Понедельник, одиннадцатое сентября — день побегов.

С утра пронеслись пятиклашки. Шумные, с цветными пеналами и дневниками. Вета рисовала вместе с ними таблицы и растворяла в воде марганцовку. На перемене пошла к директору. Она уже испугалась принятого решения и малодушно надеялась, что на месте окажется только секретарь, и она оставит заявление на столе. На подпись. Подпишете — позвоните.

Но директор был на работе. Он попивал чай из щербатой кружку и смеялся о чём-то с секретарём. Его грузная фигура смешно смотрелась на маленьком стульчике для гостей.

— Вот, — сказала Вета и уложила на стол перед ним заявление.

Директор лениво покосился в сторону бумаги.

— Хорошо, что вы пришли, — защебетала секретарша, вытаскивая ручку из пучка на затылке. — Вот здесь распишитесь. Вы знаете, что теперь будете работать на полставки заведующей школьного музея?

— Я не буду работать, — оборвала её Вета. Деть руки оказалось некуда. Она стояла, сама как школьница — руки за спиной. А дверь была открыта, урчала гулом голосов перемена, и дети то и дело проходили мимо. Приостанавливались. Может, смотрели ей в спину.

Директор подтянул к себе её заявление, и на его лбу собрались глубокие морщины. Секретарша замерла с приоткрытым ртом, всё ещё держа на весу журнал, где Вете полагалось расписываться.

— И почему же это, скажите на милость? — Директор глянул на неё над стёклами очков, зло и испытывающее.

— Я не могу с ними работать.

— С ними — это с кем? — он старательно прикидывался или вправду ничего не знал. Вета только сейчас подумала, что её проблема — не единственная и не самая огромная в школе. Странно.

— С восьмыми классами. — Она смотрела в угол окна, туда, где за стеклом покачивались толстые чёрные провода. За решёткой-солнышком покачивались клёны, напоённые утренней прохладой, и скалился во все тридцать два человеческих зуба динозавр.

— А, — усмехнулся директор, открываясь на спинку стула. Руки сложил на круглом животе. — Ясно, они вас довели.

Она поняла, что ничего не ответит, хотя утром готовила доводы, речи и тирады. Очень правильные. Очень нужные. Вета не могла отвести взгляда от динозавра, и руки её уже дрожали так, что прятать их за спиной стало жизненно необходимо.

— Ясно, — повторил директор, когда устал сверлить её ненавидящим взглядом. — Тогда вот вам мой ответ: я этого не подпишу.

Вета собралась с силами и взглянула на него: директор выводил в углу её заявление злобное «отказать». И размашистую подпись. Она закрыла глаза и облизнула пересохшие губы.

— Идите работайте, — сказал директор и встал, расставив застонать несчастный стул. — У вас сегодня уроки.

— Я не пойду, — произнесла Вета почти по слогам и открыла глаза.

Он стоял напротив, громадный, как скала. Любой бы испугался. И она чувствовала, как по скуле течёт капля холодного пота.

— Я не выйду на работу, и вам придётся уволить меня по статье. Через суд. Или не знаю, как ещё. Я просто не приду к ним на уроки.

Секретарша даже не пыталась изображать вежливость — неотрывно наблюдала за Ветой. Не моргая. К лицу директора из-за воротника рубашки подступила багровая краска. Вета поняла, что уже не говорит — хрипит, как смертельно больная.

— Вам лучше выпустить меня из этого вашего… города.

— Не придёте, да? — рыкнул он. — Ах, вас дети довели. Какие все неженки. А где я, по-вашему, буду искать нового учителя биологии посреди учебного года? Где, спрашивается? И отправляйтесь работать без всяких тут ультиматумов! Когда найду нового учителя, тогда и катитесь, куда угодно. Хоть к демонам.

Хлопнула дверь, так что порывом ветра дёрнуло юбку Веты. Он скрылся в своём кабинете, а Вета осталась стоять, глядя на сиротливый листок бумаги, в углу которого стояло грозное «отказать».

— Так вы распишитесь за музей? — осторожно спросила секретарша.

— Ну и ты расписалась? — поинтересовался Антон в телефонную трубку.

После пятого урока второй смены школа вымирала. Ещё шли уроки за плотно закрытыми дверями кабинетов, ещё крошился на пол мел, ещё стучали каблуки по деревянному паркету, но коридоры уже стояли пустыми, и парочка-другая учениц, гуляющих под ручку на перемене, торопилась вернуться обратно в класс — задолго до звонка.

