Одиннадцатое сентября

Она узнала окраины города. Если вглядеться, то за дождем можно было увидеть стену, отделяющую Петербург от остального мира. Или Вете только чудилось. Потому что машина все летела и летела по прямой и ровной дороге, а стена не становилась ближе. Вета хотела просить, долго ли еще, но не решалась: такое сердитое и сосредоточенное лицо было у Антона.

Мимо, за расплывчатыми силуэтами деревьев пронеслась черная махина.

– Что-то сгорело? – Она хотела спросить как бы между делом, но тон вышел чересчур напряженным.

– Где? – Антон бросил взгляд назад. – А… Ничего не горело, это храм Вселенского Разума. Еще одна штука, которую создали новые люди. Тебе не понравится.

– Долго нам еще?

– Не особенно.

Дорога резко вильнула вправо, и стена выросла прямо из прибитой дождем травы – вся монолитная и металлически-серая. Вета оглянулась на город: тот в дождливом мареве походил на корабль в тумане. Мачтой торчала башня теплоцентрали, подмигивая алыми огоньками.

– Я пойду спрошу, что тут у них, а ты сиди, – с тяжелым вздохом выдал Антон.

Но Вета выбралась из машины за ним – разве она смогла бы выдержать эту неясность и ожидание? – и по мокрой траве пошла след в след. Здесь не пахло дождем, скорее машинным маслом. Бухал где-то вдалеке неизвестный механизм, ритмично, словно стучало большое сердце. Она остановилась, вытряхивая из туфли колючий камешек, и окончательно промокла и замерзла.

Испугавшись, что останется одна посреди степи, Вета бросилась вперед.

В проеме, обозначающем проход на территорию охраны, было суше, и даже веяло теплом. Антон стоял к ней спиной, а вот молодой парень, очень похожий на тех, которые встречали Вету по приезде, и тоже с автоматом через плечо, заметил ее и, кажется, подмигнул. Она успела поймать его слова:

– Вы что, не в курсе? Никого больше не впускают и не выпускают. Ну, только по приказу маршала. Военное положение все-таки.

– Военное? – не выдержала Вета. Сложила руки на груди – как будто собиралась так защищаться. – С какой стати? Я мессершмиттов над городом не вижу.

Парень глянул на Вету озадаченно, потом снова перевел взгляд на Антона.

– Она что, не в курсе?

Тот нервно дернул плечом.

– Приказа маршала у нас, конечно, нет, но есть заявление об угрозе жизни, подписанное Робертом.

Только сейчас Вета заметила, что он прижимает к себе невзрачную кожаную папку. Военный посерьезнел.

– Вольфганг, я знаю, что приказ был никого не выпускать.

– Ну ладно, демоны с вами, сейчас разберемся.

Вета окончательно бы продрогла, если бы ее не провели в комнату с голыми стенами, где в углу у стола стоял дребезжащий обогреватель. Она опустилась на жесткий стул. Антон замер сбоку от нее, привалившись спиной к стене. Вета обернулась было к нему, но он только закрыл глаза, наверное, предрекая, что выяснения будут долгими.

Громоздкий черный телефон звонил несколько раз. Вольфганг отвечал рублеными фразами – да, нет, слушаюсь, потом ждал, глядя в стол перед собой, потом снова отвечал.

Когда он наконец-то в трех словах объяснил их ситуацию своему невидимому собеседнику, Вета встрепенулась. Она подняла голову и по его лицу попыталась понять, какое же их ждет решение. Вольфганг хмурился и поджимал губы.

– Да, есть, – сказал он и положил трубку на рычаг.

Антон пошевелился за плечом Веты, а она вдруг поймала себя на том, что от волнения хрустит суставами. Попробовала успокоиться и сложила руки на коленях.

– Добро, – прогудел Вольфганг. – Повезло. Давайте свое заявление, вас выпускают. Даже не знаю, с чего вдруг такие поблажки.

– Я только до Полянска и вернусь, – пообещал Антон, как будто боялся навсегда расстаться со старинным товарищем. Даже не взглянул на Вету.

– Надеюсь, успеешь до темноты, – мрачно протянул Вольфганг.

Они быстро обменялись бумагами. Подписанное не Ветой заявление легло на пустой стол, Вольфганг передал Антону клочок бумаги с печатью, видимо обозначающий здесь пропуск. Вета поднялась.

