имеет смысла, мы так и не научились общаться, но надеюсь, хотя бы имя мужа она поняла. Понять-то она поняла, но помочь мне ничем не собирается, стоит и удивлённо хлопает глазами. Отталкиваю её, бегу в дом, нарушая все запреты и приличия, кричу «Акмал!», знаю, что перебужу детей, но сейчас это мелочь.

Брат Рустама спускается со второго этажа, на ходу завязывая халат. Подлетаю к нему, задыхаясь, пытаюсь объяснить:

– Лейла заболела, горит вся, нужна машина, нужно в больницу, Рустама нет дома!!!

Акмал молча идёт вперёд, я бегу следом. Во дворе вижу Нурмата, видимо, мой крик переполошил и соседний дом.

– Я завожу машину. Иди, собирай ребёнка, – лаконично отдаёт приказы Нурмат.

Бегу домой, в спальне свекровь и Фарида – местная знахарка, лечившая меня перед родами. Они склонились над детской кроваткой. Яростно отталкиваю их, свекровь пытается загородить собой мою девочку, хватает меня за руки, но удержать не может. Беру дочку, прижимаю к себе.

– Дарига, она уже не дышит, – говорит Надира, глядя мне в глаза.

– Мы сейчас поедем в больницу, помогите собрать вещи, Нурмат отвезёт нас, там спасут её! – торопливо говорю я, укутывая Лилю в одеяло.

– Дарига! Она умерла! – повторяет свекровь.

Смотрю на неё, как на полоумную, крепко прижимаю дочку к себе. Что она такое говорит? Как такое может быть? В комнате оглушительная тишина. Все смотрят на меня. Появляется Нурмат, он разжимает мои оцепеневшие руки, кладёт ребёнка на кровать, разворачивает одеяло. Я смотрю на свою красавицу, она спит, она всегда так тихо спит!

– Даша, поздно, Лейла умерла, – врывается в моё сознание голос Нурмата и почему-то только он доносит до меня правду.

Я слышу крик, звериный дикий крик, и не сразу понимаю, что это кричу я сама. Я кидаюсь к дочери, мне кажется: если прижму её к себе покрепче, она проснётся.

Нурмат держит меня за плечи, я отбиваюсь, вырываюсь, ору. Он крепко стискивает меня, прижимая руки к телу, замечаю в руках Фариды шприц. Она что-то колет мне… Всё… Больше ничего… Темнота и безысходность.

Похороны я плохо помню, но уверена: соблюдены все положенные обряды. Мне кажется, я нахожусь всё время в каком-то небытие. И вырываюсь из него, только чтобы вновь ощутить чудовищную боль от потери. К этой боли всё время примешивается чувство глубокого одиночества и пустоты. И как будто со стороны наблюдаю за большой семьёй, которую сплотило общее горе, а мне в этой семье нет места. Я всё время стою одна, в стороне, и наблюдаю, как мой муж обнимает свою мать, родственники выражают сочувствие отцу, бабушке и деду. Сочувствие в том, что жена и невестка не смогла родить крепкого здорового ребёнка.

Я не знаю, как жить дальше. Ради чего жить. Нахожусь в вакууме, пустоте, одиночестве. Загружаю себя ставшей теперь уже привычной работой. Механически мету двор, готовлю еду, пеку хлеб, убираю и стираю, работаю в саду и огороде. Чем больше устаю, тем лучше. Но никакая усталость не помогает прогнать боль из сердца, заполнить пустоту в душе.

Через месяц начинаю потихоньку вытаскивать себя из депрессии, апатии и меланхолии. Заставляю себя жить, хотя хочется лечь и уметь. Оглядываюсь вокруг, посматриваю на себя и ничего не узнаю. Я не узнаю себя в этой бледной худой девушке с ввалившимися глазами и длинными неопрятными волосами. За всё время здесь я ни разу не стриглась: нельзя. Я не узнаю своего мужа. Понимаю, что боль и обида закрыли его от меня. Я последнее время с ним почти не разговариваю, да что там, я его практически не вижу, и если до сих пор мне это было безразлично, то теперь жизнь требует своё. Потому что жизнь продолжается, хочешь ты этого или нет.

И очень ярко об этом напоминает природа. В Таджикистане наступило лето. Я замечаю яркую зелень вокруг, ещё не выжженную палящим солнцем. Обилие цветов, особенно красивы здесь тюльпаны невероятных расцветок. Они растут здесь не так, как у нас, в палисадниках, здесь и палисадников-то нет. Это дикие цветы, и распускаются они, кажется, в любом доступном месте – возле дороги, ведущей на реку, на лугу, даже среди камней можно встретить яркий цветок. Как-то Медина зовёт меня пойти в центр аула, где будет проходить традиционный праздник тюльпанов – Сайри лола. Этот праздник знаменует первый урожай, который уже успели собрать на своих огородах.

На широкой площади раскинулась ярмарка, установлен помост, где будут проходить соревнования в таджикской национальной борьбе – гуштингири. Смотреть, как двое мужчин мутузят друг друга, мне не хочется. Я обращаю внимание на весёлых нарядных таджичек, у некоторых в руках букеты тюльпанов. Одна девушка, хохоча, подбегает ко мне и протягивает свой букет. Я беру цветы в руки и тут вспоминаю, как Рустам преподнёс мне в день свадьбы тюльпаны. Понимаю, что мы совсем забыли о годовщине нашего брака. Мне очень хочется поговорить с ним, попробовать исправить отношения. Мы ведь любили друг друга, может у нас всё может наладиться. Но Рустам избегает меня, словно боится. Он ведёт себя замкнуто, коротко отвечает на вопросы и старается быстрее отвернуться или отойти от меня. В конце лета он исчезает почти на месяц, свекровь поясняет, что его отправили на курсы в Душанбе. Я жду его возвращения, надеюсь, что он скучает без меня, а когда вернётся, мы попробуем всё начать сначала. И вот Рустам дома, но я никак не нахожу возможности с ним поговорить, он уже не занимает отдельную спальню, но вечерами задерживается в другой комнате, которую оборудовал под кабинет. Он может остаться спать там, на широкой кушетке, может вообще не появиться вечером, и я даже не знаю, где он провёл ночь.

В этот вечер он дома, а я решительно настроена поговорить. Приготовилась к встрече с мужем, привела в порядок волосы и лицо, найдя в своей сумке привезённую ещё из России косметику, надела красивое платье. После ужина, когда Рустам ушёл в свой кабинет, я вошла к нему.

– Даша???

– Ты удивлён, увидев собственную жену?

– Я не звал тебя.

Он сидит за письменным столом. Подхожу к нему вплотную, кладу руки на плечи.

– Последнее время нам довелось пережить много трудностей. Рустам, что, если мы попробуем начать все сначала? Давай уедем в город, снимем квартиру, где будем жить сами, своей семьёй. Мы сможем ещё родить ребёнка, если хочешь, только позже.

Он резко встаёт, отходит от меня:

– Я думал поговорить с тобой на эту тему, позже. Но раз ты завела сама разговор, скажу сейчас. Во-первых, ни на какую квартиру мы не поедем. Во-вторых, я решил взять ещё одну жену. Она таджичка, сильная и крепкая. Она родит мне ребёнка. Тебя я не оставлю, ты не думай…

– Что? Что ты сказал! – не задумываюсь даже, что совершаю непростительную ошибку: перебиваю мужчину, но мне не до церемоний, – Ты хочешь взять вторую жену? Ты сошёл с ума! Как ты себе это представляешь? Ты думаешь, я потерплю это? Да, я терпела насмешки твоей матери, терпела безразличие отца и других родственников, я пыталась научиться вести это ваше домашнее хозяйство, старалась понять эти ваши обычаи. Но всё это я делала ради нашей любви. Неужели ты думаешь, что я спокойно буду терпеть всё, зная, что никакой любви нет, что тебе нужна другая!

– И что ты сделаешь? – с тревогой спрашивает Рустам.

– Я уйду от тебя! – ору в ответ.

– Куда? Без документов, в чужой стране, куда ты уйдёшь? – он усмехается. Меня это бесит:

– Так значит, я тут заложница! Значит, так: о спокойной жизни со своей новой женой и не мечтай! Я убью её, я покалечу тебя! Я ничего не буду делать по дому, если ты отводишь мне роль служанки и домработницы. Безропотной рабыни вы не получите! Ты не забыл, что я не кроткая таджичка, я русская!

– Прекрати истерику! За крышу над головой и кусок хлеба ты будешь делать всё, что нужно!

– И не подумаю! Я лучше убью себя на глазах у ваших любопытных соседей. Вот и будет повод у аула позлорадствовать над высокомерными Шагиевыми! Так что решай: либо ты мне оформляешь развод, отдаёшь документы и отправляешь в Россию, либо…

Я выбегаю из комнаты.

Чувствую себя так, словно меня предали. Да, собственно, так оно и есть. Во мне смешались гнев, отчаянье, ненависть, горечь. В ушах звучат его слова: «Я беру вторую жену». Как, как такое вообще возможно? Какая женщина сможет это стерпеть? Боже, куда я попала! Что мне делать? Я в чужой стране и все права на меня у мужа, которого теперь ненавижу.

Бессонная ночь вперемешку со слезами и кошмарными сновидениями не помешала проснуться по привычке в пять утра. Действия, доведённые до автоматизма. Умыться, замешать тесто, растопить печь. Пока она прогревается, беру метлу. Неделю назад свекровь сказала, что я уже могу этого не делать. Удивилась. Теперь понимаю: скоро мести двор и улицу придётся новой невестке. Но монотонные движения успокаивают, отвлекают от мрачных мыслей.

Двор чист, выхожу на улицу. Я должна мести до границы с двором Акмаля, а дальше будет убирать его жена, но мне не хочется возвращаться в дом. На улице тихо и безлюдно, а на кухне сейчас столкнусь с Надирой. Никого не хочу видеть. Поэтому подметаю дальше. Не замечаю, как добираюсь даже до калитки Нурмата. Нужно остановиться, иначе обвинят, что снова нарушила традицию: вторглась на чужую территорию. Внезапно слышу разговор двух мужчин по-русски. Они во дворе Нурмата. Хочу развернуться и уйти, но произносится имя «Рустам», и я замираю, прислушиваясь.

– Почему вы даёте неверные сведения? Я всё выяснил: ниточка замыкается на тебе, – незнакомый мужской голос, властный, разгневанный.

– Пойми, брат, Рустам приехал, жену привёз, дом ему нужен, работа нужна… – оправдывается Нурмат, его голос я узнаю.

– Не прикрывайся Рустамом! Вы что, мало зарабатываете? Ваши личные каналы никто не перекрывал! Вы здесь у себя занимайтесь наркотой и оружием, как хотите – это ваш бизнес, но всё, что выходит отсюда – это уже не ваше! Это наша забота и наша проблема! Или ты хочешь, чтобы узнали, на какие деньги вы тут все живете? А может, стоит намекнуть, кому надо, кто их сливает, да поискать новых сотрудников?

– Нет! Нет! Что ты, брат! Смерти моей хочешь?

– Тогда прекрати дурить! Работаем, как и всегда, иначе ни о каких деньгах и речи быть не может. Я перекрою все твои каналы и быстро найду, с кем ещё сотрудничать и кому платить.

– Клянусь, последний раз! Шайтан попутал, заработать хотел.

– Так ты только на гроб себе заработаешь! И семью подставишь.

Голоса смолкают, мужчины идут в дом, а я бегу к себе во двор. Мысли в голове наползают одна на другую. Мне многое понятно, и в тоже время страшно. Понятно теперь, каким бизнесом занимаются братья, откуда отличное от всех остальных благосостояние, понятно, как можно зарабатывать, практически ничем не занимаясь, и страшно, потому что понимаю: люди, занимающиеся таким бизнесом, ни перед чем не остановятся.

Надира вовсю хлопочет возле плиты. Видимо, мы сегодня снова ждём гостей или какой-то праздник, но мне об этом не сообщается. Свекровь со мной последнее время вообще старается не разговаривать, только осуждающе посматривает. Я уверена: последний мой разговор с мужем ей уже известен.

Обед практически готов, слышу шум подъехавшей машины возле ворот, надеюсь, пораньше вернулся Рустам. Хочу с ним снова поговорить, попробовать убедить. Но во двор входит незнакомый мужчина.

– Здравствуйте этом дому! – громко говорит он по-русски, и я понимаю, что это тот мужчина, который разговаривал утром с Нурматом.

С любопытством его рассматриваю. Образ соответствует занятиям. Он в куртке и брюках камуфляжной расцветки – серо-зелёной. Невысокий, подтянутый, широкие плечи. Чёрные коротко подстриженные волосы, трёхдневная, а может и недельная щетина, тёмный мрачный взгляд из-под чёрных бровей. Свекровь толкает меня в сторону дома, почти шипит, чтобы я быстро скрылась с глаз, бежит к этому мужчине.

Я не спешу удаляться, с любопытством наблюдаю, как она бросается ему на шею, как он нежно обнимает её… как его куртка на мгновение распахивается, и я вижу рукоятку пистолета, торчащую из кобуры у него на боку. Бегу в свою комнату. Я ничего не видела!

В доме незнакомый мужчина, значит, я не должна выходить без особого приглашения. Не очень и хочется. Сижу в своей спальне, мучаюсь от безделья, что для меня непривычно, и от беспокойства – это уже вошло в норму. Жду вечера, когда вернётся с работы Рустам, подбираю аргументы для разговора. Хотя, он может вообще не приехать, и теперь мне ясно, по какой причине. С удивлением осознаю, что совсем не испытываю ревности. Обида, беспокойство за свою судьбу, разочарование, боль, но не ревность. Наверное, я просто его не люблю. В дверь кто-то тихо скребётся. Открываю, Медина с тарелкой.

– Бибиджон сказала, чтобы ты обедала тут и не выходила.

– Спасибо, девочка моя. А ты не знаешь, кто приехал сейчас к бабушке?

– Знаю. Это амакджон (дядя) Дан.

Какое странное имя, на кличку похоже или на имя итальянского мафиози – Дон Карлос, Дон Педро. Впрочем, у них у всех тут имена для меня странные.

– А часто этот дядя приезжает? – спрашиваю у девочки.

– Нет. Я его один раз только видела. Он страшный. Он дарит подарки мне, братикам, маме, и ничего не говорит. Он говорит только с папой, и как ты, по-русски. Мне нравится говорить по-русски, и я хотела с ним тоже поговорить, но он так посмотрел на меня, что мне стало страшно. И я больше с ним не разговаривала, – объясняет словоохотливая девочка.

Я её понимаю: мне, взрослой женщине, стало страшно, когда просто услышала, как он разговаривает с Нурматом, которому никто здесь слова поперёк не посмеет сказать, а тот его отчитывал, как мальчишку. Да и выглядит этот дядя, как браток из девяностых.

Вечером снова открывается дверь, я надеюсь, что это Рустам, но нет. Входит свекровь. Надира устало проходит в спальню, на лице озабоченность. Находит стул, ставит его напротив кровати, садится. Губы сурово поджаты, в глазах задумчивость. Я сажусь на краешек кровати напротив неё. Видимо, будет разговор.

– Дария, ты знаешь, что я хочу тебе только добра, – начинает свекровь, и я понимаю, что разговор будет не из лёгких. Она никогда не называла меня моим русским именем. Молчу, жду продолжения. – Ты знаешь, что Рустам хочет взять вторую жену. Я отговариваю его от этого.

– Спасибо, – тороплюсь поблагодарить.

– Я всегда знала, что ты не подходишь Рустаму, я говорила, что ему не такая жена нужна. Ты слабая, а в этой стране могут выжить только сильные. Поэтому я сказала Рустаму дать тебе развод, и он сделает это. Так будет лучше.

– Я тоже считаю…

– Не перебивай, я не всё сказала. Ты так и не научилась уважению и почтению. Ты так и не поняла эту страну, – с горечью говорит свекровь, – Так вот, по нашим традициям даже если муж даёт развод жене, а это у нас бывает очень редко, он отвечает за неё и заботится о ней, пока она не устроится или не выйдет замуж. То есть мы не можем тебя просто так отпустить из дома, этого не поймут и нас осудят. Наша семья почитаемая, и терять уважение нельзя. И я решила выдать тебя замуж за старшего сына. Он позаботится о тебе. Так будет лучше.

Свекровь замолчала, видимо, сказано всё. Поднялась, чтобы уходить. А у меня от возмущения и негодования так перехватило дыхание, что сразу и слова не могу вымолвить.

– Как это, выдать замуж? – догоняю Надиру возле двери, не даю выйти, пока не объяснит весь этот бред, – Я, что вещь какая-то, чтобы за меня решать! По какому праву! А вы у меня спросили!

Свекровь тяжело вздыхает:

– Деточка, когда же ты поймёшь, что женщина в этой стране никто, и ничего не решает.

– Так значит, Нурмат решил: раз я не нужна Рустаму, он возьмёт меня второй женой? А с чего вы взяли, что я соглашусь? Да и зачем я ему?

Хотя я знаю зачем: давно заметила похотливые взгляды, которые бросает на меня этот жирный боров. И жена, способная родить ему здоровых детей, уже не нужна: Абигайль троих родила.

– Я не выйду замуж за Нурмата! – кричу Надире.

Она удивлённо на меня смотрит, потом объясняет:

– А с чего ты взяла, что я хочу выдать тебя за Нурмата? Я сказала: за старшего сына. И его ты не знаешь. Но он уважаемый человек, занимается серьёзным делом, и он увезёт тебя отсюда.

– Постойте, вы хотите сказать, что у вас ещё есть сын?!… Это тот человек, который приехал сегодня?

– Да, он приехал сегодня. И он оказывает великую честь, что согласился взять тебя. Ты должна быть благодарна.

– А вам он оказывает услугу, помогая избавиться от меня, – с сарказмом говорю я.

– Мои сыновья всегда меня понимали, и ни один, хвала Аллаху, не мог отказать в просьбе и помощи. И старший такой. У него мало времени. Поэтому уже сегодня вечером руйбинон (смотрины новобрачной), а через два дня свадьба. По нашим законам, ты уедешь отсюда его женой. Не дури, и приведи себя в порядок, – добавляет свекровь и выходит из комнаты.

Да, мне хорошо известно отношение сыновей к Надире, особенно Рустама. В конце концов, он сделал так, как захотела его мать, когда поняла, что такая жена как я, ему не подходит. Но с чего она взяла, что я стану хорошей женой её старшему сыну? Я вспоминаю подслушанный утром разговор, и понимаю, что женой его я буду до тех пор, пока меня не увезут из аула. Все будут знать, что я вышла замуж и уехала. А вот куда, никому не интересно. Старший сын бывает здесь редко, он может снова приехать через год и сказать, что я умерла от долгой болезни. Куда он меня повезёт, я догадываюсь. Я ему не нужна, а маму избавить от досадной невестки нужно. Поэтому моя дорога будет недолгой: человек, занимающийся оружием и наркотиками, не задумается, как от меня избавиться.

Когда умерла Лиля, мне тоже хотелось умереть. А сейчас, когда передо мной открывается такая возможность смерти, даже грешить самоубийством не нужно. А я понимаю, что не хочу. Мне только двадцать два. Может, у меня ещё будет что-то хорошее в жизни. Почему я должна умирать именно сейчас?

Меня охватил настолько липкий и животный ужас, насколько это вообще возможно. Чувствую, что погружаюсь в худший из своих кошмаров. Бежать отсюда! Я подбегаю к двери, тотчас она открывается, и входят мои золовки.

Они нарядные, весело щебечут, смеются, усаживают меня перед зеркалом, Зухра достаёт из сундука моё шёлковое платье, ажурный платок, раскладывает всё на кровати. Я в недоумении, потом понимаю: они пришли одевать меня, как уже было перед свадьбой.

Вскакиваю со стула, ору, гоню их прочь, хватаю платье, швыряю в Абигайль, шкатулка с золотыми украшениями летит в Зухру, а Султон предусмотрительно выбегает из комнаты. Тут же появляется свекровь, что-то говорит невесткам, те хватают меня за руки.

– Успокойся и выпей вот это! – Надира протягивает мне чашку с чаем, напиток хорошо знаком мне.

– Не буду пить вашу дрянь! Меня скоро от наркотической зависимости лечить придётся! Хватит меня этим пичкать! – ору в лицо свекрови. Она шлёпает меня по щекам. Меня начинает трясти, слёзы катятся из глаз.

– Пей, иначе не выдержишь церемонию. Это успокоит, – миролюбиво говорит она.

Я молча пью жидкость. Знаю, после неё буду чувствовать апатию и полное безразличие. А может, оно и к лучшему. Лучше ничего не чувствовать, чем чувствовать себя овечкой на заклании.

Меня ведут в ярко освещённую мехмонхону – комнату для приёма гостей. Людей не так много, только родственники и ближайшие соседи. Надеются, свидетелей будет достаточно, чтобы подтвердить, что с младшей невесткой обошлись порядочно, с соблюдением всех традиций. «Чудесный» напиток свекрови начал действовать. Я понимаю: где-то глубоко внутри хочу плакать, смеяться и говорить одновременно, но моё тело охвачено такой вялостью и безучастием, что могу только равнодушно наблюдать, словно со стороны, за этим театром, который хорошо знаком. Звуки доиры, рубаб, сурнай и других национальных инструментов, названия которых не укладываются в голове, раздельные столы, угощения, длинные речи уважаемых людей. Я сижу в окружении золовок, которые строго следят, чтобы ничего не натворила. Напрасно боятся: даже если бы хотела, не смогла. Я едва не отключаюсь, поэтому традиционное положение скромной таджикской девушки – глаза в пол – у меня получается безо всяких усилий. Поднимаю их только один раз, когда меня подводят к «жениху», для подношения подарка, который я должна была, по традиции, сделать своими руками. И который свекровь всунула мне в руки за минуту до того, как я оказалась перед своим суженым.

Смотрю на своего будущего мужа. Могу бесстрастно оценивать, потому что все чувства ушли – страх, ненависть, злость. Осталось равнодушие. Он одет в традиционный таджикский халат, завязанный на поясе платком. Замечаю: такой же платок, только искусно вышитый, я протягиваю ему. Мне кажется, кроме национальной одежды в нём нет ничего азиатского, и он совсем не похож ни на одного из своих братьев. Все Шагиевы между собой чем-то схожи, а этот… даже не знаю, как объяснить. Просто другой. Темные глубоко посаженные глаза под густыми бровями на широком лбу. В уголках глаз тонкие морщинки. Твёрдая прямая линия рта. Квадратный подбородок, теперь он чисто выбрит. Чётко очерченные скулы. Слегка искривлённый нос. Не очень красивое лицо, но очень сильное. Коротко подстриженные чёрные волосы на висках подёрнуты сединой. В его расслабленной позе и в глазах вижу усталость и отстранённость от всего происходящего. Только когда наши взгляды встречаются, в них проскальзывает искра заинтересованности, всего лишь на миг, а потом снова полное равнодушие и какое-то пренебрежение. Понятно: он так же рад этому мероприятию, как и я. И, если он не полный маньяк, на что я очень надеюсь, вряд ли ему доставит удовольствие избавиться от девушки, даже по настойчивой просьбе любимой мамочки.

На следующий день, ближе к обеду, выныриваю из чёрного сна, без сновидений и кошмаров, просто полное отключение. Вот это да! Даже год тренировок подъёма в пять утра не помог. Видимо, свекровь переборщила с дозой. Действие «чая» прошло, теперь я в полной мере ощущаю все те чувства, которые заглушались вчера. Страх, отчаянье, безысходность наползают с удвоенной силой, смешиваясь с дикой головной болью.

Вскакиваю с постели, быстро одеваюсь, бегу к двери и… с удивлением осознаю, что она заперта. Значит, всё очень серьёзно. Эта перекосившаяся дверь даже закрывалась с трудом, а теперь, пока я спала, её подогнали так, что она плотно закрыта и не собирается открываться. Зачем? Боятся, что я сбегу, или в доме происходит что-то лишнее для моих глаз и ушей? Оглядываюсь по сторонам. Замечаю на туалетном столике поднос с едой. Значит, голодом меня морить не собираются. Естественно: через два дня я должна казаться цветущей и счастливой на своей свадьбе. Утоляю голод, к напитку не притрагиваюсь – достаточно с меня транквилизаторов – дальше хочу осознавать, что со мной происходит. Очень хочется пить, борюсь с жаждой с помощью фруктов, которые тоже нашлись на подносе. Понимаю: меня не скоро освободят, так как в углу комнаты замечаю ведро, а еды на столе столько, что должно хватить на несколько дней.

Целый день бездействия и неизвестности не помогает успокоиться, напротив, накручиваю себя предположениями и предчувствием. А также пониманием того, что я бессильна что-либо изменить и на кого-либо повлиять. Кричать, чтобы меня отсюда выпустили, бесполезно. Кому это нужно, да и вряд ли меня услышат. Этот дом построен очень странно: такое впечатление, что к основному зданию со всех сторон постоянно пристраивались комнаты по мере необходимости. Эти комнаты соединены коридорчиками, и порой являются как бы отдельным строением. Как моя темница. Раньше это была спальня родителей, обособившихся хотя бы на ночь от четырёх (или пяти?) сыновей. Поэтому мне ничего не остаётся делать, как рыдать, уткнувшись в подушку, а когда поток слёз иссякает, изводить себя кошмарными мыслями о своём будущем.

На следующий день слышу, как открывается дверь. Входит свекровь, за ней маячит фигура Нурмата. Боятся, что наброшусь на неё или сбегу, протиснувшись в щель?

Усаживаюсь на постели. Представляю, какой у меня вид, но мне всё равно. Надира подаёт мне нарядное платье, смотрит на нетронутый кувшин с шербетом.

– Зря ты не пьёшь, тебе будет легче, – говорит она.

– Нет, хватит. Я не хочу ничего принимать. Я плохо себя чувствую от ваших успокаивающих напитков.

– Но, надеюсь, ты понимаешь, что если будешь себя плохо вести, тебе это введут насильно. Я не хочу, чтобы ты позорила нас и позорилась сама.

– Я буду вести себя, как надо, у меня нет выбора. Только я не могу понять, зачем вам это нужно? Зачем вы это делаете? Почему не можете просто отпустить меня. Отдайте документы, и я тихо уйду, никто и не заметит.

– И куда ты пойдёшь? Сколько тебе объяснять, что женщина в этой стране одна не может ступить и шагу.

– А куда я могу ступить с этим страшным человеком, которого вы называете своим сыном? До первого ущелья, куда он меня сбросит? Или до первого борделя, куда меня можно продать? – ору я ей в лицо.

Надира вспыхивает, замахивается на меня, но внезапно опускает руку, произносит зло и с нажимом:

– Глупая женщина. Как ты можешь такое говорить! Он мой сын! Рустам так и не смог воспитать в тебе уважения, его самого воспитывать нужно. Надеюсь, хоть старший вобьёт это тебе в твою безмозглую голову! Приведи себя в порядок! Я не хочу, чтобы соседи увидели растрёпанную неряху вместо невесты, а жених брезгливо отворачивался!

Она кидает на кровать платье, собирается выходить. Всё кончено! Мне хочется вопить, кричать от боли и безысходности. Но я понимаю, что любая подобная выходка приведёт к тому, что в меня введут очередную дозу, и я снова буду похожа на замороженную куклу. Последний шанс – воззвать к жалости этой женщины.

– Оча, подожди! – бегу за ней, догоняю возле двери, падаю на колени, обнимаю её ноги, – Пожалуйста, пожалуйста, ты же тоже женщина, ради всего святого, вспомни Лейлу, ради её памяти, не поступай так со мной! Но в тебе же есть хоть капля жалости ко мне, пожалуйста, отпусти меня!

Она отталкивает меня ногой, падаю на пол, слёзы душат, утыкаюсь лицом в ковёр, плачу навзрыд. Внезапно чувствую руку на своей голове, приподнимаю лицо. Надира сидит передо мной на корточках и гладит по волосам. Я думала, она уже ушла.

– Успокойся, сядь на кровать, послушай меня.

Я встаю с пола, послушно сажусь на постель, свекровь присаживается рядом, чуть в стороне.

– Как ты не поймёшь: я делаю все, чтобы для тебя было лучше. Ты хочешь вернуться в Россию – мой сын увезёт тебя туда. Тебе здесь не место, поверь, я это очень хорошо знаю. Я ведь сама русская. И когда-то меня звали Надя, Надежда. Так же, как и ты, я встретила красивого парня, влюбилась, уехала с ним в Таджикистан, даже о маленьком годовалом сыне забыла. Оставила его с матерью, сказала, заберу, как смогу, и уехала. Сразу попала в руки к строгой свекрови. Признаться в том, что у меня в России остался ребёнок от другого мужчины – нельзя. Так и жила: любила, рожала, терпела, работала. Когда свекровь умерла, и я ощутила себя хозяйкой, у меня на руках уже было четверо сыновей, куда от них уедешь, на кого оставишь, даже ненадолго. Писала в Россию. Пришёл ответ, что мать моя давно умерла, а ребёнок пяти лет отроду отдан в детский дом. Думала, потеряла сына навсегда, не простит он такую мать. Вытравила из души и память о нём, чтобы не мучиться. А он вырос и сам нашёл меня. Простил. Помогает семье. Рустама выучил. Так что не бойся его, он хороший человек. И тебе с ним будет лучше. Только слушайся во всём, не перечь, мужчины любят покорных и скромных, – тихо говорит она.

Сказать, что я в шоке – это ничего не сказать. Это слишком нереально, чтобы быть вымыслом, сочинённым специально для меня.

– Но если он русский, как он может жениться на мне по вашим средневековым законам? Я ничего не понимаю!

– А тебе и не нужно ничего понимать! Понимать должны мужчины! – вернулась вновь моя привычная свекровь.

– Что он со мной сделает?

– Не знаю! То, что посчитает нужным! Собери сумку, завтра рано утром вы уезжаете. Сейчас придут Абигайль и Султон, они помогут тебе искупаться и одеться. И давай без глупостей и истерик, и без того проблем достаточно, ещё и за тобой ухаживать!

