Есть такая книга под названием «Не только Бродский…» с подзаголовком: «Русская культура в портретах и анекдотах». Написана и издана она была в Америке, и речь в ней шла в основном о деятелях культуры и искусства, которые в 1960–1970-х годах бежали из Советского Союза на Запад.
Автором анекдотов, коротких зарисовок, был замечательный русский писатель Сергей Довлатов: в России Довлатова отнюдь не забыли в XXI веке, пожалуй, наоборот, заново открыли. Даже памятник ему хотят поставить в Петербурге, откуда его успешно выживали. Автор фотопортретов – Марианна Волкова, русский фотограф.
Портретов в книге аж целых шестьдесят. Тут и поэты, гремевшие в СССР в 1960–1980-х годах. Тут и знаменитые композиторы, и великие исполнители. Тут и известные художники, тут и Нуриев с Барышниковым, и Галина Вишневская, и прочие знаменитости. И каждый портрет сопровождается какой-нибудь остроумной, дружелюбной, а иногда и убийственной репликой Довлатова.
Потряс меня довлатовский «анекдот» об Эрнсте Неизвестном.
У Неизвестного сидели гости. Эрнст говорил о своей роли в искусстве. В частности, он сказал:
«Горизонталь – это жизнь. Вертикаль – это Бог. В точке пересечения – я, Шекспир и Леонардо!..»
Все немного обалдели…
Я тоже обалдела. И даже не успела прийти в себя, поскольку прочла где-то, не помню где, что Неизвестный в другой раз сказал: «Я – реинкарнация Микеланджело».
Но вот в августе 2016-го Неизвестный умер на девяносто втором году жизни. Умер в Нью-Йорке.
Естественно, на его смерть откликнулись наши либеральные СМИ. Увы, довольно-таки немногочисленные. Но зато как откликнулись! Иначе, чем «великий» или «гениальный художник», никто его уже не стал называть. И при этом контекст был такой: будто Неизвестный признан во всем мире и великим, и гениальным. И так сказать, первопроходцем нового искусства.
Однако буквально тут же мне позвонил сын из Нью-Йорка и с грустью сказал: мол, русское искусство в Америке в полном загоне. Даже сообщения в «Нью-Йорк Таймс» о смерти Эрнста Неизвестного не было!
А тот факт, что в Советском Союзе у Неизвестного была большая слава, никого на Западе не волнует. И в самой Америке есть художники, картины которых покупают за огромные деньги, вешают в парадных комнатах и гордятся… Но слава этих художников дальше границ штата не распространяется…
Возможно, так и надо воспринимать Неизвестного. Для нас Неизвестный – фигура значительная. Прежде всего он был храбрый человек. Храбро сражался на фронтах в годы Отечественной войны. Был тяжело ранен. Даже похоронка на него пришла. Перенес тяжелейшие операции. Учился в самом престижном московском институте – Суриковском. Был участником разогнанной выставки в Манеже; единственный, кто смело отвечал Хрущеву. Автор надгробия на могиле Хрущева, похороненного на Новодевичьем кладбище. И автор пятнадцатиметровой скульптуры «Маска скорби», которую он воздвиг в Магадане в память об узниках ГУЛАГа.
Словом, Неизвестный – человек со своей биографией. Его на Руси знают. В каком-то смысле он даже символ. Символ смелости и независимости.
Ну а что, например, я знаю о Никасе Сафронове? Знаю, что он пишет портреты на заказ. За хорошее, как теперь говорят, бабло. Знаю, что интеллигентные люди – и небогатые, и те, что попали в списки «Форбс», – его картин не покупают.
Но вот читаю уже в 2016 году в «Аргументах и фактах», газете, которая вроде бы и не считается «желтой», интервью с Никасом Сафроновым.
И вот что сей художник говорит:
…Ну, если серьезно, я никогда не хотел славы. И только на четвертом курсе Суриковского училища… мне приснился сон, где я хожу по галерее с моими картинами (которых в реальной жизни я еще не написал), а какой-то дед все меня поправляет: здесь не такой цвет, здесь графика хромает. В один момент я оборачиваюсь и вижу, что дед – это Леонардо да Винчи. Он бросает мне странный шар. Я его поймал… [24]
Итак, снова Леонардо да Винчи. Вдобавок вещий сон… с шаром. Явно «в один момент» реинкарнация, то есть перевоплощение «деда» Леонардо… в юного Никаса, студента Суриковского училища.
Как писал Зощенко, «оба два», что Неизвестный, что Сафронов, стали Леонардо да Винчи… Не много ли их?
«Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно…»
Хорошо бы закончить эту заметку Никасом Сафроновым. Чего с него, хвастуна, взять. Но не тут-то было…
Мих. Мих. Жванецкий в 1970–1990-х годах, безусловно, стал любимым сатириком советской интеллигенции. Помню, как он выходил с потрепанным портфелем в битком набитые публикой конференц-залы и читал там свои дико смешные миниатюры. Жванецкого никогда не покидали ни чувство юмора, ни безупречный вкус.
