Глава первая

– Ты хочешь землю? Титул? Ха-ха-ха! Да таких, желающих у меня сотни! Сотни! Многие сотни! И ты, один из них, такой же! Чем ты лучше других? Тем, что мой брат? Ха-ха-ха! Это ничего не значит. Я готов взять тебя на службу, но простым, обычным рыцарем. Дам тебе доспехи, коня и оружие. Буду платить жалование и кормить. Согласен?

– Да пошёл ты! У меня есть кольчуга, копье, щит, меч и конь, а своё жалование и жратву, можешь засунуть себе…

– Ха-ха-ха! Сам пошёл! Иди, пока я не приказал, снести с плеч твою дурную башку! Проваливай, пока я добрый! – Дрого Отвиль, улыбаясь, смертельно-холодными глазами смотрел на Роберта.

Злой и разгневанный Роберт Отвиль, покинул Мельфи, на чём свет понося своего старшего брата.

Прошло двадцать восемь лет, долгих и кровавых, после поражения лангобардско-нормандского войска при Каннах. Но, несмотря на это, нормандцы всё пребывали и пребывали в Италию. За эти годы, рыцарь за рыцарем, воин за воином, человек за человеком, они протоптали целую дорогу, от берегов холодного Северного моря, на эту обетованную, райскую землю.

Большой котёл Южной Италии никогда не переставал кипеть, и среди этих независимых, полунезависимых, мятежных городов, графств и герцогств, сильная рука, тяжёлый топор, копье и острый меч, никогда не оставались без применения. После поражения при Каннах, Райнульф Дренго, со своими братьями и сторонниками, пошёл на службу к Пандульфу IV, лангобардскому князю Капуи, прозванному за свою беспримерную жестокость, изворотливость и беспринципность Волком из Абруццо. Другие нормандцы, примкнули к шурину Пандульфа, князю Салерно Гвемару III, который постоянно враждовал с Пандульфом. Некоторые выбрали Неаполь, Гаэту или Амальфи. Катапан Василий Боиоаннес, узнававший хороших бойцов с одного взгляда, нанял в 1019 году большой отряд нормандцев, своих вчерашних врагов, для обороны византийских владений в Апулии.

Вот так и получилось, что множество нормандцев, разбросало по Южной Италии, между враждующими, противоборствующими сторонами. И как это не парадоксально, но именно это, как раз и сыграло им на руку, для последующего завоевания ими этой территории. Поначалу их было слишком мало, чтобы властвовать самим, и слишком много для того, чтобы усилить собой какую либо одну группировку и помочь ей окончательно подчинить эти земли. А так, разделяясь, меняя своих хозяев-нанимателей, союзников и противников, воюя часто даже между собой, они не давали никому особенно усилиться. Поддерживая всех, они не поддерживали никого. А продавая свои мечи тому, кто заплатит наивысшую цену, они сохранили за собой свободу действий.

В этой бесконечной войне всех против всех, что было в порядке вещей для раннефеодальной Европы, когда заключались союзы и договоры, а затем, буквально на следующий день, они нарушались, когда вассалы давали клятву верности своему сеньору, а потом, с лёгкостью изменяли ей, идя войной против своего сюзерена, заключая договоры с его врагами, и меняя врагов на союзников, а союзников на врагов, в этой грызне и смуте, благодаря своей беспринципности, своей необычайной предприимчивости и удаче, особенно выдвинулся нормандец Райнульф Дренго. Пришло время, когда его войско, стало самым большим и влиятельным в регионе, и постоянно увеличивалось и усиливалось за счёт притока новых воинов с севера.

В 1022 году, смелый, дерзкий, хитрый и изворотливый Райнульф, когда пришло время, держа нос по ветру, с лёгкостью предал Пандульфа, открыв ворота Капуи перед армией императора Запада Генриха II.

В результате Пандульф, провёл два года в плену у императора. Вернувшись, желая получить контроль над всей Южной Италией, и не найдя никого лучше, Волк из Абруццо, вновь нанял на службу нормандцев Райнульфа Дренго, и с помощью его воинов, вернул себе Капую.

Прошло несколько лет, и снова Райнульф, с такой же лёгкостю, изменил Пандульфу, поддержав герцога Неаполя Сергия IV, в его войне против князя Капуи. В благодарность, герцог Неаполя, даровал Райнульфу графство Аверса, и в придачу, дал ему в жёны свою сестру.

Графство Аверса, стало первым, собственно нормандским владением в Южной Италии. И для нормандцев, этот день, стал величайшим днём с момента их прибытия в Италию – спустя тринадцать лет, у них появился здесь свой собственный феод. Свои собственные владения. С этого дня, они перестали быть сборищем чужеземцев, наёмников и бродяг. Земля, на которой они теперь жили, воевали, проливали свою кровь и кровь врагов, умирали за неё, отныне принадлежала им по праву. Переданная им по закону, с соблюдением всех вековых феодальных традиций. И отныне, земля, на которой они осели, перестала быть для них полем битвы, с пожарами, грабежами, насилиями, отныне она стала для них родным домом, который нужно развивать и обогащать… и, присоединять новые земли.

В 1034 году умерла жена Райнульфа, сестра герцога Неаполитанского. Вновь усилившийся Пандульф Капуанский, желавший взять реванш и видеть всех врагов своих униженными и мёртвыми, предложил Райнульфу новый союз против Сергия Неаполитанского. И в подтверждение своих чистосердечных обязательств, показывая ему, что, ну совсем не держит обиды на Райнульфа за его прежние измены, Пандульф, отдал ему в жёну свою племянницу, отец которой недавно стал герцогом Амальфи.

Перспектива от такого союза была налицо, и Райнульф, вновь с завидной лёгкостью изменил своему сюзерену Сергию Неаполитанскому, встав на сторону Волка из Абруццо.

Духовно сломленный таким вероломством, потерявший все свои владения, захваченные Пандульфом Капуанским, герцог Неаполя принял постриг и удалился в монастырь, горестно оплакивая свою злую судьбу.

А Райнульф, вновь став вассалом грозного и влиятельного герцога Капуи, значительно расширил и укрепил свои владения.

Пандульф, вернув себе власть, казнил сотнями. Его жадность обогащения и желание мести не знали границ. Грабежи, насилия, то, что он творил всё что хотел, наплевав на законы, вызывало ропот недовольства в городах Южной Италии. В ответ, Пандульф, с ещё большей извращённой жестокостью, казнил, арестовывал и отбирал владения.

Так уж велось в это буйное время, что усиление власти и деспотизм одного, вызывало протест, сопротивление и противодействие остальных. Молодой князь Салерно Гвемар IV, опираясь на поддержку некоторых городов, уже давно готовился к войне с Пандульфом. И тот, не заставил себя ждать, дал повод, вследствии своей похоти, изнасиловав родственницу Гвемара. Вновь на земле Южной Италии вспыхнула война. Война, которая шла с переменным успехом, так как нормандцы, которые составляли ударную часть обеих противоборствующих сторон, не желали лить свою кровь, и предпочитали попросту договариваться между собой.

В начале 1038 года, император Конрад II, по просьбе Гвемара IV, во главе армии, пришёл в Южную Италию, желая сам во всём разобраться, навести порядок и наказать виновных.

Пандульф, почувствовал тревогу, прислал в лагерь императора своего особо доверенного человека, с щедрыми и богатыми дарами. И, выказывая свою добрую волю, отдал в заложники своего сына.

Но Конрад II, убедившись в справедливости всех обвинений против Пандульфа, отказался вести переговоры с Волком из Абруццо. И в результате, после короткого и быстрого штурма, Капуя была взята имперскими войсками.

К тому же, Пандульф, к этому моменту, уже лишился лучшей, наиболее боеспособной части своего войска. Райнульф Дренго, с присущим ему звериным чутьём, уже заранее исхитрился встать на сторону победителей, принеся вассальную присягу Гвемару Салернскому. Сам Пандульф бежал в Константинополь, где тут же был арестован и брошен в тюрьму.

Гвемар, был торжественно возведён на престол Капуи императором Запада Конрадом II.

А Райнульф Дренго получил от императора подтверждения своего титула и владений. Император, собственноручно вручил ему копьё и знамя графства Аверса. Отныне Райнульф стал крупным землевладельцем, одним из могущественнейших военных предводителей во всей Италии и теперь, принадлежал к высшей имперской знати, подчиняясь через своего сюзерена Гвемара, лично императору Запада. И теперь никто, кроме императора, не мог отнять у него титул, земли и его права.

Казалось, что авторитет Райнульфа, среди норманнов Южной Италии, теперь неоспорим. Но…

В 1035 году, в Южную Италию, прибыли первые представители семейства, которым выпало самой судьбой, вписать может быть наиболее великие и славные страницы в историю покорения и завоевания нормандцами этих земель, и без преувеличения можно сказать – изменившие всю историю средиземноморского мира – братья Отвили.

Барон Олаф Бриан, тронув шпорами бока своего коня, послал его вперёд и поравнялся с Робертом Отвилем, губы которого шевелились, шепча ругательства по отношению к брату.

– Про Бьёрна что-то узнал?

Роберт, замолчав на полуслове, нахмурился, быстро взглянул в хмурое лицо старого барона, а затем поспешно опустил голову. За всеми своими горестями, злой на брата на то, что тот не пожелал даровать ему земли и титул, Роберт совсем забыл о просьбе Бриана. Он думал, как бы это так ответить старому барону, когда всадник, ехавший позади, громко закричал:

– Нас догоняют!

Роберт и Олаф быстро оглянулись, и стали смотреть на летящих к ним, в густом облаке пыли, всадников. Роберт потянул на себя, притороченный к седлу щит, и начал вытаскивать из ножен меч. Бриан, поудобнее перехватил копьё, жалея, что на нём надет только лёгкий кожаный доспех, а не испытанная во многих боях кольчуга. Ещё один Отвиль, младший брат Роберта Можер, соскочив с седла, наложил на тетиву лука стрелу. Пятеро остальных, спешившись, поспешно создали подобие строя, ощетинившись копьями и настороженно выглядывая из-за края щитов.

Бриан, вглядевшись в приближающихся всадников, поднеся руку к старым, но всё ещё зорким глазам, прикрывая их от слепящего солнца, сказал:

– Это Хэмфри. Клянусь печёнкой дьявола, это твой брат, Роберт!

Хэмфри Отвиль, осадил своего коня, шагов за двадцать до них. И, подняв руку, прокричал:

– Спрячь меч, Роберт! Я с миром!

Оставив своих спутников, Хэмфри приблизился к ним.

Роберт опустил щит, но руки с рукояти меча не убрал, настороженно глядя на своего старшего брата.

– Я с миром, Роберт. Я приехал просто поговорить.

– Говори, что хотел.

– Не держи зла на Дрого, Роберт.

– Да пошёл он… То же мне, брат называется!

– Он прав, Роберт. Когда мы – Гильом, Дрого, я и Готфрид, прибыли сюда, на эти земли, у нас не было ничего. Ха, две лошади на четверых. Ничего! Кроме наших мечей. Умение владеть которыми, мы желали продать кому-нибудь. Тому, кто заплатит подороже. А теперь мы владеем графством Апулия. Теперь, эта наша земля. Наш новый дом! И твой тоже.

– Жаль, что Гильом умер… Мир его праху. С ним, я сумел бы договориться. А Дрого…

– Не суди поспешно о Дрого, Роберт! Сначала сам покажи, чего ты стоишь. Докажи, что твоя удача велика. Больше чем у него! Сумей, как и мы, добиться в этой жизни всего сам! Докажи, что ты Отвиль! И тогда, Дрого будет более благосклонен к тебе, даст тебе землю, титул, власть. Даст то, чего ты заслужишь!

Роберт хотел ответить очередным ругательством по отношению к Дрого, но взглянув на роскошный плащ Хэмфри, из византийской материи, подшитый дорогими мехами, на большую серебряную пряжку на груди, на золотой перстень с драгоценным камнем на его пальце, и словно пришибленный смолчал, задумчиво опустив голову.

– Хорошо. Я последую твоему совету, Хэмфри, и докажу, что моя удача, больше чем у вас всех вместе взятых!

Хэмфри, улыбнувшись, удовлетворённо кивнул, а Роберт, не желая больше ни о чём разговаривать, поворачивал своего коня.

– Если ты удачлив Роберт, то ты выживешь и победишь, – произнёс Хэмфри в спину брату.

Олаф Бриан, придержав коня, подъехал к Хэмфри.

– Ты слышал что-нибудь о Бьёрне?

– За последнее время нет, старик.

Олаф, тяжело вздохнув, и весь словно как-то сжался в седле.

– Послушай… В той битве, полегло много славных воинов – Орм Рыжий, Тронгван Тронгванссон, Хромой Корк, Биртнот, Вилибальд, Торкель из Эрена, Оли Солённый…

– Ты видел… моего сына… мёртвым?

– Нет, старик, не видел.

– Тогда не говори о том, чего не знаешь! Мой сын жив! Я знаю это! Я верю в это! Я чувствую это!

– Дай то Бог, что бы оно было так, Олаф. Я убеждён, что если Бьёрн жив, то ты обязательно отыщешь его. Удачи тебе, барон Бриан!

Хэмфри, ещё долго стоял посреди дороги, глядя в след уезжающему брату, погружённый в свои думы. Улыбка, то трогала его губы, словно он вспоминал что-то приятное из далёких времён детства, то хмурь набегала на его лицо, когда он представлял себе, с чем и с кем предстоит столкнуться Роберту. «Ты, поспрашивай, узнай, Роберт, через что нам пришлось пройти, что бы стать графами на этих землях. Власть не упала нам с неба. Мы взяли её силой! Попробуй и ты, сам, чего-то добиться в этой жизни».

