Началась эта история в день смерти Петра I, не оставившего ни прямого наследника, ни завещания…

«Престол был отдан на волю случая и стал его игрушкой. С тех пор в продолжение нескольких десятилетий ни одна смена власти на престоле не обходилась без замешательства, <…> каждому воцарению предшествовала придворная смута, негласная интрига или открытый государственный удар. <…> Когда отсутствует или бездействует закон, политический вопрос обыкновенно решается господствующей силой. В XVIII в. у нас такой решающей силой является гвардия».

Реальных претендентов на престол было трое: вдова императора Екатерина, коронованная Петром, ее младшая дочь Елизавета Петровна и внук императора Петр – сын покойного царевича Алексея и принцессы Шарлоты-Христины-Софии-Брауншвейг-Вольфенбюттельской.

Анна, старшая дочь Петра, еще в 1724 г. вместе со своим женихом, герцогом К. Ф. Голштейн-Готторпским, под присягой отказалась за себя и за свое потомство от русского престола.

На стороне Екатерины была новая служилая знать, полностью обязанная возвышением Петру Великому; на стороне юного Петра – представители старинных российских боярских родов, наследники Рюриковичей и Гедиминовичей. Симпатии гвардии принадлежали Екатерине, которая не раз лично делила со своим мужем тяготы походной жизни.

Сторонники императрицы действовали быстро и решительно: пока глава Тайной канцелярии П. А. Толстой и кабинет-секретарь А. В. Макаров вели юридический спор о наследнике со сторонниками юного Петра, князь А. Д. Меншиков привел гвардейских офицеров в покои Екатерины, где те поклялись в верности «матушке». После этого гвардейцы подошли к Зимнему дворцу.

Президент Военной коллегии А. И. Репнин в гневе спросил:

– Кто смел без моего ведома привести сюда полки? Разве я не фельдмаршал?

Командир Семеновского полка И. И. Бутурлин на это ответил, что полки призваны по воле императрицы.

Французский посланник Ж. Ж. Кампредон, курировавший секретные миссии французских агентов в России, в секретной переписке с королевским двором отметил после этого, что «решение гвардии в России стало законом».

Получив власть с помощью лейб-гвардейских полков, государыня воздала им должное: полностью и вовремя выплачивала жалованье, газета «Петербургские ведомости» регулярно сообщала о том, как правительство заботится о гвардии.

В группе бывших соратников Петра Великого тем временем произошел раскол. Наиболее приближенным к императрице лицом стал Меншиков, который всеми силами стремился удержать доминирующее положение при дворе. Однако у него имелись могущественные противники, наиболее опасными из которых являлись П. А. Толстой и П. И. Ягужинский, знавшие, в силу своего служебного положения, то, что обычно пытаются скрыть от широкой общественности. Меншиков попытался нейтрализовать их. Первой жертвой «светлейшего» стал генерал-прокурор Сената П. И. Ягужинский. Его «случайно» не включили в число членов Верховного тайного совета, учрежденного в феврале 1726 г. В состав этого органа, призванного помогать государыне в важнейших делах, вошли А. Д. Меншиков, П. А. Толстой, канцлер Г. И. Головкин, вице-канцлер А. И. Остерман, герцог К. Ф. Голштейн-Готторпский и князь Д. М. Голицын. На первых заседаниях Верховного совета императрица еще присутствовала, но потом, по словам современников, ей это «наскучило». Екатерине не хватало не только должных политических, экономических, управленческих и иных важных знаний, но и воли для вершения государственных дел, и она стала подписывать решения «верховников» практически не читая, как свои, не особо вникая в содержание.

В мае того же года была упразднена Тайная канцелярия – на том основании, что она создавалась «на время, для случившихся тогда чрезвычайных тайных розыскных дел». Дела Тайной канцелярии подлежали передаче в Преображенскую канцелярию. Уникальность ситуации заключалась в том, что правительство находилось в Петербурге, а центральный орган политического сыска – Преображенский приказ – в Москве, и И. Ф. Ромодановский был вынужден подолгу жить в Санкт-Петербурге, чтобы лично руководить работой канцелярии. В декабре 1726 г. фактическим руководителем Преображенской канцелярии стал петербуржец А. И. Ушаков. Секретарь Тайной канцелярии И. И. Топильский занял место секретаря канцелярии Верховного тайного совета. Весной 1727 г. Преображенская канцелярия была упразднена, а незаконченные дела перешли в Розыскную контору при Сенате.

О всех важных розысках Ромодановский докладывал на заседаниях Верховного тайного совета, представляя выписки из дел Преображенской канцелярии и дел Преображенского приказа, которые присылались из Москвы. В делах политического сыска «верховники» одновременно являлись и следователями и судьями и часто давали личные указания, как вести следствие. Таким образом, Преображенская канцелярия, близкая к верховной власти, стала достаточно опасной для оппозиции структурой.

Трудно сказать с абсолютной достоверностью, что побудило императрицу упразднить ранее существовавшую Тайную канцелярию. Наиболее вероятно, что волю государыни инициировал «светлейший»: с закрытием канцелярии Толстой лишался главного политического козыря – руководства одной из государственных специальных служб, а заодно и возможности использовать имеющуюся оперативную информацию против самого Меншикова и близких к нему лиц. Устранение Толстого было выгодно и большинству приближенных императрицы. Если суммировать, ликвидация Тайной канцелярии при Екатерине I была обусловлена не государственными интересами, а интригами временных придворных группировок в борьбе за сиюминутное влияние. При ликвидации определенной службы бо́льшая часть архивов и «горячей» информации либо попадает в руки лоббирующей стороны (в данном случае Меншикова), либо уничтожается. Такая ситуация многократно повторялась в истории и, надо думать, еще не раз повторится в будущем.

Суммируем. Ликвидация Тайной канцелярии, подчиненной лично государю, повлекла за собой далекоидущие последствия. Во-первых, для государства была утеряна (перешла в частные руки или была уничтожена) часть важнейшей политической информации. Во-вторых, Екатерина окончательно утратила личный контроль над специальной комиссией Верховного тайного совета. Отдельные структуры этой комиссии получили возможность исполнять волю «верховников» без официальной санкции, а по сути, и без ведома императрицы. В-третьих, кадры единой ранее государевой службы, оказавшиеся под патронажем разных царедворцев, стали конкурировать друг с другом, обеспечивая безопасность не престола и Отечества, а того или иного вельможи либо стоявшего за ним клана.

По нашему мнению, ослабление единоличного контроля монаршей особы за деятельностью секретных служб после смерти Петра I наряду с усилением внутриполитической роли гвардии – одна из причин последовавшей череды дворцовых переворотов. Недопонимание роли и места специальных и секретных служб в обеспечении безопасности государства (и государя!) со стороны некоторых российских самодержцев связано с их личностными качествами: недостатком специального образования, излишней самоуверенностью, отсутствием управленческого опыта и, как следствие, неоправданным доверием к приближенным.

В большой игре за власть между возможными наследниками Екатерины – Елизаветой Петровной и Петром Алексеевичем – Меншиков выбрал Петра и ради собственной выгоды был готов заключить союз с бывшими оппонентами. Но вначале он решил убрать Толстого: даже будучи официально не у дел, тот продолжал оставаться наиболее опасным противником «светлейшего», поскольку выступал против обручения его дочери Марии с царевичем Петром.

Для осуществления своих целей Меншиков провел двухходовую комбинацию. В апреле 1727 г. он приказал арестовать главу петербургской полицейской канцелярии А. М. Девьера, человека из близкого окружения Петра I, тяготеющего, соответственно, к партии сторонников жены и дочери своего «командира». Поводом к аресту стало обвинение генерал-полицмейстера Петербурга в заговоре против Петра II. Следственная комиссия добилась от арестованного Девьера показаний против Толстого, которого незамедлительно арестовали. Обоих «заговорщиков» лишили чинов, званий и имущества и сослали: Девьера – в Сибирь, Толстого – на Соловки. В результате этой операции, назовем ее специальной, Меншиков получил значительные политические преимущества: опасные противники были удалены из столицы, появилась возможность расставить своих людей в структурах, подчинявшихся ранее Девьеру. Для достижения политических целей «светлейший» пожертвовал даже родственной связью: Девьер являлся мужем его младшей сестры Анны.

После успешного раскрытия «заговора» Меншиков стал пользоваться неограниченным доверием Екатерины I. Именно под его влиянием государыня составила завещание (которое некоторые современники считали поддельным) в пользу юного Петра Алексеевича. Ее дочь Елизавета могла претендовать на престол только в случае бездетности Петра.

Днем 6 мая 1727 г. императрица скоропостижно скончалась, и власть официально перешла в руки внука Петра Великого – Петра II, которому было всего 12 лет. Кандидатуру нового императора поддержало подавляющее большинство членов Верховного тайного совета, Сената и Синода, президенты коллегий и офицеры гвардии. Скорее всего, это было связано с его возрастом: каждая из противоборствующих группировок предполагала привлечь его на свою сторону. Первоначально опекуном юного императора стал Меншиков. Он же стал и куратором сыскных дел.

Преображенскую канцелярию, о которой говорилось выше, поспешили упразднить, генерала Ушакова вначале арестовали, а потом отправили служить в Ревель. Двадцать второго мая была восстановлена система географического распределения политических дел. Из ближних к Санкт-Петербургу губерний дела следовало посылать в Розыскную контору при Сенате, из других губерний – в Москву, в Преображенский приказ. Влияние приказа и чуждого «верховникам» Ромодановского было сведено до минимума. Розыскная контора при Сенате осталась единственным в Санкт-Петербурге учреждением политического сыска, ее штат увеличили до восьми человек и пополнили бывшими служителями Тайной и Преображенской канцелярий.

Казалось, судьба благоволила к «светлейшему»: он получил звание генералиссимуса, его дочь Мария в мае обручилась с Петром II. Сподвижники Петра I Макаров, Шафиров и Ягужинский были отстранены от реальной власти. Но усиление позиций Меншикова привело к тому, что против него объединились и сторонники Елизаветы, и представители старых боярских родов во главе с Долгоруковыми.

В сентябре Петр II приказал гвардии и членам Верховного тайного совета повиноваться только его личным распоряжениям. Девятого сентября Меншиков был лишен всех чинов и сослан в Рязанскую губернию. К его дому приставили часовых, писать письма дозволяли только в присутствии начальника караула. Все попытки «светлейшего» вернуть влияние были блокированы.

