Николай II вступил на престол 21 октября 1894 г. в возрасте 26 лет. Он готовился получить генеральский чин и командование гвардейским полком, а вместо этого получил Российское государство, к управлению которым был подготовлен слабо. Александр III, совершенно не допускавший разговоров о политике в семейном кругу, считал преждевременным вводить наследника в курс дела. В итоге наследнику пришлось изучать науку государственного управления на практике. Отсутствие должного геополитического образования, сильной политической воли, а также толковых советников и помощников привели к тому, что государь и его правительство не смогли своевременно и адекватно реагировать на быстрые и серьезные изменения, происходившие внутри страны и за рубежом, а это в итоге привело к крушению всей Российской империи.

Политику, проводимую Николаем II, которого в разное время называли Кровавым и Мучеником, лучше всего можно охарактеризовать словами Ш. М. Талейрана: «Это хуже, чем преступление, – это ошибка».

Внешне правление Николая II началось спокойно. Большинство активистов народовольческих организаций, исповедовавших террористические методы борьбы, находились либо в тюрьме, либо в эмиграции и потому реальной угрозы безопасности государя не представляли. Однако политическая обстановка в Российской империи только казалась спокойной. К концу XIX в. усилилось противостояние различных социальных групп, революционные идеи переустройства общества находили все большую поддержку у самых широких слоев населения. На стыке XIX–XX вв. и в самой России, и в среде эмиграции возникло множество разнородных революционных кружков и организаций, объявлявших своей целью свержение самодержавия.

Смерть Александра III вызвала оживление в оппозиционных кругах. Но если приверженцы умеренных либеральных взглядов обсуждали всевозможные варианты социальных реформ, то народовольцы-радикалы предпочитали более решительные, в том числе силовые, методы борьбы с правительством.

Речь Николая II от 17 января 1895 г., в которой провозглашалась незыблемость классического самодержавия, стала одним из поводов к активизации социально-революционных групп. В считаные дни Россия была наводнена прокламациями («Летучий листок группы народовольцев № 3», «Группа социалистов-революционеров русскому обществу», «Граждане», «Радикалы и поссибилисты») с призывом к объединению всех революционных организаций для ниспровержения существующего строя.

Среди наиболее радикально настроенных революционеров был студент Московского университета И. Распутин, который с 1894 г. вел пропаганду террора среди учащейся молодежи. В январе 1895 г. он решил создать боевую организацию, состоящую из боевых групп по пять человек, но потерпел неудачу. Весной того же года, когда по Москве стали распространяться слухи о возможном приезде Николая II, Распутин образовал кружок, в который вошли студенты П. Поволоцкий, С. Кролевец и В. Бахарев и мещанка Т. Акимова. Задумав покушения на императора, они начали производить разведку маршрутов, по которым (предположительно) мог следовать государь, но главное – оборудовали лабораторию, где под руководством Бахарева изготавливали разрывные снаряды. Эти снаряды (бомбы) предполагалось бросать из окна какого-либо дома по пути следования императорского кортежа. В апреле члены группы начали экспериментировать с бомбами, но в начале мая были арестованы. При обысках обнаружили подпольную лабораторию и народовольческую литературу. Всего по делу Распутина к дознанию привлекалось до 35 человек.

Прямыми наследниками старого народничества стали социалисты-революционеры (эсеры) – под этим названием в последнем десятилетии XIX в. выступали все организации народовольческого характера (термин «народоволец» постепенно отходил в область истории). Эсеры опирались на идею о возможности перехода России к социализму, минуя капиталистический путь развития. Они были сторонниками политической и хозяйственной демократии: демократическое государство в виде парламентской республики и органов местного самоуправления; организованные производители (кооперативные и промышленные союзы); организованные трудящиеся (профсоюзы). Одной из наиболее действенных форм борьбы с существующим правительством эсеры считали масштабный террор.

В эмиграции крупнейшей из эсеровских организаций был «Союз русских социалистов-революционеров», основанный Х. И. Житловским в Берне в 1894 г.

В России началось постепенное объединение разрозненных эсеровских групп. В 1896 г. из студентов Киевского университета, интеллигентов и рабочих образовалась киевская группа эсеров землемера И. А Дьякова (Н. Н. Соколов, Н. П. Дирдовский и др.). Группа имела связи с Воронежем, Курском, Одессой, Полтавой, Петербургом, Саратовом и Харьковом. В том же году А. А. Аргунов организовал в Саратове «Союз социалистов-революционеров». В 1897 г. саратовский союз переместился в Москву, где его члены занимались выпуском прокламаций и распространением заграничной литературы. В Москве кружок Аргунова стал называться «Северный союз социалистов-революционеров».

С 1897 г. в деятельности эсеров наметилась тенденция к объединению – к этому побуждали как пропаганда, шедшая из-за рубежа от народовольцев, так и инициатива руководителей отдельных кружков, считавших объединение разрозненных групп в одну партию назревшей необходимостью.

В августе 1897 г. на съезд в Воронеже собрались представители народнических кружков Воронежа, Киева, Петербурга, Полтавы и Харькова. Ожидались, но не прибыли делегаты из Москвы, Одессы, Саратова и Тамбова. Несмотря на отдельные разногласия, съезд постановил объединить все группы в одну организацию под названием «Партия социалистов-революционеров» и выработать программу, что было поручено воронежцам. Обменявшись явками и установив шифры, участники съезда разъехались. В ноябре представители групп собрались на второй съезд в Полтаве и утвердили составленный воронежцами проект программы. Но последовавшие вскоре в Воронеже, Киеве и Петербурге аресты прервали процесс объединения кружков.

В том же 1897 г. сложилась группа эсеров в столице, в которую входили студент Горного института М. М. Мельников, студент Петербургского университета Е. Е. Колосов, а также слушательница Высших женских курсов С. Г. Клитчоглу (Тютчева), ставшие позднее членами эсеровской «Боевой организации». Однако в марте 1898 г. большинство членов группы были арестованы полицией.

Оставшиеся на свободе киевские эсеры собрали в августе 1898 г. новый съезд (в Киеве), на который приехали представители Екатеринослава, Воронежа, Саратова и Чернигова. Относительно террора на съезде сложились два мнения: одни делегаты отрицали его, а другие, признавая террор, считали, что террористическая борьба должна вестись от имени единой партии. Съезд подтвердил желание объединиться в партию и начать издавать «Бюллетень русских революционеров». Однако и эта попытка объединения не удалась – вследствие арестов и вследствие разобщенности отдельных групп.

Что касается террора, то в программе «Северного союза социалистов-революционеров» (1898 г.), в частности, говорилось:

«Одним из сильных средств борьбы для такой партии, диктуемых нашим революционным прошлыми и настоящим, явится политический террор, заключающийся в уничтожении наиболее вредных и влиятельных при данных условиях лиц русского самодержавия. Систематический террор совместно с другими, получающими только при терроре огромное решающее значение формами открытой массовой борьбы (фабричные и аграрные бунты, демонстрации и проч.) приведет к дезорганизации врага. Террористическая деятельность прекратится лишь с победой над самодержавием, лишь с полным достижением политической свободы. Кроме своего главного значения, как средства дезорганизующего, террористическая деятельность послужит вместе с тем средством пропаганды и агитации, как форма открытой, совершающейся на глазах всего народа борьбы, подрывающей обаяние правительственной власти, доказывающей возможность этой борьбы и вызывающей к жизни новые революционные силы, рядом с непрерывающейся устной и печатной пропагандой. Наконец, террористическая деятельность является для всей тайной революционной партии средством самозащиты и охранения организации от вредных элементов – шпионства и предательства».

В отличие от эсеров, социал-демократы (эсдеки) приняли на вооружение следующую тактику в борьбе с эксплуататорскими классами. От пропаганды в рабочих кружках они перешли к агитации среди широких рабочих масс, присоединились к их борьбе с хозяевами предприятий и стали направлять действия пролетариата при забастовках. Эта новая тактика впервые получила теоретическое обоснование в 1894 г. в рукописной брошюре «Об агитации», излагавшей опыт работы эсдеков-евреев в Вильно и Москве. Основная идея брошюры заключалась в том, что свои политические задачи пролетариат может понять лишь в процессе экономической борьбы.

«Достижение политической власти, – говорится в ней, – является главной задачей борющегося пролетариата. Но стать перед лицом рабочего класса эта задача может лишь тогда, когда экономическая борьба выставит перед ним явную невозможность добиться улучшения своей участи при данных политических условиях. Только тогда стремления пролетариата столкнутся лицом к лицу с данными политическими формами, когда поток рабочего движения встретится с политической силой, только тогда настанет момент перехода классовой борьбы в фазис борьбы сознательно политической. <…>

Задачей социал-демократов является постоянная агитация среди фабричных рабочих на почве существующих мелких нужд и требований. Вызванная такой агитацией борьба приучит рабочих отстаивать свои интересы, поднимет их мужество, даст им уверенность в своих силах, сознание необходимости единения и в конце концов поставит перед ними более важные вопросы, требующие разрешения.

Подготовленный таким образом к более серьезной борьбе, рабочий класс приступит к решению своих насущных вопросов, и агитация на почве этих вопросов должна иметь целью выработку классового самосознания; классовая борьба в этом более сознательном виде создаст почву для политической агитации, целью которой будет изменение существующих политических условий в пользу рабочего класса».

Изменения в забастовочном движении были значительными: с 1894 по 1897 гг. число стачек увеличилось с 77 до 258, а число участников – с 38 тысяч до 70 тысяч. Наиболее выдающейся по размерам (более 30 тысяч человек) стала стачка на ткацких предприятиях Петербурга в 1896 г.; в ходе этой стачки эсдеки выпустили до 25 видов прокламаций.

Усиление революционной деятельности эсдеков и изменение их тактики привело к увеличению численности социал-демократических кружков и образованию на их базе более сложных организаций. Уже в 1894 г. у московских эсдеков возникла мысль об объединении российских социал-демократических кружков в партию. В 1895 г. на основе «Петербургской социал-демократической группы» возник Союз борьбы за освобождение рабочего класса, который в следующем году выпустил за своей подписью ряд агитационных листков. В том же году в Иваново-Вознесенске образовался Иваново-Вознесенский рабочий союз, имевший библиотеку с большим количеством нелегальных изданий и кассу взаимопомощи.

«В сентябре 1895 г., – писал П. С. Статковский, – впервые появилась в С.-Петербурге прокламация от имени „Союза борьбы за освобождение рабочего класса“ с обращением к рабочим сестрорецкого оружейного завода. Новое сообщество до конца 1896 г. проявляло весьма слабо свою деятельность. Главными организаторами этого сообщества были: помощник присяжного поверенного Владимир Ильин Ульянов (брат Александра Ульянова, казненного за покушение в 1887 г. на цареубийство), бывший студент с. – петербургского университета Юлий Иосифов Цедербаум, инженер-технолог Александр Леонтьев Малченко, инженер-технолог Василий Васильев Старков, сын чиновника, студент с. – петербургского технологического института Анатолий Александров Ванеев, инженер-технолог Глеб Максимов Кржижановский и студент с. – петербургского университета Петр Кузьмин Запорожец. <…>

Члены нового сообщества первое время старались завязывать знакомства с рабочими и составлять из них кружки в целях преступной пропаганды, частью устно, а частью путем распространения нелегальной литературы и <…> устройством кружковых библиотек, снабжая таковые книгами и брошюрами тенденциозного содержания. Главная же цель, которую преследовали и старались достигнуть члены этого сообщества, состояла в подготовке хороших пропагандистов и агитаторов из среды самих рабочих, которые в будущем могли бы обходиться без „интеллигентов“.

В ноябре 1895 г. „Союзу борьбы“ пришлось впервые активно выступать к подстрекательству рабочих к забастовкам, именно: благодаря „Союзу борьбы“ произошли забастовки сперва на фабрике Торнтона, затем волнения папиросниц фабрики Лаферма и, наконец, трехдневная забастовка рабочих „Товарищества механического производства обуви“. Во время каждой из этих забастовок „Союз борьбы“ выпускал в большом количестве гектографированные или мимеографированные листки, отпечатанные предварительно на пишущей машине. Последнее обстоятельство в значительной степени способствовало распространению листков, так как такие листки гораздо легче читались полуграмотными рабочими. <…>

Таким образом „Союз борьбы“ продолжал свое дело, а охранному отделению, ослабленному в это время командированием 12 человек лучших филеров в распоряжение Московского охранного отделения для наблюдения за чахлой группою „народовольцев“, пришлось ограничиться только наблюдением и регистрацией членов названного „Союза“.

К весне 1896 года численность членов „Союза борьбы“ значительно возросла. Представителями его решено было совершить первое выступление по поводу предстоявшего 19-го апреля (1 мая н. ст.) всемирного рабочего праздника. Ввиду этого „Союз борьбы“ выпустил новую прокламацию, в которой довольно ясно была изложена его программа.

Программа эта, как известно, легла в основу программы возникшей через два года „Российской социал-демократической рабочей партии“».

В 1896 г. московские социал-демократические группы объединились в Московский рабочий союз, который также имел библиотеку и общую для Москвы кассу. В том же году предложения об объединении эсдеков в единую партию стали высказываться и в Петербурге. Члены народовольческой «Группы 4-го листка» (В. И Браудо, А. Ю. Фейт, А. Ф. Ергин и А. М. Федулов), перешедшие на социал-демократические позиции, завязали отношения с эсдеками из Союза борьбы за освобождение рабочего класса, а затем установили связь с группами в Вильно, Киеве и Москве. Однако реализовать эти планы помешали очередные аресты, произведенные летом 1896 г.

Оставшиеся на свободе члены «Группы 4-го листка» во главе с В. П. Акимовым (Махновцем) и Е. А. Дьяконовой к осени 1896 г. организовались в «Группу новых народовольцев». Они считали, что в борьбе с существующим строем революционеры должны опираться главным образом на рабочий класс, включая в это понятие все эксплуатируемое население. Целью своей деятельности они ставили организацию политической рабочей партии. В своей программе «новые народовольцы» уже называли себя социалистами-революционерами.

В конце 1896 г. группа эсдеков из Вильно начала переговоры о проведении съезда с петербургскими и киевскими социал-демократами. После этого два вильненца отправились в Швейцарию для переговоров об объединении с заграничным «Союзом русских социал-демократов». Летом 1897 г. в Цюрихе представителями названных организаций был выработан проект объединения в одну партию.

Рост революционных кружков, все большее стремление к объединению с их стороны требовали от российского правительства принятия адекватных мер социально-политического и специально-полицейского характера. Однако полиция и спецслужбы – это только инструменты в руках военно-политического руководства страны. Если на основе анализа получаемой информации принимаются адекватные политические решения, успех будет; но если решения не соответствуют реальному положению дел или принимаются с опозданием, а то и вовсе не принимаются, фатальное поражение неизбежно. Именно так чаще всего и происходило в годы правления Николая II.

Резиденцией императора стало Царское Село, куда была переведена основная часть охранных структур. Некоторая часть осталась в Гатчине для охраны вдовствующей императрицы. В состав охранно-конвойных подразделений Николая II входили Собственный Его Императорского Величества конвой (четыре сотни), Сводно-гвардейский батальон и Рота дворцовых гренадер. Командные должности замещались путем перевода офицеров из строевых частей Кубанского и Терского казачьих войск и из гвардии после обязательной двухлетней службы. Образовательный ценз был высоким: принимались, как правило, офицеры, окончившие военные или юнкерские училища по 1-му разряду. Нижние чины поступали на службу после тщательного отбора, которым после 1899 г. занимались непосредственно офицеры охранных подразделений.

С 1894 по 1896 г. общее руководство охраной российского императора и его семьи осуществлял Дежурный при Его Величестве генерал, заведовавший Дворцовой полицией и агентами и имевший особую канцелярию. Эту должность занимал П. А. Черевин. Девятнадцатого февраля 1896 г. он скончался, и уже 14 марта канцелярию Дежурного генерала переименовали в канцелярию Дворцового коменданта, назначив на эту должность П. П. Гессе. В его подчинении находилась Дворцовая полиция (гласная наружная охрана, 129 человек), возглавляемая Е. Н. Ширинкиным.

Оперативно-розыскная составляющая работы Дворцовой полиции постепенно снижалась; негласное сопровождение государя вне резиденций вела Охранная агентура Петербургского охранного отделения. Дворцовая полиция стала выполнять классические полицейские функции в местах постоянного или временного пребывания императора: пропускной режим, поддержание общественного порядка, проверка политической благонадежности разных лиц и т. п.

Наибольшие успехи в агентурной работе среди революционных организаций были достигнуты Московским охранным отделением, и в первую очередь эти успехи связаны с деятельностью С. В. Зубатова. Будучи помощником начальника отделения Н. С. Бердяева, а с 1896 г. – начальником, Зубатов настолько отладил агентурную работу и наружное наблюдение, что заниматься революционной деятельностью в Москве считалось делом безнадежным. В молодости увлекавшийся либеральной идеологией, Зубатов являлся отменным «людоведом и душелюбом»: зная особенности человеческой психологии, он исподволь выяснял моральные качества, степень убежденности арестованных революционеров и умело привлекал их на свою сторону.