 

Глава вторая

У барона Танкреда Отвиля, было четырнадцать детей от двух браков. Старшие из них от первой жены Мориеллы, незаконнорожденной дочери герцога Нормандии Ричарда I Бесстрашного – Вильгельм, Дрого, Хэмфри и Готфрид, сопровождали своего двоюродного брата, герцога Нормандии Роберта, которого враги называли Дьяволом, а друзья и придворные Робертом Великолепным, в его паломничестве по святым местам. Ещё не старый Роберт, всего тридцати лет от роду, вдруг пожелал замолить все прегрешения и жестокости, совершённые им.

Герцог молился и каялся, и так они прошли всю Францию, Италию, долгое время пробыли в Риме, и через величественный Константинополь, дошли до Иерусалима. Но на обратном пути, герцог Нормандии умер в Никее, в Византийских владениях. Не пожелав возвращаться домой, братья Отвили добрались до Южной Италии и поступили на службу к Райнульфу Дренго.

Слишком независимые и дерзкие, держась сплочённо и вместе, они быстро приобрели влияние и уважение среди остальных нормандских рыцарей. И Райнульф Дренго, всегда жёстко борющийся за власть, остро ощутил угрозу со стороны братьев Отвилей, и поспешил от них избавиться.

Как раз в это время, византийцы готовили военную экспедицию, желая отбить у арабов Сицилию. Огромный флот византийцев, с армией, состоявшей из болгар, греков, мощного отряда варяжской гвардии легендарного Харальда Смелого, южноиталийских лангобардов (недовольных тем, что им пришлось служить византийцам), поначалу, по пути на Сицилию, прибыл в Салерно.

Князь Салерно Гвемар IV, уже ощущавший угрозу от толпы нормандских авантюристов, совершенно беспринципных, надоедливых, хищных, ищущих славы, подвигов и приключений, и никак не желающих жить мирной жизнью, с радостью предложил византийцам большой отряд молодых и своевольных норманнов, оставив, конечно же, при себе, графа Аверсы Райнульфа Дренго, и его наиболее верных сторонников.

С обещанием большого вознаграждения, нормандские воины, погрузились на корабли византийцев. Среди них были и братья Отвили. Райнульф Дренго, быстро и с радостью, поспешил отправить в неизвестность тех, кто представлял собой угрозу его власти.

Византийцы имели все шансы, чтобы выбить арабов с Сицилии, погрязших в междоусобных войнах, и овладеть островом. Их армия, под командованием полководца Георгия Маниака, до этого прославившегося рядом громких побед в Сирии, высадившись на острове в конце лета 1038 года, буквально сметала всё на свои пути. Арабские эмиры, враждующие между собой, не могли дать византийцам достойный отпор и организовать сопротивление. Под натиском византийцев, практически сразу пала Мессина. За ней крепость Рометта, защищавшая перевал, через который шла дорога на Палермо. В 1040 году византийцы осадили Сиракузы. В кровопролитной битве у Тройны, была наголову разгромлена арабская армия военачальника Абдулы, шедшая на выручку Сиракуз. Гарнизон города, поняв, что помощи они не дождутся, капитулировал. Греческое население, радостно встречало своих освободителей и сразу же организовало во всех церквях благодарственные молебны.

Казалось, что ещё немного, ещё один натиск, и владычеству сарацин на Сицилии придёт конец. Менее чем за два года была освобождена вся восточная часть острова. Но, вследствии придворных интриг, по наговору врагов и завистников, Георгий Маниак был отозван в Константинополь. Где сразу же был арестован и брошен в тюрьму. Его приемник на посту командующего, некий евнух Василий, оказался бездарным воякой, армия утратила боевой дух и начала отступать.

Масла в огонь подлили норманны, чьё недовольство зрело и росло ещё при Маниаке. Им, составляющим ударную силу войска, византийские военачальники запрещали вести войну так, как они привыкли. Дисциплина, которую Маниак пытался ввести в армии, вызывала у них ропот и скрежет зубов. То, как распределялась добыча, приводило их в гнев. Греческие военачальники, запрещали им грабить и мародёрствовать в захваченных городах. Это вообще, вызывало у северян бурю возмущения. Они не хотели понимать, что греческий город, в большинстве своём с греческим населением, освобождённый греческой армией, явно не предназначался для грабежей, поджогов, убийств и изнасилований.

Недовольство норманнов поддерживал и предводитель салернского войска, молодой лангобард Ардуйн.

И после отъезда Георгия Маниака, после начала отступления, после ряда поражений, норманны взбунтовались, их поддержали лангобарды из Салерно, и прихватив с собой часть варягов из личной стражи императора, бросив армию, они все отбыли на материк.

Братья Отвили, не сгинули на войне, как на то надеялся Райнульф Дренго, а наоборот, приобрели ещё больше славы, благодаря своей отваге и доблести, среди своих мужественных соплеменников. На привалах, у костров, только и разговоров было, как четверо братьев Отвилей, первыми взобрались на крепостную стену во время кровопролитного штурма Рометты. Из уст в уста передавался рассказ, как старший из братьев, Гильом, стащил с седла грозного эмира Сиракуз, а затем, одним ударом топора, развалил того от плеча до бедра. За что Гильом и получил прозвище Железная Рука.

Они прибыли как раз во время.

Аргир, сын Мелуса, унаследовавший мятежный дух своего отца, воспользовавшись ослаблением сил Византии, когда большое количество войск было отправлено на Сицилию, поднял лангобардов Южной Италии на новое восстание против ромеев.

Ослабленные гарнизоны византийцев, сдавали восставшим одну крепость за другой. А прибывших с Сицилии Ардуйна и вождей норманнов, среди которых особенно выделялись своей удачей и славой братья Отвили, встретили посланники нового катапана Михаила Докиана.

– Мне не важно, что там и как произошло у вас на Сицилии, – сладострастно раскинул сети лести Михаил Докиан. – К тому же, это чудовище Маниак, уже отплатил за все свои прегрешения.

Он принял их в своей огромной палатке, и нормандцы, уже многое повидавшие, всё же ещё дивились богатству и роскоши окружившей их. Дорогие ткани, меха, золотые и серебряные кубки и тарелки, искусно украшенные драгоценными камнями, переливающиеся в пламени не дымно чадящих смоляных факелов, а дорогих восковых свечей, манеры и умение держаться самого катапана, показующего себя в самом лучшем виде, расторопность и сноровка его многочисленных слуг, жарко пылающие жаровни, куда рабы щедро лили аравийские благовония, от чего палатка наполнялись приятными ароматами, кушанья и вино, сдобренное редкими и экзотическими специями – перцем, шафраном, имбирём, всё это произвело на них сильное впечатление.

Катапан продолжал сладкоречиво говорить и говорить, расспрашивая их о войне на Сицилии, дивился их мужеству и отваге, не скупился на лестные комплименты, и сытые, пьяные нормандцы, с благожелательными улыбками на лицах, внимали ему.

Узнав, что Ардуйн, в совершенстве владеет греческим, так как в своё время окончил греческую школу, Михаил Докиан перешёл в разговоре с ним на этот язык. Они сперва поговорили о Гомере и Плутархе, потом о философии и риторике, о догматах христианства, а затем, найдя много общего, продолжали увлечённо болтать на разные другие темы.

Нормандцы, ничего не понимая из их разговора, продолжали пить, есть и улыбаться.

Катапан обхаживал их пять дней. К их услугам, было всё – превосходное вино, отличнейшая еда, красивейшие женщины, подарки. Довольные лангобарды и северяне, – вот мол, как надо чтить воинов, жизней своих не жалевших во славу Византийской империи, – были довольны донельзя.

А сам Михаил Докиан, был доволен тем, что ему удалось переманить их на свою сторону. Особенно дружеские отношения, сложились у него с Ардуйном. Что ж, Ардуйн был опытным воином, лангобардом по крови, и мог послужить Византии, повести за собой остальных, в противовес этому мятежнику Аргиру. И катапан назначил Ардуйна, комендантом горной и неприступной крепости Мельфи, в Апулии. Одной из главных и важнейших крепостей на границе владений империи.

О-о-о, если бы Михаил Докиан только знал, какую ошибку он допустил!

Ардуйн, прибыв в Мельфи, во главе своих лангобардов и двух сотен норманнов под командованием братьев Отвилей, уже в марте 1041 года тайно отправился в Аверсу, где заручился поддержкой Райнульфа Дренго. Тот, как всегда держа нос по ветру, ожидая вновь погреть руки в начавшейся войне, дал Ардуйну ещё сотню нормандцев.

Вернувшись в Мельфи, Ардуйн обратился к вождям норманнов:

– Вы, храбрые и мужественные воины, всё ещё теснитесь на той земле, которую вам отвели! Ещё живёте как мыши по щелям! А многие из вас, вообще не имеют ничего! Ничего! Ни клаптика земли, которую вы могли бы назвать своей! Ныне настало время взяться за мечи, и отвоевать землю и богатства у изнеженных греков! Я буду вашим вождём! А вы, следуйте за мной! За мной! И я поведу вас, против мужчин, которые подобны женщинам, и живут в богатой и большой стране!

Громоподобным, восторженным рёвом сотен глоток, ответили нормандцы Ардуйну.

Так Мельфи примкнул к мятежу против Византийской империи.

Армия Ардуйна, боевую силу и мощь которой составляли нормандцы, быстро захватили у византийцев крепости Веннозу и Лавелло, и трижды за 1041 год разбила их войска.

Первый раз 17 марта на берегу реки Оливенто, у Венозы, вырезав всех варягов, которых катапан взял с собой из Бари и не пожелавших сдаться.

Второй раз летом, у Монтемаджоре, на том самом поле Канн, где их предшественники уже сражались с греками двадцать три года тому назад. Нормандцы и лангобарды по-прежнему уступали византийцам в численности, но теперь их войском командовал Гильом Железная Рука, а у греков не было талантливого Василия Боиоанесса. В самый разгар битвы, когда греки начали одерживать верх, больной, страдающий от лихорадки Гильом Отвиль, соскочил с носилок, кинулся в гущу битвы и привёл своих воинов к победе.

В встревоженном Константинополе решили спасать ситуацию. Михаил Докиан был отправлен на Сицилию, где должен был возглавить остатки византийской армии, а на посту катапана в Южной Италии его сменил Боиоанесс, но не тот великий Василий, а его сын. Новый катапан не привёл с собою подкреплений, так как ещё осенью прошлого года, в гавани Константинополя, по неизвестной причине, вдруг, сгорел весь имперский флот. И войска попросту не на чем было перевезти. А тут ещё началось восстание болгар, под предводительством Петра Деляна, и император Михаил IV отправился с армией туда. Боиоанесс решил, избегая прямых боевых столкновений с нормандцами и лангобардами, стремительным ударом обрушиться прямо на их логово – крепость Мельфи. Но восставшие не стали ждать греков за стенами крепости, а встретили их у Монтепелозо. Здесь, 3 сентября, они нанесли третье поражение византийцам, разгромив их и взяв в плен самого катапана.

Эти три победы восставших окончательно подорвали авторитет Византии в регионе. Бари, Монополи, Джовинаццо, Матера примкнули к восстанию, вырезав греческие гарнизоны. Пожар бунта разгорелся ещё шире.

Но тут, как это частенько бывает, в среде восставших начались разногласия. Лангобарды Кампании, избравшие себе в предводители Атенульфа, брата герцога Беневенто, не пожелали чтобы ими командовал Ардуйн. Их поддерживал князь Салерно и Капуи Гвемар IV, безусловно самый могущественный лангобардский правитель в регионе, который на прямую не участвуя в восстании, продолжая выказывать верность и преданность Византийской империи, поддерживал восставших. Амбиции князя Салерно умело подогревал граф Аверсы Райнульф Дренго. Ещё в Апулии действовало и большое войско лангобардов, под командованием Аргира, сына Мелуса. Раскол вносила и большая колония нормандцев в крепости Трое, нанятых для охраны византийских владений ещё катапаном Василием Боианессом, и обитавших здесь уже более двадцати лет. Они не хотели подчиняться каким-то выскочкам из Мельфи. Ни Ардуйну, ни тем более Отвилям.

Делегации, переговоры, вооружённые стычки и боевые столкновения шли всю зиму. Только в феврале 1042 года, на общем собрании, предводителем восстания был избран Аргир, сын Мелуса. Нельзя сказать, что эта кандидатура устраивала всех, но его избрание хотя бы притушило разногласия. Аргир был торжественно коронован в Бари, в церкви Святого Аполлинария.

А Райнульф Дренго, даже напрямую не участвуя в войне, сумел увеличить свои владения, получив некоторые захваченные у Византии земли – герцогство Гаэта и монастырь Монте-Гаргано. А его брат Асклетин, получил графский титул и стал сеньором Ачеренцы.

На данном этапе, вопрос о возглавлении восстания самими нормандцами, даже не рассматривался. И хотя с их мнением уже считались всё больше и больше, а их воинская сила внушала осторожность, страх и трепет, они как были, так и оставались пока лишь простыми наёмниками на службе у лангобардов.

 

Глава третья

В ответ на успехи восставших, в Константинополе, весной 1042 был освобождён из заключения Георгий Маниак. Получив должность катапана, он отправился в Южную Италию, дабы исправить сложившееся здесь для империи бедственное положение.

Ужасное лето 1042 года, надолго запомнилось уцелевшим жителям. Праведный в своём гневе Маниак, двигался быстрым маршем, уничтожая и сжигая всё на своём пути. Его воины убивали всех – стариков, женщин, детей, монахов и монахинь. Кого сжигали заживо, кого гроздьями вешали или распинали вдоль дорог, кого живьём закапывали в землю. Города Монополи, Матера, Джовинаццо, были разграблены, полностью разрушены, а их жители уничтожены.

Вдвое выше самых высоких людей, широкий в плечах, обладающий ужасной силой и твёрдым характером Маниак, с гневом, злостью и жестокостью душил восстание лангобардов в Южной Италии, желая ещё более прославиться и заслужить благосклонность императора.