В учительской тоже было пусто, только лежали на широком подоконнике букеты мумифицированных роз. Вета не стеснялась говорить, хоть вечно холодная и слишком большая телефонная трубка всегда казалась ей очень неуютной.

— Расписалась, — вздохнула она нехотя.

— Ну и зря.

— Я растерялась. Он на меня так закричал.

Но все оправдания были лишними. Вета и сама знала, что струсила и поддалась. Оглядываясь назад, она прекрасно понимала, что директор был ей не по зубам. Он мог бы и не такую заставить замолчать. А потом уйти, хлопнув дверью. Вета ещё легко отделалась.

— Никого он не будет искать на моё место, — выдохнула она обречённо. Он просто напросто сломил её неумелое сопротивление. Растоптал, как рыжего таракана, и захрустели под ботинком все доводы.

— Да уж. Ну и что, ты ему даже не рассказала про Арта? Да и вообще про всех своих?

За её спиной прозвучали шаги — вошла учительница русского языка, молча убрала журнал в шкаф и вышла, махнув на прощание шёлковым шарфиком. В последние дни она всё больше молчала, глядя на Вету. Сочувствующе, понимающе? Вета уже устала спрашивать и не получать ответов.

— Ничего я не сказала. Я просто не успела. Да и он сам всё прекрасно знал, думаю. Он так и выдал: они вас довели. Значит, знал.

— Странно. Раз знал, почему не принял меры? — совершенно искренне возмутился Антон. Вета чувствовала, что его раззадоривал не только её рассказ. Было что-то ещё. Но она не спрашивала — и без того хватало тем для размышлений. — Или я ничего не понимаю в педагогике, или это какой-то изощрённый садизм. У нас тут не рабство, в конце концов. И как сегодня вели себя восьмые классы?

Вета поняла, что не чувствует даже отвращения к себе. Вообще ничего.

— Как-как. Как обычно. Откололи кусочек от лёгкого. Ну, у манекена. Гипсовые крошки по всему полу…

Антон вздохнул.

— Что мне делать? — глухо спросила она. Из окон учительской было видно старое кладбище — раньше Вета его не замечала. А дальше — дом и площадка, на которой резвились дети.

— Слушай, у тебя документы с собой?

Сладко ёкнуло сердце.

«Конечно», — подумала Вета. — «Конечно, он придумает что-нибудь. Он ведь знает…»

— С собой. — Она понизила голос, снова оглядываясь. Коридор, видный из распахнутой двери учительской, пустовал. Лилия ушла уже давно — Вета сама видела, как та выходила на крыльцо с сумкой подмышкой.

— Через час я смогу приехать. Подождешь?

— Вообще-то у меня ещё урок с моими. Так что куда мне деваться? Жду. — Горькие судороги заставили губы дрогнуть в улыбке. На самом деле ей не хотелось смеяться.

Она положила трубку на место и, не торопясь, пошла в свой кабинет. Перемена подходила к концу, и Вета думала, у дверей её уже ждёт восьмой «А». Вера и Руслана, наверное, как всегда, сидят на подоконнике.

В закутке у дверей было пусто. Вета, не с первой попытки, но открыла вечно заедающий замок кабинета. Хойя приветливо помахала ей листьями — сквозняк гулял по полу, и ветер заглядывал в распахнутое окно. Она сама оставила его, чтобы хоть немного проветрить комнату от запаха пыли и старых бумаг.

По полу стелился равномерный слой гипсового и мелового крошева. В углу смирно лежал кусок отколотого лёгкого. Уборщица завтра наверняка будет возмущаться. Вета прошла за учительский стол, села. Раскрыла брошенный тут же ежедневник.

О чём она думает, не будет же никакого завтра. Она уйдёт из школы, даже если придётся до крови разбить руки о дверь директорского кабинета. Она уедет из этого города, даже если по степи за ней будет гнаться свора волков. Лучше бояться волков, чем собственных восьмиклашек.

Громыхнул звонок, разогнав пугливых воробьёв с ветки дерева. Вета барабанила ручкой по ежедневнику. Приоткрытая дверь и кусочек коридора мозолили ей глаза. Она не могла отвернуться. В коридоре было тихо: ни голосов, ни топота. Онемели неудобно сложенные руки.

Вета поднялась и прошла между партами, сосредоточенно слушая, как стучат её собственные каблуки. Выглянула в коридор: мимо, едва оглянувшись на неё, пробежал парень из параллельного восьмого. Вета захлопнула дверь.