«В конце же 1896 года и начале 1897 года по распоряжению Департамента полиции была произведена чиновником особых поручений при министре внутренних дел П. И. Рачковским ревизия деятельности Охранного отделения. При ревизии главным образом было обращено внимание на правильность расходования сумм, предназначаемых в уплату секретным сотрудникам, и на наем конспиративных квартир. Судя по последствиям, никаких неправильностей не было обнаружено, так как бывший в то время начальником Охранного отделения полковник Секеринский, занимавший этот пост в течение 12 лет, в феврале 1897 года назначен был начальником с. – петербургского губернского жандармского управления и вскоре произведен был в генерал-майоры. В должность же начальника Охранного отделения вступил, по личному предложению министра внутренних дел, отдельного корпуса жандармов полковник Владимир Михайлович Пирамидов, бывший в то время начальником одесского жандармского управления. Полковник Пирамидов вступил в исполнение своих обязанностей 1-го марта 1897 года».

Деятельность нового начальника оказалась неэффективной, в том числе в руководстве агентурой и организации наружного наблюдения. Однако он сумел продержаться на этом посту четыре года.

В 1897 г. в Петербурге возникли две самостоятельные социал-демократические организации: «Рабочая мысль» и «Рабочее знамя». В том же году киевские социал-демократы объединились в местный Союз борьбы за освобождение рабочего класса, в недрах которого зародилась самостоятельная литературная группа «Рабочая газета». В Екатеринославе также образовался местный Союз борьбы за освобождение рабочего класса, а в Николаеве возник «Южно-русский рабочий союз».

Увеличение числа и организационное эволюционирование социал-демократических организаций и групп все более настойчиво ставило в повестку дня вопрос об объединении их в партию. Весной 1897 г. киевская группа «Рабочая газета» завязала отношения с виленской, иваново-вознесенской, московской и санкт-петербургской социал-демократическими организациями и пыталась созвать съезд в 1897 г. Но в Киев прибыли только представители от Москвы и Петербурга, поэтому было решено продолжить подготовку к созыву общероссийского съезда социал-демократов.

В сентябре 1897 г. в Вильно состоялся Учредительный съезд представителей групп еврейских эсдеков из Белостока, Варшавы, Вильно, Витебска и Минска. Эти группы объединились во Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России (Бунд) – хорошо законспирированную и структурно сильную организацию. В ЦК Бунда вошли А. И. Кремер, Л. Гольдман, М. Я. Левинсон (Косовский), И. Миль, Д. Кац и др. Как партия еврейских ремесленников и промышленных рабочих, Бунд сформировался на базе просветительских кружков и стачечных касс, возникших в начале 1890-х гг. в западных областях Российской империи. Лидеры Бунда старались привлечь в свои ряды не только ремесленников и рабочих, но и представителей радикальной интеллигенции. В 1898–1900 гг. прошло 312 забастовок еврейского пролетариата в Северо-Западном крае и Царстве Польском, что расширило влияние союза.

Марксизм трактовался бундовцами в связи с традиционными представлениями об особой миссии еврейского народа. Ими была выдвинута идея о специфике бесправного и гонимого еврейского пролетариата и о создании еврейской рабочей партии. Партия выступала за демократию и обобществление средств производства, национально-культурную автономию для восточноевропейского еврейства, создание светской системы просвещения, поддерживала развитие культуры на языке идиш. Бундовцы считали, что благодаря этому евреи не ассимилируются и сумеют сохранить свою самобытность. Бунд был не только антирелигиозной, но и антисионистской партией и активно выступал против эмиграции евреев в Палестину.

С учетом изменений, происходивших в политической жизни Российской империи, 1 января 1898 г. из состава 3-го делопроизводства Департамента полиции был выделен Особый отдел. Он стал центральным органом, осуществлявшим контроль над политическими настроениями в обществе. Основными направлениями его работы являлись: заведование агентурной работой; обобщение всей информации, полученной оперативным путем; систематизация антиправительственной литературы. Первым заведующим Особым отделом Департамента полиции был назначен Л. А. Ратаев.

В Особый отдел были переданы: библиотека революционных изданий (5000 экземпляров), фототека (20 тысяч фотографий революционеров), именная картотека (карточки на 55 тысяч человек). Несомненной заслугой Ратаева являлась разработка номенклатуры дел, позволившая поднять делопроизводство на высокий уровень. Первоначально в штате отдела состояли тринадцать человек: начальник, четыре его помощника (делопроизводители), шесть канцеляристов и два машиниста. В момент создания основное внимание сотрудников отдела было направлено на студенчество. Но по мере активизации революционного движения все большее значение приобретал надзор за деятельностью эсдеков и эсеров.

В конце 1897 – начале 1898 гг. предложения участвовать в съезде эсдеков были направлены екатеринославскому, киевскому, петербургскому (фракция «стариков») и московскому союзам, литовским социал-демократам, Бунду, «Союзу русских социал-демократов за границей» и харьковской организации. Из-за личных амбиций организаторов на съезд решили не приглашать социал-демократов из Петербурга, издававших газету «Рабочая мысль». Не пригласили и представителей белостокской, иваново-вознесенской, николаевской и одесской социал-демократических групп ввиду их нерешительности. Харьковская социал-демократическая группа и Литовская социал-демократическая партия участвовать в работе съезда отказались.

Первый съезд Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) открылся в Минске 1 марта 1898 г. (возможно, дата была выбрана, чтобы подчеркнуть связь эсдеков с революционерами из «Народной воли») и продолжался три дня. От Союза борьбы за освобождение рабочего класса в нем участвовали С. И. Радченко (Петербург), А. А. Ванновский (Москва), П. Л. Тучапский (Киев) и К. А. Петрусевич (Екатеринослав); от Бунда – Ш. Кац, А. И. Кремер и А. Я. Мутник; от киевской «Рабочей газеты» – Б. Л Эйдельман и Н. А. Вигдорчик. В целях конспирации протоколов не велось, записывались только резолюции. В единогласно принятом решении указывалось, что все «союзы борьбы», группа «Рабочей газеты» и Бунд «сливаются в единую организацию». Съезд избрал Центральный комитет в составе Радченко, Эйдельмана и Кремера. Бунд вошел в состав РСДРП как организация еврейского пролетариата. «Союз русских социал-демократов за границей» признавался представителем партии за рубежом.

Особо следует отметить, что в «Правилах поведения революционных социал-демократов», распространявшихся накануне съезда, содержались разделы «Корпус жандармов и организация шпионов» и «Поведение на свободе», знакомившие революционеров с некоторыми методами работы полиции и жандармерии, правилами конспирации и обеспечения личной безопасности. Однако, несмотря на меры предосторожности, сразу же после съезда многие партийные организации были разгромлены, а большинство делегатов съезда, в том числе все члены ЦК, арестованы; полиция захватила типографию и готовый к печати третий номер «Рабочей газеты».

В этой связи отметим, что еще в конце 1897 г., находясь в ссылке, В. И. Ульянов (Ленин) написал брошюру «Задачи русских социал-демократов» (издана в 1898 г. в Женеве), прагматично обосновав необходимость создания специальных партийных структур безопасности. В брошюре говорилось, что правительство опутало сетью своих агентов все действующие и потенциальные очаги антиправительственных элементов. А поскольку наибольшую опасность для нелегальных организаций представляли секретные сотрудники, работавшие непосредственно в революционной среде, Ленин считал, что партии «нужны люди, следящие за шпионами и провокаторами». Он также писал о необходимости иметь специальных агентов – профессиональных революционеров, имеющих контакты с интеллигенцией, чиновничеством, полицией. Можно по-разному относиться к личности лидера РСДРП(б), но в понимании важности и сложности борьбы революционеров с секретной агентурой ему не откажешь.

Дальнейшее развитие революционного движения в России во многом связано со всероссийской студенческой забастовкой 1899–1901 гг., которую по масштабам и длительности можно именовать студенческой революцией. Студенческие волнения придали оппозиционерам, в первую очередь эсерам, новый и весьма решительный импульс как в развитии кружков и групп, так и в деле объединения в единую партию.

Четвертого февраля 1899 г. в Петербургском университете за подписью ректора В. И. Сергеевича было вывешено объявление, грозящее студентам репрессиями за участие в нарушениях общественного прядка.

«Может быть, – писал через несколько дней по поводу этих событий министр финансов С. Ю. Витте в специальной записке, – студенты в подобном случае от университетского начальства ожидали обращения к чувству чести, а не угрозы наказания за буйство и непристойное поведение товарищей. Может быть, лучшая часть студенчества сочла себя оскорбленною тем, что за уличные беспорядки, ежегодно производимые кучкой студентов, была в глазах общества наброшена тень на всех студентов университета».

Восьмого февраля, во время празднования очередной годовщины университета, произошло спровоцированное полицией столкновение студентов с конным полицейским отрядом. Толпа была рассеяна с применением нагаек, при этом пострадали и случайные прохожие. После разгона демонстрации студенчество Петербургского университета объявило забастовку, которая была поддержана студентами и слушателями семнадцати вузов столицы: Академии художеств, Института путей сообщения, Военно-медицинской академии, Горного, Лесного, Электротехнического, Технологического, Историко-филологического институтов, Высших женских (Бестужевских) курсов, Женского медицинского института, женских фельдшерских Рождественских курсов и др.

К концу февраля 1899 г. забастовка охватила практически все высшие учебные заведения Российской империи, в ней принимали участие около 25 тысяч (!) человек – примерно две трети всех студентов страны. Власти ответили репрессиями: участников забастовки исключили из университетов и призвали в солдаты, 2160 человек выслали под надзор полиции. Но репрессии лишь подстегнули переход бастующих от чисто академических требований к политическим. В сентябре 1899 г. студенты в аудитории не вернулись. Сторону молодежи приняли оппозиционные круги общества, что еще более обострило политическую ситуацию в России. Так, «Северный союз социалистов-революционеров» особой прокламацией призывал студенчество к борьбе с правительством.

Отметим, что активной работе революционеров в конце XIX – начале XX в. способствовали факторы, имевшие прямое отношение к полицейским, судебным и пенитенциарным структурам. «Наряду со слабостью государственной полиции, – писал Л. А. Ратаев, – замечалось еще и полное отсутствие всяких способов воздействия на надвигавшуюся революцию. Ссылка существовала только на бумаге. Не бежал из ссылки только тот, кто этого не хотел, кому по личным соображениям не было надобности бежать. Тюрьмы не существовало вовсе. При тогдашнем тюремном режиме революционер, попавший в тюрьму, беспрепятственно продолжал свою прежнюю деятельность». Заключенные свободно переписывались с внешним миром и с арестованными, находившимися в других тюрьмах. В 1895 г. была проведена широкомасштабная амнистия в отношении осужденных революционеров, многие из которых уехали за границу, где активно включились в антиправительственную деятельность. Смертная казнь в империи с 1888 г. не применялась. Старые народовольцы, проживавшие за границей, охотно передавали преемникам навыки конспирации и боевой работы.

На волне студенческих волнений 1899 г. в Минске образовалась Рабочая партия политического освобождения России во главе с Л. М. Родионовой-Клячко. Эта организация народническо-эсеровского толка объединяла до сорока кружков и групп (около двухсот участников) в Белостоке, Минске, Екатеринославе, Житомире и других городах. Благодаря организаторским способностям в Минске выдвинулись и стали впоследствии широко известны Е. К. Брешко-Брешковская и Г. А. Гершуни. В программном документе партии – брошюре «Свобода», выпущенной в Минске в начале 1900 г., – ставилась задача завоевания политических свобод, главным образом, путем террористической деятельности. Весной 1900 г. организация была разгромлена жандармами.

Что касается европейского терроризма, то его основными носителями в конце XIX в., как и ранее, являлись анархисты.

С начала 1890-х гг. в Испании бурно развивалась «пропаганда действием». В июне 1896 г. в Барселоне метнули бомбу в религиозную процессию, собравшуюся по поводу праздника Тела и Крови Христовой, погибли 11 человек. Теракт вызвал жесткую реакцию властей против анархистов и социалистов, многие были казнены или умерли в тюрьме в результате жестоких пыток.

Итальянский анархист Микеле (Мишель) Анджиолилло, решив отомстить за своих товарищей, убил главного, с точки зрения анархистов, виновника этих смертей – председателя кабинета министров Испании А. К. дель Кастильо. Первоначально Анджиолилло хотел убить кого-нибудь из членов королевской семьи, но был переубежден Р. Э. Бетансесом, одним из организаторов революции Пуэрто-Рико в сентябре 1868 г., который и помог Анджиолилло приехать в Испанию из Парижа, а финансовую помощь ему предоставили кубинские революционеры, проживавшие в Лондоне. Анархист прибыл в Мадрид, где Бетансес выяснил маршруты следования премьера. Затем Анджиолилло (он представлялся писателем и публицистом Эмилио Ринальди) из Мадрида на поезде добрался до Сумарраги, а оттуда на повозке – до Санта Агеды, где в тот момент отдыхал премьер.

Восьмого августа 1897 г. Антонио Кановас сидел на лавке и читал газету, Анджиолилло подошел и выстрелил в него три раза; Кановас был смертельно ранен. Террориста сразу схватили, суд приговорил его к смерти. Кардинальным образом убийство Кановаса на ситуацию в Испании не повлияло.

* * *

В Австро-Венгрии характерной чертой терроризма являлась национальная подоплека покушений, наиболее известным из которых стало убийство императрицы Елизаветы, супруги Франца Иосифа I.

Утром в субботу 10 сентября 1898 г. шестидесятилетняя Елизавета в сопровождении фрейлины, графини И. Штараи, шла по набережной Женевского озера к причалу Монблан, чтобы сесть на пароход до Ко, где проходила лечение. Навстречу им шел мужчина; в двух шагах от Елизаветы он споткнулся и, чтобы смягчить падение, выставил вперед руки, при этом «случайно» коснувшись императрицы. Графиня Штараи помогла внезапно ослабшей Елизавете дойти до судна, где и обнаружила в районе сердца крошечную ранку с запекшейся кровью. Через час императрица скончалась, не приходя в сознание.

После того как террорист был задержан, оказалось, что его зовут Луиджи Луккени, он итальянец и анархист. Убийца показал на допросе, что он прибыл в Швейцарию, намереваясь убить принца Орлеанского, претендента на французский престол, но не нашел его. И тогда он дал себе клятву, что убьет любую высокопоставленную особу, будь то принц, король или президент. Но его жертвой стала императрица Елизавета, первой попавшая на глаза Луккени. Убийство было совершено тонкой заточкой, изготовленной из напильника. Анархист, приговоренный к пожизненному заключению, повесился в камере.

* * *

Весной 1900 г. в Европе произошло две террористических атаки.

Шестого марта в Бремене рабочий Дитрих Вайланд совершил покушение на императора Вильгельма II, который был тяжело ранен в голову.

Четвертого апреля в Брюсселе шестнадцатилетний жестянщик Сипидо выстрелил из револьвера в принца Уэльского Альберта Эдуарда (с 1901 г. – король Эдуард VII), но промахнулся. Сипидо показал, что произвел покушение из-за карательной политики Британии в англо-бурской войне. Присяжные признали его невменяемым и освободили от наказания, но суд постановил отдать юношу в воспитательное заведение. Террорист бежал во Францию, однако под давлением Великобритании был выдан Бельгии, несмотря на протесты радикальной и социалистической печати.

* * *

Король Италии Умберто I, пришедший к власти в 1878 г., к концу века из-за вооруженных расправ с бастующими рабочими был крайне непопулярен. В 1898 г. на Апеннинском полуострове случился неурожай, и крестьянам грозил голод. В мае 1898 г. в Милан, где в тот момент находился король, собрались люди со всех концов страны, чтобы передать петицию с просьбой о помощи. Король приказал разойтись. Когда его не послушались, он отдал приказ армии разогнать демонстрацию – армия пустила в ход оружие.

Расстрел произвел сильное впечатление на итальянских анархистов, проживавших в Америке. В их числе был и Гаэтано Бреши, работавший на ткацкой фабрике в городе Пэтерсон, штат Нью-Джерси, – в те годы этот городок был центром итальянского радикализма в США. Узнав о том, что генерал, руководивший расстрелом, получил орден, Бреши отплыл в Италию, чтобы убить короля. Деньги на путешествие он взял в кассе анархисткой газеты «Социальный вопрос», выходившей на итальянском языке.

Прибыв на родину, террорист смог оказаться в толпе, окружившей Умберто I во время его визита в город Монца 29 июля 1900 г. Приблизившись к королю, Бреши произвел несколько выстрелов в упор. Убийцу приговорили к пожизненному заключению, но не прошло и года, как в тюремной камере был обнаружен его труп.

* * *

Только после того, как в апреле 1898 г. началась война между США и Испанией (первая империалистическая война за передел мира), Конгресс впервые постановил организовать круглосуточную охрану президента – Уильяма Мак-Кинли. Для этого были выделены несколько агентов Секретной службы; одновременно службе была поручен розыск испанских агентов на территории США.