Но снова, вследствии дворцовых интриг в Константинополе, Георгий Маниак был отозван с должности катапана. Уже раз доверившийся императорскому правосудию, этот гигант, мгновение подумав, пренебрежительно усмехнулся, а затем громко и грязно выругавшись, разодрал в клочки императорский указ. Стоявший перед ним, в окружении своей свиты новый катапан, задрожал.

– Так это ты, ничтожество, бледное и потеющие от страха, новый катапан? Червяк!

Громоподобный голос великана разносился далеко. От него закладывало в ушах и крутило в животе.

– Что, там не нашли никого получше? Ты, трясущееся от страха животное!

И ударом своего громадного кулака, Маниак сокрушил начальника стражи нового катапана. С проломленным черепом и сломанной шеей, тот отлетел в дальний угол палатки, и дёрнувшись пару раз в конвульсиях, затих. В воздухе повис тяжёлый запах испражнений.

– Что, мразь, обосрался? Слизняк! Все вы, ничтожные твари! Что, среди вас нет никого, кто бы осмелился напасть на меня? Тьфу, на вас!

Новый удар, и ещё один, подогнув колени, упал с проломленной грудью. Стукнув головами двух патрициев, Маниак убил их на месте. А евнуху, писцу и переводчику, быстро, двумя руками, скрутил шею.

– Твари! Гниды! Ничтожества! Эй, воины, кто там есть? Тащите эту падаль отсюда!

Трясущегося нового катапана выволокли из палатки.

– Что с тобой сделать, а? – громадный Маниак, грозно возвышался над жертвой. Тут его взгляд упал на большую кучу конского навоза, сваленного у коновязи. – А-а-а! Ты наверное голоден? Прости мои неучтивые манеры, благородный патриций. А ну-ка, окажем радушие и гостеприимство и накормим нашего гостя!

Толпа офицеров и воинов становилась всё гуще. И если кто-то и был недоволен действиями своего командующего, то не смел выказывать своё недовольство открыто. Под одобрительные возгласы толпы, Маниак схватил патриция за ноги, и сунул головой прямо в кучу навоза.

– Жри, тварь! Эй, вы, помогите нашему любезному гостю. Я хочу, чтобы он досыта наелся!

Подбежавшие воины, смеясь, забавляя себя шуточками и оскорблениями в адрес патриция, забили рот, нос, уши незадачливого катапана навозом. Они всё продолжали пихать его в него, даже когда он, задохнувшись, умер.

– Хорош! Жаль, что нельзя эту падаль, в таком виде отправить в Константинополь!

И тут, кто-то из толпы воинов, крикнул:

– Да здравствует император Георгий! Да здравствует император Георгий!

Этот одинокий крик, сначала поддержал один, потом десяток, сотня, и вот вскоре, уже несколько тысяч людей орали во все глотки:

– Да здравствует император Георгий! Vivat! Веди нас, император! Веди! На Константинополь! Всем забьем рты дерьмом! Веди!

Как передают очевидцы, поначалу, этот гигант, даже растерялся, может быть, уже раскаиваясь, за свою опрометчивую вспышку гнева. Но затем, увидев, как всё больше и больше людей выкрикивают его имя, прославляя его, встал, горделиво выпрямившись, сложа руки на груди.

Откуда-то принесли лавровый венок, и Маниак, склонив голову, позволил возложить его.

– У нас нет пурпурных кампагий (высокие башмаки, присвоенные царскому званию в Византии) и пурпурной мантии, о, император. Но мы добудем их тебе в Константинополе!

Византийцы свернули все действия против восставших в Южной Италии, и начали поспешно готовиться к походу на столицу империи. И наплевать им было на то, что ободрённые бездействием армии противника, лангобарды и нормандцы, начали возвращать себе утраченные позиции. Не остановило Маниака и известие, что восставшие осадили приморский город-крепость Трани. Единственный город, который все эти годы, несмотря на все перепитии борьбы, сохранял верность Византийской империи.

Наняв корабли, армия Маниака пересекла Адриатику. В пожаре войны запылала Македония, Греция, Болгария. К Маниаку, ободрённые успехами его армии, присоединялись всё новые и новые войска. Города открывали перед ним ворота. Громя тех, кто отказывался ему покориться, войска Маниака упорно шли вперёд, приближаясь к Константинополю.

Император Константин IX Мономах, выслал к Фессалоникам новую армию под командованием евнуха Стефана Севастофора.

С лёгкостью, присущей великим и талантливым военачальникам, Маниак разгромил армию евнуха. Казалось вот он, вожделенный Константинополь и императорская корона! Но в самом исходе победоносной битвы, Георгий Маниак был убит подосланными убийцами.

Стефан Севастофор, быстро собрав свои войска, разгромил приспешников Маниака, подавил остатки мятежа. Взятых в плен, ослепляли, рубили им руки и ноги, жестоко казнили, в назидание остальным.

 

Глава четвёртая

Нормандцы не особо любили осаждать и штурмовать крепости, а предпочитали стремительный рейд, дерзкий набег, битву в поле, где можно было прославиться и захватить добычу. А стены Трани были высоченными, укрепления мощными… Надежду на успех штурма в них вселяли только большие осадные башни, построенные захваченными в плен греческими инженерами. Нормандцы и лангобарды дивились искусству греков, восхищаясь всеми хитроумными устройствами башен. А тут ещё, греческие умельцы изготовили и огромные стенобитные и камнемётные орудия. Такие большие, какие большинство из них и в глаза не видывало, хотя и повоевали они на своём веку не мало.

– Да с такими малышками, ха, мы и не заметим, как перескочим через стены! А город-то богатый! Там, за его стенами, есть чем поживиться!

– Да, добыча это славно! Видели, как в битве у Монтемаджоре, Хэмфри Отвиль всунул в пузо одного сирийца меч, а оттуда посыпались золотые монеты. Вот бы мне найти такого…

– Болван! Не из пуза посыпались монеты, а из кожаного пояса, который Хэмфри разрезал своим мечом, – здоровяк Гуго Тубо, знаменитый своей силой, тем, что одним ударом кулака валил наземь быка и страшный в бою со своим тяжеленным боевым молотом, презрительно сплюнул в костёр.

Его оппонент, высокий и стройный, молодой нормандец Синибальд, вскочил на ноги, и, тряхнув своими длинными, светлыми волосами, тихо, с издевкой, сказал:

– Ты хочешь сказать, Гуго, что я лжец? Да я сам видел…

Гуго Тубо, через пламень костра, настороженно смотрел на Синибальда, нащупывая рукой рукоять своего молота.

Их вот-вот готовую начаться ссору, остановил сидевший рядом старик, с морщинистым лицом, покрытым шрамами, и с длинными седыми усами, падающими на грудь.

– Золото, это хорошо. Но не всегда оно приносит добро. Хотите, я вам расскажу о золотом кольце Локки, приносящем смерть?

– Давай, Визигис, расскажи. Ты стар, и уже не можешь участвовать в битвах, но мы ценим тебя за твой дар скальда. Давай, рассказывай, – не спуская глаз с Синибальда, проговорил Гуго.

– Сядь, молодой Синибальд, сын Одрика. Сядь, и я начну рассказ.

Синибальд, несколько поколебавшись, убрал руку с рукояти меча, и подогнув свои длинные ноги, сел, пододвинувшись ближе к костру. Ему тоже было очень интересно послушать занимательные истории, множество которых знал старый Визигис.

– Это произошло в давние времена, когда боги, вынуждены были сами добывать себе пропитание, и были простыми охотниками. В стране Карелы, в дремучем и тёмном лесу, возле грозно шумящего водопада, как-то проходили Один и Локки. У воды, зажмурив глаза и пожирая пойманную рыбу, сидела большая выдра. Локки, из пращи метнул камень, и убил её. Довольные охотничьей удачей, боги пошли дальше и к ночи добрались до хижины одного знаменитого чародея, известного по всем землям и народам, и попросились к нему на ночлег. Перед тем как сесть за стол и отведать пищи, выставленной хозяином, они показали ему убитую выдру. И тут, кудесник узнал в ней своего сына, знаменитого охотника, который умел обращаться в различных зверей и в таком виде охотиться на зайцев или ловить рыбу. Гневу чародея не было предела! За стенами хижины, поднялась страшная буря, с громом и молниями! Сильный ветер, вырывал с корнями вековые деревья и носил их по воздуху! Огромные валуны, с грохотом обрушивались в воду! Чародей настолько разъярился, что забыв законы гостеприимства, захотел предать Одина и Локки смерти. Но Один, упросил его не делать этого и пообещал дать ему столько золота, сколько уместиться на шкуру выдры. Локки отправился в лес, буря не стихала, но ему, удалось поймать гнома, которому была известна тайна кладов. Найдя сокровище, он вернулся и отдал всё золото волшебнику, а себе оставил только одно-единственное, небольшое колечко. Оно приносило счастье всем, кто носил его. Но злой чародей, узнал об утаённом кольце и наложил на него проклятье. И теперь, горе тому, кто найдёт это кольцо! Отныне оно стало приносить только смерть.

Долго, зачарованные рассказом Визигиса, молча сидели норманны. Первым нарушил молчание Синибальд. Он вытянул вверх руки, хрустнув костями и мечтательно закатив глаза, сказал:

– Вот бы мне найти такого гнома, которому известны все тайные клады. Эх, я бы тогда!..

– А где сейчас это кольцо Локки? – пытаясь улечься поудобнее спросил Гуго Тубо.

– Не знаю. Говорят, что где-то есть, в одном из семейств, живущих у заснеженных фьордов Норейга. Передаётся от отца к сыну… И все, кто обладает этим кольцом, гибнут на поле битвы.

– Ха, не так уж и плохо погибнуть в бою. И славно, чтобы скальды воспевали твои подвиги. Это лучше, чем подыхать от старости или от болезни дома, на соломе.

– Визигис, а расскажи о несчастной любви Гаральда Смелого, отвергнутого Эллисивой, дочерью конунга руссов Ярослава. Ведь все скальды, от берегов Норвегии до Сицилии знают эту историю.

– Ха, ты ещё молод, Синибальд, это для тебя Гаральд герой сказаний, а я, сражался рядом с ним, плечом к плечу, на Сицилии. Он молод, но уже успел прославить себя как герой! О его подвигах, битвах и сражениях, а не только о несчастной любви, поют все скальды!

– Ну и что с того?! Расскажи, а, Визигис?

Неожиданно, необычайно яркое зарево озарило половину ночного неба.

– Что это?

– Что-то горит!

– Да ведь это у нас в лагере!

– Скорее туда!

Со всех сторон норманны бросились к огромному очагу пламени, и в недоумении остановились, когда увидели, что жарко пылают осадные орудия и башни, изготовленные греками.

– Кто это сделал? – среди воинов показалась высокая фигура Гильома Отвиля, шедшего в окружении братьев.

– Где караульные?

– Вот один лежит, Хельм из Орбека. Кто-то перерезал ему глотку.

– А Вульфу Одноухому проломили череп.

– Где греки?

– А-а-а, это они! Я знал, что им нельзя доверять! Скорее туда!

Но в палатке, которую занимали греки-инженеры, норманны нашли трупы. Были убиты все – главный над греками Кенос Стратакос, его сын Маврикий, и остальные.

– Кто это сделал? – норманны, заходя один за другим в залитую кровью палатку, чесали бороды и затылки.

Недоумение их ещё больше усилилось, когда они узнали, что исчез их предводитель Аргир, сын Мелуса. А с ним и его наиболее верные сторонники из числа лангобардов.

– Где он? Убит? Разыщите его! – как-то самой собой так сталось, что Гильом Отвиль стал всем распоряжаться и отдавать приказы.

Нормандцы и оставшиеся в лагере лангобарды, перестали вообще что-то понимать, когда выяснилось что Аргир, ночью, тайно покинул лагерь. Вскоре выяснилось, что Аргир перебежал к грекам.

С времён тех событий, прошло уже более 900 лет, но до сих пор причина измены Аргира так и не выяснена.

Кто говорит, что он получил от агентов Византии крупную взятку и личное заверение императора, что станет катапаном. Но не сейчас, а потом, в будущем.

А кто и поговаривает о том, что Аргир уразумел, что норманны представляют для лангобардов гораздо большую угрозу, чем Византия. Первоначально, пришельцы с севера поддерживали и перенимали южноитальянские обычаи и традиции, но теперь, опираясь исключительно на военную силу, они стали всё более насаждать свои порядки и вводить свои законы.

Как бы то не было, но Аргир переметнулся к грекам, и восставшие вновь остались без предводителя.

 

Глава пятая

Лишившись предводителя и осадных орудий, обескураженные норманны отступили от Трани. Позади них тащилось небольшое войско лангобардов, видя злые лица грозных северных воинов и слыша недовольный ропот своих вчерашних союзников.

Маленький двор замка в Мельфи, едва смог вместить всех норманнов. Все собравшиеся понимали, что надо избрать нового вождя. Но кого? Не было у нормандцев больше доверия к лангобардам. То тут, то там, раздавались злые голоса:

– Продажные, изнеженные псы!

– Твари!

– Шлюхино отродье!

– Где Ардуйн? Сбежал, подлый червяк!

– Да, видите ли, с ним обошлись не по заслугам, когда мы избрали Аргира.

– На горе мы избрали себе этого продажного лангобардского пса! На горе!

– А, Атенульф, брат герцога из Беневенто, что, лучше? Этот чёртов Аргир, подарил ему захваченного нами… Нами! В битве у Монтепелозо катапана Боиоанесса. А что сделал Атенульф? Получил выкуп за катапана и сбежал, присвоив себе всё золото!

– Нет веры больше этим продажным лангобардам!

– Смерть им!

– Смерть!

Долго покричав таким вот образом, нормандцы пришли к выводу, что им надо избирать предводителя из своей среды. Такого же по крови и по духу нормандца. Но кого?

