г. Мекка, 596 год

— Майсара! — услышал Майсара голос хозяйки, — Майсара, иди сюда!

Старый слуга протер глаза и, путаясь в длиннополой одежде, вскочил с циновки. Отодвинув занавес, он шагнул в соседнюю комнату и застыл в низком поклоне.

— Майсара, — по голосу хозяйки слуга догадался, что та была не в духе, — проводи нашего уважаемого гостя до двери.

Грузный мужчина, кряхтя, поднялся с подушек и, повернувшись к хозяйке дома, склонил голову.

— До свидания, достопочтимая Хадиджа хатун. Пусть святые Лат и Узза (имена божеств, которым поклонялись арабы до принятия ислама) всегда благоволят вам и вашим близким.

Женщина в ответ молча кивнула головой. Гость медленно повернулся и, сопровождаемый слугой, направился из дома.

Проводив посетителя, Майсара вернулся в комнату и встал возле двери, с интересом наблюдая как хозяйка, едва заметно шевеля губами, пересчитывает оставленные гостем деньги. Майсара невольно залюбовался женщиной. Не смотря на свои сорок лет, на белой, нежной коже Хадиджи бинт Хувайлид не видно было ни единой морщинки, а ее тонкому стану могли позавидовать даже многие незамужние девушки.

Пока Майсара любовался своей хозяйкой, та закончила счет и со злостью швырнула на одеяло монеты.

— Твой Ас бин Ваиль вор и обманщик! Ведь это ты, — она ткнула пальцем в Майсара, — порекомендовал его мне! Говорил: он честный купец. А этот «честный купец» надул меня почти на тридцать динаров! Я дала ему на продажу свой лучший товар, а он заявляет, что товар оказался неходким. Такого товара, якобы, сейчас в Сирии избыток и ему пришлось скидывать на него цену. Плут и мошенник! Чтоб у него на голове уши ослиные выросли!

Некоторое время женщина нервно теребила в руках платок. Затем снова обратилась к слуге:

— Ну, чего молчишь?! Как будешь оправдываться?!

Майсара опустил голову и сложил руки на груди.

— Позвольте напомнить вам, уважаемая Хадиджа хатун, — начал он вкрадчивым голосом, — Ас бин Ваиль был вторым, из тех, кого я рекомендовал вам для продажи товара в Сирии. Первым же я назвал имя Мухаммеда бин Абдуллаха. К сожалению, вы не приняли моего предложения, поэтому…

— Да, не приняла! — перебила слугу Хадиджа, — и правильно сделала, что не приняла. Сколько ему лет? Двадцать пять, кажется? Он еще мальчишка! Чуть старше моего первого сына! К тому же, ты сам говорил, что в торговых делах он неопытен. Самостоятельно почти не торговал. Ездил со своим дядей. В Сирии вообще бывал лишь раз. Как я могу доверить свой товар такому продавцу?!

— Да, Мухаммед малоопытен, — согласился Майсара, — но опыт дело наживное. А вот нажить честность и правдивость не возможно. С ними рождаются. И Господь наградил Мухаммеда этими качествами сполна. Недаром соплеменники прозвали его аль-Амин (надежный. араб.).

— Ах, — вздохнула Хадиджа, — как трудно жить одинокой женщине! Все приходится решать самой. Вот, когда был жив мой первый муж, я не знала забот.

— Зато Абу Халя, ваш второй муж, доставил вам хлопот больше, чем все торговые операции, которые вы провели за последние годы!

— Не напоминай мне об этом пьянице и развратнике, — махнула рукой Хадиджа, — лучше посоветуй, кому мне поручить продать свой товар. Ведь караван в Сирию отправляется через несколько дней.

— Я уже высказывал вам свое мнение и могу повторить его снова. Лучшей кандидатуры, чем Мухаммед бин Абдуллах, вам не сыскать.

Хадиджа откинулась на подушки и устремила в потолок немигающий взгляд. Некоторое время тишину в комнате нарушало лишь жужжание мухи, сумевшей пробраться в помещение через узкую щель между занавесом и косяком двери.

— Хорошо, — наконец, заговорила хозяйка дома, — будь по-твоему. Пожалуй, я доверю торговлю Мухаммеду. Но ты отправишься в Сирию вместе с ним и будешь помогать ему. Приведи Мухаммеда ко мне завтра утром. Я хочу поближе с ним познакомиться.

 

Областной центр России, 1 июня 1973 года

— Через пять минут шашлык будет готов, Анатолий Дмитриевич.

Начальник охраны объекта «Дача», капитан милиции Лоськов, перевернул на мангале последнюю палочку с мясом и преданным, собачьим взглядом посмотрел на первого секретаря обкома партии Анатолия Дмитриевича Карасева. Тот лениво оторвал голову от спинки шезлонга и одним глазом взглянул на капитана.

— Через пять минут, говоришь? Ну, тогда наливай. Дрябнем под горяченькое.

Лоськов в два прыжка оказался у ведра со льдом и ловким движением фокусника извлек оттуда початую бутылку «Столичной». Наполнив две рюмки водкой, он поставил их на столик рядом с шезлонгом, где уже была расставлена легкая закуска: нарезанные тонкими ломтиками лимон и сервелат.

«Первый» дотянулся до своей рюмки, поднес ко рту и громко выдохнул:

— Вздрогнули!

Вернув пустую посуду на стол, Анатолий Дмитриевич сунул в рот ломтик колбасы и, жмурясь от солнца, оглядел расстилающуюся перед ним панораму лесного озера.

— Хорошо здесь, — промурлыкал он и повернулся к Лоськову, — скажи, а прежний хозяин на даче часто отдыхал?

— А как же? — удивился вопросу милиционер, — летом так почти каждые выходные. Осенью охотиться приезжал, а зимой рыбачил на льду.

— Он тут один отдыхал или как?

Под пристальным взглядом первого секретаря начальник охраны смущенно опустил голову.

— По-разному бывало, — уклончиво ответил он.

— Девок сюда привозил? — решил конкретизировать вопрос Карасев.

— Бывало, что и привозил, — пожал плечами капитан.

— «Бывало», — передразнил милиционера Анатолий Дмитриевич, — мне в ЦК говорили, что он тут притон устроил. Проститутки на даче, как у себя дома жили. Правда это?

— Бывало, что и жили, — вздохнул Лоськов.

— Мне в Москве рассказывали, что его не раз предупреждали. Но ему, старому кобелю, девки, видать, были дороже должности. Теперь вот где-то на Алтае исполкомом руководит. Мать его… — в сердцах выматерился первый секретарь.

Воспользовавшись паузой в разговоре, начальник охраны вернулся к шашлыку.

— А кто это на нашу территорию забрался?! — вдруг раздался его сердитый крик.

Анатолий Дмитриевич повернул голову в сторону, куда указывал капитан. Метрах в ста от берега он увидел одинокую лодку. Ее хозяин, бросив якорь, не спеша возился с удочкой.

— Эй, мужик, — замахал рыбаку Лоськов, — проваливай отсюда! Здесь запретная зона.

Рыбак в ответ недоуменно пожал плечами и вновь склонился над рыболовными снастями.

— Петренко! Ковшов! — гаркнул начальник охраны двум молодым ребятам, накрывавшим в это время на стол, — возьмите катер и шугните того нахала.

— Ну чем тебе помешал рыбак? — вяло запротестовал Карасев, — не хай рыбачит.

— Извините, Анатолий Дмитриевич, но рыбачить здесь запрещено, — вежливая улыбка капитана не могла скрыть его решимости довести начатое дело до конца, — ну чего вы копаетесь?! — повернулся он к подчиненным, — заводите катер!

Через минуту, взревев двигателем, катер сорвался с места и, разрезая воду, понесся к одинокой лодке. Лоськов и Анатолий Дмитриевич молча наблюдали за действиями охранников. У самой лодки они сделали крутой вираж, сбросили скорость и удачно пришвартовались к ее борту. Парни принялись отчаянно жестикулировать, видимо, пытаясь объяснить незнакомцу неправомерность его поступка. Тот сидел в лодке и, судя по склоненной голове, хранил молчание. Так продолжалось минуты полторы или даже две. Вдруг ситуация резко изменилась. Рыбак вскочил на ноги, выдернул из уключины весло и замахнулся им на молодых людей. Те, в первый момент, испуганно отпрянули назад, но потом, посовещавшись, изменили тактику. Развернув катер, они уперли его нос в борт лодки и стали медленно таранить ее, пытаясь переместить к дальнему берегу озера. Маневр оказался удачным и лодка медленно, но верно начала удаляться от дачи. Рыбак, в растерянности крутя головой, стоял в своей посудине и по-прежнему сжимал в руках ставшим бесполезным весло.

Охранники праздновали победу и один из них, в знак этого, повернулся к берегу и помахал своему начальнику рукой. Но в этот момент случилось неожиданное: рыбак бросил весло на дно лодки и решительно шагнул к катеру. Однако его намерения так и остались загадкой, потому как в следующую секунду борт лодки, на который ступил рыбак, накренился, и нос катера подмял его под себя. Еще миг и вся лодка оказалась под катером, а ее хозяин, сбитый с ног, барахтался в воде.

— Они же утопят мужика! — Карасев вскочил с шезлонга, — тащите его из воды! — заорал он во все горло, — живо тащите!

Вряд ли крик партийного руководителя, заглушенный шумом работающего двигателя катера, достиг ушей охранников. Тем не менее, один из парней бросился к борту судна, изогнулся и ловким движением ухватил рыбака за ворот куртки. Его напарник поспешил на помощь и вместе они, с трудом, но вытащили бедолагу из воды. Катер взревел мотором и на полной скорости устремился к берегу. Анатолий Дмитриевич и капитан поспешили к причалу встречать незваного гостя.

Лоськов первым оказался у катера и протянул руку доставленному на берег нарушителю порядка.

— Без твоей помощи обойдусь, — мужик отпихнул протянутую руку и полез через борт, — ишь! Благородные выискались! Сначала топят, потом спасают! Это озеро — не ваша личная собственность. Оно государственное, народное. А я это — тоже народ, и мне непонятно: почему кому-то можно здесь рыбачить, а кому-то нельзя.

— Сергей?!

Все, включая рыбака, повернули головы в сторону первого секретаря обкома. Карасев стоял, широко расставив ноги, и пристально вглядывался в сошедшего на берег мужчину.

— Ты Сергей? — повторил вопрос Анатолий Дмитриевич.

— Да, Сергей, — растерянно пробормотал рыбак, — откуда вы… — начал было он, но запнулся, — подожди… подожди… — мужик сделал несколько торопливых шагов по направлению к областному руководителю и остановился в метре от него, — Карась?! Ты?!

— Я! — раскинул руки в стороны Анатолий Дмитриевич.

— Карась! — завопил рыбак, бросаясь в объятия первого секретаря, — Карась! Живой!

— Живой, как видишь! — Карасев прижал к груди мужика, но тут же отстранился от него, — э! Да ты весь мокрый! Лоськов! — кивнул он начальнику охраны, — пошли кого-нибудь в мою спальню. Пусть принесут из шкафа халат. А ты, — Анатолий Дмитриевич вновь повернулся к гостю, — снимай мокрую одежду и отдай ребятам. Они ее на солнце развесят.

Это бывший однополчанин мой, Серега Лунев, — обратился первый секретарь к Лоськову, который принялся помогать рыбаку стягивать с тела мокрую куртку, — мы в разведке вместе служили. Под Курском он меня раненного через линию фронта на себе несколько километров тащил. Жизнь мне спас!

— Я, признаться, не ожидал тебя живым увидеть, — бормотал меж тем Лунев, — врач в медсанбате на тебя рукой махнул. «Не жилец», — сказал.

— Повезло мне, — улыбнулся Анатолий Дмитриевич, — в тот вечер самолет в часть прилетел. Он меня и забрал в тыловой госпиталь. Там меня скоренько подлатали и через три месяца я уже опять на передовой был. На молодом теле любая рана быстро заживает. Нам ведь тогда, в сорок третьем лет по двадцать было?

— Около того, — кивнул головой Сергей Лунев.

Охранник принес махровый халат.

— А теперь к столу, — хозяин взял гостя под локоть, — такую встречу грех не отметить.

После выпитой рюмки, Карасев кивнул на шашлык в центре стола.

— Отведай мяса. Мой Лоськов отменный кулинар.

— Я смотрю, ты в начальники выбился? — Сергей взял с тарелки шашлычную палочку.

— Выбился, но не так давно. Второй лишь месяц вашей областью руковожу.

Шашлычная палочка остановилась на полдороги ко рту.

— Так ты и есть новый секретарь?!

— Ага, он и есть.

С полминуты Лунев с открытым ртом взирал на бывшего однополчанина.

— Ты, наверное, решил меня до конца добить, — неожиданно рассмеялся он, — сначала живым с того света явился. А теперь оказалось, что ты первый секретарь, к которому я на днях собирался на прием записаться.

— Значит, и записываться не надо. Давай еще по одной пропустим, а потом ты мне про свою жизнь расскажешь. Ну и о проблеме, с которой ко мне идти собирался, за одно, поведаешь.

Пока пил водку и закусывал ее лимоном, Лунев успел прикинуть в уме план своего рассказа.

— После Курской дуги, где мы с тобой расстались, — начал он, — я прошел с нашей частью всю Украину, Словакию и войну закончил под Прагой. После демобилизации вернулся домой. Я ведь родом из этих мест. Работал на стройках. Одновременно учился в техникуме. Ну а как техникум закончил, стали меня на руководящие должности выдвигать. Сначала бригадиром работал, потом прорабом, а в последние два года начальником участка. Здесь и начались мои проблемы, которые кончились тем, что я прилюдно обматерил начальника нашего треста. Пришлось писать «по собственному желанию».

— Погоди, — остановил Карасев друга, — об этом еще успеем поговорить. О семье расскажи. Жена… дети…

— Дочка у меня. В Ленинграде с мужем живет. А вот жены нет, — Лунев коротко вздохнул, — умерла она. Полтора года назад.

— Извини. Сочувствую, — Анатолий Дмитриевич тронул товарища за плечо, — ну давай тогда о своих проблемах рассказывай. Что там у тебя стряслось?

Лунев ненадолго задумался.

— Все, наверное, сразу не расскажешь… короче, воруют у нас на стройках! Воруют в наглую! Приписки! Липовые накладные! Подмена материала! Всего и не перечесть! Пытался бороться. На собраниях выступал. Бесполезно! Все равно, что головой в стену биться. Не выдержал я. Сорвался. На последнем совещании в тресте, начальника на х… послал. Остальное ты уже знаешь.

— А в органы пробовал обращаться? В прокуратуру?

— Был я в прокуратуре, — махнул рукой Лунев, — сначала обещали разобраться. А потом вызывают и криком на меня: ты мол склочник и карьерист. Честных людей пытаешься оговорить.

— Мдаа… — ухмыльнулся Анатолий Дмитриевич, — а ведь ты ничуть не изменился с тех, военных лет. Все такой же борец за справедливость. Помню, как ты нашему комбату в морду заехал, когда тот по пьянке необстрелянных новобранцев, в атаку послал без артподготовки. Спасибо политруку: заступился. Иначе не миновать тебе тогда трибунала.

С минуту первый секретарь, подобно хирургу перед пластической операцией, внимательно вглядывался в лицо своего собеседника.

— Ты, кажется, член партии? — задал он неожиданный вопрос.

— Забыл что ли? — обиделся Лунев, — вместе заявления в блиндаже писали!

— Вот и хорошо, — Анатолий Дмитриевич хлопнул товарища по плечу, — с твоим начальником треста мы еще успеем разобраться. А сейчас я хочу попросить тебя помочь мне в одном деле.

— Меня?! — удивился Лунев, — в каком деле?

— Ты гостиницу «Центральная» знаешь?

— А как же! В самом центре города стоит, возле обкома.

— Так вот, на руководство этой гостиницы уже давно сигналы поступают. И в плане финансовых нарушений, и… — Карасев покрутил пальцами над головой, — других темных дел. Однако хода этим сигналам до сих пор не давали. Видимо, кто-то из городских руководителей не заинтересован в проведении расследования. Сейчас ситуация может измениться. Прежний директор гостиницы уходит на пенсию. Горисполком сватает на это место своего выдвиженца. Я же хочу, чтобы директором гостиницы стал человек, независимый от городского руководства. Человек честный и принципиальный. Лучшей кандидатуры, чем ты, я не вижу. Поработаешь там годик-полтора. Наведешь порядок. А я за это время подыщу для тебя должность в обкоме. Будешь помогать мне в вашей области Авгиевы конюшни расчищать. Как? Согласен?

— Согласен, — кивнул головой Лунев.

 

г. Мекка, 596 год

Молодой человек оказался среднего роста, широкоплечий, с мягкими чертами миловидного лица, нижнюю часть которого закрывала густая, черная борода. Одет он был в длинную, белую рубашку аль-камис. Светло-зеленого цвета изар, обернутый вокруг бедер, достигал середины голени юноши.

— Какие у него длиннющие ресницы! — восхитилась Хадиджа, с интересом рассматривая гостя, который со смущенной улыбкой мялся на пороге комнаты.

— Чего же ты остановился там? — Хадиджа решила ободрить молодого человека, — проходи, садись здесь.

Женщина указала на груду подушек возле себя.

— Расскажи мне о себе. Кто ты? Откуда родом? Кто твои родители? Чем ты занимаешься?

— Меня зовут Мухаммед бин Абдуллах, — голос молодого человека оказался с легкой хрипотцой, — я из племени курейш, рода Хашим. Мой отец занимался торговлей. Он умер незадолго до моего появления на свет. Когда я родился, моя мать Амина бинт Вахб, по традиции, отдала меня кормилице в семью бедуинов. Там я прожил до четырех лет…

— Кормилица кормила тебя грудью до четырех лет? — удивилась Хадиджа.

— Нет. Она кормила меня грудью до двух лет, а потом попросила мать оставить меня у себя.

— И твоя мать согласилась?

— Согласилась.

— Странно, — пожала плечами женщина, — а почему в четыре года кормилица вернула тебя матери?

— Она испугалась, — смутился молодой человек.

— Испугалась?! Чего испугалась?! — хозяйка дома приподнялась с подушек.

— Это довольно странная и необычная история… — краснея до корней волос, прохрипел гость.

— Расскажи, — женщина от нетерпения заерзала на одеяле, — я люблю слушать необычные истории.

Молодой человек прокашлялся и начал тихим голосом.

— Однажды я с мальчишками, сыновьями моей кормилицы, играл вдали от дома. Вдруг, неизвестно откуда, появился высокий, худощавый старик в ослепительно белой одежде. Походка его была столь легка, что казалось, будто он не ступал, а парил над землей.