Ей показалось, что дождь начал утихать, но небо над Петербургом налилось вечерней синевой, и Вете от этого сделалось тоскливо.

«Вы же обещали нас любить», – глухо повторила в ее голове Рония, и ей вторила Сова за бетонным парапетом – волны о берег одна за другой.

– Я не обещала, – одними губами произнесла Вета в ответ залитому туманным маревом городу. – Ты вырастешь и все поймешь.

Такая глупая фраза – ее произносят всегда, когда не могут объясниться, потому что нечего тут объяснять. Просто испугалась. Но что она ей скажет? Прости, Рония, но я боюсь вас.

– Поехали? – окликнул ее Антон, давно уже открывший дверцу машину, он так и замер в неудобной позе – еще не сел, но уже и не стоит. На дождь он уже не обращал никакого внимания.

Вета прикусила губу.

– Да, едем.

Блеснула молния над городом. Вета окунулась в теплый салон машины, как в сон, и так же закрыла глаза.

– Тебе плохо? Бледная как мел, – в первый раз за все это время снизошел до нее Антон.

Она скривилась, чувствуя, как начинает ломить в висках, как обхватывает голову тяжелым обручем боли.

– Мне плохо, но это не имеет никакого значения. Едем.

Проезд, медленно открывшийся в стене, казался крохотным. Казалось, что машина в него ни за что не пройдет. Дождь заливал дорогу, и асфальт блестел впереди, как река. Вета закрыла глаза.

– Послушай. – Вывело ее из забытья.

Машина стояла, как будто в колодце, между двумя стенами, и от дождя не видно было даже вышек. Антон сидел, лбом почти касаясь руля, и жмурился, как от боли.

– Может, тебе не обязательно уезжать? Найдем тебе другую работу, или, если хочешь, не работай вообще.

– Что с тобой? – не разобрала Вета. Она развернулась на месте, едва не передавившись ремнем безопасности. – Не открывают ворота?

– Их откроют минуты через три. Пока позвонят, пока объяснятся. – Он уставился в стену дождя.

Странно, она думала, почувствует громадное облегчение, сразу же, как только окажется здесь, почти на самом выезде, но сейчас ощущала только пустоту, и щемило где-то в животе. Некстати вспомнили вещи, так и брошенные в квартире, а ключи Вета оставила на столе в подсобке. Захотят – заберут, ей не было жаль, но по спине бежал озноб от одной мысли, что придут чужие люди и начнут рыться в ее записях.

А в раковине осталась немытая чашка, Роза прополоскает ее под хиленькой струей воды, думая о ней. Думая о том, как быстро Вета сдалась. Но эта мысль не отзывалась щемлением у солнечного сплетения.

«Вы обещали», – сказала Рония.

– Уйди, – шепнула Вера, закрывая глаза.

Машина медленно тронулась к светлеющему проему – тот делался больше. Вета прижалась лбом к стеклу.

– Тебе настолько противно все в этом городе? – спросил Антон бесцветно.

Под колеса легла и понеслась гладкая дорога, ни ухаба, ни рытвины. Вете стало жутко, что из дождя вдруг вынырнет грузовик, и на такой скорости они просто не смогут увернуться. Она отряхнула с себя эти мысли, как капли. Откуда здесь взяться грузовику?

– Мне жутко от этого города. Он как… – Она выдохнула, не зная даже, какие слова выбрать. – Болото. Ровная такая зелененькая гладь. Только не дай боже тебе на нее наступить.

– Болото, – повторил Антон и усмехнулся.

Она была готова к долгой поездке и долгому ожиданию. Даже к тому, чтобы провести всю ночь на вокзале – однажды уже приходилось. И даже готовила фразы, которые скажет по приезде домой. Тетя, наверняка, обрадуется и предложить сходить к Ми. Вдруг у нее осталось место в аспирантуру?

Но в университет она не вернется. Хватит нервотрепки.

– Ты меня осуждаешь? – резко ответила она на брошенный вскользь взгляд Антона. И только потом подумала, что, может, он оглядывал дорогу.

– Осуждаю? – Он вымученно сдвинул брови. – Никогда и мыслей таких не было.

Впереди возник темный силуэт. Далеко – с такого расстояния не разобрать, человек или дерево. Он мог и почудиться в сплошной стене дождя, но Вета вцепилась Антону в локоть. Он вывернул руль, тихо ругаясь сквозь зубы.