В конце осени 1727 г. бывшего фаворита обвинили в государственной измене и растрате казенных средств (последнее, кстати, соответствовало действительности). В апреле 1728 г. Александр Данилович «с фамилией» был сослан в Тобольскую губернию, в маленький населенный пункт Березов, где ему суждено было закончить свой авантюрный земной путь…

В феврале 1728 г. император Петр II со свитой переехал в Москву, где наибольшее влияние на него стали оказывать Елизавета Петровна, сводная тетка, и вице-канцлер А. И. Остерман. Год прошел в охотах, балах и придворных развлечениях. Остерман, курировавший политический сыск, пытался привить Петру желание участвовать в управлении государством и военными делами, но особого успеха не добился.

К началу 1729 г. место «наушников» при императоре заняли князя Долгоруковы, которым удалось оттеснить Елизавету. Новой невестой Петра II стала Екатерина Долгорукова. Скорее всего, именно под влиянием Долгоруковых весной 1729 г. и был упразднен Преображенский приказ. Исполнявшиеся приказом полицейские функции перешли к Розыскной конторе при Сенате, в котором князья имели сильное влияние.

По собственной неопытности (или равнодушию?) Петр II позволил «верховникам» не только ликвидировать независимые от Совета спецслужбы, но и перехватить руководство политическим сыском. Мы убеждены, что новые фавориты государя не просто ликвидировали секретную службу: была предпринята попытка монополизировать контроль над деятельностью политической полиции в рамках клана. Нельзя исключить и того, что Долгоруковы намеревались впоследствии «тихо» устранить Петра и занять трон.

Тридцатого ноября 1729 г. произошло обручение императора с его невестой; свадьба была назначена на 19 января следующего года. Однако в ход событий вновь, в который уже раз, вмешался Его Величество Случай. Шестого января Петр простудился и тяжело заболел. По мнению врачей, его дни были сочтены.

Понимая, что со смертью Петра политические преимущества будут утрачены, 17 января Долгоруковы собрали семейный совет. Глава семьи А. Г. Долгоруков, прибывший от постели государя, подтвердил, что надежды на выздоровление нет, поэтому следует выбирать наследника престола. Стратегический план заключался в том, чтобы провозгласить наследницей невесту государя. (Характерно, что подобная возможность не только обсуждалась среди дипломатических представителей иностранных дворов, но и была признана ими вполне возможной.) Силовой опорой в поддержке Екатерины предполагалось сделать Преображенский полк, где И. А. Долгоруков служил майором, а В. В. Долгоруков – подполковником. Последний отверг предложение:

– Как тому можно сделаться? И как я полку объявлю? Услышав от меня об этом, не только будут меня бранить, но и убьют.

Таким образом, озвученные А. Г. Долгоруковым претензии не нашли поддержки даже в пределах семьи. Не возымели успеха и попытки подписать завещание от имени императора либо сделать подлог, поскольку Остерман не покидал умирающего ни на минуту. Члены Верховного тайного совета Г. И. Головкин и Д. М. Голицын, многие представители боярской знати и, что особенно важно, офицеры гвардии отнеслись к намерениям Долгоруковых негативно. Наспех подготовленная попытка переворота не состоялась.

Восемнадцатого января 1730 г. (за день до намеченной свадьбы) Петр II скончался. Род Романовых по мужской линии прервался, и российский трон вновь стал вакантным.

Экстренно собравшиеся в Лефортовском дворце представители боярства стали келейно решать вопрос о престолонаследии. В совещании участвовали члены Верховного тайного совета Г. И. Головкин, Д. М. Голицын, А. Г. и В. Л. Долгоруковы, А. И. Остерман, а также фельдмаршалы М. М. Голицын и В. В. Долгоруков и губернатор Сибири М. В. Долгоруков. Таким образом, четверо представляли клан Долгоруковых, двое – клан Голицыных. В результате бурных дебатов «верховники» решили предложить российский трон Анне Ивановне – средней дочери Ивана Алексеевича, племяннице Петра I, вдовствующей герцогине Курляндской. Идея «верховников», предложенная Д. М. Голицыным, заключалась в ограничении самодержавной власти будущей государыни при усилении политических позиций членов Верховного тайного совета. Для этого постановили «послать к Ее Величеству пункты», подписание которых должно было послужить гарантией сохранения власти и обеспечения личной безопасности тогдашних олигархов.

Основные положения «Кондиций», а по сути ультиматума, предложенного Анне Ивановне, были следующие.

Герцогиня обязалась:

1) ни с кем не начинать войны и не заключать мира;

2) верных подданных никакими новыми податями не отягощать и государственных доходов в расход не употреблять;

3) в знатные чины, как светские, так и военные, выше полковника никого не производить;

4) у шляхетства «живота, имения и чести» без суда не отнимать.

Кроме того, она обещала в брак не вступать и наследника себе не назначать. В случае нарушения этих условий Анна Ивановна лишалась короны.

Двойственность документа вполне очевидна. С одной стороны, он является первой попыткой ограничения самодержавия в России: в его тексте заложены идеи некого подобия демократизации общества, сформулированные в понятиях XVIII в. С другой стороны, нельзя забывать, что ограничительными «кондициями» «верховники» готовили почву для реализации сугубо личных планов, совсем других по содержанию. Предложение племяннице Петра занять престол было лишь ширмой, за которой скрывалось намерение в ближайшее время передать бразды правления кому-либо из представителей знатных российских фамилий. Не стоит забывать, что Анна была дочерью Ивана Алексеевича, который в свое время отказался от претензий на российский престол, вверив всю полноту власти своему сводному брату. Так что «верховники» всегда могли поднять вопрос о легитимности пребывания Анны Ивановны на троне, ведь в руках у них были официальные документы, подписанные ее отцом. Подобный случай в истории России еще раз повторится – с сыном старшей дочери Петра, но это будет позже.

При всей грандиозности замысла «верховники», уже представлявшие себя новыми правителями России, допустили несколько серьезных ошибок. Во-первых, после единодушного избрания 19 января 1730 г. Анны Ивановны императрицей члены Сената, Синода и российский генералитет с текстом «Кондиций» ознакомлены не были, что лишало их «полной легитимности». Во-вторых, в письме к герцогине Курляндской олигархи сообщили, что «пункты» одобрены «всеми духовными и светскими чинами», – таким образом, был совершен политический подлог. В-третьих, члены Верховного совета недооценили возможности оппонентов, тайно направивших в Митаву своих собственных секретных гонцов.

Одного из таких тайных гонцов откомандировал к Анне Ивановне П. И. Ягужинский, призвавший будущую государыню не во всем доверять посланникам «верховников», а подождать до Москвы, где «преданные лица» ей откроют «истинную правду». Оперативные возможности «недреманного государева ока», как нарек Ягужинского Петр Великий, были далеко не самыми худшими. Обер-прокурор имел достаточно личных агентов и информаторов в различных кругах и мог вполне определенно проанализировать сложившуюся ситуацию. В качестве гонца он выбрал своего адъютанта П. С. Сумарокова, бывшего к тому же камер-юнкером голштейн-готторпского двора и в этом качестве имевшего определенные преимущества. У Сумарокова в этом деле была и личная мотивация: Ягужинский обещал в случае успешного выполнения задания отдать ему в жены свою дочь, в которую адъютант был влюблен.

Еще одного гонца послал к своему брату Р.-Г. Левенвольде давний друг герцогини Курляндской и Остермана К.-Г. Левенвольде. Как вице-президент Коллегии иностранных дел он имел право выдавать паспорта для поездки за рубеж.

Третий курьер – доверенный монах – был отправлен вице-президентом Синода Ф. Прокоповичем. У Церкви имелись свои оперативные возможности в плане перемещения «слуг Божьих» по стране и за рубежом.

Хотим обратить особое внимание читателя на крайне опасный характер миссии секретных курьеров. В случае захвата с депешами, адресованными Анне Ивановне, их ждала неминуемая и мучительная смерть. После кончины Петра II Долгорукие установили вокруг Москвы «строгие караулы» под командованием начальника почтового ведомства бригадира Г. И. Палибина. Был усилен оперативный надзор за всеми иностранцами, включая послов, а Ямской приказ получил указание никому не выдавать подвод и подорожных без личного ведома членов Верховного тайного совета.

Несмотря на принятые меры, посланцы сторонников самодержавия опередили посланцев «верховников» и прибыли в Митаву первыми. Предупрежденная Анна грамотно сыграла свою роль: милостиво приняв делегацию от «верховников», «Кондиции» подписала и, прибыв 10 февраля 1730 г. в подмосковное село Всесвятское, действовала с предельной осторожностью.

В Москве обстановка была отнюдь не простой. Уже 20 января, через день после избрания Анны Ивановны императрицей, среди придворной знати распространились слухи, что «верховники» решили ограничить самодержавную власть. Сформировалась оппозиция, опасавшаяся получить вместо одного самодержца десять «правителей». И хотя часть московской элиты поддержала устремления Долгоруковых и Голицыных, большинство среднего и мелкого дворянства отнеслось к ним негативно. Радикальные сторонники самодержавия предлагали даже перебить «верховников» еще до приезда Анны.

На подъезде к Москве Анна была встречена сводным отрядом, состоявшим из батальона преображенцев и эскадрона кавалеристов (по одним данным, кавалергардов, по другим – конногвардейцев). Она лично поднесла им чарки с водкой и тут же объявила себя полковником преображенцев и капитаном кавалеристов. Эти действия, подсказанные ей «верными друзьями», были встречены с одобрением. Более того, поступок государыни являлся безукоризненным с точки зрения права: звания полковника Преображенского полка и капитана придворной кавалерии мог носить только законный самодержец. Таким образом, запущенная некоторое время назад оперативная комбинация с хорошо продуманными элементами идеологической войны, тонкой дезинформацией и мощным силовым обеспечением не дала сбоев.

Между 15 и 25 февраля Анна Ивановна прилагала интенсивные усилия по поиску возможности отказаться от своей подписи под «Кондициями». Юридические основания для аннулирования этого документа имелись достаточно веские, поскольку «верховники» пошли на прямой подлог, сообщив герцогине Курляндской, что пожелания об ограничении самодержавия приняты с одобрения Сената, Синода и генералитета. Кроме того, после прочтения «Кондиций» в Москве «верховники» сделали вид, что сей документ – личная инициатива Анны. Учитывая все это, легитимность «Кондиций» была сомнительной не только с морально-этической точки зрения, но и с позиций действующего закона.

В сущности, Анне не составило труда найти союзников, недовольных усилением позиций «верховников». Но особые надежды государыня возлагала на своих родственников по матери Салтыковых, весьма популярных среди гвардейцев.