Хотя я была, как говорят, в здравом уме и трезвой памяти, свадьба запомнилась плохо. От сдерживаемых эмоций на лице застыла маска, а во всём теле разливалась непонятная агрессия, желание кричать, что-нибудь разбить, а скорее – кому-нибудь что-то набить, желательно бывшему мужу, который предусмотрительно на свадьбе не присутствовал. Меня нервно трясло, я пыталась держаться, выходило плохо. Всё время прокручивала в голове рассказ свекрови. Он не очень меня успокоил, напротив. Я в руках женщины, бросившей в своё время собственного ребёнка. И теперь меня передают на руки этому самому сыну, который каким-то образом выбился в люди после детского дома и даже имеет возможность помогать предавшей его матери и её семье.

Всё это не укладывается в голове. Искоса посматриваю на сидящего рядом мужчину. Вижу его натянутую улыбку, обращённую к гостям, непроницаемое выражение лица, а в глазах такая мгла, что в дрожь бросает. Свадьба отличается от нашей с Рустамом. Это скорее можно назвать праздничный вечер для своих. Несколько часов напряжённого присутствия, вежливые поклоны и улыбки в ответ на поздравления и подарки, традиционное выступление муллы, какие-то непонятные обряды, и вот нас сопровождают к моей спальне. Возле двери новый муж вдруг говорит:

– Завтра выезжаем в пять утра, не проспи.

И, развернувшись, быстро уходит. Стою в недоумении. А право первой ночи? Что, на этом средневековье заканчивается? Даже обидно. Мой внешний вид не соблазнил? Я, конечно, не собиралась покорно отдаваться, но мог хотя бы попытаться! Теперь всё ясно окончательно: жена ему не нужна! Захожу в комнату. Моя сумка из России собрана ещё вчера. Собственно, она и не разбиралась. Многие вещи, которые привезла, мне так и не пригодились. Добавляю в неё маленькое платьице и пинетки Лили. Это единственное, что напоминает о ней, остальные вещи свекровь забрала. Да ещё фотография: доченьке три месяца, после обряда наречения её можно было фотографировать, и это единственное её фото.

Раздумываю над шкатулкой с украшениями. У меня их теперь много. Имею ли я право забрать их? Может, мне они пригодятся, чтобы откупиться. Ставлю шкатулку рядом с сумкой.

Просыпаюсь от прикосновения. Надира.

– Пора, – коротко бросает она, и стоит, не уходит.

Приходится одеваться при ней. Джинсы, которые я приготовила в дорогу (больше года их не носила) она строго отмела. Подаёт таджикское платье и платок. А как я хотела? Я должна уехать отсюда примерной таджичкой!

Надира сама поднимает мою сумку, замечает шкатулку, удивлённо смотрит на меня, берет в другую руку шкатулку. Идёт к выходу. Следую за ней.

Раннее утро. Сейчас начало октября, но, кажется, лето ещё не закончилось, и в воздухе даже в это время чувствуется духота. Но не для меня. На мне длинное шёлковое платье с коротким рукавом, шаровары, прикрывающие щиколотки, тапочки, косынка на голове. А меня трясёт, словно замёрзла до кости.

На улице у ворот стоит чёрный джип. Тут редко можно увидеть такие машины. Предел мечтаний и крутизны – внедорожник Нурмата. Кто-то может позавидовать, на какой машине поеду. Кто-то, только не я. Возле ворот стоят трое братьев и мой новый муж. Свекровь подаёт ему мою шкатулку с украшениями, что-то тихо говорит. А я-то думала, это мне принадлежит! Теперь это принадлежит ему, впрочем, как и я. Потом отдаёт мою сумку. Тот каким-то брезгливым жестом швыряет все мои вещи на заднее сиденье. Отыскивает глазами меня. Я стою, прижавшись к забору, обхватив себя руками, только что зубы не стучат. Ловлю на себе его проницательный взгляд, наши глаза встречаются, мне кажется, я замечаю улыбку, не на лице, нет, улыбку в глазах.

Внезапно мой мозг пронзает чёткая фраза «всё будет хорошо», словно сам Бог прошептал мне на ухо. Муж выжидающе смотрит на меня, придерживая открытой дверь машины. Свекровь подталкивает к нему. Подхожу, он берет меня за руку, и я вижу, как слегка приподнимается уголок его губ. Он вслух произносит то, что я только что слышала:

– Всё будет хорошо!

И подталкивает меня к машине. Внезапно слышу громкий крик:

– Брат! Подожди!

Он дома Нурмата быстро идёт Рустам. Ай-яй-яй! Так опоздать на свадьбу собственной жены! Всего лишь несколько дней назад я очень хотела его увидеть, хотела поговорить, а теперь и сказать нечего. Смотрю на него и ничего не чувствую, кроме презрения. Пока он не подошёл близко, быстро забираюсь на заднее сиденье автомобиля. Настоящий муж закрывает за мной дверь и идёт к бывшему. Они обмениваются рукопожатиями, Рустам о чём-то торопливо и горячо говорит, посматривая в сторону джипа. Не волнуйся, я ничего не слышу, и слышать не хочу! Потом передаёт какие-то бумаги. Наверное, мои документы. Дан, или как его там зовут, даже не знаю точно, возвращается к машине, обменивается рукопожатиями с остальными братьями, обнимает мать, садится за руль. Отъезжаем. У меня сердце сжимается. Сколько я пережила здесь! Уверена: больше никогда не увижу ни это место, ни этих людей. Замечаю за приоткрытыми калитками и поверх дувалов любопытные лица соседей. Смотрите! Все обычаи и традиции соблюдены! Имя Шагиевых не опозорено! А что будет со мной, никому нет дела.

Я не часто ездила на машине по таджикским дорогам, три или четыре раза. И всегда поездки были далеки от комфорта. Может, автомобили не предполагали комфортных условий, может, сказывалось отсутствие хороших дорог в стране, а может просто попадались неумелые водители. Собственно, их было три: сумасшедший таксист, вёзший нас с Рустамом в день приезда сюда, Нурмат, который отвозил меня в роддом, и Рустам, устроивший мне однажды автомобильную экскурсию в Ботанический сад. Я и сейчас ожидаю нечто подобное, жду, когда меня начнёт бросать из стороны в сторону, а машина будет подпрыгивать на камнях и ухабах. Но ничего похожего нет. Кажется, этот автомобиль предназначен для движения по скалистой неровной дороге. А водитель уверенно и аккуратно объезжает все рытвины и ухабы. Сначала пытаюсь смотреть на дорогу, боковые стекла сильно затемнены, поэтому смотреть могу только через лобовое стекло. Унылый пустынно-скалистый пейзаж утомляет. Переключаю внимание на водителя. Одна рука на руле, другая касается рычага коробки передач. Равнодушно смотрит перед собой, твёрдо управляя машиной одной рукой. Каждая черта буквально дышит силой и уверенностью. Рядом с ним почему-то чувствуется покой и защищённость. А не должно! Начинаю сравнивать тонкие, почти музыкальные руки бывшего мужа с сильными, крепкими, грубыми руками того, кто сидит за рулём. Размышляю, насколько не похож этот брат на остальных. Понимаю: у них разные отцы, но то, что одна мать – тоже трудно поверить.

Мягкая езда, серая однообразная природа за окном, тихое бормотание какой-то музыки, льющееся из магнитолы, глупые размышления нагоняют на меня сон. Крепилась, старалась не спать, но не заметила, как отключилась.

Мне показалось, что сплю очень долго. Как только сознание просыпается, просыпаются страхи и тревоги. Как пружина, подскакиваю на сиденье. Озираюсь по сторонам.

– Выспалась? – слышу голос с водительского кресла.

Он так же уверенно ведёт автомобиль, посматривая на меня в зеркало заднего вида. Обращаю внимание, что солнце над головой, значит, я спала часа четыре. И пейзаж за окном немного изменился. Едем по горной дороге, справа почти отвесные скалы, слева обрыв.

– Где мы находимся? – спрашиваю, чтобы снять напряжение и выяснить свою дальнейшую судьбу.

– Впереди ущелье Калайхумб, но вряд ли тебе что-то скажет это название. ещё несколько часов – и Душанбе, – отвечает он.

– Ты меня везёшь в Душанбе?

– Вообще-то туда еду я.

Замолкаю, обливаюсь холодным потом. Анализирую услышанное. Я в Душанбе не еду, впереди ущелье. На переднем сиденье стоит дорожная сумка, сверху, не прикрытый ничем, лежит автомат. Он достал его, пока спала. Обращаю внимание на его изменившуюся манеру вождения. Он смотрит не столько вперёд, сколько внимательно поглядывает по сторонам, вертя головой направо и налево, а машину ведёт рывками, то ускоряясь, то замедляя ход. Хочет найти приличное место, где меня пристрелить? Такие размышления доводят меня до грани срыва. Уж лучше умереть сразу, чем мучиться, выбирая вместе с ним живописное место для последнего пристанища. Нет, больше не могу! Хочу сама ускорить свой конец.

– Ты ведь меня не отпустишь? – зачем-то спрашиваю я, так, на всякий случай.

– Отпустить тебя? Зачем? Нет, конечно, – рассеяно отвечает он, не отвлекаясь от дороги.

– А когда ты меня убьёшь?

– Что!!! – он вдруг резко жмёт по тормозам, машина останавливается, я хватаюсь за сиденье, чтобы не упасть, он оборачивается ко мне, – Что ты сказала???

В этот миг перед машиной взрывается земля. Грохот такой, что закладывает уши. Волной автомобиль отбрасывает назад, вылетает лобовое стекло. Меня швыряет на пол между сиденьями.

– Твою ж мать!!!.. – орёт мой спутник, быстро вылезает из машины через пассажирскую дверь, открывает заднюю дверь и тащит меня за руку из автомобиля, – Скорее! У нас тридцать секунд! Выбирайся! Не поднимай голову! Пригнись!

Я не успеваю не то, что спросить – вздохнуть, – как оказываюсь на дороге, грубо вытащенная из машины за руку. Он отталкивает меня в сторону, выхватывает из салона свою сумку, в другой руке автомат. Толкает меня вниз по склону, я качусь по камням, не замечая боли в сбитых до крови руках и ногах. Он движется за мной, направляя автомат куда-то в сторону скалы за машиной. Снова грохочет взрыв – это взлетел на воздух наш джип. Муж сбивает меня с ног, я падаю на землю, он наваливается на меня. Чувствую, как вокруг падают камни и комья земли, а тело опаляет внезапным жаром от горящего автомобиля.

– Ты жива? – тихий шёпот сверху.

– Да, только дышать не могу, – хриплю я, так как он придавил меня своим телом.

– Главное, жива. А дышать сможешь. Теперь нужно быстро двигаться.

Он встаёт, помогает подняться мне, тащит за руку, мы бежим в сторону, к каким-то зарослям, внезапно останавливаемся, почти падая под деревом.

– Сиди здесь, а ещё лучше лежи, – он пригибает мою голову к земле, – Я накину на тебя свою куртку. Лежи тихо, не шевелись, пока я не приду. Если услышишь шаги и шорохи рядом, постарайся не дышать. Не бойся, я скоро.

Он ставит рядом свою сумку, накрывает меня с головой камуфляжной курткой, по-моему, закидывает какими-то ветками, и бесшумно исчезает.

Когда отошла от шока, стала раздумывать. Поняла главное: он не собирался меня убивать. Если бы хотел, уже сделал бы. Хотя бы не стал вытаскивать из машины, ведь откуда-то знал, что будет второй взрыв, более точный. Значит, меня хочет убить кто-то другой. Нурмат? Рустам? А заодно и прикончить неугодного братца?

Вспоминаю подслушанный разговор. У Нурмата есть и мотив, и возможности. Он занимается оружием и наркотиками, а мой новый муж грозился лишить его чего-то, и это очень испугало Нурмата. Но я ещё поняла: именно Дан финансирует их бизнес. Зачем же убирать того, кто даёт деньги? Ох, как всё сложно и запутано. Правильно говорила свекровь: женщинам не дано понимать, понимать должны мужчины. Но когда ты чудом избавилась от смерти и лежишь на острых камнях, присыпанная ветками, замирая и прислушиваясь к каждому шороху, очень хочется понять, что происходит.

И всё-таки, как ни прислушивалась, а мужа не услышала. Он рывком неожиданно снимает с меня куртку, я подскакиваю и ору, он зажимает мне рот.

– Тихо! Это я. Пошли!

– Ку… куда? – заикаясь от пережитого, пытаюсь выяснить я.

– Пока не знаю, но подальше отсюда.

Он вешает сумку на плечо. В одной руке автомат, держит его так, будто рука и оружие единое целое, другой хватает меня за руку, помогая подняться, и мы движемся по камням в неизвестном направлении.

Он что, совсем не знает усталости? Мы идём почти два часа по одному ему ведомой тропе между скал. Иногда он достаёт какой-то прибор, смотрит и продолжает уверенно двигаться вперёд. Плетусь следом. Ещё в начале пути он предупредил: если что-то заметит, по его приказу я должна тотчас упасть на землю и закрыть голову руками. Но я и без приказа падаю и спотыкаюсь на каждом шагу. Солнце клонится к закату, но всё равно нестерпимо жарко. Пот противно катится по лбу и по спине, пыль прилипает к телу, мои балетки постоянно соскальзывают, и мелкие камешки чувствуются через тонкую подошву, я то и дело вскрикиваю. Он просит двигаться бесшумно, что у меня плохо получается, в отличие от него: тело как пружина, каждое движение чётко и выверено, ни одного неверного шага, внимательный взгляд не пропускает ни одной детали, в руке оружие, готовое в любой момент прийти в действие.

– Всё, привал, – вдруг командует он, сбрасывая с плеча сумку.

– Я могу ещё идти, – вру, конечно, просто боюсь, что становлюсь обузой, ведь понимаю: нам нужно уйти подальше от места взрыва, чтобы те, кто это сделал, не догадались, что дело не завершено. А если поняли, не смогли нас найти.

– Я вижу, как ты можешь. Если сейчас не отдохнёшь, совсем выбьешься из сил. А потом что, нести тебя?

Мы садимся в тень от скалы. Блаженно вытягиваю ноющие ноги.

– Понимаю, как ты хочешь пить, но вся вода и еда остались в машине. Но в нескольких километрах отсюда есть река, там сможешь попить и освежиться. Выдержишь ещё пять километров?

– А у меня есть выбор? Мы ведь в такой ситуации из-за меня. Они ведь меня хотели убить.

Он громко смеётся, обнажая ровные белые зубы:

– Да кому ты на фиг нужна, чтобы тащить из-за тебя в горы гранатомёт и расходовать два заряда!

Недоуменно смотрю на него, несколько раз только открываю и закрываю рот, прежде чем выдавливаю фразы:

– Что? Значит, это не из-за меня? А кого же хотели убить? – с надеждой смотрю в его глаза, может, объяснит, что вообще происходит.

– А догадайся! Меня, по всей видимости. И если бы я не затормозил, услышав твой бред, нас бы уже не было.

– Тебя?! Но за что?

– Поверь, многим людям есть за что. А вот тебя за что?

– Каким людям? – не слышу последний вопрос, в ответ он не отвечает на мой:

– Неважно. Ты скажи лучше, с чего взяла, что тебя собираются убивать? И, самое главное, почему решила, что это сделаю я? Что ты такого натворила?

– Ничего я не творила. Просто поняла, что не нужна в той семье, от меня хотят избавиться. Я просила, чтобы мне отдали документы и отпустили, а свекровь, ничего не объясняя, отдала меня тебе.

– Да, это в духе Надиры: ничего не объяснять. Как ты вообще могла согласиться ехать в эту варварскую страну?

– Как? Познакомилась с Рустамом, влюбилась. Я когда выходила за него замуж, даже не знала, откуда он. Говорил, из Средней Азии, а я не уточняла. Да если бы и знала, для меня это не имело значения. Вообще, я думала, мы будем жить и работать в Белгороде. Мы ехали сюда повидаться с родителями, по крайне мере, я так думала. А вышло так, что остались навсегда. И я оказалась неподходящей женой и невесткой, – заканчиваю свой грустный рассказ, удивляясь, что откровенничаю с совершенно незнакомым человеком.

– Ну да, Рустам очаровательный мальчик, в такого трудно не влюбиться. Он всегда был гордостью семьи. Его хотят сделать образцом для подражания, уважаемым, учителем, интеллигентом, чтобы им прикрыть некоторые не очень чистые дела остальных братьев.

– А тут я испортила своим присутствием все планы. Я поняла это давно, но старалась изо всех сил соответствовать требованиям, потому что любила его.

– А сейчас?

– Сейчас нет,… он поступил со мной так… это невозможно простить и понять. Я надеялась на его защиту, а он отвернулся от меня, полностью поручив своей матери. Мне кажется, именно она решает всё в их семье. Она решила, что я не подхожу Рустаму и захотела от меня избавиться.

– Ты права. Характер Рустама не предполагает решительных поступков. Он сделает так, как скажет Надира.

Тут до меня доходит абсурдность происходящего: я вспыхиваю, поспешно оправдываюсь:

– Прости! Я совсем забыла, что говорю о твоей семье и о твоей матери! Извини, если оскорбляю твои чувства.

– Да ладно! Я всё понимаю. И, к тому же это моя семья только на десять процентов. Я не поддерживаю с ними тесную связь. И не понимаю многих условностей, в которых они живут, просто отношусь с уважением… Так! – вдруг командует он, – Полчаса привала закончены. Идём! До темноты нам нужно пройти ещё километров пять, а потом устроим большой отдых.

– Нам и ночевать придётся в горах?

– А ты видишь где-нибудь поблизости гостиницу?

– Нет.

– Вот и я о том же.

– Можно ещё вопрос?

– Хорошо, только последний. В пути не разговаривать.

– Тогда два!

– Задавай.

– Как тебя зовут?

– Не понял. Тебе что, даже имя моё не сказали?

– Нет. Тебя называли как-то странно, Дан. Но я подумала, что это не похоже на имя и теперь не знаю, как к тебе обращаться.

– Это и есть моё имя, только сокращённо. Данила. Данила Глебов к вашим услугам, Дарья.

– Спасибо.

– За что?

– Что называешь меня моим настоящим именем. Там меня все называли Дарига.

– Не за что, – говорит он и выжидающе на меня смотрит, я не понимаю.

– Что?

– Ты сказала, у тебя два вопроса.

– А! Почему нельзя говорить в пути?

– Во-первых, это сбивает дыхание и расходует силы, а их нужно беречь, во-вторых, за твоей болтовнёй я могу пропустить тех, кто на нас охотится. Ясно? Тогда идём.

Под вечер мы выходим к руслу реки. На берегу есть какая-то растительность, от того немного легче и приятней глазу, после бесконечных скал и камней, поросших выгоревшей травой. Данила объявляет, что здесь мы устроим ночлег, распаковывает свою сумку и, достав какие-то приборы, исчезает в зарослях. Мне предлагает подойти к реке, чтобы освежиться. Река широкая и быстрая, берег усеян камнями. Я зачерпываю ладонями ледниковую воду и с наслаждением пью, не могу остановиться. Утолив жажду, возникает следующее естественное желание: смыть с себя пот и пыль. Наклоняюсь, чтобы умыть лицо и руки, и, поскользнувшись на мокром камне, с головой оказываюсь в воде. Она такая холодная, меня пронзает миллион мелких иголок. Возле берега неглубоко, но течение сильное, пока встаю на ноги, относит на несколько метров. Наконец, выбираюсь из воды. Вот это освежилась! Отжимаю волосы и платье. Бреду на поляну. Он с удивлением смотрит на меня:

– И что это значит?

– Упала. Случайно.

– Ты сегодня целый день падаешь! Переодевайся, иначе скоро будешь стучать зубами. Ночью прохладно.

– Мне не во что. Ты же знаешь, мои вещи остались в машине.

– Знаю, – он подаёт мне свою куртку, – Посидишь в этом, пока высохнет.

Я беру куртку, он отворачивается и снова бесшумно исчезает в лесу. Снимаю платье, закутываюсь в куртку, она мне почти до колен, развешиваю платье на ветках, усаживаюсь под деревом.

Данила возвращается с хворостом, минута, и вот меня уже согревает костёр. Он укладывает рядом со мной ветки:

– Я снова ненадолго исчезну, следи за огнём.

Киваю головой. Его куртка такая уютная – мягкая и приятно пахнет. Я ложусь на землю рядом с костром, пламя завораживает и успокаивает, натруженные мышцы ног почти не ноют, в голове туман, глаза слипаются. Не замечаю, как засыпаю.

– Даша!

Он будит меня, коснувшись плеча. Быстро сажусь. Кажется, глаза закрылись только что, но сейчас темно, значит, проспала довольно долго. Костер! Забыла! Но костёр весело пылает, правда, немного в другом месте.

– Прости, не уследила, – говорю я, глядя на чёрные головешки рядом с собой.

– Ничего, ты просто устала. Я передвинул огонь. Не хотелось будить тебя, но пора ужинать.

– У нас есть что ужинать? Ты же говорил, что продукты остались в машине!

– Но это не повод голодать, – он протягивает мне палочку с нанизанными кусками жареного мяса и что-то типа сухого печенья. – Соль и крекеры были в сумке, а мясо можно раздобыть практически везде.

Я понимаю, насколько голодна. Набрасываюсь на предложенную еду. Мясо несколько странного вкуса, напоминает грудку курицы. Но откуда тут курица? Насытившись, пытаюсь выяснить:

– А что мы ели?

– Невкусно?

– Вкусно. Просто интересно. Оно летало, бегало или прыгало?

– Ты уверена, что хочешь это знать? Обратной реакции не будет?

– Не будет, всё хорошо. Мне здесь довелось познакомиться с довольно-таки экзотическими блюдами. Пережила.

– Хорошо, отвечу. Оно ползало.

Смотрю на него широко открытыми глазами, прикрыв рукой рот. Он внимательно глядит на меня. Обратной реакции нет. Выдыхаю. Нужно сменить тему разговора:

– Моё платье, наверное, высохло. Я переоденусь и верну куртку.

Поспешно встаю; спрятавшись за деревом, надеваю платье, возвращаюсь в круг света от костра, сажусь рядом, протягиваю куртку.

– Оставь, ночь холодная, укроешься. У тебя было что-то ценное в сумке?

– Там была твоя шкатулка.

– Моя шкатулка? Что это значит?

– Помнишь, утром Надира дала тебе шкатулку. Там было много золотых украшений.

– Ты жалеешь о побрякушках?

– Почему я должна жалеть? Их же тебе дали. Как дополнение ко мне, плата за меня, или приданое, ну, я не знаю. Знаю только, что они должны принадлежать тебе.

– Постой, что за бред ты несёшь всё время? Зачем мне твои золотые украшения? Какая плата? Что тебе там наговорили?

– Ну как же: ты женишься на мне. Тебе же должна быть от этого какая-то выгода.

– Ты думаешь, что я женился на тебе ради золотых украшений? – вижу недоумение на его лице.

– Сначала я думала, что ты женился на мне, чтобы, не вызывая подозрений, увезти из посёлка и по дороге где-нибудь того… но теперь я так не думаю, – поспешно добавляю.

Он смеётся.

– Главный вопрос, – сквозь смех проговаривает он, – Ты действительно думаешь, что я женился на тебе?

– А что, нет? – с сомнением проговариваю я.

Он смотрит на моё обескураженное лицо и хохочет до слёз.

– Никогда не думал, что будет так весело скрываться в горах от убийц! Давно так не смеялся. Даша, неужели ты не знала, что эта свадьба была чистым спектаклем для местных жителей?

– Нет. Я думала, всё серьёзно. Так что, мы не женаты?

– По старым народным обычаям Таджикистана, может, и женаты. Но официально, конечно, нет. Как ты могла такое подумать!

– А Рустам? Я ещё его жена?

– В Таджикистане – нет. А вот в России, где зарегистрирован ваш брак, пока да. Но у меня доверенность, где он передаёт право расторгнуть ваш брак. Как только попадём в Москву, ты будешь абсолютно свободной женщиной. Я удивлён, что ты этого всего не знала.

– Мне мало что объясняли.

– Не удивительно, что ты себе нафантазировала. Впрочем, я знаю, как там относятся к женщине. Но Надира, неужели она не понимала! Тебе после такого курс реабилитации придётся проходить.

– Что проходить? Зачем? Я не так уж много и часто принимала их «напитки». Если знала, что мне что-то подсыпали, отказывалась. Лечение мне не нужно, – убеждаю я.

Он удивлённо на меня смотрит, молчит. Его лицо меняется. Нет ни тени улыбки, мрачный суровый взгляд.

– Всё будет хорошо, не переживай. Ты вернёшься к нормальной жизни, обещаю, – произносит напряжённым голосом.

– А знаешь, – вдруг вспоминаю я, – что было самое ценное для меня в моей сумке?

– Что?

– Пинетки и фотография дочери, – с грустью произношу я.

– Да, я знаю, что ты потеряла ребёнка. Сочувствую…

Внезапно слёзы неудержимым потоком полились из глаз. Он придвигается ко мне, обнимает за плечи, я утыкаюсь в его твёрдую грудь, реву.

– Ты первый, кто выразил мне сочувствие. Меня в основном только обвиняли, что родила слабого ребёнка, – объясняю внезапную истерику.

Он молчит, позволяя выплакаться в его и так уже промокшую футболку. Когда иссякает поток слёз, я чувствую и облегчение, и чудовищную усталость. Моя голова клонится, глаза слипаются. Он расстилает свою куртку недалеко от костра:

– Поспи, тебе нужно отдохнуть.

– А ты?

– Я буду здесь. Не бойся, сюда никто не подойдёт. По периметру расставлены сигнальные датчики. Если кто-то приблизится, я буду знать.

– Я не это имела в виду. Тебе ведь тоже нужно отдохнуть. Давай дежурить по очереди.

– Какая отважная! Не переживай, мне не так много времени нужно для сна. Да и сплю я чутко, так что охранять мой сон не нужно.

Я сворачиваюсь калачиком, замотавшись в его куртку, он, сидя, приваливается спиной к скале и закрывает глаза. Так проходит моя вторая «брачная» ночь.

Удивительно: октябрь, а я сплю на земле и не замёрзла. Только ноют мышцы во всём теле, и, кажется, чувствуется каждый камешек, на котором лежу.

Приоткрываю глаза: раннее утро, солнце только восходит, собираясь снова весь день палить эту и так выжженную землю. От реки тянет свежестью. Замечаю, что лежу на его куртке, а сверху укрыта полосатым таджикским халатом. В таких здесь ходят все мужчины. Откуда он тут взялся? Приподнимаюсь, оглядываюсь вокруг. Вижу Данилу, он приближается со стороны реки. Всматриваюсь в знакомую фигуру, и понимаю, что это не он. Одежда его, в ней он вчера был: чёрные джинсы, серая футболка с круглой горловиной, в неё я рыдала вечером, но это не Данила!

В панике вскакиваю, ору, оглядываюсь по сторонам в поисках того, что сможет меня защитить. Мужчина моментально оказывается рядом, хватает меня за руки, зажимает рот:

– Это я! Тихо! Не ори! Успокойся! Это я, Данила!

Узнаю знакомый голос, даже знакомый запах. Недоверчиво всматриваюсь в лицо. Как за одну ночь можно так измениться? Ладно, я понимаю: тонкие усы можно приклеить, но как он сделал, что его щеки округлились, как будто внезапно поправился на несколько килограммов, и откуда в его русских глазах появился привычный азиатский разрез?

– Это всего лишь грим, камуфляж. К тому же не очень удачный, но в этих условиях и такой сойдёт, – он хлопает себя по округлым щекам, словно проверяет, хорошо ли держится.

– Но как??? И зачем? – удивляюсь я.

– Как это делается, тебе вряд ли интересно, а вот зачем… Сегодня мы выйдем к трассе, нужно позаботиться о транспорте. Ты в своём наряде вполне сойдёшь за таджичку, а я должен соответствовать почётному званию твоего мужа. Двое русских могут вызвать подозрение. К тому же, я не знаю, кто за нами охотится. Надеюсь таким образом совсем сбить их с толку. Ты как? Отдохнула? Можешь идти?

– Да, могу. Только подойду к реке, чтобы умыться.

– Пойдём, держать тебя буду, а то ещё вздумаешь искупаться.

– Не надо, я осторожно, мне ведь не только умыться нужно.

Оставшаяся часть пути проходит довольно гладко. Через час мы выходим на трассу, если эту разбитую дорогу можно так назвать. Со стороны мы действительно похожи на таджикскую пару. Данила надел подаренный на свадьбу халат. В тюбетейке и со своим гримом просто не отличим от местного жителя. Нас подбирает старый потрёпанный ЗИЛ, везущий в Душанбе партию фруктов. Мы влезаем в тесную кабину. Шофёр, пожилой таджик с редкими седыми волосами, очень рад компании. Данила говорит несколько фраз по-таджикски, и они переходят на русский. Мой «муж» изображает даже лёгкий акцент. Он объясняет, что его русская жена, то есть я, плохо понимает по-таджикски, поэтому они будут говорить по-русски. Я помалкиваю, как и положено женщине в этих краях. Данила выдумывает какую-то историю, называет селение, откуда мы идём, якобы повидать престарелую родственницу, которая собирается оставить ему в наследство квартиру в Душанбе. Надеюсь, шофёр верит в эту сказку, впрочем, у него нет выбора.

В городе Данила просит высадить нас на одной из улиц, показывая многоэтажный дом, в котором ему светит квартира в наследство. Водитель радушно прощается с нами, желает удачи, долго сопротивляется, когда Данила сует ему деньги, но всё же берет, интересуясь, когда мы будем возвращаться обратно, чтобы подвезти. От предложения «мой муж» вежливо отказывается, объясняя, что не знает, как долго пробудем у капризной старушки. Данила так мастерски и правдоподобно рассказывает, что я не могу сдержать улыбки. Когда наконец-то мы отвязываемся от любезного шофёра, он делает замечание:

– Прекрати хихикать, таджикской девушке так вести себя не подобает!