– Гуго Тубо! – кричали одни.

– К дьяволу твоего Тубо! – отвечали им другие.

– Рольфа Рыжебородого!

– Этого коротышку? Найдём себе вождя и получше!

– Барона Синибальда!

– Да этот старый, беззубый пердун, годиться только на то, чтобы портить воздух!

– Может граф Аверсы Райнульф Дренго?

При помощи двух воинов, влез на перевёрнутую телегу, старый Визигис. Он поднял руку, показывая, что хочет говорить. Всё войско знало этого старика, ценя его опыт и острый ум. Ропот постепенно стих.

– Собратья! Воины! Друзья, мои! – в наступившей тишине, слабый, старческий голос Визигиса был слышен всем. – Я – стар, но благодаря этому, своему треклятому возрасту, много чего повидал. На своём веку, я видел многих вождей – славных и удачливых, жадных и глупых, отважных храбрецов и жалких трусов. Многих. И сейчас мне кажется, что со времён битв под Сиракузами, Монтеманджоре и Монтепелозо, среди нас есть только один достойный, тот, кто и в дальнейшем поведёт нас в битвы. Я веду речь о Гильоме Железная Рука!

Несколько мгновений тишины, сменились громогласными криками:

– Отвиль!

– Отвиль!

– Отвиль!

Кандидатура Вильгельма Отвиля устраивала не всех, но, так или иначе, надо было кого-то выбирать. Особо рьяных из недовольных, оттеснили и заставили замолчать воины, действовавшие по приказу Дрого Отвиля.

– Отвиль! Отвиль! Отвиль! – продолжали выкрикивать нормандцы.

Из города, от руин языческого храма Аполлона, быстро притащили несколько мраморных глыб, и Вильгельм Отвиль, в окружении своих братьев, под одобрительные крики толпы поднялся на возвышение.

– Воины! Храбрые воины! Благодарю вас за честь, оказанную мне! Вот моя рука и вот мой меч, и клянусь вам, что я не вложу его в ножны, до тех пор, пока мы не отвоюем для себя эту прекрасную землю!

– Веди нас!

– На греков!

– На врагов!

– Веди нас, Гильом!

– К победе!

Вперёд вновь вышел старый Визигис.

– Я предлагаю, нашего предводителя всех норманнов Апулии, наделить титулом графа.

– Да! Да! Да!

– Утрём нос Райнульфу Дренго!

Так, в сентябре 1042 года, Вильгельм Отвиль был избран графом Апулии.

 

Глава шестая

– Графы не могут существовать сами по себе, – Дрого Отвиль, задумчиво крутя в руках чашу, посмотрел на брата.

Вильгельму нездоровилось. Прошло напряжение последних часов, и сейчас его вновь трепала лихорадка. Несмотря на тёплый сентябрьский вечер, он зябко кутался в подбитый мехами плащ и протягивал к очагу мёрзнущие руки.

Хэмфри, склонив голову, беспокойно вышагивал по залу.

Готфрид с любопытством смотрел на старшего брата, словно пытаясь понять – каково это быть графом?

– У нас есть наши рыцари, – наконец отвернувшись от чарующих языков пламени, проговорил Вильгельм.

– Сколько? Всего около двух сотен?

– Этого мало! – остановившись и посмотрев на старшего брата, сказал Хэмфри.

– Но они все пойдут за нами… Я хотел сказать, за Вильгельмом… И… Умрут… За нас… Они на мече поклялись нам в этом. То есть, Вильгельму…

Все три брата, одновременно, смотрели на мямлившего эти слова Готфрида.

– Наших врагов, намного больше чем нас. Греки пока отступили, и это нам на руку. Лангобарды, после измены Аргира, бегства Атенульфа и Ардуйна, разобщены. Но рано или поздно, среди них появится новый вождь, и тогда они всем скопом навалятся на нас.

Вильгельм, произнося эти слова, потирал немеющие пальцы.

– Надо не допустить усиления лангобардов! – порывистый Хэмфри посмотрел прямо в глаза старшему брату.

– Как?

– Мы обложим их тяжкой данью, распустим ополчение городов, пошлём гарнизоны в их крепости.

– Где ты возьмёшь людей, для того чтобы отправить их во все города лангобардов? Ведь как сказал Дрого, у нас всего около двухсот рыцарей.

Дрого, поставив чашу на стол, подошёл к братьям.

– Надо взять заложников среди лангобардов. Самых знатных и богатых. Самих или членов их семей. Лучше всего, их детей. И тогда, если эти скоты посмеют напасть на нас, мы перережем всех заложников. Пусть твари, трижды подумают, прежде чем подымать против нас восстание.

– Отличная мысль!

– Согласен!

– Молодец Дрого!

– Я сам займусь этим.

Вильгельм, протянув руку, потрепал Дрого по плечу.

– Молодец. С лангобардами вроде как решили… Но вот что делать с греками. Они засели в своих городах, и нам надо выбить их оттуда. Но надо, если мы хотим прочно обосноваться на этих землях. Императоры в Константинополе никогда не смирятся с нашим господством здесь. Рано или поздно они пришлют новую армию, и тогда…

– Да, тогда одним нам не выстоять.

Все четыре брата вновь погрузились в размышления. Мысль о том, чтобы попросить помощи у Райнульфа Дренго, отпала сразу.

Первым из задумчивости вышел Хэмфри.

– Граф, это одно из звеньев вассальной цепи, которая связывает императора или короля, через герцогов и младших баронов, с самыми последними из крестьян. Нам надо найти себе сюзерена.

Трое братьев, с удивлением смотрели на Хэмфри, не ожидая от него таких познаний и высокопарных слов.

Хэмфри смущённо улыбнулся.

– Я просто вспомнил слова, которые мне читал из книги один монах.

– Что за монах?

– Грек. Он служит у меня писцом и переводчиком. Весьма образован.

– Да, как бы то ни было, но, похоже, что твой монах прав.

– Снова кому-то подчиняться?! Не желаю! – злой Готфрид сложил руки на груди.

– По-другому нам не выжить, Готфрид. Ни как. Это… Вынужденная мера.

– Тогда, кто? – спросил Дрого.

– Я вижу только одного… Гвемара Салернского.

– Твою мать!

– Может кого другого?

– Нет, братья мои. Нет. Гвемар, князь Салерно, герцог Амальфи, князь Капуи. Он самый могущественный владетель в этих землях. Мы должны будем подчиниться ему.

– Кровь Христова! Снова лангобардская собака!

– Мудро Вильгельм, мудро. Мы принесём вассальную присягу Гвемару Салернскому, но на наших условиях. И если он не примет их, то тогда война.

– Я думаю, что до этого не дойдёт. Гвемар понимает, что без нас ему снова, как последней шлюхе придётся ложиться под византийцев, а он этого, ой как не хочет. К тому же, я думаю, что Дренго нам поможет.

– С чего это вдруг, этому ублюдку нам помогать?

– Да почти по той же причине. Без нас, его сожрут лангобарды.

– До этого ведь не сожрали?

– Райнульф Дренго уже не тот. Хватка уже не та. Ему сейчас не до битв и походов. Он сыт и только и думает, как удержать завоёванное. Ты, Готфрид, отправишься к нему, отвезёшь богатые дары и попросишь о поддержке. Он согласиться. А ты, Хэмфри, отправишься к Гвемару и передашь ему наше предложение. На тебе Дрого, знатные лангобарды Апулии.

Польщённый Гвемар Салернский, взвесив все за и против, принял предложение нормандцев из Мельфи. Он вёл тяжёлую войну с греками, и с выпущенным ими на свободу Пандульфом, Волком из Абруццо, которого византийцы щедро снабдили средствами для борьбы за Капую, и как никогда нуждался в помощи и поддержке.

В конце года, Гвемар, в сопровождении графа Аверсы Райнульфа Дренго и большой свиты, прибыл в Апулию. Собравшиеся со всей Южной Италии нормандцы, провозгласили Гвемара IV Салернского герцогом Апулии и Калабрии, и он, торжественно, при большом стечении народа, принял из рук Вильгельма Отвиля герцогскую корону. Гвемар подтвердил графский титул Вильгельма Отвиля и принял он него вассальную присягу. И в знак заверения и дружбы, может быть в знак признательности, Гвемар, отдал в жёны Вильгельму Отвилю, свою племянницу Гвиду.

На правах герцога он разделил на двенадцать баронств, среди нормандских вождей, те земли в Апулии, которые они уже захватили, и пообещал им во владение те, которые они завоюют в дальнейшем, заявив таким образом, что война продолжится до тех пор, пока последний византиец не будет изгнан с италийского полуострова.

Граф Апулии Вильгельм Отвиль, взял себе в вечное владение Асколи, а его брат Дрого – Венозу.

Старый Райнульф Дренго не был бы самим собой, если бы не извлёк из всего этого выгоду. Хватка у него была ещё крепкая. Формально он не являлся бароном Апулии, но был слишком могуществен, чтобы можно было, вот так, просто, задвинуть его. Да и дары, с которыми к нему ездил Готфрид Отвиль, подразумевали собой это… Райнульф получил во владение в Апулии приморский город Сипонто и земли, прилегающие к монастырю Монте-Гаргано.

Сама неприступная крепость Мельфи осталась в общем владении всех нормандских вождей в Апулии. Стала оплотом, откуда нормандцы продолжили осуществлять завоевательные походы и грабительские набеги, и куда они свозили захваченную добычу.

 

Глава седьмая

Роберт, сидя в седле, мрачным взглядом осматривал эти земли – убогие клочки крестьянских наделов, их неказистые хижины, сложенные из грубо отёсанных камней и укрытые камышом, некогда цветущие, а ныне запущенные рощи и сады, возвышающиеся кое-где сторожевые башни. Встречные крестьяне, или быстро убегали в тень дремучих деревьев, или опасливо и осторожно осматривали их с высоты холмов.

– Что думаешь делать, Роберт? – также осматривая окрестности, спросил барон Бриан.

Роберт поморщился.

– Не знаю. А ты?

– Я? Я буду продолжать поиски своего сына.

– Пять лет прошло, старик. Пять лет. Если бы твой сын был жив, он непременно дал бы о себе знать.

– Бьёрн жив! Слышишь, он жив! И я найду его!

– И где ты собираешься его искать?

Теперь настал черёд барона Бриана поморщиться и склонить голову.

– Не знаю, – едва слышно прошептали его губы.

– Вот и я, не знаю.

Роберт был седьмым ребёнком Танкреда Отвиля и его шестым сыном. Маленькое поместье отца в Нормандии на полуострове Котантен, не могло вместить всех его наследников. Четверо старших сыновей – Гильом, Дрого, Хэмфри, Готфрид, – облегчая отцу задачу, уехали в поисках славы и богатства. Отец умер, и сейчас делами на землях Отвилей в Нормандии заправлял пятый сын Танкреда – Серло. А Роберт был старшим ребёнком старого барона от его второго брака, с ещё одной незаконнорождённой дочерью герцога Нормандии Ричарда I Бесстрашного – Фрезендой. Серло неодобрительно относился к единокровным братьям, хотя и почитал свою мачеху. А тут ещё мятеж баронов Нормандии, против герцога Вильгельма Бастарда, который приходился Роберту двоюродным племянником, и в который он неосмотрительно ввязался. Герцог Вильгельм, опираясь на силы короля Франции и герцога Фландрии, разбил мятежников, и Роберт вынужден был покинуть родные места. Надежда на братьев, ставших баронами и графами в Апулии, не оправдалась, и он действительно не знал сейчас что ему делать и куда податься.

– Смотри, что-то горит! – окрик барона Бриана вывел Роберта из мрачного ступора.

В стороне от дороги, за высоким холмом, покрытым густыми зарослями, высоко в небо поднимался столб чёрного дыма.

– Посмотрим?

Бриан кивнул, и подозвав оруженосца, поспешно облачился в кольчугу и надел на голову шлем.

– Возьми копьё, Роберт.

– Без надобности. Щит и меч, этого достаточно.

У подножия холма им пришлось спешиться, так как лошади не могли преодолеть крутой подъём и дремучие заросли. Оставив двоих стеречь лошадей, они стали подыматься в гору. Непроходимый кустарник, корни, выступающие из земли, переплетённые ветвями и кронами деревья, непролазные побеги плюща, всё это затрудняло подъём и они основательно взмокли, пока добрались до вершины холма.

Внизу, на берегу небольшого ручья, лежало маленькое крестьянское селение, вернее раньше лежало, а сейчас убогие домишки крестьян жарко горели, а среди домов, сгоняя крестьян в одну кучу, таща то упирающуюся козу, то дико визжащих свиней, деловито сновали воины. Четверо из них, загнув об плетень одну из крестьянок, по очереди сноровисто насиловали её, гогоча и отпуская шуточки.

Роберт стоял и смотрел на происходившее, как тут, краем глаза заметил какое-то резкое движение в густых зарослях орешника. Раздался предупредительный крик барона Бриана:

– Берегись!

На Роберта, размахивая над головой большим, обоюдоострым топором, выскочил кто-то, голый по пояс. За свои тридцать лет жизни, Роберт достаточно повоевал и был опытным воином. Он уклонился от топора и встретил нападавшего ударом щита. Другой бы, от мощнейшего удара наделённого большой физической силой Роберта отлетел бы прочь, или вообще бы сдох, а этого здоровяка удар только остановил. Роберт уже занёс меч, чтобы проткнуть незащищённую грудь противника, но раздумав в последний момент, просто нанёс удар рукоятью меча по голове. Глаза противника закатились под лоб и он рухнул у его ног.

Ещё четверо атаковали их. Можер, отступив за спину Бриана, послал в нападавших пару стрел. Старый барон, укрываясь за щитом, копьём проткнул одному бедро. Второго достала стрела Можера, воткнувшаяся в горло. Роберт, отбив щитом меч ещё одного, сильным ударом ноги сбросил того с холма. Последний из противников, хищно и злобно скалясь, затравленно озираясь, прикрывшись щитом, медленно отступал.