После заключения мира в августе 1898 г. агенты Секретной службы продолжали охранять мистера Мак-Кинли, который практически ежедневно получал угрожающие анонимки от анархистов. Конгресс фактически признал за Секретной службой право нести охрану президента США, но официального мандата на такую деятельность она не получила. Секретные агенты охраняли Белый дом и не выполняли никаких иных задач за его пределами. Охрана Мак-Кинли во время поездок по стране возлагалась на местные полицейские управления.

Шестого сентября 1901 г. Мак-Кинли посетил Панамериканскую выставку в Буффало, где обратился к собравшимся с приветственной речью. После выступления президент, окруженный толпой, направился по центральной аллее к одному из павильонов. Анархист Леон Чолгош свободно приблизился к нему и, вытянув руку, в которой был пистолет, обернутый носовым платком, произвел два выстрела. Террориста сразу повалили на землю и обезоружили, но президент был смертельно ранен и вскоре скончался.

Теодор Рузвельт, новый глава государства, немедленно приказал Секретной службе обеспечить ему надежную охрану. В Конгресс было внесено предложение, предусматривающее создание специального военного подразделения, однако конгрессмены выступили против формирования американской лейб-гвардии. До начала Первой мировой войны служба безопасности президента США состояла всего из 27 человек.

* * *

В России в 1900 г. сменилось руководство Сводно-гвардейского батальона. Вместо полковника Преображенского полка С. С. Озерова, командовавшего батальоном с ноября 1888 г., был назначен полковник лейб-гвардии Преображенского полка. А. Н. Порецкий.

Основными территориальными органами политического сыска на рубеже XIX–XX вв. оставались губернские жандармские управления. Главным их недостатком была плохая организация оперативно-розыскной деятельности, в первую очередь агентурной работы. Офицеры Отдельного корпуса жандармов, как правило, не имели соответствующей подготовки для работы с агентурой, за все время существования корпуса руководство не издало ни одного документа по этому вопросу. Многие офицеры, будучи по менталитету более военнослужащими, нежели полицейскими, относились к работе с секретной агентурой пренебрежительно. Усилия сотрудников губернских жандармских управлений направлялись на «производство дознаний и переписок». Однако оперативно-розыскную деятельность успешно осуществляли Московское и Петербургское охранные отделения, руководимые градоначальниками и курировавшиеся Департаментом полиции. В 1900 г. было создано также Отделение по охранению порядка и общественной безопасности в Варшаве.

Трагедия, повлиявшая на смену руководства Петербургского охранного отделения, произошла во время спуска броненосца «Император Александр III» 21 июня 1901 г. Внезапно поднявшийся сильный ветер сорвал огромный флаг с верхушки плавучего крана, пришвартованного у Балтийского завода. Тяжелый флагшток длиной более пяти метров рухнул на головы зрителей с 15-метровой высоты. В результате несчастного случая погибли начальник Охранного отделения В. М. Пирамидов и несколько воспитанников Морского инженерного училища.

На место Пирамидова назначили Н. И. Мочалова, который прослужил менее полугода и ничем себя не проявил. В 1901 г. в должность начальника столичной «охранки» по протекции С. В. Зубатова вступил его помощник И. А. Сазонов. Последний утверждал, что, когда он принимал на себя руководство Охранным отделением, в «наследство» получил только одного посредственного осведомителя. Пройдя в Московском охранном отделении у Зубатова хорошую школу, Сазонов немедленно приступил к расширению агентурной сети и уже 3 января 1902 г. произвел несколько арестов активистов «Искры».

Ратаев был крайне недоволен работой местных жандармских управлений и охранных отделений, равно как и плохой координацией их деятельности со стороны Департамента полиции. В письме к своему другу С. В. Зубатову от 11 декабря 1901 г. он с горечью отмечал, что функции департамента сводятся лишь к тому, чтобы отпускать деньги. Местные органы политического сыска живут на средства департамента и при этом игнорируют указания сверху. Петербургское охранное отделение ведет свою линию, ротмистр Герасимов в Харькове – свою, полковник Бессонов в Одессе – свою; сам по себе и Рачковский. Что касается Зубатова, добавим мы, то он не всегда считал нужным советоваться с департаментом.

При всех недостатках наибольшие успехи органов политического сыска Российской империи в начале царствования Николая II были связаны с грамотной организацией наружного наблюдения. В 1894 г. заведующему наблюдательным составом Московского охранного отделения Е. П. Медникову поручили создать Летучий отряд филеров. В его состав вошли тридцать наиболее опытных сотрудников. Одновременно Медников оставался руководителем московской «наружки». Многие представители секретных служб империи прошли «Евстраткину школу» наружного наблюдения. У него учились такие корифеи спецслужб, как С. В. Зубатов, А. И. Спиридович, В. Н. Лавров.

«По деловитости, опытности и серьезности филеров, – впоследствии писал Спиридович, – которые в большинстве брались из московских филеров, летучий отряд был отличным наблюдательным аппаратом, не уступавшим по умению приспособляться к обстоятельствам, по подвижности и конспирации профессиональным революционерам. <…>

Медниковский филер мог пролежать в баке над ванной <…> целый вечер; он мог долгими часами выжидать на жутком морозе наблюдаемого с тем, чтобы провести его затем домой и установить, где он живет; он мог без багажа вскочить в поезд за наблюдаемым и уехать внезапно, часто без денег, за тысячи верст; он попадал за границу, не зная языков, и умел вывертываться.

Его филер стоял извозчиком так, что самый опытный профессиональный революционер не мог признать в нем агента. Умел он изображать из себя и торговца спичками, и вообще лотошника. При надобности мог прикинуться он и дурачком, и поговорить с наблюдаемым, якобы проваливая себя и свое начальство. Когда же служба требовала, он с полным самоотвержением продолжал наблюдение даже за боевиком, зная, что рискует при провале получить на окраине города пулю браунинга или удар ножа, что и случалось».

Кроме «наружки» эффективной структурой получения информации являлась служба перлюстрации. В 1891–1914 гг. ее главным (общероссийским) руководителем был А. Д. Фомин. Чиновники принимались на службу в «черные кабинеты» исключительно старшим цензором и только по рекомендации и под личное поручительство одного из опытных чиновников кабинета. Политически благонадежный кандидат должен был знать как минимум три иностранных языка. Кроме Петербурга, перлюстрация производилась в Варшаве, Киеве, Москве, Одессе, Тифлисе и Харькове.

Вот как это происходило с секретной дипломатической корреспонденцией.

«Под „дипломатической“ корреспонденцией подразумевалась переписка послов, посланников и членов иностранных миссий со своими министерствами иностранных дел за границей. Эта корреспонденция получалась в Петербурге и отправлялась за границу в особых пост-пакетах и была большею частью зашифрована с помощью кода и запечатана одной или несколькими печатями. Все эти предосторожности, однако, не спасали ее от перлюстрации, так как, во-первых, она попадала в „черный кабинет“ полностью в своем пост-пакете. Попадала она туда и тогда, когда сдавалась на почту всего за несколько минут до заделки постпакета перед отправлением его на вокзал. Во-вторых, потому, что в секретной экспедиции имелась полная коллекция безукоризненно сделанных металлических печатей как всех иностранных посольств, консульств, миссий и агентств в Петербурге и министерств иностранных дел за границей, так и всех послов, консулов, атташе, министров и канцлеров. С помощью печаток вскрывать и заделывать эту дипломатическую переписку без малейшего следа вскрытия не представляло никаких затруднений. В-третьих, потому, что имелись шифрованные коды всех стран, с помощью которых эта корреспонденция свободно читалась и переводилась уже не в „черном кабинете“, а в другом, однородном с ним учреждении при Министерстве иностранных дел, куда попадали копии со всех получаемых посольствами и отправляемых ими зашифрованных телеграмм. В особо важных случаях туда попадали и такие ультрасекретные донесения, которые отправлялись со специальными курьерами в кожаных портфелях с замком. Для получения такого рода корреспонденции пускался в ход презренный металл, и не было случая, чтобы золото не открывало замка портфеля и не давало возможности всего на несколько минут взглянуть глазом объектива фотографического аппарата на содержание тщательно запечатанных вложений портфеля. В этих делах все сводилось только к тому, во сколько червонцев обойдется вся эта манипуляция. Здесь кстати будет заметить, что все (или почти все) эти курьеры, фельдъегеря, служители и пр. были подкуплены. За весьма небольшую мзду, выплачиваемую им помесячно или поштучно, они приносили в указанное место не только все содержимое корзин у письменного стола своих господ, но и копировальные книги из их канцелярий, черновики, подлинники получаемых писем официальных донесений и даже целые коды и шифровые ключи. Для достижения этого им приходилось иногда брать у спящих господ ключи от их письменного стола или от несгораемого шкафа, снимать с них отпечаток из воска и заказывать дубликаты ключей или пускать ночью в канцелярию посольства таких лиц, которые могли бы выбрать то, что было нужно. Поражаться надо было доверию некоторых послов своим лакеям, которые их продавали за гроши».

Естественно, что перлюстрация корреспонденции «неблагонадежных лиц» осуществлялась не менее тщательно, но с меньшими затратами сил и средств.

Главным средством политического розыска С. В. Зубатов считал совершенно секретную внутреннюю агентуру, а долгом «охранников» – быть в курсе деятельности революционеров и оппозиционеров и наносить неожиданные удары. Приведенные ниже слова Зубатова, обращенные к подчиненным, должны служить примером для каждого оперативника.

«Вы, господа, должны смотреть на сотрудника, как на любимую женщину, с которой вы находитесь в тайной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный ваш шаг – и вы ее опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно. Штучников гоните прочь, это не работники, это продажные шкуры. С ними нельзя работать. Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму.

Помните, что в работе сотрудника, как бы он ни был вам предан и как бы честно ни работал, всегда, рано или поздно, наступит момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпускайте его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему.

Помните, что, перестав работать в революционной среде, сделавшись мирным членом общества, он будет полезен и дальше для государства, хотя и не сотрудником, будет полезен уже в новом положении. Вы лишаетесь сотрудника, но вы приобретаете в обществе друга для правительства, полезного человека для государства».

Кроме агентов Зубатова и филеров Медникова оперативной работой в Московском охранном отделении занимались полицейские надзиратели. Они отвечали за осуществление надзора за политически неблагонадежными лицами и студенческой молодежью, занимались проверкой лиц, вызвавших подозрение. Надзиратели имели право ношения штатского платья и должны были дважды в неделю докладывать обо всем в Охранное отделение и получать новые распоряжения. Участковый пристав, сотрудники полиции и гражданские чиновники обязывались оказывать надзирателям всяческое содействие. Основными помощниками надзирателей являлись содержатели меблированных комнат, швейцары, ночные сторожа, дворники и тому подобный служилый люд. Надзиратель проживал во вверенном ему районе недалеко от участкового полицейского управления и не мог без разрешения отлучаться.

Круг обязанностей полицейских надзирателей регламентировался не подлежавшей оглашению «Инструкцией полицейским надзирателям при Отделении по охранению общественной безопасности и порядка в Москве», утвержденной московским обер-полицмейстером 10 марта 1897 г. Одной из причин успеха московских спецслужб было хорошее взаимодействие начальника охранного отделения С. В. Зубатова и обер-полицмейстера Д. Ф. Трепова.

Руководивший в 1884–1902 гг. Заграничной агентурой П. И. Рачковский разделял взгляды Зубатова. Отводя секретной агентуре «первенствующее место», он считал, что следует немедленно приступить к правильной организации внутренней агентуры с целью придачи розыскной деятельности строгой системы и осуществления «рационального» надзора за оппозиционными элементами.

Полицейские способности Рачковского высоко оценивались за рубежом. «Президент Французской Республики Лубэ говорил мне, – писал С. Ю. Витте, – что он так доверяет полицейскому таланту и таланту организации Рачковского, что когда ему пришлось поехать в Лион, где, как ему заранее угрожали, на него будет сделано нападение, то он доверил охрану своей личности Рачковскому и его агентам, веря больше полицейским способностям Рачковского, нежели поставленной около президента французской охране». Это если не единственный, то, несомненно, редкий случай, когда президент, находясь в собственной стране, доверил свою жизнь иностранным специалистам при полной готовности отечественных служб. И случай этот особенно ценен, если принять во внимание условия, о которых идет речь: Эмилю Лубе серьезно угрожали. Выбор президента говорит о полноте доверия к службе Рачковского и… о недоверии к собственным службам либо о боязни утечки информации из этих служб.

До 1902 г. руководство МВД и Департамента полиции практически не реагировало на изменения в революционном движении: лица, занимавшие высшие посты в данных ведомствах, слабо разбирались в специфике политического сыска. Единственной реакцией директора Департамента полиции П. Н. Дурново в 1892 г. на записку Рачковского «О постановке работы органов сыска» была пометка «Читал».

После Дурново на посту директора до 1902 г. побывали четверо: Н. И. Петров (февраль 1893 г. – июль 1895 г.), Н. Н. Сабуров (июль 1895 г. – апрель 1896 г.), А. Ф. Добржинский (апрель 1896 г. – август 1897 г.), С. Э. Зволянский (август 1897 г. – май 1902 г.). Кроме Зволянского, никто из них не имел опыта не только оперативной работы, но даже полицейской службы. Министрами внутренних дел в тот период были: И. Н. Дурново (1889–1895 гг.), И. Л. Горемыкин (1895–1899 гг.) и Д. С. Сипягин (1899–1902 гг.).

Высшее политическое руководство Российской империи (и в первую очередь Николай II) не понимало или не хотело понимать, что политическая ситуация в стране по сравнению с предыдущим царствованием значительно изменилась. Результаты допущенных руководством страны ошибок не замедлили сказаться. Представители небольших народническо-социалистических групп из Воронежа, Одессы, Пензы, Полтавы и Харькова в конце лета 1900 г. провели в Харькове съезд. На нем обсуждались Манифест, составленный воронежцами, и программа, составленная одесситами. На съезде была образована «Партия социалистов-революционеров», однако в нее не вошли наиболее сильные кружки эсеров: «Северный союз социалистов-революционеров» и группы «Рабочей партии политического освобождения России». Поэтому новая организация приобрела региональный характер, и ее стали называть «южной». Летом 1900 г. создается третий польский «Пролетариат» (Polska Partia Socjalistyczna Proletariat) – группа во главе с Л. Кульчицким, отделившаяся от Польской социалистической партии. Эта группа выступала за усиление политической борьбы с царизмом путем индивидуального террора.

На втором съезде Социал-демократии Королевства Польского, прошедшем в Минске в августе 1900 г., по инициативе Ф. Э. Дзержинского состоялось объединение СДКП с интернациональными группами литовского рабочего движения в единую партию: Социал-демократию Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). Впоследствии ряд руководителей СДКПиЛ, в первую очередь Ф. Э. Дзержинский, Я. С. Ганецкий (Фюрстенберг), Л. Йогихес и Ю. Мархлевский, стали ближайшими помощниками В. И. Ленина в области партийной безопасности, а затем и в деле обеспечения безопасности Советской России.

Что касается РСДРП, то после арестов 1898 г. в ее среде проходил драматичный процесс внутренней борьбы сторонников революционного марксизма («стариков», «политиков») и более молодых эсдеков, исповедовавших принципы экономической борьбы («экономистов»). Многим «старикам» (большинство из них находились в ссылке или в эмиграции) стало ясно, что существуют не только внешние противники, но и в рядах самого социал-демократического движения есть совершенно не стыкующиеся, разнонаправленные позиции.

В феврале 1900 г. против экономизма с резкой критикой выступил Г. В. Плеханов. А вернувшиеся из ссылки в феврале Л. Мартов (Ю. О. Цедербаум), А. Н. Старовер (Потресов) и В. И. Ульянов (Ленин) объехали ряд российских городов с целью установить связи с местными эсдековскими организациями. В апреле 1900 г. в Пскове состоялось организационное совещание (Л. Мартов, В. И. Ленин, А. Н. Потресов, С. И. Радченко, А. М. Стопани, П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский) по вопросам создания общероссийской рабочей газеты. С помощью такой газеты «старики» не только собирались повести борьбу с экономизмом, но и объединить многочисленные социал-демократические организации и марксистские кружки в реальную партию, которая пока существовала лишь номинально, «по манифесту».

В июле 1900 г. Ленин выехал в Швейцарию, где провел с Плехановым переговоры о совместном издании «Искры». От группы «Освобождение труда» в редколлегию вошли П. Б. Аксельрод, В. И. Засулич и Г. В. Плеханов; от Союза борьбы за освобождение рабочего класса – Ленин, Мартов и Потресов. Первый номер газеты вышел в Лейпциге к 11 (24) декабря 1900 г. Начиная со второго номера газета издавалась в типографии, находившейся на квартире А. Л. Парвуса (И. Л. Гельфанда) в Мюнхене. «Искра» сразу повела пропаганду идей «политики» и «революционизма». В среднем тираж газеты составлял 8000 экземпляров, распространению газеты способствовало создание сети подпольных организаций на территории Российской империи.