Старик подошел ко мне, взял меня за руку и повел на вершину ближайшего холма. Что произошло дальше, я не помню. Но мои молочные братья рассказывали, будто незнакомец уложил меня на спину и прочел надо мной какие-то заклинания. После этого, он руками раздвинул мою грудную клетку, достал мое сердце и промыл его принесенной с собой в кувшине жидкостью, похожей на воду, но голубого цвета. Затем он вернул сердце на место и вновь прочел заклинание.

Мои молочные братья с воплями бросились домой. Я же, когда очнулся, увидел над собой заплаканное лицо своей кормилицы. На моей груди я рассмотрел чуть заметный шрам, который к вечеру того же дня исчез окончательно. Спустя несколько дней, кормилица отвезла меня к матери.

Молодой человек замолчал, украдкой глядя на собеседницу.

— Действительно, необычная история, — задумчиво покачала та головой, — как же сложилась твоя судьба в дальнейшем?

— С матерью я прожил два года, пока она не умерла.

— Выходит, ты сирота! — всплеснула руками Хадиджа.

— Да, сирота, — кивнул головой молодой человек, — после смерти матери, меня взял к себе дед Абд аль-Мутталиб.

— Я знала твоего деда. Это был уважаемый среди курейшитов человек.

— У него я прожил два года, вплоть до его кончины. Незадолго до смерти дед поручил мое воспитание своему сыну Абу Талибу. С тех пор я живу в семье моего дяди. В детстве я пас овец, а сейчас помогаю дяде в его торговых делах.

Гость замолчал, вопросительно глядя на хозяйку дома. Та не торопилась возобновлять беседу, задумчиво разглядывая узор на одеяле.

— Мухаммед, — заговорила она, наконец, — я позвала тебя, чтобы предложить работу. Через несколько дней в Сирию отправляется торговый караван. Я хочу, чтобы ты отправился с ним торговать моим товаром на сирийских рынках. Плата за твой труд будет составлять пятую часть от прибыли за проданный товар. Если ты согласен с этим условием, то мы сейчас же обсудим детали нашего договора.

Глаза молодого человека заблестели радостным светом.

— Конечно! — вскочил он на колени, — конечно, я согласен, достопочтимая Хадиджа хатун.

 

Областной центр России, 9 июня 1973 года

В дверь кабинета постучали.

— Входите, — крикнул Лунев.

— Вызывали, Сергей Михайлович? — в кабинет бочком протиснулся старший администратор гостиницы, высокий, стройный мужчина лет сорока-сорока трех.

— Вызывал, — кивнул Лунев, — проходите, садитесь.

Дождавшись, когда старший администратор усядется на стуле, Сергей Михайлович начал разговор.

— Владимир Афанасьевич, я, как вы знаете, человек в гостиничном хозяйстве новый. Наверняка, чего-то не знаю и не понимаю. Поэтому обращаюсь к вам за помощью. Объясните мне, пожалуйста, такое явление: у стойки дежурного администратора постоянно красуется табличка «мест нет». Вчера утром я проверил журнал регистрации и, оказалось, что в гостинице пустуют одиннадцать номеров. Сегодня я снова полистал журнал и обнаружил тринадцать незанятых комнат. Вы в курсе этой ситуации? Чем она объясняется?

Старший администратор со снисходительной улыбкой пожал плечами.

— Объясняется это очень просто. Существует обкомовская бронь, бронь милиции, КГБ, нашего министерства. Ну и на непредвиденный случай тоже приходиться держать пару готовых комнат: вдруг какой-нибудь высокий гость к нам в город пожалует. Вот и получается, что несколько номеров в гостинице всегда остаются пустыми.

Лунев с сомнением покачал головой.

— Мне кажется, слишком расточительно, держать незаселенными такое количество комнат.

Он в задумчивости потер подбородок и вновь обратился к собеседнику.

— Владимир Афанасьевич, передайте, пожалуйста, всем дежурным администраторам мое распоряжение: чтобы впредь в гостинице в течение суток больше трех номеров не пустовало.

Заметив протестующий жест рукой старшего администратора, Сергей Михайлович повысил голос:

— Или для этого требуется издание специального приказа?

Старший администратор вздохнул и покачал головой.

— Нет, не требуется.

— Вот и хорошо. Будем считать этот вопрос закрытым. Перейдем к следующему, — Лунев откинулся на спинку стула, — Владимир Афанасьевич, скажите, вы едите в буфетах нашей гостиницы?

Столь неожиданный вопрос заставил удивленно изогнуться брови старшего администратора.

— Нет, — замотал он головой, — я обедаю в кафе, в квартале от гостиницы.

— Правильно делаете. Потому что питаться в наших буфетах, как мне показалось, небезопасно. Я сегодня утром купил там беляш и не смог его съесть. Во-первых, он не менее суток пролежал в холодильнике, а, во-вторых, мясом в нем даже не пахнет.

— Полностью с вами согласен, Сергей Михайлович, но, — старший администратор развел руки в стороны, — исправить положение мы не в силах. Буфеты принадлежат ресторану, а ресторан — общепиту. Они лишь арендуют у нас площадь.

— Понятно, — Лунев вновь почесал подбородок, — а бар для иностранных гостей на седьмом этаже тоже принадлежит ресторану?

— Тоже, — кивнул старший администратор.

— А швейцар на входе в бар наш сотрудник?

— Наш.

— Я вчера вечером хотел зайти в этот бар, но швейцар меня не пропустил. Сказал: только для иностранцев.

— Он, вероятно, вас еще в лицо не знает, — улыбнулся Владимир Афанасьевич.

— Вероятно, — согласился Лунев, — но вот что меня удивило. Сквозь стеклянную дверь бара я увидел за столиками несколько девушек, которые совсем на иностранок не были похожи. Что вам известно по этому поводу, Владимир Афанасьевич?

Старший администратор низко склонил голову.

— Мне ничего об этом не известно. Бар, буфеты и ресторан не моя компетенция.

Распрощавшись со старшим администратором, Лунев вызвал к себе главного бухгалтера и до обеда разбирался с финансовой отчетностью. В обеденный перерыв он спустился в ресторан и прямиком направился в кабинет его директора. Разговор с представителем общепита, не смотря на все усилия Сергея Михайловича придерживаться дипломатического этикета, получился жестким. В конце беседы пришлось даже прибегнуть к угрозам.

— Если вы не исправите положение, — уже держась за дверную ручку, прорычал Лунев, — я расторгну договор об аренде и найду другой ресторан, который обеспечит гостиничные буфеты вкусной и здоровой пищей.

Пообедав в кафе, Сергей Михайлович вновь принялся разбираться с финансовыми документами. Ближе к концу рабочего дня от этого занятия его отвлек осторожный стук в дверь. В кабинет просунулась голова старшего администратора.

— Разрешите войти? — соловьем пропел посетитель.

— Входите, входите, Владимир Афанасьевич, — не отрывая взгляда от бумаг, пригласил Лунев, — что у вас?

— Да, вот… — старший администратор крадущимся шагом приблизился к столу и положил на его край незапечатанный почтовый конверт.

— Что это? — Сергей Михайлович открыл конверт и заглянул внутрь. Там он увидел несколько денежных купюр достоинством в десять рублей каждая.

— Что это? — повторил Сергей Михайлович свой вопрос.

— Что-то вроде премиальных, — со смущенной улыбкой пробормотал старший администратор, — излишки, которые образовались за прошедшую неделю.

— За счет чего образовались эти излишки? — Лунев продолжал крутить конверт в руках.

— Видите ли… Сергей Михайлович, — сбивчиво начал объяснять старший администратор, — у нашей гостиницы есть постоянные клиенты… очень состоятельные люди. Они привыкли к тому, чтобы для них всегда были готовы лучшие номера. В качестве благодарности эти люди дарят дежурным администраторам некоторую сумму денег. Кроме того, какие-то деньги получают дежурные по этажу, которые позволяют гостям наших клиентов задерживаться в номерах на ночь. Ну и, наконец, девочки, которые проходят в бар для иностранцев, делятся своим заработком с нашим швейцаром. Все эти деньги стекаются ко мне, а уж я делю их между сотрудниками нашей гостиницы. Делю по справедливости. Никто, включая бывшего директора, на меня в обиде никогда не был.

Старший администратор замолчал, выжидательно глядя на своего начальника. Тот продолжал вертеть в руках конверт и тоже молчал. В помещении повисла напряженная, неловкая тишина. Первым ее нарушил хозяин кабинета.

— Хмм, — криво усмехнулся он, — ну и задачку вы передо мной поставили, Владимир Афанасьевич. Деньги вы, конечно, заберите, — Лунев протянул старшему администратору конверт, — а вот то, что все сотрудники гостиницы вовлечены в ваши финансовые аферы, это для меня неприятная новость. Ладно, — вздохнул он, — вы можете быть свободны. А я подумаю, что нужно сделать, чтобы исправить ситуацию.

До позднего вечера Сергей Михайлович просидел в своем кабинете, изучая бухгалтерские документы. Без четверти десять он запер дверь, прошел по коридору к лифту и поднялся на седьмой этаж. Как и прошлым вечером, дорогу в бар ему преградил швейцар (грузный мужчина лет пятидесяти пяти, облаченный в темно-синию униформу с генеральскими лампасами на широких брюках).

— Вход только для иностранцев, — голосом, не терпящим возражений, предупредил он.

— А те, две блондинки, — Лунев сквозь дверное стекло указал на двух девиц, сидевших у стойки бара, высоко задрав ноги, — они тоже иностранки?

— Кх, кх, — закашлялся швейцар, но тут же надул щеки и, выставив вперед живот, двинулся на Лунева.

— Вам, гражданин, ясно было сказано: вход только для иностранцев. Вопросы еще есть?

— Есть, — кивнул головой Сергей Михайлович, — вас как зовут?

— Василий, — недовольно буркнул швейцар.

— А отчество у вас есть, Василий?

— Степанович, — пожилой мужчина подозрительно покосился на настырного посетителя.

— Так вот, Василий Степанович, разрешите представиться. Меня зовут Сергей Михайлович. Я — новый директор гостиницы.

Дав швейцару некоторое время, чтобы прийти в себя, Лунев вновь указал на девиц.

— Василий Степанович, предупреждаю: если я еще раз увижу в баре для иностранных гостей посторонних лиц, вы в нашей гостинице больше работать не будете. И передайте это своему напарнику. Всего хорошего.

Лунев круто развернулся и широким шагом направился к лифту.

 

г. Мекка, 596 год (три месяца спустя)

Заслышав шум голосов, Хадиджа поспешила из дома во двор. Она увидела, как Майсара, приветствуемый домочадцами, медленно сползает с верблюжей спины и поправляет на себе одежду.

— Майсара!

По тому, как резко повернули в ее сторону головы все, кто находился во дворе, Хадиджа догадалась, что голос ее прозвучал излишне громко.

— Майсара, — тише повторила она, — зайди ко мне.

Старый слуга поклонился и последовал за хозяйкой в дом. Как только он вошел в комнату, Хадиджа набросилась на него с вопросами.

— Ну, рассказывай. Благополучно ли вы добрались до Сирии? Как шла торговля? Как себя проявил Мухаммед? Кстати, где он? С ним все в порядке?

— Мухаммед жив и здоров, — успокоил хозяйку Майсара, — он поехал домой умыться и переодеться. Скоро он будет здесь.

Старый слуга с лукавым прищуром покосился на женщину.

— Хорошего помощника вы нашли себе, уважаемая Хадиджа хатун. Мухаммед — прирожденный купец. Как он умеет расположить к себе людей! Как исподволь, незаметно ему удается убедить их купить его товар! Мы первые из мекканских купцов распродали свои специи и потом еще две недели ждали остальных. Но эти две недели Мухаммед не сидел, сложа руки. Он завел много полезных знакомств и в следующий раз мы сможем привезти в Сирию значительно больше товара.

— А чем Мухаммед занимался в свободное от торговли время? Я хочу знать, как он относится к азартным играм, вину, непристойным женщинам.

— Что вы! Что вы! — замахал руками Майсара, — никаких игр и никаких женщин! Мухаммед скромен и добропорядочен. А свободное время он проводил в беседах с христианскими и иудейскими богословами. Я заметил, что его очень серьезно интересуют вопросы религии. Скажу вам по секрету, уважаемая Хадиджа хатун, — старый слуга перешел на шепот, — мне кажется, Мухаммед не совсем обычный юноша.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась женщина.

— Видите ли… — замялся Майсара, — в течение всего пути в Сирию стояла страшная жара. Солнце палило так, что перед глазами начинали мелькать разноцветные блики. Многие не выдерживали и теряли сознание. Еще в начале пути я обратил внимание на одинокое, небольшое облачко на небосклоне. Оно появлялось с восходом солнца и исчезало с его закатом. Однако самое удивительное заключалось в том, что облачко это перемещалось по небосводу так, что тень от него всегда падала на то место, где находился Мухаммед. Куда бы Мухаммед ни пошел, куда бы ни поехал, он всегда находился в тени.

— Не может этого быть! — мотнула головой Хадиджа, — тебе показалось!

— Это заметил не только я, — возразил Майсара, — об этом стали шептаться все участники перехода.

Заметив недоверчивый взгляд хозяйки, слуга поспешил продолжить рассказ.

— Но это еще не все, — затряс он головой, — в пути, один за другим, захромали два верблюда. Погонщики решили зарезать животных. Но Мухаммед остановил их. Он лишь дотронулся рукой до ног верблюдов, как хромота тут же прошла.

— Действительно, Мухаммед необычный юноша, — Хадиджа задумчиво покачала головой, — облако, верблюды, рассечение груди…

— Какое рассечение? — подался вперед всем телом Майсара.

— Так… — махнула рукой женщина, — это я сама с собой.

 

Областной центр России, 10 июня 1973 года

С утра следующего дня Сергей Михайлович, в сопровождении своего заместителя, ходил по зданию гостиницы, придирчиво составляя список неотложных ремонтных работ. На четвертом этаже его нашла секретарша.

— Сергей Михайлович, вас в приемной посетитель дожидается, — едва переводя дыхание, выпалила она.

— Я занят, — недовольно буркнул Лунев, — попросите его подождать полчаса.

— Сергей Михайлович, — секретарша придвинулась к самому уху своего начальника, — он из Комитета Госбезопасности.

— Мда? — смутился Лунев, — ну, хорошо. Скажите ему, что я буду через пять минут.

Сотрудником Госбезопасности оказался стройный, поджарый молодой мужчина лет тридцати.

— Старший лейтенант Кудряшов Валентин Иванович, — протянул он руку для приветствия.

Рука старшего лейтенанта оказалась вялой и холодной.

— Присаживайтесь, — указал Лунев на стул, — с чем к нам пожаловали?

Кудряшов начал разговор не сразу. Несколько секунд он внимательно рассматривал свои руки, словно пытаясь найти в них какой-то изъян.

— Сергей Михайлович, — заговорил комитетчик тихим, ровным голосом, — вам, бывшему фронтовому разведчику, конечно, известно как важно вовремя и, по возможности полно, получить информацию о противнике. Важно, прежде всего, с целью предупреждения его враждебных действий, которые могут нанести вред обороноспособности нашей страны.

Кудряшов оторвал взгляд от своих рук и внимательно посмотрел Луневу в глаза. Сергей Михайлович в ответ кивнул головой, как бы говоря, что полностью разделяет мнение старшего лейтенанта.

— Но, — Кудряшов задрал вверх указательный палец, — на фронте, не смотря на смертельный риск, информацию о противнике получить все же проще. Существуют авиаразведка, разведка боем, наконец, можно выловить «языка». В мирное время получение информации о потенциальном противнике не всегда связано с риском для жизни, зато осложнено рядом обстоятельств. И, прежде всего, законодательством страны, где эта информация добывается, включая нашу собственную страну, Союз Советских Социалистических Республик. Что же получается?

Кудряшов вопросительно склонил голову на бок. Сергей Михайлович в ответ растерянно пожал плечами.

— А получается нонсенс, — сам ответил на свой вопрос сотрудник Госбезопасности, — с одной стороны, нам, для того чтобы обеспечить обороноспособность страны на должном уровне, необходимо получить информацию, а с другой стороны, бывают случаи, когда получить эту информацию не возможно, не нарушив законодательства СССР. В этом случае, встает вопрос о выборе приоритета. Что важнее для страны: поддержание ее обороноспособности или цепляние за букву закона?

С этим вопросом я обращаюсь к вам, Сергей Михайлович. Обращаюсь как к коммунисту, как ветерану войны, награжденному многими правительственными наградами. Так, что важнее?

Под пристальным взглядом старшего лейтенанта Лунев смущенно опустил глаза.

— Вопрос не простой, — покачал он головой, — с ходу на него, пожалуй, не ответишь. Подумать надо.

— А думать здесь нечего! — вскинул вверх руки Кудряшов, — ответ на поверхности. Ни одна страна, не умеющая себя защищать, не продержится долго на политической карте планеты. Это исторический факт, аксиома, не требующая доказательств. Обороноспособность — превыше всего и в этом вопросе не может быть другого мнения.

— Хорошо, — вздохнул Лунев, — возможно, вы и правы. Но, уважаемый Валентин Иванович, я догадываюсь, что вы пришли сюда не с целью подискуссировать на отвлеченные темы. Вероятно, у вас ко мне есть конкретные вопросы. Не пора ли нам перейти к делу?

— Пора, — охотно согласился старший лейтенант, — тем более, что мы с вами уже пришли к общему мнению относительно приоритетности обороны страны. Однако, — сотрудник Госбезопасности наклонился к Луневу, — прежде чем перейти к основной теме нашего разговора, я должен предупредить вас, Сергей Михайлович: все, о чем мы с вами будем говорить, должно остаться между нами.

— В этом можете не сомневаться, — тряхнул головой Лунев.

Старший лейтенант вновь принялся рассматривать свои руки.

— Сергей Михайлович, — начал он все тем же тихим, ровным голосом, — я уже упоминал, что в мирное время, в отличие от военного, сбор информации затруднен целым рядом обстоятельств. Поэтому современным разведчикам, чтобы добыть необходимую информацию, приходится иногда прибегать к нестандартным методам, которые, на первый взгляд, могут показаться не чистоплотными и даже аморальными. Речь идет о наших девушках, которые проводят вечера в обществе иностранцев в баре на седьмом этаже вашей гостиницы. Я полностью согласен с мнением, что проституция аморальна и должна быть уничтожена как пережиток капиталистического общества. Но, в данном конкретном случае, речь идет не только о проституции. Речь идет о безопасности нашей страны. Девушки, которые общаются с иностранцами, одновременно выполняют наше задание по сбору информации, которая интересует Комитет Госбезопасности. Я не стану раскрывать секреты и рассказывать, какого характера информацию добывают для нас девушки. Но поверьте мне на слово: информация эта весьма ценная. Поэтому, от лица нашего руководства, я прошу вас, уважаемый Сергей Михайлович, отменить ваш запрет на посещение девушками бара на седьмом этаже.