– Как мне надоело быть таджичкой!

– Потерпи десять минут, – говорит он, и заводит меня в какую-то гостиницу.

В номере он наконец-то становится собой, убирая пугающий грим. Выйдя из ванной, достаёт из своей сумки… телефон! и звонит какому-то Александру, сообщая, что всё хорошо и завтра будет в Москве. Удивлённо смотрю на него.

– У тебя всё время был телефон? – спрашиваю его.

– Да, а в чём дело?

– Но почему ты не позвонил тогда?

– Когда? И кому я должен был звонить?

– Как кому? Полиции, спасателям. Я думала, у нас просто не было связи!

Он смеётся:

– Даша, ты не перестаёшь удивлять своей наивностью. Ты сколько лет живёшь в Таджикистане?

– Около года.

– И часто ты видела полицейских? А спасателей?

Пожимаю плечами. Действительно, какие спасатели, это же не Россия.

– Отдыхай, – указывает он мне на широкую двуспальную кровать.

По документам, которые он предъявил администратору отеля, мы оказались мужем и женой. Потом пояснил, что документы – подделка, но по ним мы беспрепятственно вылетим в Россию.

– Я в город. Не будешь возражать, если на свой вкус куплю тебе европейскую одежду? Какой у тебя размер?

Я называю и, как только за ним закрывается дверь гостиничного номера, блаженно растягиваюсь на мягкой постели, мечтая только об одном – посетить ванну.

Вечером не узнаю ни себя, ни его. Я так отвыкла от нормальной одежды! С наслаждением ощущаю на теле качественное белье. Он купил даже это! Восхищаюсь брючным костюмом из тонкого трикотажа цвета морской волны, который прекрасно сидит на мне, подчёркивая изгибы фигуры. Куртка с капюшоном пока не нужна, я отложила её в сторону. Но в Москве, он сказал, пригодится. Всё время забываю, что кроме этого мира, есть ещё и другой – Россия, где сейчас настоящая осень. Боюсь верить, что скоро окажусь там.

Я увлечена своим нарядом и своим преобразившимся внешним видом. Но когда обращаю внимание на него, готового к выходу, перехватывает дыхание. На нём стильный тёмно-серый костюм, светлая рубашка расстёгнута у ворота, через руку переброшено длинное мужское пальто. Таким я его никогда не видела. Где тот дикарь из скалистой пустыни с автоматом наперевес, или разговорчивый таджик в национальном полосатом халате и тюбетейке. Даже у Шагиевых я его таким не видела. Он в камуфляжной одежде выглядел военным в отпуске. А теперь передо мной очень привлекательный элегантный мужчина.

– Что-то не так? – задаёт он вопрос то ли мне, то ли остолбеневшей статуе с открытым ртом. Тороплюсь скрыть изумление:

– Всё нормально. Никогда не видела тебя в костюме.

– Я тоже не видел тебя в нормальной одежде, но не смотрю же, как на привидение, – улыбаясь, шутит он, – Идём, самолёт через два часа, аэропорт недалеко, но лучше оказаться там пораньше.

В аэропорту нас ждёт сюрприз. Как только появляемся в зале, навстречу бежит Нурмат. Он кидается к Даниле, хватает его за плечи:

– Брат! Это не я! Клянусь Аллахом, это не я! Поверь, я найду этих гадов!

– Прекрасно, найди, – спокойно и как-то равнодушно, в сравнении с истеричной речью Нурмата, говорит Данила.

– Так ты мне веришь? Я, как только узнал о подрыве, тотчас поехал в Душанбе. Я верил, что ты спасёшься! Я так рад, что с тобой всё в порядке! Детьми клянусь! Я молился Аллаху, чтобы с тобой всё было хорошо.

– Всё! Проехали! Со мной всё хорошо! – раздражённо произносит Данила, отрывая руки Нурмата, судорожно вцепившиеся в его пальто, – Не забывай о нашей договорённости. Всё пока в силе. И если найдёшь, кто это сделал, ты знаешь, как сообщить, – отрывисто бросает он и, взяв меня за руку, направляется к регистрационной стойке.

– Брат! Я так рад! Клянусь, это не я! Поверь мне! – слышится сзади голос Нурмата. Он растерянно стоит посреди зала, не решаясь идти следом.

Уже возле стойки Данила поворачивается и говорит ему:

– Езжай домой, успокой мать.

Напряжение на лице Нурмата сменяется облегчением, он с улыбкой машет рукой и исчезает в толпе. А мы проходим на посадку в самолёт.

Уже в кресле авиалайнера задаю свой вопрос:

– Ты действительно веришь Нурмату?

– Я не верю никому, – коротко отвечает он.

– Я знаю, чем занимаются братья Шагиевы, – признаюсь я, – Скажи, ты занимаешься тем же? У вас похожий бизнес?

Он поворачивает голову ко мне, внимательно смотрит в глаза, словно пытается что-то в них прочесть, молчит.

– Если не хочешь, не отвечай, – говорю, понимая, что пытаюсь влезть туда, куда вход посторонним закрыт.

– Я борюсь с теми, кто занимается подобным бизнесом, – вдруг отвечает он, устало откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза.

– Но не с Нурматом? – настойчиво выпытываю я.

– Я работаю в России, защищаю россиян, и пока бизнес Шагиевых не выходит за границы Таджикистана, их никто не тронет. К тому же он оказывает кое-какие осведомительские услуги, за что неплохо получает, – произносит он, не открывая глаз.

– А где ты работаешь? – не унимаюсь я.

Он устало отрывает спину от кресла, поворачивается ко мне, с ироничной улыбкой произносит.

– Тебе дай палец, по локоть откусишь! Всё хочется знать?

– Как-никак, я твоя жена! – пытаюсь шутить, хотя его кривая улыбка мне не нравится.

– Я военный, работаю на спецслужбы. И храни тебя Бог от подобного мужа, – добавляет он, снова откидываясь в кресле.

«Как сказать!» – думаю я. Если бы я его знала раньше, то совсем не возражала бы против того, чтобы он стал моим мужем. Понимаю: до него я вообще не встречала настоящих мужчин.

* * *

Город Москва. Россия. Октябрь 2013 год

Столица встречает холодным пронизывающим ветром и мелким моросящим дождём. Кутаясь в свою новую куртку, понимаю, что никогда холод не был мне так приятен, а капли дождя не доставляли такого удовольствия. Как же я соскучилась! Здесь даже воздух другой!

– Наслаждаешься? – спрашивает Данила, заметив мою глупую довольную улыбку на лице, подставленном холодным каплям дождя.

– Я очень рада, что вернулась!

– А как я рад! Идём, нас ждёт такси.

Он берет меня за руку, это у него входит в привычку – покровительственно тащить за собой, как ребёнка, – и уверенно движется через площадь. Куда-то делась его дорожная сумка, сейчас в руках небольшой кейс. Интересно, где оружие, как провёз его в самолёте? Или работникам спецслужб разрешается летать с автоматами в сумке? А может, они выбрасывают их за ненадобностью в ближайшей урне? Глупые мысли и приподнятое настроение внезапно исчезают в салоне такси. Я вдруг понимаю, что, оказавшись на родине, не знаю, куда идти дальше и что делать. Данила замечает перемену в настроении:

– Что нос повесила? Радуйся! Ты дома!

– Понимаешь, я не знаю, где теперь мой дом, – тихо произношу я, отворачиваясь к окну, сквозь которое мелькает большой жизнерадостный город, которому дела нет до моих проблем.

– Понимаю. Надира говорила, что тебе особо некуда идти, ты сирота. Пока поживёшь у меня, а там видно будет. Тебе ещё предстоит втянуться в нормальную жизнь, разобраться, что к чему. Я помогу в этом.

– Но почему? Зачем ты это делаешь? Я же тебе никто! – тихо паникуя, произношу я, так как осознаю: действительно, никто.

– Во-первых, за тебя просила моя мать, и я обещал ей позаботиться. А как ты знаешь, у Надиры очень послушные сыновья. Во-вторых, если бы не ты, меня бы не было в живых. Хоть это из-за твоей глупости, но, тем не менее, факт остаётся фактом: благодаря тебе я жив. А в-третьих, по таджикским законам я твой муж, – заканчивает он на шутливой ноте, – Так что, мой дом – твой дом. Правда, он не очень пригоден для приёма гостей.

– Почему?

– Увидишь – поймёшь.

Мы подъезжаем к многоэтажной высотке. С любопытством оглядываюсь по сторонам. Никогда не была в Москве, а Белгород очень отличается от столицы. Мы поднимаемся – на двадцать седьмой! – этаж. Многое сегодня впервые, так высоко я тоже не забиралась.

Он открывает тяжёлую дверь, попадаем в просторную прихожую, где я снимаю куртку и обувь.

– Ну что же, проходи, осваивайся в моей холостяцкой берлоге.

Он пропускает меня вперёд, и я застываю на пороге. «Вау!» Такого помещения я тоже никогда не видела. Вся квартира представляет собой одну огромную комнату, условно поделённую на сектора. Только по покрытию пола понимаешь – там, где начинается плитка, начинается кухня. Роскошный паркет с мягкими пушистыми ковриками – гостиная, а ковролин на невысоком подиуме, где стоит кровать невероятных размеров – спальня. Всю противоположную стену занимают окна, из которых открывается ошеломляющий вид на город. Делаю неуверенный шаг в… кухню? Точно: посредине кухня, налево гостиная, направо спальня.

Данила проверяет холодильник, гремит крышками на плите.

– Теперь я понимаю, почему твоя квартира не приспособлена для гостей, – говорю я, проходя по «комнатам». Трогаю пальчиком мягкую мебель, обтянутую белой кожей, глажу блестящую поверхность столешницы на кухне в бежево-жёлтых тонах, бросаю взгляд на огромную деревянную кровать и встроенный шкаф для одежды. Спальня тоже в светлом кремовом цвете. Вообще в квартире много воздуха, простора, света, несмотря на пасмурный день.

– У тебя действительно никогда не бывает гостей? – спрашиваю я, с замиранием сердца подходя к окну. Открывается такая высота, что кружится голова. Я резко оборачиваюсь и упираюсь в его грудь. Он стоит вплотную ко мне и держит два бокала.

– Ой, прости, – почему-то отшатываюсь, близость смущает.

– Давай выпьем за благополучный приезд. Нужно снять напряжение.

Беру бокал, выпиваю почти залпом. Напряжение мне нужно снять, срочно. Но оно не снимается! Ведь напрягает меня он.

– Гости, конечно, у меня бывают, – рассказывает он, усадив меня за стол, а сам накрывает. Его на плите ждал горячий суп, в духовке – курица, в холодильнике – свежий салат. Выражаю удивление взглядом. Он поясняет: – Я предупредил из Душанбе свою домработницу, когда приезжаю. Она всё приготовила. Так вот, мои друзья иногда остаются здесь ночевать, больше ради экзотики – обалдевают от вида из окна. А подруг отсутствие перегородок нисколько не смущает.

– А родственники, семья?

– Родственники далеко, ты знаешь, семьи нет. Я одинокий волк, и это как раз подходящее логово для такого, как я. Но не переживай: уголок для уединения тебе найдётся.

После обеда он показывает квартиру. Ванна и санузел здесь, к счастью, за закрытыми дверями. Они находятся за стеной, прилегающей к гостиной. За шкафом в спальне находится небольшая ширма из матовых пластиковых панелей. Данила устанавливает её напротив кровати, отгораживая часть спальни.

– Это твоя комната, – указывает мне на кровать и шкаф, – Впрочем, вся квартира твоя, пользуйся, но спать ты будешь здесь.

– Как это! Это же твоя кровать! Я в гостях, и выселю тебя с законного места? Я не согласна!

– Это обсуждению не подлежит! Я прекрасно высплюсь на диване, к тому же меня часто не бывает дома. Хочу, чтобы ты в моё отсутствие здесь чувствовала себя свободно и привычно.

– Как это не бываешь дома? А где?

– Работа, – коротко поясняет он и подходит к шкафу, – Так, сегодня до вечера отдыхаем. Думаю, мы заслужили отдых! А завтра идём по магазинам, покупать тебе, как минимум, зубную щётку. Сегодня обойдёшься какой-нибудь моей футболкой? Договорились?

С улыбкой пожимаю плечами. Как скажете, мой генерал!

Неделю тратим на отдых, развлечения и моё знакомство с «окружающим миром», как он говорит. Во-первых, грандиозный шопинг, где мы приобретаем для меня всё необходимое, точнее, приобретаю я, а он только оплачивает и иногда даёт советы в выборе той или иной вещи. Сначала смущает, что он тратит на меня невероятные суммы, но все попытки к сопротивлению твёрдо пресекаются. К тому же убеждаю себя, что верну деньги, как только найду работу. Он показал ближайший от дома рынок, продуктовый магазин, супермаркет, чтобы в его отсутствие я не терялась.

В один из вечеров мы ходили в кинотеатр. Два вечера просто катались по Москве на его машине, беглая ознакомительная экскурсия, как он сказал. Меня восхищает его машина. Она похожа на ту, что взорвалась в Таджикистане, я ещё посочувствовала, что он потерял свой автомобиль. Это, как всегда, его развеселило: объяснил, что на своём джипе в Таджикистан не ездит, а тот был взят на прокат. Настоящий автомобиль Данилы гораздо больше, мощнее, что ли. Очень сильная гладкая и блестящая, ясно, что дорогая. Кожаная обивка внутри, мягкая и качественная. Я не разбираюсь в марках автомобилей. Но на решётке впереди английское слово «Jeep», как будто так не понятно, что это джип.

Свободные от прогулок и поездок вечера проводим в уютной домашней обстановке, перед телевизором. Я узнаю его с той стороны, которую не знала. Я видела в нём бесстрашного воина, теперь вижу заботливого хозяина, остроумного собеседника, не лишённого чувства юмора, порядочного человека. Я всё время чувствую, что в нём есть нечто необычное, хотя ничего странного. Всё в нём сильно, просто и прямо. И я понимаю, что всё его стороны мне очень нравятся.

Через семь дней он сообщает, что должен уехать. Его не будет дней пять.

– Не скучай. Поброди по магазинам, я оставляю тебе деньги. Хотелось бы, чтобы ты здесь с кем-нибудь познакомилась, начала общаться. Поинтересуйся вакантными местами. Я не гоню тебя на работу, но ты должна заново учиться жить в этом мире, а сидя в квартире, этого не получится, – наставляет меня перед уходом.

– Хорошо, – с грустью обещаю я, понимая: не хочу, чтобы он уходил, боюсь остаться одна, и мне не хочется учиться жить в этом жестоком мире. Мне хорошо, когда он рядом.

– Я оставляю телефон. Если что-то случится непредвиденное – звони. Просто так – ни в коем случае. И ещё: ты уверена, что домработница не нужна?

– Конечно! Ты же видел, что я прекрасно готовлю, и убрать квартиру могу. Разреши мне хотя бы этим отплатить тебе. Да и чем мне вообще тут заниматься, если домработница будет убирать и готовить?

– Как знаешь. Просто думал, что с Мариной Сергеевной тебе было бы не так скучно. Поболтали бы, пока она будет готовить, она очень разговорчивая женщина.

– Обещаю: найду, чем себя занять. Только позвони перед приездом, чтобы я приготовила ужин на двоих, иначе я буду его готовить каждый день, а потом выбрасывать.

– Позвоню, если не забуду. Всё, уехал, – произносит он, чмокает меня в щёчку и захлопывает дверь.

Фыркаю и показываю язык закрытой двери. Ведёт себя, как обеспокоенный папаша! Мог бы и по-другому на меня взглянуть. Неужели не замечает, как я покрываюсь холодным липким потом, когда он оказывается слишком близко. Неужели не видит, как краснею и дёргаюсь, словно меня ударило током, когда ненароком прикасается ко мне. Неужели не чувствует, как колотится и замирает моё сердце, когда он пристально, в свойственной ему манере, просто смотрит на меня. Неужели не понимает, что я влюбилась?!

Эти дни посвящаю поискам работы. Хотя он сказал не торопиться, хотя обещал помочь с восстановлением и переводом в универе, хотя всё время твердит, что я, словно после ранения или болезни, должна прийти в себя, я не такая уж слабая, какой меня хотят видеть. И сидеть на шее, пользуясь благотворительностью, не собираюсь.

В первый же день купила газету, и начала обзванивать вакантные места. Выбор с незаконченным образованием у меня небольшой. Продавец, уборщица, официантка – максимум, на что могу рассчитывать. Хочется найти что-то поближе к дому, чтобы не тратиться на транспорт, сразу снять квартиру не получится, на неё нужно сначала заработать.

Звонки по телефону ничего не дают, так как, не зная города, не могу понять, как далеко находится предлагаемая работа и как туда добираться. Обвожу фломастером подходящие варианты, чтобы потом спросить у Данилы. Следующее по плану – заняться собой. Нахожу недалеко парикмахерскую, захожу в салон. Мои волосы отросли почти до пояса, мне не позволялось их стричь в Таджикистане. Теперь мечтаю о привычной стрижке. Посмотреть мои косы сбежалась вся парикмахерская. Слушая восхищённые возгласы по поводу моих густых длинных волос, начинаю задумываться, стоит ли их терять. Ухожу из салона, слегка подровняв концы и подрезав чёлку. Для успокоения – нужно же в себе что-то изменить, если душа просит – посещаю косметический салон. Привожу в порядок лицо и руки.

Совершенно случайно захожу в супермаркет недалеко от дома, замечаю на двери объявление «требуется продавец-консультант». Иду в отдел кадров, мне сообщают, что место освободится через две недели, когда работница уйдёт в декретный отпуск, просят оставить телефон. Очень надеюсь получить это место. Недалеко от дома, и образования не требуется.

Понимаю: наконец-то в моей жизни всё хорошо, по крайне мере, ничего плохого. Не понимаю только, что мне делать со своими чувствами. Я очень скучаю, нестерпимо хочу видеть его, не расстаюсь с телефоном, в надежде, что он как-нибудь просто позвонит вечером, чтобы узнать, как дела. Если бы не запретил, я бы сама позвонила, но, как назло, ничего неординарного не происходит, чтобы оправдать звонок. Но он молчит. Я одна. Вспоминаю любимый образ, идеализируя его до романтического героя, хотя сомневаюсь, что в нём есть хоть капля романтики. Но в моих мыслях он идеал, совершенство, в которое трудно не влюбиться по уши.

Ровно через неделю раздаётся долгожданный звонок.

– Привет, вечером жди, отменяй все вечеринки, скажи своему парню, чтобы сваливал, и готовь ужин, – шутливым тоном говорит он в трубку.

– Привет, очень рада. И тут не было никаких вечеринок и парней!

– Жаль. Я шучу. Просто надеюсь, что ты не скучала, а жила полноценной жизнью. До вечера. Пока.

Прижимаю трубку к груди, глупо улыбаюсь. Увижу его вечером! Меня трясёт только от одного его голоса.

Развиваю бурную деятельность. Квартира вычищена до блеска. Иду в супермаркет, в нерешительности останавливаюсь перед полками с продуктами. После Таджикистана приготовление любого блюда для меня не проблема, тем более на такой великолепно оборудованной кухне, как у него. Но мне хочется удивить, порадовать, показать свои таланты. Останавливаюсь на запечённой свинине и салате из морепродуктов. На десерт хворост по рецепту бывшей свекрови, у меня он неплохо получался.

Ужин готов, теперь заняться собой. Расчёсываю волосы, не знаю, что с ними делать. В Таджикистане мне всегда приходилось их заплетать в одну или две косы, (золовки пытались уговорить заплести хотя бы десять, как положено). Жалею, что не подстриглась. Перехватываю их сзади лентой в тон серого трикотажного платья до колен, обтягивающего фигуру, как перчатка. Надеюсь, оценит. Лёгкая косметика на лицо.

Семь часов, нервно расхаживаю по комнате. В его понятии вечер – это сколько? Восемь – второй раз подогреваю мясо. Девять – пытаюсь отвлечь себя чтением, музыкой, телевизором. Когда делаю вид, что меня страшно интересуют новости по первому каналу, щелкает замок двери. Подскакиваю с дивана, замираю посреди комнаты. Слышу, как он вешает пальто в шкаф, снимает обувь. Забываю, что нужно дышать.

– Привет, красавица.

Он на пороге квартиры, смотрит на меня непостижимым взглядом, лёгкая улыбка только уголком губ. Я выдыхаю: то, что копилось внутри, поднимается к горлу, заполняет голову. Я не осознаю, что делаю, но даже если бы могла мыслить, этот порыв не остановить. Я бросаюсь к нему, обхватываю шею руками, прижимаюсь лицом к его груди.

– Данила! – вырывается у меня вместе с прерывистым дыханием.

Он не шевелится и ничего не говорит. Слышу его сердцебиение. Чувства, толкнувшие на этот поступок, медленно отступают, я отрываюсь от него. Замечаю, что он стоит, разведя руки в стороны, словно не знает, куда их деть. Медленно и осторожно кладёт одну ладонь мне на спину, другую на плечо.

– Даша, что случилось? Тебя кто-то обидел здесь?

– Нет. Просто соскучилась.

Смущаясь, отхожу в сторону, торопливо произношу:

– Ужин готов, я сейчас накрою.

Стараюсь вести себя спокойно и размеренно, но мои нервные движения выдают с головой. Смотрю куда угодно, только не на него, не могу с первого раза расстелить скатерть, тарелки с оглушительным звоном валятся из рук. Он несколько минут молча за мной наблюдает, не сдвигаясь с места, потом буднично произносит:

– Я в душ, потом будем ужинать.

Скрывается за дверью ванной комнаты, выдыхаю и, наконец-то, спокойно накрываю на стол.

Мы сидим друг перед другом, разделённые только крышкой обеденного стола. Я пытаюсь скрыть бурю чувств, бушующих во мне. Он с какой-то заинтересованностью меня рассматривает, как будто я сюрприз, который только что распаковал и теперь не может понять, что же ему преподнесли. За будничной беседой скрываем свои чувства.

– Как провела эти дни?

– Нормально. А ты?

– Я дома, значит, всё хорошо. Познакомилась с кем-нибудь?

– Пока нет, но если не считать продавца фруктов на рынке, который меня уже узнает, косметолога и парикмахера.

– Ничего, скоро освоишься.

– Да, я почти нашла работу.

– Где же?

– Здесь недалеко, квартала четыре вниз, есть большой супермаркет. Там требуется продавец-консультант. Через неделю у них освобождается место, обещали взять меня.

– Как называется фирма?

– Не знаю.

– А на магазине название есть?

– По-моему… «Меридиан», что ли.

– Этого достаточно. Хорошо, я проверю и скажу, стоит ли туда устраиваться.

– Зачем?

– Вдруг у этой фирмы нелады с законом или проворачивают тёмные махинации.

– Но я всего лишь продавцом устраиваюсь!!!

– Это не имеет значения, хоть дворником. Всегда нужно знать, куда ты входишь, чтобы не было неприятных сюрпризов.

– И ты всё проверяешь, с чем сталкиваешься?

– Стараюсь. Работа такая.

– И меня ты проверил?

Он смеётся, задорно и открыто, мне очень нравится его смех.

– Нет, тебя ещё не проверил. Ты для меня полная загадка.

Меня смущают его слова, чувствую, что снова краснею, вскакиваю из-за стола:

– Я помою посуду, а ты отдыхай, устал, наверное.

Собираю тарелки, складываю их в раковину, открываю кран с горячей водой. Слышу, как он встаёт из-за стола, идёт куда-то… дальше обострённые чувства меня подводят. Когда он вплотную подходит сзади и кладёт руку мне на плечо, я вскрикиваю от неожиданности и роняю тарелку. Он закрывает кран с водой.

– У нас есть посудомоечная машина, – голос у самого уха. От сочетания слов «у нас» и прикосновения руки меня пронзает волна дикого жара, прокатившаяся по всему телу с ног до головы. В горле пересыхает, а мысли несутся не в том направлении:

– Я просто хотела…

Пытаюсь говорить, но он поворачивает меня к себе, долго и пристально смотрит в глаза, отчего я теряю дар речи. Никогда на меня так не смотрели. Сердце выпрыгивает из груди, и все мысли сосредоточены на одном: не забывать дышать.

Не выдерживаю взгляд, опускаю глаза, смотрю на его руку на моём плече, красивая, мускулистая, немного грубая рука. Она скользит вниз, на предплечье, захватив тонкую бретельку платья. Я дёргаюсь от прикосновения к голой коже, как заряд тока по телу, вскидываю голову и чувствую, как другая его рука обхватила мой затылок, а губы накрывают мой рот. Вырывается судорожный выдох, потом стон, похожий на крик. Поцелуи яростные, дикие, необузданные. Я цепляюсь за его рубашку, его руки и губы обжигают, я отвечаю, с упоением, наслаждением, торопясь вернуть ласки, подаренные мне.

Без каких-либо предупреждений он резко подхватывает меня на руки, быстро идёт в сторону спальни, останавливаемся возле кровати. Лихорадочно расстёгиваю его рубашку, хочу увидеть его тело, пытаюсь отодвинуться, но он удерживает, скользя под платье, поднимая его до талии, открывая для поцелуев мою грудь, живот, бедра. Откидываю голову, отдавая себя всю в его распоряжение, цепляюсь в его окаменевшие плечи. Возбуждение закручивается внутри спиралью, а ноги сводит от желания и напряжения.

Он не даёт мне возможности действовать. Я хочу целовать, хочу подарить ему ласку и наслаждение, но только получаю. Я отчётливо чувствую его желание, которое подстёгивает меня ещё сильнее, хотя куда уж сильнее. Его губы повсюду, его руки действуют умело и нежно, я так часто близка к грани, что мышцы живота сводит, и почти больно.

– Пожалуйста! – молю я.

Он проникает в меня глубоким требовательным движением, кричу от невероятно острого ощущения. Он отодвигается, чтобы понять, что не так, вцепляюсь в волосы, тяну к себе. Расширившимися от удивления и желания глазами упиваюсь видом пришедших в движение мышц пресса и упругих плеч. С каждым глубоким и плавным толчком всё лучше подстраиваюсь под заданный ритм. И вот я уже неистово поддаюсь ему навстречу, дико вскрикиваю, умоляю не останавливаться. Мечусь в его руках, он, тяжело дыша, останавливается на мгновение, едва заметное. Протестующе стону, заставляя продолжать размеренные жадные движения. Краем сознания радуюсь, что могу не сдерживать эмоций, как всегда делала с Рустамом, и никто не услышит здесь моих криков. Изгибаюсь под шквалом удовольствия от особо глубокого движения, затронувшего что-то внутри, что заставляет зависнуть на самой грани, отчаянно желая освобождения:

– О, Господи, Данила…

Мои последние слова, кажется, наконец-то срывают его с катушек. Вся сдержанность, которая присутствовала в нём до этого, испарилась. Остались дикие лихорадочные движения. Он наклоняется, требовательно захватывает мои губы, проникая языком в рот, и делает тот самый, что-то задевающий внутри толчок. Я взрываюсь. Распахнув от потрясения глаза, дико несдержанно ору, царапая ему спину, конвульсивно сжимаясь вокруг него.

– Да, вот так! Теперь всё будет хорошо! – горячо шепчет он мне на ухо и без сил наваливается на меня, вдавливая в мягкую кровать.

Да, я знаю, теперь всё будет хорошо!

Он лежит на животе, рядом со мной. Я кладу руку на его макушку, зарываюсь пальцами в жёсткие волосы, другой поглаживаю его влажную от пота спину и плечи. Через минуту он слегка шевелится, пытаясь отодвинуться, неосознанно прижимаю его голову ещё сильнее.

– Тебе нужно отдохнуть, – говорит он и встаёт с постели.

– А тебе?

– Мне тоже, – он натягивает боксёры, идёт в ванну.

– Ты вернёшься?

– Да.

Слишком выматывающий и напряжённый получился денёк. Я не дождалась, когда он ляжет в постель. Уснула, настолько умиротворённая, как никогда. Даже не помню, когда мне последний раз было так хорошо и спокойно.

Ох уж эти привычки! Привыкнуть трудно, искоренить ещё сложнее. Просыпаюсь в пять утра с мыслями о том, что нужно идти топить тындыр и ставить тесто. Только открыв глаза, понимаю, что таджикский сон закончен. Упоительное счастье переполняет меня до краёв. Любимый. Он спит с другой стороны кровати, так далеко. Чтобы дотронуться, мне нужно подвигаться к нему. Зачем такая большая кровать, если живёт один? Отгоняю мысли обо всех женщинах, которые побывали в этой постели. Когда тебя целуют так, словно ты самая желанная на земле, то о каких-то мифических подругах думаешь в последнюю очередь. Если до сих пор никто не занял место рядом с ним, то теперь этот одинокий волк – мой. И по-другому быть не может. Он не сказал ни слова любви, но то, что было вчера, говорит лучше всяких слов.

Спать совсем не хочется. Осторожно, чтобы не разбудить, подползаю к нему ближе и сажусь рядом, по-турецки скрестив ноги. Он лежит на спине. Сон почему-то не смягчил черты его лица, на нём напряжённое выражение, словно и во сне он решает какую-то проблему. Хочу стереть эту хмурую складку у переносицы, хочу разгладить морщинки на лбу. Хочу прикоснуться, но боюсь разбудить. Перевожу взгляд ниже, любуюсь сильным красивым телом, рельефная мускулатура груди и плеч, упругий пресс, покрытый мягкими завитками темных волос.

– Давно любуешься?

Охаю, закрываю рот рукой, подпрыгиваю на кровати так, что постель качается как на волнах.

– Я разбудила тебя?

– Трудно спать под столь пристальным взглядом. Оценивала? Сравнивала?

– Нет, что ты, нет.

Он потягивается и садится на кровати. Я отодвигаюсь, хочу прикоснуться, но что-то не даёт.

– Прости, что разбудила. Иду накрывать завтрак.