Вокруг «Искры» началось сплочение социал-демократических организаций. Параллельно руководство будущей партии большевиков стало проводить ряд преобразований, направленных на построение более жизнеспособных партийных структур. Эти новые партийные организации (группы) были более защищены не только от преследования царских служб, но и от внутрипартийных трений и откровенно враждебных выпадов, часто связанных с предательством, провокациями, крайне непростыми, а зачастую и просто враждебными личными отношениями лидеров движения.

Осенью 1900 г. в России вновь начались студенческие волнения, но уже с Киевского университета, а когда к участвовавшим в беспорядках студентам были применены репрессии, волнения перекинулись и на другие университетские города: Варшаву, Казань, Москву, Петербург, Харьков. В обществе активно распространялись слухи о суровом режиме, которому подвергаются сданные в солдаты студенты, что создавало крайне враждебное отношение к правительству. В первую очередь недовольство было направлено на министра народного просвещения Н. П. Боголепова, которого считали инициатором репрессивной политики в отношении российских студентов.

На рубеже 1900–1901 гг. по инициативе еврейских публицистов Б. Борохова и Ш. Добина в Екатеринославе была образована первая подпольная группа, пытавшаяся соединить идеи социализма и сионизма. Она получила название «Поалей Цион» («Рабочие Сиона»). Впоследствии организации сионистов-социалистов возникли в Варшаве, Вильно, Витебске, Двинске, Одессе. Некоторые из этих организаций объявляли себя марксистскими, другие – народническими или стоящими на позициях «ортодоксального марксизма», были и центристы. Часть групп выступала за создание еврейского государства в Палестине, их оппоненты считали возможным создание такого государства в Месопотамии или Уганде. Лидеры левого крыла сионистов прилагали усилия для выработки теоретической платформы «пролетарского сионизма» и создания самостоятельной сионистской «рабочей партии».

Четырнадцатого февраля 1901 г. прибывший из Германии террорист-одиночка П. В. Карпович (бывший студент) смертельно ранил Боголепова; на допросе он назвал себя социалистом-революционером. Факт покушения и сочувствие, выказанное террористу в оппозиционных слоях общества, еще более подняли настроение бунтующей молодежи. Уже 9 марта статистик Самарской земской управы Н. Логовский произвел в окно квартиры обер-прокурора Святейшего Синода К. Победоносцева четыре выстрела. После ареста Логовский заявил, что он разделяет программу социалистов-революционеров и считает необходимым осуществлять акты террора против главных правительственных чиновников.

Террор в деле борьбы за политическую свободу в Российской империи считали основным средством и в «Северном союзе социалистов-революционеров» и в «Рабочей партии политического освобождения». В 1901 г. во втором номере эсеровской газеты «Революционная Россия», в статье «Выстрел Карповича», говорилось:

«В личной отваге важнейший залог революционного успеха. Если есть отвага в груди, то ты сумеешь святую мысль, которой владеют маленькие кружки, бросить в широкую массу и всколыхнуть ее убежденным словом. Если есть отвага в груди, ты заставишь обывателя поверить в твою силу, а правительство затрепетать перед твоею решительностью. Если есть отвага в груди, ты не побоишься не только нагаек, но и виселицы. Если много отваги в груди, прямо и смело к врагу подойди и срази его острым кинжалом».

Идеологом эсеров в легальной печати являлся известный публицист, убежденный террорист-теоретик Н. К. Михайловский. Основателем и первым руководителем боевой группы стал Г. А. Гершуни. Примечательно, что он вербовал боевиков еще летом 1901 г., то есть до создания единой партии. Мы полагаем, что одним из движущих мотивов для него могло быть желание заполучить полностью подконтрольную силовую структуру, которая при определенных условиях могла бы заставить других членов руководящих органов партии считаться с его мнением.

Волю, ум, работоспособность и обаяние Гершуни единодушно отмечали как его соратники, так и противники.

«Осенью 1901 года среди социалистов-революционеров народилась особая боевая группа, инициатором и создателем которой был освобожденный из-под стражи арестованный по делу „Рабочей партии политического освобождения России“ Гершуни. Убежденный террорист, умный, хитрый, с железной волей, он обладал удивительной способностью овладевать той неопытной, легко увлекающейся молодежью, которая, попадая в революционный круговорот, сталкивалась с ним. Его гипнотизирующий взгляд и особо убедительная речь покоряли ему собеседников и делали из них его горячих поклонников. Человек, над которым начинал работать Гершуни, вскоре подчинялся ему всецело и делался беспрекословным исполнителем его велений. Ближайшим сотоварищем Гершуни по постановке дела террора являлась Брешко-Брешковская. Ее горячая пропаганда террора, в котором она видела не только устрашающее правительство средство борьбы, но и пример „великой революционно-гражданской доблести“, действовала на молодежь заразительно. Молодежь жадно слушала „бабушку“ и шла на ее призывы».

Весной 1901 г. представители «Северного союза социалистов-революционеров» и «Рабочей партии политического освобождения России» вели переговоры об объединении с парижской «Группой старых народовольцев» Н. С. Русанова. А летом того же года представители «Северного союза…» приступили к переговорам о слиянии с «Южной партией социалистов-революционеров» (М. М. Мельников). Одновременно велись переговоры с саратовскими кружками и «Рабочей партией политического освобождения России» (Г. А. Гершуни).

Осенью 1901 г., после проведенных жандармами и полицией арестов, центром объединительной деятельности эсеров становится Саратов, куда стягиваются оставшиеся на свободе партийные работники. Брешко-Брешковская и Гершуни совершают объезд ряда северных, центральных, поволжских и южных губерний. В конце 1901 – начале 1902 г. эти эсеровские группы образовали единую Партию социалистов-революционеров (эсеров). В 1902 г. в объединенную партию влились большинство сохранившихся кружков.

В руководство партии входили В. М. Чернов, М. Р. Гоц, Г. А. Гершуни, Н. Д. Авксентьев, Е. К. Брешко-Брешковская, М. А. Натансон, Н. С. Русанов. Эсеры признавали различные методы борьбы с самодержавием: от легальной агитации и пропаганды переустройства общества на социалистических началах до вооруженного восстания. Первоначально главное внимание эсеров было обращено на деятельность среди промышленных рабочих крупных центров и интеллигенции. В тактике значительное место отводилось террористической борьбе с правительством, основы которой были разработаны народовольцами. Более понятная, по сравнению с РСДРП, партийная теория и, главное, пропаганда террора позволили эсерам завоевать симпатии в среде старых «народников», народовольцев и значительной части либерально настроенной молодежи.

В 1902 и 1903 гг. организационное строительство Партии социалистов-революционеров продолжалось, налаживается агитация и пропаганда, издательская работа. В 1902 г. существовали Волынский, Гомельский, Екатеринославский, Киевский, Одесский, Петербургский, Пермский, Саратовский и Харьковский комитеты партии. Небольшие организации или группы эсеров работали в Воронеже, Кишиневе, Москве, Пензе, Рязани, Самаре, Севастополе, Симферополе, Тамбове и Туле. Местные комитеты через своих представителей осуществляли связь с Центральным комитетом; обособленно и конспиративно работала только Боевая организация.

Деятельность Партии социалистов-революционеров заключалась в ведении устной и письменной (литературной) пропаганды и агитации среди интеллигенции, учащейся молодежи, рабочих и крестьян, в издании брошюр и прокламаций, в террористической борьбе с правительством.

«Пропаганда среди интеллигенции носила в большинстве одиночный и скорее случайный характер. Общность работы по профессии, встреча на службе, у знакомых давали социалистам-революционерам возможность распознавать людей подходящих убеждений, делиться с ними мыслями, приобщать их к своим взглядам. Кому можно – предлагалась литература, шло дальнейшее распропагандирование, привлечение к своей организации. Низший медицинский персонал, земские учителя, служащие управлений железных дорог, исключенные из высших учебных заведений студенты, интеллигенты без определенных занятий с научным багажом четырех-шести классов средне-учебных заведений, так называемые „экстерны“ из евреев – вот контингент интеллигенции, пополнявшей ряды партии. <…>

Работа среди учащихся велась главным образом в кружках высших учебных заведений. В статье „Студенчество и революция“ в № 17 „Революционной России“ был высказан такой взгляд на роль студенчества: „У широких слоев студенчества есть свое общестуденческое дело, и оно непреодолимо толкает и будет толкать их на освободительную борьбу с самодержавным режимом в его целом. <…>

Социалистическая часть студенчества будет стремиться развивать тайные студенческие организации, задавать в них тон всей университетской жизни, руководить борьбой студенчества за его общие, широко понятые интересы, расширяя и укрепляя эту борьбу, сообщая ей необходимый размах, стремясь, чтобы студенчество поддерживало всеми своими силами все проявления освободительной и революционной борьбы“. <…>

Деятельность среди рабочих заключалась в сформировании кружков, в пропаганде социалистических идей, в распространении революционных изданий и в агитации на почве злободневных нужд и вопросов. Партия стояла „за широкий и всесторонний синтез пропаганды и агитации, руководства и экономической борьбой, и политическими демонстрациями, подготовительной деятельностью и непосредственной борьбою“.

Завязав сношение с каким либо развитым, революционно настроенным рабочим, интеллигенты уже через него подбирали кружок из рабочих его предприятия. Кружок собирался на занятия, на которые местный комитет высылал „пропагандиста“, чаще всего из учащейся молодежи. Пропагандист или пропагандистка учили рабочих началам социализма, читали тенденциозные и революционные издания, снабжали ими рабочих как для личного их пользования, так и для распространения среди массы. Они расспрашивали рабочих про условия труда, про их нужды, возбуждали их против всего современного уклада жизни, пользовались от них материалами для прокламаций. <…>

В городах с еврейским населением практиковались так называемые биржи. В еврейском квартале облюбовалась удобная улица, где в определенные часы собиралась партийная еврейская молодежь. Там интеллигенты вели пропаганду, „агитаторы“ агитировали по злободневным вопросам; там безопасно раздавалась нелегальная литература, происходил обмен адресами и явками; там социалисты-революционеры сходились со своими противниками социал-демократами и вели споры по вопросам программы и тактики. Таким образом, тротуары грязной еврейской улицы заменяли партийным работникам аудитории и конспиративные квартиры и гарантировали им безопасность от заарестований происходивших на них своеобразных импровизированных сборищ и свиданий».

Началась пропаганда и среди военнослужащих с целью «расшатать, дезорганизовать, парализовать значение армии как средства порабощения населения». В феврале 1902 г. партия выпустила воззвание «Ко всему русскому воинству» и прокламацию «Солдаты и казаки» Во втором, майском, номере «Революционной России» эсеры призвали все местные организации обратить самое серьезное внимание на работу в войсках. В октябре 1902 г. была выпущена прокламация «К рекрутам новобранцам», которая распространялась в Екатеринославской, Киевской, Минской, Могилевской, Полтавской, Херсонской и Черниговской губерниях. В 1903 г. началась рассылка прокламаций офицерам военных академий Петербурга, а затем офицерам двинского, белостокского и ковенского гарнизонов. Широкое распространение прокламаций среди солдат и матросов шло в Севастополе и Кронштадте. В Киеве, Севастополе, Кронштадте, Москве и Петербурге эсеры предпринимали попытки вести кружковые занятия с нижними чинами, но здесь их ждала неудача: чаще всего кто-либо докладывал о революционерах по команде.

Пропаганда среди крестьян, начатая эсерами в 1901 г. в Пензенской, Полтавской, Саратовской и Тамбовской губерниях, в 1902 г. усилилась и охватила и другие районы. Весной 1902 г. в ряде уездов Полтавской и Харьковской губерний возникли беспорядки. Их обострению способствовала пропаганда, которую вели в Малороссии члены «Украинской революционной партии» и эсеры во главе с Брешко-Брешковской. Было решено начать более интенсивную агитационную работу среди крестьянства. В этих целях эсеры объединились с пропагандистами, которые, формально не входя в партию, образовали в ее составе «Крестьянский союз Партии социалистов-революционеров». В 1902–1903 гг. «Крестьянский союз» активно работал в Воронежской, Екатеринославской, Пензенской, Саратовской, Тамбовской, Полтавской и Черниговской губерниях. Позже партия заключила союз с «Аграрно-социалистической лигой».

Хотя организационное оформление партии эсеров несколько затянулось, но, используя благоприятную ситуацию, инициативная боевая группа во главе с Гершуни в 1902 г. начала подготовку к покушению на министра внутренних дел Д. С. Сипягина, обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева и петербургского градоначальника Н. В. Клейгельса. На роль исполнителей были выбраны С. В. Балмашев, сын народовольца В. А. Балмашева, а также поручик артиллерии Е. К. Григорьев и его невеста Ю. Ф. Юрковская. Подготовка к покушению проходила на территории Финляндии.

Балмашев-младший в 1901 г. уже привлекался Киевским ГЖУ к дознанию за антигосударственную деятельность, но был освобожден из-под стражи под надзор полиции. Второго апреля, изображая прибывшего с пакетом адъютанта московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича (он был одет в офицерскую форму), боевик беспрепятственно вошел в кабинет Сипягина и произвел два выстрела в упор, смертельно ранив его. Как показало вскрытие, пули были крестообразно распилены, что повышало их убойную силу. Григорьев и Юрковская отказались от проведения терактов против Победоносцева и Клейгельса во время похорон Сипягина.

После убийства Сипягина Гершуни называет свою группу Боевой организацией Партии социалистов-революционеров и получает от ЦК исключительные полномочия на осуществление террористической деятельности. В статье «Террористический элемент в нашей программе» («Революционная Россия», № 7) говорилось, что Боевая организация «получает от партии – через посредство ее центра – общие директивы относительно выбора времени для начала и приостановки военных действий и относительно круга лиц, против которых эти действия направляются. Во всем остальном она наделена самыми широкими полномочиями и полной самостоятельностью. Она связана с партией только через посредство центра и совершенно отделена от местных комитетов. Она имеет вполне обособленную организацию, особый личный состав (по условиям самой работы, конечно, крайне немногочисленный), отдельную кассу, отдельные источники средств. Эта боевая организация берет всецело на себя роль охранительного отряда».

Там же высказывались взгляды на террор и его постановку:

«Мы – за применение в целом ряде случаев террористических средств. Но для нас террористические средства не есть какая-то самодовлеющая система борьбы, которая одною собственной внутренней силой неминуемо должна сломить сопротивление врага и привести его к капитуляции. Террористические действия вовсе не должны быть каким-то замкнутым внутри себя рядом актов, воплощающих собою всю непосредственную борьбу с врагом. Напротив, для нас террористические акты могут быть лишь частью этой борьбы, частью, неразрывно связанной с другими частями; в этой-то живой органической связи они и почерпнут всю свою силу, все свое значение. <…> И, как всякая часть, они должны быть сообразованы с целым, должны быть переплетены в одну целостную систему со всеми прочими способами партизанского и массового, стихийного и целесообразного напора на правительство. Террор – лишь один из родов оружия, находящийся в руках одной из частей нашей революционной армии. В нашей борьбе мы стараемся привести в движение самые разнообразные общественные силы, и каждой из этих сил свойственен свой особый способ проявления. Это не мешает им действовать по единому плану. Так и террористическая борьба не будет чем-то витающим вне прочих видов революционной работы и господствующим над ними. Это – только один из технических приемов борьбы, который лишь во взаимодействии с другими приемами может проявить все то действие, на которое мы рассчитываем. Он усиливает влияние всех других параллельных форм борьбы, и его собственное влияние усиливается действием этих последних. <…>

Таким образом, мы первые будем протестовать против всякого однобокого, исключительного терроризма. Отнюдь не заменить, а лишь дополнить и усилить хотим мы массовую борьбу смелыми ударами боевого авангарда, попадающими в самое сердце вражеского лагеря. <…>

Террористические удары должны быть делом организованным. Они должны быть поддержаны партией, регулирующей их применение и берущей на себя нравственную ответственность за них. Это сообщит и самым героям-борцам то необходимое моральное спокойствие, которое невозможно при действиях на свой личный риск и страх, без уверенности в моральной санкции и поддержке партии. Партийный контроль и партийное регулирование предотвратят опасность – как бы террористическая борьба не оторвалась от всей остальной революционной борьбы, не превратилась бы во что-то самодовлеющее, не перестала считаться с ее меняющимися потребностями и интересами; как бы размеры сил террористической дружины не остались единственным решающим мотивом в вопросе о начале, продолжении, приостановке борьбы; как бы из средства эта борьба не превратилась в цель; как бы она не заняла несоответствующего (в ту или другую сторону) места в революционной программе и тактике; как бы, наконец, тактика террористов не разошлась с общей тактикой революционной армии и не вошла в конфликт с ней…».

В мае 1902 г. ЦК партии в лице Чернова, Гоца и Гершуни принял решение расширить применение террора, приблизить его к массам. В качестве объектов для покушения были выбраны виленский, уфимский и харьковский губернаторы – по мнению эсеровских лидеров, наиболее одиозные «сатрапы». Двадцать девятого июля в Харькове Ф. Качура при выходе из театра дважды выстрелил в губернатора Оболенского, но промахнулся. После ареста Качура объявил себя членом Боевой организации. Шестого мая 1903 г. в общественном саду Уфы двумя членами «боевки» был убит губернатор Богданович. Террористы сумели скрыться.

