Прижавшись плечом к холодному проему окна, Валет, словно предчувствуя приближающуюся опасность, осторожно выглянул из-за занавески. Над двором сверкало чистое небо. Дворник коротким, увесистым ломом сбивал с асфальта потемневшие, плотные куски льда. На площадке у качелей суетилась малышня. В стороне у палисадника ухватисто тормошили заледенелую корку хлеба сизари. Валет был злой. Шел третий час, а Робик в назначенное время не приехал и даже не позвонил. «Почему его нет? – терзаясь сомнениями, спросил он себя. – Что, если выследили и задержали? Тогда все, конец, но тут же невольно подумал: – А может, он меня крутанул? Деньги-то немалые, соблазн есть. Нет! Робик на это не подпишется, – с вновь обретенной уверенностью решил Валет. – Он на хорошем крючке. Старые дела его в страхе держат, да и об меня можно сильно ушибиться. Знает, если что, я его через колено сломаю…»

Валет прошел в комнату и лег на диван. Он задумался о своей жизни. Рассудил: правильно сделал, что после досрочного освобождения не заехал в Москву. Зачем мелькать в родном переулке? Оперативники зацепят сразу и глаз спускать не будут. Да и для чего самому себе ставить капкан.

Пять месяцев назад, в погожий осенний вечер он посмотрел на Москву снисходительно из окна купейного вагона. И все же горький комок тогда в горле почувствовал, но сдержался. Не первая и не такая уж большая кручина. Он вглядывался в контуры высотных домов, упиравшихся красными фонарями в вечернее небо, провожал взглядом незнакомые кварталы новостроек. Плохое настроение постепенно улеглось. Об уходящих вдаль огнях родного города уже не жалел. Решил твердо: от своего продуманного плана отступать не будет. По-шалому, как прежде, дела совершать не станет. В последние годы он торопился. А в итоге? Из десяти лет больше половины провел в колонии. Время на свободе оказалось коротким. Казенные харчи навязли на зубах. За это время упустил многое. Теперь надо было наверстывать, пожить весело, вволю. «Жизнь дается один раз. В ней все к твоим услугам. Были бы деньги», – рассуждал Валет.

Он сошел в недалеком от Москвы областном городе. Там и устроился электриком в гостинице. Работал старательно. Уже вскоре успел получить благодарность и премию. А потом, рассчитавшись, уехал. Вслед ему плохих слов не бросили. В Москву вернулся приодетым. Знал, приличный вид – хорошая защита от подозрений. Лишь настороженный прищур глаз остался как в память о колонии. К матери не зашел. Пришел к Робику, который снял для него однокомнатную квартиру. Ее хозяин, торопившийся в долгосрочную командировку, особого интереса к Валету не проявил и документы не смотрел. Только попросил аккуратно обращаться с мебелью да не устраивать вечеринок. Условия Валет соблюдал строго. К знакомствам не стремился, старых дружков избегал. И к молодежи его не тянуло. Их жизненные взгляды не укладывались в его понимание.

«Единственным помощником да соучастником всех моих дел, – решил он, – будет моя голова».

Валет улыбнулся. Он вспомнил родителей осужденного, у которых ловко, без особого труда взял двести пятьдесят рублей, для сына. Посмеялся над их доверчивостью, над тем, как его мать закрутилась юлой, услышав о болезни сына, о нужных ему лекарствах. Но по какому-то недоброму предчувствию этот случай расстроил его. Он стал как заноза в душе и теперь не давал покоя. «Вокруг столько добра, а я разменялся. Рвань! Выходит, шушерой, мелочью стал! Завтра же верну эти деньги. Все до последней копейки. Пропади они пропадом».

Решение вернуть деньги немного успокоило Валета. Оно смахивало на благородство. О таких поступках он слышал от воров, которые по ошибке брали не там, где хотели. «Верну, и будет все нормально. Кроме этой бабы да ее петушистого мужика, никому не останусь должен». Валет очнулся от своих дум, посмотрел на часы. Без четверти шесть. Звонка от Робика все не было. Подстегиваемый нетерпением, он быстро оделся и вышел на улицу…

На Рождественском бульваре сидели пенсионеры и две молодые пары. Около кулинарии с лотков продавали апельсины. Продавщица – полная женщина в белой затасканной куртке – была явно не в ладах с арифметикой. Бросая оранжевые аппетитные плоды в пластмассовую коробку, она брала с покупателей за килограмм на двадцать копеек больше, чем следовало. Валет купил пачку мороженого и пошел по бульвару.

«…Неужели я на фуфло попал, ушами прохлопал, – стараясь быть спокойным, размышлял он о странном поведении Робика. – Ну, ошибаешься, пижон. Не с тем ты начал игру. Я за свое горло перегрызу. У меня зубы не сточены».

Валет понимал, что в другое время он с Робиком поступил бы иначе, круто, но сейчас решил вести себя с оглядкой. Робик малый ушлый. Душа у него подлая. Свое доказывать начнет. Если не пришел с деньгами вовремя – значит, убедительное объяснение приготовил. Поди поверь! Но Валету такие номера знакомы. Сам не раз так поступал. Пусть говорит что угодно. Главное – не позвонил. От этого никуда не денется и не оправдается. У него против Робика козырь железный. Он походил по Трубной площади, заглянул в бакалею, потом зашел в аптеку, прошелся еще раз по бульвару и свернул в туалет; вроде бы по нужде, а на самом деле, чтобы посмотреть, нет ли за ним хвоста. У телефонной будки по-рысьи зыркнул в стороны. Номер набрал по памяти. Трубку снял Робик. Валет узнал его по голосу.