Короткая схватка на вершине холма, привлекла внимание воинов, грабивших селение. Оставив своё приятное и прибыльное занятие, поручив четверым охранять согнанных в кучу крестьян, дюжина из них быстро поднималась наверх.

С этой стороны склон холма был более пологим и расчищен. Кроме высокой травы, ничего не замедляло подъём воинов. Роберт подумал об отступлении, нет о бегстве, но прикинув то, как они будут пробираться через густые заросли и станут лёгкой добычей врага, отбросил эту мысль.

– Можер, ты со мной?

С пренебрежительным прищуром глядя на идущего противника, Можер улыбнувшись, ответил:

– До самой смерти!

– Меня можешь не спрашивать, – барон Бриан, оглянувшись, осмотрел своих троих людей. – Я сражался рядом с твоим отцом, бок о бок, когда тебя ещё и на свете то не было.

– Тогда, пора!

Стрела пущенная Можером воткнулась перед ногой предводителя противников, который выделялся красным плащом на плечах и золотым торквесом (украшение из перекрученной проволоки) на шее, и вынудила того остановиться.

– Кто вы и зачем напали на моих людей? – крикнул он.

– Я Роберт Гишар, – по наитию, словно кто-то подсказывал ему, Роберт не назвался своим родовым именем. Хотя, полное название владений их семьи, отцовского замка, звучало Отвиль-ла-Гишар. Но Отвили были широко известны на этих землях, а вот второе название мало кто знал. – Мы защищались. Твои люди первыми атаковали нас.

– Как там мой друг Серулло? Зачем вы убили его?

Роберт не сразу сообразил, о ком его спрашивают. А когда понял, опустил глаза и посмотрел на тело того воина, который первым атаковал его, и лежавшее чуть поодаль.

– Дышит. Крепкая, однако, у него башка.

– Моли за это всех ангелов небесных, Роберт Гишар. Если бы вы убили Серулло, я бы жестоко казнил вас. А так, вы можете оставить нам всё своё оружие, доспехи, всё ценное, что есть у вас, и проваливать. Я сегодня добрый.

Стоявшие внизу воины, поддержали слова своего предводителя, одобрительным смехом. Но все их смешки, перекрыл громкий хохот Роберта. Смеясь, он подошёл к поверженному Серулло, всё ещё валяющемуся без сознания, и приставил ему к горлу меч.

– Тебе нужен твой Серулло? Или может тебе отдать только его голову? А может сначала руки, затем ноги, а уж после, голову?

От смеха Роберта, его слов и действий, улыбки быстро сползли с лиц противников.

– Не зли меня! – проорал вожак противника.

– А то, что? Убьёшь меня? Но сначала сдохнет твой Серулло. Иди сюда, и если он тебе так нужен, то сразимся. Один на один. Если победишь ты, то мои люди сдадутся…

– А вот это уж, хренушки, – прошептал старый барон Бриан.

Можер едва заметно, отрицательно покачал головой.

– А если победа будет за мной, то твои люди дадут нам уйти.

Не раздумывая ни мгновения, предводитель противника, отстегнул пряжку державшую плащ, и стал подыматься вверх.

– Я согласен.

Они стали один против другого, в чём-то даже похожие – примерно одного возраста, оба высокие, светловолосые, красивые, – меряясь взглядами. В обоих была смелость. В Роберте – спокойная и уверенная. В его противнике – дерзкая и бесшабашная.

– Назовись, как тебя звать. Я должен знать, кого убиваю.

– Справедливо. Я Ричард Дренго.

 

Глава восьмая

В июне 1045 года, в своём замке, умер один из первых нормандцев, ступивших на эту землю, знаменитый и прославленный Райнульф Дренго.

В Аверсу, почтить его память и проводить в последний путь, прибыло множество нормандцев со всей Южной Италии. Даже было объявлено перемирие, и на тризне, за общими столами, сидели те бароны и рыцари, которые сражались по разные стороны.

Священники возносили молитвы за упокой его души, скальды пели песни, прославляющие Райнульфа, о его жизни и деяниях, а присутствующие норманны, шумно и с восторгом восхваляли умершего графа, говорили в его честь хвалебные речи, гордились им. Всех восхищала его непомерная удача – он прибыл на эти земли гол и нищ, только с мечом в руке, а стал одним из самых могущественных и богатых властителей в регионе. Особенно понравилась всем виса старого Визигиса:

Эта виса вызвала восторг, передавалась из уст в уста, воспаляя воображение молодых рыцарей, и заставляя старых воинов, воинственно и молодцевато разглаживать бороды.

А в начале следующего, 1046 года, Хэмфри Отвиль, перепрыгивая через ступени, влетел на самый верх башни замка в Венозе. Двое телохранителей, охранявших покой правителя этих земель, расступились, узнав бегущего.

– Дрого! Дрого! Вильгельм умирает!

Дрого Отвиль, услышав крик брата, подошёл к большому распятию на стене и зашептал молитву.

– Не время молиться! Надо что-то делать!

– Что? Я не всемогущ и не властен над жизнью и смертью. Если Гильом умирает, то я помолюсь Господу нашему, чтобы он принял его грешную душу.

– Нет, Дрого, нет! Тысяча чертей, нет! Молитвой тут ничего не сделаешь!

Прошло три с половиной года, с момента избрания Вильгельма Отвиля графом Апулии. За это время, непрекращающаяся война с Византией, шедшая с переменным успехом и не дававшая перевеса ни одной из сторон, внутренние бунты и мятежи среди своих, нормандских баронов, да и старая, проклятая лихорадка, подкосили некогда могучее здоровье Вильгельма Железная Рука. Тут ещё поражение в битве под Таранто, которое нормандцы понесли, столкнувшись с византийским войском чёртова Аргира. Власть Отвилей в Апулии пошатнулась, и казалось, что совсем померкла их удача, и закатилось солнце их славы.

– Что ты предлагаешь?

– Надо удержать Апулию в наших руках!

– Ты знаешь, что надо сделать, но не знаешь как. Я прав?

– Я… Я… Да я…

– Где Готфрид?

– В Асколи. Рядом с умирающим Вильгельмом.

– Это плохо. Нам надо всем собраться вместе. Надо перевезти Вильгельма сюда.

– Но это убьёт его!

– Он и так умирает, и как мне говорили, не протянет до весны. Сам Гильом, будь на нашем месте, поступил бы также.

– Ладно. Согласен. Что ещё можно сделать? – и Хэмфри энергично потёр лицо, а затем взъерошил свои густые, льняные волосы.

Дрого ждал, сидя в кресле и посматривая на брата.

– Гильом, ах Гильом… Будь он на нашем месте… Он бы поступил… Надо подкупить всех этих наших баронов! Заслать им подарки! Надо сделать так, что когда они начнут орать, выбирая нового графа Апулии – они выбрали тебя! Тебя, брата и приемника Вильгельма!

– У нас, у Гильома, у тебя, у меня, у Готфрида, хватит золота и серебра, чтобы купить всю эту жадную свору? Тебе не хуже моего известны их волчьи аппетиты.

– Да я всё готов отдать!

– Я тоже, но этого мало.

– Тогда надо занять денег.

– У кого?

– Не знаю. Может у Гвемара Салернского? У него сейчас, после смерти старого Райнульфа Дренго, война с новым графом Аверсы Райнульфом Вторым. Гвемар хочет прибрать Аверсу к своим рукам, не желая, чтобы этим графством владели норманны. И Райнульф Второй, переметнулся на сторону злейшего врага Гвемара – Пандульфа, Волка из Абруццо. Если мы пообещаем Гвемару поддержку против Райнульфа и Пандульфа, то тогда он…

– Я уже послал Хью Трани сначала к Пандульфу, узнать, что там и как, а затем и к Гвемару.

– Уже?

– Да.

– Так какого дьявола тогда я тут…

– Я должен был удостовериться, что мысли у нас работают в одном направление. Что тебе можно доверять. Что мы…

– Доверять мне?!

– Хэмфри, остынь! Не кипятись! Эй, кто там есть!

На окрик Дрого в зал вбежали двое его телохранителей, и встали у Хэмфри по бокам, сжав его своими щитами.

– Доверять мне?! Ах ты…

– Всё Хэмфри, всё! Успокойся! Не горячись!

Дрого подошёл к брату, убрал его руку с рукояти меча и прижал его голову к своей груди.

– Всё брат, всё. Успокойся. Всё, нормально.

– Да я… Да я… А ты… – бормотал Хэмфри. – Ладно, всё. Всё. Забыли. Я то, что должен делать?

Жестом руки Дрого выпроводил своих телохранителей и продолжая прижимать голову брата к груди, шептал ему в самое ухо:

– Ты должен, не мешкая помчаться в Мельфи. Лети так, словно за тобой гонятся все черти ада! Я дам серебро, много серебра, и ты должен будешь купить этого молодого Синибальда, сына Одрика, который командует воинами в этой крепости. Купить с потрохами! Синибальд падок до денег, и думаю, что проблем не возникнет. Ну а если подкупить его не удастся, то тогда ты должен будешь убить его.

Хэмфри попробовал отшатнуться, но Дрого продолжал крепко прижимать его голову к груди и шептать:

– Да, убить. Нам надо контроль над неприступным замком Мельфи, и нам нужна общая сокровищница норманнов, хранящаяся там. Владея ей, мы будем диктовать свою волю всем этим жадным и прожорливым баронам. Ты понял меня, брат?

Хэмфри кивнул головой.

Гвемар Салернский, переговорив с Хью Трани, решил поддержать братьев Отвилей. И когда в начале 1046 года умер Вильгельм Железная Рука, подкупленные нормандские бароны, без обычных смут и мятежей, избрали новым графом Апулии Дрого Отвиля.

Видимо и сам Гвемар, нуждался в поддержке нормандцев Апулии, не меньше чем они сами нуждались в нём. И упрочняя союз с Отвилями, Гвемар отдал в жёны Дрого свою дочь Альтруду.

Дел у нового графа Апулии хватало по горло. Надо было продолжать войну с Византией, готовиться к борьбе с Пандульфом и Райнульфом II, подавлять возмущение недовольных вассалов, наделять их землёй, разбирать споры и тяжбы… Тут ещё прошёл слух, что император Запада Генрих III, собирается в Италию для наведения порядка…

Вообщем, когда летом 1046 года, ко двору Дрого прибыл его брат Роберт, прося владений и титул, он застал своего брата в довольно таки мрачном расположение духа. И Дрого встретил его довольно холодно.

 

Глава девятая

Неожиданно, внимание всех стоявших на холме, привлекли новые крики из селения внизу. И все посмотрели туда – налетевший большой отряд всадников, быстро расправился с четырьмя воинами, охранявшими крестьян, и сейчас группировался у подножия холма.

– Проклятье! Чёрт! Чёрт! Чёрт! Это барон Гуго Тубо, владетель этих земель, и его люди. Вон он, коротконогий, круглый как бочка. Чёртов старый мерин!

Роберт, не нападая, чуть отступив, наблюдал за Ричардом Дренго и за происходящем внизу. Люди Ричарда Дренго, уже не обращая внимания на Можера, барона Бриана и его людей, полезли вверх, стараясь как можно быстрее укрыться в густых зарослях, от более грозного и мощного противника. Один из них, подойдя и поклонившись, сказал:

– Господин, надо уходить.

– Сам знаю! Но, Серулло ранен, наши лошади внизу стали добычей этой скотины Тубо! Как мы уйдём? Понесём его? Пешком, с раненым, нам не уйти от всадников. Чёрт!

Неожиданно Роберт, вновь действуя, словно по наитию, сказал:

– У нас есть внизу лошади. Мы можем одолжить одну из них вам.

– Лошади? – в голове Ричарда Дренго замелькало множество мыслей. «Завладеть их лошадьми. Самих убить. Их имущество… Тогда… Можно уйти от Тубо…». Но что-то, может быть решительный настрой старого и грозного воина, может быть дерзкая ухмылка молодого, с лугом в руках, а может быть вид самого Роберта Гишара, смотревшего на него странно полыхающими огнём глазами, пресекли эти мысли Ричарда. Казалось взгляд Роберта, пронизывает тебя насквозь, пробираясь в душу, шевеля нутро.

Ричард Дренго стряхнул наваждение.

– Да. Уходим. Старый Тубо не будет разбираться кто есть кто, а повесит всех. Уходим.

Только благодаря сноровке, хитрости и уму Роберта, опытности барона Бриана, им удалось оторваться от погони, пропетляв по горам и лесам весь остаток дня и всю ночь. На рассвете, остановившись на берегу какой-то реки, напоив измученных коней, стреножив их и оставив пастись на щедро покрытой травой лужайке, они без сил повались на землю.

– А ты, хитрец, Роберт. Без тебя мы бы не выбрались. Да и рука у тебя крепкая. Вон, бедняга Серулло, до сих пор не может собрать глаза в кучу.

– Ничего, оклемается. Череп у него крепкий.

Барон Бриан настороженно поднял вверх руку.

– Слышите?

Все замерев, прислушались, и до их слуха долетел мерный звук колокола.

– Церковь или монастырь, здесь, неподалёку.

Ричард Дренго тотчас послал двоих своих людей на разведку.

Когда солнце уже высоко поднялось, эти двое вернулись.

– Монастырь. Небольшой. А рядом, при дороге, корчма. Есть кузница и конюшня.

Люди Ричарда Дренго, заинтересованно всё выслушав, с жаром обратились к своему предводителю:

– Нападём?

Ричард немного подумал, провёл ладонью по лицу, и сказал:

– Нет. Не сегодня. Устал я что-то… Надоело скакать как заяц, спасаясь от погони. Просто пойдём туда, поедим, выпьем, отдохнём. Друг Роберт, в благодарность тебе за наше спасение, предлагаю разделить со мною и моими люди трапезу.