Особых трудностей в начале XX в. террористы, даже одиночки, не испытывали: в те годы убить министра, чиновника или полицейского было довольно легко. Анализ удачных террористических актов показывает, что сотрудники полиции и жандармерии к вопросам обеспечения личной безопасности относились небрежно. Немногочисленная охрана, имевшаяся у высших должностных лиц Российской империи, являлась скорее протокольно-представительской и эффективно противодействовать организованной группе «идейных» боевиков не могла. Усугубляло картину то, что многие народовольцы, проживавшие за границей, охотно передавали эсерам навыки конспирации и боевой работы.

Успешным террористическим актам способствовал и крайне слабый уровень подготовки большинства полицейских, в том числе руководящего состава. В качестве примера приведем такой факт: в сентябре 1901 г. Гершуни несколько дней проживал в Петербурге под своей собственной фамилией, и только через год этот случай стал предметом разбирательства со стороны петербургского градоначальника генерала Н. В. Клейгельса.

Градоначальник издал предписание «О необходимости сознательного отношения к своим обязанностям»:

«Согласно секретному циркуляру Министерства внутренних дел по Департаменту полиции от 22-го июня 1901 года за № 2234 столичною полициею производится розыск Григория Андреева Гершун (Гершуни), бактериолога-врача. Означенный Гершун, с паспортною книжкою, выданною на имя провизора Григория Исаакова Гершуна, прибыл 11-го сентября 1901 года в дом № 2 по Пушкинской улице и, прожив там до 14-го сентября, выбыл, не быв задержан ввиду оказавшейся разницы в отчестве и звании, значившихся в розыскных на него листках и в предъявленной им по прибытии в столицу паспортной книжке.

Хотя обстоятельство это с формальной стороны может служить оправданием действий местной полиции, не принявшей мер к задержанию Гершуни, но шаблонное отношение к делу первостепенной важности временно исполнявшего обязанности пристава капитана Чернышева в данном случае обращает на себя особое внимание.

Не подлежит сомнению, что при внимательной распорядительности и сознательном отношении к серьезнейшим своим обязанностям капитан Чернышев имел полную возможность путем наведения соответственных справок обнаружить неточность листков и принять меры к задержанию Гершуни, беспрепятственное проживание коего в столице и объясняется главным образом ничего не обеспечивающим формальным отношением к службе.

На изложенный случай признаю необходимым обратить особое внимание гг. приставов и предлагаю принять все меры к невозможности повторения подобных случаев на будущее время».

Эсеровские боевики были вооружены значительно лучше народовольцев. В конце XIX – начале XX в. произошел качественный скачок в развитии короткоствольного оружия, что обусловлено изобретением бездымных порохов и созданием малогабаритных патронов. Во многих странах мира были сконструированы и приняты на вооружение многозарядные (их часто называли автоматическими) пистолеты. Изобретенный в 1895 г. «Маузер К-96» стал любимым стрелковым оружием путешественников, офицеров колониальных войск и повстанцев. Начиная с 1898 г. он широко применялся всеми (!) воюющими сторонами во всех (!) вооруженных конфликтах, став своеобразным «калашниковым» начала XX в.

Пистолет конструкции американца Дж. Браунинга, производство которого началось в Бельгии в 1900 г., в начале XX в. стал основным стрелковым оружием террористов. При длине 164 миллиметра, высоте 122 миллиметра и массе 625 граммов его легко можно было спрятать под одеждой; сменный магазин на семь патронов располагался в рукоятке. Для повышения убойной силы пули специально надпиливали, что превращало их в разрывные, а также снаряжали ядами – чаще мышьяком или стрихнином, реже – экзотическими, которые могли либо достать, либо изготовить организаторы террора.

Следует особо отметить, что до 1914 г. в Российской империи любой подданный, не имевший конфликтов с властями, мог без проблем приобрести огнестрельное оружие – в оружейном магазине (хранение и ношение оружия преступлением не считалось, преступным было его неправомерное применение). Некоторые ограничения существовали для образцов, официально принятых на вооружение и находившихся в государственной собственности. Имея средства, можно было купить или выписать из-за границы любое оружие, находившееся в открытой продаже, и затем официально зарегистрировать его в полиции на свое имя.

С 1904 г. Боевая организация использовала и разрывные снаряды (бомбы). Надежная система учета и хранения взрывчатки в Российской империи, а также перекрытие каналов ее поступления из-за рубежа оказались серьезными факторами, сдерживавшими рост террористической активности боевиков. Поэтому бомбы собирали в нелегальных лабораториях, а основным взрывчатым веществом был самодельный динамит. Кустарное производство являлось опасным делом: в любой момент подпольная лаборатория могла взлететь на воздух вместе с «лаборантами». Но молодых фанатиков, готовых пожертвовать жизнью во имя революционной идеи, в те годы было более чем достаточно.

После убийства Сипягина министром внутренних дел и шефом жандармов стал В. К. Плеве. Высококвалифицированный юрист, убежденный сторонник самодержавия, он имел и выдающийся недостаток: Плеве относился к разряду тех должностных лиц, которые, достигнув высот, искренне полагают, что есть только два мнения – «мое» и «неправильное». Несмотря на руководство в 1881–1884 гг. Департаментом полиции, он не был крупным специалистом в области оперативной работы и считал, что для победы над революционерами достаточно применения запретительных и репрессивных мер. Самоуверенность и узость профессионального мировоззрения в конечном счете стоили ему жизни.

В мае 1902 г. директором Департамента полиции стал А. А. Лопухин, лично преданный Плеве, но в отличие от министра – убежденный либерал. Придя в полицию с прокурорской должности, Лопухин не был тем человеком, который мог организовать профессиональное системное противодействие усиливавшемуся революционному движению, особенно росту терроризма. К деятельности секретных сотрудников он испытывал «особенно прочные антипатии». Подобная позиция человека, согласившегося занять пост директора Департамента полиции, представляется странной. Полицейский чиновник, особенно высокого ранга, не должен демонстрировать негативное отношение к секретным агентам, тем более публично. Непрофессионализм Лопухина в итоге стал одной из причин неудовлетворительной (с элементами личностного профессионального саботажа) работы многих сотрудников полиции в 1902–1905 гг.

В отличие от высшего руководства империи, профессионалы из полиции и спецслужб оценивали сложившуюся ситуацию вполне адекватно. В подготовленной в начале 1902 г. «Записке о революционном движении в империи» заведующий Особым отделом Л. А Ратаев писал:

«Революция идет вперед, захватывает все более и более обширные слои общества, изобретает новые формы: правительство же пользуется для противодействия ей все теми же старыми способами, пригодными, быть может, лет сто назад. <…> Существует масса полиций <…> все они в лучшем случае друг другу только мешают, а подчас и противодействуют…».

Для более эффективной работы он предлагал объединить усилия всех полицейских и жандармских служб в губерниях. Резолюция Лопухина гласила: «Возвратить в Особый отдел».

Летом 1902 г. по инициативе Ратаева была произведена реорганизация Особого отдела: в нем были созданы четыре стола (отделения). Первый стол (руководитель И. А. Зыбин) занимался шифровкой и расшифровкой служебной корреспонденции, дешифровкой перлюстрированной корреспонденции. Второй (Н. А. Пешков) координировал работу заграничной агентуры. Третий (В. Д. Зайцев) осуществлял наблюдение за учебными заведениями. Четвертый стол (Г. М. Трутков) вел переписку по данным агентурного и наружного наблюдений. Поскольку агентурная работа в губернских жандармских управлениях являлась наиболее слабым местом политического сыска, по инициативе Ратаева 12 августа Плеве подписал «Положение о начальниках розыскных отделений».

Обоснование создания специальных розыскных органов дано в циркуляре Департамента полиции № 5200 от 13 августа 1902 г. Циркуляр гласил:

«Постепенно усиливающееся за последние годы развитие кружков, занимающихся пропагандой социал-демократических идей в рабочей среде и широким распространением воспроизводимых ими на гектографе или ручным типографским способом революционных воззваний, брожение среди учащейся молодежи, сопровождаемое уличными беспорядками, систематическое водворение из-за границы транспортов нелегальной литературы и, наконец, возникновение революционных организаций, задавшихся целью перенести преступную пропаганду в среду сельского населения для подстрекательства крестьян к устройству аграрных беспорядков, побуждают начальников губернских жандармских управлений обратить почти исключительное внимание на политический розыск, отодвинув на второй план другие стороны лежащих на них обязанностей, среди которых важное место занимает производство дознаний о государственных преступлениях в порядке 1035 ст. Уст. угол. судопр.

Такое положение дела обратило на себя своевременное внимание Департамента полиции, который в 1894 г. сформировал особый отряд наблюдательных агентов для командирования их в помощь местным силам в те города, где почему-либо замечалось особое усиленное развитие революционной агитации. По мере того, однако, как противоправительственная пропаганда охватывала все более широкие районы, деятельность отряда соответственно расширялась и, наконец, в некоторых местностях, где замечалось чрезмерное скопление неблагонадежных лиц, временная командировка наблюдательных агентов постепенно превратилась в постоянную, что уже совершенно не сообразовалось ни с силами отряда, ни с характером и задачами его деятельности. Между тем опыт последних лет доказал, что современные революционные организации едва ли можно считать приуроченными к одной определенной местности, а что, наоборот, они охватывают целые районы сетью мелких кружков, связь между коими поддерживают наиболее ловкие, смелые и опытные агитаторы, преимущественно нелегальные, отличающиеся чрезвычайной подвижностью, которая и создает им особую неуловимость. Естественно, что для успешной борьбы с такими приемами пропаганды и агитации необходимо противопоставить им соответственно приспособленные розыскные органы. Начальники губернских жандармских управлений и их помощники по существу лежащих на них обязанностей прикреплены к месту, а кроме того, лишены возможности сосредоточить исключительное внимание и посвятить все свои силы политическому розыску, как того требуют современные условия.

Желая облегчить эту сторону деятельности губернских жандармских управлений и предоставить начальникам последних и подведомственным им чинам возможность сосредоточить особое внимание на производстве политических дознаний, успешное производство коих, как разработка результатов розыска, является вопросом первостепенной важности, Департамент полиции признал необходимость сформировать особые розыскные отделения, на начальников коих возлагается исключительно заведывание политическим розыском, т. е. наружным наблюдением и секретной агентурой в известном определенном районе. На первое время Департамент полиции нашел возможным ограничиться учреждением подобных отделений в нижеследующих городах, где замечается особо усиленное развитие революционного движения: Вильне, Екатеринославе, Казани, Киеве, Одессе, Саратове, Тифлисе и Харькове, предполагая в ближайшем будущем учредить подобные отделения в тех местностях, где то потребуется сообразно обстоятельствам дела.

Из прилагаемого при сем экземпляра утвержденного г. министром внутренних дел „Положения о начальниках розыскных отделений“ усматривается, что с учреждением подобных отделений выдаваемые Департаментом полиции начальникам губернских жандармских управлений деньги на агентурные расходы будут впредь выдаваться в непосредственное распоряжение начальников розыскных отделений. Принимая, однако, во внимание, что по установившейся практике отпускаемые Департаментом суммы употребляются, кроме агентурных надобностей, также и на покрытие других расходов, как то: по содержанию канцелярии, уплату за пользование телефоном, на телеграф, на перевозку арестантов и т. п., Департамент полиции просит гг. начальников губернских жандармских управлений вышеперечисленных городов представить в возможно непродолжительном времени соображения, какая сумма по местным условиям потребуется в год на покрытие сих мелких расходов.

Сообщая об изложенном, Департамент полиции позволяет себе выразить уверенность, что гг. начальники жандармских управлений окажут полное содействие начальникам розыскных отделений при выполнении изложенных на них трудных и ответственных обязанностей. Наконец, необходимо вообще наблюдать за духом всего населения и за направлением политических идей общества, стараясь исследовать причины неблагоприятного правительству настроения умов.

Начальники губернских управлений обязаны представлять в Д-т полиции политический обзор местности, вверенной их наблюдению, на основании циркуляра Д-та полиции от 21 мая 1887 г. № 1348».

Согласно положению, розыскные отделения учреждались в тех губерниях, где отмечалось усиленное развитие революционного движения. В октябре к названным в циркуляре прибавились розыскные отделения в Перми, Симферополе и Нижнем Новгороде. Начальники отделений, заведовавшие политическим розыском (секретной агентурой и наружным наблюдением), назначались директором Департамента полиции из офицеров Отдельного корпуса жандармов или чиновников Департамента полиции. Подчиняясь непосредственно Департаменту полиции, они получали от него указания в отношении общего хода розыска и докладывали обо всех поступающих агентурных сведениях и данных наружного наблюдения. Взаимодействие розыскных отделений и губернских жандармских управлений было следующим: начальники розыскных отделений устно информировали начальников губернских жандармских управлений о ходе наблюдения и результатах розысков. Начальники ГЖУ предоставляли начальникам отделений все сведения, имеющиеся в ГЖУ. Лица, предлагающие ГЖУ агентурные услуги, сразу направлялись к начальникам отделений. Обыски и аресты проводились с согласия Департамента полиции в соответствии с заранее представленными начальниками отделений списками с обоснованием меры пресечения. Все следственные действия осуществлялись местными жандармскими управлениями (по предписаниям Департамента полиции), надзор за следствием вели представители прокуратуры. В экстренных случаях начальники ГЖУ могли осуществлять следственные действия по представлению начальников розыскных отделений без санкции Департамента полиции.

Создание розыскных отделений было своевременным, но имело и негативную сторону, поскольку положило конец монополии жандармов на политический сыск. Многие высшие чины Отдельного корпуса жандармов на местах весьма враждебно относились к «конкурентам». Начальник Киевского губернского жандармского управления генерал В. Д. Новицкий писал: «…Ненависть и злоба не только начальников жандармских управлений, но и вообще офицеров Корпуса жандармов дошла до ужасающих пределов ненависти к своему шефу и Департаменту полиции, образовавшему филиальные жандармские управления в губерниях в лице ненавистных охранных отделений». Генерал А. И. Спиридович отмечал: «Была довольна молодежь, так как ей давали ход по интересной работе, но старые начальники управлений, считавшие себя богами, были обижены. Они формально отходили от розыска, хотя фактически они им серьезно и не занимались».

Во многих директивах МВД указывалось на необходимость сотрудничества губернских жандармских управлений и розыскных отделений, однако реальное сотрудничество находилось в прямой зависимости от личных качеств начальников и понимания ими важности взаимной работы. По нашему мнению, наиболее целесообразным было бы создание единой системы органов государственной безопасности, в которых оперативная работа и следствие по политическим преступлениям находились в одних руках.

В сентябре 1902 г. заведующим Заграничной агентурой назначили Л. А. Ратаева, а в начале октября заведующим Особым отделом – С. В. Зубатова. Его преемником на должности начальника Московского охранного отделения стал ротмистр В. В. Ратко. По штатному расписанию в отделении значились помощник начальника, делопроизводитель, старший чиновник для поручений, два чиновника для поручений, журналист, делопроизводитель, два помощника делопроизводителя, чиновник для письма. К отделению были прикомандированы три офицера, девять писарей и два служащих по вольному найму. В отличие от Петербургского охранного отделения, Московское не имело юридического статуса.

Бывший начальник Московского охранного отделения П. П. Заварзин впоследствии писал, что в начале XX в. политический сыск в Российской империи был поставлен слабо, что многие жандармы и полицейские чиновники не знали элементарных приемов работы и практически не разбирались в программах политических партий. С. В. Зубатов первым в России поставил розыск на научную основу по западному образцу, введя систематическую регистрацию, фотографирование, конспирирование внутренней агентуры и т. п.

По инициативе Зубатова на должности чиновников Особого отдела пригласили ряд опытных офицеров-розыскников. В составе отдела появились два новых стола (отделения), руководители которых – Л. П. Меньшиков и Е. П. Медников – прибыли с Зубатовым из Московского охранного отделения. Меньшиков отвечал за координацию работы розыскных и охранных отделений. Он хорошо знал революционную среду, поскольку в молодости был участником одной из народовольческих организаций, и являлся опытным оперативником. Однажды под видом заграничного представителя революционной организации он объехал все известные явки, повидался с членами местных групп и провел «начальническую» ревизию. Меньшиков занимался и информационно-аналитической работой: составлением докладов, написанных по данным внутренней агентуры, а также сводок о революционных деятелях.

Медников заведовал наружным наблюдением. Летучий отряд при Московском охранном отделении расформировали, но его кадровое ядро (20 человек) вошло в состав аналогичного отряда при Особом отделе.

При Зубатове сформировались основные методы политического сыска в Российской империи: наружное наблюдение, агентурная работа, перлюстрация корреспонденции, информационно-аналитическое обеспечение. Большое внимание уделялось созданию нормативной базы оперативно-розыскной деятельности. Двадцать первого октября 1902 г. циркуляром Департамента полиции за № 6641 начальникам губернских жандармских управлений, охранных и розыскных отделений был направлен «Свод правил, выработанных в развитие утвержденного господином министром внутренних дел 12 августа текущего года „Положения о начальниках розыскных отделений“». Тридцать первого октября 1902 г. директор Департамента полиции А. А. Лопухин подписал «Инструкцию филерам Летучего отряда и филерам розыскных и охранных отделений», составленную Зубатовым и Медниковым с учетом предыдущего опыта оперативно-розыскной работы. Тринадцатого февраля 1903 г. розыскные отделения были переименованы в охранные.

