Моя мама – а главная в нашей семье Черных была мама – с большим пиететом относилась к прогрессу вообще и к техническому прогрессу в частности. Поэтому в доме у мамы с папой появился и первый холодильник («газоаппарат»), и первый телевизор с линзой, и первый полотер, и первый пылесос.

Но еще до всех этих новинок наше семейство познакомилось с первым радиоприемником, носившим название «детекторный».

Прошло уже лет восемьдесят, а то и девяносто, но я до сих пор помню демонстрацию этого чуда техники. Принес приемник к нам некий молодой человек, сотворивший его. В ту эпоху молодые изобретатели, продававшие свои изобретения, считались кустарями-одиночками, поскольку они не служили в госучреждениях и налоги с них взимал фининспектор, знакомый теперь разве что по стихам Маяковского…

Как выглядел кустарь-одиночка с детекторным приемником, хоть убей, не помню. Но изделие его рук, сам детекторный приемник, запомнила на всю жизнь. Это был небольшой черный ящичек из пластмассы, без крышки. Над ним нависал прикрепленный к боковой стенке подвижный штырь. Штырь был изогнут в виде буквы Г, и с его верхней перекладины свисала тоненькая спиралька. Внутри черного ящика поблескивал небольшой камешек-кристалл. Манипулируя подвижным штырем, молодой человек старался опустить спиральку так, чтобы она коснулась камешка-кристалла. И когда это происходило, когда спиралька и камешек соприкасались, в наушниках должен был появиться звук… Слабый звук и впрямь появлялся, хотя никаких проводов к черной коробке с камешком не шло. Уже чудо! Но сразу же звук пропадал. И молодой человек говорил обреченно: «Фидинг». Что такое «фидинг», я по сию пору не знаю. Но слово «фидинг» было произнесено в тот день несколько раз.

Мама приемник не купила. Может, из-за загадочного «фидинга».

Затем в моих воспоминаниях – пробел… Детекторный приемник возникает в них опять в связи с тем, что я в четырнадцать лет поступаю в восьмой класс новой школы. Это в самом начале 1930-х. Стало быть, идет индустриализация. Школа не остается в стороне. Юное поколение охвачено техническим воспитанием. Нас всех записали в соответствующие кружки. И вот я с другими ребятами сижу в бывшей церкви на Покровке и пялю глаза в схему… детекторного приемника… Пялю глаза, но ничего не понимаю. Кончилась моя деятельность в техническом кружке тем, что я… отсеялась. Отсеивается большинство школьников. Зато несколько подростков собирают этот самый детекторный приемник.

А в 1934 году легендарный полярник, радист Кренкель, связывается по радио со всем миром. Радирует миру об отличном самочувствии пассажиров советского ледокола «Челюскин», затертого льдами в Чукотском море. И весь мир с восторгом внимает красному радисту Кренкелю…

Но где Чукотское море, где Северный Ледовитый океан и герои-полярники, а где я, обыкновенная московская девчонка! Для меня радио в 1930-х годах ассоциируется с большими черными «тарелками», которые висят на уличных столбах. И у нас дома тоже.

Радио на столбах громко выкрикивает разные сообщения: иногда духоподъемные – о достижениях первого в мире государства рабочих и крестьян; иногда угрожающие – в адрес иностранных империалистов или местных «врагов народа».

Я к черным «тарелкам» отношусь нейтрально, у меня крепкие нервы. Но некоторые взрослые вполголоса возмущаются. Тарелки день-деньской орут в парках и скверах, а особенно громко – в домах отдыха, в санаториях и на прогулочных пароходах, то есть там, где людям хочется, наконец, отдохнуть от… пропаганды.

Кое-кто, мои мама с папой в том числе, обзаводится в 1930-х индивидуальными приемниками, но уже не детекторными, а ламповыми. На вид они куда вальяжней детекторных. Это большие ящики, иногда деревянные, иногда металлические. И внутри у них и впрямь некое подобие ламп, только лампы не светят, они как бы обернуты фольгой. Кроме официальных сообщений от имени радиостанции «Коминтерн», ламповые тоже ничем особо не радуют.