Роберт, который со вчерашнего утра ничего не ел, кивнул головой, соглашаясь.

Люди на этих землях, уже давно знали, что такое нормандцы, и появление их отряда, вызвало суету и переполох в корчме. Какой-то мальчишка, сверкая голыми пятками, уже бежал к монастырю. Но там, тоже заметив приближение норманнов, спешно запирали ворота, и колокол начал бить набат. Выскочивший из корчмы молодой парень, быстро выведя из конюшни полудохлую клячу, и взгромоздившись на неё без седла, понукая и дёргая повод, поскакал к ближайшему городу. Только один кузнец, выйдя из кузницы, держа в руке огромный молот, смотрел на приближающихся воинов. За его спиной, показалось светлая девичья мордашка.

– Смотри какая! А, Ги, нравится?

– Эй, красавица, идём с нами!

– Спокойно волки, спокойно, – удерживал порыв своих людей Ричард Дренго. – Мы просто поедим, выпьем, отдохнём.

Ударом ноги он распахнул хлипкие двери корчмы и заглянул в полутёмное помещение.

– Эй, хозяин, чтоб тебя черти съели! Вылазь, упырь, на свет Божий! Найдётся у тебе что выпить и поесть голодным и уставшим рыцарям! Где ты, дьявол тебя побери? Плачу золотом!

Роберт представил своих спутников, и они уже собирались сесть за стол, как неожиданно, один молодой нормандец, выхватив меч, и с криком:

– Наконец-то я нашёл тебя! – бросился на барона Бриана.

Барон был старым и опытным воином, и с завидной сноровкой, ушёл от удара. Меч рассёк пустоту, а Роберт, схватив противника своей железной хваткой, за руку и плечо, толчком повалил на землю.

Можер отскочил, обнажив меч. Ничего не понимая, но готовясь к бою, встали друг против друга воины Дренго и воины Бриана. Вот-вот могла начаться смертельная битва.

– Что за чёрт! – вскричал Ричард Дренго.

Нормандец, брошенный Робертом на землю, вскочил, и не найдя выроненный меч, выхватив из-за пояса нож, вновь бросился на Бриана.

– Убью, собака!

Но был остановлен Ричардом, бесстрашно вставшим у него на пути.

– Какого дьявола! Стой, Ги, стой! Убери нож! Или ты хочешь поднять руку на своего сюзерена?!

Ги, весь в бешенном поту, сверкая глазами и скаля зубы, несколько мгновений яростным, невидящим взором смотрел на Ричарда, а затем, потряс головой и опустил руку с ножом.

– Нет… Дай мне только убить вон того пса…

– Почему?

– Мне тоже это интересно, почему? – прикрываясь щитом, держа в руке копье, спросил Бриан, глядя на безумца, бросавшегося на него с одним ножом. – Я никогда тебя раньше не встречал. Кто ты?

– Я?! Я Вильгельм де Монтрей, сын Гильома де Жируа, которого ты, и твой дружок Танкред Отвиль, схватили, затем выкололи ему глаза, отрезали уши и кастрировали! Помнишь?! Он приехал, как друг, с небольшим отрядом воинов, на свадьбу Гильома Беллема, а вы… Вы… Псы… Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Упоминание имени отца, заставило Роберта подивиться тому провидению, которое подсказало ему не назваться Отвилем.

Барон Олаф Бриан опустил голову и тяжело задышал.

– Мы выполняли приказ нашего сюзерена Гильома Беллема, по прозвищу Талвас (Щит). Это он приказал схватить Гильома Жируа, позарившись на его земли. И мы, выполнили приказ. Клянусь Девой Марией, Святой заступницей и покровительницей, что мы только схватили и разоружили твоего отца, и бросили в темницу. Калечили его другие.

– Врёшь, старый пёс, врешь! Ненавижу! Убью! – и попытавшись обойти Ричарда Дренго, Вильгельм де Монтрей снова собрался наброситься на барона Бриана.

Дренго схватил его за плечи и с силой тряхнул.

– Нет, Гильом! Ты имеешь право мстить за своего отца, но не сегодня! Сегодня, никакой крови! Эти люди, наши гости, и им мы обязаны своим спасением. Ты, слышишь меня? Не сегодня!

В объятьях Дренго, запал Монтрея как-то иссяк, и он, обмякнув в его руках, только порывисто, с присвистом дышал.

– Давай, давай, успокойся. Эй, Лангайл, Рольф, отведите его на конюшню, дайте поесть и присмотрите за ним.

 

Глава десятая

Уже через час, когда солнце стояло в зените, захмелевший от вина и сытый от еды Ричард, рассказывал Роберту свою историю, настороженно глядя на него:

– Я сын Асклетина, графа Ачеренцы, племянник Райнульфа Дренго, графа Аверсы. И по праву, должен владеть Аверсой! Но, твою мать, и все святые угодники тому свидетели, после смерти дядюшки Райнульфа, норманны Аверсы, избрали графом моего брата Асклетина. Мой брат прожил недолго, и через пару месяцев тоже умер. Тогда эти мерзавцы, избрали графом не меня, а моего двоюродного брата Райнульфа. Чтоб его черти утащили в адское пекло! И эта падла, посчитав, что я сильно опасный, что я что-то замышляю, правильно, ведь вошь ничтожная, посчитав, прогнал меня из Аверсы. Но он считал, считал и просчитался! У меня сорок рыцарей! Сорок! Которые всюду пойдут за мной!

Роберт, подлив Ричарду вина, и подождав пока тот выпьет, участливо спросил:

– И что ты намерен делать?

– Как что? Тьфу! Вернуть то, что мне принадлежит по праву! Графство Аверсу! К тому же сейчас, у моего братца Райнульфа, какая-то возня с Гвемаром Салернским. Тот, говорят, не хочет признавать Райнульфа графом Аверсы, и у них там что-то вроде войны. И мой братец перешёл на сторону Пандульфа из Капуи, врага Гвемара. Слыхал о таком? Его ещё зовут Волк из Абруццо. Сейчас меня взял на службу Хэмфри Отвиль. А об этом, слышал? Хотя его брат Дренго, граф Апулии, куда там, тьфу ты ну ты граф, был против этого. Но Хэмфри защитил меня, и дал мне во владение землю. Мой друг Монтрей, конечно-же против этого. Он смертельной злобой ненавидит всех Беллемов, Отвилей и Брианов.

Роберт снова подивился тому наитию, которое подсказало ему не называться Отвилем. Нет, он ничуть не боялся этого бешенного дурака Монтрея, бросавшегося с одним ножом, против воина в кольчуге, со щитом и копьём в руках. Если бы они сошлись в бою на равных, он и этот Монтрей, Роберт был уверен, что он бы наверняка победил, и убил бы этого дурака. Но у Монтрея, здесь могли оказаться родственники и друзья, которые поклялись бы отомстить ему. А сейчас, ему было не до того, чтобы встревать в застарелую, кровную вражду, семейных кланов Белемов и Жируа. Сейчас ему надо было решить, куда идти дальше.

«Вернуться к Дрого, и стать простым рыцарем, служа за жалованье? И получать от Дрого мизерные подачки? А Хэмфри, сукин сын, хорош! На словах прям весь такой ласковый и милостивый, а берёт на службу и наделяет землёй чужих. А брат значит по боку, да? А может примкнуть к этому Дренго в его борьбе за Аверсу? А в дальнейшем надеяться на его благосклонность? Или избрать свой собственный, особый путь?».

Роберт встал из-за стола якобы по нужде, и отойдя поодаль от корчмы, крепко задумался. Пора было принимать решение, что делать дальше? Вернуться вместе с Ричардом Дренго к Дрого и Хэмфри, или же избрать свой, особый путь?

Внимание его привлекла постройка, развалины которой были густо укрыты деревьями, кустарником и плющом. Подойдя поближе, он увидел разрушенные мраморные колоны, огромный базальтовые плиты и чёрный и мрачный вход в здание. А над входом, виднелись какие-то символы, которые словно светились и манили его к себе. Он не знал и не помнил, сколько он так неподвижно простоял, всматриваясь в эти символы.

Под чьей-то ногой, сухо треснула ветка. Роберт, резко обернувшись, увидел молодого и чернявого монаха из местных, который обдирая до крови руки о колючки, собирал в зарослях дико растущие маслины. Увидев воина, монах попытался скрыться, но Роберт схватил его за шиворот и притянул к себе.

– Ты знаешь, что здесь написано?

Монашек, не знал северного языка норманнов, и отрицательно, мол не понимаю, покачал головой.

Роберт сильно его встряхнул, и приподняв, держа так за шею, на вытянутой руке, прокричал:

– Эти символы, что они означают?

Молодой монах вновь покачал головой.

Роберт, взревев, отшвырнул бесполезного монаха, и уже хотел пнуть его сапогом, как тут, из развалин здания, вышел старый, абсолютно лысый, с торчащей клочьями седой бородой, согнутый годами старик. Его покрытые старческими морщинами руки, с выступающими жилами и венами, держали перед собой крючковатую палку из виноградной лозы.

– Остановись, норманн! – тихо, едва слышно, старческим, надтреснутым шёпотом проговорил старик, но его слова болью отозвались в ушах Роберта.

– Эти символы, что они означают? – едва шевеля губами, произнёс Роберт.

– Ты пришёл правильно, норманн. Сами Боги привели тебя сюда.

– Эти символы… Они светятся… Они хотят что-то сказать мне…

– Всё верно. Это древние святилище бога войны Марса. И только воину, которому открыта большая дорога на стезе бранной славы, открывается дорога сюда.

– Эти символы… Что они означают?

– Внемли норманн и запомни! Здесь начертано – Бог войны не любит нерешительных!

Роберт вздрогнул, словно от удара, а затем, ни мгновения больше не думая, развернулся и пошагал прочь.

В корчме, все воины, напившись и насытившись, крепко спали. Роберт, растолкал Можера и барона Бриана.

– Ещё раз спрошу, Олаф, ты со мной?

– Нет, Роберт, я должен разыскать своего сына.

– А ты, Можер?

– Я же тебе уже говорил – я с тобой, до самой смерти.

– Тогда собирайся, мы уезжаем. И, Бриан, удачи тебе в поисках сына. Найдёшь ты его или нет, сие мне не ведомо, но я знаю, что с тобой, мы ещё встретимся. Удачи и прощай.

Долго удивлённый барон Бриан, смотрел вслед удаляющимся братьям Отвилям, покачивая своей седой головой, а затем и сам пошёл седлать своего коня, готовясь к дальней дороге.

 

Глава одиннадцатая

Бьёрн Бриан, вытер свою густую, русую бороду, лоснившуюся от жира, и с любопытством, прищурив глаза, посмотрел на возлежавшего на подушках, напротив него, мавра.

– Отведай ещё вот эту рыбу. Мой повар умеет просто восхитительно её готовить. А соус к ней, это просто божественный нектар! И к ней прекрасно подойдёт вот это старое хиосское вино.

Бьёрн, по примеру мавра, откинулся на подушки, и окинул взглядом большой мраморный стол, с затейливыми резными ножками, уставленный всяческими явствами и кувшинами с вином.

– Не-а. Не лезет больше. Вот если бы ты распорядился, чтобы принесли пиво, я бы осушил пару кружек и съел бы чего-нибудь ещё.

– Пиво?

– Да, пиво. Что, никогда не слыхал о таком? Пенное и хмельное пиво, которое варят у нас дома.

– Слышал, – ответил мавр, и подивился невежеству этого варвара: «Как можно пить это ужасное и кислое пойло, когда здесь, перед ним, стоят редкие и дорогие вина?». Сглотнув слюну от искушения, он, перебирая чётки, прошептал суру из Корана.

– Нет ничего лучше хорошо прожаренного свиного бока и бочонка пива!

– Аллах, да светится имя его, запрещает нам употреблять в пищу мясо этого нечистого животного.

Бьёрн вспомнил, как на византийском дромоне и в рабских бараках, некоторые мусульмане беспощадно дрались за свиные кости, уши, хвосты, которыми их кормили. Те же, кто отказывались есть свинину, очень быстро подыхали от истощения.

Тогда, пять лет назад, летом 1041 года, в битве при Монтемаджоре, он заприметил византийца, в украшенных затейливой вязью, богатых панцирных доспехах. Особое ликование Бьёрна вызвал эфес его меча, покрытый драгоценными каменьями и широкий, прошитый серебряной нитью пояс. Заорав от восхищения, он направил своего коня на этого византийца. «Мальчишка» – усмехнулся Бьёрн, увидя, под низко опущенным шлемом юное лицо и большие чёрные глаза. Византиец попробовал прикрыться щитом, но меч в твёрдой руке Бьёрна, расколол щит и ударил противника по голове. Обливаясь кровью, тот упал на шею коню, но успел повернуть его, и дав шпоры, погнал во весь опор, подальше от страшного нормандца. Взревев от досады, от того, что его второй удар, который должен был добить врага, пришёлся в пустоту, и что добыча уходить, Бьёрн погнался за ним.

Они летели, всё дальше и дальше удаляясь от шумного места кровавой битвы. И, в азарте погони, Бьёрн не заметил, что следом за ними, несутся четверо телохранителей этого богатого и знатного мальчишки.

Только после первой стрелы, просвистевшей у него над головой, Бьёрн оглянулся и заметил погоню. Он заскрежетал зубами. «Дайте мне только добраться до этого сосунка и свалить его, и тогда я покажу вам, сучьи дети, как надо сражаться!». Он наддал шпоры своему коню и перекинул щит за спину, чтобы уберечься от летящих сзади стрел. Голова его лошади уже поравнялась с крупом коня мальчишки, который продолжал безжизненно висеть на шее коня, и Бьёрн, привстав на стременах, уже занёс руку для удара.