Один из признанных мастеров политического сыска, П. Заварзин писал о том времени:

«Под понятием „политический розыск“ подразумеваются действия, направленные лишь к выяснению существования революционных и оппозиционных правительству партий и групп, а также готовящихся ими различных выступлений, как то: убийств, грабежей, называемых „экспроприациями“ <…>.

Розыск по политическим преступлениям – одно, а возмездие по ним – совершенно другое, почему никаких карательных функций у политического розыска не было, а осуществлялись они в ином порядке. <…>

Высшее руководство розыском, как политическим, так и уголовным, сосредоточивалось в Департаменте полиции при Министерстве внутренних дел.

Как тем, так и другим ведали отдельные делопроизводства, действовавшие самостоятельно друг от друга. В числе различных отделов департамента существовало делопроизводство регистрации, заключавшее в себе фамилии, клички, фотографии, дактилоскопические и антропометрические данные, относящиеся ко всем без исключения лицам, проходившим по политическим и уголовным делам империи.

На должность директора Департамента полиции в большинстве случаев назначались лица прокурорского надзора, имевшие по своей прежней службе опыт в ведении политических дел. По существу своих обязанностей директор департамента близко стоял к министру внутренних дел, почему и назначался по его избранию. Таким образом, с уходом последнего оставлял свой пост и директор. За 15 лет, предшествовавших революции, их сменилось 12 человек.

Подчиненными Департаменту полиции на местах по политическому розыску являлись жандармские управления и охранные отделения, но донесения в Департамент полиции поступали не только от этих учреждений, но и от губернаторов и градоначальников. В последнем случае они касались, главным образом, политических настроений и общественных движений их губерний и градоначальств.

Поступившие таким образом сведения регистрировались в департаменте, который по существу их давал соответствующие указания и при надобности рассылал свои циркуляры.

Жандармские управления территориально покрывали всю Россию, охранные же отделения находились лишь в некоторых пунктах.

Соображения революционных партий и групп при создании ими своих областных и районных комитетов послужили основанием к организации таких же районов по розыску. Общность и однородность географических, промышленных, этнографических и других условий в обоих случаях послужила главным доводом при распределении.

Жандармские управления, входившие в район, согласовывали свои действия с районным жандармским управлением или охранным отделением. Районы были введены директором Департамента полиции М. И. Трусевичем в начале 1900-х годов <…>.

Руководителями политическим розыском в охранных отделениях и жандармских управлениях были офицеры Отдельного корпуса жандармов. <…>

Организация розыскного органа была такова.

Во главе стоял начальник; ближайшими его помощниками являлись жандармские офицеры и чиновники. Канцелярия его обслуживалась обычным штатом, причем при ней находились регистрационный отдел с антропометрическими и дактилоскопическими данными, а также библиотека всех революционных и вообще запрещенных изданий. На постоянной службе состояли также агенты наружного наблюдения, в общежитии называвшиеся „филерами“, а враждебно „шпиками“. Они составляли особую команду, подчиненную чиновнику, заведовавшему наружным наблюдением. Филеры вели слежку, а особые агенты производили выяснение фамилий и адресов наблюдаемых лиц и назывались надзирателями или агентами по выяснению. Лица, которые подлежали наблюдению филеров, указывались начальником розыскного органа по поступившим в его распоряжение „агентурным“ или „секретным“ данным. Первые поступали от „секретных сотрудников“, вращавшихся в обследуемой среде. Эти сотрудники у революционеров назывались „провокаторами“.

Свидания с ними осуществлялись на особых частных квартирах, называемых „конспиративными“, куда начальник розыска приходил в штатском платье. Так называемые „секретные сведения“ поступали от Департамента полиции из „отдела почтовой цензуры“, т. е. учреждения, известного широкой публике под названием „черного кабинета“.

По окончании обследования данной группы таковая ликвидировалась, т. е. лица, в нее входившие, обыскивались, а когда нужно было по ходу дела, то и арестовывались, преимущественно в порядке статьи 12 Положения об охране 1881 года. На основании этой статьи начальникам жандармских управлений и их помощникам предоставлялось право задержания подозреваемых сроком на две недели. Этот срок мог быть продлен губернатором или градоначальником до одного месяца, а затем задержанный или освобождался, или зачислялся за Министерством внутренних дел до окончания о нем дела. За правильностью содержания под стражею задержанных наблюдал участковый товарищ прокурора.

При каждом жандармском управлении и охранном отделении находилось одно или несколько лиц прокурорского надзора, которые наблюдали за ходом и направлением всех политических дел. Часть их, при наличии уличающих данных, передавалась для производства формального дознания или же предварительного следствия в порядке статьи 1035 Устава уголовного судопроизводства.

Все расследования, производимые охранными отделениями и жандармскими управлениями, принимали одну из следующих трех форм:

1. Предварительное следствие, производимое следователем по особо важным делам округа судебной палаты.

2. Формальное дознание, производимое жандармским офицером в порядке статьи 1035 Устава уголовного судопроизводства, которое по окончании передавалось прокурору для направления в судебную палату.

3. Административное расследование, или „переписка“, производившаяся на основании положения о государственной охране.

В первом и втором случаях дело разрешалось судебною палатою или Сенатом, в последнем же оно шло с заключением губернатора на решение в Особое совещание при Министерстве внутренних дел. По рассмотрении переписки составлялось заключение – дело или прекращалось с освобождением задержанных лиц, или же „подозреваемые“ высылались в отдаленные места империи на срок не свыше 5 лет. Больным высылка в отдаленные места заменялась выдворением в местности, климатические условия которых были бы не вредны для их здоровья. B последние годы, по ходатайствам высылаемых, им разрешался взамен высылки выезд за границу с запрещением въезда в Россию. Зачастую дела по административным перепискам прекращались вовсе по Высочайшему повелению в ответ на поданные Государю прощения о помиловании.

Достоверность получаемых розыскным учреждением сведений, правильность донесений, ведение „административных переписок“, постановка всего розыскного дела, денежных расчетов и т. п. контролировались Департаментом полиции в лице его чинов, приезжавших на места и имевших, между прочим, даже свидания с „секретными сотрудниками“ на конспиративных квартирах.

Из изложенного явствует, что организация розыскного дела и роль в нем чинов Корпуса жандармов была значительно менее той, которую ему придавали, ибо деятельность розыскных органов заканчивалась гораздо ранее самого разрешения дела, а потому приписываемое им значение „вершителей политических дел“ неправильно».

Несмотря на то что к оперативному руководству политическим сыском постепенно приходили наиболее компетентные на тот момент лица, общая ситуация в стране продолжала ухудшаться. Это было связано и с тем, что большинство руководителей и сотрудников Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов оказались слабо подготовленными к работе в новых условиях. Например, зачисленный в ОКЖ офицер прослушивал курс лекций при штабе корпуса по относящемуся к жандармской деятельности законодательству, делопроизводству и получал инструкции по практической работе. Однако такой подготовки было явно недостаточно; одним из первых на это обратил внимание Зубатов. В докладной записке на имя командира ОКЖ в 1901 г. он отмечал недостатки в организации обучения офицеров корпуса: указывал, что социология, история политических и социальных движений и политэкономия являются необязательными, а психология, быт, интересы и история революционной среды, нелегальная литература и техника наблюдения вообще не изучаются.

Сам Зубатов считал, что молодые жандармские офицеры при поступлении в корпус должны изучать следующие гуманитарные предметы: богословие и историю церквей, общую историю, философию, психологию и социологию; общую теорию права, государственное и уголовно-процессуальное право; политэкономию и финансы, историю экономики, хозяйственное устройство России; русскую историю, историю зарубежной и русской литературы; историю политических учений и партий, особенно историю социалистических движений; русское общественное и революционное движения; подлинники нелегальной литературы. Несомненно, базовая гуманитарная подготовка, на введении которой настаивал Зубатов, могла бы позволить жандармским офицерам более грамотно и результативно противостоять революционерам, поскольку многие партийные активисты были образованными людьми.

А. А. Лопухин отмечал:

«При отсутствии элементарных научных понятий о праве, при знакомстве с общественной жизнью только в ее проявлениях в стенах военной школы и полковых казарм все политическое мировоззрение чинов Корпуса жандармов заключается в представлениях о том, что существует народ и государственная власть, что последняя находится в непрестанной опасности со стороны первого, что она подлежит в этой опасности охране и что для осуществления таковой все средства безнаказанно дозволены. Когда же такое мировоззрение совпадает со слабо развитым сознанием служебного долга и неспособностью по умственному развитию разобраться в сложных общественных явлениях, то основанные на нем наблюдения останавливаются только на внешних проявлениях этих явлений, не усваивая внутреннего их содержания, и поэтому всякое явление общественное принимает характер для государственной власти опасное. Вследствие чего охрана государственной власти в руках Корпуса жандармов превращается в борьбу со всем обществом, а в конечном результате приводит к гибели и государственной власти, неприкосновенность которой может быть обеспечена только единением с обществом. Усиливая раскол между государственной властью и народом, она создает революцию».

Еще одной стороной деятельности Зубатова стала организация управляемого рабочего движения. Его мысль заключалась в создании профессиональных союзов, отрицающих революционное насилие и выступающих за эволюционное развитие страны. Создание легальных рабочих организаций, поддерживаемых правительством, позволяло решать две задачи: 1) контролировать рабочее движение и выявлять на ранней стадии группы экстремистской направленности; 2) с помощью профсоюзов добиваться улучшения условий труда рабочих и повышения заработной платы. Подобную тактику, впоследствии названную «полицейским социализмом», Зубатов называл «особым методом ведения общественных и государственных дел». Однако новые идеи начальника Особого отдела встретили яростную критику «справа» и «слева». Лидеры революционных организаций быстро поняли опасность подобной затеи, поскольку развитие профсоюзного движения по такому типу могло оттолкнуть от революционеров большинство рабочих.

Не менее яростными противниками назревших общественных преобразований являлись и ультраконсерваторы. Ближайшее окружение Николая II и многие представители жандармско-полицейской среды не понимали необходимости реформирования общества. Например, генерал В. Д. Новицкий искренне считал Зубатова тайным революционером; в своем дневнике он писал: «Его революционная партия далеко и очень еще далеко не знает всей его террористической деятельности, а когда узнает, то, безусловно, будет боготворить его как революционера и активного участника политического террора». Большинство фабрикантов и заводчиков также были противниками Зубатова. Не пожелав понять необходимость учитывать интересы других социальных групп, они в итоге потеряли имущество, а многие и жизнь.

Деятельность Особого отдела и охранных отделений проходила в сложных условиях. Ратаев впоследствии писал, что политическая полиция напоминала армию, которая перевооружается и занимается обучением новобранцев под огнем неприятеля. Ревизии, проведенные в ряде губернских жандармских управлений в 1903 г., выявили неудовлетворительное состояние агентурной работы. Тем не менее в конце 1902 – начале 1903 г. Боевая организация эсеров понесла существенные потери. По агентурной информации Е. Ф. Азефа, который являлся заместителем Г. А. Гершуни, были арестованы: П. П. Крафт, М. М. Мельников, Е. К. Григорьев, Ю. Ф. Юрковская и связная Гершуни Л. А. Ремянникова. Но информация Азефа являлась неполной, и 6 мая 1903 г. в Уфе эсеры убили губернатора Н. М. Богдановича.

Арест Гершуни стал возможен благодаря тому, что начальник Киевского охранного отделения ротмистр А. И. Спиридович, ученик Зубатова и Медникова, внимательно отнесся к агентурной информации о прибытии в Киев «важного лица». Оперативные мероприятия были разработаны на высоком профессиональном уровне: на железнодорожные станции Киев-1, Киев-2, Дарница и Боярка были посланы лучшие филеры, известные эсеровские явки взяты под контроль, у всех филеров проверено оружие. Тринадцатого мая 1903 г. сотрудники наружного наблюдения опознали и арестовали искомое лицо. С арестом Гершуни окончился первый период деятельности Боевой организации.

К лету работа Зубатова стала постепенно налаживаться, но его планам не суждено было реализоваться. Один из его наиболее непримиримых противников – министр внутренних дел Плеве – в августе 1903 г. выразил ему свое недоверие. Зубатова отстранили от должности и сослали во Владимир под надзор полиции. По некоторым данным, на прощание он сказал директору Департамента полиции: «Вот так и становятся революционерами…» В какой уже раз в Российской империи сложилась ситуация, когда настоящие профессионалы оказались бессильны что-либо предпринять, а высшее политическое руководство страны, окруженное льстецами и интриганами, не пожелало задуматься о будущем. Мы полагаем, что отставку Зубатова следует рассматривать как демонстрацию чрезмерного высокомерия, недальновидности и самонадеянного бессилия «верхов», неспособных удержать революционную ситуацию в стране под должным контролем.

Начиная с 1901 г. российские социал-демократы довольно успешно использовали в своих целях уличные демонстрации, инициаторами которых были студенты, – сначала в Харькове (февраль), затем в Москве и Петербурге. Поддерживая шествия, возникавшие не по их инициативе, эсдеки и сами организовывали демонстрации, используя любой предлог. Наибольший эффект в этот период имели манифестации, приуроченные к 1 мая. Так, в мае 1901 г. демонстрации прошли в Петербурге, Симферополе, Тифлисе и Харькове, особо революционный характер носила тифлисская демонстрация. Крупные демонстрации, на которых несли плакаты с лозунгами «Долой самодержавие!», «Да здравствует политическая свобода!», «Да здравствует социал-демократия!» 15 и 16 декабря того же года состоялись в Екатеринославе.

Что касается борьбы с политической полицией, то в 1902 г. в работах «Что делать?» и «Письмо к товарищу о наших организационных задачах» Ленин так писал о борьбе партии с политической полицией:

«Мы должны стремиться создать организацию, способную обезвреживать шпионов раскрытием и преследованием их»; «…борьба с политической полицией требует особых качеств, требует революционеров по профессии».

Как видим, одним из направлений деятельности ленинского крыла РСДРП стало противодействие царским спецслужбам путем создания структур и подготовки специальных кадров, способных на должном уровне противостоять секретным службам империи.

В октябре 1902 г. Ленин отмечал, что «такое преступление, как тайная служба в политической полиции, вообще говоря, за исключением совершенно единичных случаев, не может быть доказано совершенно определенными уликами и столь конкретными фактами, которые мог бы проверить всякий сторонний человек».

В качестве меры пресечения к выявленным секретным сотрудникам чаще всего использовалось изгнание из партии с последующей публикацией имени в партийной печати. Невозможность дальнейшей профессиональной работы агента в революционной среде Ленин оценивал значительно выше, чем его физическую ликвидацию. «Мы должны внушить рабочим, – писал он, – что убийство шпионов, провокаторов и предателей может быть, конечно, иногда безусловной необходимостью, но крайне нежелательно и ошибочно было бы возводить это в систему…».

Начав активную пропагандистскую и организаторскую работу, искровцы связали ее с рабочими забастовками и студенческими беспорядками, тем самым заинтересовав наиболее революционизированных рабочих и наиболее радикальную молодежь. Искровские эсдековские организации стали принимать участие в забастовках и, где были условия, издавали прокламации с призывами к забастовкам и с требованием 8-часового рабочего дня, повышения зарплаты и улучшения условий труда. Полностью возглавить забастовочное движение эсдеки еще не могли, не имея на то ни сил, ни средств, но иногда, как в Ростове-на-Дону в 1902 г., стачки являлись результатом их агитационной работы.

Первоначально забастовки носили мирный характер, но с 1903 г. в некоторых городах они стали сопровождаться уличными беспорядками, что приводило к столкновениям с полицией и даже вынуждало гражданские власти привлекать воинские подразделения. В результате агитации эсдеков пошло на убыль легальное экономическое рабочее движение – ненавистная революционерам «зубатовщина». Безрезультатность большинства стачек, проходивших под чисто экономическими лозунгами, давала возможность агитаторам-эсдекам заявлять о безусловной необходимости свержения царизма в интересах рабочего класса. Начавшись весной 1903 г. в Баку, Тифлисе и Батуме, забастовочное движение поднялось до максимума летом; особых успехов в борьбе с «зубатовщиной» эсдеки достигли в Москве и в Минске.