Но недолго музыка играла. В первые же дни войны, то есть уже в июне 1941 года, нам велено все приемники сдать. Равно как и телефоны. Никаких связей с внешним миром иметь нельзя, ибо, по логике властей, вся страна кишит шпионами и предателями, которые жаждут открыть врагу наши секреты.

Только в кабинете моего будущего мужа Д. Е. в ТАССе стоял мощный приемник «Хаммерлунд». И Д. Е. слушал «вражеские голоса». Это помогло ему и всему его отделу контрпропаганды и дезинформации вести войну в эфире. «Хаммерлунд» – великая поблажка, великая привилегия. Для мужа она заканчивается с окончанием войны.

Впрочем, нам в первые послевоенные восемь лет и не до радио. Не до жиру, быть бы живу. Быт ужасающе трудный. Карточки. Денежная реформа. Громкая антисемитская кампания. Тихие аресты. На горизонте уже маячит новая война. И так вплоть до марта 1953 года, вплоть до смерти Сталина.

Но вот Тиран умер. Первый глоток свободы – выпустили ни в чем не повинных врачей-евреев. И интеллигенция уже в эйфории… Нет, сытней не стало, и мы по-прежнему прозябаем в коммуналках. И из ГУЛАГа люди еще не начали выходить. Спокойней тоже не стало. Черт его знает, чем передышка закончится. Но «тарелки» никто больше не слушает. В нашу жизнь прорываются голоса из свободного мира. Появилась новая модификация радиоприемников. Их называют «транзисторами». Из энциклопедии узнала, что транзисторы изобрели в 1948 году три американца. И вот эти три неведомых мне американца плюс столь же неведомые полупроводники приобщили советских граждан к информации, которая им раньше была недоступна.

Кто мог подумать, что хлипкие детекторные приемники, «тарелки» и ящики с лампами трансформируются в портативные транзисторы, которые если и не прорвут железный занавес, то хотя бы излечат нас от глухоты? Кто мог предположить, что транзисторы раскроют нам многое из того, что от нас скрывали?

Вам, сегодняшним, не понять, какую роль в Советской России играли секреты. Засекречено было буквально все. Секрет на секрете.

Даже о начале войны, о нападении нацистской Германии на нашу страну нам сообщили не сразу, а с большим опозданием. И правды о самой войне мы тоже не знаем до сих пор. Не знаем ни цифр потерь, ни причин страшных поражений на первом этапе. И мы так никогда и не узнаем, что происходило на даче Сталина в дни его агонии. Не узнаем, конечно, кто и почему замыслил убийство Кирова. И почему на так называемых открытых процессах большевики-ленинцы все, как один, оговаривали себя. И сколько невинных душ Сталин загубил в ГУЛАГе.

Может быть, кто-то и скажет: «Ну какое все это имеет значение сейчас, почти век спустя?..»

Я не согласна! Как можно понять прошлое, историю страны, если ничего не знаешь достоверно, если все засекречено и сфальсифицировано? От нас скрывали даже природные катаклизмы. Например, засекретили страшное ашхабадское землетрясение, унесшее тысячи жертв. А потом пытались скрыть Чернобыль…

Сталин и его наследники не хотели, чтобы с их именами ассоциировались народные бедствия. Ведь при Сталине держава должна была процветать… А люди – чувствовать себя счастливыми.

На заре относительно гуманной хрущевской эры убрали Берию. Казалось бы, устрой процесс. Расскажи о преступлениях этого палача. Или на худой конец просто объяви, что он арестован и что идет следствие.

Нет, секретность прежде всего. Но как уведомить хотя бы преданных партайгеноссе, верхушку партии, о пертурбациях в верхах? Не дай бог, в очередной праздник трудящиеся выйдут на улицы с портретами Лаврентия…

В Большом театре премьера оперы Шапорина «Декабристы». Газеты сообщают, что вожди посетили премьеру. Все, как обычно. Но в перечне вождей нет Берии. И муж объясняет мне, беспартийной дуре, что никакой ошибки быть не может. Раз имени Берии нет – значит, с ним покончено. Берии – крышка. «Цветет в Тбилиси алыча не для Лаврентья Палыча».