Чего не скажешь о режиссере Марке Розовском. Иначе Розовский не сравнил бы на ТВ Жванецкого с… Моцартом.
Чувствуете, какая в этом сравнении заключена глубокая мысль? Зачем уподоблять нашего замечательного русского сатирика русским же Ильфу и Петрову или Зощенко? Он гений мирового масштаба. Моцарт!
Глобальность плюс заносчивость стали в РФ, на мой взгляд, приметой времени. А уж когда речь заходит о писателях – «пролетариях умственного труда», – то тут уж вовсе оказывается, что они впереди планеты всей. И в этом либералы явно опережают патриотов. Если послушать «Новую…» и ее любимого автора Роста, то получается, что в России (цитирую): «Белла Ахатовна Ахмадулина, прекрасная Белла, была последним первым поэтом…» Таких, как она, первых, «у нас всех больше не будет. Никогда!» По-моему, так даже о Пушкине не говорили. Но о мертвых либо хорошо, либо ничего… Оставим Ахмадулину в покое. Первым поэтом она, слава богу, никогда не была.
Остановимся на не менее вопиющем казусе: вот писатель В. Войнович. Недавно у него вышла новая книга – «Малиновый пеликан». Но еще до этого о нем, своем старшем друге, рассказала нам Виктория Токарева в журнале «Сноб».
Ну, во-первых, пишет Токарева, он подобен «горьковскому Данко». «…Данко разорвал себе грудь, достал сердце и понес его, как факел. Охота ему разрывать свою грудь? Но он должен был освещать путь идущим. Та же позиция у Войновича».
Далее Токарева рассказывает, как Войновича преследовали советские власти. Но он все равно «жертвовал жизнью ради правды». И все кончилось тем, что его «выгнали из страны». Вроде бы довольно типичная история для детей оттепели. Многие из них были вынуждены покинуть СССР. Однако на чужбине, если верить Токаревой, с «Данко» Войновичем произошли чудеса. Из борца он превратился в эдакого лоха, в совершенно не приспособленного к жизни человека.
Оказавшись в эмиграции, повествует Токарева, он (В. Войнович. – Л. Ч.) издавался миллионными тиражами. У него скапливались большие суммы. И где они? «Просочились сквозь пальцы как вода».
Естественно, это чудесное превращение из Данко в лоха вызывает у Токаревой умиление. «В его непрактичности, – пишет она, – есть что-то чистое, детское, трогательное».
Прочла эти строки раз десять. И, как в случае с Неизвестным – то клоном самого Леонардо да Винчи, то клоном Микеланджело, – совершенно обалдела!
Какие такие «большие суммы» просачивались сквозь пальцы Войновича? Какими такими многомиллионными тиражами издавались в ФРГ его произведения?
Очевидно, Токарева стала жертвой сказочек, которые сочиняли в ГБ еще во времена Андропова. Самая распространенная тогдашняя сказочка была о том, что диссиденты типа Войновича, немного подиссидентствовав для виду, бегут на Запад за длинным долларом – то бишь Иудиными сребрениками. Кучу долларов им, естественно, отваливает либо ЦРУ, либо Госдеп. И именно за их подрывную деятельность.
Ну хоть убей, не верю я, что в Западной Германии, где жил русский писатель Войнович, его издавали миллионными тиражами и что он, соответственно, мог транжирить деньги…
Сам принцип книгопечатания на Западе (да и у нас теперь тоже) построен на том, что издательство работает ради прибыли. А какую прибыль могли дать книги Войновича издательству «ИМКА-Пресс»? Если они были на русском, то их, соответственно, покупали только бедняки-эмигранты. Если же их переводили, то это стоило денег. И опять же, кто бы их купил? Ведь обычный читатель во всем мире предпочитает легкое чтиво: детективы, любовные романы.
В Германии в то время были два знаменитых писателя – Генрих Бёлль и Гюнтер Грасс. Оба – лауреаты Нобелевской премии. Бёлля я много переводила и была хорошо знакома и с ним, и со всей его семьей. С Грассом был знаком муж. Но и Бёлль, и Грасс, романы которых перевели на десятки языков и читали во всем мире (книги Бёлля были включены и в школьные программы), в поте лица зарабатывали свой хлеб…
Миллионами в ФРГ и вообще на Западе ворочают не писатели, а хозяева огромных издательских домов – словом, буржуины, владеющие концернами, корпорациями, монополиями. А из пишущей братии разве что Джоан Роулинг со своим «Гарри Поттером» или Джордж Лукас с «Хоббитом» и «Властелином колец»…
Только в СССР писатели, даже не создавшие мировых бестселлеров, могли стать богачами, ведь им платило наше щедрое советское государство. Любимцу Сталина – Симонову – гонорары привозили на инкассаторских машинах. А некоторые «инженеры человеческих душ» при Сталине имели сверх своих гонораров специальные столики в лучших московских ресторанах: там можно было кутить с друзьями и… не платить ни копейки за выпитое и съеденное… Жили, как крезы, на протяжении семидесяти лет советской власти и все начальники из Союза писателей, вне зависимости от своих талантов… Но при чем тут «трогательный» Войнович?