Еще задолго до окончания монолога старшего лейтенанта, поняв, куда клонит комитетчик, Сергей Михайлович вдруг ощутил дрожь во всем теле. Особенно сильно тряслись кисти рук и, чтобы скрыть от посетителя свое состояние, Лунев сцепил пальцы обеих рук в крепкий замок, а сами руки зажал между коленями. Так он сидел, раскачиваясь взад и вперед и боясь раскрыть рот, чтобы не выдать чувств, бушевавших у него в груди.

Закончив речь, старший лейтенант с полминуты выжидательно глядел на собеседника. Не дождавшись ответа, он издал кашляющий звук и нетерпеливо передернул плечами.

— Я жду вашего решения, Сергей Михайлович, — наконец, не выдержал Кудряшов.

— Вввалентин Иииванович, — к своему ужасу Лунев обнаружил, что начал вдруг сильно заикаться. Он вдохнул воздух полной грудью и с шумом его выпустил. Эти дыхательные упражнения дали результат, и следующую фразу Сергей Михайлович смог произнести без заикания:

— Валентин Иванович, разрешите задать вопрос?

— Да, конечно, — закивал головой старший лейтенант.

— У вас есть дети?

На лбу сотрудника Госбезопасности пролегла недовольная складка.

— Это никакого отношения к делу не имеет, — буркнул он.

— И все же, ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

— Да, есть, — досадливо крякнул Кудряшов, — девочка и мальчик.

— Судя по вашему возрасту, девочке не более пяти-семи лет?

— Ей шесть.

— Шесть лет, — задумчиво повторил Лунев, — на следующий год она пойдет в школу. Вы, конечно, мечтаете, что ваша дочь будет хорошо учиться и после окончания школы, поступит в ВУЗ. Мечтаете, чтобы она стала врачом, экономистом или инженером. А, может быть, вы хотите, чтобы она пошла по вашим стопам и стала офицером Госбезопасности?

— Нет. Этого я не хочу, — промычал Кудряшов.

— Отчего же?! — театрально вскинул руки Лунев, — ведь в этом случае ей выпадет честь оказаться на переднем крае борьбы за повышение обороноспособности нашей страны! Пусть, по долгу службы, ей придется подкладывать себя под иностранных агентов, дипломатов или бизнесменов, угождать им, удовлетворять их сексуальные причуды. Но это же ерунда, поскольку оборона страны превыше всего!

— Послушайте, вы… — прохрипел старший лейтенант, приподнимаясь со стула и яростно сверкая глазами.

— Нет, это вы послушайте меня! — с силой хлопнул ладонью по столу Сергей Михайлович, — вашей дочери занятие проституцией не грозит. Потому что у нее есть отец, мать, которые любят, холят ее, занимаются ее воспитанием. А вот те девчонки, с седьмого этажа, — Лунев ткнул пальцем в потолок, — в детстве были лишены этого. Были лишены и родительской любви, и ласки, и воспитания. Если они даже и помнят своих родителей, так только то, как их отец пьяным валялся в луже блевотины, а их мать за бутылку вина отдавалась первому встречному. А еще они помнят, как их любимый папаша, чтобы добыть себе деньги на выпивку, подкладывал их в постель к незнакомым дядям.

Да, теперь эти девочки выросли, стали взрослыми, но психика их, изуродованная в детстве, осталась прежней. Нужны титанические усилия психологов, воспитателей, всего государства чтобы помочь этим девочкам встать на ноги, найти верный путь в жизни. Но вместо психологов, появляется новый дядя, радеющий об обороне страны, который пытается представить торговлю телом, как чуть ли не патриотический поступок. Извините за неуместную шутку, но у меня так и просится на плакат: Закроем передком вражескую амбразуру!

Лунев наклонился к старшему лейтенанту.

— Запомните, дорогой дядя, пока я буду директором этой гостиницы, вам с вашими гнусными предложениями сюда лучше не соваться.

Сергей Михайлович откинулся на спинку стула и отвернул лицо к окну. Кудряшов глубоко вздохнул и тяжело, словно ему на плечи взвалили мешок картошки, поднялся с места.

— Я запомню ваш совет, Сергей Михайлович, — голос старшего лейтенанта оставался тихим и ровным, — но и вы постарайтесь не забыть мои слова: долго в директорском кресле вам сидеть не придется.

Сотрудник Госбезопасности кивнул головой и быстрым шагом покинул кабинет. А вечером того же дня Сергею Михайловичу позвонил Карасев.

— Ну как новое место работы? — после приветствия спросил он, — справляешься?

— Пока рано говорить об этом, — уклончиво ответил Лунев, — через пару месяцев будет видно. Но скажу тебе откровенно, грязи здесь накопилось сверх головы. Долго разгребать придется.

— С финансами разобрался?

— Пытаюсь. Каждый день по несколько часов над бумагами корплю.

— Будь внимательней. Похоже, там не все чисто.

— Постараюсь, — пообещал Сергей Михайлович.

— А что у тебя за трения с комитетчиками вышли? — после недолгой паузы спросил первый секретарь, — мне только что их начальник звонил. Жаловался: мешаешь работать.

— Ну, если организацию притона называть работой, то да, мешаю.

— Сергей, позволь мне, как человеку более опытному в этих делах, дать тебе совет. Не наступай тигру на хвост. Не связывайся с КГБ. Пусть они спокойно занимаются своим делом. У тебя что, кроме этих проституток, больше проблем в гостинице нет? Сам же сказал: с финансами еще не разобрался. Вот и разбирайся. А шлюхи пусть е…ся с теми, на кого им укажут. На то они и шлюхи.

— Карась, пойми, они, прежде всего, наши советские девушки, а уж потом шлюхи. Хочешь верь, хочешь не верь, но жалко мне их. Губят девчонки свою молодость. Если я этот притон закрою, им волей-неволей придется искать нормальную работу. А там, глядишь, замуж выйдут, детишек нарожают…

— Сережа, не будь Дон Кихотом. Всем, нуждающимся в помощи, помочь не возможно. А вот меня, своего друга, ты своим поведением ставишь в неловкое положение. Мне начинать работу в области со ссоры с руководителем областного управления КГБ никак не годится.

Сергей Михайлович почувствовал, как вспотела его ладонь, сжимающая телефонную трубку.

— Хорошо, Анатолий Дмитриевич, — чуть слышно прохрипел он, — я не буду ставить вас в неловкое положение. Не буду мешать вашей карьере. Завтра напишу заявление «по собственному желанию».

— Сергей! — вырвался крик из трубки, — ну что ты сразу щеки надул, словно капризная барышня! Я тебе откровенно, как другу, обрисовал ситуацию, а ты мне: «Анатолий Дмитриевич»!

— Прости, Карась. Не хотел я тебя обижать. Но поверь, это не позерство и не выпендреш. Я действительно хочу помочь этим девчонкам. И я скорее уйду из гостиницы, чем разрешу заниматься там проституцией.

В течение нескольких секунд из трубки доносилось лишь тяжелое сопение.

— Черт с тобой, — неожиданно прорычал областной руководитель, — поступай, как знаешь. Но помни, что я тебе сказал: свяжешься с КГБ, всю оставшуюся жизнь об этом будешь жалеть.

 

г. Мекка, 596 год

Из-за занавеса раздался голос служанки:

— Госпожа, Мухаммед бин Абдуллах пришел.

— Зови его сюда, — встрепенулась Хадиджа.

— Ты можешь идти, Майсара, — женщина принялась поправлять волосы на голове, — благодарю тебя за службу и за интересный рассказ.

Лишь только слуга удалился, как в комнату, осторожно ступая, вошел Мухаммед. Он остановился у двери и склонил голову.

— Здравствуйте, достопочтимая Хадиджа хатун. Рад видеть вас в полном здравии.

— И я рада видеть тебя вновь, Мухаммед — пролепетала Хадиджа слабым голосом, искренне удивляясь волнению, охватившему ее при виде молодого человека, — проходи, садись рядом со мной.

В то время, когда Мухаммед усаживался на подушки, Хадиджа уловила нежный аромат, исходящий от его тела. Женщина невольно придвинулась ближе к молодому человеку.

— Расскажи мне о вашей поездке, — дотронулась она до его руки, — все ли прошло гладко в торговых делах?

Мухаммед молча развязал тесемку на кожаном мешочке, который держал в руках, и высыпал на одеяло кучу монет. Хозяйка дома принялась пересчитывать деньги, шевеля при этом губами. Закончив счет, Хадиджа подняла на юношу восторженный взгляд.

— Мухаммед! Я не верю своим глазам! Как тебе удалось заработать такую огромную сумму денег?!

Молодой человек смущенно потупил взор.

— Мне повезло. На ваш товар был высокий спрос.

— А Майсара утверждает, что бойкая торговля у вас шла, благодаря твоим умению и усердию.

— Он преувеличивает, — юноша еще ниже опустил ресницы.

Хадиджа отделила из кучи часть монет и подвинула ее гостю.

— Это твоя доля, Мухаммед.

Брови молодого человека удивленно изогнулись.

— Вы ошиблись, уважаемая Хадиджа хатун. Мы договаривались о пятой части прибыли, а вы даете мне значительно больше.

— Я не ошиблась, Мухаммед. Ты хорошо поработал и заслужил дополнительное вознаграждение.

Хадиджа положила руку юноше на плечо.

— Считай эти деньги авансом за будущую работу. Я хочу, чтобы через два месяца ты вновь отправился в Сирию. Ты согласен?

— Как вы можете в этом сомневаться?! — склонил голову Мухаммед, — для меня большая честь служить вам.

Голова молодого человека оказалась совсем рядом с лицом Хадиджы. Густые, черные волосы источали пьянящий аромат. Рука женщины, до этого покоящаяся на плече юноши, скользнула вверх, на его затылок. С тихим стоном Хадиджа притянула к себе голову молодого человека и стала покрывать поцелуями его губы, щеки и глаза. Повалив Мухаммеда на спину, женщина в спешке принялась стягивать с него одежду…

— Я у тебя была первой женщиной?

Голова Хадиджы покоилась на груди Мухаммеда. Ее рука нежно гладила его тело, медленно перебираясь от лобка, поросшего жесткими волосами, до сосков на груди и обратно.

— Первой, — едва слышно выдохнул Мухаммед.

— Я бы очень хотела стать и последней твоей женщиной, — Хадиджа приподнялась на локте и заглянула молодому человеку в глаза, — ты бы занимался торговлей, а я рожала и воспитывала наших детей.

— Вы имеете ввиду… — Мухаммед резко вскинул голову.

— Да. Я предлагаю тебе жениться на мне.

Некоторое время молодой человек молчал, судорожно переводя дыхание.

— Вы… вы… — наконец, с трудом заговорил он, — вы угадали мое самое сокровенное желание. Лишь изредка, украдкой, лежа ночью на циновке в сирийском караван-сарае, я позволял себе в мечтах быть вашим мужем. Неужели мечта моя сбудется?! О, Хадиджа!

Мухаммед нежно обнял женщину и припал губами к ее груди.

— Завтра я попрошу свою подругу Нафису бинт Мунийе пойти к твоему дяде и договориться о свадьбе, — промурлыкала Хадиджа.

Заметив тревожную складку меж бровей юноши, она со смехом потрепала его волосы.

— Не переживай, большого махра (выкуп за невесту. араб.) я с твоего дяди не потребую. Скажи, — лицо женщины сделалось серьезным, — что это за метка у тебя под левой лопаткой в виде треугольника? Она словно выжжена каленным железом. Кто ее поставил тебе?

— Мне никто ее не ставил, — смущенно улыбнулся Мухаммед, — она у меня с рождения. Знаешь, — оживился он, — с этой меткой связан интересный случай. Когда мне было двенадцать лет, мы отправились с дядей в Сирию с караваном курейшитов. После длительного перехода, мы остановились на отдых в Бусре, возле христианского монастыря. Неожиданно к нам подошел человек и от имени монаха Бахиры пригласил нас к обеду. Все пошли в монастырь, а меня, как самого младшего, оставили присматривать за верблюдами. Когда гости уселись за стол, монах Бахира подошел к моему дяде и спросил, не остался ли кто-нибудь за стенами монастыря.

— Мой сын, — ответил Абу Талиб.

— Нет! — воскликнул Бахира, — этого не может быть! Мои книги утверждают, что будущий Пророк сирота. У него нет отца!

Дядя вынужден был объяснить монаху, что в действительности я являюсь его племянником.

— Позови сюда мальчика, — потребовал Бахира.

Когда я пришел, монах долго и внимательно меня оглядывал, а затем попросил меня оголить спину. Я нехотя задрал рубашку.

— Вот она! — вскричал в следующий миг Бахира, — вот она, как и описывалось в книге, под левой лопаткой! Печать пророчества!

Он обнял меня и нежно поцеловал в лоб.

— Я рад, что дожил до этого дня, — со слезами на глазах прошептал монах, — я рад, что мне довелось лицезреть Посланника Создателя всех миров.

Молодой человек замолчал, а Хадиджа, прижавшись к нему всем телом, тихо прошептала на ухо:

— Твой рассказ — лишнее доказательство тому, что я сделала правильный выбор.

 

Областной центр России, 14 июня 1973 года

Начал накрапывать небольшой дождь и Сергей Михайлович ускорил шаг.

— Не послушал синоптиков, доверился утром безоблачному небу, теперь мокни без зонта, — ругал себя Лунев.

Став директором гостиницы, Сергей Михайлович обзавелся полезной для здоровья привычкой: возвращаться с работы домой пешком. Из гостиницы он выходил поздно. В девять, а иногда в половине десятого. Брел не спеша по безлюдным улочкам, мысленно давал оценку делам, выполненным за прошедший день, строил планы на день будущий. Самым интересным событием минувшего дня, безусловно, стал неожиданный визит директора ресторана.

— Сергей Михайлович, здравствуйте, — источая лучезарную улыбку, сотрудник общепита лебедем проплыл от двери кабинета до директорского стола и протянул пухлую ручку, — а у меня для вас сюрприз.

— Что за сюрприз? — удивился Лунев, пожимая протянутую руку.

— Сейчас увидите, — улыбка продолжала сиять на лице визитера, — оставьте свои дела и пойдемте со мной. Не беспокойтесь. Наша прогулка займет не больше пяти минут.

Они поднялись на лифте на четвертый этаж и зашли в буфет.

— Взгляните сюда, — директор ресторана указал на витрину, где под стеклом красовались свежеиспеченные кулинарные изделия, — а каков аромат? — он шумно втянул носом воздух, — бразильский кофе. Свежепомолотый. Зиночка, — обратился директор ресторана к буфетчице, — сделай нам по чашечки кофе…

— Да, — вздохнул Лунев, задирая воротник пиджака, чтобы дождь не попадал за шиворот, — если бы все проблемы в гостинице решались так легко и быстро, тогда…

— Помогите!

Отчаянный женский крик донесся из арки дома на противоположной стороне улицы. Сергей Михайлович резко затормозил и, напрягая зрение, стал вглядываться в темноту.

— Помогите! — вновь раздался крик.

Лунев сорвался с места, в несколько прыжков пересек улицу и оказался возле арки. В дальнем ее конце метались чьи-то тени. До слуха Сергея Михайловича доносились женский плач и грубый мужской рык.

— Всем стоять на месте! Это милиция! — гаркнул Лунев во весь голос.

— Атас! — взвизгнул кто-то испуганно.

Из темноты арки во двор дома метнулись две фигуры. Сергей Михайлович осторожно зашел в арку и остановился, растерянно крутя головой в разные стороны. Никого здесь он не обнаружил. Выждав несколько секунд, Лунев развернулся, чтобы идти назад, как вдруг услышал слабый звук, похожий на поскуливание голодного щенка. Сергей Михайлович шагнул на этот голос и наклонился. В темном углу, за выступом, упершись спиной в стену, сидела на корточках молодая девушка. Обхватив тело руками и вжавшись грудью в острые коленки, незнакомка тряслась так, словно коснулась электрических проводов высокого напряжения.

— Эй, ты кто? — Лунев ниже наклонился к девушке.

— Я Оооля, — с трудом смогла выговорить та.

— Что с тобой случилось, Оля? — Сергей Михайлович пытался в темноте рассмотреть девичье лицо.

Назвать девушку красивой было бы явным преувеличением (нос слишком курнос, рот великоват, губы через чур полны), однако огромные и чуть раскосые, карие глаза придавали облику Ольги загадочно-интригующий шарм, который наверняка притягивал взгляды молодых людей.

— Меня ограбили, — сквозь слезы промычала девушка, — сумочку отобрали и сережки золотые сняли. Пытались кольцо стянуть с пальца, но я не дала. Это кольцо — бабушкин подарок. Оно у нас в семье по наследству передается.

— А в сумочке денег много было? — полюбопытствовал Лунев.

— Не-а. Меньше двух рублей. Ой! — вскрикнула вдруг Оля, — там же студенческий билет был и зачетная книжка!

— Это не страшно. Восстановишь, — успокоил девушку Лунев, — вставай. Я тебя до дома провожу.

Сергей Михайлович протянул Ольге руку, но та лишь ниже склонила голову.

— В чем дело? — удивился Сергей Михайлович, — ты меня боишься?

— Нет.

— Тогда, вставай и пойдем.

Оля бросила на Лунева нерешительный взгляд.

— Они мне блузку порвали и лифчик.

Ставшие было подсыхать глаза девушки, вновь наполнились слезами. Сергей Михайлович торопливо стянул с себя пиджак и, протянув его Ольге, отвернулся. Через несколько секунд девушка тронула Лунева за плечо.

— Я готова.

Полы пиджака достигали девичьих колен, а рукава скрывали кисти рук. Сергей Михайлович усмехнулся и помог девушки закатать рукава.

— Ты где живешь?

— В общежитии пединститута. Отсюда не далеко.

— Знаю, — кивнул Сергей Михайлович, — это рядом с моим домом.

Он взял девушку под руку.

— Ну! Шире шаг!

С минуту шли молча.

— Я гляжу, ты отчаянная девчонка, — первым заговорил Сергей Михайлович, — одна вечером разгуливаешь по городу.

— Я у подруги к экзамену готовилась. Она много лекций пропустила, и я ей свои конспекты принесла.

— А почему твоя подруга сама к тебе не пришла?

— Она не может, — вздохнула Оля, — зимой попала в аварию и ей ампутировали ногу. Протез уже изготовили, но к нему еще привыкнуть надо.

Лунев с интересом посмотрел на девушку.

— Ты, наверное, не здешняя, раз в общежитии живешь?

— Я из Савеловского района. В восьмидесяти километрах от города.

— Деревенская, значит?

— Ага, — кивнула девушка.

— Семья большая?

— Большая. Кроме меня, у родителей еще трое детей. Я старшая.

— Родители тебе деньгами помогают?