Или вот другая сценка из нашей жизни в послесталинское время.

Октябрь 1964 года. Мы с мужем блаженствуем на курорте в Гаграх. Море, солнце, пальмы. На пляже встретили сослуживцев мужа по Институту мировой экономики и международных отношений – две супружеские пары. Они совсем недавно прилетели из Москвы. По их словам, в Москве что-то затевается. Но как узнать, что именно?

Поздно вечером мы вшестером поднимаемся в гору. Подходим к каменному двухэтажному зданию. Это – райком партии в Новых Гаграх. Окна светятся, но в доме нет ни одной живой души. Мужнин сослуживец, молодой доктор наук из ИМЭМО, немного пригибается, и к нему на плечи влезает второй сослуживец. Заглядывает в окно. И уже через секунду спрыгивает. Уверенно сообщает:

– Все! Кукурузника помели.

Сослуживец заглянул в окно первого секретаря райкома КПСС. Всем известно, что над письменным столом Первого должен висеть портрет Первого лица государства. Стало быть, портрет Никиты Сергеевича Хрущева. Но портрет сняли. А раз сняли, то Н. С. Хрущев уже не Первое лицо.

Так мы узнали главную новость 1964 года.

Но казус с оперой «Декабристы» и казус с портретом – исключения. Как правило, в конце 1950-х и в 1960-х наш источник информации – радио. Точнее, транзисторы, коротковолновые приемники…

Умельцы-технари переделывают старые приемники на новые, коротковолновые. Латвия в ту пору почти заграница, и изделия латвийского завода ВЭФ нарасхват. Еще больше ценятся транзисторы из настоящего зарубежья. Правда, в настоящем зарубежье коротковолновые приемники не обязательны: там на всех волнах информируют граждан о событиях в мире… Но раз этим странным русским нужны коротковолновые приемники – плиз, битте, сильвупле.

Однако все не так просто. Лучшие умы в СССР не дремлют. Наследники русского изобретателя радио Попова изобретают глушилки. Пытаются если не похоронить, то хоть обезвредить беспокойное радио-детище Попова. Глушилки – дорогое удовольствие. Но Страна Советов – богатая держава. Сдюжим. И за ценой не постоим.

Глушилки глушат живое слово из зарубежья. Живое слово прорывается сквозь глушилки. Радио «Свобода», «Свободная Европа», Би-би-си, «Голос Америки», «Немецкая волна» становятся нашими постоянными спутниками.

В Доме творчества в Переделкине уборщица говорит пожилому писателю: «Ваше Бибиси я поставила на шкаф».

Уборщица знает: после ужина писатель обязательно будет слушать по Би-би-си передачу Анатолия Максимовича Гольдберга «Глядя из Лондона». И испытает при этом чувство глубокого удовлетворения: во-первых, он узнал много нового. Есть чем поделиться с друзьями. Во-вторых, перехитрил советскую власть. Ведь глушилки в Подмосковье, в Переделкине в частности, действуют не столь сокрушительно. По крайней мере, так говорят.

Но Анатолий Максимович и «Немецкая волна» на немецком языке, которую муж-международник ловит каждый вечер, – это почти баловство. Барская забава. Главное, это то, что интеллигенция, благодаря иностранному радио, оказывается в курсе всех тех гадостей, которые совершает наша дорогая советская власть у нас в стране.

Благодаря радио мы узнали и о процессе над Синявским – Даниэлем, и о суде над Бродским, и о «бульдозерной выставке», и о смельчаках, вышедших на Красную площадь в знак протеста против танков, подавивших Пражскую весну, и об альманахе «Метрополь», и об отъезде Галича…

Конечно, многое там, за рубежом, малость перевирали. Но все-таки с помощью транзисторов информация о чудовищно реакционной политике советской власти и о протестных акциях к нам доходила.

На радио-роток не накинешь платок.

P. S. Мой муж – антитехнарь и враг любых расписаний и предписаний – самым аккуратным образом составлял расписание «вражеских» передач и умело настраивал свой приемник на нужную волну. Что называется, становился на горло собственной песне.