«Обычная картина забастовавшего города была такова. По тревожным гудкам прекращают работу заводы, фабрики и мелкие ремесленные заведения. Забастовщики толпами ходят по городу, срывая с работ не желающих бастовать; где же им мешает полиция, действуют небольшими кучками. Где можно, под открытым небом устраиваются сходки и митинги; агитаторы социал-демократы произносят речи, формулируют предъявляемые от имени рабочих требования, которые затем воспроизводятся в прокламациях, распространяемых по городу. <…>

Первые демонстрации, в которых активно действовали лишь небольшие группы „сорганизованных“, массовый же характер которым придавала собиравшаяся посмотреть на них падкая до всяких зрелища публика, по их новизне заставали врасплох администрацию и проходили, в смысле продолжительного хождения демонстрантов с флагами по городам, довольно успешно, но позднейшие в большинстве случаев оканчивались для участников плачевно. Предупредительные меры жандармских властей и быстрые действия наружной полиции при попытках поднятия флагов с революционными девизами обращали обычно демонстрантов в бегство с потерями галош, шляп, палок и прочих предметов обихода, что свело в конце концов демонстрации на степень веселых выступлений и схваток с городовыми. Однако были и такие, которые проходили при полном революционном подъеме, но успех таковых обуславливался обычно не столько силою социал-демократов, сколько нераспорядительностью местных властей.

Но если фактически демонстрации в большинстве случаев и протекали для лиц, принимавших в них участие, довольно печально, то все-таки они имели весьма нежелательную для правительства сторону. Демонстрации наглядно показывали населению существование революционных организаций и наличность противоправительственного движения, выливавшегося даже в открытый публичный протест против существующего государственного строя.

Скопления на улицах больших полицейских нарядов, приготовления войсковых частей и зачастую весьма продолжительные, целыми периодами времени дежурства их „на случай возможных“ беспорядков увеличивали и без того баснословные рассказы о планах „революционеров“ и о том, что-де подготовляют рабочие. Все это, с одной стороны, создавало тревогу мирного населения, с другой – повышало настроение политиканствующей части общества, самих же рабочих и вообще членов революционных организаций делало „героями дня“, давало им право на преувеличенное о себе и своих силах мнение и окрыляло их надеждами на скорый и успешный конец борьбы их с буржуазией и правительством».

С 1901 г. искровцы начали агитационную и организационную работу среди военных. Агитация в армии велась путем распространения прокламаций среди солдат и офицеров. Первым результатом стало возникновение в декабре 1902 г. «Офицерской военно-революционной организации», тесно примыкавшей к РСДРП, но не входившей в ее состав. При некоторых эсдековских комитетах, преимущественно на юге, началась и устная пропаганда в солдатских кружках, которая особенно успешно велась среди матросов Черноморского флота.

При всех видах агитации социал-демократам была необходима пропагандистская литература, на изготовление и распространение которой редакцией «Искры» и местными комитетами обращалось самое серьезное внимание. Конечно, значительная часть литературы не доходила по назначению, так как изымалась пограничными и розыскными органами, но дошедшее являлось основным средством воздействия на различные группы российского общества. Кроме того, устная пропаганда была сопряжена с бо́льшими опасностями для агитаторов, чем распространение прокламаций.

Изменился и тип местных организаций РСДРП. В брошюре Ленина «Письмо к товарищу о наших организационных задачах» (1902) давался подробный план строительства местной организации. Местные комитеты в больших городах состояли обычно из 5–7 человек, в основном из интеллигентов, обычно имевших в своем распоряжении типографию. Под их руководством стали образовываться кружки рабочих-агитаторов, обязанностью которых было распространение прокламаций и агитация рабочих на разные политические выступления. Эти небольшие группы организаторов и агитаторов, как правило, состояли из людей смелых, энергичных и умеющих соблюдать конспирацию. В организационном смысле партия все более приобретала характер подпольной организации, построенной на началах строгого централизма. Местные комитеты старались внедрять в среду партийных работников (профессиональных революционеров) руководящие указания партийного центра, в чем их поддерживали и направляли агенты «Искры».

В эти же годы социал-демократы начали работу в крестьянской среде. Стали появляться отдельные прокламации для крестьян, велась устная пропаганда в некоторых уездах Московской, Новгородской, Самарской, Саратовской и других губерний, а также на Кавказе. Систематическая агитация в среде крестьянства требовала соответствующей литературы, и первым опытом в этом направлении стала брошюра Ленина «К деревенской бедноте» (март 1903 г.). Одновременно эсдеки стали организовать своеобразные подготовительные кружки будущих пропагандистов и агитаторов среди учащихся старших классов средних учебных заведений и имели в этом значительный успех.

Ко второму съезду РСДРП Ленин и его соратники подошли, уже имея несколько специальных и секретных комиссий и иных конспиративных структур, курирующих разнообразные вопросы внешнего и внутреннего порядка, а также структуры, способные активно противостоять прямой агрессии по отношению к партии. По неофициальным данным, днем рождения таких специальных структур можно считать 3 марта 1903 г., когда были оформлены позиции внутрипартийного контроля и созданы так называемые структуры «малых троек», аккумулирующие всю полноту партийной власти по территориально-линейному принципу. Типичными примерами являются следующие документы.

– Письмо Закордонного комитета Бунда в Берлине от 3 марта 1903 г. о возможном нарушении правил внутрипартийной конспирации Л. Дейчем в беседе с Н. Б. Коганом в Лондоне, с точным указанием на истинное место нахождения ЦК Бунда.

– Письмо Н. К. Крупской от 12 марта 1903 г. Заграничному комитету Бунда о необходимости составить комиссию для устройства конспиративной части второго съезда РСДРП. Уполномоченным по секретной части был назначен «товарищ Альман» (Л. Дейч). Бунду отводилось особое место в партийных структурах, причем среди более чем двадцати направлений деятельности этого союза внутри партии под пунктом № 13 значится «Террор», а весь пункт № 18 направлен на оперативное внедрение, разложение и агитацию в рядах военных, полицейских, политических и иных структур.

– Предложение В. Д. Бонч-Бруевича по внутренней оперативной работе среди сектантов.

– Доклад Батумского комитета от мая 1903 г. о необходимости специальной подготовки революционных кадров и создания спецпунктов (школ, центров) подготовки боевого характера.

Второй съезд РСДРП состоялся 17 (30) июля – 10 (23) августа 1903 г. До 24 июля (6 августа) съезд работал в Брюсселе, но бельгийская полиция вынудила делегатов покинуть страну, и они переехали в Лондон. На съезде были представлены 26 организаций: группа «Освобождение труда» «Заграничная лига русской революционной социал-демократии», «Заграничный союз русских социал-демократов»; Бакинский, Батумский, Донской, Екатеринославский, Киевский, Московский, Николаевский, Одесский, Петербургский, Саратовский, Тифлисский, Тульский, Уфимский и Харьковский комитеты; русская организация «Искры»; Петербургская рабочая организация, Крымский союз, Союз горнозаводских рабочих; Северный рабочий союз; Сибирский союз; группа «Южный рабочий»; Заграничный комитет Бунда и ЦК Бунда. В съезде принимали участие 43 делегата с 51 решающим голосом и 14 делегатов с совещательным голосом.

Съезд принял марксистскую программу, в которой, в отличие от программ социал-демократических партий европейских стран, признавалась необходимость диктатуры пролетариата.

В конце съезда при обсуждении проекта устава партии разгорелась борьба по вопросу о членстве в партии между сторонниками Ленина («твердые искровцы», 24 голоса) и их оппонентами из группы Мартова («мягкие искровцы», 9 голосов), к которым примкнули бундовцы, «рабочедельцы», группа «Южный рабочий» и некоторые другие (18 голосов). В результате была принята формулировка Мартова: членом партии мог считаться «всякий, принимающий ее программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций».

Съезд признал «Заграничную лигу русской революционной социал-демократии» единственным представителем РСДРП за границей. В знак протеста два представителя «Заграничного союза…» ушли со съезда. Ушли и пять бундовцев после того, как съезд отверг ультиматум Бунда о признании его единственным представителем еврейских рабочих в России. Это изменило соотношение сил в пользу «твердых искровцев», и остальные параграфы устава были приняты съездом в формулировке Ленина.

Что касается сионизма, то борьбу с ним представители еврейского народа вели практически во всех социал-демократических партиях и организациях. Ленин видел в сионизме одно из проявлений буржуазного национализма, противостоящего пролетарскому интернационализму и проповедующего классовый мир между капиталистами и рабочими одной национальности. В статье «Мобилизация реакционных сил и наши задачи» (1903) он заявлял, что сионизм – больший враг социал-демократии, чем антисемитизм.

По вопросу о терроре была принята следующая резолюция:

«Съезд решительно отвергает террор, т. е. систему единичных политических убийств, как способ политической борьбы, в высшей степени нецелесообразный в настоящее время, отвлекающий лучшие силы от насущной и настоятельно необходимой организационной и агитационной работы, разрушающий связь революционеров с массами революционных классов населения, поселяющий и среди самих революционеров, и среди населения вообще самые превратные представления о задачах и способах борьбы с самодержавием».

Примечательно, что в начале работы съезда было проведено секретное заседание организации «Искры» по вопросу о ее мандатах на съезде. А 17 августа 1903 г. Ленин провел предложение о создании специальной аналитической службы, которая будет выпускать спецбюллетень для ограниченного состава ЦК, а также о создании структур ЦК по реорганизации, роспуску, ликвидации и контролю над всеми партийными комитетами.

После съезда в России началось формирование конспиративной революционной централизованной организации нового типа, получившей название партии большевиков – РСДРП (б), и произнесенная впоследствии (в 1917 г., на первом Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов) фраза «Есть такая партия!» несла за собой много больше смысла, чем принято считать.

Уже 12 октября 1903 г. в письме руководству РСДРП Ленин, с учетом результатов киевского провала, потребовал усиления контроля над внутрипартийной перепиской и создания специальной внутрипартийной службы перлюстрации.

В православном Королевстве Сербия, население которого в большинстве своем считало защитником Российскую империю, в 1903 г. произошло событие, ставшее одним из важнейших звеньев на пути к Первой мировой войне. Александр I Обренович, правивший в русле политики Австро-Венгрии, стремительно терял поддержку во всех слоях сербского общества. Среди военных все больший отклик получали взгляды партии «старорадикалов» во главе с Николой Пашичем. Именно в офицерских кругах в августе 1901 г. и созрел первый заговор. Капитаны Радомир Аранчелович, Милан Петрович и поручики Драгутин Димитриевич (псевдоним – Апис), Антоний Антич и Драгутин Дулич договорились о подготовке военного переворота, который должен был начаться в сентябре с убийства короля в ресторане «Коларац». Но покушение не состоялось, так как король в ресторан не явился.

В мае 1903 г. переворот был подготовлен более тщательно. Двадцать девятого мая в 0.45 поручик Димитриевич повел несколько сот офицеров к резиденции сербского короля. Одновременно был захвачен и убит военный министр Милован Павлович. Командование перешло к полковнику Генштаба в отставке Александру Машичу, брату первого мужа королевы Драги. Ворота дворца открыл гвардии поручик Петр Живкович (будущий премьер-министр Югославии), оказавшие сопротивление офицеры охраны были ликвидированы. Дверь королевской спальни взорвали динамитом, после чего королевская чета была расстреляна из револьверов и изрублена саблями. Также был убит премьер-министр Димитрий Цинцар-Маркович. На престол взошел король Петр Карагеоргиевич.

* * *

В российских спецслужбах в 1903 г. продолжалась перманентная реорганизация. Первого января Охранную агентуру Петербургского охранного отделения возглавил ротмистр Отдельного корпуса жандармов Б. А. Герарди. Двадцать восьмого апреля 1903 г. были учреждены должности второго помощника начальника Петербургского охранного отделения и старшего чиновника для поручений. Занимающие их лица предназначались «специально для заведования особою Охранной командой» и к исполнению обязанностей по Охранному отделению не привлекались. За Охранной агентурой закреплялось новое наименование – Охранная команда. Переименование было вызвано тем, что, благодаря усилиям С. В. Зубатова, под агентурой стали понимать преимущественно сеть информаторов, завербованных в революционных организациях или уголовной среде.

После увольнения С. В. Зубатова заведующим Особым отделом в августе 1903 г. стал начальник Петербургского охранного отделения полковник Я. Г. Сазонов, кандидатура которого была одобрена в Министерстве внутренних дел. На должность Сазонова заступил Л. Н. Кременецкий. Назначенный в спешке, он оказался недостаточно компетентным в области безопасности; не имея надежной агентуры, ее отсутствие он компенсировал провокационными методами.

В ноябре 1903 г. Сазонова сменил Н. А. Макаров. Юрист по образованию, ранее он работал в системе судебного ведомства и не обладал ни сыскными талантами, ни оперативным опытом Зубатова. Впоследствии Ратаев писал, что «всюду, на всех ответственных постах сидели новые люди, которым приходилось знакомиться с делом, присматриваться, когда нужно было действовать быстро, решительно, наверняка».

Что касается легального рабочего движения в столице, то еще в 1903 г. по инициативе С. В. Зубатова было создано «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», ставившее целью улучшение жизни и условий труда. Возглавил эту общественную организацию священник Г. А. Гапон – талантливый пропагандист и организатор, быстро завоевавший популярность и среди рабочих, и во многих знатных домах столицы. «Собрание…» интенсивно развивалось и, к концу 1904 г. став самой массовой рабочей организацией Петербурга, реально претендовало на роль лидера рабочего движения в стране. Однако после отставки Зубатова руководители Департамента полиции постепенно утрачивали контроль над «Собранием…», к тому же многие представители правящего класса видели в нем угрозу собственному благополучию.

Внешнеполитическая ситуация в начале века менялась так же стремительно. После того как российская дипломатия лишила Японию плодов ее победы над Китаем, русско-японские отношения резко ухудшились: правительство и японское общество жаждали реванша. Нарастали экономические и политические противоречия между ведущими мировыми державами, итогом которых стал ряд локальных войн, завершившихся глобальной мировой схваткой. Для ведения войны государствам требовалась мобилизация многомиллионных людских и материальных ресурсов, воюющие страны несли колоссальные людские и экономические потери. Победа в войне стала все менее зависеть от исхода генерального сражения или ряда таких сражений.

Основными поставщиками военно-политической информации в конце XIX – начале XX в. оставались Министерство иностранных дел и служба перлюстрации. После смерти Н. К. Гирса в 1895 г. в МИД началась кадровая чехарда, характерная для правления последнего императора. К 1890 г. на посту министра побывали три человека: А. Б. Лобанов-Ростовский (в 1895–1896 гг.), Н. П. Шишкин (в 1896–1897 гг.), М. Н. Муравьев (в 1897–1900 гг.). В 1900 г. МИД возглавил В. Н. Ламсдорф, пробывший на этом посту до 1906 г. Именно он был основным организатором внешней (дипломатической) разведки. Военное и Морское министерства, Минфин, МВД и Министерство Императорского двора также занимались добыванием разведывательной информации в собственных интересах. Чаще всего информация просто покупалась. Нелегальных резидентур политической и военной разведок не существовало, почти полностью отсутствовала координация разведработы между послами и военными агентами.

Очередное воссоздание военной контрразведки началось только в июне 1903 г. Орган по борьбе с иностранным шпионажем, в целях маскировки названный Разведочным отделением Главного штаба, в официальной структуре штаба отсутствовал. Возглавил военную контрразведку ротмистр Отдельного корпуса жандармов В. Н. Лавров. Вместе с ним из состава Тифлисского охранного отделения в Петербург прибыли трое сотрудников: старший наблюдательный агент, губернский секретарь Перешивкин и два наблюдательных агента, запасные сверхсрочные унтер-офицеры Зацаринский и Исаенко.

За шесть месяцев работы Лавров и его подчиненные установили около двадцати российских и иностранных подданных, в той или иной мере занимавшихся военным шпионажем, и собрали улики, которые могли быть представлены в суде как доказательство разведывательной деятельности против России. Лавров обратил внимание на особую активность японского военного агента (атташе) подполковника М. Акаши, а в декабре 1903 г. через свою внутреннюю агентуру получил данные о том, что японская миссия всем составом готовится срочно покинуть Петербург. Руководство Главного штаба доложило об этом Николаю II, но результаты деятельности контрразведки по японской миссии не были оценены должным образом. Фактически были проигнорированы оперативные донесения военной разведки. В итоге начало войны на Дальнем Востоке для руководства страны стало «неожиданным» и «внезапным».

В ряду грубейших ошибок, допущенных военно-политическим руководством Российской империи, следует особо отметить недооценку социально-политических, военных и экономических возможностей Страны восходящего солнца. А ведь уже с 1903 г. в донесениях военных агентов В. К. Самойлова и Л. Р. фон Раабена из Токио и Сеула указывалось, что политические, экономические и военные структуры Японии заняты подготовкой к войне против России. Эта информация получала подтверждение из различных источников. Особенно тревожными донесения стали к декабрю 1903 г., за два месяца до начала войны. Однако информация в очередной раз не была должным образом учтена, и принятые военно-политические решения оказались неадекватными нарастанию внешней угрозы.

Меры, предпринимавшиеся российским правительством накануне русско-японской войны, были несвоевременными, половинчатыми и крайне противоречивыми. Эта противоречивость отчасти объясняется расхождением сообщений военных агентов, с одной стороны, и российских дипломатов в Токио и Сеуле – с другой. Можно предположить, что высшее политическое руководство Российской империи сознательно пренебрегло данными военной разведки и контрразведки, допустив «внезапное» нападение противника на корабли российского флота. Вероятно, оно полагало, что сумеет представить Японию в качестве агрессора и заручиться поддержкой иностранных государств. Высшее военное командование также убедило императора, что одержит скорую победу над противником на суше и на море.