– Здорово, пес, здорово, клоп вонючий, – проговорил нарочито грубо.

Робик промолчал.

Из этого молчания Валет сделал вывод – если терпит, значит, виноват. Сказал еще что-то обидное.

– Чего с долгом мусолишь? Решил в понт поиграть? Только знай, в таких делах я этажом выше тебя. Хомут на шею повешу. Взял в толк? Замараю начисто, без особых для себя сожалений, – Валет длинно выругался.

– Не надо продолжать, – угрозы Робик воспринял спокойно. – О чем говоришь?

– О чем решил, о том и говорю, – сказал презрительно Валет.

– Спасибо! За все труды уважил, – словно огрызнувшись, ответил Робик. – Могу твое отдать, если торопишься, – в голосе прозвучала обида.

Валет не очень-то ожидал этих слов.

– Отдай! Заодно скажешь – зачем брал, кому показывал. Если что, слушок пущу… Знай об этом, шустрила!

Слова Валета Робик расценил как незаслуженный упрек.

– Не грози. У того, кто товар берет, деньги завтра будут. И вот что, – решительно сказал Робик, – кончай такие разговоры. Я не грешник, ты не праведник. Исповедоваться перед тобой мне нечего. – Он понял, что Валет грозит от чувства наступившей зависимости.

Прижав трубку, Валет сказал решительно:

– Ну вот что. Я еду к тебе. Кисетик мой вернешь сейчас…

– Сейчас не могу. Такой товар на работе не держу. Нужно быть придурком…

Валет чувствовал, что Робик не хитрит, говорит правду. Доводы его были убедительны. Он слегка поостыл, злоба стихла. И все же решил подкинуть пустячный, но каверзный вопросик:

– Чего не позвонил?

– На базу за город ездил…

– Мог бы и оттуда…

О том, что Робик зажал драгоценности, думать уже не хотелось. Он знал его не год и не два. До этого в расчетах всегда был точен. Вроде бы верный человек. Да и духу у него на это не хватило бы. Но все же сомнение дохнуло. Время прошло немалое, и он мог измениться. Недаром говорят: вор у вора дубинку украл. Подлость – она тихо ходит. Сейчас у «деловых» повадки другие стали. Наслышался о них. Готовы и ближнего из-за угла ломом опоясать.

– Ты вот что, вертухай, учти, если крутить будешь, я должок возьму с твоей дачи в Загорянке. Видел я ее. Денег больших стоит. Поэтому не тяни себя за уши в неприятности… Я ведь до трех считать буду.

Робик понял смысл сказанного.

– Не надо так. Не надо, – слабо отозвался он.

– Как надо – мне знать. Теперь мое право!

– После работы я буду у тебя. Валет облегченно вздохнул.

– Ладно. Но если опять вильнешь – знай, амнистии моей для тебя не будет.

Дежурный отделения милиции, козырнув Арсентьеву, отрапортовал об обстановке. Арсентьев в подробности вдаваться не стал – серьезных происшествий не было, ночь прошла спокойно.

Легко перешагивая ступеньки, он поднялся на свой этаж. Электрические часы показывали двадцать минут девятого. В коридоре пусто. Двери кабинетов опечатаны. Никто не нервничает на потертых деревянных диванах, не стоят вдоль стен угрюмые, с нахальными физиономиями парни, вызванные по повесткам. Нет возбужденных людей, пришедших искать управу на соседей-пьяниц… За стеклянной перегородкой, у прямоугольного зеркальца, мерцая ресницами, «командовала» секретарша – яркая брюнетка лет двадцати восьми. Увидев Арсентьева, она незаметным движением рук спрятала в ящик свои парфюмерные принадлежности.

– Привет великой труженице! Вы, Света, раньше моих сыщиков на работу приходить стали. С чего бы?

– Абсолютно верно, – серьезно проговорила она. – Ваши сыщики берегут свои личные минуты и предпочитают отсыпаться. Сами видите – факт совершенно бесспорный. А вы чего так рано?

Арсентьев усмехнулся:

– Решил на свежую голову поразмышлять… – Он сказал правду. Ему действительно было нужно побыть в утренний час одному – хотел подготовиться к приезду Филаретова.

Просматривая материалы, Арсентьев пришел к ряду важных выводов. Первое – Мухин провел экспертизы блестяще. Путем сложных анализов он четко определил, что микрочастицы, обнаруженные в замках от квартир Школьникова и Архипова по своему составу и структуре идентичны. «Заговорили» и «родные» ключи потерпевших. Микроскопическое исследование показало, что микрорельеф их рабочей части имеет совпадающие специфические борозды и трассы, одинаковые по глубине и ширине, а также другие характерные особенности.

Вывод: указанные следы на ключах от двух разных квартир оставлены одним и тем же стачивающим предметом.

Второе – по времени увязывалось с кражей у Школьникова появление у Валетова золотой десятирублевки и японских часов «Сейко», о которых упомянул Усач. Это были серьезные оперативные зацепки. Поиск ответа на них начался. Теперь основная задача – выйти на Валетова.

Третье – слова Борщева о кражах, не просто желание излить злобу. Он пытался выторговать для себя какую-нибудь поблажку. Значит, Валетов и вправду говорил о своих планах. Это требовало тщательной проверки, установления всех, кто был в тот вечер в кафе «Кавказ», и их допроса.

Четвертое – подтверждена связь Тарголадзе и неизвестного, который интересовался бриллиантами в ювелирном магазине «Янтарь». Как это увязывается с кражей ценностей у Школьникова, что делать по этому пункту, нужно решить сразу же после доклада Филиппова и Савина.