Члены Верховного тайного совета понимали опасность, которую представляла для них оппозиция, и стремились ограничить контакты императрицы с внешним миром. Вход в ее помещения для предполагаемых противников был воспрещен. В этих условиях связующим звеном между Анной и ее сторонниками стали женщины. В. Л. Долгоруков, лично надзиравший за режимом допуска к государыне, или недопонимал, как умеют работать женщины, или не имел возможности эффективно их контролировать. Для передачи письменных сообщений использовались тайники: часы, табакерки и т. п. В качестве «почтового ящика» выступал даже младший сын фаворита императрицы Э. И. Бирона (по некоторым данным, и Анны), за пазуху которого прятались секретные послания. Ситуация в Москве постепенно складывалась в пользу Анны, которой оставалось только ждать удобного случая.

В ночь с 24 на 25 февраля сторонники государыни не ночевали дома, чтобы избежать возможных арестов; к десяти часам утра они прибыли в Кремль. Охрана царской резиденции к тому времени была удвоена по приказу В. Л. Долгорукова. Однако Анна пригласила к себе начальника дворцовой стражи капитана Л. фон Альбрехта и намекнула ему, что вскоре возможны перемены в высшем военном руководстве.

Затем она приняла представителей части дворянства, которые подали прошение об ограничении власти Верховного тайного совета и установлении конституционной монархии. Анна написала на документе «Быть по сему» и предложила, обсудив будущую форму правления, уже к вечеру ознакомить ее с результатами. Тем самым она фактически столкнула дворян с «верховниками», которые надеялись взять реванш, закрыв для всех выходы из дворца (и поставила их на одну доску, но об этом ниже).

Вход, однако, оставался открытым, и дворцовые помещения постепенно стали заполняться гвардейцами. Их основное требование звучало достаточно воинственно:

«Мы, верные подданные Вашего Величества, верно служили Вашим предшественникам и пожертвуем нашу жизнь на службу Вашему Величеству, но не можем терпеть тирании над Вами. Прикажите нам, Ваше Величество, и мы повергнем к Вашим ногам головы тиранов».

Мгновенно оценив ситуацию, императрица приказала начальнику дворцовой стражи повиноваться только генералу С. А. Салтыкову. После смены военного руководства, признанного гвардейцами, для «верховников» и тех, кто выступал за конституционную реформу, не оставалось никаких шансов. Во дворце, блокированном сторонниками Анны, они превратились в заложников. К четырем часам пополудни все было закончено. Анна приказала принести «Кондиции» и демонстративно разорвала их.

Став полновластной хозяйкой России, бывшая герцогиня Курляндская использовала для политического сыска все известные ранее организационные формы: и постоянные учреждения, и временные комиссии, и розыскные поручения отдельным чиновникам. Но все же она не чувствовала себя в безопасности, даже выписав из Курляндии близких людей, главную роль среди которых играл ее фаворит Бирон. Уже 4 марта 1730 г. последовал императорский указ об упразднении Верховного тайного совета и восстановлении Сената «на таком основании и в такой силе», как при Петре Великом. Сенат вновь становится высшим надзорным органом в деле политического розыска.

В апреле Бирон, назначенный обер-камергером, возглавил личную охрану императрицы. Двадцать второго июля в Московской губернии учреждается Сыскной приказ для ведения «татиных, разбойных и убийственных» дел. Фактически, это была первая силовая структура, созданная императрицей.

Вероятно, своим появлением Сыскной приказ обязан росту недовольства Бироном со стороны московского дворянства. Вскоре недовольство охватило и гвардию: офицеры открыто поговаривали, что, если бы попался «тот, который надобен», его бы «уходили». Почувствовав ненадежность петровских полков, в августе 1730 г. Анна приняла решение о формировании нового гвардейского полка – Измайловского. Задуманный как противовес старой гвардии, этот трехбатальонный полк комплектовался по особому принципу. Офицеров набирали из иностранцев, преимущественно земляков Бирона: курляндцев, лифляндцев, эстляндцев. Рядовой состав формировался не из дворян, а из однодворцев Малороссии, ранее служивших в местной вспомогательной милиции. Командиром полка назначили К.-Г. Левенвольде, ставшего к тому времени генерал-адъютантом. Тогда же Кроншлотский драгунский полк переименовали в лейб-гвардии Конный полк пятиэскадронного состава, что положило начало постоянным структурам гвардейской кавалерии. Общая численность гвардии составила 9500 человек.

Наряду с созданием преданных лично ей гвардейских полков, в начале 1731 г. императрица решила назначить себе преемника. Гвардейцам и высшим чиновникам, вызванным во дворец, было объявлено, что решение принято с целью предупреждения беспорядков, подобных имевшим место после смерти Петра II. Однако имя преемника не назвали, поэтому служилый люд должен был принести присягу любому лицу, которого выберет государыня.

Но и эти меры не принесли Анне успокоения. Особенно сильно на нее подействовал случай, когда экипаж, следовавший перед императорской каретой, внезапно провалился под землю. Расследование выявило подкоп – возникла обоснованная версия о спланированном покушении на императрицу.

Возможно, именно это происшествие послужило причиной упразднения Розыскной конторы при Сенате и восстановления 24 марта 1731 г. Канцелярии тайных розыскных дел, совмещавшей функции оперативного и следственного аппарата по политическим преступлениям. Канцелярия вела и дела об иностранном шпионаже в России. Руководство ею поручили А. И. Ушакову. Новый «старый» начальник политической полиции имел полное представление о работе этой службы, причем «с обеих сторон забора». Канцелярия имела статус коллегии и разместилась на генеральном дворе в Преображенском. Штат канцелярии состоял из сенатского секретаря В. Г. Казаринова, нескольких подьячих (большинство ранее служили с Ушаковым), сторожей, двух заплечных дел мастеров, одного сержанта, одного капрала и тридцати солдат. На нужды Канцелярии выделили 3360 рублей – столько же, сколько отпускалось Преображенскому приказу.

Вместо Верховного тайного совета 18 октября 1731 г. был учрежден Кабинет министров. В него вошли граф Г. И. Головкин (1-й кабинет-министр), А. И. Остерман и представитель княжеского рода, сложившегося в России во второй половине XVI в., А. М. Черкасский. После смерти Головкина в январе 1734 г. его заменяли П. И. Ягужинский и А. П. Волынский.

В отличие от Екатерины I и Петра II, Анна Ивановна, несмотря на недостаток общего образования, лично контролировала все процессы, связанные с обеспечением личной безопасности. Воссоздание службы безопасности не изменило ее решения о переезде в Петербург, куда двор перебрался в январе 1732 г. В пути государыню сопровождала личная охрана: 14 кавалергардов и 10 гвардейцев-ездовых. В императорском поезде находились также придворные кавалеры и дамы, а также прислуга. Переезд использовался для повышения безопасности государыни и ее приближенных, причем схема была весьма простой: те лица из высшего общества, которые по каким-либо причинам казались государыне подозрительными, чести переехать в Петербург не удостоились и либо оставались в Москве, либо по высочайшему повелению отправились в провинцию.

Во время переезда и до сентября 1732 г. Канцелярия тайных розыскных дел именовалась «походной». Секретарями Канцелярии в тот период были: Т. Гуляев, И. Набоков (с 1744 г.) и Н. М. Хрущов.

Полицейский надзор за проживавшими в Москве подданными утрачен не был. В августе в Первопрестольной, сначала в Преображенском, а затем на Лубянке, расположился филиал Канцелярии тайных розыскных дел – Московская контора тайных розыскных дел во главе с преданным родственником императрицы, генерал-адъютантом С. А. Салтыковым. В 1732 г. в Московской конторе числились 16 человек: сенатский секретарь Степан Патокин (служил в 1732–1743 гг.), протоколист, канцелярист, два подканцеляриста, восемь копиистов, сторож и два заплечных дел мастера. В связи с болезнью Патокина вторыми секретарями в конторе некоторое время работали Т. Гуляев и Н. М. Хрущов. В обиходе и даже в документах новые секретные службы вскоре стали именовать Тайная канцелярия и Тайная контора.

В Санкт-Петербурге государыню встретил генерал Х. А. Миних, с именем которого связаны многие позитивные начинания в области военной реформы. В 1732 г. было учреждено первое специальное учебное военное заведение – Корпус кадет (с 1752 г. стал называться Сухопутным шляхетским кадетским корпусом, а затем – 1-м Кадетским корпусом); предназначался он для обучения офицеров, произведенных из нижних чинов.

Большинство историков называют правление Анны Ивановны временем засилья иностранцев, но это было не совсем так. При ней прием иностранцев на службу осуществлялся только при наличии действительно серьезных рекомендаций, денежное содержание иностранных и русских офицеров было уравнено. Так, по данным военно-учетных документов, в 1729 г. в русской армии числились 30 русских генералов и 41 иностранец, в 1738 г. – 30 русских и 31 иностранец. Число иностранных офицеров в армии с 1729 по 1738 г. выросло всего на три процента (с 34 % до 37 %). Уравнение иностранцев и российских подданных в чинах и денежном содержании повысило авторитет императрицы в военной среде, особенно в гвардии, и обезопасило ее от возможных гвардейских беспорядков.

Наибольшим влиянием при дворе пользовались Бирон, Левенвольде, Остерман и Миних, но все они, кроме Бирона, служили в России еще со времен Петра I. Порочная практика бездумного раболепия перед всем иностранным не раз приводила к печальным последствиям, однако у этой «палки» есть и другой конец – полное отрицание всего иноземного. Поскольку в сфере безопасности за любое непродуманное решение приходится расплачиваться человеческими жизнями, необходимо учитывать и критически оценивать как отечественный, так и зарубежный опыт. Не следует пренебрегать иностранными специалистами, особенно если выполняются два условия:

1) существует механизм контроля, позволяющий выявить истинные намерения иностранцев и принять адекватные меры предупреждения и пресечения,

2) создаются условия, при которых иностранцы начинают чувствовать себя своими и служить Российскому государству как собственному Отечеству.

В правление Анны Ивановны, несмотря на возраставшее негативное отношение к иностранцам, заговоров против государыни составлено не было. Отчасти это объясняется эффективной работой Канцелярии тайных розыскных дел: фраза «слово и дело» стала символом и этой эпохи. Записи именных указов в Канцелярии свидетельствуют, что императрица лично следила за ходом многих расследований, давала распоряжения об арестах, обысках и участвовала в допросах. Обо всех более или менее значимых политических делах Ушаков докладывал лично императрице. В 1732 г. в штате канцелярии состояли: секретарь, три канцеляриста, четыре подканцеляриста, пять копиистов и два заплечных дел мастера. По особо важным делам: смоленского губернатора князя А. А. Черкасского (1734 г.), бывшего главы «верховников» князя Д. М. Голицына (1736 г.), фаворитов Петра II князей Долгоруковых (1738 г.) и кабинет-министра А. П. Волынского (1740 г.) – были организованы четыре временные следственные комиссии.