Машину на мокрой дороге резко занесло вбок. Завизжали тормоза. Вета даже вскрикнуть от неожиданности не успела – ее отбросило на дверцу. Передние колеса съехали в кювет, и по днищу что-то процарапало, как будто провели железным когтем.

Отключились фары. Еще десяток долгих секунд машина летела в мешанине из дождя. Потом жалобно взвыл перегретый двигатель, застучал на пустых оборотах, и они встали.

Вета судорожно втянула воздух и поняла, какая вокруг тишина. Только дворники ездили туда-сюда по лобовому стеклу, бессмысленно гоняя дождевую воду. Вета потерла ушибленный локоть.

– И что это было? – спросила она хрипло.

Антон не сразу нашел место крепления ремня безопасности, отстегнул его. Коснулся шеи, как будто там болело. Вета видела, как сжимались в тонкую полоску его губы.

– Я… прости, не хотел тебя пугать. – Он хлопнул ладонями по рулю. – Я тебя не предупредил, я надеялся, что все как-нибудь устроится.

– Да что еще? – тихо зверея от неизвестности, прошептала Вета. Зажглись наконец фары, и перед бампером она различила толстый ствол дерева. Еще бы немного, и машина вписалась бы в него – тут и гадать нечего. Вета смотрела на него как завороженная, и еще на то, как дворник ерзают по стеклу.

– Он тебя не хочет отпускать. – Он зачем-то открыл дверцу и тут же с силой захлопнул ее, успев впустить в салон разве что запах дождя и степи.

Вета обернулась вправо, туда, где по ее представлениям должен был остаться город, охваченный серо-серебристым маревом и закрытый стеной. Она ничего не смогла различить в переплетении струй воды, только зря щурилась и снова кусала уже сочащиеся кровью губы.

– Смотри. – Антон поднял было руки, словно собирался рисовать в воздухе, изображать невиданные фигуры, но тяжело вздохнул и снова опустил голову на руль. – Я не знаю, как это объяснить тебе.

– Все равно, как, – не выдержала она.

– Город не хочет тебя отпускать. Ты ему понравилась. – Он неловко улыбнулся, пытаясь хоть немного разрядить атмосферу. Вете и самой казалось, что между ними вот-вот начнут проскакивать молнии. – Точнее, он признал тебя своей. Теперь вряд ли отпустит.

– Что мне сделать? – закричала Вета. – Что? Я…

Она застонала, не в силах больше говорить на эту тему. Рука сама собой потянулась к дверце. Та легко открылась, щелкнул замок. Вета ступила на размякшую от дождя землю. Чавкнула грязь под каблуком.

– Лучше не надо, – тихо – и чуть слышно из-за шума дождя – сказал ей вслед Антон.

– Лучше не надо что? – Одной ногой она уже стояла на земле, и дождь снова поливал холодом спину. Долго или не очень, она доберется до Полянска.

Или где-нибудь здесь утонет.

– Лучше не надо, – повторил он, потянулся к Вете, но не достал. Сжал пальцы на мягкой обивке сиденья и склонился к ней. – Он тебя не отпустит уже. Живую. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Вета сжала пальцы в кулаки.

– Плевать мне на ваш город!

Она с силой хлопнула дверцей и пошла в ту сторону, откуда тянулись по жирной земле следы шин. Сумка хлопала Вету по бедру, одежда сразу же промокла насквозь.

Ни города, ни дороги она теперь не видела и, когда обернулась, поняла, что потеряла из виду даже следы машины – последний ориентир. Шла, увязая в грязи, пока не выбилась из сил. Из полумрака вырастали кустарники и низкие деревца, дороги не было.

Земля смешалась с небом. Вета остановилась, растерянно оглядываясь. Отбросила с лица мокрые волосы. Чужое присутствие она почувствовала кожей, потому что зрение оказалось вдруг бесполезным. В привычный уже шум дождя вклинился еще один звук – так хлюпала грязь под тяжелыми шагами. Они ни скрывались, они подавали голоса: глухо рычали у нее за спиной.

Вета попыталась унять панику и пошла дальше. Все равно куда, лишь бы не стоять на месте. И преследователи двинулись следом. Оборачиваясь, она видела то узкую морду, то желтый оскал. Стая бродячих собак – разномастных, длинноногих, черных и рыжих, желтоглазых. Она не хотела всматриваться: прямой взгляд мог бы стать спусковым крючком нападения. Тени мелькнули справа.