— А как же?! Каждый месяц по двадцать пять рублей высылают.

— Хватает на жизнь?

— Хватает, — махнула рукой Оля, — я ведь еще стипендию получаю. А по вечерам полы мою в учреждении.

— Молодец! — похвалил девушку Сергей Михайлович.

Так, за разговором они дошли до дома Лунева.

— Слушай, — спохватился Сергей Михайлович, — меня ведь в общежитие не пропустят, чтобы пиджак свой забрать. Давай подымемся ко мне, я тебе кофточку дам. Заодно зонт возьмем, а то я уже совсем промок.

Через минуту Сергей Михайлович открывал ключом дверь своей квартиры. Кофточка пришлась впору.

— Это кофта вашей жены? — Оля бросила на Лунева смущенный взгляд.

— Да, — коротко ответил Сергей Михайлович.

— А где сейчас ваша жена?

— Она умерла.

Лунев взял в руки зонт и кивнул на дверь.

— Пошли.

 

Пещера на горе Хира, близ Мекки, 611 год

Что-то в его жизни происходит не так. Но что? Как ни старается Мухаммед, но ответить на этот вопрос он не может вот уже на протяжении последних трех лет. Казалось бы, все у него есть, чтобы жить спокойно и счастливо: деньги, дом, любящая жена, дети. Правда, двое его первенца, мальчики, умерли в младенческом возрасте. Но потому родители и рожают много детей, что они, дети, умирают часто. Во всех семьях так. Ничего в этом необычного нет. Конечно, дело не в смерти детей. Что-то другое гложет душу Мухаммеда, не дает ему спокойно спать и получать удовлетворение от беззаботной, сытой жизни. Более того, Мухаммед чувствует, что его угнетает и раздражает такая жизнь. Вот почему он пытается бежать от нее. Бежать далеко и без оглядки.

Уже третий год в месяц рамадан уходит Мухаммед из дома, беря с собой минимум вещей. Уходит в пещеру на горе Хира, что в полудневном переходе от Мекки. Три раза в течение месяца Хадиджа отправляет к нему слугу с водой и провиантом. Слуга, не входя внутрь пещеры, окликает Мухаммеда и, дождавшись ответа, оставляет пищу у входа и уходит.

Чем занимается Мухаммед в течение целого месяца? Ничем. Лежит на циновке и думает. Думать Мухаммед любит и думает обо всем. Но больше всего его занимают вопросы религии. В своих поездках в Сирию, Йемен и другие страны Мухаммед искал встреч с христианскими и иудейскими богословами. Расспрашивал об их религиозных учениях. Внимательно слушал, запоминал, а потом, лежа на циновке в пещере, размышлял над услышанным.

Вот и сегодня, в семнадцатую ночь рамадана, съев кусок лепешки с сушенным мясом и подбросив хворосту в костер, Мухаммед лег на циновку и закрыл глаза. Сегодня он решил сделать для себя окончательный вывод: какая из двух религиозных идеологий, христианская или иудейская, больше подходит для него самого и всего арабского народа в целом.

Где-то рядом заверещал сверчок. Порыв ветра ворвался в пещеру и сдул прядь волос на лоб. Мухаммед поправил волосы и прислушался. Ему показалось, что он услышал слабый шорох.

— Ящерица, — решил Мухаммед.

Он открыл глаза и повернул голову в сторону, откуда доносился шорох. В следующий миг Мухаммед вскочил на ноги с такой резвостью, словно лежал он не на холодной циновке, а на раскаленной сковороде. В трех шагах от него стоял высокий, худощавый старик в ослепительно белой одежде. На некоторое время в пещере воцарилась мертвая тишина. Оба, старик и Мухаммед, внимательно рассматривали друг друга. Первый с интересом, а второй с боязливой подозрительностью.

— Ты не узнаешь меня, Мухаммед? — заговорил старик. Голос его, усиленный сводами пещеры, прозвучал гулко и мощно, как рык льва в ночи. По спине Мухаммеда побежали мурашки. Он хотел ответить, но, не сумев выдавить из себя ни слова, лишь замотал головой.

— Неужели?! — удивился незнакомец, — а ты вспомни детство, когда ты жил у кормилицы.

Память Мухаммеда перенесла его в бедуинскую семью, где он прожил первые четыре года своей жизни.

— Вспомнил! — воскликнул он, — ты тот старик, который вскрыл мою грудь и вынул оттуда сердце.

— Молодец! У тебя хорошая память, — похвалил Мухаммеда незнакомец, — да, я тогда вынужден был сделать тебе операцию. У тебя с рождения было больное сердце и, если бы не мое вмешательство, ты не дожил и до семи лет.

Слова старика поразили Мухаммеда. Им вновь овладел страх.

— Кто ты? И что тебе надо от меня? — прошептал он чуть слышно.

Незнакомец ответил не сразу. Он подошел к большому камню у стены пещеры и медленно опустился на него.

— Сядь, Мухаммед, — старик указал на соседний камень в двух шагах от себя, — нам о многом нужно поговорить с тобой.

Дождавшись, когда Мухаммед устроится на камне, он продолжил:

— Для начала представлюсь. Зовут меня Джабраил. Я — Ангел Господень, — (После этих слов Мухаммед почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове, а во рту сделалось сухо, как в пустыне во время полуденного зноя), — я пришел к тебе по поручению Аллаха нашего Всемогущего.

Ангел Господень выдержал небольшую паузу с тем, чтобы дать возможность Мухаммеду осознать значимость момента.

— Известно мне, — теперь старик говорил тише и проникновеннее, — что тебе, Мухаммед, не по душе религия твоих соплеменников. Не по душе многобожие и идолопоклонничество. Я разделяю твои чувства. Действительно, глупо поклоняться каменным или деревянным истуканам, выполненных руками самих же людей.

Глупо также думать, что существует множество божеств, каждый из которых ответственен за узкую область жизни людей или явлений природы. Нет! Господь Всевышний и Всемогущий един! Им созданы солнце и звезды. Им созданы вода и твердь земная, а также все, что живет и движется на земле, в воде и в воздухе. Им созданы прародители людей: Адам и Ева. Он — повелитель всего живого и неживого на Земле. Он — властитель судеб человеческих и имя Ему — Аллах Милостивый и Милосердный.

Люди — дети Аллаха, его порождение. Как любящий отец заботится о своем потомстве, так и Аллах постоянно печется о нуждах людских. Но это вовсе не значит, что Всевышний помогает каждому человеку куском хлеба и глотком воды. Нет. Люди должны сами заботиться о себе. Должны работать в поте лица, чтобы сделать свою жизнь лучше. Аллах же создает условия, при которых эта работа приносила бы больше плодов. С этой целью Он наставляет людей на путь истинный, указывает в каком направлении им двигаться и что делать, чтобы не сбиться с пути. Для этого у Аллаха есть много способов. Один из них это — передача людям знаний, которые помогли бы им в выборе верной дороги. Передачу знаний Аллах поручает своим Посланникам. В народе их еще называют Пророками. За всю историю человечества Пророков было не мало. Ибрахим, Исмаил, Муса, Иса (Авраам, Измаил, Моисей, Иисус) — одни из них.

Сейчас, по мнению Всевышнего, появилась необходимость в явлении нового Пророка и явление это должно произойти здесь, в Арабии.

— О Джабраил, — Мухаммед протянул к Ангелу руку, — позволь спросить?

— Спрашивай, — кивнул головой Ангел Господень.

— Почему именно в Арабии должен появиться новый Пророк?

— Да будет тебе известно, Мухаммед, что Аллах наш всеведущ. Ему известно не только то, что происходило на Земле в прошлом и происходит в настоящем. Ему также ведомо, что будет происходить в будущем. Аллах знает, что вскоре все арабские племена объединятся в единый народ и этот народ будет владычествовать над огромной территорией от Индии до Испании.

Но с чем придут арабы в завоеванные ими страны? Какую культуру, какие традиции, законы и правила принесут они с собой? Вот какие вопросы волнуют Аллаха и волнуют не напрасно. Тебе хорошо известно, что быт арабов полон жестокости и бесстыдства. Люди враждуют между собой из-за куска хлеба. Сильные угнетают слабых. Кругом процветают воровство, грабежи, ложь и несправедливость. Гнойными язвами на теле общества распространяются алкоголизм, проституция, азартные игры. Женщины находятся на положении рабынь, которых можно дарить или проиграть в карты. От новорожденных девочек, как от лишних ртов в семье, избавляются диким способом, зарывая их заживо в песок.

Вот какую культуру и вот какие традиции могут принести арабы в завоеванные ими страны. Естественно, что Аллах не может допустить этого, ибо высшая цель Господа нашего это — справедливость и добропорядочность в отношении между людьми и народами. Поэтому Аллах решил направить к арабам своего Посланника. Ему будет поручена важная и ответственная миссия: направить народ Арабии на путь истинный, привить людям стремление к справедливости и нравственности.

— Когда же придет к арабам Божий Посланник? — от волнения Мухаммед даже забыл испросить позволения задать вопрос.

— Он уже пришел, — улыбнулся Джабраил.

— Где же он? — едва не закричал Мухаммед.

— Он предо мной, — рука Ангела медленно поднялась и вытянулась в направлении груди Мухаммеда. По мере ее движения, глаза молодого мужчины постепенно расширялись и расширились на столько, что, казалось, заняли собой половину лица. Рот приоткрылся в немом восторге, и теперь лишь мерное потрескивание горящего в костре хвороста нарушало тишину пещеры.

— Да, Мухаммед, — прервал молчание Джабраил, — Аллах Милостивый и Милосердный призвал тебя в свои помощники! Ты удостоен чести стать Его Посланником!

На глазах Мухаммеда выступили слезы.

— Я знал!.. Я чувствовал!.. — словно в бреду бормотал он, — часто, во сне и наяву, я слышал голос, который говорил мне, что я рожден для великих дел, что жизнь обычного смертного не для меня. Голос подсказывал мне, что в жизни моей грядут большие перемены. Я ждал этих перемен, ждал своего часа. И вот он настал!

Теперь слезы катились по щекам Мухаммеда двумя плотными цепочками и терялись в густой бороде. Руки его нервно бегали по складкам одежды, а сам он сжался в комок, словно оказался нагим под порывом студеного ветра. С улыбкой лекаря, сообщившего больному благоприятный диагноз, Джабраил наблюдал за реакцией новоиспеченного Пророка. Дождавшись, когда тот стал успокаиваться, Ангел заговорил наставительно:

— Да, быть Господним Посланником это большая честь, но, одновременно, это еще и большая ответственность. Перед тобой, Мухаммед стоит труднейшая задача: изменить нравственный облик целого народа! Но я подскажу тебе как это сделать, — поспешил добавить Джабраил, заметив озабоченную складку меж бровей Мухаммеда, — прежде всего, тебе необходимо привить арабам новую религию. Старая идолопоклонническая религия многобожия лишь развращает людей.

— Я тоже думал об этом, — обрадовался Мухаммед, — но подскажи мне, о Джабраил, какая из религий лучше подходит для арабов: христианская или иудейская?

— Ни та, ни другая, — решительно взмахнул рукой Ангел Господень, — христианские богословы заблудились в трех соснах. Вместо Бога единого и неделимого, они напридумавали целую божественную семейственность. Есть у них, видите ли, и Бог-отец, и Бог-сын, и еще какой-то родственник, не то брат, не то сват, по имени Дух Святой. Люди сбиты с толку. Не знают, кому поклоняться. Нет, такая религия для арабов не годится.

Более приемлем иудаизм. Но ее носители, евреи, вообразив себя богом избранной нацией, слишком чванливы и высокомерны. Воротят нос от миссионерской работы, как от тухлого мяса. Это, конечно, оттолкнет арабов от еврейской религии и затруднит твою миссию.

Поэтому, Мухаммед, тебе предстоит создать новую, собственную религию.

При последних словах Ангела плечи Мухаммеда обреченно опустились вниз.

— Не беспокойся, — ободрил его Джабраил, — тебе не надо придумывать религию заново. Не стоит изобретать колесо, когда его уже изобрели до тебя. Ты прекрасно знаешь содержание Ветхого и Нового Заветов. Положи их в основу своей религии. Естественно, не называй Ису (Иисуса) сыном Божьим. Пусть он остается тем, кем был в действительности, очередным Пророком. А вот историю создания мира и человека оставь прежней. Можешь упомянуть Нуха (Ноя) и его счастливое спасение. При этом ты постоянно должен помнить о главной своей задаче: привить своему народу любовь к добродетели; заставить арабов не убивать ближнего, а протягивать ему руку помощи; не грабить, а делиться своим имуществом; не унижать, а уважать.

Ангел Господень замолчал, внимательно вглядываясь в лицо своего собеседника. Тот медленно встал с камня и, поглаживая бороду, не спеша прошелся до конца пещеры и вернулся назад.

— О Джабраил, — приложил он руки к груди, — позволь задать тебе еще один вопрос?

Ангел в ответ кивнул головой.

— Меня гложут сомнения: сумею ли я отвернуть арабов от многобожия, религии их предков, ставшей привычной для них, как верблюд для бедуина. Подскажи мне: как сделать мою религию более привлекательной для народа Арабии.

— Ты опередил меня, Мухаммед, — улыбнулся Джабраил, — я как раз собирался поговорить с тобой об этом.

Лицо Ангела сделалось серьезным.

— Для того, чтобы привлечь людей на свою сторону, им надо, во-первых, что-то пообещать и, во-вторых, чем-то напугать. Обещай, тем, кто примет новую религию, что они попадут после смерти в рай, где их ожидают сады вечности. Тем же, кто противится или сомневается, грози попаданием в ад, где их ждет вечный огонь.

— О Джабраил, — Мухаммед с мольбой протянул руки к Ангелу, — я боюсь, что мне не хватит воображения, чтобы живоописать прелести рая и ужасы ада. Нельзя ли мне хоть на миг побывать и в том, и в другом месте?

— Еще ни один смертный, побывав в раю или аду, не возвращался живым на Землю!

Голос Ангела, подобно грому, потряс своды пещеры.

— Но ведь я — не простой смертный. Я — Посланник Аллаха, — робко возразил Мухаммед, — или это не так?

— Так, так, — снисходительно усмехнулся Джабраил. Он тяжело вздохнул, — ну, хорошо. Будь по-твоему. Ты посетишь и рай, и ад.

Ангел поднялся с камня, обошел Мухаммеда и, встав у того за спиной, положил ему руку на затылок.

— Закрой глаза, — распорядился он.

Мухаммед, не мешкая, выполнил приказание.

— Теперь открой, — последовало новое распоряжение, — ты видишь Бурака?

— Да, — кивнул Мухаммед, с удивлением оглядывая стоящее перед ним животное, чуть выше осла, но ниже мула.

— Садись на него, — приказал Джабраил.

Не успел Мухаммед взгромоздиться на Бурака, как тот стремительно взметнулся вверх и в следующий миг Пророк оказался в Иерусалиме. Поклонившись храму аль-Акса, Мухаммед тут же вознесся к нижнему небу. Тут он встретил прародителя людей Адама. Помахав рукой своему пра-пра-пра-… отцу, Посланник Аллаха продолжил вознесение и достиг второго неба, где повстречал Яхью бин Закарию (Иона сына Захарийи) и Ису (Иисуса). На третьем небе Мухаммед увидел Юсуфа (Иосифа), а на четвертом Идриса (Еноха). На пятом небе он поприветствовал Харуна бин Имрана (Аарона), на шестом поздоровался с Мусой (Моисеем), а на седьмом — с Ибрахимом (Авраамом). Наконец, вознесение завершилось и Мухаммед, неожиданно для себя, предстал перед Аллахом.

Господь восседал на золотом троне, украшенном изумрудами. Мухаммед отстоял от трона на расстоянии двух полетов стрелы, тем не менее, для того, чтобы разглядеть лико Всевышнего, ему пришлось задирать голову.

Аллах наклонился и пристально посмотрел на своего нового Посланника.

— Как часто ты молишься? — словно раскат грома, потряс небосвод его голос.

От страха у Мухаммеда едва не подкосились ноги.

— Я не молюсь вовсе, — жалобно проблеял он.

— Ты и твои приверженцы должны молиться пятьдесят раз в день, — погрозил пальцем Господь.

— О Аллах Милостивый и Милосердный, смилуйся, — Мухаммед повалился на колени, — если я буду требовать от людей молиться пятьдесят раз в день, никто не захочет принимать мою религию.

Аллах задумчиво почесал бороду.

— Пожалуй, ты прав. Погорячился я, — вздохнул Он, — ладно, молитесь пять раз в день. Но не реже, — грозно добавил Всевышний, — а теперь говори, зачем пришел.

Не вставая с колен, Мухаммед протянул к Господу руки.

— О Аллах Милостивый и Милосердный, я хотел бы посетить рай и ад с тем, чтобы доходчивее и красноречивее объяснять людям, что их ждет после смерти, в Судный день.

— Ты, Мухаммед, мой любимейший сын, — нежная улыбка осветила лицо Аллаха, — поэтому я исполню твою просьбу. Эй, Исрафил, — окликнул Он архангела, дремавшего подле трона, — отнеси моего Посланника сначала в рай, а затем в ад.

Не успел Мухаммед моргнуть, как архангел Исрафил подхватил его и в следующий миг опустил, но уже перед воротами в рай. Здесь их встретил ангел Рыдван. В почтительном поклоне он распахнул ворота и жестом пригласил Пророка пройти внутрь.

Первое, что увидел Мухаммед, переступив порог рая, была странная река. В ней текли, не смешиваясь друг с другом, четыре потока. Первый состоял из чистейшей воды, второй из молока, третий из ароматного напитка и последний представлял из себя поток меда. Берега реки были сложены из хризолита, а дно устлано драгоценными камнями. На берегах реки стояли шатры, выполненные из жемчуга и рубинов. Из шатров доносились божественные звуки песен.

— Это поют райские женщины, — объяснил Рыдван, — ты хотел бы на них взглянуть?

— Да, — чуть слышно выдохнул Мухаммед.

Они подошли к ближайшему шатру, и ангел отдернул занавес. В помещении сидели несколько обнаженных женщин необычайной красоты. Их кожа была белее молока, а рубиновые щеки сияли как солнце.

— Эти женщины созданы для услады правоверных, которые попадут в рай, — объяснил Рыдван.

Они пошли дальше. Взору Мухаммеда предстали сады, полные плодов. Ветви деревьев наклонялись, лишь только Пророк протягивал к ним руку.

— Это лишь первый уровень рая, — указал на сады ангел, — существуют еще семь уровней и каждый последующий прекрасней предыдущего. К сожалению, твое время истекло, — виновато улыбнулся он, — я должен отвести тебя к выходу.