Другой причиной благополучного – с точки зрения личной безопасности – царствования Анны Ивановны является ее искусное лавирование между группировками придворных, или следование столь известной и в конце ХХ в. системе сдержек и противовесов. Два петровских гвардейских полка были уравновешены двумя вновь созданными. Руководителем Канцелярии тайных розыскных дел являлся Ушаков, старый служака из русского дворянства. Гвардию и армию контролировали Миних (ольденбуржец), Левенвольде (лифляндец) и брат фаворита Г. Бирон (курляндец), но при этом большинство гвардейцев были русскими дворянами. Коллегию иностранных дел и дипломатическую разведку курировали два человека: Г. И. Головкин и А. И. Остерман. Таким образом, отсутствовала монополия одной группировки на специальные государственные институты, и царедворцы боролись друг с другом за расположение государыни.

При Анне Ивановне была проведена первая в российской истории военная кодификация, позволившая систематизировать основные на тот период военные профессии и специальности, сопоставить их с системой рангов, званий и функциональных обязанностей. Указы императрицы с немецкой точностью упорядочили ранее созданную Петром военную систему, затронув наиболее важные направления развития и совершенствования разных родов войск, что позитивно сказалось на руководстве и контроле над их деятельностью.

К 1740 г. поменялся социальный состав лейб-гвардии: большинство рядовых происходило теперь уже из простых сословий, и в дальнейшем дворяне стали занимать только офицерские должности.

«В суточный караул по охране Главной резиденции ежедневно наряжалось до 500 человек, то есть батальон. Но известны случаи, когда охрану резиденции несла рота. При чрезвычайных обстоятельствах караулы могли удваиваться. В отличие от XVII века, когда стрелецкий караул нес только внешнюю охрану резиденции и не размещался внутри дворца, в XVIII в. вооруженные гвардейцы занимали посты и во внутренних дворцовых помещениях. Мемуарист, офицер Измайловского полка В. А. Нащокин, отмечал, что с правления императрицы Анны „караульную команду начали майоры водить, а до сего не важивали, а ходили одни капитаны“».

После смерти Петра I и до правления его племянницы полицейская служба как таковая не развивалась, поскольку все усилия близких к трону людей сводились к попыткам удержать власть. Двадцать третьего апреля 1733 г. Анна Ивановна подписала указ «Об учреждении полиции в городах», согласно которому в крупных городах империи создавались полицейские управления. «Реестр губерний: Новгород, Киев, Воронеж, Астрахань, город Архангельский, Смоленск, Белгород, Казань, Нижний Новгород, Тобольск. Провинциальные: Псков, Вологда, Калуга, Тверь, Переславль Рязанский, Коломна, Кострома, Ярославль, Симбирск, Брянск, Орел. Да сверх вышеописанных в городах же Шлиссельбурге и в Ладоге».

Управления возглавляли полицмейстеры в чине капитана (в губернских городах) и поручика (в провинциальных). В штате городского управления состояли унтер-офицер, капрал, восемь (в губернских) или шесть (в уездных) нижних чинов, а также два канцеляриста. Денежное содержание полицейским выплачивалось за счет средств гарнизонов. Для оказания помощи полиции из горожан назначались сотские, пятидесятские, десятские и ночные караульщики. Это способствовало более плотному взаимодействию населения с полицейскими службами по поддержанию общественного порядка. Выделенные от горожан представители составляли ту низовую общественную прослойку, которая позволяла полиции считаться действительно народной и поддерживать порядок с помощью самого населения. Правда, ограничивалось это пока относительно крупными городами. В малых городах и сельской местности подобных структур пока не было, что затрудняло заблаговременное выявление и предупреждение «злонамеренных деяний» в отношении государя и его подданных.

Рассказывая о системе безопасности времен Анны Ивановны, нельзя не упомянуть о пристрастии императрицы к искусству стрельбы. Государыня была отменным стрелком и практиковалась чуть ли не ежедневно, выезжая на охоту и стреляя по мишеням, причем не только на пленэре, но и в манеже. В простенках царского дворца постоянно находились заряженные ружья, а во время поездок, по воспоминаниям современников, Анна не расставалась со своим любимым нарезным штуцером.

Особое направление того времени – совершенствование личного стрелкового оружия государыни императрицы и ее близкого окружения. Отлично стреляя сама, Анна требовала того же и от придворных дам. Увлечение стрельбой для женщины, даже венценосной, явление в те годы довольно редкое. Но страсть есть страсть, и Анну можно понять.

Отметим, что увлечение государыни имело и чисто практическое значение. Во-первых, она смогла бы профессионально защитить себя в случае опасности. Во-вторых, ее меткая стрельба психологически служила останавливающим фактором для возможного злоумышленника. В-третьих, обучая придворных дам искусству стрельбы, не создавала ли она тем самым негласную группу телохранительниц? Прямых доказательств этому предположению мы отыскать не смогли, но, как известно, государева безопасность – дело крайне секретное, и поэтому понятно, почему не осталось никаких записей (если они были вообще). По крайней мере, никогда раньше целенаправленного пристрастия к снайперской стрельбе среди придворных дам при российском дворе не наблюдалось. Еще раз подчеркнем, Анна не просто учила стрелять своих фавориток, но учила стрелять метко: в «стрельбе ружейной» дамы должны были показывать достойные результаты, – не правда ли, интересная тенденция с точки зрения формирования скрытой группы «сотрудниц негласной охраны» императрицы? А если вспомнить о традициях снайперской стрельбы «пороховым зельем» в ближнем кругу Ивана Грозного и его преемников, то наше предположение тем более логично.

Что касается тайной деятельности секретных служб за границей, то разведка, как и при Петре I, велась по нескольким направлениям, и в первую очередь русскими дипломатами. Но качество работы российской разведки в целом снизилось, так как спецслужбы были втянуты в сопровождение борьбы за власть, а с 1730 г. вплотную занимались обеспечением безопасности императрицы.

В 1739 г. произошел провал, который рассматривают как один из поводов к русско-шведской войне 1741–1743 гг. В июне 1738 г. русский посланник в Швеции М. П. Бестужев-Рюмин получил информацию, что член Секретного комитета майор М. Синклер направляется под фамилией Гагберх в Турцию, намереваясь передать депеши великому визирю, содержавшие предложение о военном союзе. Бестужев немедленно сообщил об этой миссии в Санкт-Петербург и предложил шведского гонца анлевировать (ликвидировать), а потом распустить слух, что Синклер убит гайдамаками. Предложение поддержал фельдмаршал Миних, который выделил для проведения спецоперации группу из трех офицеров (капитан Кутлер, поручики Левицкий и Веселовский) и четырех унтер-офицеров. С учетом большого количества бюрократических проволочек перехватить Синклера на пути в Константинополь не удалось, однако резидентуры в Порте продолжали «вести» Синклера.

После завершения миссии в апреле 1739 г. майор Синклер отправился в обратный путь, имея при себе письма от султана, великого визиря, шведского посла и долговые расписки Карла XII турецкому правительству. В целях безопасности его сопровождал сначала турецкий, а затем польский эскорт, который покинул майора на границе австрийской Силезии. На очень непродолжительно время Синклер остался без прикрытия, и 17 июня 1739 г. в нескольких милях от Бреслау, между местечками Грюнберг и Нейштадт, его перехватили Кутлер и Левицкий. В итоге майора тайно ликвидировали, а документы изъяли. Но в живых остался свидетель, французский купец Кутурье, ехавший вместе с Синклером. По совершенно непонятным соображениям в рамках оперативной легенды «дорожного ограбления» его… пожалели. Возможно, сработали этические нормы гвардейских офицеров того времени, возможно, отсутствие прямого приказа на ликвидацию всех нежелательных свидетелей не было. Так или иначе, перепуганного купца доставили в Дрезден, где некоторое время держали под замком, но потом… отпустили, уплатив в качестве компенсации 500 дукатов. Получив деньги, купец немедленно отправился в Стокгольм и сделался главным свидетелем обвинения против России. Естественно, русское правительство всячески открещивалось от причастности к убийству майора. Но что произошло, то произошло. Отметим, что к подобным операциям и до настоящего времени прибегают многие спецслужбы, и эхо скандальных провалов периодически звучит в средствах массовой информации.

Днем 6 октября 1740 г. у Анны Ивановны произошел очередной и очень сильный приступ почечнокаменной болезни. Бирон, Миних и Остерман убедили ее подписать завещание в пользу Ивана Антоновича – сына Анны Леопольдовны, племянницы государыни. Поскольку ребенку было всего два месяца, регентом при малолетнем императоре назначался Бирон. Семнадцатого октября государыня скончалась, и уже на следующее утро служилый люд принес присягу новому императору. Текст присяги и манифест почившей государыни о регентстве Бирона успели отпечатать за одну ночь.

Подобная спешка объясняется тем, что часть гвардии и чиновничества намеревалась передать регентство отцу Ивана – Антону-Ульриху Брауншвейгскому, а это могло привести к кровавому мятежу с непредсказуемыми последствиями. Бирон, однако, предпринял все меры, чтобы подавить потенциальный мятеж в зародыше. В Санкт-Петербурге был усилен полицейский надзор, увеличилось число караулов и дополнительно введено шесть армейских батальонов. При безусловной поддержке Ушакова, всегда преданно служившего тому, кто держал в руках скипетр, были тайно арестованы и допрошены с пристрастием двадцать наиболее активных заговорщиков. Отца малолетнего государя уволили из армии и из гвардии «по собственному желанию». Анне Леопольдовне объявили, что на российский престол есть более достойный претендент – внук Петра I. Елизавете Петровне Бирон пообещал хорошее содержание, надеясь впоследствии выдать ее замуж за своего сына.

В связи с брожением в гвардии началась подготовка к ее роспуску. Однако опасность подстерегала Бирона с другой стороны, как говорится, – пришла беда, откуда не ждали.

Фельдмаршал Миних, имевший неприязненные отношения с регентом, сумел договориться с Анной Леопольдовной и с ее согласия в ночь с 8 на 9 ноября 1740 г. совершил дворцовый переворот. Арестовать Бирона удалось довольно легко. В некоторых документах упоминается, что заговорщики (Миних, его адъютант Х. Г. Манштейн и несколько десятков преданных гвардейцев) без труда проникли в спальню регента, потому что слуги забыли закрыть задвижки на дверях. Забыли или не закрыли осознанно? Так или иначе, до спальни Бирона надо было еще добраться, и сделать это было не так-то просто.

По нашему мнению, действия Миниха были абсолютно прагматичными. В ночь переворота царскую резиденцию (Зимний дворец) охраняли солдаты Преображенского полка, в котором Миних был генерал-поручиком. В карауле Летнего дворца (резиденция Бирона) также стояли преображенцы, при этом охрана имела право самостоятельно и без специальной команды открывать огонь на поражение при приближении более двух человек.