Пятое…

Около десяти позвонил Таранец.

– Кража у Лисовского была, – быстро проговорил он.

– Когда?

– Дней десять назад. Я с Гусаровым выяснил это у соседей.

– Точнее! Когда?

– Об этом знает только Лисовский.

– Ты можешь прокомментировать рассказ соседей?

– Да. Но это займет много времени.

– Что похищено, известно?

– Нет.

– Ты беседовал с потерпевшим?

– Нет. Жду команды.

– Лисовский сейчас дома? – Да.

– Жди на месте, я еду с экспертом…

Арсентьев чертыхнулся. «Положение – хуже не бывает, – огорченно подумал он. – За десять упущенных дней Лисовский, наверное, не раз перемыл посуду, пропылесосил полы и мебель, сам того не понимая, старательно уничтожал оставленные следы». В общем, предстоит мартышкин труд, а не работа. И все-таки осмотр необходим, хотя бы для того, чтобы получить один шанс из ста.

Арсентьев позвонил Мухину…

Спрашивать фамилию, имя, отчество, специальность и место работы у артиста Лисовского было неловко, но формальная сторона дела обязывала Арсентьева задавать эти вопросы. Он не раз видел Лисовского по телевидению. И на улице встречал неоднократно. Но вот так, с глазу на глаз, говорил с ним впервые. Они сидели в небольшой, тщательно ухоженной уютной комнате, словно специально приготовленной для встречи гостей. Арсентьев, правильно оценив нервное напряжение потерпевшего, слушал его не перебивая.

Лисовскому пятьдесят шесть, но выглядел он значительно моложе своих лет. На нем мягкий кожаный пиджак, темные в серую полоску брюки. Розовощекое, крепкое лицо озабочено.

– Мне бы хотелось, – обратился он к Арсентьеву, – чтобы наш разговор был строго конфиденциален.

– Наша служба не бюро объявлений.

Лисовский говорил эмоционально, словно вошел в роль, но речь его была непоследовательна. Арсентьев слушал терпеливо еще минут пять и был вынужден направить его рассказ в нужное русло.

– Все это, несомненно, интересно, – сказал он. – Но давайте для пользы дела начнем все с самого начала. Прошу, не упускайте мелочей. Они для нас важны.

Будто оправдываясь за свой путаный рассказ, Лисовский сдержанно улыбнулся.

– Понимаю! Но и вы поймите. В такой ситуации я не бывал, – продолжал уже спокойнее. – Домой я приехал в начале третьего. Прямо с репетиции. Заехал за лекцией по искусствоведению. В половине четвертого я должен читать ее в театральном училище. За время гастролей по Сибири за мной остался должок, и я обязан был наверстать часы… Дверь, как всегда, открыл двумя поворотами ключей. Вошел в столовую, положил материал в папку, выпил полстакана виноградного сока. Затем позвонил в училище, сказал, что выезжаю. Тут я и услышал шаги в коридоре. В дверях комнаты стоял мужчина, вашего возраста. Лет тридцати. Не ошибся? – он мягко улыбнулся.

– Слегка. А его возраст нам очень важен.

– Ему, думаю, около тридцати. Красив, строен… Отрекомендовался из ОБХСС. Раскрыл красную книжечку и протянул прямо к глазам. Прочитать текст я не успел. Он быстро положил ее в боковой карман пиджака. Я еще пошутил тогда: «Вам с такой фигурой в олимпийской команде быть». Он шутки не понял. Выразил неудовольствие: надо входную дверь закрывать, между прочим. Вроде как замечание сделал. Я был удивлен и сказал, что дверь закрыл. Потом он потребовал паспорт. Посмотрел внимательно и положил в тот же боковой карман. Я спросил: «В чем дело?» А он ответил снисходительно: «На допросе разберемся!» До сих пор не возьму в толк. Знаете, есть вещи, которые не объяснишь словами, – сказал Лисовский, словно оправдываясь.

Арсентьев вздохнул:

– Занятная история. Жаль, что не прочли фамилию. Не вы же к нему в дом пришли…

– Я не успел. Он сбил меня вопросом: «Где ваш приятель, с которым вы вошли в подъезд?» А я действительно шел с соседом по дому. И объяснил ему это. А он в ответ: «Вы говорите неправду. С вами шел Фомин, у которого скупаете антикварные вещи». Только теперь я понял, что тогда на меня обрушилась психологическая атака. И я поддался. Знаете почему? Я с полмесяца назад купил у знакомого букиниста Фомина одну антикварную вещицу.

– Какую?

– Нефритовую камею. Арсентьев сделал короткую запись.

– Продолжайте, пожалуйста. Лисовский вежливо кивнул.

– Я сказал, что в подъезд вошел не с Фоминым, что это какая-то ошибка. Он ответил: «Эс, БХСС». Я не понял его и спросил, что это означает? «ОБХСС никогда не ошибается», – ответил он и поинтересовался, сколько у меня денег. Я вытащил бумажник. В нем было рублей пятнадцать. «Я не об этих деньгах, я о тех, что у вас дома», – он вел себя абсолютно уверенно. Сказал, что будет вынужден делать обыск. Моя воля была парализована. Я окончательно растерялся, когда услышал об обыске. Представляете мое состояние? Понятые, соседи, разговоры на работе, объяснения… В эти минуты в голове был настоящий хаос. Я достал из секретера тысячу двести рублей, отложенные на стереофонический магнитофон. Он взял их, не считая. Все происходило стремительно. Потом сказал, что сходит за Фоминым и сразу же вернется для оформления протокола о добровольной выдаче денег и нефритовой камеи. И, понимаете, я не удивился. Скажу честно, не удивился, потому что из его слов понял, что ему известны какие-то детали из моей личной жизни. Например, о той же камее. Я ждал его около часа. Он не вернулся. Скрывать не буду, за это время я перенервничал основательно. Хотя знал точно, что камея досталась Фомину от прабабушки. Вечером жена обнаружила пропажу столового серебра, облигаций, шубы… Каков преступник-то, а?