У ворот рая Мухаммеда поджидал Исрафил. Он подхватил Пророка и в следующий миг они очутились у входа в ад. Здесь их встретил ангел по имени Малик, который тут же приступил к объяснениям:

— В аду существуют семь уровней. Первый уровень, самый слабый, создан для изменников, которые отвернутся от ислама. Второй уровень предназначен для иудеев, а третий — для христиан. Четвертый уровень создан для поклоняющихся солнцу и звездам, пятый ожидает буддистов, а шестой — многобожников и атеистов. Наконец, в седьмом уровне будут мучатся мусульмане-лицемеры.

Малик приоткрыл одну из дверей и кивнул Мухаммеду.

— Можешь поглядеть, как выглядит первый уровень.

Пророк боязливо просунул голову в образовавшуюся щель. То, что он увидел, повергло его в ужас. Перед ним расстилался огненный океан. Волны, разбивавшиеся о берег, издавали такой страшный шум, что, если бы тысячная доля его достигла Земли, все живые существа упали замертво. Над океаном парили ангелы Зэбани с огромными, клыкастыми пастями.

— После того, как тела грешников изжарятся в огне, Зэбани восстановят их и вновь бросят в океан, — пояснил Малик.

Он закрыл дверь и с почтением поклонился Пророку. Исрафил тут же подхватил Мухаммеда и в следующий миг Посланник Аллаха стоял возле Бурака.

— Желаю удачи, Мухаммед. И да поможет тебе Аллах, — на ухо Мухаммеду прошептал архангел, помогая Пророку залезть на животное. Бурак ударил о земь копытами и… Мухаммед оказался в пещере на горе Хира. Он почувствовал, как стоящий у него за спиной Джабраил осторожно снял руку с его затылка.

— Продолжим наш разговор, — Ангел не спеша направился к своему камню и указал Мухаммеду на его прежнее место, — надеюсь, теперь, после того, как ты увидел рай и ад своими глазами, тебе будет легче убедить людей принять новую религию.

— Я тоже на это надеюсь, — согласился Мухаммед.

Некоторое время Джабраил молчал, глядя себе под ноги.

— Вот что еще я хотел тебе сказать, — заговорил он, старательно подбирая слова, — чтобы религиозное учение быстрее, а главное без искажений, передавалось из одного края в другой, из одной страны в другую, а также от одного поколения людей другому, оно должно быть изложено на бумаге. Это означает, что тебе, Мухаммед, следует изложить свое учение на бумаге и назвать его Кораном.

— Но я неграмотен! — в отчаянии вскинул руки Мухаммед, — я не умею ни читать, ни писать!

— Это легко исправить, — лицо Джабраила скривилось в усмешке.

В руках Ангела, не известно откуда, появился бумажный свиток. Он развернул его и поднес к лицу Мухаммеда.

— Читай!

— Я не умею! — простонал Пророк.

— Читай! — вновь потребовал Ангел.

— Я не умею, — всхлипнул Мухаммед.

— Читай! — вскричал Джабраил и положил правую руку на затылок Посланника Аллаха.

Мухаммед перевел взгляд на свиток и неожиданно для себя стал читать:

— Читай! Во имя Господа твоего, который сотворил Человека из сгустка.

Читай! И Господь твой щедрейший,

Который научил каламом [2] ,

Научил человека тому, чего он не знал. [3]

— Ну вот, — удовлетворенно вздохнул Джабраил, — теперь ты освоил грамоту и сможешь сам записывать свои мысли. Однако будет лучше, если ты станешь их кому-либо диктовать. Во-первых, чтобы не наделать грамматических ошибок, а, во-вторых, и это главное, чтобы ни у кого не возникло подозрений, что это твои, собственные мысли.

Заметив, как удивленно расширились глаза Пророка, Джабраил воздел вверх указательный палец.

— Да, да. Все, включая твоих родных и близких, должны быть уверенны, что, излагаемые тобой в Коране мысли, диктуются тебе Аллахом.

Мухаммед в задумчивости покачал головой.

— Ты в чем-то сомневаешься? — заметил его движение Ангел.

— О Джабраил, я сомневаюсь, будут ли мои мысли достаточно глубоки и содержательны, чтобы выдавать их за мысли Аллаха Наимудрейшего.

— Об этом не волнуйся, — махнул небрежно рукой Джабраил, — твоя паства это — в основном малограмотные и необразованные люди. Не стоит загружать их головы философскими измышлениями. Это лишь отпугнет их от твоего произведения. Говори о простых и понятных им вещах. Призывай к справедливости, нравственности, щедрости и доброте. Но при этом, не забывай стращать и обещать. Неверных запугивай Господней карой и адом после смерти. Своим последователям обещай счастливую, беззаботную жизнь в райских кущах. Ничего плохого не случится, если эти угрозы и обещания будут встречаться в каждом втором или третьем аяте Корана. Ведь философские рассуждения недолго хранятся в человеческой памяти, в то время как угрозы и обещания врезаются в нее навсегда.

Джабраил поднялся с камня и раскинул руки в стороны.

— Подойди ко мне, Мухаммед. Я хочу на прощание обнять тебя.

Пророк вскочил на ноги и шагнул к Ангелу. Тот обхватил его обеими руками, крепко прижал к себе и поцеловал в щеку.

— Тебе придется нелегко на пути к Аллаху. Но, заклинаю тебя, не сворачивай с этого пути. И помни, Господь всегда с тобой.

Ангел опустил руки и отступил назад.

— Думаю, что мы еще не раз встретимся с тобой.

Джабраил взмахнул рукой и… в тот же миг исчез.

 

Областной центр России, 15 июня 1973 года

Из коридора донеслась трель звонка. Сергей Михайлович вздрогнул и открыл глаза. Кажется, он задремал перед телевизором. Немудрено — день сегодня выдался суматошный. С утра бегал по гостиничным этажам вместе с ремонтниками, потом нагрянула санинспекция, затем…

Вновь прозвучал звонок. Сергей Михайлович бросил взгляд на часы. Стрелки показывали четверть одиннадцатого. Лунев лениво сполз с дивана и, зевая на ходу, пошел открывать дверь.

— Кому-то из соседней, видать, не спится, — решил про себя Сергей Михайлович, — либо Витька из квартиры напротив пришел бутылку распить, либо Павел Николаевич со второго этажа с шахматами пожаловал.

Однако то был не Витька и даже не Павел Николаевич. На пороге стояла Ольга. На несколько секунд Лунев оцепенел от неожиданности.

— Здравствуйте, — едва слышно пролепетала девушка, — я вот, кофточку принесла.

Она протянула сверток из газетной бумаги.

— Ты опять одна по вечерам бродишь! — придя в себя, грозно прорычал Сергей Михайлович, — мало тебе вчерашних приключений?!

— От общежития до вашего дома всего два квартала. Я подумала…

— Она подумала! — вскинул руки Лунев, — ты, видимо, не тем местом думаешь! Проходи в дом, — он отступил от двери, пропуская девушку внутрь квартиры, — попьем чай, а потом я провожу тебя до общежития, — и, захлопнув дверь, добавил, указывая на сверток, — кофту себе возьми. Вещи покойного положено родственникам и друзьям раздавать. Я всю одежду жены дочери отдал, а эта кофточка случайно в моих вещах оказалась.

Они прошли на кухню и хозяин дома, усадив гостью за стол, принялся готовить чай.

— Я сегодня целый день в библиотеке просидела. К экзамену готовилась. Голова от зубрешки гудит. Вот и решила вечером немного прогуляться. Заодно кофточку вернуть и вас еще раз поблагодарить за спасение.

Ольга говорила сбивчиво, взахлеб, торопясь, объяснить причину своего позднего визита.

— А что, много зубрить приходится? — поинтересовался Лунев.

— Не очень… термины в основном. Предмет очень трудный. Называется «Психология детей младшего школьного возраста».

— Психология?! — Сергей Михайлович оторвал взгляд от чайника, — наверное, это очень интересно?

— Конечно, интересно! — оживилась девушка, — вот, к примеру, вы заметили, что у одного из ваших учеников младшего класса изменилось поведение. Вам нужно выяснить причину этого изменения. Что вы будете делать?

— Ну… не знаю… поговорю с ним, расспрошу.

— Он же еще маленький! — рассмеялась Оля, — он вам ничего объяснить не сумеет. Можно поступить проще. Дайте ребенку лист бумаги, набор цветных карандашей или красок и попросите его что-нибудь нарисовать. К примеру, лес, озеро, либо его двор. Если ребенок в своем рисунке использует преимущественно темные цвета, то это означает, что он чем-то подавлен, что его что-то угнетает. Вот тогда с ним уже можно вести целенаправленную беседу и выяснить причину его состояния.

— Действительно, интересно, — покачал головой Сергей Михайлович, — а почему ты все время говоришь о младшем школьном возрасте?

— Так ведь я учусь на факультете «Начальная школа». На втором курсе.

Лунев расставил на столе чашки и достал из шкафа коробку шоколадных конфет.

— Почему ты выбрала именно этот факультет?

— Мне с детства приходилось с маленькими возиться. Я же вам рассказывала: в нашей семье я из детей старшая. Папа с мамой на работе, а мне малышню поручают. Они у меня по струнке ходили. Во всем слушались.

— Значит, ты в педагогический пошла по призванию, а не то, что многие, лишь бы диплом получить?

— Ясное дело, по призванию. А вы? — после небольшой паузы спросила девушка, — вы где работаете?…

Так, за разговорами, да за чаем с конфетами, они не заметили, как пролетело время. Спохватились, когда часовая стрелка уже отклонилась от своего вертикального положения. Выскочили из дома и бегом понеслись к общежитию пединститута.

— А у вас в общежитии разве на ночь дверь не запирают? — на бегу спросил Лунев.

— Я на первом этаже живу. Девчонок попросила окно не закрывать.

Окно оказалось довольно высоко над землей. Пришлось Сергею Михайловичу помогать девушке вскарабкаться на подоконник. Перед глазами мелькнули белые трусики, прикрывающие аккуратную девичью попку. Из темноты комнаты Ольга на прощание послала Луневу воздушный поцелуй.

Возвращаясь домой пустынной улицей, Сергей Михайлович вдруг поймал себя на том, что по-мальчишески пинает перед собой скомканную газетную бумагу, насвистывая при этом легкомысленный мотивчик «легко на сердце от песни веселой».

— Ты чо, с ума спятил, старый хрыч? — ругнул себя Лунев, — девчонке, если она на втором курсе учится, лет девятнадцать, не больше! Она же младше твоей дочери! Нет! Глупости все это! — Сергей Михайлович замотал головой, словно отгоняя назойливого комара, — нет никаких чувств и быть не может! Так, небольшая дурь! Кратковременное затмение!

Подходя к своему дому, Лунев увидел на скамейке возле детской площадки высокого, худощавого старика странной внешности. На старике была надета белая, длинная рубашка, подпоясанная тонким, кожаным ремешком. Седая борода старца достигала его живота.

— Где-то я его уже видел? — напряг память Сергей Михайлович, — вспомнил! На озере, где я встретил Тольку Карася. Когда я отчаливал на лодке от берега, этот старик шел к воде и не сводил с меня глаз. Я его еще назвал про себя Лев Толстой.

Чувствуя на себе пристальный взгляд старца, Лунев прошел мимо детской площадки и завернул в свой подъезд.

 

Областной центр России, 16 июня 1973 года

Стульев в кабинете Сергея Михайловича для всех не хватило, поэтому некоторым сотрудникам гостиницы пришлось оставаться на ногах. Лунев сочувственно кивнул им головой.

— Товарищи, надеюсь, что наше сегодняшнее собрание не займет много времени. Тем более, что уже конец рабочего дня.

После этого, Сергей Михайлович надел очки и взял в руки листок, где набросал план своего выступления.

— Товарищи, вскоре после вступления в должность директора гостиницы, я обнаружил здесь вопиющие нарушения социалистической законности. Эти нарушения выражались, в частности, в создании искусственного дефицита свободных мест, неправомочном разрешении нашим клиентам приводить гостей в номера в ночное время, а также в попустительстве присутствия советских граждан в баре для иностранных гостей.

Все эти нарушения преследовали одну цель: получения незаконных денежных доходов, которые затем распределялись между сотрудниками гостиницы. Сегодня утром на доске объявлений был вывешен мой приказ. Кто не успел с ним ознакомиться, может сделать это после собрания. В этом приказе сказано, что, за перечисленные мной сейчас нарушения, виновный, в первый раз, будет наказан строгим выговором, а во второй раз, либо понижен в должности и окладе, либо вовсе уволен по соответствующей статье.

Молодая женщина, принятая недавно в гостиницу горничной, робко потянула вверх руку.

— Спрашивайте, — кивнул ей Сергей Михайлович.

Отчаянно теребя в руках край косынки, женщина медленно поднялась со стула.

— Я… вот… насчет денег… Мне иногда клиенты, уезжая, деньги оставляют. Вроде как чаевые. Их как? Брать или не брать?

Из разных концов комнаты послышались сдержанные смешки.

— Простите, вас как зовут? — обратился к женщине Лунев.

— Маша, — вконец растерялась горничная.

— Спасибо, Маша, за то, что своим вопросом вы помогли мне перейти ко второму пункту повестки нашего собрания.

Сергей Михайлович широко улыбнулся и обвел взглядом аудиторию.

— Товарищи, мне, конечно, понятно желание каждого человека получать больше денег. Я бы и сам не отказался от большего заработка. Но зарабатывать деньги можно по разному: законно и незаконно. Я предлагаю получать дополнительный приработок законным путем.

— Это как же? — раздался чей-то удивленный возглас.

— Первый способ получения дополнительного приработка нам подсказала Маша, — Лунев указал на выступавшую ранее женщину, — Маша спрашивает: брать чаевые или не брать. Отвечаю: брать и постараться брать больше. Как? Прежде всего, путем повышения качества обслуживания. Почему бы, скажем, не поставить в номерах цветы в горшках? Придется потратиться, зато цветы создадут уют в комнатах и хорошее настроение проживающих в них людей.

Но основной способ получения дополнительного дохода я вижу в расширении перечня услуг для наших гостей. У нас в области есть много красивых мест, исторических и культурных памятников. Давайте в выходные дни организуем экскурсии по этим местам. Арендуем в автобусном парке автобус, все равно по выходным дням большинство из них простаивают, и будем возить наших клиентов, зарабатывая на этом деньги. Для иностранных гостей, а их у нас не мало, можно организовать рыбалку, охоту. Это тоже принесет солидный доход. Давайте сбросимся и на свои деньги построим при гостинице сауну, парилку.

— С бассейном, — выкрикнул кто-то.

— Можно с бассейном, — согласился Сергей Михайлович, — как видите, источников для дополнительных доходов не так уж мало. Я назвал те, которые пришли мне в голову. Наверняка, кто-то из вас придумает другие. Не стесняйтесь. В любое время приходите ко мне с вашими предложениями. Будем обсуждать.

После собрания Сергей Михайлович не стал, как обычно, допоздна задерживаться на работе. И домой он добирался не пешком, а на автобусе. Приняв душ и перекусив, Лунев сел в кресло перед телевизором. На экране медленно и нудно разворачивались события, высосанные из пальца сценариста, о трудовом конфликте на каком-то предприятии. Сергей Михайлович с досадой поморщился и уменьшил громкость передачи. Каждый раз, когда до его слуха с лестничной площадки доносился звук раздвигающихся створок лифта, Сергей Михайлович вздрагивал и весь напрягался в ожидании звонка в дверь.

Лунев ждал. Ждал, пытаясь не признаваться в этом самому себе. И все же предательские мысли, время от времени, сверлили его сознание:

— Она не придет, потому что не обещала прийти, — пыталась утешить Лунева одна из них.

— Она не придет, потому что ты, старый пердун, ей не нужен, — издевалась над Сергеем Михайловичем другая.

Лунев гнал от себя эти мысли, с ослиным упорством продолжая пучить на экран телевизора бессмысленный взгляд.

Звонок прозвенел неожиданно. (Видимо звонивший поднимался на третий этаж без помощи лифта.) Сергей Михайлович сорвался с места и в несколько прыжков оказался возле двери. Здесь он перевел дыхание и, щелкнув замком, осторожно потянул на себя дверную ручку. За дверью стояла Она. Сердце Лунева застучало с частотой автоматной очереди Калашникова. Под мышками выступил пот, словно хозяин дома бежал от кресла до двери с пудовыми гирями в обеих руках.

— Здравствуйте, — смущенно улыбнулась Оля, — я вам, наверное, уже надоела?

Сергей Михайлович в ответ промычал что-то нечленораздельное и замотал головой.

— Я сегодня сдала экзамен на отлично, — продолжила девушка, — у меня прекрасное настроение, но оно совершенно не совпадает с настроением моих соседок по комнате. У них экзамен завтра. Вот я и подумала: может быть, вы захотите разделить со мной мою радость.

Она открыла сумочку и продемонстрировала бутылочное горло «Советского шампанского».

Некоторое время Лунев молча рассматривал девушку. Затем, также молча, взял ее за руку и осторожно, будто имел дело с незрячим человеком, потянул внутрь квартиры.

— Скажи, — Сергей Михайлович положил руки на плечи Ольги и склонился к самому ее уху, — ты пришла только для того, чтобы отметить сдачу экзамена?

Теперь настала очередь гости касаться губами уха хозяина дома.

— Нет, — чуть слышно выдохнула она.

Руки Лунева сползли с плеч девушки на ее талию, ухватились за край кофточки и потянули вверх, стягивая с тела. Расправившись с кофточкой, руки тут же оказались на спине девушки и принялись за новую операцию.

Сергей Михайлович никогда в своей жизни не играл на музыкальных инструментах, но сейчас он вдруг подумал, что ему следовало бы попробовать себя в качестве пианиста — настолько виртуозно работали его пальцы. В одну секунду они расстегнули крючки лифчика, затем также быстро справились с крючком на юбке и незаметным движением распустили на ней замок.

С жадностью заплутавшего в знойной пустыне путника, который случайно вышел к роднику студеной воды, Лунев припал губами к девичьим соскам. Их нежная шероховатость вызвала дрожь в теле Сергея Михайловича и он с глухим рычанием стал спускаться вниз, покрывая поцелуями упругий живот, впалый пупок, лобок, поросший жесткими волосками, и…

Почувствовав, что не в силах далее сдерживать себя, Лунев обхватил ноги девушки и, прижав Ольгу спиной к стене, приподнял ее над полом. Когда они соединились, из груди девушки вырвался тихий стон…

Через полчаса Лунев и Оля лежали в кровати, лениво гладя и лаская друг друга. Рядом, на тумбочке стояла опорожненная бутылка шампанского и пустые бокалы.

— Я в вас сразу по уши влюбилась. Еще в тот вечер, когда вы меня спасли, — шептала девушка в ухо Сергея Михайловича, — вы такой смелый, решительный. Настоящий мужчина.