Она не выдержала и рванула вперед. Но дыхание мгновенно сбилось. Поскальзываясь на грязи, она все еще бежала, тратя драгоценные секунды на то, чтобы оглянуться. Преследователи теперь тоже перешли на бег, они гнали ее по бездорожью, заставляя бросаться из стороны в сторону. Она давно потеряла направление. Еще немного, и Вета ощутила горячее дыхание у своих ног. Потом в опасной близости от ее бедра клацнули зубы. Желтые глаза блеснули впереди и слева. Они ее окружили.

Захлебнувшись дождем, Вета замерла. Собаки остановились неровным кругом. Неторопливые – некуда им были спешить, – пошли на нее.

Недалеко взвыл мотор – громкий даже в шуме ливня. Машина, заляпанная грязью по самые стекла, вывернула из дождя справа. Взвизгнула рыжая шавка – едва успела отскочить в сторону.

Как только машина оказалась рядом, Вета отчаянно дернула дверцу и упала на пассажирское сиденье. Антон ничего ей не сказал – тут же вдавил педаль газа в пол. Стрелка спидометра дернулась, как эпилептическая.

За окнами ничего было не разобрать, кроме беспорядочных дождевых струй. Они снова летели в пустоту, и пальцы Антона, сжатые на руле, казались онемевшими. Вета боялась взглянуть ему в лицо. Ее саму трясло так, что клацали зубы.

Спереди вынырнула тень: рыжий бок, оскаленные зубы. Машина вильнула в сторону, но быстро выровняла курс. Вета обернулась. Она не поверила тому, что увидела. Сквозь дождь собаки преследовали их, неслись за машиной, скорость которой ушла за сто и все росла.

Дождевые струи ложились на боковые стекла почти горизонтально. Рев мотора сделался надсадным. Машину подбрасывало на корчах, вот подбросило в последний раз, так что Вета приложилась плечом о дверцу, и тут под колеса машины нырнула дорога.

Они оба вздохнули с облегчением. Антон сбросил скорость и впервые посмотрел на Вету – сам до невозможности бледный, судорожно сжавший зубы. Хотел что-то сказать и не смог. Она тоже не смогла. Сердце до сих пор колотилось как сумасшедшее.

Дождь как будто бы утихал, и даже в небе наметился просвет. Теперь можно было рассмотреть далекую стену города, черные вышки, подпирающие небо. Пересилив себя, Вета осторожно глянула в зеркало заднего вида: собак не было.

Антон остановил машину и бессильно отпустил руль.

С волос на грудь капала вода, блузка прилипала к телу. Вета опустила взгляд: туфли были в грязи.

– Что мне теперь делать? – спросила она срывающимся шепотом.

Антон протянул руку, чтобы убрать мокрые волосы ей за плечи и увидеть лицо. Его ладонь, неожиданно горячая, легла ей на плечо.

«Тушь давно потекла», – некстати подумала Вета и провела по щекам, но черных следов на ладонях не осталось. Дождь смыл и тушь, и слезы, и все следы.

– Все будет хорошо, – хрипловато, как будто простужено, пообещал Антон. – Поехали домой?

Не переодеваясь, она завернулась в одеяло и отвернулась к стене. Мокрые волосы лежали на подушке, капала на голый пол вода.

– Может, хочешь чаю? – спросил Антон, вернувшись в комнату с пустой чашкой – как будто с доказательством, мол, смотри, я больше ничего от тебя не потребую.

Вета ничего не ответила.

– Простынешь, – наигранно-сердито пригрозил он, не зная, что бы еще сказать.

Она молчала, и Антон, потоптавшись еще немного, ушел на кухню. Дождь постепенно исходил на нет, хоть по-прежнему бил в стекла, но уже не зло, а так, словно стучал: «Пустите». Он все равно поставил на плиту чайник и сел ждать, не находя себе никакого другого занятия.

Отчаянно хотелось курить, но заставить себя вставать, чтобы открыть форточку, он не мог. Он мял в пальцах брошенную на обеденный стол конфетную обертку и вздыхал. Было безнадежно душно, так душно, что виски давно намокли от липкого пота. Серым призраком проступал город через мутное стекло и дождевую воду.