Около трех часов утра Анна Леопольдовна, собрав офицеров охраны, объявила о решении арестовать Бирона и благословила Миниха. Последний, взяв, по разным источникам, от тридцати до восьмидесяти гренадеров, направился к Летнему дворцу, в охране которого было не менее трехсот (!) человек. Состоялись переговоры, после которых караул открыл ворота дворца.

Манифест Ивана Антоновича был издан на следующий день после ареста Бирона. Ранее всесильный фаворит объявлялся расхитителем казны, оскорбителем родителей юного императора и нарушителем государственных устоев. Войска, собранные к Зимнему дворцу, присягнули «благоверной государыне правительнице, великой княгине всея Руси» Анне Леопольдовне без всяких колебаний.

Как видите, Миних учел многие факторы, обеспечившие ему успех. Во-первых, он действовал от имени матери государя, чье положение в глазах солдат было несоизмеримо выше, чем положение раздражавшего многих временщика Бирона. Во-вторых, в карауле стояли солдаты и офицеры, чье отношение к регенту было более чем прохладным. В-третьих, время «Ч» соответствовало всем рекомендациям по проведению подобных мероприятий. В-четвертых, была обеспечена соответствующая психологическая поддержка армии и гвардии уже после свержения Бирона. Если все перечисленное считать «всего лишь удачей», то Миних, несомненно, один из самых удачливых руководителей быстрых и бескровных политических спецопераций за всю историю России.

Однако весной 1741 г. опытный царедворец сам угодил в ловушку. Подав очередное прошение об отставке, он ожидал, что его вновь будут уговаривать остаться, но этого не произошло: Остерман убедил Анну Леопольдовну, что фельдмаршал становится все более опасен для царской семьи.

После отстранения Бирона в рядах гвардии, особенно у преображенцев, постепенно стало формироваться недовольство правящей фамилией. Многие историки полагают, что это связано исключительно с ростом патриотических настроений в гвардии и борьбой против иноземного засилья при дворе. Это справедливо лишь отчасти. Все предыдущие государи проявляли к гвардии особое внимание, но Анна Леопольдовна откровенно пренебрегла ею, ни разу не появившись в казармах. А ведь речь идет о людях, обеспечивших ей верховенство при российском престоле!

Нельзя сказать, что «государыня правительница» не понимала неустойчивости своего политического положения. Канцелярия тайных розыскных дел работала эффективно и владела информацией о настроениях в столичном гарнизоне. Ушаков неоднократно докладывал Анне Леопольдовне, что ее основной противник – дочь Петра I Елизавета, на которую многие делают ставки.

«Возле дворца цесаревны учредили особый тайный пост – „безвестный караул“, при котором долгое время, „бессменно для присматривания“, находился урядник Щегловитов.

В январе 1741 года на этом посту стояли аудитор Барановский и сержант Оберучев. Тем самым они исполняли именной указ правительницы Анны Леопольдовны, которая через гвардейского майора Альбрехта предписала Барановскому: „На том безвестном карауле имеет он смотреть во дворце <…> Елизаветы Петровны: какия персоны мужеска и женска полу приезжают, також и ея высочество <…> куда изволит съезжать и как изволит возвращаться, о том бы повсядневно додавать записки по утрам ему, майору Альбрехту“, что тот и делал. Для этого Барановскому отвели специальную квартиру в соседнем с дворцом доме, из которой, по-видимому, и велось наблюдение за всеми посетителями дворца Елизаветы. Квартира-пост была строго засекречена и о сохранении тайны ее помощника Барановского сержанта Оберучева предупреждали под страхом смерти. Утренние записки-отчеты шпионов сразу попадали к мужу правительницы, принцу Антону-Ульриху.

Брауншвейгскую фамилию, стоявшую тогда у власти, беспокоили в первую очередь тайные связи Елизаветы с гвардейцами, а также с французским послом и тайным резидентом французского двора маркизом Шетарди, о приезде которого к Елизавете предписывалось рапортовать немедленно по начальству. Позже, на следствии по делу Миниха в 1742 году, Оберучев показал, что „Альбрехт, бывало, спрашивал, что не ходят ли к государыне Преображенского полку гренодиры, и он, Оберучев, на то ответствовал, что не видно, когда б они ходили“. Из допроса еще одного шпиона – Щегловитого, – видно, что Миних приказывал ему нанимать извозчиков и ездить по городу вслед за экипажем Елизаветы Петровны.

Когда весной 1741 года возникла опасность сговора Елизаветы с Минихом, то и за домом фельдмаршала установили такой же тайный надзор. По личному указу принца Антона-Ульриха секунд-майор Василий Чичерин с урядником и десятком гренадеров „не в солдатском платье, но в шубах и в серых кафтанах“ следили за домом Миниха. Они имели инструкцию (в верности которой их заставили отдельно присягнуть), „что ежели оный фельдмаршал граф Миних поедет из двора инкогнито, не в своем платье, то б его поймать и привесть во дворец“.

Из позднейшего допроса Чичерина на следствии 1742 года видно, что гренадеры следили за домом Миниха по ночам и делали это посменно, и гренадеры к тому же показали, что сам Чичерин „за ними смотрел, чтоб они всегда ходили, и их бранивал, ежели не пойдут“. Чичерин возмущался не без основания: каждый гренадер-шпион получал за работу огромные по тем временам деньги – по 20 рублей, а капрал – по 40 рублей. По-видимому, власти внедрили „надежных людей“ (так это называлось в документах) и в число слуг цесаревны, с чем связан внезапный арест в 1735 году регента хора цесаревны Петрова, причем у него сразу же забрали тексты подозрительных пьес, которые из Тайной канцелярии передали на экспертизу Феофану Прокоповичу».

По совету кабинет-министра М. Головкина и обер-прокурора Сената И. Брылкина Анна решила в день своего рождения, 7 декабря 1741 г. (ей исполнялось 23 года), объявить себя императрицей. Предполагалось также тайно арестовать Елизавету Петровну. Но и здесь вспоминается пословица: «Человек предполагает, а Господь располагает». Правда, роль Господа в этом случае сыграли совсем другие силы.

Правительство Анны знало о том, что переворот возможен, но почему-то не предпринимало никаких мер. Любопытно, что сведения о подготовке переворота поступали не только от агентуры и наружного наблюдения Канцелярии тайных розыскных дел, но и через иностранные резидентуры Стокгольма, Лондона и Парижа. Например, еще весной 1741 г. лорд Гаррингтон направил в Петербург тайное донесение, в котором говорилось о решении секретной комиссии шведского сейма стянуть войска к русской границе и усилить войска, дислоцированные в Финляндии. К этому решению шведов подтолкнуло сообщение посла в Петербурге Нолькена об образовании в России партии, готовой с оружием в руках возвести на престол Елизавету Петровну. При этом Нолькен имел в виду партию, созданную при участии иностранцев. В своем донесении посол утверждал, что «план окончательно улажен» с агентами великой княжны при помощи французского посла маркиза И. Ж. де ла Шетарди и что переговоры с Елизаветой велись через состоявшего при ней француза-хирурга И. Г. Лестока и камер-юнкера М. И. Воронцова. Всего в заговор были вовлечены около тридцати человек, в основном солдаты и унтер-офицеры гвардии. И французы, и шведы мечтали получить политические и территориальные выгоды после воцарения на русском престоле Елизаветы.

Елизавета часто посещала гвардейские казармы, и это не ускользнули от внимания Тайной канцелярии. Разумеется, знала об этих визитах и Анна. Она могла бы принять меры или хотя бы обеспокоиться тем, что происходит, но ее, похоже, это не волновало. Скорее всего, правительница просто недооценивала реальность угрозы, исходящей от «искры Петровой», однако не исключено, что Елизавета сумела усыпить бдительность родительницы малолетнего государя.

В мемуарах большинства иностранных очевидцев событий 1741 г. приводятся свидетельства «нерешительности» Елизаветы, которая уклонялась от дачи каких-либо письменных обещаний как шведам, так и французам. Таким образом, никаких письменных подтверждений участия Елизаветы в заговоре не имелось. Великая княжна выбрала своеобразный стиль поведения: она как по нотам разыгрывала роль недалекой и распутной женщины, которую, кроме мужчин и веселья, ничто не интересовало. Поездки в казармы всегда сопровождались веселыми кутежами. Гвардейцы искренне любили Елизавету, и та отвечала им взаимностью, даже соглашалась стать крестной матерью их детей. Учитывая все это, Анна действительно могла сбросить со счетов Елизавету как реальную соперницу.

Со своей стороны мы можем предположить, что великая княжна была активной участницей оперативной игры, которую вела русская секретная служба. Как известно из исторических источников, А. И. Ушаков никогда не отличался добротой по отношению к противникам трона, но в отношении Елизаветы он вел себя более чем благожелательно. После восшествия Елизаветы на престол он не только не был подвергнут опале (хотя реально ему грозила смертная казнь), но и сохранял свой пост вплоть до 1747 г. Таким образом, руководитель Тайной канцелярии вполне мог быть участником (или одним из организаторов) сложной политической борьбы, в которую были вовлечены секретные службы Австрии, Британии, Швеции, Франции и ряда других европейских дворов. Даже вмешательство противника Елизаветы Остермана, получившего в середине ноября секретную депешу из Силезии, в которой говорилось, что заговор близится к завершению, не привело к аресту великой княжны.

Двадцать третьего ноября 1741 г. Елизавету лично допросила Анна Леопольдовна. Это заставило Елизавету и ее сторонников действовать более решительно. В ночь с 24 на 25 ноября 1741 г. (через сутки после допроса) великая княжна в сопровождении Лестока и Воронцова явилась в казармы 1-й гренадерской (государевой) роты Преображенского полка. Напомнив гвардейцам, чья она дочь, Елизавета призвала их идти за ней. В результате около трехсот преображенцев (среди них не было ни одного офицера!) совершили стремительный марш к Зимнему дворцу. Гвардейский караул в полном составе присоединился к заговорщикам. Император Иван VI, его мать-регентша и принц Антон-Ульрих подверглись аресту в собственных спальнях – Брауншвейгская фамилия была одномоментно устранена с русского престола.

Бескровность переворота свидетельствует о его тщательной подготовке. Пароль для входа во дворец был известен заранее, караул сопротивления не оказал. Что же касается иностранцев, знавших о заговоре и готовых предпринять меры со своей стороны, то они были неприятно удивлены стремительными и активными действиями Елизаветы, которая предпочла обойтись без их помощи.