Он натягивает длинный мужской халат и скрывается в ванной. Я тоже набрасываю на свою ночную рубашку короткий шёлковый халатик. Надеюсь, теперь имею право так показываться перед ним. В другие дни я не выходила из-за ширмы в домашней одежде, если он был в квартире.

Он долго плещется в душе, я уже всё приготовила – бутерброды, каша, свежесваренный кофе. А он, даже выйдя, не спешит к столу, останавливается возле окна в районе гостиной и задумчиво смотрит на город. Он переоделся, теперь на нём светлые немного потёртые джинсы и майка, слегка мокрая, видимо, после душа не воспользовался полотенцем. Он выглядит невозмутимым, отстранённым, но шестым чувством я ощущаю, что он напряжён. Хочу снять это напряжение, избавить его от проблем, от чего бы они ни возникли. И, конечно, до боли в ладонях хочу прикоснуться к нему, и не хочу больше сдерживать себя. Подхожу к нему сзади и, обхватив за талию, прижимаюсь лицом к его спине, с упоением вдыхаю пряный аромат его тела, геля для душа и воздуха.

– Я люблю тебя, – говорю самое естественное, что есть сейчас во мне, пытаясь вместе с этими словами перелить чуточку своего счастья и безмятежного спокойствия в его наряженное тело, в его закрытую душу.

– Нет! – слышу твёрдое и уверенное.

– Что нет? Я не поняла?

– Нет, ты не любишь меня, – спокойно говорит он абсурдные слова.

И, разомкнув мои руки, поворачивается ко мне. Мягко нажав на плечи, усаживает на диван, а сам остаётся стоять. И продолжает говорить, чем-то напоминая учителя перед первоклассницей, то есть мной, сидящей за партой, то есть на диване, удивлённо распахнутыми глазами следящей за божеством, не понимая особо, что оно пытается до тебя донести.

– Это не любовь. Это благодарность. Ты попала в тяжёлые жизненные обстоятельства, благодаря мне ты от них избавилась. Ты испытываешь ко мне обычное чувство признательности.

– А что же было вчера?

– Чистой воды секс. Удовлетворение естественной потребности, скорее твоей, чем моей. Я же понимаю: ты молодая женщина, у которой давно не было мужчины, и которой это просто необходимо для здоровья и поддержания тонуса. То, что ты испытала, это химическая реакция твоего организма. Тебе она непонятна, ты приняла её за высокие чувства. Но я понимаю, что ты зациклилась на мне, потому что никакого другого мужчины нет рядом. Мы вынужденно провели некоторое время в опасной близости друг от друга, и, живя в этой квартире, ты видишь только меня, и думаешь, что я именно тот, кто тебе нужен. Но это пройдёт. Месяц, другой, твои мозги вынырнут из азиатского плена, ты посмотришь вокруг, увидишь, как много интересных возможностей открывается для таких юных красивых девушек. Увидишь, как много молодых перспективных парней вокруг тебя, и поймёшь, что я был прав. Я хочу помочь тебе увидеть всё это, безболезненно влиться в нормальную жизнь. Поэтому, если тебе нужен секс, я к твоим услугам. Но не забивай голову любовью ко мне. Тебе она только кажется.

Боль ужасна, словно мне дали пощёчину или, скорее, ударили под дых, выбив из лёгких весь воздух. И я, как рыба, выброшенная на сушу, беспомощно разеваю рот и хватаю пустоту. Во мне кипит гнев, смешанный с горечью жестоких слов «химическая реакция», «чистой воды секс». Мне хочется врезать ему по лицу, сказать что-то, что причинит такую же боль. Но я справляюсь со своими эмоциями – школа Рустама не прошла даром.

– А ты считаешь себя первоклассным психологом, – как можно спокойнее говорю я, – Так вот, ты ни черта не смыслишь в психологии! И это ты ничего не понимаешь! Я не испытываю к тебе благодарности, хотя она есть, но не главное. Мне не нужен секс для поддержания тонуса. Я хочу заботиться о тебе, быть рядом в трудную минуту и в моменты радости, разделить с тобой твои проблемы, засыпать и просыпаться рядом с тобой, ждать тебя с работы, родить тебе ребёнка. И если это не любовь, то что тогда? И ты это поймёшь когда-нибудь, и признаешь, что был не прав! И извинишься за то, что наговорил сегодня! Потому что обидеть больше, чем ты это сделал сейчас, трудно!

– Даша, я привык говорить прямо, и лучше сразу выяснить всё, чтобы потом не было недопонимания. Тебе не нужен такой муж, как я. Тебе двадцать два, мне тридцать восемь. Я закоренелый холостяк и не собираюсь заводить семью. У меня непростая работа с сумасшедшим графиком, но не это главное. Я никого не хочу подпускать близко. Так проще. А тебе я просто хочу помочь. Как только в твоей жизни всё наладится, ты думать обо мне забудешь. А пока, давай договоримся: ты относишься ко мне, как старшему другу, родственнику, брату твоего мужа, выбери сама, что тебе больше подходит, и строишь свою жизнь, отдельную от меня. Но под моим контролем.

– Да пошёл ты!… Брат и друг!.. – выплёскиваю я выкипающее негодование, и, рывком вскочив с кресла, скрываюсь за ширмой.

– Так-то лучше!!! – слышу его смех за спиной, что выводит меня ещё сильнее, так, что приходится до боли сжать кулаки, чтобы не грохнуть дверцей гардероба.

Долго сижу на кровати, скрыта от его глаз ширмой. Пытаюсь прийти в себя, пытаюсь продумать дальнейшие действия, просто не хочу видеть его. Или боюсь – вот только не пойму: его или себя? Боюсь не справиться со своими чувствами, не скрыть их, не утихомирить, когда нахожусь рядом, и получить очередную пощёчину. Нет, больше я не совершу такой глупости! Я не признаюсь ему в любви. Я подожду, когда он сделает это сам. Я подожду.

– Эй! – для приличия он стучит костяшками пальцев по краю ширмы и заглядывает за неё. Я подбираюсь вся, выпрямляю спину, вскидываю голову, – Всё в порядке? Даша, если я обидел…

– Нет. Всё нормально.

Я вскакиваю с кровати, иду на кухню, по пути складываю ширму, отставляя её в сторону. Сегодня она уже не нужна: я одета. И вообще, переодеваться можно в ванной.

– Даша, ты как?

– Данила, всё нормально, всё хорошо. Я строю свою жизнь, ты мне помогаешь – я поняла. А сейчас дай мне пройти на кухню, я хочу позавтракать.

– Даша…, – он пытается схватить меня за руку, я отдёргиваю ладонь:

– Давай договоримся. Секс для здоровья мне не нужен!

Обхожу его по максимально удалённому радиусу.

– О, кей, как скажешь. Я ухожу, буду вечером.

– Что приготовить на ужин? – надеваю маску заботливой хозяйки.

– На твоё усмотрение.

Он одевается и выходит из дома. Интересно, куда можно отправиться в семь утра, натянув куртку всего лишь на майку? По-моему, я выживаю его из собственной квартиры.

Еды в доме наготовлено столько, что можно держать осаду в течение недели – сказывается моя таджикская привычка готовить на большую семью. В квартире чистота и порядок, ещё вчера выдраила всё, что только возможно. Помучавшись несколько часов от безделья, так как ни читать, ни смотреть телевизор у меня не получается, решаю выйти в город. Он хочет, чтобы я вливалась в нормальную жизнь, вот я и буду в неё вливаться. А метаться по огромной квартире, кусая губы от отчаянья – это ненормально.

Входя в лифт, думаю, что неплохо было бы с кем-нибудь познакомиться. И, как ответ на мою просьбу, Бог посылает в районе шестнадцатого этажа в кабинку девушку, примерно моих лет, или младше. Может, в больших городах и не принято вот так запросто знакомиться – заметила: здесь каждый сам по себе, но я же провинциалка, могу этого и не знать.

– Привет, – говорю я девушке.

Она равнодушно жуёт жевательную резинку, стоя в шаге от меня. Белокурые волосы до плеч. Нежная улыбка, острый подбородок. Серые глаза окидывают меня быстрым взглядом:

– О! Привет! Ты тут недавно живёшь? Что-то я тебя раньше не замечала.

– Недавно.

– Откуда спускаешься?

– Не поняла…

– Ну, на каком этаже живёшь?

– А! Двадцать седьмой.

– Ого! Пентхаус! Там, говорят, офигительные квартиры.

– Ну да, не спорю. Хочешь, заходи как-нибудь в гости, посмотришь.

Она окидывает меня оценивающим взглядом. Я в ответ рассматриваю её. Узкие чёрные джинсы, высокие сапоги, кожаная курточка с пушистой меховой опушкой. Одета просто и стильно. Но и я, благодаря Даниле, тоже выгляжу неплохо в коротком кашемировом пальто насыщенного синего цвета, широких брюках из чёрной мягкой шерсти и коротких полусапожках.

– А ты куда сейчас? – спрашивает девушка.

– Даже не знаю, я здесь недавно, город хочу посмотреть, прогуляться.

– А пойдём со мной! Я по магазинам, хотела сумочку себе присмотреть, поможешь выбрать. Меня Наташа зовут.

– А меня Даша. Пойдём.

Возвращаясь в восемь вечера домой, я думаю, что даже перевыполнила план по «вливанию в жизнь». Очень довольна, но очень устала. Наташа оказалась активной общительной двадцатилетней девушкой. Полдня мы искали подходящую сумочку, обойдя десятки бутиков в торговом центре, но так и не нашли. Перебрались в другой. Зато она купила «очень подходящий к брючкам капри» кожаный ремень. Блузку, «такую давно хотела». И косметичку, «а то в старую всё не помещается». Потом зашли пообедать в кафе. Потом бродили по парку. Совершенно случайно заглянули на недавно открывшуюся выставку в одном из павильонов, и немножко зависли, бродя между экспонатами.

На обратном пути Ната вспомнила, что родители просили купить продукты, и ещё час мы провели в супермаркете, в котором, может быть, мне предстоит работать. Ната студентка МВГТУ, биофак, москвичка, живёт с родителями. О себе я рассказала то, что посчитала возможным. Приехала из провинции, хочу перевестись, чтобы здесь учиться, ищу работу, живу у родственника. Всё правда!

Мы расстаёмся подругами. Наташа уговаривает вечером пойти с ней в клуб, хочет познакомить с друзьями. Суббота! Тусить, так тусить! Но я отказываюсь. Хорошего понемножку, на сегодня впечатлений и так достаточно.

Не успеваю открыть дверь и оказаться в прихожей, как там появляется Данила. Он в той же домашней одежде – джинсы и майка, только выражение лица отличается от утреннего. Он злится, и это слабо сказано. Он разъярён:

– Ты где была?

– Гуляла! – спокойно и невозмутимо.

Вешаю пальто на плечики, прохожу мимо него в квартиру.

– Ты ужинал? – я сама вежливость и забота.

– Почему не взяла телефон? – в голосе стальные ноты, мне хочется втянуть голову в плечи. Заставляю не делать этого.

– А зачем? Тебе я не имею права звонить, а мне всё равно никто не звонит.

– Я звонил тебе с двух часов дня, ты не брала трубку. Приехал домой, тебя нет, телефон на столе.

– А в чём проблема? Ты сам хотел, чтобы я жила полноценной жизнью и не зацикливалась на тебе. Вот я и жила! Очень полноценно провела день!

– Проблема в том, что здесь Москва, а не твоя Голофеевка, и здесь может быть небезопасно, особенно поздним вечером, особенно для таких, как ты!

– Прохоровка.

– Что?

– Я из Прохоровки, неужели до сих пор не проверил?

– Даша, прекрати! Ты меня отлично поняла! Я не возражаю, чтобы ты выходила в город, но не смей оставлять телефон. Я хочу знать, где ты находишься, я хочу быть уверен, что ты позвонишь, если с тобой что-то случится.

– Зачем? Зачем ты со мной возишься? Ведь первоначальный план был привезти меня в Москву, дать денег и посадить на поезд до Белгорода. Когда этот план изменился? Зачем я тебе нужна?

– Я объяснял. Но если тебе так хочется, я дам денег и посажу на поезд до Белгорода.

– Вопрос не во мне. Я не пойму, чего хочешь ты. Сотню раз прокручивала в голове то, что ты сказал мне утром. Судя по твоим словам, ты совершил благотворительный акт, когда переспал со мной. Значит, я не нравлюсь тебе, ты не хотел меня, но пришлось, из жалости. Так? Да или нет?

Он молчит, глядя на меня. В глазах мрак, руки сжаты в кулаки, вены вздулись. Контроль и самодисциплина – в этом он весь. Но чего ему стоит сейчас держать себя под контролем, когда хочется… убить меня?… размазать по стенке?… поцеловать? Что он хочет? Почему молчит? Неужели так трудно сказать всего одно слово – «да» или «нет». И добить меня окончательно. Он молчит. Сердце сковывает ужасающим холодом, мешающим связно думать. Закрываю глаза, закусываю до боли губу, ожидаю ответа от своего судьи и палача… в одном лице. Стук сердца отдаётся в голове. Он молчит. Если бы между нами вдруг оказалось живое существо, оно бы уже погибло от энергетических волн, идущих от наших тел. Не выдерживаю первая:

– Да пошло оно всё! – в досаде и раздражении поворачиваюсь, чтобы уйти, скрыться от него в единственно возможном месте – в ванной.

Он налетает сзади, прижимает лицом к стене, выбивая воздух из лёгких.

– Ты действительно думаешь, что я не хочу?

Не позволяет повернуться, видимо, тяжело говорить, глядя в глаза. Одна рука скользит на живот, другая обхватывает за шею, слегка поглаживая пальцами нежную кожу. Губы касаются мочки уха, опаляя дыханием, когда он шепчет.

– Я же не святой, я просто мужчина, а ты очень красивая.

От его близости меня начинает лихорадить. Я неосознанно трусь о его тело, глаза расширяются от удивления, а воздух со стоном врывается в лёгкие. Он возбуждён.

– Чёрт! – ругается и буквально отшвыривает меня от себя.

Отворачивается, пытаясь восстановить дыхание и утихомирить возбуждение. Не говоря ни слова, скрывается в ванной.

Мне тоже нужно прийти в себя. На подгибающихся ногах бреду в район спальни. Сейчас бы завалиться в постель, зарыться с головой в подушку и поплакать часика два. Но у меня времени только на то, чтобы быстренько переодеться, спрятавшись за дверцу шкафа, пока он в ванной. Привожу себя в порядок. Волосы, лицо. Глаза только лихорадочно блестят, но что поделаешь. Иду накрывать на стол. Когда он появляется, ужин аппетитно расставлен на столе. Мы ведём себя так, словно ничего не произошло. А что, собственно, произошло? Я убедилась, что желанна для него. Осталось заставить его признаться самому себе, что он любит меня. Но это дело времени. А пока я постараюсь убедить его в том, что из меня выйдет замечательная жена. Послушная, заботливая, покладистая. Как говорила Надира, мужчины таких любят.

– Прости, что не взяла телефон. Я поняла: ты волновался. Обещаю, больше такого не повторится, – смиренно звучат первые слова за столом.

– Надеюсь, – бурчит он, – Где ты всё-таки была?

– Познакомилась с девушкой из этого дома, Наташа, из сто девятнадцатой квартиры. Бродили с ней по магазинам.

Он довольно улыбается:

– Фирма, в которую ты хочешь устроиться, вполне солидная, в махинациях не замечена, открылась в 2006 году, начинали с продуктовых магазинов, сейчас сеть супермаркетов по всей Москве, тот, что возле нашего дома, самый крупный, там находится и головной офис. Принадлежит некоему Сергею Дмитриевичу Каверину. Через три дня можешь выходить на работу, если не передумала. Тебя уже взяли.

– Спасибо, – а что тут ещё скажешь?

– Неужели ты действительно хочешь работать продавцом? Может, поищешь что-нибудь полегче?

– Что? У меня нет образования. К тому же нужно с чего-то начинать.

– Кстати, тебя восстановят в универе. Как только придут подтверждающие документы, сделаем перевод в Москву.

– Ты всё это устроил за один день?

– А почему бы и нет, имея телефон и интернет? Но это ещё не всё.

Он достаёт из кармана мой паспорт и протягивает мне.

– С сегодняшнего дня ты в разводе. Поздравляю, свободная женщина!

– Даже не знаю, как тебя благодарить.

– Веди себя прилично.

Опускаю голову. А он может вселить чувство вины и неполноценности!

Неделю мы спокойно сосуществуем на одной жилой площади. Несмотря на странности его квартиры, на невозможность уединиться и неловкость от того, что постоянно находишься на виду друг у друга. Но человек ко всему привыкает. Вот и у нас как-то получилось. Главное, не подходить друг к другу ближе, чем расстояние вытянутой руки. Размеры квартиры позволяют. У него странная работа со свободным графиком. По крайне мере, он не уезжает к восьми и не возвращается в пять, но почти весь день его нет дома. А если в квартире, то, сидя за небольшим письменным столом в гостиной, изучает какие-то бумаги, или работает в ноутбуке. Я тоже не всё время провожу дома. Побывала в гостях у Наташи, вместе с ней ходили в кино. Но вечером стараюсь являться вовремя: совместный ужин – это уже традиция. Я узнала некоторые его привычки. Я знаю, что он любит на завтрак и на ужин, хотя он всегда говорит, что непривередлив в еде, и отдаёт мне преимущества выбора, но я подстраиваюсь под него. Я знаю, что он предпочитает душ, хотя у него установлена огромная ванна, но, по-моему, он никогда ею не пользовался. Я знаю, что он не любит складывать свои вещи в шкаф, а бросает их в том месте, где на данный момент находится. Хотя, может, это связано с моим присутствием, ведь шкаф находится как бы на моей территории. Но другая привычка никак не связана со мной. Если он снял одежду, завтра её никогда не наденет: с пола, кресла или дивана она перекочует в корзину для белья. Я знаю, что иногда он просыпается ночью, и, подойдя к окну, долго смотрит на огни города. Спит снова на диване в гостиной, и его пробуждение никак не должно беспокоить меня, но все мои чувства настолько настроены на него, что я ощущаю каждое его движение, и неизменно просыпаюсь. И не могу уснуть, пока не возвращается на свой диван. Я наблюдаю за ним, хотя он об этом не догадывается. В такие минуты он кажется бесконечно одиноким и недосягаемым, как волк, заворожённый луной.

Я вышла на работу, получила яркую жизнерадостную униформу – зелёные брючки, жёлтая блуза, бейджик с моим именем – и втягиваюсь в особенности торговли. Пока трудно, но, думаю, привыкну. График странный: два дня работаешь с восьми до восьми, два дня дома. За время работы так выматываюсь, что, придя домой, валюсь с ног. Хотя работа нетрудная: разложить товар по полкам, проверить сроки годности, повесить ценники, ответить на вопросы покупателей, посоветовать, порекомендовать. Но за всё время ты имеешь право присесть только во время обеденного перерыва, за тобой внимательно следят через камеры видеонаблюдения, а покупатели такие придирчивые и дотошные, что на общение с некоторыми уходят все силы. Первые два дня хотелось бросить это и бежать подальше. Держалась, старалась, чтобы Данила не заметил. Мне кажется, если бы пожаловалась, как трудно, запретил бы ходить на работу, заставил подыскать что-то другое.

К счастью, в эти два дня я его практически не видела. После первого дня заснула, не дождавшись, когда он придёт, только утром безразличное «всё нормально, справляюсь» – и разбежались в разные стороны. А после второго дня, который прошёл ещё тяжелее, согревала надежда на выходные, когда я отдохну и отосплюсь. Первый выходной пролетает быстро, а завтра снова на работу. Зная, что за два следующих дня я практически ничего не смогу сделать по дому, отвожу второй выходной для домашней работы. Данила, как всегда, отсутствует, мне никто не мешает приводить в порядок квартиру. Следующее дело – стирка, потом буду готовить на два дня.

Стирка – громко сказано, это не Таджикистан с полосканием в горной реке и оттиранием пятен вручную. Загружаю стиральную машину. Как всегда, все вещи, которые он надевал в эти два дня – в корзине. Вещей не так уж много. Раздумываю, что бы ещё забросить подходящее, чтобы зря не расходовать моющее средство, приходит в голову, что домашний костюм, в котором делала уборку, не первой свежести. Снимаю его прямо в ванной и забрасываю вместе с вещами Данилы.

Щелкает закрываемая крышка стиральной машинки, одновременно раздаётся щелчок открываемой входной двери. Я замираю, прислушиваюсь. Конечно, я могу открыть машинку и вытащить обратно свои вещи. Во мне борются две личности: Дарига, скромная и послушная, воспитанная свекровью для удовольствия и подчинения мужчине, и Дария, немного взбалмошная и дерзкая, какой была до Рустама. Даша побеждает. Я нажимаю режим стирки, вода льётся в стиральную машину, а я остаюсь посреди ванной в одном белье. А что? Я же могу и не знать, что он вернулся. Откидываю назад волосы, расправляю кружево трусиков, поправляю бюстгальтер, распахиваю дверь, и быстро, пока не передумала, делаю два шага в комнату.

Конечно, если бы я знала, что он на этот раз пришёл не один, я бы так не сделала. В крайнем случае, сидела бы в ванной, пока в доме никого не останется. Но я же не знала, что Данила появится в квартире с другом. А у него друзья под стать ему. Мужчина высокий, широкоплечий, мощный, можно сказать. С похожей короткой стрижкой на чёрных волосах. Людей такой комплекции олигархи обычно берут в охранники, по крайне мере мне это известно по фильмам. Правда, глядя на властное лицо этого человека, понимаешь: он привык повелевать, а не подчиняться приказам.

Я слышу часть их разговора:

– Когда прочитал твой отчёт о Таджикистане, понял, что интуиция меня никогда не подводила. Простить не могу, что отправил без прикрытия, – они оба стоят в районе кухни, Данила делает чай.

– Да всё нормально, Саш, главное, задание выполнено. Не такое проходили.

– А мне потом жить с чувством вины – это мы не прохо… дили… – мужчина берёт протянутую чашку, поднимает голову, заметив меня, осекается на полуслове.

Данила порывисто оборачивается.

– Ой! А я не знала, что ты дома, и не один, – смущённо отвожу нарочито непонимающий невинный взгляд, – А я была в ванной, а халат забыла в спальне, – оправдываюсь, даже не пытаясь прикрыться. Чего уж там теперь, поздно! Все всё видели.

Он шагает ко мне, пытаясь загородить своим телом. Глаза потемнели, а сам взгляд тяжёлый, пробивающий до глубины души.

– Немедленно оденься! – шипит он, толкая меня в сторону ванной.

– Что я там могу надеть? Твои трусы? Они висят на сушке. Я же сказала, что моя одежда там, – машу рукой в сторону спальни, выглядывая из-за его плеча, замечаю ироничную улыбку на губах Саши, как я поняла. Он забавляется происходящим, ничуть не смущаясь.

– Саш, ты не мог бы подождать меня в машине? – бросает Данила другу, не оборачиваясь, так как взгляд прикован ко мне. Убийственный взгляд.

– А ты разве не познакомишь меня со своей охре… э-э-э… очаровательной девушкой.

– Саша, потом! Выйди! – почти орёт Данила, заталкивая меня в ванную.

– Как я понял, кофе тоже потом, – разочарованно произносит мужчина и ставит чашку на стол.

Дальше я не вижу, так как оказываюсь в ванной, прижатая к стене. Данила смотрит на меня так, словно хочет убить, обнять, любить? Да какая, собственно, разница, главное – испытывает чувства, а не то равнодушное созерцание, которое длится уже вторую неделю. Бросаю взгляд вниз, на его туго натянутые джинсы… в определённом месте. Прячу страх за нервной улыбкой:

– Раздвоение личности? Одна твоя часть хочет меня убить, а другая просто хочет.

– А чего хочешь ты? Что ты вытворяешь? Чего добиваешься? Я думал, мы договорились и поняли друг друга.

– Хочу твою душу и тело. Причём именно в такой последовательности. Я хочу тебя, но всего, а не определённую часть.

– Тело бери, пользуйся, сколько хочешь. Душа в комплект не входит. Она слишком мрачная и испорченная для такой юной особы.

– Ты самый лучший, кого я встречала.

– Встретишь ещё лучше, у тебя всё впереди.

– А у тебя?

– У меня нет.

– Я не хочу никого встречать, я хочу…

– Ты хочешь этого, – внезапно перебивает он меня, закрывая рот жёстким болезненным поцелуем.

Я пытаюсь быть неподвижной, правда пытаюсь, но после того, как поцелуй из яростного и дикого становится почти нежным, страстным, я сдаюсь. Льну к нему, выгибаюсь, стараясь быть ближе, цепляюсь за плечи. Его рука на моей груди, невероятно чувствительной, даже лёгкое касание причиняет боль, сладкую боль. Другая рука отодвигает кружево моих трусиков и скользит вниз. Каждое его касание пронзает тысячей горящих стрел, сосредотачивая всю боль и жар внизу живота. Его пальцы сразу находят нужный ритм, заставляя резко выгибаться от прикосновений и ждать новых. Я касаюсь его лица, провожу руками по плечам, обтянутым тканью светлой футболки, спускаюсь ниже, глажу через плотную ткань эрегированную плоть, пытаюсь сжать, но не могу: чёртовы джинсы. Он с шумом втягивает в себя воздух.

Внезапно стиральная машина переключает очередной режим и начинает громко набирать обороты. Этот звук врывается в наш наэлектризованный эротический мир, отрезвляет. Возбуждение мигом сходит с меня, оставляя шокированной, опустошённой и яростной.

– Нет! Мне не нужно это, я здорова, – неожиданно твёрдо, даже для меня самой, раздаётся мой голос.

Замираю и опускаю руки. Он мгновенно чувствует моё настроение, отстраняется, мрачно глядит на меня, пытаясь усмирить дыхание. Я опускаю голову, боюсь смотреть в глаза. В этот момент он напоминает мне хищного волка. А хищникам не следует смотреть в глаза.

– Думаю, нам следует какое-то время пожить в разных местах, – произносит он холодно и бесстрастно.

Вскидываю голову, взбешённая маска на его лице сменяется на непринуждённую улыбку, он почти становится собой, невозмутим и отстранён, только напряжённые морщинки вокруг глаз выдают, что он не так спокоен, как хочет казаться. Быстро выходит из ванной. Заставляю себя дышать. Когда немного спадает напряжение, выхожу следом, бегу в спальню, накидываю халат, который лежит на тумбочке. Только тогда позволяю себе оглядеться вокруг.

Данила стоит возле шкафа и складывает в небольшую сумку какие-то вещи. Замечаю, что он кладёт туда свой камуфляжный костюм. Меня обдаёт холодным потом. Вспоминаю, при каких обстоятельствах видела его в этой одежде, вспоминаю, чем он занимается. Своими выходками я постоянно вывожу его из себя, в то время как он должен быть собран и сосредоточен. А если он сейчас уйдёт, и я его не увижу? А если из-за меня он совершит какую-нибудь ошибку на своей странной работе, которая будет стоить ему жизни или здоровья? Я отчётливо вижу пустоту – мёртвую всепожирающую тёмную пустоту, мрак и отчаянье, которое поглотит меня, если его не будет рядом. Любого – заботливого, равнодушного, взбешённого. Любого, только бы знать, что он есть.

– Данила, пожалуйста, не уходи! Прости, только не уходи! Это твоя квартира, ты не должен! Я сделаю всё, что скажешь! Прости меня! – в моём голосе паника и отчаянье.

Он поворачивается ко мне, удивлённо приподнимает бровь. Я подбегаю к нему, вцепляюсь в рукав рубашки, словно это сможет удержать.

– Пожалуйста! – молю я, не отводя глаз.

– Я всего лишь до Кузьмича.

Непонимающе смотрю.

– В деревню, – уточняет он.

В моих глазах недоверие.

– У нас мальчишник, Саша приехал, чтобы забрать меня – мы едем на его машине. Скорее всего, останусь с ночёвкой. Только и всего. Нечего паниковать, – наконец-то объясняет он.

– Да? – переспрашиваю недоверчиво, – Завтра ты вернёшься?

– Надеюсь.

Выдыхаю, успокаиваюсь, закрепляю победу вопросом:

– Скажи, что приготовить на обед?

– Ты же знаешь: я ем всё, готовь что хочешь. А если не хочешь, можешь не заморачиваться, вряд ли вернусь голодным, – говорит он, идя к выходу, я иду следом.

– Но я же должна о тебе заботиться.

– Ты ещё скажи: мой господин! – внезапно взрывается он, останавливается и оборачивается ко мне, – Даша, прекрати эти азиатские штучки! Я всю жизнь живу один, и привык сам о себе заботиться!

– Но…

– Отдыхай, у тебя завтра трудная смена. Увидимся, – примирительно произносит он и быстро выходит из квартиры.

– Так точно, мой генерал! – говорю я закрытой двери и топаю ножкой.

Размеренные будни. Никаких стрессов и неприятностей. Я наконец-то втягиваюсь в свою работу, даже начинаю получать удовольствие от своей занятости, от общения с коллективом, от первой зарплаты. Коллектив большой, человек тридцать, в основном, молодой. Не то, что дружный, но ссор и интриг я пока не заметила. Уже знаю почти всех, и не боюсь спутать имена, тем более у каждого на груди бейджик, что облегчает общение не только с покупателями.

Близко сошлась с тремя людьми: Ольга, консультант, такой же, как и я, она была какое-то время прикреплена ко мне, как наставник. Теперь мы просто общаемся, очень приятная девушка. Когда становится тяжело, от одного её улыбчивого слова «Чем помочь?», «Как дела сегодня?», сразу легче. Понимаешь, что ничем помочь она не сможет, но живое участие просто поднимает настроение. Марина Ивановна – мой непосредственный начальник, заведующая продуктовым отделом. Пятидесятилетняя дама. Иначе, как дама, и не назовёшь. Величественная осанка, гордо приподнятый подбородок, взгляд оценивающий. Замысловатой высокой причёской напоминает классического работника торговли. Перед ней трепещет весь отдел, но ко мне почему-то у неё особое расположение. Мне поясняют: когда-то, лет десять назад, директор имел с ней связь. Для него уже всё давно забыто, теперь его интересуют более юные особы, но для Марины Ивановны это событие наложило отпечаток. Она считает себя чуть ли не первой приближенной, хотя её едва замечает начальство, и то просто как исполнительного работника.