– Почему не заявили сразу? – в голосе Арсентьева прозвучал упрек.

Лисовский смотрел смущенно.

– Конечно, нужно было, – сказал так, будто только сейчас понял всю важность допущенной им ошибки. Он опустил глаза, словно для того, чтобы взглянуть на свои надраенные ботинки. – Наверное, и в пятьдесят с лишним лет человек допускает ошибки. Но оцените мою выдержку, когда я один на один…

– Оцените ее сами в исковом заявлении. Лисовский в смущении покусал губы. Начались уточняющие вопросы.

Арсентьев: Вы заперли дверь квартиры на два замка? Лисовский: Да. И каждый на два оборота. Арсентьев: В квартире вы обнаружили беспорядок?

Лисовский: Нет! Я этого не заметил… Арсентьев: Вы были в обеих комнатах? Лисовский: Я был в столовой и на кухне. В спальню не заходил.

Арсентьев: Откуда пропали вещи и ценности?

Лисовский: Основная их часть была в спальне.

Арсентьев: Дверь в спальню была распахнута или прикрыта?

Лисовский: По-моему, прикрыта.

Арсентьев: Когда вы были в столовой, не слышали ли звука замка входной двери?

Лисовский: Нет… Хотя был какой-то щелчок. Возможно, это выключился холодильник.

Арсентьев удовлетворенно кивнул и сделал очередную запись в своем блокноте.

Арсентьев: Не связываете ли вы случившееся с покупкой камеи?

Лисовский: Нет. Ее стоимость невысока.

Арсентьев: Не раздавались ли в последние дни странные телефонные звонки?

Лисовский: Звонки были. Спрашивали контору, магазин, незнакомых людей. Но это обычно. Видимо, путают номера.

Арсентьев: Вы можете назвать приметы преступника?

Лисовский: К тому, что я сказал, могу добавить следующее: волосы темные, короткие, глаза черные. Над бровью горизонтальный шрам. Одет в коричневую спортивную куртку, сиреневую рубашку.

Арсентьев: Могли бы его опознать?

Лисовский: Не только опознать, но и по памяти нарисовать его портрет… Да, еще одна деталь. У него на левой кисти татуировка. Слово ТУЗ. Наверное, это начальные буквы его фамилии, имени, отчества. Думаю, это поможет.

Арсентьев сделал пометку в блокноте.

– И все же странно… Трудно понять…

– Что?

– Почему вы до сих пор не заявили? Вы же заинтересованы в своих вещах! Как-то не сходятся концы с концами. Вы затрудняете нашу работу…

Лисовский никак не среагировал. Арсентьев, не получив ответа, задал вопрос вновь. Было видно, что его настойчивость поставила Лисовского в трудное положение. Он встал, подошел к серванту, за стеклом которого сверкал хрусталь. Нервно сжал ладони. Повернувшись к Арсентьеву, проговорил уклончиво, неохотно, подчеркнуто сдержанным тоном:

– Поймите, неловко расписываться в своей глупости, в мужской несообразительности. Я и сейчас чувствую себя дурак дураком… – Он конфузливо рассмеялся и… замолчал. Случайно или преднамеренно Лисовский к сказанному не счел нужным прибавить ни одного слова?

Молчал до тех пор, пока Арсентьев не сказал:

– Извините за настойчивость, но мой вопрос рабочий, профессиональный. Уж очень нелепо, нелогично… Так легко относиться к своим весьма ценным вещам?

На какое-то время в комнате наступила тишина. Арсентьев все больше склонялся к тому, что потерпевший ведет себя не слишком откровенно.

– Вы обещали сказать правду. Неудобно сомневаться в словах солидного человека…

Лисовский сел напротив Арсентьева подчеркнуто прямо и с обидой в голосе спросил:

– Это допрос?

– Я не пишу протокол. Прошу лишь внести ясность и помочь нам успешно приступить к розыску. В конце концов и у вас должно быть простое человеческое соучастие к судьбам других людей, их спокойствию. Преступник-то ведь разгуливает… Будьте откровенны!

Лисовский обладал завидной выдержкой. И все же можно было заметить, что самообладание достается ему непросто.

После некоторого колебания, словно собравшись с духом, он махнул рукой и сказал:

– Вы правы. Мне в прятки играть не подобает. Расскажу все как есть. Но пусть кое-что останется между нами… Я хочу спокойно жить, – теперь он уже явно волновался.

– ???

– У меня пропали три суздальских таблетки…

– Я вас плохо понимаю…

– Это маленькие двусторонние иконы. Благовещение, Иоанн Предтеча в пустыне, Нерукотворный спас…

– Вы верующий?

– Ну что вы!

– Тогда зачем же вам иконы? – удивился Арсентьев.

– Мода! – вырвалось у Лисовского. Было ясно, что он не задумывался в поисках слов. – Нет, о чем я говорю! – Губы скривились в извиняющейся улыбке. – Купил их случайно. У антикварного магазина.

– За сколько?

– За полторы тысячи. Семнадцатый-восемнадцатый век… Я могу надеяться, что это не скомпрометирует меня? – Сейчас его мягкий баритон звучал озабоченно. Стало ясно, что все это время он раздумывал не о пропаже вещей, а о факте покупки икон.