— Я тебя тоже сразу полюбил. Только сначала не поверил этому. Мне уже пятьдесят, а тебе… Кстати, сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— … а тебе девятнадцать. Мне казалось, между нами ничего не может быть.

— Разница в возрасте ничего не значит, если люди любят друг друга.

— Это для тебя ничего не значит. Потому что молодым не свойственно задумываться о будущем. А мне приходиться об этом думать. Ведь лет через пятнадцать-двадцать я буду уже стариком, а ты цветущей молодой женщиной, полной энергии и желаний.

— Во-первых, как мне кажется, мужчина всегда может оставаться мужчиной и доставлять удовольствие женщине. Даже в сто лет. А, во-вторых, зачем думать о том, что будет через двадцать лет? Надо жить сегодняшним днем. Надо стараться быть счастливым и получать удовольствие сегодня.

Ольга всем телом прижалась к Луневу и поцеловала его в щеку.

— Странно! — усмехнулся Сергей Михайлович.

— Что странно?

— Меня в любви бросает из одной крайности в другую.

— Что вы имеете в виду?

— Моя жена была старше меня на шестнадцать лет, а теперь вот ты…

— На шестнадцать лет?! — Ольга приподнялась на локте и заглянула Луневу в глаза.

— Понимаешь, — Сергей Михайлович наморщил лоб, — меня в юности всегда тянуло к зрелым женщинам. А тут вернулся с фронта, гляжу, совсем один остался. Родители под бомбежкой погибли. Сестра в эвакуации сгинула. Дом разрушен. Жить негде. Вот меня соседка у себя и приютила. Она тоже одна осталась: мужа и сына на войне потеряла. Поселился я у нее. Ну, а потом, когда дочка родилась, мы расписались.

С минуту лежали молча.

— Сергей Михайлович, можно я вас по имени буду звать и на «ты»?

— Зови, если нравится, — пожал плечами Лунев.

— Сережа, — тут же воспользовалась разрешением Ольга, — а давай вместе жить?

Некоторое время Сергей Михайлович молча рассматривал потолок.

— Ты хорошо все обдумала? — наконец, спросил он, — ведь это серьезный шаг.

— Очень хорошо, — тряхнула головой девушка.

— В таком случае, забирай ключ от квартиры. Он лежит вон в той шкатулке, на полке, — Сергей Михайлович кивнул на шкаф, — и жду тебя завтра с вещами.

 

г. Медина, 627 год

— Ты сегодня весь вечер задумчивый и печальный, — Айша под одеялом прижалась к Мухаммеду, — тебе нездоровится? Или что-то тебя заботит?

— Сам не пойму что происходит со мной сегодня, — Пророк одной рукой обнял жену, — тревожно у меня на душе. Чувствую: какое-то событие должно свершиться вскоре и событие это не сулит мне ничего хорошего.

— Что же может случиться плохого? — удивилась молодая женщина, — курейшитов-многобожников, своих главных врагов, ты побил. Сейчас они, как крысы в норе, укрылись в своей Мекке и дрожат от страха. В других племенах уже достаточно много мусульман и они не допустят вражды с тобой. У тебя нет причин для тревоги.

— Не военные угрозы меня беспокоят, — вздохнул Пророк.

— Что же, в таком случае? — Айша приподняла голову, чтобы заглянуть мужу в глаза.

— Не знаю, — сердито буркнул Мухаммед.

Он откинул одеяло и встал с постели.

— Уже уходишь? Ты даже не поцеловал меня сегодня! — Айша обиженно оттопырила губы.

— Она еще совсем ребенок, — подумал Пророк, глядя на жену, — все же не стоило жениться на семилетней девочке.

Он наклонился к Айше и погладил ее по голове.

— Извини, мне сегодня не до поцелуев. Пойду к себе, отдохну.

— Знаю я, куда ты пойдешь! — Айша оттолкнула протянутую к ней руку, — к своей разлюбезной Зейнаб ты пойдешь. Мед пить.

— Айша, дорогая, — Мухаммед вновь попытался погладить жену, — пожалуйста, не ревнуй. Ты же знаешь, после смерти Хадиджи, ты у меня самая любимая жена. И на ночь я прихожу к тебе чаще, чем к другим супругам.

— А последние две ночи ты с Зейнаб провел! — на глазах Айши выступили слезы.

Пророк огорченно вздохнул, резко повернулся и быстрым шагом направился из комнаты. За его спиной послышались громкие рыдания.

— С одной стороны, иметь много жен это хорошо, — рассуждал Мухаммед, шагая на свою половину дома, — но с другой, уж больно хлопотно.

Придя к себе, Пророк, первым делом, зажег свечи и поставил их на низкий столик. Затем он открыл сундук и, бережно достав оттуда кипу исписанных аккуратным почерком бумаг, перенес их на стол. Подложив под бок подушки, Мухаммед расположился возле стола и аккуратно, словно это был сосуд, доверху наполненный водой, взял верхний лист бумаги.

— Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!

Хвала Аллаху, Господину миров!

Прочел он первые строки Корана. Мухаммед вернул на стол бумагу и откинулся на подушки.

— Молодец Джабраил, — мысленно похвалил он Ангела, — здорово придумал: изложить Коран на бумаге. Пройдут сотни или даже тысячи лет, а люди будут читать Священную книгу и вспоминать меня, Мухаммеда бин Абдуллаха. Меня, бедного сироту, ставшего Посланником Аллаха, который видел самого Господа и разговаривал с ним, который…

Чуть слышное покашливание донеслось из темного угла комнаты. Мухаммед вздрогнул и повернулся на звук. В углу комнаты стоял высокий, худощавый старик в ослепительно белой одежде.

— Джабраил! — радостно воскликнул Пророк, вскакивая на ноги.

Ангел Господень шагнул навстречу Мухаммеду и обнял его так, как отец обнимает сына после долгой разлуки.

— Рад тебя встретить вновь, Мухаммед, — голос Джабраила, также по-отечески, был мягок и проникновенен, — не буду скрывать, я постоянно следил за тобой и в курсе всех твоих достижений и всех проблем.

Они прошли к столу, опустились на одеяло и обложились подушками.

— Час поздний, поэтому я не буду задерживать тебя долгой беседой, — начал разговор Ангел, — я пришел, чтобы высказать ряд замечаний и пожеланий по поводу твоих трудов во славу Аллаха нашего Наидобрейшего. Но начать я хочу с похвал. Я восхищен настойчивостью и упорством, с какими ты борешься за идеалы ислама. Я рад, что тебя не пугают на этом пути ни трудности, ни опасности. Я одобряю твое мудрое решение покинуть Мекку и перебраться в Медину. Конечно, твоим соплеменникам-курейшитам, которые составляют большинство населения Мекки и, знающих тебя с детства, трудно поверить, что ты вдруг стал Посланником Господа. Из Медины, где никто не препятствует твоей деятельности, тебе легче будет распространять ислам по всей Арабии.

Ангел замолчал и некоторое время задумчиво смотрел в одну точку.

— Теперь поговорим о твоих ошибках и просчетах, — вздохнул он, — начнем с мелких. Они касаются написания Корана. Мы договорились, что все написанное в нем, ты представишь как послание Аллаха, переданное через тебя людям.

— Но я так и поступаю! — вскинул вверх руки Мухаммед, — я даже женам своим не говорю правды.

— Знаю, — кивнул головой Джабраил, — но правда, как черви из земли во время дождя, вылезает чуть ли не из каждой страницы твоего произведения.

Мухаммед удивленно уставился на Ангела Господня.

— Давай, для примера, возьмем любую из этих страниц, — Джабраил потянулся к столу и вытащил из кипы бумаг первый, попавшийся ему лист, — сура шестьдесят шесть, — прочел он вслух, — вот яркий пример правдивости моих слов. Две твои молодые женушки Айша и Хафса ополчились против новой твоей избранницы Зейнаб. Сплетничают, наговаривают на нее, поливают грязью. Я понимаю, тебе это до тошноты неприятно. Но зачем свои чувства вкладывать в уста Создателя миров. Или ты полагаешь, что Господу больше нечем заниматься, как разбираться в дрязгах твоих сварливых жен?

Джабраил положил лист на стол и вынул из кипы следующий.

— Сура двадцать четыре. Опять! — хлопнул он себя по колену, — опять женщина! Ну, если кто-то оговорил твою Айшу, обвинив в измене, если в тебе взыграла ревность, причем здесь Аллах? Неужели ты думаешь, что люди поверят, будто Всевышнего настолько интересуют твои семейные проблемы, что Он решил их обсудить в Священной книге?

На этот раз Ангел со злостью швырнул листок на стол и взял следующий.

— Сура сто одиннадцать. «Пусть пропадут обе руки Абу Лахаба и сам он пропал!», — прочитал Джабраил начало суры и лицо его исказила презрительная усмешка, — значит, ты полагаешь, что Господу, который управляет мирозданием, интересны отношения между тобой и твоим дядей Абу Лахабом? У тебя не Коран получился, а автобиография.

Но и это еще не все, — огорченно вздохнул Ангел Господень, — твои руководства по организации жизни арабов, разрешению их бытовых и финансовых споров настолько мелки и примитивны, что выдавать их за рекомендации Аллаха нашего Наимудрейшего, равносильно попытки выдать крик осла в брачный период за пение соловья. Чего только стоят твои призывы не есть мертвечины и не иметь близость с женщинами во время менструации. Неужели ты всерьез думаешь, что люди примут все это, — он кивнул на бумаги, лежащие на столе, — за послание Всевышнего?

— Но ведь они принимают! — Мухаммед из-под лобья бросил на Ангела робкий взгляд.

Некоторое время Джабраил тупо взирал на своего собеседника. Затем раскатистый смех неожиданно вырвался из его груди.

— И правда, принимают, — сквозь смех с трудом выдавил он, — ну и Аллах с ними, пускай принимают.

Отсмеявшись, Ангел Господень свел брови к переносице и с минуту молча барабанил пальцами по подушке.

— Настало время поговорить о делах более серьезных, — заговорил он голосом, в котором послышался металл, — помнишь ли ты, при нашей первой встречи, я говорил тебе о тех задачах, которые ставит перед тобой Всевышний?

— Конечно, помню, — склонил голову Мухаммед.

— А помнишь ли ты, что первой задачей я назвал необходимость привить арабам любовь к добродетели?

— И это я прекрасно помню, — вновь кивнул головой Пророк, — помню и неизменно следую твоему указанию. Почитай Коран. Чуть ли не на каждой странице я призываю к добродетели, а в четвертой суре прямо сказано: «делайте добро родителям и близким, и сиротам, и беднякам, и соседу, и путнику, и тому, кого увидели ваши глаза». А в суре…

— Я знаю эти строки, — поднял вверх ладонь Ангел, останавливая Мухаммеда, — знаю и хвалю за них. Но, видимо, у тебя и Господа нашего Наидобрейшего разные представления о добре. Добро, доброта, по мнению Аллаха, это, прежде всего, всепрощение. Ты же призываешь к войне с неверными. «О вы, которые уверовали», — говоришь ты в девятой суре, — «не берите своих отцов и братьев друзьями, если они полюбили неверие больше веры.» И там же: «Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха.»

Джабраил тяжело перевел дыхание и сокрушенно покачал головой.

— Беря тебя в свои помощники, Господь рассчитывал, что новая религия, которую ты понесешь людям, будет объединять их на основе добра и добродетели. Объединять! — Ангел соединил между собой пальцы обеих рук, — потому что именно в объединении всех племен и народов видит Аллах путь к более счастливой жизни людей на Земле. Ты же в Коране призываешь: «О вы, которые уверовали, не берите неверных друзьями.»

— По-твоему выходит, что я должен обниматься и брататься с гнусными многобожниками?! — голос Пророка дрожал от возбуждения, — с теми многобожниками, которые вылили мне на спину верблюжьи потроха, когда я молился?! С теми многобожниками, которые плевали мне в лицо?! С теми многобожниками, которые несколько раз покушались на мою жизнь, и только чудо спасло меня?!

— Этим чудом был я, — усмехнулся Джабраил, — что же касается твоего вопроса, отвечу: да, с многобожниками, как и с христианами, и иудеями, ты должен не сражаться, а искать мира. Не убивать и грабить их караваны, а совместно торговать, возделывать землю и строить города. Пока же ты призываешь к противному. В своих хутбах ты заявляешь, что погибшие на войне против неверных станут шехидами и попадут в рай.

Знаешь ли ты, к чему это приведет? Молодые, лишенные жизненного опыта, люди, для того, чтобы оказаться в раю, где, как они полагают, их ждут полногрудые красотки, станут убивать ни в чем не повинных людей. И детей, и стариков, и женщин. Все это противно желанию Аллаха и он требует от тебя изменить свои взгляды и поведение.

При последних словах Ангела, Мухаммед вскочил на ноги. Глаза его сверкали бешенным огнем.

— Я не верю тебе! Не верю! — закричал он, брызгая слюной, — Аллах не мог отдать мне такого распоряжения! Это ты, — он ткнул пальцем в сторону Джабраила, — ты, а не Аллах не хочешь моей победы над неверными! Тебе не нравится моя религия, и ты не желаешь, чтобы она распространилась по всему Свету! Уходи! Я не буду слушать тебя!

Джабраил покачал головой и медленно поднялся на ноги. Взгляд его скрывался под опущенными веками.

— Жаль! — вздохнул он, — жаль, что ты оказался не тем, кого Аллах хотел бы видеть на твоем месте.

Ангел Господень поднял веки и посмотрел на Мухаммеда взглядом, в котором одновременно читались печаль, разочарование и жалость.

— Ты будешь жестоко наказан за свое ослушание, Мухаммед, — тихо проговорил Джабраил.

Он взмахнул рукой, и его фигура стала тускнеть, растворяться в воздухе и через несколько мгновений исчезла вовсе как облако пара над кипящей водой.

 

Областной центр России, 17 июня 1973 года

В течение всего следующего дня Лунев, что называется, не мог найти себе места. Он носился по этажам гостиницы, поспорил с ремонтниками, помог электрику заменить лампочки на люстре в вестибюле, в бухгалтерии угостился чаем с тортом домашней выпечки, дежурному администратору рассказал пару свежих анекдотов, заскочил к директору ресторана и тот усадил его обедать. В своем кабинете Сергей Михайлович появлялся наскоками и задерживался там не более пяти минут. Поэтому неудивительно, что, когда секретарша нашла его в подвальном помещении гостиницы в обществе сантехника, пот струился с ее лица.

— Сергей Михайлович! Сергей Михайлович! — задыхаясь, выпалила она, — срочно бегите в кабинет. Вам первый секретарь обкома звонит.

Прыгая через три ступеньки, Лунев взбежал на второй этаж, залетел в кабинет и схватил телефонную трубку.

— Алло!

— Сергей Михайлович? — голос обкомовской секретарши был поставлен не хуже, чем у ведущей новостей Центрального телевидения.

— Да.

— Анатолий Дмитриевич сейчас занят. Подождите у телефона несколько минут.

Ждать пришлось около получаса.

— Сергей, привет! — услышал, наконец, Лунев голос бывшего однополчанина, — что новенького?

— Ничего, — растерянно пробормотал Сергей Михайлович.

— Как здоровье?

— Скрипим потихоньку, — попытался шутить Лунев.

— На работе все в порядке?

— Все нормально. У меня кое-какие идеи появились по поводу гостиничного хозяйства, — вспомнил Сергей Михайлович, — хотелось бы с тобой посоветоваться.

— Посоветуйся. Непременно посоветуйся. Но позже. Я завтра на неделю в Москву уезжаю. На пленум ЦК. Решил перед отъездом узнать, как у тебя дела идут, не мешает ли кто работать.

— А кто мне может мешать? — насторожился Лунев.

— Ну, мало ли кто… — буркнул первый секретарь, — значит, говоришь, у тебя все нормально. Тогда, бывай. Как вернусь, позвоню.

С работы Сергей Михайлович вновь возвращался на автобусе. Лишь только открыл дверь квартиры, как в нос ему ударил аромат жареного мяса. Лунев скинул туфли и прошел на кухню. Оля стояла у плиты в домашнем ситцевом халатике и, с вилкой в руках, колдовала над сковородой.

— Ах! — испугалась она, увидев Лунева.

— Что у тебя здесь? — Сергей Михайлович взглядом указал на сковороду.

— Котлеты, — улыбнулась девушка.

Она повернулась к Луневу боком и между полами короткого халата показалась белая, точеная ножка.

— А здесь у тебя что? — Сергей Михайлович шагнул к девушке и запустил руку ей под халат.

— То же, что было вчера, — игриво повела плечами Оля.

— Вчера я не до конца распробовал твое блюдо, — тяжело дыша, Лунев принялся расстегивать пуговицы на халате.

Через полчаса Лунев и Оля сидели за кухонным столом, в голодной спешке уминая котлеты.

— Вкусно? — поинтересовалась девушка.

— Очень, — промычал Лунев, продолжая пережевывать пищу.

— Завтра я борщ сварю. Ты любишь борщ?

— Люблю, — Сергей Михайлович дожевал котлету и со вздохом удовлетворения откинулся на спинку стула.

С минуту он наблюдал, как Оля подчищает свою тарелку.

— Я не вижу твоих вещей. Ты без вещей пришла?

— А сумка в спальне? Ты разве ее не видел?

— Все твои вещи поместились в одной сумке?! — удивился Сергей Михайлович.

Ольга кивнула головой.

— Завтра же пойдем в универмаг и купим тебе одежду, — хлопнул ладонью по столу Лунев.

— И как, по-твоему, я буду выглядеть в той одежде?

Сергей Михайлович вытаращил на девушку удивленные глаза.

— В нашем универмаге ни одной модной вещи невозможно найти. В такой одежде в огороде копаться и то стыдно.

— Но я же покупаю себе там одежду! — продолжал таращиться Лунев.

— И зря! — фыркнула Ольга.

— Как, «зря»?! Где же тогда ее покупать?

— На барахолке, конечно!

— На барахолке? — переспросил на всякий случай Сергей Михайлович, — но там же все дорого!

В ответ девушка лишь пожала плечами.

— Ну, хорошо, — подумав с полминуты, согласился Лунев, — купим тебе одежду на барахолке. Кстати, — вскинул он голову, — что ты сказала соседкам по комнате, когда собирала вещи?

— Сказала все как есть: ухожу жить к любимому мужчине.

— А они?

— Они, естественно, стали о тебе расспрашивать. А мне и рассказать нечего. Я ведь о тебе почти ничего не знаю, — Оля дотронулась до руки Лунева, — расскажи мне о себе.

— Чего же рассказывать? — смутился Сергей Михайлович.

— Что-нибудь. Ты же столько пережил! Через всю войну прошел! Рану я у тебя на груди видела. Вот и расскажи, как тебя ранило.

Лунев посмотрел на Олю усталым, старческим взглядом.