Вступив на престол, Елизавета Петровна первым делом наградила преображенцев, чья гренадерская рота получила титул лейб-кампании. Все рядовые не из дворян (свыше 80 %) были возведены в дворянское достоинство пожизненно. Сержанты и капралы роты стали майорами и капитанами, а офицеры, даже не участвовавшие в перевороте, – генералами.

По сути, из бутылки был выпущен джинн. Гвардейцы, и в первую очередь гренадеры из лейб-кампании, потребовали высылки из России всех иностранцев и расширения собственных привилегий. Весной 1742 г. гвардия была направлена для «охлаждения» в Финляндию (шла очередная русско-шведская война). Там гвардейцы попытались бунтовать, однако решительные действия генерала Н. А. Корфа, арестовавшего нескольких зачинщиков и приказавшего прилюдно их расстрелять, пресекла эту попытку на корню.

Попытка бунта показала, что государыне следовало опасаться не только сторонников Брауншвейгской фамилии, но и своих «кумовьев». И здесь следует отметить, что о своей собственной безопасности Елизавета всегда заботилась тщательно. Судите сами: с 1725 по 1741 г. она была в эпицентре политических интриг при дворе четырех (!) государей и для каждого из них представляла реальную угрозу. Все ее предшественники (особенно Анна Ивановна) осуществляли за ней постоянный надзор, как гласный, так и негласный. В руках противников Елизаветы имелись эффективные инструменты лишения возможности занять российский престол: замужество (предпочтительно вдали от России и без права возвращения в Отечество), опала и заточение в монастырь, наконец, «тихая» смерть. Однако княжна прожила в веселье и полном здравии 16 (!) лет, пока лично не совершила дворцовый переворот, который, по мнению ее современников, произошел вследствие «удачного стечения обстоятельств». Станиславский произнес бы по этому поводу знаменитое «Не верю!».

Вероятнее всего, еще при жизни Петра Великого Елизавета стала объектом пристальной заботы российских секретных служб – вначале как дочь императора (общеизвестно, что у Петра были особые отношения с дочерями, Анной и Елизаветой, которых он нежно любил), затем как продолжательница его начинаний и замыслов. Ликвидация Тайной канцелярии при Екатерине I и Преображенского приказа при Петре II, несомненно, могли подтолкнуть сотрудников этих ведомств к союзу с императрицей: они могли составить костяк ее личной секретной службы. Мы уже упоминали о «странном» пренебрежении Ушакова и его людей информацией об участии Елизаветы в заговоре против Ивана Антоновича. Не исключено, что вольное поведение «дщери Петровой» есть талантливое воплощение сценария, предложенного тайными службами: такая манера соответствовала и возрасту, и характеру Елизаветы и являлась на тот момент наиболее безопасной. В 1735 г. жена английского резидента в Петербурге леди Рондо, помогавшая своему супругу, писала, что приветливость и кротость княжны внушают любовь и уважение, на людях она всегда весела, но высказываемые ею в личной беседе разумные и основательные суждения заставляют думать, будто легкомысленное поведение не более чем притворство.

Постоянные перемещения Елизаветы из одной резиденции в другую, мотивированные участием в балах и иных увеселениях, создавали серьезные трудности как для слежки, так и для организации возможных покушений со стороны многочисленных недругов. При княжне постоянно находились молодые люди из петровских гвардейских полков, которых считали ее «галантами» (большинство историков потом подхватили эту версию). Позволим себе сделать предположение, что основной задачей этих людей все же были не амурные похождения. Обожатели, находящиеся при молодой особе и ищущие ее расположения, – идеальная маскировка для личных телохранителей. Недаром, как только кто-нибудь из них отправлялся в отдаленный гарнизон, его место немедленно занимал очередной «галант». А после переезда княжны в Петербург в ее круг никто из непроверенных лиц не допускался.

Нам могут возразить: став императрицей, Елизавета не изменила свой образ жизни. Этому есть объяснение: привычка, натура… Но еще и удобство: система охраны продолжала функционировать на тех же принципах, только с привлечением бо́льших сил и средств.

Французский агент Ж. Л. Фавье, наблюдавший императрицу в конце ее жизни, писал, что сквозь доброту и гуманность Елизаветы просвечивается высокомерие, а иногда и жестокость, что она испытывает страх перед утратой власти, но умеет искусно притворяться. Таким образом, мнения двух иностранных наблюдателей о способностях Елизаветы Петровны в лицедействе (в юном и в зрелом возрасте) практически полностью совпадают.

После 1741 г. безопасность государыни в первую очередь обеспечивала Канцелярия тайных розыскных дел, до 1747 г. руководимая Ушаковым, а затем А. И. Шуваловым. Секретарем канцелярии с 1757 г. стал С. И. Шешковский. После смерти в 1742 г. С. А. Салтыкова Московскую контору тайных розыскных дел некоторое время возглавлял сам Ушаков, а затем руководство Московской конторой перешло к ставленнику Ушакова в. Казаринову (1743 г. – после 1748 г.).

Об особой секретности при обеспечении безопасности императрицы свидетельствует тот факт, что практически никто из приближенных не знал, в какой комнате она будет ночевать, поселившись в очередной резиденции. Это подтверждает художник А. Бенуа, который, изучив план дворца в Царском Селе, пришел к выводу, что в нем отсутствовала «штатная» опочивальня государыни.

Напомним, что Анна, старшая сестра Елизаветы, выходя замуж за Карла Фридриха Голштейн-Готторпского, отказалась от трона за себя и свое потомство. Однако Елизавета понимала: став совершеннолетним, ее племянник, сын Анны, вполне может предъявить права на российскую корону в качестве внука Петра Великого. Серьезную угрозу он представлял еще и потому, что европейские монархии могли использовать его в своих интересах.

В начале 1742 г. Н. А. Корф доставил 14-летнего Карла Петра Ульриха из Голштинии в Петербург. Приняв православие, юноша был наречен Петром Федоровичем и всенародно объявлен наследником престола. Тем самым императрица превратила самого опасного конкурента в союзника. Кроме того, она получила возможность контролировать племянника с помощью доверенных лиц, внедренных в его ближайшее окружении.

После разоблачения и ареста в июле 1742 г. камер-лакея Анны Леопольдовны А. Д. Турчанинова, прапорщика Преображенского полка П. Ивашкина и сержанта Измайловского полка И. Сновидова, готовивших ночное убийство Елизаветы, было предпринято усиление мер безопасности. Тогда же был разработан литерный маршрут срочной эвакуации государыни из Петербурга в Москву. На маршруте через каждые 20–30 верст держали сменных лошадей, и расстояние можно было преодолеть менее чем за двое суток. С учетом состояния дорог того времени и самой процедуры смены лошадей средняя скорость почти 30 километров в час впечатляет. При переездах в состав личной охраны Елизаветы входили минимум 30 лейб-компанцев и 12 гвардейцев-ездовых.

Важнейшим направлением деятельности Тайной канцелярии являлось противодействие организации заговоров, мятежей и сепаратистских движений. Например, в 1744 г. состоялось разбирательство очередной попытки освобождения Брауншвейгов, находившихся в Ранненбурге. И. Лопухин, бывший камер-юнкер при Анне Леопольдовне, в ходе допроса признался, что в рижском гарнизоне строятся планы похищения Ивана Антоновича. По его словам, заговорщики поддерживали связь с королем Пруссии. Интересно, что пруссаки, имевшие свою агентурную сеть практически по всей Европе, очень грамотно организовали работу при русском дворе «под чужим флагом»: связь с заговорщиками осуществлялись через австро-венгерского посла маркиза Бота. Получив подтверждение этой информации, Елизавета Петровна немедленно потребовала объяснений и у прусского короля Фридриха II, и у эрцгерцогини австрийской, королевы Венгрии и Чехии Марии-Терезии. Анну Леопольдовну с мужем и Ивана VI под усиленной охраной тайно перевезли из Ранненбурга в Холмогоры, а впоследствии переправили в Шлиссельбург.

В 1745 г. Тайная канцелярия арестовала и сослала г. Румберга камердинера наследника престола. В 1747 г. Елизавета Петровна приставила к Петру и его супруге, великой княгине Екатерине, камергера Н. Н. Чоглокова – так сказать, для присмотра. Без разрешения доверенного камергера обратиться к великому князю никто из придворных не мог. Каждого, кому наследник престола начинал симпатизировать, отсылали в дальний гарнизон. В 1748 г., во время охоты в окрестностях Москвы, егеря представили Петру подпоручика Ширванского полка Иоасафа Батурина. Последний стал уверять, что «признает императором» только великого князя и что «весь полк с ним заодно». Вскоре Батурин и егеря, устроившие встречу, были арестованы. Из их показаний императрица убедилась в отсутствии у племянника решительных намерений. Через третьих лиц она пригрозила ему заточением в крепость, напомнив, что случилось с сыном Петра Великого.

Что касается борьбы с иностранным шпионажем, то в июне 1742 г. (после начала русско-шведской войны 1741–1743 гг.) особым распоряжением российской императрицы в Секретной экспедиции Сената и Коллегии иностранных дел учреждались должности тайных агентов, обязанных вести проверку паспортов, досмотр судов и карет и наблюдать за приезжими иностранцами. В ходе никогда не прекращающейся тайной войны в 1744 г. был пойман шведский агент Александр Луетин, а в 1745 г. доверенный лейб-медик Елизаветы Лесток, участвовавший в возведением ее на престол, был разоблачен как тройной агент французской, прусской и британской разведок, от которых он получал вполне солидное обеспечение за предоставляемую политическую информацию. В процессе следствия было выявлено, что в некоторых ситуациях Лесток открыто противодействовал своим землякам – другим резидентам французского двора в России. Личные амбиции этого человека, желание играть ведущую роль в многоходовых комбинациях европейских дворов в окружении российской императрицы сыграли с ним злую шутку. В 1748 г. Лестока отправили в ссылку: сначала в Углич, а затем в Великий Устюг, где с ним продолжали работать по разоблачению других агентов европейских монархов при русском дворе.

Следствие по делу Лестока велось в Канцелярии тайных розыскных дел, и оно было не единственным. В 1749 г. солдатами Астраханского пехотного полка был задержан обходивший их караулы шведский агент Томас Гранрот, уроженец Финляндии. В 1752 г. в Тайной канцелярии расследовались дела подозревавшихся в шпионаже купца Якова Гарднера и слуг подполковника Ингерманландского полка барона Лейтрома. В 1756 г. императрица поручила Шувалову и Воронцову расследовать дело о подозреваемом в «шпионстве» французском миссионере Валькруассане и бароне Будберге. В 1757 г. были задержаны прусские шпионы барон Ремер и слуги принца Антона Ульриха Ламберт и Эрик Стампель. Комендант Нарвы барон фон Штейн и полковник нарвского гарнизона Сванге-Блюм попались на передаче секретных сведений прусским властям в письмах. В 1758 г. за аналогичные преступления были осуждены капитан Альбрехт Ключевский и драгун Абрам Дейхман. В том же году за шпионаж в пользу прусского короля попал под следствие прапорщик Павел Калугерович, а в 1759 г. – инженер-поручик Фридрих Теш и вахмистр Мартин Келлер. В 1761 г. в Тайную канцелярию было передано дело по подозрению генерала Тотлебена (саксонского уроженца) в «секретных и преднамеренных сношениях» с пруссаками. Таким образом, «спокойное» царствование Елизаветы Петровны было отмечено постоянным лавированием в паутине иностранных разведывательных сетей, раскинутых практически всеми дворами Европы.