С помощью войны российское правительство намеревалось решить и внутренние проблемы, используя фактор внешней угрозы и рост патриотических настроений. Одним из сторонников войны с Японией был министр внутренних дел В. К. Плеве, выдвинувший тезис о «маленькой победоносной войне» как средстве победить нарождающуюся революцию. Однако надежды российской правящей элиты не оправдались. Русско-японская война, начавшаяся в 1904 г., стала дополнительным катализатором революционного движения. Не получая адекватного отпора со стороны власти, террористические группировки открыли настоящую охоту на высших руководителей империи.

Одной из первых жертв неразумной внешней и внутренней политики стал сам Плеве. Боевая организация эсеров, после ареста Гершуни восстановленная и возглавленная Е. Ф. Азефом, организовала на него пять покушений: 18 и 25 марта, 1 апреля (подорвался техник А. Д. Покотилов), 8 и 15 июля. Последняя попытка оказалась удачной. Группа состояла из шести человек: М. И. Швейцер (готовил бомбы); Д. Ш. Боришанский, Е. С. Созонов и Л. В. Сикорский (бомбометатели); И. И. Мацеевский и Е. О. Дулебов (извозчики). При проезде открытой кареты Плеве по обычному маршруту, хорошо известному террористам, Созонов метнул бомбу прямо в нее. Плеве и кучер были убиты, ранения и контузии получили семь человек: охранники, случайные прохожие и сам бомбометатель.

Убийство Плеве вызвало в правящих кругах России состояние, близкое к панике, пост министра внутренних дел в течение полутора месяцев (!) оставался вакантным. Позже сотрудники спецслужб и полиции узнали, что организатором убийства Плеве и руководителем Боевой организации эсеров являлся Азеф, секретный сотрудник Департамента полиции с 1893 г.

Среди историков до сих пор не утихают споры о том, кем в действительности был Азеф. Одни называют его выдающимся боевиком, сумевшим проникнуть в Департамент полиции и под его прикрытием проводить удачные боевые операции, другие считают Азефа провокатором, работавшим против революционеров, третьи полагают, что Азеф – внедренный в Департамент тайный агент иностранных (австрийских или германских) спецслужб. По нашему мнению, сущность Азефа четко определил Г. А. Лопатин (первый переводчик на русский язык «Капитала» К. Маркса): «Это человек, который совершенно сознательно выбрал себе профессию полицейского агента, точно так же, как люди выбирают себе профессию врача, адвоката и т. п. Это практический еврей, почуявший, где можно больше заработать, и выбравший себе такую профессию».

До отставки Зубатова в 1903 г. Азеф работал под его руководством и постоянным контролем, но затем контроль был частично потерян. Проходивший курс наружного и внутреннего наблюдения еще при Московском охранном отделении и накопивший к 1904 г. солидный опыт оперативной и подпольной конспиративной работы, этот человек смог эффективно использовать и революционеров, и полицию в своих собственных интересах. Солидный опыт позволил ему избежать смерти от рук своих «товарищей» по подполью даже после разоблачения.

В связи с деятельностью Азефа остановимся на проблеме провокаторства. Многие историки именуют секретных сотрудников и даже полицейских и жандармских чиновников провокаторами. По нашему мнению, этот термин пускают в ход либо по незнанию, либо в качестве пропагандистского клише. Под провокацией следует понимать инициированные секретными сотрудниками подстрекательские действия по вовлечению других лиц в незаконную антиправительственную деятельность. В этом смысле деятельность Азефа по организации террористических актов – провокаторская. Но в работе секретного сотрудника всегда имеет место неразрешимый парадокс: степень его информированности напрямую зависит от занимаемого в подпольной организации положения, а положение определяется авторитетом, заработать который можно только практической антиправительственной деятельностью.

Второй важный момент заключается в том, по чьей инициативе секретный сотрудник совершает те или иные противоправные действия: с санкции специальной службы, с которой сотрудничает, или по своей собственной воле, как говорится, на свой страх и риск. В случае с Азефом имела место двойная игра. Азеф систематически вводил в заблуждение чиновников Департамента полиции, принижая свое истинное положение в партии эсеров. Его официальные кураторы либо действительно не знали, что их подопечный является главой Боевой организации и отвечает за «центральный террор», либо тщательно скрывали это впоследствии. Нельзя исключить, что кроме официального сотрудничества с полицией Азеф параллельно работал на одну из придворных группировок, которая руками эсеров устраняла политических конкурентов.

Возвращаясь к убийству Плеве, отметим, что оно было организовано по хорошо отработанной (стандартной) схеме. Маршруты передвижений министра были заранее установлены, численность охраны, ее диспозиция и порядок действия также были определены. Метод покушения, выбранный с учетом данных наружного наблюдения, практически не оставлял Плеве шансов уцелеть.

В числе причин, обусловивших успех покушения, следует отметить пренебрежение дополнительными мерами безопасности со стороны самого министра, отсутствие агентурной информации о планах террористов, о составе боевой группы и ее дислокации, отсутствие у охраны навыков выявления наружного наблюдения боевиков и пресечения попыток совершения покушений.

Приведенные факты говорят о неудовлетворительной работе органов внутренней безопасности Российской империи. Ухудшение качества их работы после 1903 г. – прямое следствие кадровой политики руководства страны.

В отличие от охраны высших сановников империи, охрана Николая II действовала безупречно даже в сложных условиях. Если его отец редко покидал столицу, Николай достаточно много путешествовал, а это предъявляло к охране повышенные требования. Когда государь намеревался посетить какой-нибудь российский город, за месяц до этого туда отправлялась передовая группа из отряда секретной охраны, занимавшаяся исключительно подготовкой визита. Сотрудники группы изучали улицы, по которым должен был проследовать императорский кортеж, осматривали и брали на заметку все дома на маршруте. Особое внимание уделялось проходным дворам, пожарным лестницам, чердакам и подвалам, то есть путям вероятного подхода и отхода террористов, возможным позициям стрелков и бомбометателей.

В распоряжениях, в том числе опубликованных в открытой печати, подробно регламентировались меры безопасности при проезде императорской семьи, обязанности домовладельцев, квартиросъемщиков, их гостей и т. д. Допуск посторонних лиц в дома, находящиеся на маршруте следования высочайших особ, осуществлялся по заранее составленным спискам. Допущенные лица не должны были иметь биноклей, подзорных труб и фотоаппаратов. Все ворота и двери, выходившие на улицу, запирались на ключ, закрывались все окна в цокольном и первом этажах. Двери в сараи и на чердаки запирались и опечатывались, чердачные окна заколачивались, пожарные лестницы обшивались тесом. За несколько часов перед проездом кортежа во всех узловых точках маршрута размещались сотрудники полиции в форме, а также их добровольные помощники и чины отряда секретной охраны в штатским.

Однако наибольшую трудность для охраны составляли не обыватели и даже не террористы, а непредсказуемое поведение самого императора. В качестве примера рассмотрим поездку Николая II в июле 1903 г. в город Саров Нижегородской губернии. Вот как описывал этот визит начальник канцелярии Министерства Императорского двора и Уделов А. А. Мосолов:

«Лауниц и я шли в середине свиты за императором. Губернатор высказал опасение, что толпа, желающая ближе видеть царя, прорвет тонкую цепь солдат и наводнит шоссе. В это время, не предупредив никого, государь свернул круто направо, прошел через цепь солдат и направился в гору. Очевидно, он хотел вернуться по дощатой дорожке и дать таким образом большему количеству народа видеть себя вблизи. Я крикнул Лауницу: „За мной!“, и мы с великими усилиями пробились непосредственно до императора, от которого уже была оттерта вся прочая свита.

Его Величество двигался медленно, повторяя толпе: „Посторонитесь, братцы“. Государя пропускали вперед, но толпа немедленно опять сгущалась за ним, только Лауниц да я удержались за царем. Пришлось идти все медленнее, всем хотелось видеть и, если можно, коснуться своего монарха. Все более теснили нашу малую группу из трех человек, и наконец мы совсем остановились. Мужики стали размахивать руками и кричать: „Не напирайте“. Опять продвинулись вперед на несколько шагов. Я предложил царю встать на наши с Лауницем скрещенные руки, тогда его будет видно издали, но он не соглашался. В это время толпа навалилась спереди, и он невольно сел на наши руки. Затем мы его подняли на плечи. Народ увидел царя, и раздалось громовое „ура“».

Как видим, в такой ситуации была высока вероятность гибели государя – и не только от рук террористов: его могла задавить восхищенная близостью монарха ненасытно-любопытная толпа.

Без учета специальных военных охранно-конвойных подразделений личный состав Охранной команды Петербургского охранного отделения в 1904 г. насчитывал около 250 человек. Задачей сотрудников (филеров) этой команды (охранной агентуры) являлась охрана императорской фамилии. При проездах императора по Петербургу филеры рассыпались по улицам вдоль пути следования кортежа – следили, чтобы никто не бросился из толпы; при поездках в другие города филеры неотлучно следовали за императором. Во всех театрах имелись места для филеров.

Для примера приведем вариант расстановки Охранной команды того времени:

«В Царском Селе – 100 человек; в окрестностях Царского Села – 12; в охране императорских театров – 17; в Департаменте полиции – 7; при доме министра внутренних дел – 1; на вокзалах – 8; дежурных и сторожей – 6; писцов – 2; больных в среднем – 10. Налицо – 87».

С наступлением весны число дежурящих в Царском Селе увеличивалось, поскольку государь и его семья чаще прогуливались в парках и к тому же возрастало население в прилегающих дачных местностях. При посещении Николаем II губерний, где наблюдалась повышенная революционная деятельность, в них временно вводилось военное положение, а на пути следования царского кортежа через каждые 300 метров расставлялись посты охраны.

Охранная служба была не из легких: многие сотрудники находились на улице от 12 до 20 (!) часов при любой погоде. В среднем агент охранной команды получал жалованье в размере 60 рублей в месяц.

Департамент полиции занимался и несвойственными ему функциями. В мае 1904 г. в структуре Особого отдела создается собственное совершенно секретное контрразведывательное подразделение – Отделение дипломатической агентуры. Его задачей стала организация наблюдения за дипломатическими представителями некоторых держав, сочувствовавших Японии. Секретность была настолько высокой, что Военное министерство не было проинформировано, а в самом Департаменте полиции о существовании отделения знали лишь несколько человек из высшего руководства. Соображениями секретности объяснялся и выбор начальника отделения – ротмистра Отдельного корпуса жандармов М. С. Комиссарова. Кадровый военный, в начале 1904 г. переведенный в Петербургское губернское жандармское управление из армии, Комиссаров не был известен в столице как офицер спецслужб. В течение двух лет он находился на нелегальном положении в собственной стране, проживая на частной квартире под видом иностранца.

Деятельность контрразведки Особого отдела оказалась эффективной: за два года в руках русского правительства оказались шифры двенадцати государств. Такую результативность можно объяснить грамотной организацией работы, подбором немногочисленного состава и налаженной агентурной сетью. Это – отличный пример оперативно-агентурной деятельности, не связанной некомпетентностью руководства, лишенной заорганизованности и неизбежных ошибок наспех подобранного и плохо обученного личного состава.

В июне 1904 г. перед директором Департамента полиции А. А. Лопухиным поставили задачу обеспечить безопасность плавания Второй тихоокеанской эскадры в Балтийском и Северном морях. Руководителем операции был назначен шеф берлинской агентуры (резидентуры) А. М. Гартинг. При содействии местных властей он организовал систему охранных наблюдательных пунктов на побережье Германии, Дании, Норвегии и Швеции.

Гартинг писал:

«Почти все заведывавшие пунктами живут на побережье и тесно связаны со всем происходящим в водах их района. Охрана производилась ими не только в местах их проживания, но и на всем пространстве между этими пунктами. Такой тщательный контроль имел результатом, что ни одно появление японцев во вверенном каждому из них районах не проходило незамеченным, и я немедленно мог принимать своевременно необходимые меры».

Гартинг арендовал несколько небольших судов, постоянно курсировавших в территориальных водах Скандинавии. Примечательно, что он не только успешно выполнил задание, но и сэкономил 25 тысяч рублей из полученных 150 тысяч, при этом ему удалось нанять девять судов вместо трех и около ста человек вместо тридцати, которые работали на полтора месяца дольше запланированного.

В представленном в ноябре 1904 г. отчете Гартинг писал:

«Подобного результата можно было достигнуть <…> только при соблюдении самой строгой экономии в расходах и благодаря только счастливому подбору людей, из которых все без исключения добросовестно выполнили возложенную на них миссию».

Организация сбора информации в Европе о намерениях Японии и ее тайных союзников (разведка и внешняя контрразведка) была поручена чиновнику Департамента полиции И. Ф. Манасевичу-Мануйлову.

Многие исследователи считают, что ухудшение позиций Разведочного отделения Генерального штаба связано в основном с интригами ряда высших чиновников МВД. Действительно, они имели место, но существовала и серьезная угроза внутренней безопасности империи. В 1904–1905 гг. специальные службы Японии стремились максимально ослабить Россию изнутри с помощью политических противников правительства. Информация об этих действиях была получена через агентуру Департамента полиции в революционных организациях. По нашему мнению, вторжение политической полиции в сферу деятельности военной контрразведки в условиях войны обусловлено не только слабостью последней, но и необходимостью противодействовать революционерам.

В период русско-японской войны специальные службы Японии предприняли попытку использовать политических противников самодержавия для ослабления России изнутри. Бывший военный агент в Петербурге Матоир Акаши, обосновавшийся к тому времени в Стокгольме, установил контакт с лидером Партии активного сопротивления Финляндии К. Циллиакусом (Зиллиакусом). Последний ранее бывал в Японии и некоторые свои политические статьи подписывал псевдонимом Самурай. Циллиакус активно сотрудничал с русскими, польскими и кавказскими революционерами и участвовал в транспортировке нелегальной литературы из Скандинавии в Россию.

В одном из докладов за 1904 г. Акаши писал:

«К концу июня (1904) отношения между Зиллиакусом и основными оппозиционными партиями созрели. Он и я одновременно отправились в Париж, где вместе с представителем партии „Сакартвело“ Деканози и партии „Дрошак“ графом Лорис-Меликовым совещались по поводу организации беспорядков в России. Затем Зиллиакус отправился в Лондон на переговоры с Чайковским <…> Я обещал Зиллиакусу, что выплачу ему 3000 иен на печатание прокламаций».

Циллиакус предпринял активные усилия для консолидации радикально настроенных сил эмиграции и проведения в этих целях межпартийной конференции. Он предложил лидерам эсеров «обсудить текст общего манифеста против войны и выработать план общих совместных действий для понуждения всеми мерами, хотя бы самыми террористическими, прекратить войну. Такими мерами могут быть одновременные в разных местностях вооруженные демонстрации, крестьянские бунты и т. п. Если понадобится оружие, то финляндцы берутся снабдить оружием в каком угодно количестве».

Конференция была назначена на осень 1904 г., информация о ней поступила в Департамент полиции от Азефа через заведующего заграничной агентурой Л. А. Ратаева. Анализ информации показал, что деятельность Акаши носила уже не разведывательный, а откровенно подрывной характер, направленный на дестабилизацию политической ситуации в России. В этих условиях противодействие военной разведке Японии было поручено не военному министерству, а Департаменту полиции.

С 30 сентября по 4 октября 1904 г. в Париже проходила конференция отдельных революционных и оппозиционных партий и групп. На ней было решено, что «каждая партия может действовать своими методами: либералы должны атаковать правительство с помощью земства и газетных кампаний; эсерам и другим партиям следует специализироваться на крайних методах борьбы; кавказцам использовать свой навык в организации покушений; польским социалистам – опыт в проведении демонстраций». Об этом Азеф также проинформировал Департамент полиции.

В октябре 1904 г. в Париж прибыл чиновник особых поручений Департамента И. Ф. Манасевич-Мануйлов, вскоре установивший, что основная задача Акаши – организация силовых антиправительственных выступлений. Акаши говорил революционерам, что готов выделить деньги на приобретение оружия и на постоянное возбуждение общественного протеста против правительства.

Манасевич-Мануйлов получил данные и об антиправительственной деятельности издателя журнала «Сакартвело» Г. Г. Деканозова (Деканози). Вокруг издания объединялись сторонники созданной в апреле 1904 г. Грузинской партии социалистов-федералистов (революционеров). Деканозов, завербованный Акаши, стал одним из его самых доверенных и высокооплачиваемых агентов – еженедельно он получал на расходы и разъезды свыше 2000 франков, что превышало расходы на всю агентуру Департамента полиции в Париже. Манасевич-Мануйлов установил, что Деканозов регулярно участвует в транспортировке в Россию нелегальной литературы. Однако в конце 1904 г. из Петербурга пришло неожиданное указание прекратить разработку Деканозова: по мнению начальства, причастность последнего к антиправительственной военно-политической деятельности не была установлена.

Вот с таким «багажом» российское правительство и российские революционеры и подошли к 1905 году.