— Не люблю я фронтовые годы вспоминать. Тяжело это. Больно, — он вздохнул и махнул рукой, — ну уж коли ты просишь, ладно, расскажу.

Это в сентябре сорок третьего случилось, на Украине. Я тогда в разведке служил. Как-то вечером вызывает к себе ротный меня, Сашку Рыженко и Семена… — Лунев почесал затылок, — надо же! Фамилию забыл. Ну, неважно. Вызывает, стало быть, нас троих и дает задание. Нужно ночью по болоту перейти линию фронта и лесом дойти до деревни Галушки. Там, по данным авиационной разведки, немцы аэродром разместили. Однако у командования есть сомнения: действительно ли это аэродром или обман, фикция, для прикрытия настоящего объекта. Чтобы ответить на этот вопрос, нас троих и посылали за линию фронта. Меня старшим назначили.

Вышли мы из расположения части темной ночью. Дождь накрапывал. С одной стороны, хорошо: от немцев легче скрыться. А с другой, плохо: проход через болото отыскать сложно. Я это болото хорошо знал. Не раз через него проходил. Но днем, а вот ночью впервые довелось. Иду первым. Можно сказать, на ощупь. Легой дно проверяю. За мной Сашка Рыженко следует, а последним Семен шел. Идем мы, идем… Вдруг слышу: вскрикнул у меня кто-то за спиной. Коротко так, будто охнул. Обернулся, вглядываюсь в темноту — вроде кто-то маячит. Окликнул тихонько (шуметь-то нельзя) — Сашка отозвался. Я к нему подошел, спрашиваю: в чем дело? А он отвечает: Семен пропал. Пошли мы назад, Семена искать. Ходили, бродили, но так и не нашли. Видимо, оступился в темноте Семен. Утонул в болоте.

Двинулись мы дальше вдвоем. Миновали болото, пошли лесом. Всю ночь шли. К утру вышли к Галушкам. Тут отдохнули часок и стали подбираться к аэродрому. Добрались до места, откуда аэродром был виден как на ладони. Начали наблюдать, и вскоре ясно нам стало, что никакой это не аэродром. Вместо самолетов, муляжи фанерные под сеткой стоят. Настоящие самолеты садились там пару раз. Но, скорее, для отвода глаз. Постоят с четверть часа и улетают.

Мы с Сашкой уже думали возвращаться, как вдруг из-за тучки солнце выглянуло. Тут немец, что на сторожевой вышке стоял, видимо, и поймал «солнечного зайчика» от наших биноклей. Дал он по нам очередь из автомата и тревогу поднял. Мы, где ползком, где бегом, стали уносить ноги. Но немцы, тоже не дураки, пустили по нашему следу собак. Мы тогда к ручью повернули. Думали, по воде бежать, чтобы следов не оставлять. Однако чтобы до ручья добраться, пришлось несколько десятков метров по открытой местности бежать. Тут немцы нас огнем и накрыли.

Сашка впереди меня на пару шагов бежал. Когда первые выстрелы грохнули, он, вроде как, споткнулся, упал. Я к нему подскочил, хотел помочь подняться. Гляжу, а у него в затылке дырка. Только я распрямился, чтобы дальше бежать, тут меня что-то в грудь, под сердце как шарахнет. В глазах потемнело. В голове гудит так, будто в колокол рядом со мной ударили. Упал я на спину и все, словно в колодец бездонный провалился…

Очнулся от того, что дышать мне стало трудно. На грудь словно камень пудовый положили. Открыл глаза, ничего не вижу. Темень сплошная. Попробовал левой рукой шевельнуть. Не могу — придавлена она чем-то. Попробовал правой. Она, вроде, посвободней оказалась. Стал я правой рукой вокруг себя щупать и обнаружил, что сбоку от меня земля, подо мной земля, а сверху на мне тело чье-то лежит. Оно, тело это, спасло меня. Закрыло лицо и не дало земле нос забить.

Принялся я из всех сил раскачиваться, пытаться руки освободить. Бесполезно. Только уши землей забил и дышать стало труднее. Видимо, воздуху мне уже не хватало. И тут меня такой ужас обуял, что я разум потерял. Стал орать, биться в истерике, тело того, кто на мне лежал, зубами рвать. Все это меня последних сил лишило. Чувствую: сознание теряю. Всякая всячина мерещиться стала: будто земля вокруг меня зашевелилась, а мертвое тело, что на мне лежало, поднялось и ушло куда-то. Открыл я глаза, вижу: луна на черном небе, звезды, а рядом со мной старик с длинной бородой на коленях стоит. Ладонями до моей раны слегка дотрагивается и шепчет что-то. А я при этом чувствую, как жизнь ко мне возвращается. Дышать легче становится и боль уходит. Огляделся я. Смотрю: рядом могила разрытая, а на ее краю Сашка Рыженко с прострелянной головой лежит.

Минуты три старик надо мной колдовал. Потом поднялся с колен, указал мне рукой в темноту и говорит:

— Тебе туда.

Сам повернулся и в другую сторону пошел. Рубаха на нем белая, длинная, кожаным пояском подвязана, как у Льва Толстого…

Сергей Михайлович вздрогнул и застыл с открытым ртом. Его широко открытые глаза уставились в одну точку.

— Что? — Оля коснулась руки Лунева, — что случилось?

— Лев Толстой… — словно в бреду прохрипел тот.

— Что, Лев Толстой?

Сергей Михайлович перевел взгляд на девушку.

— Я этого старика видел совсем недавно. Когда тебя провожал до общежития, а еще раньше на озере.

— Ты обознался, — махнула рукой Ольга, — с тех пор тридцать лет прошло. Старик, который тебя спас, умер давно.

— Да, пожалуй, ты права, — вздохнул Сергей Михайлович, — однако, странно: та же фигура, то же лицо, а главное, те же глаза. Голубые, бездонные. И смотрят так, словно насквозь тебя просвечивают.

— Конечно, обознался, — Оля встала из-за стола и принялась доставать из шкафа посуду для чая.

 

Областной центр России, 19 июня 1973 года

— Сергей Михайлович, — в кабинет заглянула секретарша, — к вам посетитель.

— Пусть проходит, — не отрывая взгляда от бумаг, кивнул Лунев.

Дверь распахнулась, и Сергей Михайлович невольно стиснул зубы. Широким шагом, по-хозяйски, в кабинет вошел старший лейтенант Госбезопасности Кудряшов.

— Здравствуйте, здравствуйте, Сергей Михайлович, — приветливо улыбнулся старший лейтенант, — давненько не виделись.

— Не так уж давно, — вздохнул Лунев и откинулся на спинку стула, стараясь оказаться как можно дальше от сотрудника КГБ, чтобы не подавать ему руки. Тот правильно понял движение хозяина кабинета и, не подходя к его столу, уселся на ближний к двери стул.

— Как ваше здоровье? Как работа? Освоились уже на новом месте? — продолжал улыбаться Кудряшов.

— Валентин Иванович, — Лунев наморщил лоб, — мне кажется, мое здоровье вас не очень волнует. Давайте сразу перейдем к делу.

— Зря вы так думаете, — покачал головой старший лейтенант, — ваше здоровье мне отнюдь не безразлично. Не дай бог, с вами беда случится, так ваш бывший однополчанин, а ныне областной руководитель, на нас, невинных, грешить станет. Скажет: Ааа, мракобесы, убрали неугодного вам человека!

Кудряшов громко рассмеялся.

— Так что, уважаемый Сергей Михайлович, не из праздного любопытства интересуюсь я вашим здоровьем.

— Можете не беспокоиться, Валентин Иванович, с моим здоровьем все в порядке. Какие еще вопросы у вас имеются ко мне?

Несколько секунд сотрудник Госбезопасности задумчиво тер подбородок.

— Сергей Михайлович, боюсь показаться назойливым, — заговорил он тихим, вкрадчивым голосом, — но я пришел, чтобы еще раз попытаться убедить вас, не мешать нам работать в гостинице.

— В таком случае, должен вас разочаровать: вы зря потратили свое служебное время, — развел руки в стороны Лунев.

В глазах старшего лейтенанта блеснул злой огонек, однако, когда он заговорил, голос его по-прежнему оставался тихим и вкрадчивым.

— Сергей Михайлович, давайте попробуем пофантазировать и представим себе ситуацию: вы нарушили закон и, согласно уголовному кодексу Российской Федерации, вам грозит провести несколько лет в «местах не столь отдаленных». Но мы, сотрудники КГБ, можем сделать так, что никто о вашей провинности не узнает. В ответ за эту помощь мы попросим вас… впрочем, вы догадываетесь, о чем мы вас можем попросить.

Комитетчик внимательно посмотрел Луневу в глаза.

— Так как, Сергей Михайлович, может между нами состояться такая сделка?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — Лунев грозно подался телом на старшего лейтенанта, — никаких законов я никогда не нарушал!

— Ой ли? — усмехнулся Кудряшов, — а интимная связь с лицом, не достигшим совершеннолетнего возраста? Разве это не преступление?

— Что?! — растерялся Сергей Михайлович, — о какой интимной связи вы говорите?

— О связи с несовершеннолетней Ольгой Петровной Дроздовой, — старший лейтенант бросил на Лунева победный взгляд.

— Как с несовершеннолетней?! — оторопел Сергей Михайлович, — ей же девятнадцать! Она учится на втором курсе института!

— Нигде она не учится, — скривил лицо как от зубной боли Кудряшов, — а чтобы вы мне окончательно поверили, вот ее паспорт.

Сотрудник Госбезопасности раскрыл принесенную с собой папку и протянул Сергею Михайловичу документ.

— Можете убедиться сами: восемнадцать лет Дроздовой исполнится лишь в сентябре. То есть, через три месяца, а пока ей семнадцать.

С полминуты Лунев тупо разглядывал разворот паспорта, с первой страницы которого на него взирала фотография Ольги. Старший лейтенант меж тем продолжал говорить:

— Буду с вами до конца откровенным, Сергей Михайлович. Ольга Дроздова — моя работа. Эта девушка приехала в наш город около года назад. Три месяца работала на мебельной фабрике. Потом уборщицей в поликлинике. Потом… еще где-то, но последние два месяца не трудоустраивалась. Занималась проституцией. Пару раз пыталась поработать в баре для иностранцев в вашей гостинице. Но там конкуренция жесткая. Ее быстро отшили. Вот тогда мы с ней и познакомились. Я пообещал пристроить ее в бар на седьмом этаже. Тамошний ээ… — старший лейтенант повертел в воздухе пальцами, — смотрящий или разводящий, короче, сутенер, мой большой должник. В благодарность за помощь Ольга согласилась провести с вами некоторое время. Два-три ознакомительных занятий и вот бывшая поломойка превращается в студентку педагогического ВУЗа. Ну а дальше все просто: сцена с ограблением, ваше знакомство, встречи у вас дома, интимная связь.

Когда Ольга переехала в вашу квартиру, наш сотрудник установил в спальне камеру. Получился увлекательный фильм. Вот, — Кудряшов снова раскрыл свою папку и вынул оттуда несколько фотографий, — взгляните. Это эпизоды из того фильма.

Старший лейтенант шагнул к столу и веером разложил фотографии перед Луневым.

— Скажите: подло! Мерзко! — комитетчик внимательно следил, как покрывается красными пятнами лицо Сергея Михайловича, — что же, соглашусь: и подло и мерзко. Но такова специфика нашей работы. Цель оправдывает средства. А о высшей цели Комитета Государственной Безопасности мы с вами уже говорили, вы ее знаете. Поэтому я, без ненужных дискуссий, возвращусь к вопросу, который задал вам в начале нашей беседы: согласны ли вы на сделку? Мы не даем ходу уголовному делу против вас, а вы не мешаете нам работать в гостинице? Впрочем, если вы не хотите поступаться своими моральными принципами, у вас есть простое решение — уволиться из гостиницы.

Мысли в голове Сергея Михайловича, путаясь и перескакивая друг через друга, затеяли сложные игры. Ни на одной из них Лунев не мог сосредоточить свое внимание дольше одной секунды. «Оля — проститутка?! Но ведь она такая нежная, невинная! Игра! Все это было игрой! Но неужели можно играть в любовь?! Нет! Не верю! …»

Сергей Михайлович поднял голову и обратил на сотрудника Госбезопасности мутный, невидящий взгляд.

— Мне нужно подумать, — прохрипел он, — дайте один день.

— Хорошо, — охотно согласился Кудряшов.

Он встал и направился к выходу. Взявшись за дверную ручку, он повернулся к Сергею Михайловичу.

— Завтра, в это же время, я позвоню вам.

 

г. Медина, 8 июня 632 года

На протяжении вот уже тринадцати дней Пророка мучил необычный жар. Температура тела была столь высока, что родные, окружавшие в эти дни Посланника Аллаха, остерегались до него дотрагиваться. Айша, Умм Салама и Фатима, сменяя друг друга, постоянно обтирали тело Мухаммеда мокрыми тряпками. Эти водные процедуры несколько облегчали страдания Пророка, но не в силах были заглушить жара внутри его организма. Мухаммеду казалось, что в теле его пылает пожар, в котором сгорают все внутренности. Время от времени у него возникало желание разорвать свое тело и выпустить огонь наружу. Уже несколько раз, в забвении, он впивался ногтями в свою грудь в попытке разорвать ее. Женщинам и, приходившим им на помощь Али, с трудом удавалось успокоить его.

В ночь с седьмого на восьмое июня жар стал уже невыносим. Пророк в стонах и криках метался по кровати, в кровь раздирая ногтями свою кожу. Его крики слышали сотни асхаб, собравшиеся у дома Айши, где умирал Посланник Аллаха. Люди вполголоса разговаривали между собой, создавая тем самым странный, колеблющийся звук, который смолкал, когда усиливались крики, доносящиеся из дома, и, наоборот, усиливался, когда крики стихали.

Айша, Умм Салама, Фатима и Али уже несколько часов кряду стояли возле больного на коленях, обливаясь слезами, в отчаянии от своего бессилия помочь ему. Неожиданно стоны прекратились. Пророк замер в одном положении, словно к чему-то прислушиваясь. Взгляд его был направлен в дальний угол комнаты. Все присутствующие невольно повернули головы в ту сторону, но ничего, кроме старого сундука, там не обнаружили.

— Да, я сделаю это, — вдруг четко и ясно произнес Мухаммед.

Он повернул голову и нашел взглядом Айшу.

— Проводи всех из комнаты и сама выйди, — приказал Пророк.

Не говоря ни слова, родственники поднялись с колен и вышли во двор. Дождавшись, когда стихнут звуки их шагов, Мухаммед вновь повернул лицо к дальнему углу комнаты.

— Здравствуй, Джабраил, — криво усмехнулся Пророк, — признаюсь, я надеялся, что уже не увижу тебя на этом Свете. Догадываюсь, ты пришел выполнить свое обещание наказать меня. Ну что же, я готов. Можешь приступать.

— А наказание уже началось, — Ангел Господень медленными шагами приблизился к кровати Пророка, — этот необычный жар, сжигающий твое тело, часть его. И часть весьма незначительная, поскольку боль физическая не может идти ни в какое сравнение с болью душевной. Я же пришел, чтобы доставить тебе душевные муки. Они и будут твоим главным наказанием.

Джабраил замолчал, ожидая ответа Мухаммеда, но, не дождавшись, продолжил:

— В своем Коране ты часто призываешь людей обращать внимание на знамения, в то время как сам ты этого, к сожалению, не делаешь. То ли по незнанию, то ли по нежеланию.

— О каких знамениях ты говоришь? — насторожился Мухаммед.

— О знамениях, которые предупреждали тебя не идти против воли Аллаха, не вести воин против людей, иной с тобой веры, не убивать и не грабить их. Знаешь, почему ни один твой ребенок, за исключением Фатимы, не пережил тебя?

Мухаммед оторвал голову от подушки.

— Потому что их смерть была наказанием за твое ослушание, за развязывание войны против неверных. Вспомни, сразу после твоей победы над курейшитами при Бадре скончалась твоя любимая дочь Рукайе, а после битвы при Затуррика умер твой ненаглядный внук, шестилетний Абдуллах. Это были знамения Аллаха, которые ты не разглядел или не желал разглядеть.

Ангел вновь прервал свою речь, внимательно вглядываясь в лицо Пророка.

— Вижу, вижу, — усмехнулся он, — по твоим глазам, наполненным ужасом, вижу, что сказанное мной острым мечом ранит твое сердце. Но это только начало. Главные душевные муки ждут тебя впереди.

Джабраил опустился на колени перед кроватью Пророка и склонился над умирающим.

— Ты, вероятно, с легкой душой готовишься к смерти, поскольку уверен, что тебя на том Свете ждут райские кущи? Так вот, спешу тебя разочаровать. Никакого рая нет. Как нет и ада.

— Ты лжешь! — Пророк приподнялся на локтях, — я своими глазами видел и ужасы ада, и прелести рая. Ты же сам помог мне побывать в тех местах!

— Я помог тебе все это вообразить. Оставаясь в пещере, ты видел картины, которые я, подобно художнику на полотне, рисовал в твоем сознании. И рай, и ад, и ангелы, и даже Аллах, все это лишь плод твоего воображения.

— Ты хочешь сказать, что и Аллах не существует?!

— Нет. Аллах, конечно, существует, но не в том виде, в котором я тебе его нарисовал.

Мухаммед откинулся на подушки.

— Я не верю тебе, — с трудом ворочая распухшим языком, прохрипел он, — рай есть и я, после смерти, окажусь на его самом высоком уровне.

— Хорошо, — скривил лицо в злобной усмешке Джабраил, — если ты не веришь мне на слово, я попытаюсь доказать свою правоту с помощью умозаключений на простом примере.

Мы с тобой знаем, что твоя жена Айша безмерно любит золотые украшения (как, впрочем, большинство других женщин). Наличие этих украшений для нее Добро, а их отсутствие — Зло. Теперь представь, что где-то, скажем, недалеко от Медины, нашли залежи золота, размеры которых превышают запасы всех железных руд на Земле вместе взятых. Как ты думаешь, что сделает после этого Айша со своими золотыми украшениями?

Вновь не дождавшись ответа от Пророка, Джабраил продолжил:

— Она выкинет их на помойку. И правильно сделает. Потому что эти украшения станет неприлично носить. Ведь из золота начнут изготавливать все, что только возможно: посуду, пуговицы, крючки, другую бытовую утварь. Получается, что Добро, наличие золотых украшений, обесценилось. Перестало быть Добром. А почему? Да потому, что не стало Зла, недостатка золота. Добра стало так много, что его перестали ценить.

Вспомни свое сиротское детство. Вспомни, как ты мечтал досыта наесться своим любимым кушаньем мухаллабией. Но представь, что тебя каждый день стали бы кормить одной мухаллабией. Уверен, что спустя несколько дней ты без отвращения не мог бы смотреть на это блюдо.