В середине XVIII в. неотъемлемой частью политической жизни Европы становилась постоянная подпитка свежей политической информацией. Развитие многоуровневых дипломатических, военных и личных секретных резидентур буквально пронизало весь Старый Свет, способствуя дальнейшему развитию искусства политической и военной разведки, а также контрразведывательных и полицейских спецслужб, каждую из которых европейские монархи создавали и формировали исходя из своих представлений и возможностей.

Коллегия иностранных дел под руководством А. П. Бестужева-Рюмина (в 1742–1758 гг.) и М. И. Воронцова (в 1758–1762 гг.) обеспечивала сбор разведывательной информации и параллельно с Тайной канцелярией занималась борьбой с иностранным шпионажем, в том числе и внешней контрразведкой европейских дворов. Из Варшавы политическую информацию сообщали завербованный российским двором коронный канцлер граф Я. Малаховский и другие влиятельные польские магнаты, работавшие на русский двор, часто даже не зная об этом. В Османской империи российскими агентами были несколько высокопоставленных турецких чиновников, в том числе помощники реис-эфенди (министра иностранных дел). Бестужеву-Рюмину удалось добиться высылки из России французского посланника и основного французского резидента Шетарди, агентов прусского короля Фридриха – принцессы А. Е. Ангальт-Цербстской и Брюмера; также он строго запретил Лестоку (еще до ареста) вмешиваться в иностранные дела.

Для тайного вскрытия и копирования корреспонденции, которая представляла определенный интерес для российских секретных служб, Бестужев-Рюмин создал службу перлюстрации – знаменитые «черные кабинеты». Информация, полученная путем перехвата письменных посланий, позволяла российскому двору более адекватно строить внешнюю и оборонную политику, выявлять, предупреждать и пресекать угрозы безопасности государыни. Попутно заметим, что перехват и перлюстрация писем, в том числе и дипломатической почты, практиковались во всех без исключения (!) государствах того времени, ибо древняя мудрость гласит: «Кто предупрежден – тот вооружен». В наши дни перехват и расшифровка конфиденциальной информации осуществляются с применением самых современных технологий и составляют один из ключевых элементов секретных мероприятий.

В августе 1745 г. венценосная тетка женила племянника на немецкой принцессе Софии Фредерике Августе – дочери князя Христиана Августа Ангальт-Цербстского, состоявшего на военной службе у прусского короля Фридриха II. Приняв православие, принцесса София (Софья) стала именоваться Екатериной Алексеевной. Нельзя не отметить, что неприязненные отношения между наследником престола и его супругой установились в первый же год совместной жизни. Именно личную неприязнь Екатерины к мужу, а также ее честолюбие, искусно подогреваемое окружением, следует считать одной из причин последующего отстранения Петра от власти. Будущий император в силу своего солдафонского воспитания, ограниченности, чванства, высокомерия и определенной инфантильности не только оттолкнул жену от себя, но и превратил из возможной соратницы в реального политического конкурента. При жизни Елизаветы опасности как таковой не было: императрица контролировала Екатерину не менее тщательно, чем самого Петра. Приближенные Екатерины, заподозренные Канцелярией тайной розыскных дел в малейших интригах против государыни, немедленно подвергались опале. Так, в 1758 г. потерял пост канцлер Бестужев, а сама Екатерина была подвергнута строгому допросу лично Елизаветой в присутствии Петра и А. И. Шувалова.

В ситуациях, связанных с ее личной и государственной безопасностью, Елизавета Петровна практически всегда действовала быстро и решительно. После 1758 г. сторонники Екатерины были высланы из страны либо отправлены в дальние губернии, а сама великая княжна заключена под домашний арест. В конце концов, видя слабые способности племянника к управлению государством, Елизавета решила назначить наследником престола своего внука Павла, а регентом при нем – одного из братьев Шуваловых. И только воля Екатерины, выраженная в словах «я буду царствовать или погибну», а также удачно проведенная оперативная комбинация с ее мнимым отъездом на родину позволили Екатерине через год вернуть расположение государыни. Однако это не означало, что императрица перестала контролировать молодую женщину. Усилению контроля не в последнюю очередь способствовал и тот факт, что Россия вела войну с Пруссией, а Елизавета никогда не забывала, что мать Екатерины – княгиня Августа Елизавета – была одним из тайных агентов Пруссии и выполняла конфиденциальные поручения самого Фридриха II. Императрица также контролировала переписку Петра с королем Прусским, посредником в которой был барон Корф, назначенный в 1760 г. столичным генерал-полицмейстером. И надо сказать, что до конца своих дней Елизавета была избавлена от серьезных покушений на свою царственную особу.

Двадцать пятого декабря 1761 г. императрица скончалась, и на престол вступил Петр III.

Его первые шаги в качестве монарха вызвали сильное неудовольствие петербургской знати. Взять хотя бы решение императора о прекращении победоносной войны с Пруссией и выводе русских войск из Берлина, который за три дня до того был взят с малыми потерями. Понятно, какова была реакция патриотически настроенного военного корпуса России! Отношение самого государя к елизаветинским гвардейцам можно охарактеризовать как крайне негативное. Еще будучи наследником престола, он называл их «теткиными янычарами». В Семилетней войне гвардия не участвовала. Была распущена даже лейб-компания, единственная «военная» заслуга которой заключалась в возведении на престол Елизаветы Петровны. Не скрывая намерения упразднить гвардейские полки, император, тем не менее, послал их воевать с Данией, желая отобрать у нее Шлезвиг в пользу любимой Голштинии.

Военные начинания Петра вызвали в гвардии недовольство, ставшее основой для формирования заговора. Впоследствии для оправдания действий Екатерины по свержению венценосного супруга была выдвинута патриотичная версия о слепом преклонении Петра перед прусским королем Фридрихом II, что соответствовало правде. Петру приписывали и то, чего он не делал, в частности введение в русской армии прусских военных уставов. Он требовал только одного – строгого соблюдения Устава, принятого его тетушкой, причем в какой-то мере император являл собой пример служения: ежедневно в 11 часов проводил вахтпарад – развод дворцового караула.

Еще одним сословием, недовольным реформами Петра III, было духовенство. Петр объявил о свободе вероисповедания и запретил надзор Церкви за личной жизнью. Указ от 29 января 1762 г. прекращал преследование старообрядцев. Манифестом от 28 февраля даровалась амнистия бежавшим за рубеж раскольникам, купцам, помещичьим крестьянам, дворовым людям и даже дезертирам. Им разрешалось вернуться в Россию до 1 января 1763 г. без «всякой боязни и страха». Это была первая попытка примирения российского общества после церковной реформы времен Алексея Михайловича, расколовшей страну, но она не увенчалась успехом.

Манифест от 18 февраля 1762 г. «О вольности дворянской» подробно регламентировал все стороны жизни этой части общества. Обязательная военная служба отменялась, но тем, кто находился на военной службе, разрешалось выходить в отставку только в мирное время. На службу за рубежом дозволялось поступать только к союзникам, с обязательством вернуться в Россию по первому требованию. По достижении сыном дворянина двенадцати лет родители обязаны были письменно отчитаться, чему он обучен, желает ли учиться дальше и где. Родителей, которые не желали обучать своих детей, предлагалось рассматривать «как нерадивых о добре общем» и подвергать презрению со стороны «верноподданных и истинных сынов Отечества». Таким людям запрещалось появляться при дворе, участвовать в публичных собраниях и торжествах. Менее обеспеченные дворяне могли определять своих детей на учебу в кадетский корпус, находившийся под патронажем императора.

Указом от 21 марта 1762 г. монастырские имения были подчинены гражданским коллегиям, а монастырские крестьяне переведены в ведение государства, им передавались в вечное пользование пахотные земли монастырей. Для содержания духовенства царь назначил «собственное жалованье». Таким образом, Церковь, лишенная огромной собственности и даровой рабочей силы, стала одним из сильных противников нового русского самодержца.

Большим ударом для российской знати явился указ о «бессребрености службы», запретивший дарить чиновникам крестьянские души и государственные земли. Знаками поощрения отныне могли быть только официальное жалование в чин, медали и ордена.

Деятельность Петра в социально-политической области не менее значительна: введение гласного суда, ограничение личной зависимости крестьян, повышение роли купечества в обществе. Большую роль в проводимых реформах играли пользовавшиеся доверием государя Д. В. Волков, генерал-прокурор Сената А. И. Глебов и директор Кадетского корпуса А. П. Мельгунов. Эти люди подготовили много важных и, несомненно, полезных для России документов, которые получили одобрение Петра. Однако бо́льшая часть новаций не была воплощена в жизнь в силу не только объективных, но и субъективных обстоятельств, среди которых персона самого Петра III играла далеко не последнюю роль.

Император совершил много серьезных ошибок, одна из которых стало для него роковой. Речь идет о ликвидации Канцелярии тайных розыскных дел – секретной политической полиции Российской империи, которая за 37 лет существования стала одним из символов государственной власти. Служители «слова и дела» внушали страх представителям всех сословий. Информация о пытках, применявшихся при допросах, привела к тому, что русское общество стало отождествлять канцелярию с инквизицией.

Седьмого февраля 1762 г. в 10 часов утра Петр I приехал в Сенат и там объявил свою волю:

«Канцелярию тайных розыскных дел уничтожить и [отныне] оной не быть, а уч[редить] при Сенате особую экспедицию на тако[м основании], как было при государе императоре [Петре] Втором…».

Через две недели, 21 февраля, манифестом императора Тайная канцелярия была ликвидирована. Обоснование формулировалось следующим образом:

«Ненавистное выражение, а именно „слово и дело“, не долженствует отныне значить ничего, и мы запрещаем употреблять оное никому; о сем, кто отныне оное употребит, в пьянстве или в драке, или избегая побоев и наказания, таковых тотчас наказывать так, как в полиции наказываются озорники и бесчестники».