То, что Сам попросил позаботиться обо мне, потому что я попала на работу по протекции «каких-то влиятельных людей» – ох, уж этот Данила! – я узнала примерно через две недели от общительной и разговорчивой кассирши Кати, которая всё обо всех знает. Он стала третьим человеком, который выделил меня из общей массы.

Есть ещё один человек, который тоже выделяет меня уже как неделю. Охранник Витя, застенчивый добродушный парень с лицом бультерьера. На лицо ужасный, добрый изнутри, – как поётся в известной песенке. Только ради одного мрачного выражения лица его стоило взять на работу. Главное, чтобы не открывал рот. Все уже знают, что нельзя просить Витю разобраться с бабулей, тырившей глазированные сырки: он отпустит старушку, заплатив за украденный товар из своего кармана.

Да ладно старушка, но даже алкаш, тащивший бутылку, и дама, запихивающая сервелат в карманы норковой шубы, вызывают в нём неизменную жалость. Так что Витю стараются ни в какие разборки не вмешивать, оставляя стоять на входе, как знак устрашения. Подозреваю, что и меня он заметил только потому, что в первые дни работы я ничего, кроме жалости, своим несчастным видом вызвать не могла. А потом его шефство надо мной вошло в привычку. И я уже не представляю утра рабочего дня без его добродушного «Привет, как дела?», и вечернего «Пока, спокойного вечера!». Несколько раз он предлагал меня проводить, когда узнал, что домой добираюсь пешком. Но у консультантов работа заканчивается в восемь, а у охранников смена в десять, и ждать я не собиралась, так что проводы постоянно отменялись до лучших времён.

А с Данилой я снова практически не вижусь. Сначала подозревала, что он переехал в другое место, как обещал, или кантуется у друзей. Но он иногда всё же появляется, очень поздно, чтобы переночевать, и уходит очень рано. Или, придя с работы, нахожу на диване его одежду – значит, появлялся, чтобы переодеться. И приготовленная мной еда исчезает из холодильника, давая уверенность, что эта квартира обитаема не только мной. Через две недели, в мой выходной, судьба нас сталкивает за ужином на кухне. Задаю мучающий меня вопрос:

– Почему тебя постоянно нет дома, ты что, меня избегаешь?

Он усмехается:

– А не много ли чести ты себе присвоила? Отпуск после Таджикистана закончился, началась работа. Я говорил, что график сумасшедший.

– А выходные бывают?

– Бывают. Кстати, в следующие выходные едем в универ. Пришли твои документы из БелГУ. Нужно отвезти в деканат выбранного тобой вуза. Если заочно, тебя восстановят уже в этом году, а очно нужно подождать до сентября.

– Я хочу заочно!

– Уверена?

– Конечно, не хочу бросать работу. Не хватало, чтобы ты мою учёбу оплачивал. Я и так тебе должна.

– Сочтёмся, – резко бросает он, пресекая дальнейший разговор. Тема денег и моих долгов для него всегда неприятна.

День замечательный и не предвещает ничего плохого. Вчера я с Наташей потратила почти весь выходной на поиски и покупку зимних сапожек. Моя новая подруга старается привить мне вкус к дорогим качественным вещам. Я сопротивляюсь, понимая, что моей зарплаты хватит только на самое простое и необходимое, но зимние сапоги всё же должны быть кожаными, на них экономить нельзя, иначе потом разоришься на таблетках.

В результате Ната довольна, что я наконец-то прислушалась к её совету и купила «путевую» вещь. Я тоже рада, что ноги не мёрзнут – начало декабря, давно пора переобуться. Но зарплату получила недавно, деньги Данилы, которые он регулярно выдаёт мне без всякого напоминания и отчёта на хозяйственные нужды, я бы не посмела тратить лично на себя.

Я в прекрасном настроении на своём рабочем месте. Можно сказать, что улыбка, предназначенная для покупателей, вполне искренняя. И покупатель сегодня какой-то смирный, вялый, что ли. Куда подевались старушки, пытающиеся вернуть просроченное печенье, купленное неделю назад. Или требовательные домохозяйки, которые никак не могут разобрать точный состав какого-нибудь продукта. Или мужья этих самых домохозяек, тупо выполняющие список своих благоверных и добивающиеся от меня, какие именно продукты имела в виду их супруга, когда писала просто грибы или просто масло. Коллеги сонно слоняются по залу. Оля, полюбовавшись моими новыми сапогами и прослушав восторги по поводу хорошего дня, говорит, что это затишье перед бурей. Скоро сезон новогоднего ажиотажа. Вот тогда набегаемся.

Но побегать пришлось уже сегодня. И что такое буря в торговом зале, я поняла, не дожидаясь новогодних праздников. И виной этой бури стала не внезапно нагрянувшая проверка Роспотребнадзора и не толпа покупателей. Оказывается, возмутить спокойствие огромного коллектива может всего один человек, сын хозяина сего заведения, двадцатипятилетний Денис Сергеевич.

Уже под конец рабочего дня, в пять вечера, по залу пронёсся лёгкий ропот: «Денис Сергеевич здесь», и все работники стали вести себя очень странно. Кто вдруг лихорадочно начал приклеивать новые ценники, кто яростно трёт полки, выискивая невидимую пыль, кто вообще предпочёл спрятаться за стеллажами, а кто-то замер, как в трансе, с дежурной улыбкой на устах. Даже невозмутимая Марина Ивановна, нервно одёрнув форму, схватила какие-то бумаги и буквально побежала, что для неё не свойственно, навстречу источнику беспокойства. На бегу приказав всем отключить телефоны.

Где-то в начале зала слышны громкие голоса, робкий сбивающийся лепет, мимо забегали девочки с бумагами, тряпками и рекламными плакатами. Я выключаю звук на телефоне и обращаюсь к Ольге за пояснением.

– Самодур, – начинает она с характеристики, – Ничего не смыслит в торговле, но раз в месяц заявляется, чтобы показать, кто здесь главный. Иначе папочка опять отправит его за границу, доучиваться в какой-нибудь колледж. Вот он и доказывает, что учиться ему не требуется, он и так всё знает. Говорят, Сергей Дмитрий обещал отдать ему в личное распоряжение один из торговых центров, если тот докажет, что способен управлять. Да и вообще остепенится и прекратит шататься по ночным клубам и тусовкам. Вот он и доказывает. Не дай Бог, наш центр ему достанется, сразу уволюсь! – Ольга вдруг замолкает и вытягивается по струнке.

Я так увлечена её сообщением, что не сразу замечаю внезапно сгустившуюся тишину вокруг; не пойму, почему подруга не рассказывает дальше. Так интересно послушать сплетни! Но она на что-то смотрит позади меня и пытается произнести, не разжимая губ: «Обернись».

Каким-то чудом я это понимаю и оборачиваюсь. Передо мной мужчина в распахнутой кожаной куртке с ярко-белым мехом внутри. Высокий рост, спортивная фигура. Немного ироничный взгляд синих глаз, чёрные волосы стильно и небрежно уложены, смугловатая кожа, модная щетина. Черты лица правильные, утончённые. Точнее, были бы правильными, если бы не были искривлены каким-то высокомерным презрением.

– Какого х**а вы здесь треплетесь, когда нужно работать!

У меня от изумления округляются глаза.

– Я у тебя спрашиваю, чего молчишь, дура безмозглая? Почему не работаем?

По-моему, у меня открылся рот, точнее, отвисла челюсть. И если бы вопрос был задан напрямую мне, то ответ сам бы слетел с языка. Но он смотрит мимо меня, вперив гневный взгляд в мою подругу. А у той лицо бледнее мела, глаза испуганно мечутся. Ещё немного, и она грохнется в обморок. Беру ситуацию в свои руки:

– Э… я отвечу, – пытаюсь говорить как можно миролюбивее, чтобы остудить пыл взбесившегося начальника, – Мы здесь стоим, потому что на нашем участке всё в порядке. Ценники на месте, полки чистые, товар расставлен по инструкции, покупатель в данный момент отсутствует… Вы всех распугали, – отчитываюсь почти по-военному, но что-то дёргает в конце высказать то, что не следовало. Но, кстати, это правда!

– Чего??? – у начальства округляются глаза, – Кто такая?

Позади Марина Ивановна тихо и торопливо начинает что-то рассказывает этому зарвавшемуся юнцу, видимо, мою биографию.

Я, пользуясь тем, что от меня отвлекли внимание, ухожу к своим стеллажам, в надежде затеряться между молоком и печеньками. Но не тут-то было! Через минуту появляется хозяин и прямиком ко мне:

– Почему пыль под стеллажами! Быстро тряпку в руки, и чтобы через минуту всё чисто было!

– Мыть пол – не моя обязанность, у нас есть уборщицы, – спокойно отвечаю я.

– Будешь возникать – никаких премий! Получишь чистую минималку! – орёт он.

Меня разбирает нервный смех. Этот охреневший мажор собрался меня испугать! Знал бы он, с чем мне пришлось столкнуться. После этого меня уже, наверное, ничего не напугает. И уж тем более я никому не позволю себя унижать.

– Если вам больше мне нечего сказать, то вы мешаете работать, – произношу, не сдвигаясь с места.

– После смены ко мне в кабинет! – бросает он и быстро уходит.

А я без сил приваливаюсь к стене. Разговор с охамевшими начальниками отбирает много энергии. До конца смены два часа. Скорее всего, последние два часа на этом рабочем месте. Весь коллектив шарахается от меня, как от чумной, только Ольга подлетает с претензиями:

– Зачем ты влезла? Ну, поорал бы он, ну постояла бы я, глазками похлопала, а через минуту он бы забыл. А тебя он не забудет. Ну, где ты ещё такую работу найдёшь, точнее работу найдёшь, но зарплата…

Да, зарплата здесь, в отличие от других торговых заведений, отличается в разы. Об этом я узнала уже после того, как устроилась и была приятно удивлена. На премии Сергей Дмитриевич не скупился. Тактический ход, чтобы было чего лишать в случае провинности. Да собственно, в чём моя вина? В том, что начальник самодур?

Рабочая смена закончена. Сколько ни тяни время, а нужно идти. Кабинет на втором этаже. Поднимаюсь, стучу.

– Да! – резкий голос из-за двери.

Открываю, вхожу. Я не была здесь ни разу. Первое впечатление – кричащая роскошь. Богатенький юнец в огромном кожаном кресле за величественным письменным столом. Прохожу в центр, останавливаюсь, ноги утопают в пушистом ковре. Хозяин молчит, с самодовольством меня рассматривает. Я стою и в свою очередь рассматриваю его и, заодно, обстановку. Он не выдерживает молчания первым:

– Как насчёт извинений? – спрашивает с ухмылкой.

– Да, я тоже считаю, что они не помешают.

Молчим, смотрим друг на друга. Он сверлит меня взглядом, хмурится. Не отвожу глаз. Ты не испугаешь меня, и не пытайся!

Наконец, игра в гляделки ему надоедает. Он встаёт, обходит стол, садится на крышку прямо передо мной.

– Ну? – он выжидающе смотрит.

– Ну – это и есть ваше извинение? Или вы забыли сам процесс, как извиниться перед девушкой?

– Что? Не понял? – он удивлён, и это мягко сказано.

– Я жду, когда вы извинитесь передо мной. Ведь именно за этим вы меня сюда позвали? – окончательно наглею я, но терять всё равно нечего.

– Что??? И что ты себе позволяешь, тварь неблагодарная! Тебя тут держат из жалости! Да я выставлю тебя, и ты даже минимум не получишь, ты су…

– Так! – вдруг ору я, перебивая его на слове, весьма обидном, кстати, – Я не собираюсь выслушивать оскорбления от мужчины, доказывающего своё превосходство таким низким способом! Если у тебя есть что ещё сказать по существу, говори, – нарочно подчёркиваю обращение «тебя», ведь он меня тоже на «ты» называет, – Мой рабочий день закончен.

– Либо ты сейчас извиняешься передо мной, либо сдаёшь форму, и твоя работа здесь закончена! – бросает он, едва сдерживая ярость.

– Да? – переспрашиваю я, невинно хлопая ресницами, и начинаю расстёгивать блузку дрожащими руками.

Удивление на его лице сменяется самодовольной похотливой улыбкой. С чего бы ему так улыбаться? Ах, он решил, что я собираюсь предложить своё тело в обмен на работу! Не дождёшься! И под блузой у меня плотная футболка! Мило улыбаясь, движениями стриптизёрши, снимаю с себя верхнюю часть униформы. С силой швыряю в него. На его лице шок и недоумение, на моём отвращение.

– Моя работа здесь закончена! – резко говорю я и выхожу из кабинета.

Захожу в комнату, где переодеваются работники. Почти все разошлись, только Оля ждёт меня, да Марина Ивановна выглядывает из своего кабинета, не решаясь подойти ко мне.

– Ну, что? – озабоченно спрашивает Оля, – Он уволил тебя?

– Я сама уволилась, – устало произношу я, натягивая пальто.

– Да ладно, так не бывает! Что было в кабинете, расскажи!

– Оль, я так устала, завтра приду за расчётом и за вещами, и расскажу. А сейчас домой.

Выхожу на улицу, на ходу застёгивая пальто. Холодный воздух приятно остужает разгорячённые щеки, глубоко вдыхаю несколько раз. Почти успокоилась.

– Даша! Подожди! – голос Виктора позади.

Он догоняет меня:

– Я провожу.

– Но у тебя же смена?

– Моя смена только что закончилась. А ты сегодня задержалась. Так что теперь я имею возможность довести тебя до дома. Поздно уже.

– Я каждый день тут хожу.

– Ты ходишь в восемь, а уже почти десять.

– Да ладно! Ну, пошли.

Он идёт рядом, приноравливая свой широкий шаг к моим шагам. Пытается взять за руку, когда я поскальзываюсь на льду, чтобы потом не отпустить. Но я пресекаю все попытки телесного контакта. Мне достаточно его сутулой фигуры, плетущейся рядом.

– Не расстраивайся, – тихо говорит он, – Свет клином не сошёлся на этой работе. Это же Москва, тут столько возможностей! А хочешь, я тоже уйду, вместе с тобой! – так он пытается меня поддержать.

– Что ты! Зачем уходить? Что ты этим докажешь? И я не расстраиваюсь. Не так уж мне и нравилась эта работа, – вру я, чтобы в свою очередь успокоить его, а то действительно уйдёт в знак солидарности.

Мы бредём очень медленно. Точнее, бреду я, а он подстраивается под мой шаг. Хотя идти к дому где-то полчаса, растягиваю путь на час, пытаясь успокоиться. Если Данила дома, он не должен заметить моего расстройства, и без того я ему вечно хлопот подкидываю. Когда входим во двор дома, от стоянки автомобилей неожиданно отделяется фигура мужчины и преграждает нам путь. Данила!

– Даша! Почему так поздно? И где снова твой телефон?

– Бли-и-ин! Он в сумочке, но я выключила звук!

– Это кто? – без предисловий и комментариев продолжает допрос Данила.

– А! Познакомься, это Виктор, он работает охранником в нашем торговом центре.

Виктор изображает подобие улыбки на лице и протягивает руку.

– Фамилия? – бросает Данила очередной лаконичный вопрос, не замечая руки и, видя наше недоуменное молчание, уточняет – Фамилия у парня есть?

– Да, Лактионов, – отвечает мой телохранитель, – Я тут решил проводить Дашу, она расстроилась немного, там у нас это… самое… в общем.

– Витя, познакомься, – быстро перебиваю я словоохотливого провожатого. Чуть было не испортил всё! – Познакомься, Витя, это Данила, мой, мой… – я внезапно тоже теряю слова, так как не знаю, как представить Данилу. Он находится сам.

– Брат, – выдаёт резко и хватает меня за руку, – Надеюсь, проводы закончены? Долгого прощания не будет? – он идёт в сторону подъезда, мне не остаётся ничего делать, как тащиться следом.

– Пока, Витя! – только и могу бросить через плечо.

Заходим в лифт. Я хихикаю.

– Брат? Ты так теперь всем представляться будешь? Моим братом?

– Брат твоего бывшего мужа. Я решил, что эта фраза настолько длинная и сложная, что пока дойдёт до твоего тупого ухажёра, у него мозги вскипят. В следующий раз, когда вздумаешь задержаться, звони и предупреждай.

– Ты запретил звонить тебе.

– По пустякам. А сегодня не пустяк, я правильно понял? Что случилось на работе?

– Так, с начальством не нашла общий язык. Меня, наверное, уволят, – как можно более равнодушно говорю я.

– Ну и хорошо. Мне никогда не нравилась эта твоя работа.

Странно! Меня не уволили! Когда я на следующий день пришла, чтобы забрать документы и, может быть, зарплату за прошлую неделю, Марина Ивановна сказала, что насчёт меня никакого распоряжения не поступало, уволить меня лично она не имеет права, так что я должна не выдумывать и идти на своё рабочее место. Ну и как это понимать? Он решил, что я сама уйду? А вот и не дождётся! Почему я должна уходить? А может, он забыл меня уволить? У молодых такое случается: поехал в клуб, напился, и забыл сегодня, что хотел сделать вчера? Но это до первого случая, пока меня не увидит. Так что я остаюсь работать, каждую смену со страхом ожидая, что с появлением молодого хозяина закончится моя карьера в торговле.

Терзалась примерно неделю. С субботу после обеда по залу снова пролетел слух, что появился Денис Сергеевич. На этот раз он пронёсся, как лёгкий ветер, в отличие от прошлой бури, слегка взволновал персонал, легонько потрепал нервы. Я его даже не видела, только слышала где-то в районе бакалеи жалобные всхлипы полненькой очень жизнерадостной Танечки. Когда начальник скрылся в кабинете, подошла, вместе с другими девочками, чтобы её успокоить. Оказалось, он лишил её пятидесяти процентов премии за неправильную, на его взгляд, раскладку товара. И это перед новым годом! Жесть! Я ещё не знала тогда, что вскоре жалеть придётся меня. Не успела подумать, что мне повезло, обо мне забыли, как подходит Марина Ивановна и сообщает, что меня вызывают в кабинет директора. Слова типа «а как же рабочее место» не спасают. Начальница быстро находит мне замену.

Плетусь, как на казнь. Вот она и расплата, а я-то надеялась! И что ему ещё нужно? Уж увольнять, так увольнять! Вхожу. Тот же кабинет, уже всё знакомо, особенно картина с непонятной жёлто-оранжево-зелёной мазней у него над головой. Ну не под ноги же мне смотреть, опустив глазки, я же не в Таджикистане!

– А, это ты. Проходи, садись!

Я ослышалась? На этот раз меня приглашают сесть? И даже встают с кресла, чтобы отодвинуть стул от переговорного стола. В недоумении вскидываю брови: в чём подвох? Тем не менее, прохожу, сажусь. Он остаётся стоять, свысока на меня посматривая. Неприятное ощущение: как будто ты подопытный кролик и кто-то внимательно следит за твоей реакцией.

– Ну что же, давай знакомиться, – вдруг говорит он, усаживаясь, наконец-то, в своё кресло.

– Вообще-то, я знаю, как вас зовут, Денис Сергеевич.

– Да я тоже знаю, Дария, – и он достаёт откуда-то из-под стола мою жёлтую форменную блузу с бейджиком. Так вот она где! А мне пришлось новую тогда просить.

– То знакомство заочное, а теперь хотелось бы поближе тебя узнать.

– Куда уж ближе! Мы ещё тогда перешли на «ты», Денис Сергеевич. Не думала, правда, что придётся ещё раз вас увидеть. Почему я не уволена?

– А ты мне понравилась. Понимаешь, ни одна б**дь, работающая в компании, никогда не посмотрела на меня так, как ты. А ты ещё такое говорила! Все просто трепещут, слова против не скажут, даже если я не прав. Всё ради денег. А ты не боишься. Ты меня просто заинтриговала.

– Знаешь, я столько пережила, теперь меня мало что может напугать, особенно начальник-неврастеник.

Внимательно слежу за его лицом: не хочется перегибать палку, работа мне всё-таки нужна. Он ухмыляется, откидывается на спинку кресла:

– И что же ты пережила, расскажи. А то у тебя в анкете практически ничего не написано. Место рождения, незаконченное высшее. Опыта работы нет. Что нужно пережить, чтобы не побояться потерять работу? Ты ведь приезжая, и приехала недавно, значит, в деньгах нуждаешься.

– Но это не даёт повода получать незаслуженные обвинения.

– Ладно, извини. Видишь? Я извинился, как ты и просила. За это расскажи о себе.

– Ну…, – задумываюсь, что ему можно рассказать, – Я была замужем. Сейчас в разводе. У меня был ребёнок, она умерла. Я родилась в Белгородской области, это центральное Черноземье, какое-то время жила в Таджикистане, недавно приехала в Москву. Образование финансово-экономическое, перевелась на четвёртый курс здесь, в Москве, учиться буду заочно.

– Ого! Какая биография в двадцать три года! А что это ты с финансово-экономическим образованием делаешь в продавцах-консультантах?

– А чем мне ещё заниматься? Образование незаконченное, опыта работы нет.

– Значит, в этой сфере ты ничего не соображаешь?

– Почему же? Знания я получала три года. Но кто же мне доверит?

– Я! Я хочу тебе доверить финансы нашей компании. Виртуальные, конечно. Что, если предложу поработать в бухгалтерии? Сначала помощником главного бухгалтера отдела продаж, а потом как пойдёт. Там зарплата выше и график работы проще. Как? Согласна?

Недоверчиво смотрю на него. Вот это сходила за увольнением!

– Почему такое щедрое предложение?

– Скажем так: ты мне понравилась, я почувствовал в тебе твёрдость и профессионализм.

– Что я должна взамен?

– Сущую ерунду: как-нибудь сходишь со мной в кафе, если захочешь.

– Ну, хорошо… Спасибо, Денис Сергеевич.

– Не за что. Это моя работа – видеть потенциал в подчинённых и помогать им его реализовывать.

Меня терзает сомнение в его искренности. И последняя фраза звучит как-то неестественно, как будто он копирует её, не особо понимая, что она значит.

– Я могу идти?

– Да, конечно. Я сейчас отдам распоряжение о твоём переводе.

Когда рассказала коллегам, вердикт был один, причём единогласный: «Он к тебе клеится. Повезло!» Ну, это мы ещё посмотрим, кому повезло.

Работать в бухгалтерии мне нравится. Во-первых, это физически легче, во-вторых, я работаю с девяти до пяти, правда, каждый день, но с двумя выходными. В-третьих, у меня получается!!! Вообще-то я была одной из лучших на курсе, и успехи в сегодняшней работе это подтверждают. Два оставшихся года, думаю, будет легче закончить, когда такая практика.

Через несколько дней работы я знакомлюсь с истинным хозяином концерна «Меридиан». Каверин Сергей Дмитриевич, невысокий сухопарый мужчина слегка за пятьдесят. Абсолютно седые волосы вовсе не старят его, напротив, делают импозантным и очень привлекательным. Я попала в кабинет вместе со своей теперешней начальницей, Ниной Ивановной, которой предстояло сделать отчёт за прошлый месяц, а я всего лишь должна держать кипу её бумаг и подавать нужные. Но как только вошли в кабинет, на меня сразу же обратили внимание.

– А! Это юная протеже моего сына! Приятная девушка. Надеюсь, её работоспособность действительно оправдывает столь поспешное назначение. Сергей Дмитриевич.

Мужчина протягивает мне руку, я подаю свою, он слегка сжимает мои пальцы.

– Дария… Владимировна, – соответственно представляюсь я.

– Девушка действительно знает бухгалтерское дело, она прекрасно справляется… – начинает рассыпаться в похвалах Нина Ивановна, но директор её перебивает:

– Это мы ещё посмотрим, как она справляется. Видишь ли, своей работой ты, моя красавица, должна будешь доказать не только свои способности, но и то, что мой сын, в конце концов, сделал хоть один правильный и серьёзный поступок, так скоропалительно назначив тебя. Доказать, что он увидел в тебе профессионала, как он сказал, а не смазливую мордашку и обаятельную фигурку. Как думаешь, справишься?

– Извините, я не отвечаю за вашего сына. Но с полной ответственностью могу сказать, что очень постараюсь не потерять это место и доказать свои способности.

– И на это у тебя не потребуется много времени. Видишь ли, я не привык годами ждать доказательств, я бизнесмен. Мне нужен результат здесь и сейчас. Поэтому, думаю, уместно будет поручить тебе составить квартальный отчёт по продажам. Все данные возьмёшь у Нины Ивановны. И к новому году мы будем знать, что ты собой представляешь, как специалист. Надеюсь, что такое квартальный отчёт, знаешь?

– Да, но…

Он прищуривает глаза и, наклонив набок голову, смотрит на меня с вызовом. Я принимаю вызов.

– Да, я сделаю это, – уверенно отвечаю ему.

– Вот это слова мужа, а не мальчика, но в твоём случае девы, а не девочки. Можешь быть свободна, – небрежным взмахом руки он выпроваживает меня из кабинета.

Паникую где-то полчаса. Потом, спокойно всё обдумав, понимаю: ничего страшного нет. Да, объем работы большой, да, ответственность, да, подобного практического опыта не было. Но откуда же он возьмётся, если всего бояться? Теорию знаю, справлюсь. Зато буду уверена, что после нового года меня никто не посмеет уволить, и я не буду зависеть от капризов сына хозяина. А то вдруг он задумает сменить милость на гнев, с этой импульсивной натуры сбудется!

Итак, всё налаживается, ура! Моё благополучие в моих руках, и скоро я буду дипломированным специалистом с хорошей зарплатой. И тогда исполнится то, ради чего я живу: Данила сможет меня оценить. Это сейчас я никто, как говорила моя свекровь – девушка, за которую даже калым платить не нужно. Но когда перестану от него материально зависеть, может, тогда он, наконец-то, увидит во мне женщину, а не подопечную, сестру, или кого он там во мне видит.

Вечером за ужином спешу поделиться своими успехами.

– Я рад за тебя, – слышу в ответ, – По-моему, в такой работе тебе нужен компьютер. Давай, съездим на выходных, купим тебе ноутбук. Он и в учёбе пригодится.

– Я сама хотела, с первой зарплаты, – меня смущают его траты.

– Будет от меня подарок в честь повышения по службе, – находится он, – Да, ещё, тебя как-то провожал некий Владимир Лактионов, охранник. Так вот, я бы не советовал тебе с ним встречаться.

– И почему же?

– Я проверил его данные. Раз двадцать менял место работы, ленив и туповат, живёт с мамой в однушке, был женат, в разводе, сын пяти лет, платит алименты. Неужели тебя устраивает такой кандидат, не скажу в мужья, но даже в ухажёры? А если не устраивает, зачем на него тратить время? Поэтому я тебя предупреждаю.

Он говорит спокойно, в принципе, он всегда спокойно говорит, а во мне всё кипит негодованием. Пока молча выражаю возмущение взглядом, который обещает ему долгую и мучительную смерть. Если не понимает, а он делает именно такой вид, продолжая жевать, то озвучу всё, что думаю:

– Значит, это так называется! Ты меня предупреждаешь! А тебе не кажется, что это называется лезть не в своё дело!

– Не кажется, – спокойно произносит он, наблюдая за беснующейся сожительницей, а я сейчас веду себя именно так. Вскакиваю и ношусь по кухне, в ярости сжимая кулаки, и вбивая в его тупую голову:

– Запомни! Я сама буду решать, с кем мне встречаться! Хоть с наркоманом, если моя душа этого просит! Какое право ты имеешь проверять моих друзей! Нет, я не собиралась встречаться с Виктором, он мне нисколько не нравился. Но ты не имеешь права вмешиваться! Я сама разберусь! Какого чёрта! Что ты возомнил! Хватит с меня тотального контроля! Я хочу решать сама!

– Всё сказала? – так же невозмутимо переспрашивает он, когда я без сил опускаюсь на стул и дрожащими руками хватаю стакан с водой, чтобы остудить пересохшее горящее горло.

– Да, – киваю головой и смотрю на него.

– А теперь слушай меня! Пока ты здесь, ты находишься под моей ответственностью. И я буду делать то, что считаю нужным. Я не запрещаю тебе встречаться, с кем бы ты ни захотела, но ты будешь меня ставить в известность о своих новых друзьях. Мало того: я попрошу быть очень осторожной в выборе знакомств. Это касается не только твоего благополучия и безопасности, но и моего. И пока ты сама строишь свою жизнь, я буду помогать тебе и поддерживать, хотя бы советом. Как только захочешь её разрушить с каким-нибудь наркоманом, дай знать: я уйду в сторону и попрошу уйти тебя, чтобы не видеть твоего морального разложения. Надеюсь, поняла, – холодно и категорично произносит он и встаёт из-за стола, давая понять, что разговор закончен.

– Да, мой генерал, – недовольно бурчу я в ответ на командный тон.

Больше не нашлась, что возразить. Он всегда оставляет последнее слово за собой и я, как и всегда, понимаю, насколько он прав. И чувствую себя пристыженной расшалившейся девочкой. А как мечтала, чтобы он увидел во мне женщину! Но почему я всё время совершаю тактические ошибки? Я просто плохо его знаю.

В правоте его слов, о том, что нужно быть очень осторожной в выборе знакомств, я вскоре смогла убедиться на горьком опыте.

Получив первую зарплату в бухгалтерии, в один из выходных дней я решила побродить по магазинам. Близятся новогодние праздники, мне хочется выбрать Даниле подарок. На этот раз Наташу не зову. Подарок любимому – это слишком личное, чтобы спрашивать совета подруги. Очень надеюсь, что толпы в магазинах ещё нет, ведь до нового года полторы недели. Но, как я поняла, на это же надеются и остальные граждане. В торговых центрах не протолкнёшься. Да ещё знать бы, что хочешь купить мужчине, у которого всё есть.