К сожалению, история о денежных делах Войновича в эмиграции возникла задолго до очерка В. Токаревой в «Снобе». Правда, в несколько другом аспекте. Я прочла об этой истории в книге Б. Сарнова «Феномен Солженицына». Со слов самого Войновича, Сарнов утверждает, что эмигрантское издательство ИМКА-Пресс и конкретно Никита Струве делали хорошие деньги на «достаточно популярных и коммерчески выгодных книгах» Войновича, недоплачивая ему. Впрочем, Войнович употребляет не слово «недоплачивать», а другое, гораздо более грубое слово, он утверждает, что Струве пытался «зажилить» его гонорары, как «зажиливал» гонорары Надежды Яковлевны (Мандельштам. – Л. Ч.), теперь – и Лидии Корнеевны (Чуковской. – Л. Ч.)…
В этот спор Войновича с «ИМКА-Пресс» вмешался изгнанный из СССР Солженицын, единственный русский писатель второй половины XX века, которого знали во всем мире. И что же? Войнович послал классика на три буквы. О чем не без гордости сообщил Сарнову, а тот в свою очередь не без гордости воспроизвел в своей книге… Историю о гонорарах Войновича в «ИМКА-Пресс» и о хамском ответе Войновича А. Солженицыну, недостаточно почтительно обошедшемуся с ним, слово в слово воспроизвел и Юрий Борев в своей книге «Фарисеи. Послесталинская эпоха в преданиях и анекдотах».
Очень жаль, что Войнович поступил так. Не могу себе представить, что какой-нибудь молодой литератор из первой русской эмиграции позволил бы себе такое по отношению, допустим… к Бунину. А другой литератор пересказал бы это.
Не могу себе также представить, что Никиту Струве, помогавшего всем вынужденным эмигрантам, можно было обвинить в том, что он «зажиливал» чьи-то гонорары. Тем паче гонорары Надежды Мандельштам… Никиту Струве, который приложил столько сил, чтобы воскресить из мертвых Осипа Мандельштама.
Но еще подлее, что «трогательный» Войнович в припадке гнева объявил, будто «ИМКА-Пресс» было богатым издательством, ибо его субсидировало – кто бы вы подумали? – ну конечно, ЦРУ. И опять же эту гадость повторяет с некоторым даже ликованием Б. Сарнов. Ведь Сарнову надо во что бы то ни стало развенчать Солженицына, связанного с «ИМКА-Пресс».
Но все сие уже вне темы моей заметки. Речь я веду не о Никите Струве и не о Сарнове. И уж во всяком случае не о Солженицыне… Речь о Войновиче.
На мой взгляд, Войнович, хотя и не дутая фигура, но отнюдь не из лучших писателей советских времен.
«Жизнь и необычайные приключения Ивана Чонкина» после Гашевского «Швейка», после подобных же «героев»-простофиль Чапека, после «Самовольной отлучки» Бёлля и некоторых других немецких послевоенных романов, разоблачавших казарму и казарменный дух (авторов их я, к сожалению, не помню), всегда казался мне вторичным.
Я уж не говорю, что с «Чонкиным» вообще все не так просто. В нем повествуется о солдатах послевоенных призывов, а в ту пору колхозники (русские крестьяне) мечтали попасть в армию. Ведь, отслужив свой срок, они получали паспорта и могли бежать из разоренной, нищей деревни. Советскую армию призывники воспринимали как врата рая.
Пожалуй, кроме талантливого рассказа «Путем взаимной переписки» да еще «Иванькиады» – эпопеи с заграничным чужим унитазом, из-за которого Войновичу не хотели предоставить бо́льшую квартиру, – ничего особо интересного я у Войновича не прочла. История с унитазом и очень смешная, и отлично демонстрирует нравы в позднесовковый период. И между прочим, наглядно показывает претензии совков-загранработников, с одной стороны, и совков-писателей, с другой. И те и другие считали себя особой привилегированной кастой.
На этом можно было бы поставить точку, если бы Войнович, как сказано выше, не опубликовал совсем недавно новую «диссидентскую» сатиру «Малиновый пеликан». Сатира эта на Путина и на путинский режим. И, видимо, кажется автору и смелой, и острой. На самом деле она никакая даже не сатира, а просто набор трех старых-престарых анекдотов, в плохом пересказе автора даже не смешных. А под конец Войнович вообще начинает обыгрывать тему заднего прохода… Тот же дурной вкус, что и в случае с Солженицыным. Довольно противно.