Минут через пять Лисовский протянул Арсентьеву листок бумаги с нарисованным портретом преступника.

Для отработки дома Арсентьев на месте происшествия оставил Таранца. Началась обычная работа по выявлению свидетелей.

…Время летело с бешеной скоростью. Приехав в отделение милиции, Арсентьев сказал Савину и Мухину, чтобы они зашли к нему через полчаса. Савин обещал явиться вовремя. Мухин попросил отсрочку минут на двадцать. Он хотел осмотреть под сравнительным микроскопом в синхронном изображении ключи Лисовского и дать дополнительную информацию.

Арсентьев сдвинул в сторону со стола ненужные бумаги и углубился в записи, полученные при осмотре места происшествия.

Вошел Муратов с папкой в руках. Он протянул ее Арсентьеву и повернулся, чтобы выйти.

– Что это?

– Рапорт Филиппова…

– О чем?

Муратов пожал плечами.

– Я не читаю чужие документы.

– Скромный парень! Зазвонил телефон.

– Есть маленько…

– Не торопись, Мухин. Записываю, – Арсентьев сделал несколько пометок в блокноте. – Спасибо! Есть совпадающие признаки с кражей у Школьникова? Ты настоящий маг!.. Это очень подходит к нашим вариантам… Я не могу заранее предрешать… Крайне интересно… Готовь официальное заключение.

Отпустив Муратова, Арсентьев погрузился в чтение рапорта Филиппова.

«…Около девятнадцати часов Тарголадзе Гурам в метро станции „Кировская“ встретился с неизвестным. Последнему около тридцати-тридцати пяти лет. Его приметы: выше среднего роста, шатен, лицо интеллигентное. Одет в темно-коричневую дубленку, ондатровую шапку. При себе – „дипломат“ черного цвета, с наборными замками. Вдвоем они доехали до станции „Маяковская“. Во время пути Тарголадзе нервничал. Неизвестный сказал ему: „Не беспокойся. Это не шило на мыло. Такие вещи стоят денег“. Вели разговор о завтрашней встрече у гостиницы „Пекин“. Обусловленное время – 11.30. На Брестской улице неизвестный передал Тарголадзе „дипломат“, с которым он вошел в подъезд дома № 96. Через пятнадцать минут Тарголадзе вышел на улицу и вернул „дипломат“ неизвестному, с которым тот поехал на станцию „Каховская“. Во время пути в контакт ни с кем не входил. Выйдя из метро, проследовал до Болотниковской улицы. Через час приехал на ул. Герцена. Его данные: Портнов Роберт Матвеевич, тридцати одного года. Образование незаконченное высшее. Работает заведующим буфетом в кинотеатре. По данному адресу, после обмена жилплощади, проживает в двухкомнатной квартире около четырех лет. Женат, имеет двоих детей. Характеризуется вежливым, эрудированным человеком. Интересуется зарубежной литературой. Соседям выдает себя за кинооператора. Посторонние лица его посещают редко. По прежнему месту жительства выяснено, что Портнов в прошлом судим за спекуляцию. Ранее работал диспетчером в таксомоторном парке. По характеру скрытен, считает себя одаренной личностью.

На Брестской улице в доме № 96 проживает Уткин Лев Васильевич, двадцати шести лет. Студент-заочник (институт не выяснен). Продавец радиомагазина. Холост. Платит алименты. Материально обеспечен, приобретает дорогие носильные вещи. Не пьет, не курит. Хорошо разбирается в антиквариате. Любит посещать выставки, музеи. В течение недели у него проживает Тарголадзе.

На Болотниковской улице в однокомнатной квартире прописан кандидат технических наук Ермилов Андрей Никитович, сорока пяти лет. В середине февраля уехал в длительную командировку на Камчатку. В квартире Ермилова около двух недель проживает посторонний мужчина. Личность его не установлена. Приметы: около тридцати пяти лет, выше среднего роста, стройный, волосы темные, с проседью, стрижка короткая, носит кожаную коричневую куртку».

Арсентьев вышел из-за стола, взял из сейфа рисунок Лисовского и стал, прищуриваясь, вглядываться в него. Торопливо взглянул на листок с рабочими пометками и позвонил Муратову.

– Зайди! Нужно поговорить!

Через минуту он молча протянул Муратову рисунок в карандашном исполнении.

Муратов, словно примериваясь, то отодвигал, то приближал к глазам плотный лист бумаги. Положив рисунок на стол, торопливо спросил:

– Хотите знать, на кого похож?

– Да! И себя проверить заодно.

– На Валета смахивает. Только здесь сильно постаревший и уж очень угрюмый. Таким он мне меньше помнится… У Валета лицо более крупное. Я бы сказал – интеллигентное, черты более мягкие. Хотя годы, проведенные в колонии, не красят. След оставили.

Арсентьев кивнул:

– Похоже, ты прав. Лисовский человек наблюдательный. Но не исключено, что он сгустил краски. Настроение у него было, сам понимаешь…

В кабинет стали заходить сотрудники. Неожиданно появился и Филаретов. Он приехал на час раньше. Высокий, широкоплечий, приветливый, он сразу внес оживление.

– Сыщикам привет! – Снял пальто, положил пушистую шапку на подоконник и подошел к Арсентьеву.

Они были ровесниками. Вместе учились в школе милиции. Филаретов закончил ее с отличием и сразу же был направлен в управление. В работе был удачлив, шел по служебной лестнице легко и пользовался непререкаемым авторитетом у товарищей.