Не зря бродила полдня по сувенирным лавкам. Я её увидела и поняла – это то, что нужно. Глиняная статуэтка, покрытая чёрной глазурью, изображает гордого могучего волка, который, подняв голову, смотрит куда-то вдаль. Мастер ярко и правдоподобно изобразил его. Мощное мускулистое тело, роскошная шерсть, устремлённый взгляд, навострённые уши. Но не столько это привлекло моё внимание и заставило сердце учащённо биться. У передних лап этого величественного зверя лежала волчица, как бы огибая его своим телом, скромно положив морду на лапки. Она не была изображена так чётко, как он, и напоминала собой, скорее, какой-то чёрный ком. Но, главное, она там была. Не знаю, обидится он за намёк или поймёт, предугадывать не буду. Главное, я очень довольна находкой, и тем, что трудная проблема с подарком решена. Не зря убила на неё полдня.

Радостная, спешу домой. Сейчас спрячу подарок, приготовлю обед и буду ждать Данилу, он обещал сегодня быть к ужину. Уже недалеко от дома меня останавливает окрик.

– Девушка!

Поворачиваюсь. Напротив тротуара стоит автомобиль и какой-то человек, приоткрыв окно, пытается привлечь моё внимание. Останавливаюсь. Что ему нужно?

– Девушка, вы не могли бы сказать, где находится улица Новая, дом восемнадцать Б.

– Извините, я не местная, – привычно отвечаю, но вдруг понимаю, что он называет улицу, на которой я живу и номер дома тоже наш, – Подождите! Я знаю!

– Ой, как хорошо, а то мы уже с колёс сбились, разыскивая, где эта улица, где этот дом. И вот вижу прекрасную девушку, в которую можно влюбиться, если она подскажет.

Теряюсь от внезапных комплиментов, которые поднимают моё настроение ещё больше.

– Вы проезжаете прямо, вон до того перекрёстка, потом…

– Девушка, ради Бога, покажите на карте. У нас здесь подробная карта, а то нам уже два человека так руками махали, а мы всё не туда сворачиваем.

– Да, конечно, – я перехожу через занесённый снегом газон, подхожу к машине. Открывается задняя дверь и мужчина, сидящий там, подаёт мне раскрытую карту Москвы.

– Вот мы здесь находимся, – говорит, наклонившись над картой, – Посмотрите сюда, – просит он.

Я подхожу ближе и тоже наклоняюсь над картой.

– Ну, вот же, поворот на Новую улицу, а вот дом восемнадцать, – тыкаю я пальчиком в очень понятную и подробную карту.

Но мужчину уже не интересуют мои объяснения. Он хватает меня за руку, и резко дёргает на себя. Я не успеваю вскрикнуть, как оказываюсь втянута в машину сильными мужскими руками. Мгновение – и машина рвёт с места. Пытаюсь сопротивляться, понимая всю бесполезность махания руками и ногами. Раньше нужно было думать, когда подходила к незнакомым. А Данила предупреждал! Ору, но недолго. Мне в лицо пихают какую-то вонючую тряпку, от запаха которой моментально отключаюсь.

Прихожу в себя снова от резкого запаха. Верчу головой, пытаясь от него избавиться. Стону, потому что от движения в голове пульсирует тягучая ноющая боль. Понимаю, что кроме как головой, не могу двинуть ни одной частью тела. Да я даже рот открыть не могу, чтобы закричать! В ужасе распахиваю глаза.

– О, как хорошо! Проснулась!

Передо мной сидит на корточках мужчина из той машины. В красной куртке, из-под низко надвинутой на лоб чёрной шапки поблёскивают тёмные глаза. Небольшая чёрная борода, усы. А я… я сижу напротив него, ноги привязаны к стулу. Руки стянуты за спиной, рот заклеен скотчем. С меня сняли пальто, и теперь на мне какой-то странный чёрный жилет с множеством проводов и каких-то металлических штучек. В панике обвожу взглядом место. Мы находимся на первом этаже какого-то заброшенного в начале строительства огромного здания. Над головой плиты перекрытия, сквозь которые светится небо, вокруг куски арматуры, битый кирпич и обломки плит. Дикий животный ужас затапливает меня. Я снова беспомощно верчу головой, пытаясь освободиться, но это только даёт понять, что связана крепко. Тошнотворное чувство безнадёжности поднимается изнутри, грозя лишить рассудка.

– Эй, эй! Сознание терять нельзя, – говорит мужчина и шлёпает меня по щекам.

Для него, может, это и шлёпает, но мне кажется, что сейчас вылетят мозги из моей раскалывающейся головы. Хотя его действие имеет желаемый результат. За болью отступает тошнота, и в моих глазах появляется осмысленность.

– Вот так-то лучше. Пора работать, красавица! Сейчас ты будешь делать то, что я скажу. А если не будешь, то твоему Даниле придёт конец. Ты поняла меня?

Киваю головой, не особо понимая, но имя Данила заставляет собраться. Теперь сознание точно терять нельзя.

– Умница, – хвалит бандит, видимо, заметив в моих глазах что-то ещё, кроме страха, – А сейчас мы ему позвоним, – он достаёт из своего кармана мой мобильник, – Как там он у тебя записан, «зайчик», «котик» или просто «любимый». О! Просто Данила. Это не романтично! Ну, ничего, если останешься жить, переименуешь. А если не останешься… то тогда твой любимый – лузер!!! Вот как его нужно записать!

Мужчина низко гортанно хохочет своей же шутке. Меня пробирает дрожь от этого смеха.

– И так, слушай внимательно. Сейчас я набираю номер твоего «котика» и ты говоришь только два слова – спаси меня – можешь добавить, любимый, котик, зайчик, но не более того. Дальше говорить буду я. Ты поняла!

Сижу, не шевелясь.

– Ты поняла меня! – рявкает он.

Киваю головой. Он отлепляет липкую ленту от моего рта и подносит трубку к моему уху.

– Да! – раздражённо бросает Данила, – Я же просил не звонить по пустякам!

Молчу, мужчина хмурится, машет рукой, заставляя говорить.

– Даша! Не молчи, что случилось? – орёт в трубку Данила.

– Спаси меня, пожалуйста, – тихо говорю я то, что от меня требовалось.

Бандит скалит зубы в хищной довольной ухмылке, отнимает трубку от меня и подносит к своему уху.

– Надеюсь, ты слышал просьбу своей девушки? А теперь слушай меня! Ты всё равно не успеешь спасти весь мир, поэтому советую бросить то, чем сейчас занимаешься, и ехать сюда. Подумай, кто тебе дороже: куча людишек в каком-то торговом центре или такая очаровательная испуганная девушка? Выбирай! Советую выбрать Дашу. И не думай: то, что сейчас на ней, имеет сложную систему защиты, никто, кроме тебя, не справится. Я ставлю таймер на пятнадцать минут. Тебе хватит времени, чтобы добраться и обезвредить её но, ни минуты форы у тебя нет! Место, думаю, твои коллеги уже пробили. Да! Ещё раз помешаешь моей работе, от этой девушки останутся одни воспоминания. Надеюсь, для тебя приятные.

Он сбрасывает вызов, бросает телефон мне на колени, поправляет кусок скотча, снова заклеивая мне рот, нажимает какие-то кнопки у меня на груди, отчего небольшой приборчик, закреплённый на животе, начинает показывать время.

– Завидую. У тебя такая возможность проверить своего любимого на верность. Что он выберет? Тебя или свою любимую работу? В любом случае завидую. У Данилы всегда был вкус на красивых девушек. Даже жалко, если ты сегодня вознесёшься к небесам.

Он снова хохочет и быстро уходит. А я остаюсь сидеть, привязанная к стулу, обмотанная взрывчаткой, и вместе с таймером отсчитываю секунды своей жизни.

Когда мне остаётся жить семь минут, на стройку врывается какой-то автомобиль, взметнув облако пыли, резко тормозит. Оттуда выпрыгивает высокий парень с абсолютно белыми волосами, быстро идёт ко мне, на ходу застёгивая комбинезон, напоминающий скафандр космонавта. Он и шлем похожий держит в руках.

– Даша, не бойся, не шевелись, я от Данилы! – кричит парень, ещё не подойдя ко мне.

Обидно. Данила выбирает какую-то сотню, тысячу мирных покупателей торгового центра, а не меня. Это я так мысленно шучу.

Парень надевает шлем, подходит ко мне, внимательно осматривает моё «снаряжение», даже не трогает, а проводит руками над проводами, не касаясь их.

– На ней пояс шахида, стандарт, под стулом кумулятивная граната, всё соединено, явно ведёт к таймеру у неё на груди, – вдруг начинает громко говорить парень, я понимаю, что у него наушник.

– Какой-какой, обычный таймер, в виде электронных часов. Какой?.. большой, заметный. Вообще очень похоже на то, что в торговом центре – одних рук дело, – продолжает сообщать парень, и наклоняется очень близко ко мне, так что я слышу у него в шлеме голос Данилы:

– Не трогай таймер! Это психологический приём! Ищи чип. Он устанавливается подальше от глаз, но далеко его спрятать невозможно, потому что ставят в последнюю очередь. Чёрт! – ругается Данила, видимо, своему.

Парень осторожно ощупывает мою «жилетку», медленно двигаясь вокруг меня в своём неповоротливом комбинезоне. А таймер, тем не менее, неумолимо считает минуты, секунды. И я это вижу. Две минуты. Горячий пот окатывает с ног до головы, несмотря на то, что я закоченела, без пальто, без движения, и на морозе. Но о холоде не думаешь, когда у тебя осталось две минуты жизни. Ни о чём не думаешь. Ни о любви, ни о Боге. Пустота!

– Даня, нашёл! – кричит парень, – Эта хрень у неё на спине.

– Осторожно отсоединяй!

– Есть! Всё!

Замечаю, что таймер у меня на груди замер.

– У меня тоже всё, я еду! Ничего больше не делай, жди! – отдаёт распоряжения Данила, – Дай ей наушник!

– Она и так всё слышит!

– Даша!

– Чёрт, Данила, не ори, я оглохну!

– Даша! Ты меня слышишь? Ничего не бойся! Я скоро буду!

Да чего уж теперь бояться…

Парень наконец-то догадывается отлепить скотч с моего лица.

– Привет, – он улыбается ободряющей улыбкой, – Я Олег. Ты как?

Пытаюсь улыбнуться в ответ, получается плохо.

– Прости, Дашуль, я не могу освободить тебя от всего этого. Вот сейчас приедет Данила, он быстро снимет с тебя всю эту хрень. Потерпи, немного осталось. Только старайся не очень шевелиться, а то мало ли каких сюрпризов тут наставили.

Можно подумать, у меня есть какой-нибудь выбор, особенно насчёт шевеления. Но его ровный голос успокаивает. Это и хорошо и плохо: я понимаю, как замерзала, и моё привязанное тело начинает дрожать, не спрашивая разрешения. Олег хмурится, приноси из машины куртку, и осторожно кладёт мне на плечи.

Слышу рёв автомобиля. Это Данила, я чувствую. Он почти на ходу выпрыгивает из едва успевшего затормозить джипа и бежит ко мне. Лицо каменное, безумные глаза ловят мой взгляд. Только встретившись со мной глазами, он берёт себя в руки и жёстко, твёрдо, профессионально начинает действовать. Точнее, внимательно, сантиметр за сантиметром осматривает мою установку, не прикасаясь к ней.

– Так, все отошли в сторону. Олег, тебя тоже касается! – приказывает Данила.

– Дань, ты должен надеть костюм, – говорит какой-то парень, они приехали вместе.

– Макс! Я сказал уйти!

– Данила! Это нарушение инструкции, ты должен надеть защиту… – не уступает Макс.

– Ты что думаешь, если это рванёт, мне поможет какая-то защита? К чёрту! Отойдите все! – яростно орёт Данила.

Наконец его услышали и отошли в сторону. Он смотрит мне в глаза, легко проводит ладонью по щеке:

– Даша. Не бойся. Всё будет хорошо.

– И чего я должна бояться? Тебя и твоих друзей?

Он криво ухмыляется, заставляет меня не шевелиться, и начинает действовать.

Наконец, свободна! Правда не могу пошевелить затёкшими замёрзшими конечностями, но дышать могу легко и свободно. Данила заматывает меня в откуда-то взявшееся одеяло и несёт к машине.

– Уничтожаем здесь, я мог не все сюрпризы найти, – бросает кому-то мой спаситель.

Вижу через стекло автомобиля, как Олег, он ещё не снял скафандр космонавта, заталкивает то, что было на мне, в какой-то металлический короб. Машет рукой. Данила быстро разворачивает машину и выезжает со стройки. И всё же я слышу оглушительный грохот и вижу клубы взметнувшейся пыли, которые догоняют автомобиль.

Мы в квартире Данилы. Так много людей здесь я ещё не видела. Макс – высокий парень с не очень красивым, каким-то грубым лицом, но очень обаятельной улыбкой, светящейся в глазах. Олег – мужчина-альбинос, как я его окрестила для себя, у него необыкновенно светлая кожа и абсолютно белые волосы. Не седые, а именно белые. Как полная противоположность – смуглый темноволосый Артур, по-моему, кавказец. Они все топчутся в районе кухни. Данила стоит возле своего любимого окна в гостиной и смотрит на город.

Я сижу на диване, рядом со мной коренастый парень с длинными светлыми волосами, стянутыми сзади кожаным шнурком. Он напоминает викинга, хотя одет вполне современно, впрочем, как и остальные, успевшие переодеть камуфляж. Я ощущаю волны тепла, исходящие от этого парня, они заставляют моё одеревеневшее тело вновь наполняться энергией, а заторможенный мозг хоть что-то соображать, отвечая на вопросы. Испытываю к нему невероятную симпатию и доверие. С чего бы это? Я его вижу в первый раз. Даже Олег, который первый примчался меня спасать, не вызывает такого расположения.

– Стас, что? – вдруг спрашивает Данила, поворачиваясь к нам.

– Всё то же самое. То, что она и говорит. Борода, чёрная шапка, красная куртка. Известный приём: отвлечь яркой вещью, чтобы в сознании затерялись детали.

– Так вытащи эти детали! – орёт Данила.

– Вместе с ними вылезет и весь кошмар, который она только что пережила! Ты этого хочет?! – в тон ему отвечает Стас и спокойно продолжает, – Данила, успокойся, даже если мы будем знать имя и фамилию, мы его сейчас не возьмём. Эти люди не так просты, ты знаешь. Я не могу её сейчас подвергать очередному стрессу, должно пройти время.

Я перевожу изумлённые глаза с одного на другого. Не могу дождаться паузы, чтобы вставить слово, наконец, вклиниваюсь:

– Послушайте, если речь обо мне, то делайте, что считаете нужным. Я переживу!

– Стас, ты можешь помочь ей? – спрашивает Данила, не обращая внимания на мои слова.

– Я это и делаю. Если хочешь, я отключу её совсем.

– Да какого чёрта вы говорите обо мне, как о больной! – возмущаюсь я.

– Даша, посмотри на меня, – говорит Стас. Не повиноваться не могу, – Ты пережила потрясение, тебе нужно успокоиться, снять напряжение, отойти от эмоций, чтобы организм смог восстановится, – звучит, кажется, прямо в мозгу его ровный умиротворяющий голос, и я, как кролик на удава, смотрю в его удивительные серые глаза.

Он легонько проводит руками по моим плечам. А дальше я ничего не помню.

Просыпаюсь хорошо отдохнувшая. Раннее утро. Если всё правильно поняла, проспала больше двенадцати часов.

Я лежу на кровати, свернувшись клубочком. В объятиях Данилы. Он рядом, его тело плотно прижато к моей спине, одна рука обнимает мой живот. Замираю, боюсь пошевелиться, хочу продлить упоительное счастье. Но в то же время хочу взглянуть на него, хочу прикоснуться. Пытаюсь тихонько повернуться, он тут же просыпается. Я чувствую это по внезапно напряжённой руке на моём теле. Ложусь на спину, его лицо так близко. Наши взгляды встречаются. Замечаю сияющую в его глазах нежность. Мне до боли хочется коснуться, но не решаюсь, наслаждаюсь возможностью любоваться им. Он проводит рукой по моим волосам, откидывая с лица непослушные пряди, целует мой лоб, как-то неправильно, по-отечески.

Ах, пошло оно всё к чёрту! Запускаю пальцы в его волосы и тяну на себя, касаюсь губами его губ. Он срывается. Внезапно исчезает расслабленная нежность, его тело напрягается, он до боли сжимает меня в объятиях, навалившись на меня всем телом, и впивается в губы. Я чувствую боль, блаженную боль. Она говорит мне, что я жива, что я любима. Как же он мне нравится таким эмоциональным человечным – моим! Как я устала видеть его постоянно заботливым, но неизменно холодным и отстранённым. Остановись, прекрасное мгновенье!

Но на то оно и мгновение. Он внезапно замирает, прислонившись лбом к моей голове. Я чувствую его сбивчивое дыхание, стук сердца. Потом он отстраняется, садится на постель, рядом со мной. Гляжу на его напряжённую спину. Он в той же одежде, что и вчера. А я… я в ночной рубашке, и хоть убей не помню, когда её надевала. Но сейчас её хочется сорвать, она до боли раздражает возбуждённое тело, она касается тех мест, которых должны касаться его руки и губы. Интересно, как ему удаётся так быстро приходить в себя? А может, это только видимость? И на самом деле он чувствует такой же дискомфорт от неудовлетворённого желания. Господи! Пусть это будет так!

– Даша, послушай, тебе нужно уехать в Белгород, – вдруг раздаётся его пронизанный мукой голос.

– Что!

Я вскакиваю, сажусь напротив него на постели, смотрю на него. В его глазах тревога, насторожённость и что-то ещё, непостижимое.

– Ты хочешь от меня избавиться сейчас, когда у меня начало всё налаживаться – друзья, работа, учёба. Ты просто выбрасываешь меня?

– Да что налаживаться? Что у тебя со мной может наладиться? Тебя два раза чуть не взорвали! Из-за меня!

– По-моему, мы подвергались одинаковой опасности.

– У меня работа такая, я её сам выбрал. Но тебе, зачем всё это?

– Нет! Только не это! Не отсылай меня! – в душу заползает противная паника, голос предательски дрожит. Я знаю: если он решит, я ничего не смогу изменить. Лихорадочно ищу, за что зацепиться в своих доводах.

– Тот человек как-то узнал обо мне. С чего ты взял, что он не достанет меня в Белгороде? Как будто расстояние что-то может изменить.

– Ты будешь не со мной, о тебе забудут.

– Ты уверен? Для тех людей имеет значение, со мной ты или нет? Если они снова захотят заставить тебя что-то сделать, они могут шантажировать тебя и из Белгорода.

– Ты права. На расстоянии тебя сложнее защитить. Так, с этого дня ты находишься под круглосуточной охраной. До тех пор, пока мы не разберёмся со всем этим…

– Я не могу сидеть сутками в квартире, мне нужно работать, у меня отчёт! – предупреждаю я.

– Придумаем что-нибудь.

Теперь на работу меня отвозит Данила, а забирает либо он, либо кто-то из его друзей. От работы к дому ехать десять минут. Меня смущает, что кому-то ради этих десяти минут приходится ехать через всю Москву. Но безропотно переношу все меры по моей безопасности, начиная от необходимости постоянно быть на связи и не выпускать телефон из рук, заканчивая невозможностью самостоятельно куда-нибудь выйти. Хотя выходить мне особо некогда. Я вся погружена в отчёт, выполняя ещё и те обязанности, которые положены при моей должности. Поэтому, перелопатив за день горы накладных и других документов, я скидываю всё на флешку, чтобы перенести в свой новый ноутбук, и работаю вечерами ещё и дома.

А тут ещё Денис Сергеевич. Если раньше его в торговом центре замечали один, максимум два раза в месяц, то теперь он практически каждый день, хотя бы на час, появляется в кабинете директора. Он не пролетает уже дикой фурией по торговому залу. Представляю, как быстро бы охрип, если бы орал каждый день. Но несколько замечаний всё же делает, заставляя весь персонал постоянно находиться на взводе. А учитывая предновогоднюю суету, все находятся на невозможном пределе. Меня он тоже напрягает. Уже входит в традицию: как только появляется на работе, считает своим долгом наведаться в бухгалтерию. Оказывается, Нина Ивановна – их дальняя родственница, и он вдруг воспылал родственными чувствами, заглядывая каждый день поздороваться с тётушкой и узнать, как продвигаются дела у новой работницы.

Я так загружена, что порой не отрываю глаз от монитора. Только торопливое «здравствуйте», «спасибо», «всё хорошо», произнесённое, порой, невпопад. После чего Денис Сергеевич покидает наш кабинет со словами «не буду мешать». Он что, беспокоится за мой отчёт? Неужели его отец настолько серьёзно относится к поступку сына, что может поставить в вину нерадивость назначенной им бухгалтерши? Или я явилась тактическим ходом в воспитательном процессе? Или здесь что-то другое? Нет, я не верю! Хотя Нина Ивановна постоянно пытается мне что-то намекнуть, но я отметаю её предположения, да и некогда прислушиваться, а также «внимательно присматриваться к её мальчику», как она называет за глаза Дениса Сергеевича.

А через несколько дней всё становится относительно понятно.

В этот вечер я немного задержалась. Знаю, что Данилы сегодня нет, меня будет ждать в пять вечера кто-то из его друзей. Десять минут шестого, торопливо собираю вещи, хватаю пальто и выхожу из кабинета. Тут же в коридоре сталкиваюсь с Денисом Сергеевичем.

– Я к тебе, – сообщает он.

– Мой рабочий день закончен.

– Знаю, поэтому и пришёл. Пора бы тебе расплатиться за назначение на должность.

Застываю на месте, медленно поворачиваюсь к нему, смотрю в лицо, сузив глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего такого, но ты обещала как-то поужинать со мной в ресторане.

– Помнится, формулировка была такая – сходить в кафе, если я захочу.

– Можем в кафе, как скажешь.

– Но сейчас я не могу, я спешу.

– Хорошо, перенесём на завтра.

– Ладно. Завтра. После работы, хорошо?

Собираюсь идти к выходу, но он задерживает меня за руку.

– Постой, я подумал, небольшая подготовка к ресторану не повредит.

– Я не поняла…

– Давай зайдём в кабинет, объясню.

– Я спешу!

– Да, знаю, у тебя отчёт. Из-за моего папули у тебя совсем нет времени, но всего лишь на пять минут. Что для тебя эти пять минут? – он умоляюще смотрит.

– Ну, хорошо.

Идём к его кабинету. Он открывает дверь, галантно пропускает вперёд.

– Ты знаешь, я тут подумал… мы до сих пор не отметили твоё назначение.

Он легонько подталкивает меня в центр, отбирая сумочку и пальто. Идёт к встроенному бару, открывает его.

– Коньяк, вино, водка, мартини?

– Денис Сергеевич, во-первых, я не пью, во-вторых, спешу, а в-третьих, не поздно ли праздновать? Меня назначили три недели назад.

– Никогда не поздно. Иначе может не заладиться, да мало ли… Точно! Какой коньяк! Шампанское! Мы выпьем шампанское за твою успешную работу!

Он быстро разливает в два бокала пенящийся напиток, подходит ко мне. Может, если я сейчас соглашусь выпить с ним, аудиенция будет окончена? Иначе кто-то из друзей Данилы примется меня разыскивать. Пригубив напиток, ставлю бокал на стол:

– Денис Сергеевич…

– Просто Денис. Мы же почти одного возраста, и то, что я твой начальник, не обязывает наедине называть меня так официально.

– Денис, мне нужно идти, то есть ехать, домой.

– Давай, я тебя отвезу.

Он приближается ко мне.

– Нет! – излишне резко бросаю я.

– Почему нет? Пить со мной – нет! Ехать – нет! Почему?

– Я спешу. Потом!

– Я хочу сейчас!

Я вдруг отчётливо понимаю его намерение и желание. Да что тут понимать, глядя в его затуманенные похотливые глаза, видя плотоядную улыбку. Я что, раньше совсем слепая была? Пячусь назад, к выходу, он надвигается. Не попадаю в дверь, упираюсь в стену. Он наваливается на меня всем телом, пытается поцеловать. Верчу головой, выталкиваю, как стон «нет» и сдавленных лёгких. Но он сильнее, хватает за волосы на затылке, не давая увернуться, впивается в мои губы, другая рука сминает грудь.

Руки-то у меня свободны, и телосложение у него, мягко говоря, хлипкое. С силой толкаю его в грудь обеими руками, отрывая от себя, уворачиваюсь от попыток схватить вновь, влепляю звонкую пощёчину.

– Я же сказала: «нет»!

Это несколько отрезвляет его, но не остужает. Глаза блестят. В них недоумение. Сжал кулаки.

– Сколько? – вдруг спрашивает он.

– Что? – непонимающе гляжу на него.

– Сколько это будет стоить? Всё имеет свою цену. Я привык получать то, что хочу, мне не говорят «нет», а если не соглашаются, я согласие покупаю. Нужно только знать цену. Видимо, назначение на должность слишком низкая цена. Так чего ты хочешь? Квартиру, машину, деньги? Назови, я дам это.

– Да пошёл ты! – хватаю пальто и сумочку, – Завтра заявление об уходе будет лежать на столе!

Бегу по коридору второго этажа. Он безлюден, администрация уходит в пять вечера. На лестнице он догоняет меня, хватает за руку.

– Даша, стой! Это была проверка! Я не хотел обижать тебя.

В его глазах читается раскаянье, но я не верю. Окидываю его уничижительным взглядом, выдёргиваю руку и бегу вниз по лестнице.

– Даша!

Чувствую, он бежит следом. Дальше фойе, общее с торговым залом. Он и там будет меня преследовать? Несусь, не оборачиваясь. Боковой выход для персонала неприметен, но всё же замечаю недоуменные взгляды некоторых сотрудников. Значит, идёт следом. Прибавляю ход, даже не задерживаюсь, чтобы надеть наконец-то пальто.

Выбегаю на улицу. Торопливо ищу взглядом какой-нибудь знакомый автомобиль.

– Даша, постой, дай объяснить! – Денис тоже выбежал на крыльцо. Сбегаю со ступенек.

– Дария! – вдруг слышу впереди немного слева.

Ищу глазами, кто на этот раз меня сопровождает. О Боже! Только не он! Только не сейчас! Саша! Замираю в растерянности. Не знаю, куда бежать, потому что появляется интуитивное детское желание смыться и от друга Данилы. Те обстоятельства, при которых состоялось моё знакомство с ним, заставляют краснеть, кажется, все части моего тела. Но позади наступает Денис, и я, невозмутимо вскинув голову, иду вперёд.

– Здравствуйте, Александр! – назвать Саша как-то язык не поворачивается.

– Даша, у тебя проблемы? – он берет меня под руку.

– Нет, – я оглядываюсь. Денис остался стоять на ступеньках, провожая меня взглядом, – Уже нет. Никаких проблем.

– А тот молодой человек, из-за которого ты даже пальто не надела? Может, стоит провести с ним разъяснительную беседу?

– Нет, не стоит. Я справлюсь сама.

Он усмехается:

– Не сомневаюсь.

Он подводит к машине, открывает для меня дверцу. Они что, все помешаны на джипах чёрного цвета? Я последнее время, выйдя с работы, даже не дожидалась, когда водитель выйдет из машины, а машинально искала глазами большой чёрный джип. И ошиблась только один раз, когда за мной приехал Алексей – красивый молодой человек на серебристом седане. Остальные друзья Данилы, как и он сам, ездят на каких-то огромных чёрных монстрах. А у Олега вообще точная копия «Jeep» а Данилы, только буквы на номере разные.

– Могу спросить, как у тебя дела с Даней? – отвлекает от раздумий об автомобилях голос Александра, – Ты добилась своего?

– Я должна отвечать? – в голове снова всплывает моя глупая выходка, и своё смущение и неловкость пытаюсь скрыть за дерзостью, – Я ничего не добивалась!

– А жаль. Могла бы попытаться. Ему пора подумать о себе, о семье. Иначе эта система пережуёт его и выплюнет со временем, как ненужную, отработавшую своё, вещь. От этого можно сойти с ума, даже такому сильному человеку, как он. Особенно, если у тебя ничего в жизни нет, никакого якоря, который сможет удержать.

Он говорит с тихой грустью. Чувствую в его голосе невероятную теплоту, участие и… усталость. Как будто всё, о чём он говорит, пережито им лично.

– Я не очень понимаю, что вы сказали, но если вы так хорошо знаете его, подскажите, что мне делать.

– Найди его слабые стороны.

– У него их нет!

– Есть. Ты его слабая сторона.

Мы уже въехали во двор, и он заглушил автомобиль напротив подъезда. Но я не спешу выходить. Глядя на этого мужчину, у меня появляется надежда, что всё будет хорошо. Появляется уверенность: он знает, что нужно делать, он на моей стороне в моём противостоянии с любимым.

– Понимаешь, – продолжает Александр, – последнее время я вижу в нём растерянность, какое-то недоумение. А это Данила. Рядом с ним эти слова всегда теряли смысл. Но теперь он выглядит озадаченным. Этого не было никогда, ну, может когда-то давно, в школе, допустим. Сколько я его знаю – он всегда собран, он привык к любым ситуациям. И ничто, понимаешь, ничто никогда не выводило его из равновесия. А теперь с трудом узнаю его. Задаюсь вопросом: что случилось с моим другом? И если отбросить версию, что его похитили и подменили инопланетяне, или он подцепил какой-то неизвестный вирус, у меня только один ответ: все изменения в нём связаны с тобой. Он в твоих руках. Только поступи разумно.

– Спасибо, – ошарашенно выдавливаю из себя, открывая дверцу.

– Думаю, не стоит пока рассказывать Даниле об инциденте на работе, – говорит Александр, – Может, ты сможешь воспользоваться этим как-то в своих целях? – высказывает он предположение.

– Я подумаю. До свидания!