«Они сегодня не придут», — сказал ей взглядом безглазый манекен.

Вета едва не рассмеялась от облегчения. Она прошла к окну: кленовая аллея пустовала, никто не сидел на низенькой ограде клумбы, и от этого ей сделалось ещё веселее. Как будто директор только что сам зашёл к ней и принёс подписанное заявление — пожалуйста, идите куда угодно. Она пошире открыла окно, едва не сбросив на пол горшок с фиалкой, и вдохнула полной грудью, в первый раз за демоны знают сколько времени.

Ветер пах опавшими листьями и гравилатом, который Алиса так и не обрезала. Как же легко думать об этом!

Вета поймала себя не том, что напевает, поливая цветы. Она раньше никогда не поливала, Роза сама заправляла порядком в кабинете и подсобке. Но в последний вечер ведь можно побыть хорошей. Пусть цветы запомнят её хорошую.

Она не заметила, как за окном заплакал дождь. Тоже, кажется, первый за всю осень. Зашептали листья клёнов, и тут же намок подоконник. Защищенная плотно прикрытой дверью, Вета рисовала в ежедневнике поезда. Можно не возвращаться в университет. Можно найти любую другую работу.

Любая работа будет лучше её нынешней.

«Вы обещали любить нас, помните?» — сказала в её памяти Рония и отвернулась к серой Сове. Дурацкое воспоминание, как некстати. Вета захлопнула ежедневник, взглянула на часы: до приезда Антона оставалось не так уж много времени, но она вдруг поняла, что не может больше сидеть в пропахшем пылью кабинете.

Вета бросила в сумку только ежедневник, все учебники и тетрадки оставив на столе — зачем они ей теперь! Спину щекотали одиннадцать невидимых взглядов. Она выпрямилась.

— Я никому ничего не обещала, — сказала она хрипло и, ощутив себя полностью сумасшедшей, повернула манекен лицом к стене. Почему всем не терпится навесить на неё новых обязательств?

Всё, что осталось — закрыть окно и ещё немного помучаться с дверным замком. На лестницах и в коридорах ей никто не попался. Вахтёрша даже головы не подняла. Но сердце всё равно заколотилось, как сумасшедшее.

И вдруг всё кончилось. Вместе с хлынувшим в лицо запахом осени и дождя Вета почувствовала свободу. Плащ сразу же намок, и волосы прилипли к шее. Под пристальным взглядом школы Вета прошла по кленовой аллее. Под ногами хрустел и шептал гравий.

Вскоре — за первым же поворотом — она избавилась от гадкого чувства, что ей смотрят в спину. Здание из белого кирпича скрылось из виду. Вета спряталась под козырьком магазина, хоть сюда всё равно доставали струи дождя, и приготовилась ждать.

— Что случилось? — напряжённо спросил Антон, пока Вета расправляла мокрые волосы. После холодного дождя ей показалось, что в машине ужасно жарко.

— Ничего. Они просто не пришли на урок. Ничего не случилось.

Антон похлопал ладонями по рулю, глядя на то, как дворники разгоняют воду с лобового стекла. Он остановил машину у тротуара и не собирался заводить снова. Вету это озадачило.

— А Каганцев Игорь случайно не из твоего класса?

Вета вздрогнула. Ей вдруг стали неприятны любые упоминания восьмого «А», и за дождём почудился неясный силуэт. «Дерево», — поняла она через секунду, но по спине успели пробежаться мурашки.

— Из моего. Почему ты спрашиваешь?

— Не пугайся только.

Вдох огнём прошёлся по пересохшему горлу.

— Когда так говорят, я не становлюсь спокойнее, знаешь…

От дождя дорога превратилась в сплошное серо-сизое марево, по бокам которого стояли тени-дома. Кто-то метнулся мимо, не понять — человек или просто ветер дёрнул ветку.

— Его убили сегодня утром, — заключил Антон, не глядя на Вету.

Она не сразу поверила. Детей ведь не убивают.

— Детей не убивают, — сказала она вслух. — Так нельзя.

— Нельзя, — согласно кивнул Антон и замолчал, предоставив ей самой додумывать.

Молчание за шуршанием дождя по крыше машины показалось глупым и надуманным. Как будто они снимают фильм. Сейчас из-за серой завесы выглянет чёрный глаз камеры, и оператор взмахнёт рукой — давайте дальше текст.