– Ну как дела на незримом фронте? – спросил он шутливо, пожимая руку. – Пока собираетесь, дай полистаю дело. По-моему, оно полностью совпадает с кражей у Архипова. – Он подал Арсентьеву сложенный вчетверо листок: – А ты почитай вот это. Фабула однотипна. Один к одному…

– Когда была кража у Архипова?

– Днем.

– Сходится, – сказал Арсентьев.

Филаретов читал внимательно, делал пометки и обводил их только ему понятными замысловатыми линиями. Он держался просто, однако дал почувствовать, что дистанцию в обращении с ним следовало соблюдать. Но было ясно: с чужим мнением считается, нравилось, когда оперативники отстаивали свою точку зрения. Выслушал каждого и, прекрасно разобравшись в деле, сошелся со всеми в одном – версия с Валетом является предпочтительнее.

Арсентьев отметил, что Филаретов незаметно и тактично взял ход разбора преступления в свои руки и вел его уверенно, словно сам работал по делу с самого начала. Все, что было собрано по крупицам, приобретало в его словах какую-то новую, особую значимость, оспаривать которую ни у кого не возникало и мысли. Оставшись вдвоем с Арсентьевым, он сказал:

– Для тебя есть хорошая новость…

– Давай. Такие новости – редкость.

– Ты опытный работник. Факт совершенно неоспоримый. Руководство, зная твои способности, поручает тебе лично организовать разработку оперативных мероприятий по кражам у Школьникова и Архипова. Будешь ответственным за выполнение этого плана. Матерому преступнику нужно противопоставить твой опыт. Дела должны быть раскрыты в короткий срок, тем более что на этой стадии они не такие уж сложные.

Арсентьеву от этого начальствующего доверия стало не по себе.

Филаретов это заметил.

– Ну что, несогласие появилось? Давай развивай! Оно основа диалектики.

– Зачем же опытному работнику поручать столь простые дела? – В голосе Арсентьева прозвучала усмешка. Конечно, ему было приятно, что начальство о нем хорошего мнения, но, давая поручение, оно не освободило его от повседневных служебных вопросов. Как быть? Он спросил об этом Филаретова.

– Текучка – она остается текучкой. Куда денешься, – ответил Филаретов. – Выход один – спрессуй время. Организовать работу подчиненных – твоя забота. Какая команда, такое и исполнение…

– Вот теперь ясно, все встало на место, – рассмеялся Арсентьев. – Ну что ж… Поработаем! Для потерпевших мы своего времени не жалеем. Но почему ты решил, что кражи совершил один человек, а не два, не группа? Почему исключаешь сговор?

– Я не утверждаю. Преступников могло быть двое, даже трое. Но в квартирах все же был один. Это видно по осмотрам. Да и для похищенного, как говорится, хватило бы полкармана, не считая, конечно, шубы… Зачем опытному вору делить добычу? В группе ему риску больше. Поэтому на все сто…

– Знаешь, не выходит у меня из головы этот любитель ценностей из Трускавца, – раздумчиво сказал Арсентьев. – О нем Школьников говорил вскользь…

Филаретов ответить не успел. Дверь распахнулась, и вошел Мухин. По его оживленному виду они поняли, что есть новости.

– Ну что, какие идейки появились? – спросил Арсентьев. – Что показало исследование? Поделись на общественных началах!

Мухин довольно улыбнулся и уточнил:

– Предварительное исследование! Но я могу и сейчас сказать, что на ключах Лисовского выявлены те же специфические трассы и борозды, что и на ключах Школьникова, – в голосе Мухина звучала несокрушимая уверенность.

– Это уже интересно! – обрадовался Филаретов.

– Более подробные данные дам после трассологической экспертизы и спектрального анализа. – Мухин был категоричен.

– Тогда побыстрее, – попросил Арсентьев.

– Не торопи. В этом деле нельзя ать-два. Экспертиза – доказательство, – нарочито торжественно проговорил Мухин.

Арсентьев понимающе кивнул. Он был доволен. Эксперт дал хорошую основу, за которую можно было прочно зацепиться в ходе розыска.

– Тогда мы уже на полпути!

Филаретов посмотрел внимательно на Мухина и сказал, переводя взгляд на Арсентьева:

– Вторая половина пути во многом зависит от того, как скоро сумеем ответить на вопрос: что объединяет потерпевших? Ведь не на первые же попавшиеся квартиры шел вор. Поручи это проработать Муратову. Пусть переговорит с каждым пострадавшим. Похоже, мы выйдем на что-то серьезное.

Таранец начал проверку подъезда Лисовского с последнего этажа. Он надеялся решить сразу несколько вопросов: выявить тех, кто видел в часы совершения преступления подозрительных посторонних, выяснить, не было ли попытки краж в других квартирах, и, наконец, убедиться, что вор шел точно по адресу к Лисовскому. Последнее обстоятельство существенно сужало круг поиска. На двух верхних этажах ему удалось узнать немного. В день кражи на лестничных площадках с десяти и до пяти часов дня работал обивщик дверей. Он чужих людей не видел. Этажом ниже дверь одной из квартир, после долгого щелканья задвижек и позвякивания цепочки, открыл невысокий, с одутловатым лицом парень. Узнав, что Таранец из милиции, он сразу же закидал его вопросами.

– А почему вы в штатском? У вас есть пистолет? Дайте мне его посмотреть, – вопросы сыпались один за другим.

Таранец понял, что парень не здоров. С трудом уговорил его остаться дома и не идти за ним следом. Он обошел еще с десяток квартир. Жильцы ничего заслуживающего внимания не сообщили. Они больше интересовались тем, что похищено у Лисовского.