Одна из стрел попала в его коня, и тот всхрапнув от боли, ускорил бег. «Ещё! Ещё чуть-чуть!». Но тут, разом две стрелы ткнулись ему в щит, ещё одна попала в коня, и тот, споткнувшись и жалобно заржав, стал валиться на землю. Очертя голову Бьёрн перелетел через шею коня и умудрился вскочить на ноги. Добыча уходила всё дальше, и Бьёрн был ужасно зол на себя и на всех окружающих.

Первого из подлетевших к нему всадников, он свалил, рубанув ноги коня. Потянув из-за спины щит, он встретил им удар копья другого, и с силой воткнул меч в живот врага.

Двое других противников, сдержав бег своих коней, не стали к нему приближаться, а крутясь поодаль, начали осыпать его стрелами. Бьёрн вертелся как уж, уворачиваясь от стрел и принимая их на щит. Наконечники бронебойных стрел, пробивали дерево щита, и одна из них впилась Бьёрну в руку. Сам щит отяжелел от попавших в него стрел и Бьёрну, всё труднее и труднее становилось держать его в раненой руке. Вот, одна из стрел, чиркнула его по шлему. Тот же, вторая, попала ему в ногу ниже колена. Бьёрн, не спуская глаз с противников, отложил меч, и обломав древко, вытащил стрелу, которая припечатала его руку к щиту. Отбросив бесполезный теперь щит, он взял в руку меч.

– Ну же, вонючие сучьи потрохи, вот он я! Подходите! Смелее!

Но противники продолжали осыпать его стрелами. Одна пробила ему плечо, ещё одна влетела в бок. Бьёрн зашатался и упал на одно колено.

– Давайте, паскудники, подходите ближе! Я покажу вам, как умеют сражаться нормандцы! – хрипел он.

Ещё две стрелы, воткнулись в землю, прямо возле его колена, заставив Бьёрна отшатнуться. Византийцы явно забавлялись с ним, переговариваясь между собой и посмеиваясь. А Бьёрн скрипел зубами от бессилия и злобы, и от предчувствия скорой смерти.

– Давайте, собачье отродье, подходите… Добейте меня…

Стрела, пропорола ему щёку и оторвала мочку уха.

Весь залитый кровью, Бьёрн пробовал встать на ноги, но влетевшая ему в спину стрела, повалила его ничком, на залитую кровью траву.

Сквозь пелену и туман в глазах, Бьёрн увидел, как встал и пошатываясь, подошёл к нему тот византиец, которого он свалил подрубив ноги коня.

Византиец что-то проговорил на своём языке, и двое конных лучников подъехали поближе. Один остался держать поводья лошадей, а второй, посмеиваясь, донельзя довольный собой, подошёл к Бьёрну.

Смотря на этих двоих, Бьёрн осознавал, что смотрит в глаза смерти, и улыбался. Улыбался, всем своим залитым кровью лицом. Он даже вновь умудрился встать на одно колено, и силился встать на ноги, продолжая улыбаться в лица врагов.

Византиец снова что-то прокричал и достал короткий нож, собираясь перерезать Бьёрну горло. А Бьёрн, улыбаясь, коротким замахом, всадил ему меч в пах. Прямо под кольчугу. Тот заревел бешено-диким голосом, стараясь соскочить с клинка.

Второй противник, не ожидавший такого от полумертвого врага, ударил Бьёрна мечом по голове. Крепкий и добротный шлем, не выдержал этого удара и раскололся, но защитил голову Бьёрна. Только новая, тоненькая струйка крови, побежала по его лицу. Бьёрн, улыбаясь, не видя врага, а уже наблюдая кружащих в небе ангелов небесных, а может быть валькирий, из старинных преданий, рубанул врага по ногам, и когда тот, закричав, упал, навалился на его тело, и всадил меч ему в грудь.

Оставшийся в живых византиец, крича что-то про того, которого нельзя убить, в панике вскочил в седло коня, и в ужасе оглядываясь, поскакал прочь.

Бьёрн без сил повалился на землю, крепко сжимая рукоять меча.

– Смилуйся надо мной, Господи! – прошептал он.

Его подобрали апулийские рыбаки, которые поздней ночью, пришли на поле битвы, чтобы обобрать мертвецов. Его раздели донага, а когда поняли, что он жив, в ужасе обступили тело, шепчась между собой. Находившийся тут же священник, исполнявший обязанности старосты деревни, проговорив над телом Бьёрна положенные молитвы, сказал своим прихожанам:

– Если он до сих пор не умер, то в этом теле, истыканном стрелами и порубанном мечами, сидит большой жизненный дух. А если так, то он выживет, и мы сможем с выгодой продать его.

Рыбаки поворчали, но затем, смастерив что-то вроде носилок, нагруженные добычей, потащились в свою деревню.

Местная знахарка, поцокав языком и поохав, обработала раны Бьёрна травяными отварами, и он, выдержав беспощадную лихорадку, терзавшую его тело более десяти дней, выжил, и постепенно начал поправляться.

Держа Бьёрна всё время в деревянной клетке, рыбаки немного подкормили его, и попытались продать венецианскому купцу Сандрео, который поставлял в в бедные рыбачьи апулийские деревушки свой незамысловатый товар, меняя всё это, а также сети и другие рыбацкие принадлежности, на их излишки улова и добычу, выброшенную на берег морем или добытую рыбаками на полях битв.

Поначалу Сандрео наотрез отказался менять три куска хорошей и добротной материи, а также два бочонка вина, на этот кусок полуживого мяса. Но рыбаки и священник деревушки, так жалобно и настойчиво упрашивали купца, что тот согласился забрать их пленника, в обмен на кусок материи по хуже, и дав рыбакам в нагрузку маленький мешочек драгоценной соли.

Когда Бьёрн достаточно окреп и поправился, Сандрео посадил его на вёсла своей галеры, но этот норманн, был слишком строптив и свиреп, и купец поспешил продать его.

За пять лет, которые Бьёрн провёл гребцом на галерах, он много чего перевидал. Был и в величественном и огромном Константинополе, был в Александрии, в Афинах, на Кипре и на Крите. И за годы рабства, он многое усвоил. Он научился прятать свою строптивость, не показывать свой гнев, научился выживать, борясь, часто до смерти, за лучшее место или лучший кусок, за дешёвых шлюх, которых им иногда поставлял щедрый хозяин, с такими же рабами как и он сам.

Последние два года рабства, на византийском военном корабле, дромоне, были наиболее тяжелы. Здесь не давали никакого спуску или послабления гребцам, часто засекая их плетьми до смерти. Многие, надрываясь, умирали от непосильной работы. Но Бьёрн выжил, став ещё более злым и беспощадным.

– У меня нет пива, но я могу предложить тебе превосходный мёд, который наши купцы привозят из далёкой страны на севере, называемой Русью.

Бьёрн, лёжа на подушках, прищурив глаза, с любопытством смотрел на мавра.

– К чему всё это?

– Хороший вопрос. Я видел, как ты сражаешься и убиваешь. Мне нужны такие люди.

Дней десять назад, на их дромон, навались два корабля мавров. Их корабль, получил пробоину, и тонул, но жаркая схватка на его палубе продолжалась. Рабов никто не собирался расковывать и они должны были пойти на дно вместе с кораблём. Бьёрн не собирался мериться с такой участью. Напрягая все свои силы, так что буграми вздулись мышцы на спине и на руках, а на лбу выступили вены, он стал вытаскивать железное кольцо, которым крепилась цепь. Оно не поддавалось, но Бьёрн не сдавался, продолжая его тянуть и раскачивать.

Наконец дерево не выдержало и треснуло. Бьёрн, заревев от восторга, подхватив обрывок цепи, тут же разможил ею голову комиту, надсмотрщику за рабами, который был занят созерцанием сражения на палубе. Почуяв запах крови врага, увидев его смерть, Бьёрн, заревев ещё громче, выскочил на палубу, и стал, сильно размахивая цепью, крушить всех подряд. И византийцев и мавров. Пока удар по голове не бросил и его на палубу.

– Зачем?

– Понимаешь ли, быть свергнутым собственной стражей, это страх многих правителей. Это происходит сплошь и рядом. Во всех землях, у всех народов. И единственное верное средство против этого, на мой взгляд – нанять охрану со стороны. Такую, которая не сможет надеяться получить власть сама. Таким образом, телохранители-христиане, не связанные здесь, в мусульманском мире, никакими связями, ни родственными, ни религиозными, ни политическими, являются лучшими.

Бьёрн мало что понял из этой замысловатой речи, этого напыщенного и пахнущего благовониями мавра, которую тот произнёс на превосходном греческом языке, улавливая лишь половину сути. Но он понял главное – его хотят нанять, ему предлагают службу.

– Сколько будешь платить?

– Достаточно. В обиде не будешь.

Мавр дважды хлопнул в ладоши, и из-за кустов вышел, облачённый в отлично вычищенную, сверкающую на солнце кольчугу и такой же сияющий шлем, высокий, смуглый воин.

– Это Михаил, начальник моей стражи.

– Эй, эй, постой! Мы ещё не договорили! Я ещё не дал согласия служить тебе! Сколько будешь платить? А если я откажусь?

– Тогда Михаил отрубить тебе голову.

Бьёрн, было вскочивший на ноги, сел обратно, свирепо оглядывая ещё четверых воинов за спиной Михаила.

– А плата будет достойная. Можешь не сомневаться.

Бьёрн почесал затылок.

– Хорошо. Согласен.

– А я и не сомневался.

Михаил жестом руки приказал Бьёрну следовать за ним.

– И когда надо будет приступать к охране этого чумазого мавра?

– Сначала тебе надо отдохнуть и немного отъестся. Тебя отведут в помещение, где слуги тебя помоют, умастят твоё тело маслом, расчешут волосы и бороду и позаботятся о твоей ране.

Бьёрн тронул рукою повязку на голове.

– И это, не чумазый мавр, а господин Абдуллах ибн Ясин. Запомни это крепко, норманн!

– А сам-то ты откуда? Грек? Сириец? Перс?

– Нет. Я родом из далёкой горной страны Армении.

– Понятно.

– Вот твои комнаты.

Но Бьёрн уже не слушал Михаила, во все глаза, глядя на трёх прекрасных девушек, соблазнительных и очаровательных, разных по цвету кожи и фигуре, но таких восхитительных, нагота которых едва-едва была прикрыта прозрачным шёлком.

Михаил, заметив, что Бьёрн остановился, обернулся и посмотрел на него.

– Вот эти красавицы, которые теперь принадлежат тебе, и будут за тобой ухаживать. Или может ты, предпочитаешь мальчиков?

– Нет!

Едва заметная в густой, чёрной бороде улыбка, тронула губы Михаила.

– Какую возьмёшь сегодня?

Жадный до женского тела Бьёрн, сглотнув слюну, улыбаясь, быстро сказал:

– Всех! И бочонок мёда, который мне предлагал этот чумаз… то есть, господин Абдуллах.

 

Глава первая

Да. Все это было. В прошлом.

Некогда великий, могущественный и грозный Рим, теперь являл собою жалкое и убогое зрелище. Когда-то величественные и прекрасные постройки, были разрушены людьми и временем. Население города сократилось во множество раз, и целые кварталы стояли заброшенными и не жилыми. По грязным, заросшим сорняками улицам этого огромного города, сновали толпы нищих и голодных римлян, паслись козы, вольготно, в кучах отбросов, сновали свиньи, рыскали крысы и стаи одичавших собак. Очень и очень часто, на его узких улицах, велись настоящие кровопролитные бои и целые военные кампании, когда одно из знатных и богатых семейств Рима, выдвигало своего кандидата в папы, а другое, не менее знатное семейство, отвергало эту кандидатуру, выдвигая своего претендента.

Закончился период, который позднейшие историки назовут порнократией, когда женщины из рода графов Тускулумских, имевших репутацию блудниц, сажали на папский престол своих друзей, любовников, родственников. Не понравившихся или чем-то не угодивших им пап, они без всяких проволочек свергали.

Порнократия закончилась, но авторитет римских пап продолжал неукоснительно падать.

Бенедикт IX, из того же рода графов Тускулумских, племянник римских пап Бенедикта VIII и Иоанна XIX, которому на момент избрания было всего 12 лет, пришёл к власти в 1033 году, в результате массового подкупа. Страшный распутник, пользующийся огромным успехом у женщин, подозреваемый в колдовстве, этот папа, безжалостно борясь за власть, трижды занимал престол Святого Петра.

В 1044 году Бенедикт IX был изгнан из города, травимый собаками. В ходе боёв, происходивших на улицах города в течение четырёх месяцев, в январе 1045 года, папой римским стал представитель рода Кресченци Сильвестр III.

Но уже весной этого года, роду графов Тускулумских вновь удалось возвести на престол Бенедикта IX. Второй понтификат его длился недолго. Уличаемый в пьяных дебошах, оргиях и распутстве, Бенедикт IX, через месяц, продал права на Святой престол своему крёстному отцу Иоанну Грациану, который стал папой Григорием VI.

В эту чехарду быстро меняющихся пап, решил вмешаться император Запада Генрих III, который как раз прибыл в Италию, и он назначил папой римским своего ставленника Климента II. В день своего возведения на престол Святого Петра, 25 декабря 1046 года, Климент II, короновал и Генриха III, как императора Священной Римской империи.

Теперь в Риме оказалось три папы. Климент II восседал в соборе Святого Петра, Сильвестр III и род Кресченци оборонялись в Латеранском дворце, а Бенедикт IX и представители графов Тускулумских забаррикадировались в церкви Святой Марии Маджиоре.

Более-менее закончив свои дела в Северной Италии и Риме, Генрих III обратил свой взор на Италию Южную, где его беспокоило и тревожило возросшее могущество Гвемара Салернского.