— Я про него очень мало знаю, — сказала Вета, почти готовая поверить в оператора и фильм. — Он сидел вроде с Артом. Бывало и выкрикнет что-нибудь, но, я думаю, по указке своего соседа, на большее его вряд ли хватило бы. И родители его на собрание не пришли, кстати.

Она подумала, что надо бы сделать пометку себе в ежедневник — родители не пришли, вызвать. И тут же передёрнула плечами.

— Ясно, — бесцветно сказал Антон.

Шипел дождь, ниагарскими потоками скатываясь с тротуара на дорогу.

— Скажи, что случилось? — Вете хотелось закрыть глаза, зажать ладонями уши, чтобы услышать как можно меньше. Ещё меньше. И ещё.

— Ну, его нашли ближе к обеду. Сидел так спокойненько под деревом, недалеко от дома. Сидел, смотрел перед собой. Толкнули — повалился на бок.

Он замолчал. Не пересказывать же ей сухие сводки протоколов. Про то, что повреждений не обнаружено, да и вообще физически он оказался полностью здоровым. Ну, только что мёртвым. Так сказали эксперты. Или рассказать?

Вета тёрла глаза до тех пор, пока перед ними не замелькали цветные круги, но легче всё равно не стало. Она очень боялась, что он станет рассказывать дальше. Ей и так — каждое слово было, как пенопластом по стеклу.

— Ясно, я поняла. Я не хочу слушать про эту вашу магию. — Вета загородилась ладонями, чтобы видеть только дождь перед собой. — Скажи только, убийцу найдут?

— Найдут? Не знаю. По крайней мере, я не вижу ни одной зацепки, ничего. Но ты же не хочешь подробностей, да?

— Правильно, — произнесла Вета, облизнув онемевшие губы. Она всё ещё ощущала, что Антон смотрит на неё. Ну вот, вздыхает тяжело, как будто она во всём виновата.

— Скорее всего, убийцу мы не найдём, — спокойно и даже как-то отстранённо произнёс Антон. — Потом будут попытки замять скандал. Потом дело спишут за сроком давности. Такие вещи редко раскрываются. Мы-то вообще мало что можем противопоставить магии. Ты правильно делаешь, что уезжаешь, поверь мне.

— Ты что, собираешься окончательно меня добить? — прошипела сквозь зубы Вета. Злые слёзы засохли на глазах, так и не рискнув вытечь на щёки.

— Ну извини. Ты спросила — я ответил.

— Я не виновата в том, что его убили. — Она не могла так. Она должна была вытащить наружу то, что мучило больше всего. И если не поверить самой, так хоть заставить поверить Антона.

— Конечно, — с готовностью отозвался он. — При чём тут ты? Ты даже не маг. И уж тем более ты не можешь знать, что у них тут в школе происходит. Ты сделала всё, что смогла.

Он говорил так, как будто ни секунды в жизни не верил в это. Вот не верил и всё. Но у Веты не было сил, чтобы его убеждать.

«Может, я плохой учитель?» — думала она, глядя, как текут капли по стеклу. Много капель, много воды и такие грузные неповоротливые мысли. — «Я самый худший в мире учитель. Но я всё равно не виновата. Я никому ничего не обещала».

Всё было правильно и логично до тех самых пор, пока она не вспоминала, что убили мальчишку, который сидел у неё на третьей парте. Она толкнула дверцу машины и, не глядя, наступила в самую середину бурлящего потока. В туфлях сразу же захлюпало, но Вете было не до того. До автобусной остановки тут идти — не так уж и долго, потерпит.

Она услышала, как за спиной хлопнула дверца.

— Подожди!

Антон быстро догнал её и заставил прижаться спиной к кованой изгороди школьного парка. Волосы давно прилипли к лицу. Дождь не был холодным. Вета вспомнила вдруг, как бежала однажды из университета под дождём, норовя наступить в самые глубокие лужи. Андрей бежал следом и злился, а она хохотала.

— Не дури, я тебя отвезу. — Антон опустил голову, одной рукой оперевшись на прут ограды. — Я просто устал. Суматошный выдался день.

— Я не понимаю, почему осталась крайней у всех, — спокойно произнесла ему в лицо Вета. — Я бегу, да. Опять. Но я не виновата в том, что его убили.

— Просто не хочу, чтобы ты уезжала, — слабо улыбнулся он. Вышло наигранно. Режиссёр за стеной дождя кривился от фальши, и сценарист комкал сценарий.