Если принять за основу предположение, что политическая полиция была упразднена из-за желания императора устранить практику ложных доносов и пытки, то такое его стремление, наряду с введением гласного суда, является весьма демократичным и намного опережающим свое время. Однако для ликвидации канцелярии у Петра имелась еще одна причина. Как мы уже упоминали, это ведомство занималось не только политическим сыском, но и контрразведкой, в том числе против Пруссии. Поэтому вполне логично, что решение об упразднении было принято по «весьма настоятельному прусскому совету», из желания угодить Фридриху II, кумиру Петра. Работа прусской секретной службы в тот период характеризовалась чрезвычайной эффективностью именно в связи с прямым влиянием Фридриха на российского императора.

В любом случае, ликвидация политической полиции как института защиты основ государственности (говоря современным языком, конституционного строя) без одновременного создания других защитных механизмов совершенно недопустима. Одним росчерком пера Петр разрушил отлаженную систему предупреждения, выявления и пресечения попыток отстранения законного государя от власти – структуры, способной добывать необходимую информацию и использовать ее для устранения угрозы на ранних стадиях. Вероятно, что именно окружение государя, в том числе и его политические противники, сделали все для того, чтобы он выпустил из рук контроль над политическим сыском, передав его Сенату.

Можно предположить, что, имея собственную секретную службу, Петр смог бы избежать печальной участи. Проанализировав реформы, толковые аналитики секретной службы (а такие в России были всегда) смогли бы определить круг недовольных. Затем – оперативная разработка отдельных лиц из этого круга для установления доказательств их причастности к антигосударственной деятельности и арест заговорщиков либо судейским чиновникам, либо оперативными работниками, либо преданным государю силовым подразделениям.

Подобные подразделения в распоряжении Петра имелись. В 1755 г., еще наследником престола, он начал создавать собственную гвардию, костяк которой первоначально составляли выходцы из Голштинии. К 1762 г. ее общая численность не превышала 3500 человек, из них около двух тысяч были голштинцами, остальные – пруссаки, гессенцы, лифляндцы, шведы и малороссы. Гвардия, имевшая на вооружении около тридцати орудий, дислоцировалась в Ораниенбауме.

Двенадцатого марта 1762 г. Секретная экспедиция секретаря Б. Сахарова подала в канцелярию генерал-прокурора список служителей Канцелярии тайных розыскных дел и ее московской конторы. Пятнадцатого марта их судьбу решали генерал-прокурор А. И. Глебов и обер-прокурор П. Н. Трубецкой, поставленные на эти должности Петром III сразу после восшествия на престол. Служителей упраздненной канцелярии в количестве десяти человек (сенатский секретарь С. Шешковский, штаб-лекарь Х. Геннер, протоколист М. Зотов, регистратор И. Емельянов, канцелярист И. Зряхов, подканцеляристы П. Иванов, И. Соколов и А. Шмагин, копиисты Н. Козин и Д. Войлоков) решили зачислить «в учреждаемую при Сенате экспедицию до будущего указа». Таким образом, Экспедиция тайных дел (Тайная экспедиция при Сенате) полностью унаследовала весь штатный состав упраздненной канцелярии.

Первоначально экспедицию присоединили к Секретной экспедиции Сахарова, но Шешковский и его люди трудились в Петропавловской крепости. К началу апреля новую структуру по привычке стали именовать «тайной» или «секретной». Отметим, что приговоры, вынесенные сенаторами, исполнялись без конфирмации Петра III.

Верные люди из окружения государя не раз указывали ему на подозрительную активность его супруги, но Петр на предупреждения не реагировал. Фридриху II он писал, что солдаты зовут его отцом и не хотят повиноваться женщине, что он гуляет один пешком по улицам Петербурга. Это как нельзя лучше раскрывает характер императора, уповавшего более на Бога, чем на своих подданных. Возможно, однако, что Петр понимал исходившую от жены угрозу. Некоторые современники упоминают о намерении государя развестись с Екатериной и жениться на Е. Воронцовой – якобы он хотел объявить об этом после празднования своего тезоименитства 28 июня 1762 г.

Тем временем Екатерина, жившая в Петергофе, активно собирала сторонников, возлагая особые надежды на гвардейских офицеров. Напомним, что политические интриги она вела еще при Елизавете. Так, в 1756 г. она писала своему политическому советнику – английскому посланнику Ч. Уильямсу, как будет действовать, если Шуваловы, в случае внезапной смерти государыни, предпримут попытку отстранить Петра от власти в пользу Павла Петровича.

К лету 1762 г. в заговоре против императора состояли: граф Н. И. Панин; граф П. И. Панин; княгиня Е. Р. Дашкова (в девичестве Воронцова) – ближайшая подруга и компаньонка Екатерины; князь К. И. Дашков – один из лидеров петербургской масонской организации; князь М. Н. Волконский. Особо ценной для заговорщиков была поддержка главного директора над всеми полициями барона Н. А. Корфа и шефа Измайловского полка графа К. Г. Разумовского, а также офицеров лейб-гвардии во главе с братьями Орловыми. По мнению ряда историков, к заговору были причастны и влиятельные международные масонские круги, которых в окружении Екатерины представлял таинственный «господин Одар». По мнению датского посланника и доверенного агента датского двора А. Шумахера, очевидца событий, под этим именем скрывался известный граф Сен-Жермен.

Скорее всего, заговорщики имели информацию о намерении Петра развестись с супругой после 28 июня и тоже готовились к этой дате. Подтверждением сказанному может служить тот факт, что 26 июня участвовавшие в заговоре офицеры-гвардейцы стали спаивать солдат столичного гарнизона. На занятые Екатериной у английского купца Фельтена деньги (официальная мотивация займа – покупка драгоценностей) было закуплено более 35 тысяч ведер водки. Таким примитивным (но весьма эффективным) способом не участвовавшие в заговоре полки «выбивались» из игры, поскольку теряли способность к сопротивлению. К сожалению, и в настоящее время алкоголь является одним из наиболее опасных противников солдата. Каждый, кто участвовал в боевых действиях или специальных операциях, может привести примеры гибели тех, кто польстился на бесплатную выпивку.

Однако заговорщики не ограничивались раздачей водки – их главным оружием стали слухи. В петербургских домах шептались, что Петр решил заточить Екатерину в Шлиссельбургскую крепость или убить, что государь решил переженить голштинцев и пруссаков на придворных дамах, что православных священников заставят носить платье лютеранских пасторов и обреют им бороды и т. п. В XX в. Й. Геббельс сформулировал подобную методику в одной фразе: «Ложь, для того чтобы в нее поверили, должна быть чудовищной».

Между тем план заговорщиков чуть было не сорвался: в конце июня 1762 г. между солдатами распространился слух, будто императрица погибла. Двадцать седьмого июня один из солдат-преображенцев рассказал об этом капитан-поручику П. Б. Пассеку, добавив, что среди солдат могут начаться волнения. Видя, что Пассек не намерен ничего предпринимать, преображенец отправился к капитану В. П. Измайлову. Измайлов немедленно отправился с докладом к майору П. П. Воейкову. Воейков арестовал Пассека и отправил донесение в Ораниенбаум, императору. Петр распорядился немедленно доставить Пассека для допроса. Однако отсутствие полноценной секретной службы и вполне возможный саботаж со стороны генерал-полицмейстера Н. А. Корфа привели к тому, что про изошла утечка информации. Понимая, что заговор может быть раскрыт, при частные к нему действовали решительно. Утром 28 июня Екатерина Алексеевна покинула Петергоф и направилась в столицу, где солдаты гвардейских полков принесли ей присягу как императрице. Однако даже в гвардии единодушной поддержкой мятежники не пользовались: если измайловцы и семеновцы практически сразу перешли на сторону Екатерины, то преображенцы колебались и кричали, что «умрут за Петра». И только после ареста ряда офицеров-преображенцев (С. Р. Воронцова, П. И. Измайлова, П. П. Воейкова и др.) полк перешел на сторону бунтовщиков.

Известие о мятеже застало Петра III в Петергофе, куда к середине дня прибыл из Петербурга генерал-поручик М. Измайлов. Голштинские гвардейцы заверили государя, что будут защищать его до самой смерти, но Петр, будучи личностью импульсивной, но нерешительной, колебался и отдавал противоречившие друг другу приказы.

По нашему мнению, оптимальным вариантом для него являлась немедленная эвакуация в Лифляндию и Восточную Пруссию, где была расквартирована действующая армия под командованием преданного Петру генерала П. А. Румянцева. Даже не имея заранее отработанных маршрутов эвакуации, под защитой кавалерийских подразделений, сохранивших верность государю, это было вполне выполнимо. В качестве заслона от возможного преследования следовало использовать пехотные и артиллерийские части голштинцев, поручив командование ими фельдмаршалу Миниху, которого Петр возвратил из двадцатилетней (!) ссылки. (Позже в ответ на вопрос Екатерины Миних признался, что «хотел жизнью своей пожертвовать за государя, который возвратил ему свободу».)

Некоторые авторы называют еще на два варианта действий: двинуться на Петербург или укрыться в Кронштадте. Первый вариант мог иметь шансы на успех только в том случае, если бы Петр опирался на поддержку армейских полков столичного гарнизона, но те, как вы уже знаете, оказались выведены из игры «Ивашкой Хмельницким». Кроме того, Екатерина с гвардией в 10 часов выступила в Петергоф, так что встреча противоборствующих сторон произошла бы в полевых условиях, при значительном (три к одному) численном перевесе мятежников.

Отступление в Кронштадт имело тот недостаток, что у императора отсутствовали суда для переброски (одновременно с ним) голштинской гвардии на о. Котлин. Еще один важный момент – сторонники императора не располагали точной оперативной информацией о настроениях в гарнизонах Петербурга и Кронштадта. Не следует забывать, что столичное дворянство и духовенство в подавляющем большинстве поддерживали Екатерину.

Как нам кажется, эвакуацию Петра в действующую армию, с учетом отрицательного отношения армейских офицеров к гвардии, следует считать более предпочтительной, чем указанные варианты. Время и возможности для организации эвакуации у императора были, но не было главного – воли к активному сопротивлению. Утром 29 июня Петр III был арестован; ему пришлось подписать заранее составленный манифест об отречении от престола.

Фридрих II оценил действия заговорщиков как «безумные», а заговор – как «плохо составленный»; прусский король справедливо считал, что российского государя погубил недостаток мужества.

Низложенного Петра отправили в Ропшу «под тщательное наблюдение» екатерининских гвардейцев и 7 июля 1762 г. задушили. Официально было объявлено, что император скончался «от геморроидальных колик». По отношению к конкурентам в борьбе за престол Екатерина предпочитала действовать по известному принципу «Нет человека – нет проблемы», придерживаясь убеждения, что политика редко подчиняется нравственным законам.