– Удачи, Дария!

Мне бы очень хотелось спокойно обдумать всё, что сказал Александр, но решаю отодвинуть этот разговор на задворки сознания. У меня сейчас другие проблемы, более существенные. Денис, будь он неладен! Откуда же ты взялся, так всё шло замечательно. И снова думать о поисках работы. Но это потом, а пока отчёт. Я не могу уйти по-английски, я должна доделать работу, тем более что семьдесят процентов уже готово. А потом – распрощаться и с гордо поднятой головой удалиться. Пусть жалеют, что потеряли!!!

Над отчётом сижу до поздней ночи, хорошо, что Данилы нет, иначе вопросов не избежать. Я его последнюю неделю практически не вижу. Возвращается поздно, не знаю, во сколько, так как засыпаю, не дождавшись. Но утром он всегда дома, чтобы отвезти меня на работу. Такое впечатление, что он является только чтобы переодеться и сопроводить меня. Он задумчив, отстранён, порой резок. Я боюсь его такого, и стараюсь лишний раз не лезть с вопросами. Особенно когда на очередную просьбу хоть что-то объяснить, он бросает резкое «не суйся сюда!», а потом добавляет поспешно и как будто примирительно «всё будет хорошо!». У меня создаётся впечатление, что в этом он в первую очередь убеждает себя.

Вот и сегодня сижу с отчётом до трёх ночи. Его нет. Засыпаю в четыре. Его нет. Подъем по будильнику в восемь. Данила свеж, выбрит, в чистой одежде, пьёт кофе. Судя по пледу и подушке на диване, которые он не успел убрать, немного поспать ему удалось.

По пути к торговому центру, как всегда, повторение инструкции. С рабочего места не отходить, если замечу подозрительные личности – звонить, обо всех передвижениях – предупреждать, самостоятельно домой не уходить. Согласно киваю головой, даже не возмущаюсь привычно, ведь каждое утро одно и то же. Сейчас моя голова забита предстоящей неприятной процедурой объяснения причин ухода в отделе кадров и с Ниной Ивановной. А также отчёт, который я уже сделала, осталось немного подкорректировать на рабочем компьютере, и можно отдавать.

Поднимаюсь на второй административный этаж. Что-то здесь подозрительно тихо. Открываю дверь нашего кабинета, и… собираюсь закрыть её вновь. На моём месте за столом сидит Денис. И больше в кабинете никого.

Поняв мои намерения, он вскакивает с кресла, втягивает меня в кабинет, закрывает дверь и так и стоит возле неё, чтобы не сбежала.

– Я сейчас закричу, – предупреждаю на всякий случай.

– Кричи. Папик в актовом зале проводит совещание. Все там.

Да, это далеко, не услышат.

– Ладно, тем лучше, я сейчас тебе отдам заявление и отчёт, а ты передашь Нине Ивановне и в отдел кадров.

Достаю из сумочки флешку. Всё уже готово, нужно только распечатать. Подхожу к своему компьютеру. Обращаю внимание на огромный букет на моём столе.

– Ты дашь мне объяснить? – говорит Денис.

– Объяснить – что? – стараюсь не обращать на него внимания, включаю компьютер.

– Даша, ты никуда не уйдёшь! – уверенно сообщает он мне.

– Почему это? Ты наденешь мне ошейник и цепь, и заставишь работать как невольницу?

– Я был бы не против такой игры, если согласишься, – ухмыляясь, он подходит ко мне, я отшатываюсь, он в примирительном жесте вскидывает руки:

– Даша, послушай! Прости меня! Я не хотел тебя обижать. Вчера ты всё не так поняла…

– Да что там понимать!!! Двусмысленности не было!!!

– Это просто была проверка.

– Какая проверка???

– Это я и пытаюсь объяснить. Если ты пообещаешь не бросаться на меня и спокойно выслушать.

– Хорошо, я слушаю, – всё равно выбора нет: пока принтер распечатает документы, я не уйду.

– Даша, я прошу тебя продолжать дальше спокойно работать. В свою очередь, обещаю больше не устраивать никаких проверок.

– Я не могу дальше работать. Цена за работу слишком велика.

– Да не нужно никакой платы! Хотя в этой жизни всё продаётся и всё покупается. Я привык, имея возможность, покупать то, что мне нравится. Будь то вещь, удовольствие или развлечение. И мало кто… да никто вообще! – не воспринимал моё предложение так, как ты. Это в порядке вещей, это естественное явление моей жизни. Ни одна девушка не отказывала мне, зная, что я могу ей дать всё, что она захочет. Но ты же не такая, как все. Мне пора было это понять ещё раньше. Но я решил проверить: а как ты отреагируешь на обычное деловое предложение?

– Предложение переспать ты называешь обычным деловым предложением!!! Это верх цинизма!!!

– Да откуда ты свалилась такая? – с улыбкой возмущается он, – Что тут такого! Ты мне нравишься, и не заметил, чтобы я был тебе противен. Я согласен обеспечить тебя материально, а ты проявляешь ко мне благосклонность. Да многие о таком только мечтают!

– Но ты забыл спросить: а мне это нужно? Ты настолько самоуверен, что даже не задумался: может, я о таком не мечтаю.

– Теперь задумался. Проверил. Убедился. Ты свалилась с Луны. Всё, больше никаких проверок. Мир?

Я молчу, гляжу на него, пытаясь понять, откуда ещё ждать подвох.

– Даша, ну пожалуйста, прости!

А он может состроить на лице умильную гримасу, от которой губы невольно растягиваются в улыбке. Эта улыбка воспринимается как прощение. Тут же протягивается букет:

– Скажи, что ты меня простила!

Какая женщина может устоять перед роскошным букетом и жалобной мужской улыбкой?

– Больше никаких проверок?

– Абсолютно! Мир?

– Мир.

– Прекрасно. Тогда с тебя сегодня ресторан!

– Денис!

– Я не обещал, что не буду за тобой ухаживать, я обещал не устраивать проверок. А ресторан обещала ты. Давай начнём с того, что каждый сдержит своё обещание.

– Ладно. Сегодня. После работы. На час. С пяти до шести я поужинаю с тобой в нашем кафе.

– В нашем… – разочарованно произносит он.

– Или никак, – отрезаю я.

– Хорошо, в нашем, так в нашем. С пяти до шести?

– И ни минутой дольше.

– Идёт.

Он улыбается и, довольный, покидает кабинет. А я без сил опускаюсь на стул. Ещё бы, выдержать такую баталию!

Хотела отчёт ещё не отдавать. Раз уж я остаюсь, к чему спешка, нужно всё проверить, мало ли что ночью могла накосячить. Но Нина Ивановна, вернувшись с совещания и заметив на принтере распечатанные листы, помчалась сообщать Сергею Дмитриевичу. Тот перед уходом почтил наш скромный кабинет своим присутствием, похвалил меня за оперативность, подмигнул и с довольной улыбкой вышел из кабинета, так и не взглянув на злосчастный отчёт. Зато Нина Ивановна вцепилась в него, будто это документы на её личное имущество.

Я ничего не поняла, кроме того, как устала от этой странной семейки. А вечером ещё ужин. Звоню Даниле предупредить, что задержусь на час.

Проделки Дениса. Кафе в нашем торговом центре абсолютно пусто, и это в пять вечера, когда многие вспоминают, что обед давно прошёл, а ужин ещё не скоро. Мы сидим за уютным столиком в углу. Нас обслуживают две милые девочки. Я хмурюсь и посматриваю на часы, Денис пытается меня разговорить, развеселить, обаять. Да всё я понимаю! Чем более объект недоступен, тем он желаннее. В отношении ко мне у Дениса срабатывает эта теория. Вот только мне оно не нужно, только лишняя головная боль: как поставить его на место и при этом не лишиться работы?

– А кто твои родители? – вдруг спрашивает Денис.

– Мои родители? У меня их нет. Они погибли, когда мне было три года. Я сирота. Почему ты спрашиваешь?

– Я решил, что вчера тебя ждал возле центра отец. Он так смотрел на меня, что казалось, готов убить голыми руками. Кто этот мужчина?

– Знакомый.

– Судя по автомобилю – у тебя крутые знакомые.

– Не у меня, у брата…

– Так у тебя есть брат?

– Он брат моего…

– А любимый?

– Это что, тактика такая, задавать вопросы, не давая возможности размышлять над ответами? – пресекаю его вдруг открывшуюся манеру засыпать меня вопросами.

– Ты не ответила. Ты с кем-нибудь встречаешься? Может, поэтому меня так резко отшила?

Я задумываюсь. Действительно, встречаюсь ли я, и есть ли у меня кто-то – я и сама не знаю. Мы живём вместе, ведём совместное хозяйство, как говорят. И то, что я хочу большего, реальности не меняет. И, конечно, я не собираюсь рассказывать об этом Денису. К тому же, как и Данила, вдруг решаю не заканчивать предложение «брат моего бывшего мужа». Чувствую, до Дениса это будет доходить ещё дольше.

– Живу с братом. Ни с кем я не встречаюсь. С тобой встречаться не буду, – чётко рапортую я, потом добавляю, чтобы смягчить резкость, – Не хочу я служебных романов. Поэтому давай просто будем друзьями.

– Согласен. На данный момент. А потом посмотрим, – с самодовольной улыбкой обещает Денис.

Ровно в шесть срываюсь с места:

– Меня ждут.

– Строгий брат?

– Да, или кто-то из его знакомых.

– Ты забыла цветы.

– Да, спасибо.

Хватаю букет, пальто и выбегаю на стоянку. На этот раз меня ждёт там Данила.

Но неужели он вообще ничего ко мне не испытывает? Я на час задерживаюсь на работе, я иду с шикарным букетом, натянув на лицо довольную улыбку, и, сев в машину, слышу от него только привычное «всё в порядке?». Швыряю букет на заднее сиденье:

– Да, всё в порядке! Меня никто не похищал и не пытался взорвать! – резко бросаю я. Тишина, только бормотание радио в салоне. На его лице ни тени каких-либо эмоций. – Тебе что, совсем неинтересно, откуда я взяла букет?

– Очень надеюсь, что ты его не украла, – равнодушно сообщает он.

– Нет, не украла. Мне его подарили. Но я так понимаю, тебе совсем не интересно, кто?

– Ты сейчас мне это сообщишь.

– С чего бы я должна сообщать?

– Ты обещала рассказывать о каждом новом знакомстве, надеюсь, не забыла.

– А это не новое знакомство, а старое.

Молчу. Испытываю его терпение.

– Кто он? – слышу долгожданный вопрос.

– Сын владельца торгового центра. Фамилию называть?

– Нет. Я знаю. Поздравляю.

– С чем?

– Тебя уже не тянет к охранникам.

– А может, меня тянет и к охранникам, и к владельцам, и к кассирам, ко всем особям мужского пола, а может я там чёрт знает чем занимаюсь, а может…

– Даша! – осекает меня он, – Не заводись. Я понимаю: ты пережила стресс, тебе нелегко с этим справиться, но потерпи, скоро всё наладится!

– Да при чём здесь стресс, при чём здесь то, что я пережила, как ты не понимаешь…

Он вдруг резко тормозит, я упираюсь руками в панель, в ужасе гляжу на его каменное лицо. Сейчас он меня вышвырнет из машины, я переступила грань. Но он вдруг, без каких-либо предупреждений резко поднимает меня в воздух, перекидывает на себя. Куда там возмутиться и что-либо сказать, я даже выдохнуть не успела. Я у него на коленях. Одной рукой он обхватывает меня за талию, другой за шею. Заставляет смотреть в глаза. Я вижу в них смесь дикого желания, потребности и решимости. Меня начинает сотрясать крупная дрожь. Со стоном выдыхаю. Его губы накрывают мои, забирая, выпивая весь воздух. Меня как будто пронзает током. Чувствую, как внизу живота образуется горячий ком, с каждым мгновением разрастаясь и опаляя сильнее. Его губы терзают, слегка прикусывая кожу, отступают, нежно лаская лицо почти воздушным поцелуем. Руки пробираются под одежду, я дёргаюсь от первого прикосновения к голой коже, как заряд по телу. Пытаюсь отодвинуться, но только скольжу по выпуклости на его джинсах. Вырывается его судорожный хриплый выдох, а потом мой стон.

Он реагирует неожиданно – громко и неразборчиво ругается и резко выпрямляется, не убирая рук с моего тела. Не пойму, где нахожусь и что делаю, понимаю только – не хочу, чтобы останавливался. Вцепляюсь в рубашку, пытаюсь расстегнуть, хочу коснуться губами горячей кожи. Он с моей одеждой справляется намного быстрее и легче. Его губы на моей груди, терзают, дразнят, ласкают. Я машу рукой на непослушные пуговицы, вообще на его одежду, которая никак не снимается, раздражает меня, но всё это вскоре отходит на второй план. Отдаюсь собственным ощущениям, боюсь пропустить хотя бы миг. Его пальцы проникают в меня, сразу находят нужные точки и нужный ритм, заставляя резко выгибаться, откидываться назад. Руль давит мне в спину, но я это замечаю только тогда, когда его рука заботливо придерживает меня сзади, не позволяя удариться, а кресло вдруг отъезжает дальше, давая больше простора. Краем сознания радуюсь, что у него настолько большая машина и настолько затемнённые стекла.

Он расстёгивает джинсы и сажает меня на себя. Задыхаюсь от жаркой волны, внезапно вырвавшейся на волю из своей точки сосредоточения внизу живота. Она накрывает меня с головой, сбивает дыхание, заставляет сердце неровно биться. Приподнимает меня, я почти теряю реальность, теряю его, но он возвращает ощущение полноты. Снова и снова, пока тело не начинает судорожно дрожать и меня не пронзает яркая вспышка экстаза. Выдыхаю его имя, обхватываю за шею, льну к груди. Он придерживает меня за плечи, позволяет успокоиться, крепко прижав к себе, потом поворачивается как-то так, что я оказываюсь лежащей на заднем сиденье, среди одежды и цветов. А сам остаётся сидеть на своём кресле, подкатывая его ближе к рулевой колонке. Чувствую внезапную неловкость. В салоне очень тепло, даже стекла запотели, но по обнажённому телу пробегают колкие мурашки. Торопливо одеваюсь. Перебираюсь снова на переднее сиденье, поворачиваюсь к нему, хочу сказать что-то нежное, но он опережает меня:

– Тебе легче?

Ах, вот оно что! Вся нежность исчезает в момент. Возникает непреодолимое желание что-нибудь разбить, желательно его физиономию. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, набираю в грудь воздуха, для гневной тирады, но он внезапно наклоняется и с невероятной нежностью целует меня, а потом, едва оторвавшись от губ, шепчет на ухо, так что меня пробирает дрожь:

– Иди в квартиру, замёрзнешь ещё.

Весь мой гнев сдувается, как воздушный шарик:

– А ты?

– Я позже приду.

Безропотно беру пальто, сумочку, и поднимаюсь в квартиру, с удивлением понимая, что мы занимались этим на автомобильной стоянке рядом с домом.

Он так и не пришёл. Я жду его до часа ночи, потом не выдерживаю, засыпаю. А утром, как всегда, завтракаем вместе. Ничего не значащий разговор: «на улице мороз, одевайся теплее», «что приготовить на ужин», «когда освободишься», «сегодня заберёт Олег».

На работе ждёт сюрприз. Утром Нина Ивановна встречает с загадочной улыбкой, но ничего не рассказывает. После обеда меня вызывает кассир и протягивает конверт с премией. Интересуюсь, за что, не объясняет, только просит расписаться в ведомости. Не успеваю удивиться, как в коридоре сталкиваюсь с Денисом. Он преграждает мне путь:

– Поздравляю. Папочка не часто бывает таким щедрым. Он оценил твой отчёт.

– Теперь ясно. Могли бы и объяснить, а то всё покрыто мраком таинственности.

– Кассиру всё равно. Приказали выписать, она и сделала. А Нину Ивановну я просил не говорить, хотел сам объяснить, поздравить и уточнить. Эта премия подразумевает, что ты обязана быть на новогоднем корпоративе, где будут официально объявлены отличившиеся. И сказать, что у тебя нет платья, ты тоже не сможешь. По крайне мере, деньги на платье у тебя есть.

– Когда и где корпоратив? – я от Данилы, наверное, научилась ставить чёткие и лаконичные вопросы.

– Тридцатое декабря, с шести вечера, в зале для заседаний на пятом этаже. Будет группа «Тик-тоник»! – добавляет он с восторгом.

– Не поняла, группа чего?

– Даша, «Тик-тоник» – популярная молодёжная группа, они последний год с хит-парадов не сходят.

– А! – только и произношу я. Не объяснять же, что я как раз в это время сошла со всех парадов.

– Тебя ничем удивить нельзя. На премию смотришь подозрительно, от популярной группы не фанатеешь.

– А должна?

– В твоём возрасте просто обязана!

– Хорошо, я подумаю. Мне работать нужно, – рассеяно произношу я и иду в свой кабинет.

Нина Ивановна наконец-то горячо поздравляет меня, видимо, очень тяжело ей далось вынужденное молчание, теперь практически не закрывается рот, описывая мои перспективы в работе, и превознося нашего директора до небес.

Слушаю её, а у самой невесёлые мысли. Я вдруг с ужасом понимаю, что до нового года осталось четыре дня, а подарка Даниле у меня нет. Тот, что купила, безвозвратно потерян.

Вообще-то близость нового года для меня не открытие. Как тут забудешь, когда всё наполнено праздничной суетой, всюду уже царит новогоднее настроение. Мне тоже хочется ему соответствовать. Я даже начала потихоньку украшать квартиру Данилы, привнося частичку праздника. Повесила на кухонные шкафы электрическую гирлянду, разложила на полках в гостиной яркие новогодние шары. Даже маленькую ёлочку поставила на одном из подоконников.

Все мои изменения в пустоту. Он не замечает и не говорит ни слова. Интересно, если бы переставила мебель, заметил? Так хочется. Я ловлю себя на мысли, что у меня последнее время часто возникает желание вывести его из себя. Я сознательно испытываю его терпение, получая удовольствие от силы и власти, которую он излучает. Понимаю, что он может стереть меня в порошок, но никогда не сделает этого. И чувствую себя так, словно начинаю приручать огромного дикого зверя. Это ощущение дарит невероятное удовлетворение.

Вскоре у меня появляется новая возможность взорвать его эмоции, а заодно и свои. Но я этого не хотела! Честно!

Все украшения к новому году я могу покупать в нашем торговом центре, не покидая места работы. А вот с подарком сложнее. Максимум, что я могу тут для него выбрать – одежда или бритвенные принадлежности. К тому же у меня не выходит из головы та скульптурная группа, которая была куплена первоначально и удовлетворяла меня во всех отношениях. Хочу сделать ещё одну попытку. Но для этого нужно ехать в сувенирную лавку. Просить его – не подходит. Просить его друзей, отвезти меня после работы – не хочу, они и так тратят на меня своё личное время.

Решаю выбраться сама, во время обеденного перерыва. Я знаю, что нарушаю договор, но надеюсь, никто и не заметит. Это ведь всего лишь несколько остановок на метро. За час вполне управлюсь, но на всякий случай предупреждаю Нину Ивановну. А к незнакомцам я подходить не собираюсь!

Итак, я в метро, две остановки, выхожу на площадь, перейти через дорогу, торговый центр «Сокол», первый этаж, отдел справа. Бегу по коридору к нужному отделу. Все мысли об одном: только бы там была такая же статуэтка, иначе я даже не знаю! Внезапно меня кто-то резко хватает за рукав и дёргает. Вскрикиваю и оказываюсь лицом к лицу с Данилой. Лицо – это мягко сказано. На нём маска, высеченная из камня, только прорези для глаз, чтобы легче пускать в меня молнии.

– Что… ты… здесь… делаешь? – каждое его слово придавливает меня к земле, наваливаясь непомерной тяжестью.

– Ох, Данила, как ты меня напугал! А мне тут надо кое-что купить, я подумала… – пытаюсь миролюбиво ему объяснить, может, пронесёт бурю.

– Нет, ты не думала! У тебя совсем мозгов нет! Неужели час в поясе шахида тебя ничему не научил? Неужели ты до сих пор не поняла, с чем связалась?

Нет, бурю не пронесло. Пытаюсь защищаться нападением, изображаю праведный гнев.

– А ты что, следишь за мной?

– Даша, за тобой следят спецслужбы, и, боюсь, не только они!

Он дёргает меня за рукав:

– Пошли.

– Куда?

– Покупать, что ты там хотела.

Я бросаю взгляд на витрину сувенирной лавки, возле которой мы стоим. Понимаю, что такой скульптурной группы уже нет. Осталась другая, я её и в прошлый раз видела. Одинокий волк, тоскливо воющий на луну. Нет! Я не верю в намёки судьбы. Он будет со мной!

– Мне уже ничего не нужно.

– Тогда поехали, я спешу!

– Как скажете, мой генерал!

Он одаривает меня уничижительным взглядом, хватает за руку, и мы идём к выходу.

Как и почти каждой нормальной женщине в период новогоднего ажиотажа, мне пришлось обойтись для него мужской рубашкой необычного дизайна и набором для бритья. И никакого креатива.

С платьем для корпоратива всё обстояло намного сложнее. Ну не нашлось в отделах нашего торгового центра того, что я хотя бы захотела примерить. Решила обратиться за помощью к личному дизайнеру – визажисту, к Наташе. И ехать никуда не нужно, а самое главное – просить никого не нужно, и Наташе удовольствие доставлю.

Звоню ей вечером с просьбой о помощи и через десять минут она у меня с ворохом своих вечерних платьев.

– Что ты раньше не сказала! – налетает с порога подруга, – Я бы помогла тебе купить! Я знаю такие магазины – закачаешься.

– Понимаешь, приглашение поступило очень неожиданно, времени совсем нет, – вру я.

– Ладно, сейчас подберём что-нибудь из моего гардероба, слава Богу, фигуры у нас почти одинаковые, а в первые же выходные идём по магазинам. У каждой женщины должно быть минимум три вечерних платья – длинное, короткое, и для коктейля. На всякий случай. Тогда случай и наступит, – воспитывает меня она.

Мы останавливаемся на строгом чёрном платье с элементами вольности. Закрытый ворот и несколько излишне открытая спина. Длина до колена, но разрез сбоку чуть выше того, что мне хотелось бы. Но в Наташиных нарядах это платье одно из самых целомудренных. На плечи я накину ярко-зелёный шарф, как раз подходит к году деревянной лошади.

– Могу я узнать, что здесь происходит?

Данила вернулся сегодня очень рано, и девяти нет, и, как ни странно, замечает изменения, происходящие в его доме. Правда, на этот раз изменения представляют собой целого живого человека и ворох платьев на моей кровати. Выхожу в центр комнаты.

– Как тебе? – кружусь, чтобы показать свой наряд.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Наташа любезно предоставила мне одно из своих платьев.

– Зачем?

– Завтра мне нужно быть на корпоративе.

– Где? Во сколько?

– В шесть, в том же здании, на пятом этаже.

– Ясно.

– Я, пожалуй, пойду, – Наташа побаивается Данилу. Она не очень понимает наших взаимоотношений – я и сама их не понимаю – и воспринимает его как моего строгого родственника, – Хочешь, я забегу завтра после обеда, чтобы сделать тебе причёску?

– Сама справлюсь, пока. Спасибо за платье.

Прощаюсь с ней возле двери.

– Почему ты не сказала, что тебе нужен наряд? Ты за ним пыталась вырваться в магазин? – спрашивает Данила, когда мы остаёмся одни, – Если бы объяснила, я бы отвёз тебя сам.

– Когда? Ты всё время или спешишь, или занят, или тебя вообще нет. Не могу же я просить Олега или Артура помочь мне купить платье.

Он смеётся каким-то своим мыслям. Я возмущаюсь:

– Что здесь смешного?

– Просто подумал, что от Олега действительно толку мало, а вот Артур вполне смог бы справиться с подобной задачей, – он вдруг подходит ко мне и прижимает к груди, кладёт подбородок на мою макушку и тихо произносит, – Потерпи, скоро это всё закончится, и мы поедем выбирать тебе платье.

А я замираю и забываю о необходимости дышать.

Новогодний корпоративный праздник крупной богатой компании. Для меня его можно охарактеризовать одним словом – ошеломляюще. Я никогда не присутствовала на подобных мероприятиях. Даже таджикские праздники с их самобытностью не производили такого потрясающего впечатления. Огромное помещение, изыскано украшенное, толпа людей, свободно между собой общающихся, яркие наряды и аксессуары, музыка, огни, свет, обилие еды и напитков. Даже выступление популярной молодёжной группы, которое, по мнению Дениса, должно было меня поразить, померкло в сравнении с общим антуражем. Всё для меня слишком и чересчур. То, что я оказываюсь в группе лиц, приближенных к начальству – слишком. И помпезная речь в мою честь, сказанная Сергеем Дмитриевичем – слишком. Я не умаляю своих заслуг с этим отчётом, но ставить меня как пример трудолюбия перед людьми, проработавшими не один год – это, по меньшей мере, странно. А потом ещё почти отеческое объятие, и слова, сказанные на ухо: «ты уж присмотри за ним», совсем сбивают с толку. Опасаюсь ярко выраженной зависти и пересудов из-за внезапного возвышения. Но те, кто и хотел бы меня обсудить, гнева хозяина опасаются больше. Поэтому пока меня окружают милые улыбки, заботливое «как вам здесь нравится?», доверчивое «мы ведь подруги, да?», снисходительное «какой у тебя великолепный наряд». Хотя многих я не знаю, как зовут, а бейджиков здесь нет.

Всё становится намного проще, когда появляется Денис. Очень удивилась, заметив его одного: обычно на такие мероприятия приходят парами, даже его папа с какой-то длинноногой блондинкой. А я уговаривала пойти со мной Данилу, не особо, правда, рассчитывая на результат. Он только удостоил меня чести подвезти к торговому центру, и пообещать, что именно он будет ждать после одиннадцати.

А вот Денис явился один. Но скоро выяснилось, что его девушка уже здесь, и эта девушка – я.

– Даша, только на один вечер! – и надевает на лицо свою фирменную жалобную гримасу, которая не оставит равнодушной ни одно существо женского пола, подверженное материнским инстинктам.

Со вздохом соглашаюсь. Интересуюсь, в чём заключаются мои обязанности.

– Будь рядом – и всё!

Далее вечер переходит в иную плоскость. Во-первых, Денис решил меня приобщить к общему веселью, втягивая в танцы и конкурсы, знакомя с какими-то нужными людьми. Во-вторых, решил напоить меня. Как ни уворачиваюсь, всё время обнаруживаю у себя в руке бокал с шампанским, которое пью сначала машинально, чтобы скрыть скованность и смущение. А потом, когда эти чувства исчезают, я уже поддерживаю тосты, и сама пытаюсь говорить что-то празднично-поздравительное. Очень надеюсь, что операторы с камерами, снующие между гостями, вырежут тот сумбур, который несу. К одиннадцати часам я уже не думаю о времени, погружаюсь в общее веселье. Только после двенадцати, вскользь взглянув на часы, я, как Золушка, спохватываюсь бежать.

– Даша! Ты куда? – догоняет перед лифтом Денис.

– Мне нужно идти.

– Но веселье будет до утра.

– О нет, с меня хватит, я хочу домой.

– Я отвезу тебя, не переживай.

– Ты же выпивал! – смеюсь я, не зная чему – явно воздействие алкоголя.

– Когда это меня останавливало?

– Нет, Денис, иди, веселись. Меня уже ждут.

– Строгий братец?

– Можно и так сказать.

– Я провожу.

Мы вместе заходим в служебный лифт, чтобы спуститься на первый этаж. Именно там я понимаю, что последние бокалы шампанского явно были лишними. У меня кружится голова, приваливаюсь к стене кабинки.

– Даш, ты чего?

– Мне срочно нужно на воздух.

– Да, да, сейчас, мы почти приехали.

Лифт распахивается, и я бегу в спасительную прохладу морозной ночи. Денис торопливо идёт следом, заботливо накидывает мне на плечи пальто, я пытаюсь отвернуться от него, так как чувствую, что меня сейчас стошнит. Внезапно от стены отделяется тень, и я буквально налетаю на Данилу.

– Даша, ты в порядке? – он обхватывает меня за плечи, пытается заглянуть в лицо.

– Эй, ты кто такой? – ярится Денис.

– Парень, отойди! Даша, что с тобой, он обидел тебя? – в голосе Данилы обеспокоенность.

– Нет! Эй! Подождите! Успокойтесь оба!

Меня снова начинает разбирать смех. Более нелепую ситуацию трудно представить. Из-за меня пытаются выяснить отношения два таких парня, а я только и думаю, как бы меня не стошнило.

– Денис, это за мной, – поясняю «жениху», потом успокаиваю «братца». – Данила, я в порядке. Поехали.

Быстро иду вперёд, на долгие объяснения меня не хватит. Данила тоже не утруждает себя словами, догоняет меня и, схватив за руку, резко меняет траекторию моего неуверенного движения. Понимаю, что иду в противоположную от машины сторону. Пьяная женщина, что с неё взять!

Загрузив меня на переднее сиденье, Данила садится за руль. Тут к машине подходит Денис.

– Чего тебе? – бросает Данила, открыв окно с моей стороны.

– Даша, я забыл о новогоднем подарке, – он достаёт из кармана упакованную коробочку и протягивает мне, – Ты так быстро убежала. Это тебе. С Новым годом!

– Спасибо! Прости, но у меня нет для тебя подарка, я не думала…

– Не бери в голову, – он отходит от машины.

Джип с рёвом срывается с места. Это хорошо: на такой скорости шампанское обещает пока побыть в моём желудке.

Утром мой организм каждой своей клеточкой ощущает, что такое жестокое похмелье. Желудок отторгается им вообще, во рту чувствуются последствия бактериологической атаки, а в голове, кажется, до сих пор взрываются пузырьки шампанского, только огромных размеров. Вчерашний вечер воспринимается в виде обрывков фраз и размытых картин.