Дверь распахнула миниатюрная женщина с копной сиреневого цвета на голове. Поняв, что перед ней сотрудник из уголовного розыска, она пришла в неописуемый восторг. Пригласила в комнату, предложила чаю, но он отказался.

– Я очень увлекаюсь детективной литературой и знаю, какое значение имеет каждое слово, сказанное свидетелем. Порой мне кажется, что и я сама могла бы стать неплохим следователем. – Она стала развивать эту тему.

– Книжки – одно, а в жизни – другое, – сказал Таранец и невольно вздохнул.

Прозвучал понимающий смешок.

– Ах, извините! Я говорю совсем не то. – Подумав, со значением продолжила: – По-моему, в тот день я видела преступников.

– Во сколько это было?

– В одиннадцать.

Таранец вспомнил, что Лисовский застал вора около трех часов.

– При каких обстоятельствах?

– Они стояли на лестнице. У них такие физиономии…

– Какие?

– Типично бандитские!

– Сколько их было?

Она вскинула голову и проговорила уверенно:

– Трое. Один высокий и двое небольшого роста. Я их видела вот так, как вижу вас.

– А возраст?

– Лет по двадцать пять.

– Высокий был с усиками? Она охотно подтвердила.

– В ушанке?

– Конечно, – она даже не удостоила Таранца взглядом. А он, уловив противоречивость в рассказе, спросил:

– Те, кто поменьше ростом, были в черных свитерах и в зеленых куртках?

– Да, – по-прежнему уверенно ответила женщина. Таранец понял, что она явно привирала…Похоже, нужного свидетеля он встретил на четвертом этаже. На лестничной площадке, перегнувшись через перила, стояла молодая женщина в широком цветастом халате. Увидев Таранца, она поправила сбившиеся русые волосы и плотнее запахнула ворот. По ее округлившейся фигуре Таранец понял – ждет ребенка.

– В тот день на этом самом месте я дожидалась бабушку, – рассказывала она. – Боится пользоваться лифтом.

– И что же?

– Сверху спускался мужчина с небольшим чемоданом. Когда увидел меня, смутился. Замер на мгновение, но тут же быстрее, чем раньше, прошагал по лестнице. Лицо свое попытался скрыть – вроде бы стал вытирать глаза перчаткой. – Подумав добавила: – На вид интеллигентный.

– В чем же его уровень культуры? Поделитесь?

– Трудно объяснить. Пожалуй, это больше относится к внешности… Лицо неглупое, одет прилично.

Таранец усмехнулся.

– Сейчас многие с умным видом ходят и одеты вполне… Можете описать его внешность?

– Высокий, интересный парень. Ему лет тридцать. – Женщина смерила взглядом Таранца. – Повыше вас на полголовы. На нем коричневая кожаная куртка и шарф вишневый мохеровый. В общем, щеголеватый…

– А чемодан?

– Небольшой матерчатый, в крупную красную клетку. Вот, пожалуй, и все, что я помню.

– Спасибо. Все, что рассказали, – это очень важно, – поблагодарил Таранец. И заторопился. Приметы неизвестного нужно было срочно сообщить руководству.

«МУР. Срочно. Для Арсентьева.

Валетов Сергей Иванович, тридцати четырех лет, ранее судимый по статьям 144 и 147 УК РСФСР, прибыл на жительство в октябре месяце прошлого года после отбытия наказания. До десятого февраля работал электриком в гостинице «Центральная». С шестнадцатого февраля по месту прописки не появляется. Место его нахождения в настоящее время неизвестно. Преступные связи не выявлены. Компрометирующих данных не получено. Его приметы: выше среднего роста, нормального телосложения, волосы темные, лицо продолговатое. Над правой бровью горизонтальный шрам. На левой кисти татуировка из трех букв – ТУЗ. Фотографию Валетова выслали. Новомосковск. Павлов».

Арсентьев отодвинул записку в сторону. Фотография Валетова у него имелась, и Савин уже успел предъявить ее сегодня для опознания Матвеевым и Лисовскому. Разработка Валетова шла успешно. Многое прояснилось. Нужно было форсировать его задержание.

– ТУЗ, ТУЗ, ТУЗ… – повторил про себя Арсентьев. – Ничему тебя не научили колонии, Валетов. Оказывается, ты тоже любитель саморекламы. Судимости свои выставляешь напоказ. ТУЗ – тюрьма уже знакома – всех оповещаешь…

Зазвонил телефон. Филиппов доложил кратко:

– Робик Портнов дважды побывал в ювелирных магазинах. Справлялся о ценах на кольца и серьги. На завтра назначил встречу с Тарголадзе. В одиннадцать тридцать у кинотеатра «Москва». Разговаривал с ним высокомерно…

– Наигрывает важность и авторитет, – заключил Арсентьев. – Прием стандартный. Этот народ умеет себя преподносить. Показная значительность часто сбивает с толку людей и, к сожалению, еще на многих действует безотказно. – Такой сорт людей он знал хорошо: ни образования, ни культуры, держатся на одном апломбе.

Филиппов проговорил в трубку несколько тише:

– Я на Болотниковскую поеду. Поработаю там…

– Давай! И держи меня в курсе… Было пять минут пятого.

С папкой под мышкой в кабинет вошел Савин. Арсентьев натренированным взглядом уловил, что следователь взволнован.

– С Пушкаревым неувязка получается, – проговорил Савин, потирая переносицу и морщась, как от зубной боли.

Арсентьев спросил спокойно:

– Говори яснее. Что произошло?