Добро может быть оценено лишь в сравнении со Злом. Если не будет Зла, то не будет и Добра. Ты сейчас мечтаешь попасть в рай. Но что такое рай в твоем представлении? Не трудись отвечать, — махнул рукой Джабраил, заметив напряженную складку на лбу Пророка, — я это сделаю за тебя. Коротко, рай это место, где нет Зла. Одно лишь Добро. А этого, как мы сейчас с тобой доказали, быть не может. А значит, не может быть и рая. Ты согласен со мной, Мухаммед?

И на этот раз Пророк промолчал. Он лишь отвернул лицо от собеседника. Джабраил поднялся на ноги.

— Вот теперь, Мухаммед, мы с тобой в расчете. Я отобрал у тебя перед смертью мечту о рае, и это было последнее и самое суровое для тебя наказание. За сим прощай.

Фатима осторожно отодвинула край занавеси, прикрывающей дверь, и заглянула в комнату. За ее спиной Айша, Умм Салама и Али застыли в напряженном ожидании.

— Кажется, отец плачет, — Фатима повернула к родственникам испуганное лицо.

Не поверив падчерице, Айша шагнула вперед и шире отдернула занавес.

— Он плачет! — вскрикнула женщина. Ее крик достиг ушей асхаб.

— Пророк плачет… посланник Аллаха плачет… — словно шорох опавших листьев, пронесся по толпе удивленный шепот.

Когда первые лучи солнца осветили вершины холмов близ Медины, душа Пророка покинула его бренное тело.

 

Областной центр России, 22 июня 1973 года

Выйдя из автобуса, Лунев раскрыл зонт. Из черного, вечернего неба моросил мелкий, противный дождь. Сергей Михайлович пересек улицу и не спеша поднялся по ступенькам парадного входа гостиницы «Центральная». Оказавшись в вестибюле, Сергей Михайлович встретился взглядом с дежурным администратором, миловидной женщиной лет сорока пяти. Увидев Лунева, женщина испуганно вздрогнула и быстрым движением убрала со стойки табличку «мест нет». Секунду помедлив, Сергей Михайлович направился к стойке дежурного администратора.

— Здравствуйте, Тамара Борисовна. Как вы тут, без меня поживаете?

Женщина со смущенной улыбкой пожала плечами.

— Да так… по-прежнему…

— «По-прежнему» это как? Как до моего прихода в гостиницу или в то время, когда я был ее директором?

Окончательно смутившись, женщина молча опустила глаза. Лунев усмехнулся.

— Вы не переживайте, Тамара Борисовна. Я в директорское кресло возвращаться не собираюсь. А спросил так, из любопытства.

Он резко повернулся и быстрым шагом направился к лифту. На седьмом этаже, у дверей бара Лунев увидел знакомую фигуру швейцара. Тот, заметив Сергея Михайловича, повел себя так же, как минутой раньше дежурный администратор: вздрогнул, засуетился и потупил взор.

— Здравствуйте, Василий Степанович, — приветливо улыбнулся Лунев, — как ваше здоровье?

— Спасибо, не жалуемся, — кивнул головой швейцар и, бросив подозрительный взгляд на Лунева, спросил, — никак вы на старую должность вернулись, Сергей Михайлович?

— Неет, — рассмеялся Лунев, — не вернулся. Да и не солидно это было бы. Написал заявление «по собственному желанию», а через два дня: извините, передумал. У меня такой принцип: раз решил, обратной дороги уже нет.

— Оно правильно, — одобрительно закивал швейцар.

— Василий Степанович, — Лунев тронул пожилого человека за плечо, — вы, по старой памяти, не пропустите меня в бар? Я ненадолго. Стопарик приму на грудь и назад. А?

— Отчего же не пропустить, — развел руки в стороны швейцар, — вы человек здесь не чужой. Проходите.

В помещении бара царил полумрак. Лунев прошел к стойке и сел на высокий стул.

— Пятьдесят грамм водки, — попросил он у подошедшего к нему бармена. Пока выполнялся заказ, Сергей Михайлович краем глаза осмотрел зал. За тремя столиками тихо беседовали парочки. В углу помещения гуляла небольшая компания из нескольких человек. Однако Ольги в зале не было.

Лунев выпил водку, слез со стула и вышел из бара. Спустившись на лифте вниз, Сергей Михайлович прошел через парадную дверь и остановился на крыльце. По-прежнему моросил дождь. Решив не маячить на светлом фоне гостиничных дверей, Лунев раскрыл зонт, спустился по лестнице вниз и стал не спеша прохаживаться по тротуару от одного угла гостиницы до другого.

Прошло около получаса, когда Сергей Михайлович заметил Москвич, парковавшийся на противоположной стороне улицы. Задняя дверца распахнулась и из автомобиля вышла девушка. Сердце Сергея Михайловича учащенно забилось: кажется, Она! Не обращая внимания на лужи, Лунев побежал через дорогу.

Она! Сергей Михайлович остановился в нескольких метрах от Москвича и молча наблюдал, как Ольга поправляет на себе одежду.

— Оля, — окликнул ее Лунев и почувствовал, как дрожит его голос.

Девушка вскинула голову. Несколько секунд оба и Сергей Михайлович, и Ольга не сводили друг с друга пристальных взглядов.

— В чем дело, мужик? — вдруг раздался хриплый, низкий голос.

С водительского сиденья Москвича вылезал молодой человек лет двадцати пяти атлетического телосложения.

— Я спрашиваю, в чем дело? — двинулся он на Лунева.

— Мне необходимо поговорить с этой девушкой, — Сергей Михайлович попытался обойти атлета, но тот преградил ему дорогу.

— Это моя девушка, — прорычал он, — и я решаю: с кем ей говорить, а с кем нет.

— Пожалуйста… мне необходимо… — Сергей Михайлович вновь попытался обойти молодого человека.

— Ты чо, мужик, не понял, что я тебе сказал?! — взревел тот.

— Мне необходимо…

Страшный удар в подбородок заставил откинуться назад голову Сергея Михайловича. Сам он, пытаясь сохранить равновесие, сделал назад шаг, оступился на крае бордюра и…

Лунев почувствовал острую боль в затылке. Перед глазами сверкнула яркая вспышка. Потом она погасла. Потом стало совершенно темно, а потом Сергей Михайлович увидел атлета, который склонился над ним и внимательно вглядывался ему в лицо.

— Кажись, он того… — молодой человек резко выпрямился и бросился к машине.

— Сматываемся отсюда! — крикнул он девушке, застывшей у задней дверцы автомобиля, — живо!

— Неет! — дикий вопль разорвал тишину пустынной улицы, — Сережа! Сереженька!

Вытянув вперед руки, Оля кинулась к лежащему у обочины дороги Сергею Михайловичу, но в следующую секунду наткнулась на грудь атлета. Тот шагнул девушке навстречу и схватил за руку.

— Я сказал: сматываемся. Пока никто не видел.

— Нет! Нет! — продолжала биться в истерике Ольга.

Удар кулаком под дых был резким и неожиданным. Девушка охнула и, как сломанная кукла, рухнула на мокрый асфальт тротуара. Молодой человек сгреб ее в охапку, поднес к машине и бросил на заднее сиденье. Взревел мотор и Москвич, разрезая колесами лужи, умчался в темноту.

— Странно, — подумал Сергей Михайлович, — я совсем не ощущаю боли. И не только боли. Кажется, я вообще не чувствую своего тела.

— Кх, кх, — послышалось рядом слабое покашливание.

Лунев повернулся на звук и увидел высокого, худощавого старика в белой, длинной рубашке, подпоясанной кожаным ремешком. Удивительно, но, не смотря на дождь, рубашка на старике была абсолютно сухой.

— Это тот самый старик, которого я видел во дворе моего дома и на озере, — догадался Сергей Михайлович, но на всякий случай спросил:

— Это вы?

— Я, — кивнул незнакомец, — я тот самый старик, которого вы встречали во дворе и на озере. И я тот самый старик, который вытащил вас, Сергей Михайлович, из-под земли в сорок третьем году.

Некоторое время Лунев с интересом разглядывал пожилого человека.

— Кто вы? — спросил он.

— Конечно же, я представлюсь, — улыбнулся старец, — но, может быть, вы сначала подымитесь с земли, Сергей Михайлович?

— Боюсь, я не смогу этого сделать, — в ответ улыбнулся Лунев, — при падении я сильно расшиб затылок и теперь, кажется, потерял способность управлять своим телом.

— А вы попробуйте, — старик наклонился и протянул Сергею Михайловичу руку.

Ладонь пожилого человека оказалась сухой и теплой. Лунев ухватился за нее, напрягся и в следующий миг оказался на ногах. Не веря себе, Сергей Михайлович оглянулся назад, чтобы оценить расстояние, которое он проделал за столь короткий промежуток времени, и… онемел от ужаса. Он, Сергей Михайлович Лунев, оказывается, оставался лежать на спине у края дороги, устремив в черное небо неподвижный взгляд. По его лицу скатывались капли дождя, а около него образовалась лужа воды, которой тело Лунева преградило путь к стоку.

Подчиняясь первому порыву, Сергей Михайлович бросился назад, к самому себе, но рука старика, продолжавшая сжимать его ладонь, удержала Лунева.

— Не трогайте это тело, — мягко, по-отечески, проговорил старец, — оно вам больше не принадлежит.

— Как!? — вскрикнул Сергей Михайлович, — я что, умер!?

— Умерли, — кивнул головой пожилой человек, — и в течение следующих сорока дней вы, то есть ваша душа, будете предоставлены самому себе. Можете сейчас последовать за своей девушкой, за Ольгой. Можете навестить своего друга Карася. А можете слетать на Северный или на Южный полюс, на Луну или на Марс. Можете также совершить экскурсию во времени: побывать, к примеру, среди сражающихся солдат на Бородинском поле или вместе с армией Ганнибала ворваться на Апеннины. В ваших силах также побывать в будущем. Только пожелайте, и вы вмиг переместитесь на любое расстояние и на любой промежуток времени.

— Вы не шутите? — едва смог произнести Сергей Михайлович.

— Нет, — с улыбкой покачал головой старик, — душа это — особый вид энергии, которую я называю Разумной. Этой энергии подвластны время и расстояние. Бог это — тоже Разумная энергия. Именно Бог, отрывая от себя частички своей энергии, одушевляет ими человеческие эмбрионы, которые находятся в материнской утробе, награждая их способностью мыслить и чувствовать. Иными словами, делая из живого существа Человека.

— В начале нашего разговора вы обещали представиться, — смущенно улыбнулся Лунев, — скажите, кто вы?

— Я — Ангел Господень Гавриил или Джабраил, как вам будет угодно, — церемонно склонил голову пожилой человек.

Странно, но тот факт, что он находится в обществе Ангела и даже разговаривает с ним, ничуть не удивил Сергея Михайловича и он поспешил удовлетворить свое любопытство.

— Вы говорили, что моя душа будет предоставлена самой себе в течение сорока дней. А что будет с ней потом?

В этот момент из подъезда ближайшего дома вышел мужчина с небольшой, пушистой собачонкой на поводке. Оказавшись на улице, собачонка повела носом и тут же с лаем бросилась к лежащему у обочины дороги телу Сергея Михайловича. Мужчина, укоротив поводок, последовал за своей питомицей. Приблизившись к телу, оба остановились в нерешительности. Собака, вытянув шею, усиленно втягивала в себя воздух, а ее хозяин вглядывался в лицо лежащего в луже воды человека. Видимо, придя к какому-то заключению, мужчина выпрямился, повернулся лицом к дому и, сложив руки рупором, крикнул: Лида! Через несколько секунд на балконе третьего этажа появилась женская фигура.

— Лида, — вновь закричал хозяин собаки, — позвони в милицию. Здесь труп.

— Пойдемте отсюда, — старик взял Сергея Михайловича под руку и увлек его прочь от кричащего мужчины, — тут нам не дадут поговорить.

Они пошли по мокрому тротуару, не обращая внимания на лужи и удаляясь все дальше и дальше от места, где осталось лежать на земле тело Сергея Михайловича.

— Вы спрашиваете, что станет с вашей душой, то есть с вами, спустя сорок дней? — продолжил разговор Гавриил, — отвечу. Она будет перемещена в один из человеческих эмбрионов. В какой именно, не знает никто. Даже сам Господь Бог. Народившийся человек ничего не будет помнить о прошлой жизни своей души. Лишь изредка, случайно, когда какой-то эпизод из нынешней жизни, по своему сценарию и обстоятельствам, совпадет с эпизодом из жизни прошлой, человек может вспомнить, что происходящее событие он где-то уже видел.

— Это то, что мы называем дежавю? — решил уточнить Сергей Михайлович.

— Да, вы угадали, — улыбнулся Ангел.

Лунева раздирали два взаимоисключающих желания. С одной стороны, ему хотелось удовлетворить свое любопытство и задать Ангелу огромное число вопросов. С другой стороны, ему не терпелось поскорее последовать за Москвичом, в котором неизвестный атлет увез его Олю. В конце концов, Сергей Михайлович нашел компромисс, решив сократить число вопросов до минимума.

— Скажите, — вновь обратился он к Гавриилу, — вы беседуете с душой каждого умершего человека?

Несколько шагов Ангел проделал молча, обдумывая свой ответ.

— Своим вопросом, — заговорил он, тщательно подбирая слова, — вы невольно подвели меня к главной теме нашего разговора. Конечно, я встречаюсь и разговариваю далеко не с каждой душой умерших людей. Вы — случай исключительный.

— В чем же состоит моя исключительность?

— Позвольте мне не сразу ответить на ваш вопрос, а, для начала, объяснить кое-какие вещи.

Лунев согласно кивнул головой.

— В нашем мире идет постоянная борьба Добра со Злом. Эта борьба является диалектической основой мироздания и стимулом его прогресса. Но объективно Зло сильнее Добра. Поэтому, дабы сохранить баланс между Злом и Добром, Бог вынужден постоянно помогать последнему. Применительно к человеческому обществу, эта помощь осуществляется в разных направлениях и одним из этих направлений является посылка к людям, своего рода, пропагандистов-агитаторов, которых в народе часто зовут Пророками. Моисей, Будда, Иисус, Мухаммед — одни их них. Пророки являются связующим звеном между человеческим обществом и Господом. Через Пророков Всевышний доводит до людей свои идеи и рекомендации, дабы облегчить им их извечную борьбу со Злом.

На протяжении всей истории человечества основным проявлением Зла являлась межнациональная, межэтническая вражда между людьми. Позже к ней добавилась вражда межрелигиозная. Большинство других проявлений Зла в человеческом обществе приходили и уходили. Однако межнациональная и межрелигиозная вражда, в лучшем случае, могла на время затихнуть, но никогда не исчезнуть вовсе.

Уже не раз Бог ставил перед своими Посланниками-Пророками задачу борьбы с этим Злом. Одним Пророкам удавалось лучше справиться с заданием, другим хуже. Некоторые, такие как Мухаммед, не только не справились с поставленной задачей, а наоборот, своей деятельностью усугубили ситуацию. Но, как бы то ни было, проблема остается и с ней необходимо бороться. Вот почему Всевышний решил послать на Землю нового Пророка и этим Пророком станете вы, Сергей Михайлович.

— Я?! — вскрикнул Лунев и, поперхнувшись, закашлялся.

— Но почему я?! — чуть отдышавшись, прохрипел он.

— Наш Господь Бог по своей натуре экспериментатор, — усмехнулся Гавриил, — на этот раз он затеял интересный эксперимент. Никогда прежде одной человеческой душе не доводилось становиться Пророком более одного раза. Вы будите первым.

— Вы хотите сказать, что я когда-то уже был Пророком?!

— Да. Вы были Мухаммедом.

Сергей Михайлович остановился и с минуту смотрел на Ангела Господня вытаращенными от удивления глазами.

— Да, да, — рассмеялся Гавриил, — вы были Мухаммедом и, как я уже сказал, не выполнили поставленного перед вами Всевышним задания. Вы не смогли простить обиды, которую нанесли вам ваши религиозные противники, озлобились и стали мстить всем, кто не разделял ваши убеждения.

Некоторое время Лунев сосредоточено тер подбородок, размышляя над словами Ангела.

— Но почему именно душа Мухаммеда, а, соответственно, моя душа, выбрана для этого эксперимента? — спросил он вкрадчиво, — ведь если человек с этой душой один раз уже не справился с заданием, то существует большая вероятность, что и в другой раз он также провалит его выполнение.

— Видите ли, душа это — сущность человека. Его характер, образ мышления, наклонности, привычки. Поэтому появившийся на свет ребенок, унаследовавший душу умершего человека, наследует также его моральные и умственные качества. Однако в течение длительного времени, я имею в виду несколько столетий, под воздействием внешних факторов, эти качества могут каким-то образом измениться. Вот почему на протяжение всей вашей жизни я наблюдал за вами, отслеживал и анализировал ваши поступки. В результате этой работы, я пришел к заключению, что в вашем характере сохранился ряд качеств, которые были присущи Мухаммеду. А именно, порядочность, честность, обостренное чувство справедливости. В то же время, вам не достались в наследство от Пророка негативные черты его характера. Это, прежде всего, мстительность и жестокость. Видимо, за четырнадцать веков эти качества постепенно стерлись или трансформировались в нечто иное. Короче говоря, я пришел к выводу, что за всю историю института Пророков, выбранный кандидат идеально подходит для выполнения возложенной на него миссии.

— Насколько я понимаю, — Сергей Михайлович продолжал тереть подбородок, — появившись на свет в своей новой жизни, я не сразу узнаю о своем предназначении в качестве Пророка?

— Нет, не сразу. К выполнению своей миссии вы приступите, когда вам исполнится шестьдесят лет.

— Почему так поздно?

— Это еще одно условие Господнего эксперимента, — пожал плечами Гавриил, — вы будете одним из самых возрастных Пророков. Всевышний желает, чтобы у вас за плечами был богатый жизненный опыт.

Некоторое время шли молча.

— Я вижу, вам не терпится поскорее покинуть меня, — Ангел Господень коснулся руки Сергея Михайловича, — вам хочется сейчас быть рядом с вашей девушкой? Не так ли?

Лунев в ответ смущенно улыбнулся.

— Что же, не буду вас задерживать. Тем более, что в новой вашей жизни об этом разговоре вы вспомните лишь в шестьдесят лет, когда мы вновь встретимся с вами.

Итак, дорогой Сергей Михайлович, — Гавриил обнял Лунева за плечи, — желаю вам всего доброго в вашей новой жизни. До встречи через шестьдесят лет.

* * *

Через восемь месяцев в одной из стран Латинской Америки в семье муниципального служащего среднего достатка родилась дочь. Под левой лопаткой у нее оказалась странная, словно выжженная каленым железом, метка в виде треугольника.