Когда мои воспоминания добираются до последней его части, мне хочется сдохнуть, совсем, а не наполовину. А в воспоминаниях проносится: он несёт меня из лифта прямо в ванную. Я на коленях перед унитазом. Он придерживает мои растрёпанные волосы, падающие на лицо. Он стягивает с меня вечернее платье и вытирает лицо и шею мокрым полотенцем. Я цепляюсь за него, рассказывая что-то смешное, смешное только для меня, потому что перед глазами его мрачное лицо. Он надевает на меня ночную сорочку. Боже, сделай так, чтобы это только приснилось! Открываю глаза. На мне та самая ночная рубашка. Это был не сон! Со стоном переворачиваюсь и аккуратненько сажусь на край постели, смотрю в одну точку перед собой.

В поле зрения появляется тот, кого сейчас меньше всего хотелось бы видеть. Пытаюсь сфокусировать взгляд. Данила протягивает мне стакан с водой:

– Таблетка алкозельцера тебе не повредит.

Безропотно выпиваю жидкость, пытаюсь снова завалиться на кровать.

– Нет, нет, – Данила поднимает меня, – Так ты весь день можешь пролежать, изнывая от жалости к себе. Идём, приводить тебя в порядок.

– Куда? – выдавливаю со стоном.

– Для начала в ванную, под душ. Желательно контрастный.

– О, нет!

– Могу отнести.

– Я сама!

Заставлю себя подняться, хватаю домашний костюм и бреду в ванную. Не знаю, что помогло – таблетка или душ, но после я чувствую себя намного лучше. А на кухне меня ждёт лёгкий бульон и апельсиновый сок. Какое блаженство, когда о тебе есть кому позаботиться, если ты в этом нуждаешься! Загоняю стыд поглубже, и как должное принимаю всё, что он для меня делает.

Когда окончательно прихожу в себя, моя проснувшаяся совесть робко даёт о себе знать:

– Представляю, что ты обо мне думаешь! – говорю Даниле.

– И что же я думаю, по твоему представлению?

– Откуда я взялась на твою голову, и куда меня теперь девать.

– Почему я должен думать над теми вопросами, ответы на которые знаю?

– Даже куда меня девать?

– Даже… Твой подарок. Ты его вчера в машине забыла, – он протягивает мне маленькую красиво упакованную коробочку.

– От кого это?

– От классического представителя золотой молодёжи. Ты что, ничего не помнишь?

– А! – смутно припоминаю, как Денис протягивает мне это в окно.

Разворачиваю обёрточную бумагу. Там небольшой бархатный чехол, в нём широкая золотая цепочка на шею. Сразу возникают ассоциации с Таджикистаном. Самый распространённый подарок – золотое украшение. Так мужчина показывает свою власть, а женщина, надевая на себя все побрякушки сразу – насколько он заботливый, щедрый и как ей с ним прекрасно.

Вряд ли Денис знает таджикские традиции, но мотивация подарка приблизительно одинаковая. Если он, конечно, не напоминает мне наш разговор о цепях, ошейниках и рабынях. Засовываю цепочку обратно, захлопываю коробочку. Нужно будет вернуть.

– Судя по выражению твоего лица, с подарком не угодил, – комментирует Данила.

Натягиваю улыбку. Убираю коробочку подальше.

– Ожидала что-то круче? Видимо, тех денег, что дал папаша, хватило только на дешёвую бижутерию.

Денис Даниле явно не нравится. Отлично.

– Ты уже проверил моего потенциального работодателя?

– Денис – работодатель? Не смеши меня. В своей жизни он добился только одного – разбил несколько автомобилей. Поэтому единственное, кому он дал работу – служащие автомастерских. Всё, что имеет компания «Меридиан» – заслуга старого Каверина. Сынок без денег папы – ноль.

– Для молодых девушек это не имеет особого значения, – обобщаю я, только чтобы позлить.

– Ну, да. Ты права. Не имеет, – спокойно соглашается он.

Не разозлила.

К обеду мой организм приходит в себя и я, наконец, вспоминаю: сегодня тридцать первое декабря. Нужно позаботиться о праздничном ужине. Тем более что Данила уже полдня торчит дома. И это очень странно. Обычно я его вижу всего несколько часов или даже минут в день. Может, это означает, что новогоднюю ночь мы проведём вместе? Это был бы очень хороший знак.

В полной противоположности утреннему безделью, я погружаюсь в бурную активность. Захватываю кухню, выдворив Данилу в гостиную к телевизору, смотреть «Иронию судьбы», как и положено мужчине в последний день года. Сама фантазирую с салатами, мясом и выпечкой – хорошо, что продуктами запаслась заранее.

Внезапно, в самый разгар моей кулинарной деятельности, до меня доносится громкий голос Данилы:

– Зачем она нужна? У вас есть Стас, у вас есть «сыворотка правды», что ещё нужно? Выбейте информацию, в конце концов! – практически кричит.

Он разговаривает по телефону. Нет, он иногда разговаривал по телефону в квартире, я слышала, но никогда в таком тоне. Он всегда остаётся бесстрастным, даже каким-то равнодушным, о чём бы ни говорил. Да я никогда и не прислушивалась к его разговорам. А сейчас он злится, его лицо по цвету напоминает моё, утреннее – серо-зелёное. И, разговаривая, он смотрит на меня. Я откладываю в сторону нож, и тоже смотрю на него.

– Хорошо. Мы едем, – сообщает он кому-то в трубку, а потом говорит мне, – Даша, тебе нужно поехать со мной в одно место.

Я даже не спрашиваю, куда. Нужно, значит, нужно. Снимаю фартук, выключаю плиту, на которой остаются почти приготовленные блюда. Натягиваю пальто и сапоги. Готова.

Только когда мы проехали в машине несколько километров, он удосуживается сообщить:

– Ребята задержали человека, который готовил теракт в одном из торговых центров. Есть подозрение, что именно он похитил тогда тебя. Тебе нужно опознать его. Я буду рядом. Ничего не бойся.

Взглядом выражаю недоумение:

– Когда ты перестанешь видеть во мне кисейную барышню? Я не боюсь, тем более если ты рядом.

Мы выезжаем в Подмосковье. Какая-то деревня. Долго едем по извилистой улице. Последний дом почти на отшибе. У нас бы сказали: тут бирюки живут, то есть нелюдимые.

Домик деревянный, очень старенький, палисадник из тонких реек, некогда покрашенных зелёной краской. Двор обнесён довольно высоким покосившимся забором из некрашеных досок. У распахнутых ворот стоит микроавтобус и полицейский УАЗик. Во дворе снуют крепкие парни в камуфляже и масках, выносят из сарайчика деревянные ящики зелёного цвета с маркировкой.

Мы с Данилой поднимаемся в дом по шаткому крылечку. Он, как всегда, крепко держит меня за руку, ведёт за собой, как бы прикрывая своим телом. Поэтому, когда он останавливается почти у входа в комнату, мне приходится чуть ли не подпрыгивать, чтобы разглядеть из-за его плеча хоть что-нибудь. Наконец, замечаю посреди комнаты человека. Он сидит на стуле, опустив голову, на нём наручники. По сторонам от него Максим, Стас и Олег.

– Если бы была возможность обойтись без неё, так бы и сделали, – оправдывается Стас, – Но он обучен сопротивляться. Ты знаешь, что это такое. Поэтому ни я, ни транквилизаторы не имеют должного действия.

– Хорошо, – Данила отходит в сторону, пропуская меня вперёд.

– Даша, посмотри, этот человек тебя похищал? – говорит Максим и, подойдя к мужчине на стуле, за волосы поднимает его голову.

Мужчина смотрит мутным взглядом куда-то сквозь меня. Борода, теперь она намного длиннее и неопрятнее, чем тогда. На нём нет шапочки, и теперь я вижу, что у него не чёрные, а тёмно-русые волосы, а глаза карие. Одет в обычные джинсы и свитер крупной вязки.

– Да, это он, – отвечаю я.

– Даша, ты уверена?

– Я никогда не смогу забыть это лицо!

Внезапно Данила срывается с места и наносит ему мощный удар в голову, сбивая со стула. Никто не успевает среагировать. А лежащий на полу бандит получает ещё несколько яростных ударов, прежде чем Олег и Стас смогли оттащить от него Данилу.

– Зачем? – орёт Данила, вырываясь, – Зачем она? Кто ты такой? На кого работаешь?

Максим поднимает мужчину, помогает снова сесть на стул. Тот вытирает кровь с лица, сразу двумя руками, они ведь скованы, сплёвывает в сторону Данилы, и отворачивается от него. Внезапно его взгляд встречается с моим. В его глазах исчезает замутнённое равнодушие. Взгляд становится острым, надменным. Он пристально смотрит на меня и качает головой: мол, я же говорил.

В мозгу назойливо крутится мысль, но я не могу поймать её.

– Я вышибу из тебя ответы! Это моё личное дело! Макс, уведи Дашу отсюда! – рявкает Данила. Максим подходит ко мне и пытается увести.

Мужчина закатывает глаза, якобы в смертельной скуке, и скалится в знакомой мне улыбке. И внезапно я вспоминаю.

– Ты его знаешь, – говорю я Даниле.

– Что? Что ты сказала? – Данила машет Максиму, чтобы он отпустил меня.

– Тогда у меня создалось впечатление, что вы с этим человеком когда-то были знакомы. Может, это только показалось. Но он сказал тогда, что у тебя всегда был вкус на красивых девушек. Он говорил это так, что я подумала: кто-то у кого-то увёл девушку.

Данила пристально смотрит мужчине в глаза, а у того взгляд внезапно на один миг становится растерянным. Но этого мига оказалось достаточно:

– Кирилл? Лемехов? Какого чёрта? Мы же воевали вместе! А теперь ты на них работаешь?

Мужчина вдруг зло и хрипло произносит:

– Я не Кирилл, и мы не вместе! И воевали мы с разным результатом. Тебе награды и почести, а мне плен. И вы не подумали меня вытаскивать, бросили, как собаку. Думали, сдохну. А я выжил.

– Ахмад Асуев, особа, приближенная к Мирзе, один из его лучших подрывников, – неожиданно сообщает Стас.

Мужчина, который то ли Кирилл, то ли Ахмад, вдруг дико рычит и бросается на Стаса, пытаясь вцепиться обеими руками ему в горло. Данила отрывает его от Стаса и сильным ударом отправляет в нокаут. «Уберите Дашу!» – кричит Данила, удерживая боевика на полу. Ко мне подходит Максим, пытается взять за руку, я вырываюсь:

– Сама выйду, не маленькая.

Уже час сижу в машине Данилы, замёрзла, а он не выходит. Завести автомобиль, чтобы погреться, не могу. Уже уехали омоновцы, погрузив ящики в подъехавший грузовичок. Теперь на улице только наш автомобиль, машина Максима – она припаркована дальше – и полицейский Уазик. Наконец, из двора выходит Данила и его коллеги, или друзья: я не очень понимаю их отношений. Задерживаются возле ворот, о чём-то разговаривают и движутся к машинам. Я смотрю на них, и понимаю, что со стороны эта группа мрачных мужчин в темных одеждах с крепкими подбородками и литыми мышцами внушала бы явное опасение. И если бы здесь были прохожие, то они, наверное, предпочли бы обойти их стороной. А меня согревает приятная мысль, что этим людям я небезразлична, особенно одному из них.

По пути домой спрашиваю:

– Ты объяснишь, что произошло?

– Да, ты имеешь право знать, ведь это и тебя коснулось. Мы служили когда-то давно вместе с Кириллом, в одной части. Нас отправили в Чечню, тогда там шла первая кампания, самая жестокая и чудовищная. Он попал в плен. Мы искали его, думали – погиб. Он перешёл на сторону боевиков, принял ислам, поменял имя. Если бы ты не подтолкнула, я никогда бы не узнал его: он очень изменился. Они занимаются переброской оружия из Афганистана через Таджикскую границу, а дальше Россия. Кирилл первоклассный подрывник – у нас одна школа. Он узнал меня ещё в Таджикистане. Там замешаны мои братья, они пытались скрыть сведения о нескольких партиях оружия. Но мой приезд всё испортил. Остальное ты знаешь. Взрыв автомобиля был организован Кириллом. Нурмат знал, но не предупредил, побоялся мести. Зато потом передал, что к новогодним праздникам в нескольких людных местах Москвы готовятся теракты. Мы смогли их предотвратить. С твоей помощью Кирилл хотел отвлечь меня от основной работы, так как знал, что я смогу обезвредить практически любое взрывное устройство, им созданное.

Промолчав несколько минут, Данила подводит итог:

– Теперь всё позади. Твоей жизни ничего не угрожает, по крайне мере, на данный момент. В круглосуточной охране нужды нет. И мы можем подыскать тебе квартиру.

Я открываю рот, чтобы возмутиться последним предложением, но тут же закрываю. Понимаю, что дальше я смогу остаться с ним только на правах жены или любовницы. Я и так злоупотребляю гостеприимством: сколько же может человек в собственной квартире спать на диване. А то, что моё сердце болезненно сжимается от одной мысли, что я не смогу видеть его, по крайне мере так часто, никого не волнует.

– Когда? – тихо спрашиваю я.

– Что – когда? – не понимает он.

– Когда я должна съехать от тебя?

– О, Боже, Даша, я не гоню тебя! Я просто сказал, что мы займёмся поисками подходящей квартиры. А это не такое лёгкое и быстрое дело. Но за месяц, думаю, подберём что-нибудь.

Итак, у меня месяц, чтобы заставить его понять, что я именно тот человек, который ему нужен. Но как это сделать? Кажется, я использовала уже все способы: признавалась в любви, очаровывала своими прелестями и кулинарными способностями, злила и выводила из себя…

Что делать дальше, невольно подсказал сам Данила.

Теперь с работы и на работу я добираюсь сама, без сопровождения. Но иногда, если время позволяет, он отвозит меня и забирает обратно. Так и в тот вечер: он позвонил и сказал, что в пять будет возвращаться домой и может подхватить меня у торгового центра. Ровно в пять я заканчиваю дела и бегу на стоянку. Не люблю, чтобы меня ждали.

Данила стоит возле машины, а рядом с ним… дама в длинной норковой шубе и оригинальной шляпке. Старше меня, выше меня и, наверное, симпатичнее, если Данила улыбается, о чём-то разговаривая с ней. Она по-свойски положила одну руку ему на плечо, пальчики, унизанные перстнями, даже поигрывают его волосами.

Меня пронзает такая дикая ревность, что, кажется, испепеляет всё внутри, оставляя неприятную горькую пустоту, от которой становится холодно, очень холодно.

– Привет. Я не помешала общению? – проклинаю себя за то, что мой голос позорно дрожит.

– Даша, привет. Не заметил, как подошла. Ты освободилась? Едем? – Данила отстраняет руку дамы и идёт, чтобы открыть для меня дверцу.

Дама окидывает меня настолько пренебрежительным взглядом, что мне очень хочется весь её ухоженный вид немножко подпортить. Но Данила легонько подталкивает меня к машине и, дождавшись, пока усядусь, захлопывает дверь. Обходит машину, чтобы сесть на водительское кресло. Дама сопровождает его взглядом, полным обожания, что-то говорит, Данила кивает головой и легко запрыгивает в джип.

Пока он выруливает со стоянки, пытаюсь успокоиться, чтобы не натворить глупостей, я их так много делала. Но как же больно, Боже, как же больно! Чтобы тебе было так же!.. А что, это мысль. Я его люблю, поэтому и ревную. Что, если и его заставлю ревновать? Может, тогда поймёт, что тоже любит меня? Тем более кандидат для этого дела есть – Денис. Интересно, а кто та дама?

– Что за женщина с тобой разговаривала? – любопытствую я максимально спокойным голосом.

– Так, старая знакомая, – равнодушно отвечает он.

– Действительно, старая, даже очень, – не выдерживаю, чтобы не съязвить.

Он только хохочет от этих слов.

Тактическая война за любимого идёт с переменным успехом. Ещё знать бы, когда следует разворачивать боевые действия. У Данилы непредсказуемый график. И данные разведки порой бывают недостоверными. Он обещает меня встретить, я прошу Дениса проводить до машины, и тут звонок: извини, не успеваю, добирайся сама. Он целый день дома, я звоню Денису, чтобы «мило поворковать», а он уходит в ванну. Приходится врать бедному мальчику, что ошиблась номером. Денис приглашает в кино, предвкушаю, как буду собираться вечером «на свидание», как поздно приеду домой, как он будет волноваться, как заставлю Дениса проводить меня до двери, а Данила в тот вечер вообще не приезжает ночевать. Приходится внезапно плохо себя почувствовать, чтобы не идти на фильм.

Но несколько моих замысловатых ходов достигают цели. Несколько раз он видит, как Денис провожает меня до машины. Один раз Денис даже подвёз меня домой, и мы очень удачно сталкиваемся в нашем дворе, Данила как раз заезжает на стоянку, и, надеюсь, наблюдает, как мы мило прощаемся.

Правда в этой битве есть один существенный недостаток. Мой партнёр по боевым действиям не догадывается, что я его использую. Он наивно верит, что мои чувства к нему после нового года изменились, наверное, под воздействием подарка, который я так и не вернула, в связи с последними событиями. Я пытаюсь умерить пыл Дениса, ничего не обещаю и стараюсь отказываться от подарков. Но мне нужно вести игру дальше, и я то отталкиваю Дениса, то неожиданно приближаю, тем самым подогревая его интерес к себе. Я это понимаю, знаю, что по отношению к парню веду себя очень нехорошо, но цель оправдывает средства. И эта цель ещё не достигнута. Данила, кажется, не замечает моего явного флирта с Денисом. Вернее, замечает. Я вижу, как искажается его лицо, когда я пытаюсь при нём упомянуть имя своего ухажёра, или он видит нас вместе. Но ничего не говорит. Абсолютно ничего по поводу моего якобы увлечения. А ведь Денис ему не нравится, я знаю. Почему же он не пытается меня от него отвратить, хотя бы своими едкими комментариями?

Мы больше говорим сейчас по поводу квартиры, которую мне следует снять. Я отклоняю несколько предложенных вариантов, выискивая недостатки то в виде шумных соседей, а ведь мне нужно заниматься, то далеко от работы, то я прошу повременить, так как хочу снять квартиру вместе с подругой, чтобы не скучно. Я даю себе месяц на капризы. И вот январь подходит к концу, нужно что-то решать.

А тут ещё в своей войне за любовь запуталась окончательно. По-моему, добилась только одного: внушила Денису неоправданные надежды. А Данила такой же заботливый, холодный и равнодушный. Убийственное сочетание!

Четвёртого февраля день рождения компании «Меридиан». Намечается большой праздничный вечер. Денис несколько раз напоминает, что явка обязательна, и что меня в этот день ждёт сюрприз. Чувствую себя неуютно. Клянусь сама себе, что после праздника поставлю точку в отношениях с Денисом и уйду на квартиру. Я её уже выбрала. Данила ещё не знает – этот вариант я нашла сама, совершенно случайно, в доме почти напротив торгового центра.

За несколько дней до грандиозного корпоратива Нина Ивановна неосторожно открывает мне секрет, который повергает в шок. Во время торжеств по случаю дня рождения фирмы Денис при всех собирается сделать мне предложение. Моя начальница в страшной панике и смущении – от того, что случайно выболтала. Она участвует в организации и говорила с кем-то по телефону, когда я незаметно вошла в кабинет. Берёт с меня клятву, что я не выдам её. Я, конечно, обещаю. Но что делать, не знаю. Предупредить Дениса заранее – подставить Нину Ивановну. Оставить всё как есть, убедив Дениса в неведении, а потом отказать – опозорить перед многочисленными гостями. Дать согласие, а потом потихоньку поговорить и мирно разойтись – не факт, что получится мирно. Что же делать, что делать?

Решаю пока плыть по течению, а там видно будет.

За день до торжества Данила сообщает, что уезжает в командировку. Это меня повергает в полное уныние. Я в растерянности, можно сказать, в отчаянье. Так привыкла, что в трудные моменты он рядом. Правда на этот раз трудный момент создала для себя сама.

– Даша, что случилось? Ты последнее время сама не своя, – спрашивает Данила.

– Так… завтра корпоратив в честь дня открытия фирмы Кавериных, – сообщаю я убитым голосом.

– Ну и что? Тебе снова нечего надеть?

– Ты же знаешь, что после шопинга с Наташей у меня теперь вечерние платья на все случаи жизни.

– Даша, если не хочешь рассказывать о своих проблемах, дело твоё, – Данила, как всегда, чётко угадывает моё настроение и даже мысли.

– Нет, я хочу рассказать о своей проблеме, – внезапно завожусь я, – Проблема в том, что на этом корпоративе Денис собирается сделать мне предложение, – выдаю со злостью.

– Не вижу радости.

– А её и нет!

– Тогда в чём проблема? Откажи ему.

– А зачем? Я хочу выйти замуж за любимого человека, и если не за него, то мне всё равно, кто это будет – охранник торгового центра, сторож или охреневший мажор. Понимаешь, мне всё равно! Я знаю, на что будет похож этот брак, по крайне мере у меня уже было нечто подобное. Сначала маменькин сынок, теперь папенькин. Но мне всё равно! Всё равно! – кричу я, пытаясь убедить саму себя.

– Даша, – Данила, обняв за плечи, усаживает меня на диван, садится рядом, берет мою ладонь в руки, так, что у меня замирает сердце и тихо поёт в душе «всё будет хорошо», – Даша, пойми, ты славная, ты замечательная, я… я не подхожу тебе в мужья. Ты была рядом со мной несколько месяцев, и твоя жизнь несколько раз подвергалась угрозе. Я хочу тебе только самого лучшего, а со мной это невозможно. Даже брак с охреневшим мажором – партия более выгодная, чем я.

«Ничего уже не будет хорошего!».

– Ты!.. Чтоб тебя!.. Ты!.. Ты не можешь признать очевидного! – я задыхаюсь, слова вырываются быстрее, чем я успеваю складывать их в фразы, – Не тебе решать, что для меня лучше!.. Чтобы тебе было так же больно! Ты… трус! Ты просто боишься, что будет больно, поэтому бежишь. А я не боюсь, потому что больнее, чем сейчас, уже не будет! И мне всё равно, что станет потом с моей жизнью!

– Даша, ты успокоишься, подумаешь и поймёшь…

– Я уже подумала! – смотрю в его лицо, ищу тень сожаления и не нахожу, – Да пошёл ты!..

Убегаю рыдать в ванную. Когда выхожу, нет ни его, ни дорожной сумки, он уехал в свою командировку.

Я королева бала. В алом платье с открытыми плечами – оно стянуто под грудью широкой лентой и стекает мягкими волнами до пола. Высокая причёска, красиво уложенная талантливой Наташей и украшенная её диадемой с красными камнями. Смотрю на своё отражение в многочисленных зеркалах праздничного зала – и не узнаю. Роковая женщина. Знал бы кто, что творится в голове этой Леди end red. Что делать? Когда объясниться? До? После? Как сказать, чтобы не обидеть?

Стараюсь не выдавать своих чувств, но выходит не очень. Отец Дениса моё растерянное выражение воспринимает, видимо, за страх и нервозность невесты. Посматривает с ободряющей улыбкой, усаживает за столик рядом с собой, пытается вести беседу. С другой стороны Денис, я его практически не замечаю, потому что боюсь смотреть ему в глаза.

Вечер в самом разгаре, скоро финал, нервничаю всё больше. Стараюсь отвлечь себя ерундой, наблюдаю за гостями, оцениваю наряды, считаю, сколько здесь отдельно мужчин и женщин, прислушиваюсь к беседам, стараясь уловить их суть. Один из разговоров настораживает. К Сергею Дмитриевичу подходит охранник и говорит, что какие-то люди просят впустить их в зал.

– Что за люди? – раздражённо бросает Сергей Дмитриевич.

– Не представляются. Говорят, нужен кто-то из гостей. Похожи на ментов, хотя в гражданском. Ведут нагло.

– Гони в шею. Здесь закрытое мероприятие. И никто не имеет права тревожить моих гостей во время вечера!

Тут звучит лирическая мелодия. Денис приглашает меня на танец. Следую за ним. Во время танца он наклоняется к моему уху и тихо говорит, что меня ждёт сюрприз. Я грустно улыбаюсь. В голове снова тревожно бьётся мысль: что я здесь делаю? Что я этим докажу Даниле? Что я докажу себе? Как бы сбежать отсюда?

Мелодия смолкает, я оглядываю зал, ищу пути к отступлению. Но, кажется, уже поздно. Денис не ведёт меня обратно за столик, мы остаёмся стоять посреди. В зале вдруг наступает оглушительная тишина.

– Я хотел бы сообщить, – говорит Денис в микрофон, его голос разносится по всему залу, – Что здесь и сейчас хочу сделать предложение этой замечательной девушке! – он поворачивается ко мне, – Даша, выходи за меня замуж!

Он протягивает мне огромный букет и открытую коробочку с кольцом. Всё это ему только что поднесли. Звучит какая-то музыка, и с потолка на нас вдруг сыплется блестящее конфетти и воздушные шары в виде сердец. Это, наверное, нужно, чтобы мне было легче думать. Музыка смолкает, пёстрый дождь прекращается. По логике, моё слово. Если я не дура, то должна принять кольцо и сказать «да». По логике.

Но я не хочу! Мне хочется провалиться на месте, оказаться где угодно, только не здесь, под многочисленными выжидающими взглядами. Боже, сделай что-нибудь! Спаси меня!

А у меня очень быстрый ангел-хранитель. По крайне мере, мою молитву донёс скоро!

В тот миг, когда я набираю в грудь воздуха, чтобы сказать «нет», внезапно с треском распахивается дверь, и в зал входят два человека в камуфляже и в масках, почти одновременно вылетает окно – и ещё два человека попадают в зал с улицы.

– Просим всех сохранять спокойствие! Нам нужен один человек в этом зале. Никто не пострадает, если не будет препятствий!

Голос до боли знакомый. Ликую в душе.

Сергей Дмитриевич зовёт охрану, откликается почему-то только один из находящихся в зале охранников, он бросается к ворвавшимся, выхватывая на ходу оружие, но очень быстро оказывается на полу. Оператор, снимающий праздник, тоже со стоном падает, роняя камеру, так же, как и несколько мужчин из числа гостей, пытающихся показать своё мужское начало. Они тоже лежат на полу.

– Ещё есть желающие? Нет?

Ко мне подходит один из «террористов» и протягивает руку. Стою, не шелохнувшись. Тогда он хватает меня собственническим жестом, к которому я давно привыкла, и тащит в сторону выхода. Краем глаза замечаю бледное застывшее лицо Дениса. Что же ты! Невесту похищают!

Данила тащит меня в коридор. Едва поспеваю на высоченных каблуках, путаюсь в длинном платье:

– Куда ты меня тащишь? У меня там помолвка!

– Я подумал: до того, как дашь ответ тому мальчику, ты должна узнать одну вещь. А потом можешь возвращаться в зал, – он стягивает свою маску-шапочку, открывая лицо.

– Какую вещь?

– Я люблю тебя.

– Я знаю! Я знала! Боже, спасибо тебе! Теперь у нас точно всё будет хорошо! – кричу в восторге, бросаясь ему на шею, встречаемся губами, – Дань, отвези меня домой, я так устала! – шепчу, когда мои губы могут говорить.

Эпилог

Александр Григорьевич Мельников уже минуту молча сидит в своём кресле, сурово нахмурившись, сжимая в руках газету. На его лицо страшно смотреть. Четверо его подчинённых и не смотрят. Они стоят, потупив взгляды, вытянувшись перед ним в военной выправке. Наконец, выдержав мрачную паузу, отставной генерал произносит.

– Ну, что, герои прессы и криминальной хроники? Доигрались? Чего только у нас не было, но вот попасть на первые строки газет – это впервые.

В ответ молчание, глаза в пол.

– Итак, что мы имеем… заметка в газете «Жизнь в городе». Читали?

Снова молчание, только один из провинившихся отрицательно качает головой.

– Ну что же, тогда я почитаю, мне не трудно. «Криминал. Вчера, в десять вечера, на пятый этаж офисного здания фирмы «Меридиан», где проводился банкет в честь дня основания компании, проникли четверо неизвестных. Причём двое из них воспользовались пожарной лестницей, предварительно вскрыв запасной выход, для чего перекусили навесной замок. Забравшись по наружной стене здания, они проникли в зал через окно. Двое других вошли по внутренней лестнице, заблокировав лифт с шестью охранниками. Далее, перепугав гостей и повредив некоторым мужчинам, которые пытались выдворить непрошенных, три носа, две челюсти и одну камеру, неизвестные покинули зал, похитив одну из гостей праздника. Эта девушка являлась, по словам хозяина торжества, невестой его сына. Несмотря на то, что вызванный наряд полиции прибыл через несколько минут, бандитам удалось скрыться в неизвестном направлении. Личности не установлены, так как в момент проникновения на территории не работала ни одна из камер видеонаблюдения. А у оператора, ведущего съёмку праздничного события, была отнята дискета с записью. Личности злоумышленников устанавливаются. Один из них, по словам гостей, предположительно, лицо кавказской национальности. О судьбе несчастной девушки ничего неизвестно».

Александр закончил читать, окинул взглядом друзей.

– Ну, что вы на это скажете?

– А что тут можно сказать? Там же не оставлено никаких следов! – робко заявляет Олег.

– Да попробовали бы вы ещё и следы оставить! – возмущается Александр – А что у нас молчит предположительно лицо кавказской национальности? Артур, зачем ты туда полез?

– А что я? Данила сказал: нужна помощь.

– И что, по-другому нельзя помочь? Без всей этой шумихи? Ну, что вы молчите? У вас есть хоть какое-то оправдание?

– Есть, – говорит Максим, – Данила женится. Свадьба на следующей неделе.

– Да? – Александр на мгновение теряется, встаёт и выходит из-за стола, – Это действительно оправдание! Данила, поздравляю! – он широко улыбается, протягивая руку виновнику шумихи. В это время вырывается вздох облегчения и у его друзей.