– Я только что получил заявление Куприянова. Он пишет, что претензий к Пушкареву не имеет. Считает, что кражи у него не произошло, так как Пушкарев оставил записку о том, что взял деньги. Просит его освободить. – Савин протянул заявление Куприянова. Арсентьев поинтересовался:

– Откуда он знает, что Пушкарев задержан?

– Могла Тамара сказать…

– Ну и что собираешься делать?

– Сам не знаю, – честно признался Савин. – От всего этого даже под ложечкой засосало.

Арсентьев посмотрел на него иронически.

– Ученые утверждают, что каждый второй теряется от пустяков и несобранности. Вот что тебе надо знать сейчас, а не разводить руками.

Савин сдержанно улыбнулся.

– Я позвонил Куприянову. Мне сказали, что он вчера вечером выбыл из гостиницы. Понимаешь, выбыл! – Савин раскрыл дело и, полистав его, отыскал нужную запись.

– Николай Иванович…

– Что Николай Иванович?

– Куприянов пишет, что он хотел поехать в Вильнюс, а потом в Киев к друзьям…

– Что из этого следует? – сухо спросил Арсентьев. – По-моему, тебя больше теперь волнует формальная сторона вопроса.

Савин решительно закрыл папку.

– Да, волнует! Это дело не частного обвинения. По заявлению потерпевшего оно не прекращается. Я подготовил материалы для доклада прокурору. Заявление Куприянова и записка, хотя и имеют определенное значение, но Уголовный кодекс…

Арсентьев сдержанно хмыкнул и долгим взглядом посмотрел на Савина.

– Не забывай, этот же кодекс в интересах истины требует тщательной и объективной оценки всех обстоятельств.

– Что предлагаешь?

– Начни с закрепления показаний Пушкарева. Выйди с ним в гостиницу, в присутствии понятых зафиксируй его показания о месте, откуда он украл деньги. Он знает о заявлении Куприянова?

– Нет!

– Потом, – продолжал Арсентьев, – надо сделать опознание Пушкарева продавцом магазина. Важно подтвердить факт покупки пальто именно им, а не другим лицом. Попытайся выяснить, какими купюрами он расплачивался. Если они совпадут с теми, о которых говорил Куприянов, – это станет важным моментом. И еще – уточни размер его картежного проигрыша. Тамара говорила об этом. Потом доложи прокурору…

– Пожалуй, – согласился Савин. – Можно поручить допросить мать Пушкарева, она скажет, сколько Виктор взял с собой денег…

Арсентьев положил руку на плечо Савина:

– Вот это делать преждевременно. Помимо специальных вопросов, у нас должны быть и чисто человеческие. Сначала ей скажут, что сын остался без денег, потом о его задержании, а под конец, что совершил кражу. Представь ее положение.

– Да, не очень складно получится.

Они долго сидели молча, потом Савин вдруг сказал:

– Нельзя исключать и того, что Куприянова кто-то упросил написать такое заявление. Он человек сердобольный… Здесь нужно все вычислить и просчитать! Могла это сделать и Тамара.

– Это тоже надо иметь в виду, – согласился Арсентьев.

– Понимаешь, с самого начала меня больше занимает окружение Пушкарева. Сомнительная публика! Срок задержания Пушкарева истекает завтра. Осталось много вопросов, на которые я не нашел четких ответов.

Арсентьев посоветовал:

– Поговори с Тамарой…

– Я утром беседовал с ней. Правда, до получения заявления Куприянова…

– И что?

– Сказала, что о Викторе ничего слушать не хочет. От встречи с ним отказалась.

Арсентьев понимающе кивнул.

– Смотри-ка. А в общем, Тамара права.

– Через час вернулась и попросила разрешения на передачу, – добавил Савин.

…Раздался телефонный звонок. Арсентьев узнал голос Муратова. Слушал его долго. Отвечал короткими репликами. Наконец, просияв, дал отбой. Муратов доложил важные сведения: Школьников, Архипов, Лисовский в ноябре – январе находились в командировке в Новомосковске. Жили в гостинице «Центральная», где и работал Валетов. Вот она, разгадка того, что его мучило все эти дни! Теперь дела о кражах увязались прочно. Причастность к ним Валетова уже не была предположением. Арсентьев понимал всю ценность полученной информации. Теперь нужно было четко подготовиться к предстоящей операции по задержанию, определить в ней задачи каждому сотруднику.

Он уже опечатывал сейф, когда раздался новый звонок. Снял трубку, сказал, что слушает.

Тянулась длинная пауза. Арсентьев был готов нажать рычаг, но услышал в трубке сдержанное дыхание. По привычке подул в мембрану и повторил: «Говорите, слушаю вас!»

Раздался далекий мужской голос.

– Это милиция? – Да!

Его спросили по фамилии. Арсентьев сказал, что у телефона он.

– Вы ищете Валета? – глухо прошепелявил мужчина, явно меняя свой голос.

– Допустим.

– Он завтра в двенадцать будет у Патриарших прудов. Ближе к улице Жолтовского. Можете брать… – Разговор был немногословен, длился всего полминуты. В трубке раздались частые гудки. Арсентьев посмотрел на часы – без пяти восемь. Он закурил и позвонил Филаретову.

– Не уходи! Я подскочу. Такой сигнал – это шанс! – горячо проговорил Филаретов. – Нужно срочно скоординировать действия. Валета голыми руками не возьмешь. Решать надо спешно…

– А может, это игра? – спросил Арсентьев, помня информацию Филиппова о завтрашней встрече Тарголадзе и Портнова около кинотеатра «Москва».

– Не думаю, – твердо сказал Филаретов. – Похоже, сведения достоверны. Звонившему такая интрижка все равно что себя оплевать.