P. S. Осенью 2017-го я так растрогалась, что решила вообще вычеркнуть Войновича из этого своего сильно критического опуса.
Решение мое было связано с юбилеем Войновича. Он пожелал отметить свое восьмидесятипятилетие. А мне через два месяца должно было исполниться аж сто лет. И я с большим интересом следила за тем, как писатель справляется с задачей: организовать собственное чествование. Сознаюсь, следила с интересом, смешанным с восхищением.
Конечно, Войновича и меня волновали совершенно разные чувства и соображения. Меня – сугубо частная проблема: привезут или не привезут из Нью-Йорка в Москву моих правнучат и как мне этого добиться. Войновича – глобальный вопрос: станет ли его юбилей всенародным празднеством или всего лишь литературным событием. Поражали и молодой напор, и энергия будущего юбиляра.
И это при том что я могла следить за подготовкой и за юбилеем Войновича только по радио «Эхо Москвы» и по всего двум газетам, которые регулярно читаю. Телевизора я, увы, не смотрю (боюсь за зрение). И еще кое-что рассказали мне друзья о юбилейной программе «Совершенно секретно», но никто не рассказал о программе по «Культуре»…
Итак, подготовка… Изо дня в день по «Эху…» передавали рекламу, в которой народ приглашался на юбилей Войновича в Большой зал ЦДЛ (Центральный дом литераторов). Очевидно, приглашались все желающие, вход бесплатный… Реклама юбиляра Войновича, по-моему, даже потеснила саморекламу Жириновского.
Далее, на той же радиостанции стали появляться интервью писателя, где он не столько высказывался на разные животрепещущие темы, сколько призывал на свой юбилей.
Чуть ли не до слез меня тронуло интервью Ксении Лариной с Войновичем, где он с детской непосредственностью вдруг прервал Ларину, спросив:
– Ну а вы-то сами на мой вечер придете?
– Приду, приду, – пообещала Ларина. И «дитя» сразу успокоилось…
В общем, я умилилась, растрогалась и вспомнила замечательный лозунг, который слышала все семьдесят пять лет советской власти:
«Спасение утопающих – дело рук самих утопающих».
Войнович, видимо, этот лозунг хорошо усвоил. Не утонет…
И все бы на этом для меня закончилось, если бы мне вдруг не попалась на глаза огромная юбилейная статья о Войновиче в «Новой газете».
Эта статья на полторы полосы была подписана Станиславом Белковским, что сразу меня насторожило.
Разве в «Новой газете» нет журналистов, которые пишут о писателях и о людях искусства? Да еще как пишут!.. А Белковский, насколько я знаю, считает себя политиком, политологом и в искусство, по-моему, до сих пор не лез. Кроме того, кое-кто на «Эхе…» обмолвился, что Белковский словечка в простоте не скажет. Все время шутит.
Надо ли считать, что вся статья – шутка? Сначала автор почему-то делит всех писателей на «начальников» и «пророков». Ха-ха. Среди «пророков», естественно, и юбиляр. В конце сообщается, что «пророк» Войнович похож на чудного сказочника Евгения Шварца и одновременно на Эрнеста Хемингуэя – но Хемингуэя, который стал сатириком… Ха-ха-ха.
Честно говоря, читать статью было неприятно. Но особенно неприятно стало, когда Белковский ни к селу ни к городу лягнул Навального.
Ну что это за игра такая у наших либералов-интеллигентов: чуть только появится на Руси крупный писатель, реформатор, политик – вообще крупный человек, как тут же очередной интеллигент кидается на него…
Словом, прочтя статью Белковского, я решила не снимать страницы о Войновиче.
* * *
Советская власть приучила нас весьма своеобразно оценивать произведения искусства. Раз Пастернак без одобрения политбюро получил Нобелевскую премию за роман «Доктор Живаго», стало быть, роман вредный, а сам Пастернак плохой.
И наоборот:
Раз Эрнст Неизвестный смело вел себя на выставке в Манеже и ваял скульптуры в память о ГУЛАГе, стало быть, он великий скульптор…
Раз Белла Ахмадулина, по словам Роста, сказала, что не знает, кто такой Путин, стало быть, она первый поэт России…
От этого давно пора отучаться.
Алексей Толстой был сталинский угодник. Написал отвратительный роман «Хлеб». И все равно остался прекрасным писателем. До сих пор его интересно читать.
Валентин Катаев сочинял совсем не то, что хотелось бы некоторым из нас, но читаешь его поздние талантливые повести о 1920-х годах с восхищением. А вот «Пеликана…» Войновича читаешь с отвращением…