Антон услышал, как в комнате скрипнула кровать. Тихонько – видимо, Вета повернулась на другой бок, и может быть, теперь она смотрела в окно на этот же самый мутно-серый город. Он бросил фантик на стол и уже хотел было подняться, чтобы пойти к ней в комнату, но не вышло.

Закипел чайник и вместе с ним отчаянно затрезвонил телефон. На ходу вывернув ручку плиты, Антон выбрался в прихожую и зажал телефонную трубку между ухом и плечом, одновременно зачем-то пытаясь прикрыть дверь в комнату.

Он ошибся – Вета лежала по-прежнему лицом к стене. В щель между не до конца закрытой дверью и косяком он наблюдал за Ветой – та шевельнулась, поднимая подушку под грудь.

– Да?

Трубка отозвалась потрескиванием.

– Алло? – раздраженно повторил Антон, собираясь уже вернуть трубку на рычаг, но на том конце провода послышалось тихое покашливание.

– Слышишь? Слышишь? – Кто бы ни пытался с ним поговорить, он сильно охрип и едва выводил слова.

– Кто это? – не понял Антон.

– Своих уже не узнаешь? – в трубке едва слышно засмеялись, потом закашлялись опять. – Я знаю, кто убийца. Подъедешь?

Антон мельком глянул в щель не до конца закрытой двери. Вета лежала, закрыв глаза и даже не сбрасывая с лица влажные пряди волос. В прошлый их визит к Марту ей там не слишком-то понравилось. Но и оставить ее одну дома Антону тоже что-то мешало.

– Это не подождет?

– Издеваешься, что ли? – голос Марта изошел на свист.

– Не пойти бы тебе… – зло выдохнул Антон, чуть отдаляя трубку от лица. В эту минуту ему не хватало только ломать голову над убийствами и прочими отголосками работы. – Ладно, приеду. Но позже.

Он бросил трубку на рычаг и прислушался: дождь утих до еле слышного царапанья в стекла. Еще немного – и от него останутся только лужи, лаково блестящие в свете уличных фонарей.

Антон пошел в комнату и присел на край кровати. Он совсем не знал, что говорить, но Вета начала первая.

– Мне нужно будет написать докладную директору? – спросила она глухо оттого, что лежала, почти уткнувшись лицом в подушку. – Ну. Они же прогуляли урок.

Он склонился, потом еще немного, и лег рядом – и взял ее за руку. Вышло, что почти обнял. Вета не отстранилась. Может, у нее не было сил. Ее плечо, не прикрытое одеялом, было холодным, как дождь. Антон прикоснулся к нему губами, без тени флирта. Так мама проверяет у малыша температуру – негорячий ли лоб.

– Можно и к директору, – сообразил он не сразу. – Или к завучу. Она обязана разбираться с такими вещами.

– Как бы она со мной не разобралась после такого, – невесело усмехнулась Вета.

– Оставайся сегодня, – попросил Антон, ловя ее руку.

Она моргнула и отвела наконец взгляд от единственной точки на стене. Губы дрогнули, но Вета ничего не ответила – только выдохнула.

Дождь вымочил город, сразу же окунув его в промозглую гулкую осень, и на асфальте стало так много желтых кленовых листьев, что они покрыли улицы коврами. Вета наступала на листья, как будто давила их, сосредоточенно и насупленно смотрела себе под ноги.

Давно наступил комендантский час, но она не боялась патрулей – шагала по улицам, хорошо освещенным желтушными фонарями, и смотрела себе под ноги. Ветер тыкался в ладони, как провинившийся пес холодным носом. От него по спине ползли мурашки. Расстегнутый плащ трепетал полами.

Прежняя истерика и страх уходили, и, кажется, она снова позволила Петербургу вползти внутрь себя и повсюду протянуть тонкие ложноножки спокойствия и тумана.

«Ты же обещала не бросать меня», – сказал ей закрытый город.

– Помню, – отозвалась Вета и почувствовала, как от слов замерзают губы. Улыбнулась, а закричать не смогла бы, даже если бы Мать-Птица явилась сейчас перед ней – призрачная фигура и широком белом платье. Бесформенная, только издали похожая на женщину, разведшую руки в стороны. А на самом деле широкие рукава скрывали крылья.

Город застонал ей в ответ сразу всеми стенами, каждым фонарным столбом и даже асфальтом, побитым дождем. Так могли бы стонать тысячи больных, которые давно уже утратили всякую надежду на выздоровление.