Братья Отвили сидели вокруг костра, разложенного прямо в палатке из козьих шкур. Уже несколько месяцев, их войска, вели наступление на Беневенто, союзное Аргиру и Византии. Недавно, неприступная крепость Троя, где всё ещё обитала мощная группировка норманнов, сдалась им. Теперь на очереди был замок Бовино. Войска Гвемара Салернского поддерживали их, а где-то в окрестностях шныряло войско Волка из Абруццо и Райнульфа II. Аргир, на юге, возглавивший византийскую армию, пока не переходил к активным действиям, выжидая.

– Нам надо примириться с Райнульфом. Оставить лангобардов, самих грызться между собой. Пускай Волк из Абруццо треплет ляжки Гвемара, а Гвемар вцепится Пандульфу в глотку. А мы понаблюдаем со стороны.

– Райнульф никогда не примирится с Гвемаром, пока тот не признает его графом Аверсы.

Сидевший до этого молча Дрого, поморщился:

– Император здесь. Уж он то, всех примирит.

– Пандульф, волк хитрый и опытный. Он не поедет.

– Поедет, ему не с руки сориться с императором.

– Нам тоже надо быть осторожными.

– Всем, от имени императора, обещана безопасность.

– Да срал Пандульф на обещания императора!

– Я возьму достаточно рыцарей. Не мало, чтобы если чего отбить неожиданное нападение, и не много, чтобы не прослыть трусом. А ты, Хэмфри, останешься здесь. Если что-то пойдёт не так, то постарайся вытащить мою задницу.

Хэмфри, занимающийся, с последнего времени, всеми тайными делами семейства Отвиль, сказал:

– Я слышал, что Гвемар уже отправил своих послов к императору. С ценными дарами. И я уверен, что и Пандульф тоже.

– Нам надо тоже отправить дары императору! – горячо вставил Готфрид.

– Нам надо удержать за собой Апулию и графский титул! Вот что нам надо.

Да, ещё одно, ты Готфри, отправишься в Нормандию.

– Куда?

– Домой. В Нормандию.

– Ещё чего!

– Серло прислал гонца, у него там какая-то тяжба с графом де Понтье, а Роберт и Можер здесь, Гильом, Альваред, Гумберт, кто знает где. Сейчас в Нормандии восстание баронов против герцога Вильгельма Бастарда. Граф Ангерран Понтье, положил глаз на наши земли, угнал скот, спалил несколько селений и угнал сервов. Так что, Готфри, ты отправишься в Нормандию немедленно. Посмотришь как там и что, поможешь Серло, и отвезёшь подарки.

Отвили в Южной Италии, никогда не забывали о своей родне на севере, и регулярно посылали туда часть захваченной добычи. В результате их брат Серло, пятый сын Танкреда Отвиля, заправляющий всеми делами в родном поместье, прикупил земли и крестьян, и начал расширять замок.

Генрих III, получив дары от всех владетелей региона, приняв их заверения в преданности и верности, собрал их на общий совет в Риме, в январе 1047 года.

Старый, шестидесятиоднолетний Пандульф, злобно скалился, видя своего заклятого врага Гвемара Салернского. Вдвое младший Гвемар отвечал ему не менее враждебным взглядом. От Райнульфа исходило превосходство и призрение, а вот Дрого Отвиль, смерив свою гордыню, был спокоен, явно не выказывая предпочтения ни одной из сторон.

Уже пятый день происходил этот совет, и император внимательно выслушивал все стороны. После первого дня совещания, он задумал посадить всех за общий пиршественный стол, но эти люди, были непримиримыми врагами, и благая затея Генриха, едва не закончилась кровопролитием. Теперь, после долгих часов прений, обвинений, упрёков и угроз, противоборствующие владыки земель Южной Италии, расходились каждый по своим покоям.

И Гвемар и Пандульф, предлагали императору деньги. Один, чтобы тот утвердил за ним право на владение практически всей Южной Италией, второй, чтобы вернуть себе княжество Капую и свалить своего злейшего врага. Но Генрих понимал, что ослабление одного, сразу же возвысит другого. Его устраивало противостояние сторон в регионе, не позволяющее усилиться одной из сторон. И он принял решение.

Утро шестого дня заседания, Генрих начал с упрёков Гвемару Салернскому:

– Я император, обладающий высшей властью в христианском мире! Эта власть, дана мне Господом Богом! И подтверждена наместником Бога на земле папой римским! И только я, имею право, даровать титулы и владения! Что это за титул – герцог Апулии и Калабрии? Кто вам его дал? Кто позволил вам титуловаться так?

Гвемар стоявший опустив голову, попробовал вставить слово, но потом понял, как жалко он будет выглядеть, когда начнёт оправдываться, говоря, что этот титул даровали ему норманны. Император ведь и сам отлично знал всю подноготную.

Всё же Гвемар не выдержал, и решил протестовать, но император, ловким манёвром, выбил у князя Салернского почву из-под ног.

– Граф Апулии Дрого Отвиль! Я, Генрих, Римский император, подтверждаю ваш титул и владения, в обмен на вассальную присягу! Вы согласны?

Дрого упал на одно колено и склонил голову в поклоне.

– Да, Ваше императорское величие!

– Граф Аверсы Райнульф Дренго! Я Генрих Римский император, подтверждаю ваш титул и владения, в обмен на вассальную присягу! Вы согласны?

Райнульф проделал всё то же, что и Дрого, и громко сказал:

– Да, Ваше императорское величие!

– Князь Капуи Пандульф! Я, Генрих, Римский император, подтверждаю ваш титул и ваше владение Капуей, в обмен на вассальную присягу! Вы согласны?

Старый Пандульф, с трудом, поддерживаемый слугой, склонил колено и злобно-торжествующим взглядом смотрел на бледного Гвемара.

– Да, Ваше императорское величие! – словно ворон, прокаркал он своим старческим, надтреснутым голосом.

Гвемар понял, что остался один. Император лишил его союзника. Придётся подчиниться, и вернуть Капую, которой он владел девять лет, этому старому козлу Пандульфу. И отказаться от титула герцога Апулии и Калабрии.

– Я подчиняюсь всем Вашим требованиям, Ваше императорское величие.

– Готовы вы Гвемар, князь Салерно, герцог Амальфи, принести мне вассальную присягу?

– Да, Ваше императорское величие.

3 февраля, они все принесли вассальную присягу императору. Отныне, Райнульф и Дрого, не были самозваными графами, не признанным, как Райнульф, или признанным как Дрого, таким же самозваным герцогом. Отныне император узаконил их права и владения, и они все стали законными вассалами императора.

 

Глава вторая

– И это всё? – Роберт, с призрением посмотрел на горсть медных монет, и с ожесточением сплюнул.

– Есть ещё пара амфор с маслом, бочка вина и телячьи шкуры.

Нападение на этот купеческий караван, стоило жизни одному из его людей – Рагнару, хорошему воину, а принесла столь ничтожную добычу.

– Соберите всё, что есть ценного, и отвези в Бизиньяно.

– Пётр, в последнее время, осторожничает, не особо хочет принимать наши товары, боится, что это привлечёт к нему внимание.

– Если эта гнусная тварь заартачится, отрежь ему голову! Найдём другого купца! Он, падаль, имеет большую выгоду, чем мы, а ещё гнида, осторожничает!

Прошло уже три года, как Роберт и Можер Отвили ушли из Апулии. Они поселились в Калабрии, на самой границе лангобардско-норманнских владений и территории Византии. Облюбовав руины старого, ещё римского укрепления, стоявшего на одной из скал, в диком и безлюдном месте, они отсюда, совершали набеги, грабя селения, облагая крестьян данью в обмен на жизнь, нападали на купеческие караваны и грабили путников, угоняли, а затем продавали скот, разоряли монастыри. Свои походы, они совершали в обе стороны, и от их разбойных действий, одинаково страдали как земли лангобардов и норманн, так и владения Византии. Уже не раз бывало, когда какой-нибудь владелец земель, собрав войско, пытался уничтожить их, положить конец их грабительским набегам, но Роберт, с присущей ему хитростью и умением, уходил от преследователей, чтобы неожиданно напасть на них с тыла, или разгромить по частям.

Слухи о действиях бесстрашных и отважных разбойниках из Калабрии, необычайно удачливых, быстро ширились, и уже вскоре Роберт собрал под своей рукой разноплеменной отряд наёмников-головорезов, которые больше ценили добычу, чем воинскую славу. И во главе своего отряда, он расширил круг своих набегов, перейдя к нападению на города и замки. И именно здесь, он приобрёл прозвище, с которым вошёл в историю – Гвискар, что со старофранцузского переводится как – Хитрец. (По отношению прозвища Роберта, есть и вторая версия. Как уже говорилось выше, полное название их родового поместья в Нормандии было Отвиль-ла-Гишар. Отсюда, от Гишар, и искажённое в Южной Италии – Гвискар. В защиту второй версии, говорит то, что правители княжества Антиохии, прямые потомки Роберта, именовали свою династию Гискардо).

Тогда, три года назад, он принял решение, и любил частенько говорить Можеру:

– Золото и серебро, вот что надо, чтобы добиться того, чего мы хотим в жизни! А для добычи золота и серебра, необходимо везение, умение и воинская слава. Скоро Можер, у нас будет столько этого золота и серебра, что мы наймём достаточно воинов, и завоюем любые земли! Любые, какие мы только пожелаем!

Но не всё шло так гладко, как говорил об этом Роберт. Напуганные крестьяне, нехотя, но снабжали их едой и припасами, которых едва-едва хватало, чтобы не помереть с голоду. У самих нищих крестьян, практически нечем было поживиться. Купеческие караваны, прознав о разбойниках, обходили эту местность десятой дорогой. Одинокие путники, вообще перестали появляться на этих землях.

Роберт, в мрачных раздумьях, скрипя зубами, шепча ругательства и проклятия, и тут же осеняя себя крестом и бормоча молитвы, вышагивал по залу замка, который он нарёк именем Святого Марка.

«Снова надо что-то предпринимать! Но что? Куда податься? У меня есть два десятка воинов и немного средств, и если учесть, что мы с Можером, прибыли на эти земли одни, без монеты за душой, то можно посчитать, что мы добились многого. Но для меня, этого мало! Мы живы, здоровы и какое-то время, можем безбедно существовать… Но неужели это то, чего я хочу? Нет!».

Можер, тихонько поднявшись по лестнице, с беспокойством смотрел на брата. Ставни были прикрыты для защиты от дождя и холода, и высокая фигура Роберта, озаряемая пламенем очага, его тень, пляшущая по стенам, выглядела зловеще. А бормотание, проклятия и молитвы, внушали тревогу.

Можер кашлянул и Роберт стремительно обернулся.

– Чего тебе?

– Какой-то старый норманн, хочет тебя видеть.

– Если он стар, то зачём припёрся сюда? Мне нужны молодые воины, а не старые развалины. Какая от него корысть?

– Он говорит, что он скальд.

– Скальд? Здорово! Будет кому, песнями и висами развлечь нас вечерами. Будет кому, прославить наши деяния и подвиги! Веди его. Нет! Я сам, встречу и проведу его.

Роберт быстрым взглядом окинул старого норманна, заметив его морщинистое лицо, с парой старых шрамов, длинные седые усы, спадающие на грудь, волосы, заплетённые в косички, накинутую на плечи волчью шкуру, и старый норманнский меч, в простых кожаных, потёртых ножнах.

– Кто ты? Зачем ты пришёл сюда?

– Я Визигис.

– Я слышал о тебе! Рад твоему появлению! Прошу тебя принять моё гостеприимство и разделить с нами наш кров и наш хлеб. Проходи.

Его усадили на лучшее место около очага. Визигис помял в руках кусок плохо пропечённого хлеба и отодвинул блюдо с овечьим сыром. К вину он так и не притронулся.

– Жениться тебе надо, Роберт.

Гвискар насторожился. Неужели этот старик, прибыл только для того, чтобы сосватать ему глупышку-дочь какого-нибудь барона? Тогда кто? Какую он будет иметь от этого выгоду?

– Ты только за этим пришёл?

– Нет. Я пришёл, чтобы служить тебе.

– Почему именно мне?

Визигис вздохнул.

– Я уже достаточно стар, и многое повидал в жизни. Бессчётное множество раз, я ходил в походы. Побывал в Ирландии, видел в море огромадных китов, таких, которые были больше нашего дракара. Смотрел на грозные вулканы Исландии, любовался ледяными скалами Гренландии. С Лейфом и Торвальдом Эриксонами, я ходил к берегам Хеллуланда, Маркланда, Винланда (земли, открытые викингами на побережье Северной Америки). Участвовал в набегах на земли мавров в Иберии. Сюда я прибыл вместе с братьями Дренго. Я уже и не упомню, сколько мне приходилось сражаться, сколько битв и схваток я пережил, сколько бурь и штормов я повидал. Я прожил долгую и достойную жизнь, Роберт, и кое-чего усвоил. Я знаю, наши норманны, воины от природы своей, считающие смерть в бою, за славу свою, миг славы для них, лучше вечности забвения. Они достойные воины, и когда у них есть сильный правитель, они – самые храбрые люди на свете. И в умении встречать трудности, и борясь за победу с какими-то ни было врагами, им нет равных. Но когда такого сильного правителя нет, когда его рука ослабевает, норманны рвут друг друга на части и губят сами себя.

Роберт и Можер, замерев, даже практически не дыша, слушали речь старого Визигиса.

– Я видел многих различных вождей и правителей, и могу тебе сказать Роберт, что в тебе есть именно то, что заставило меня прийти к тебе. Прошло то доброе время простой жизни, когда герцог, граф и простой рыцарь, жили как братья, спали в походах под одной овчинной, грелись у одного костра, ели мясо от одного куска убитого ими вепря. Теперь, к герцогам и графам так просто и не подойти. У ворот их замков, стоят вооружённые воины, повсюду толпы епископов и священников, чтецов и писцов из образованных греков, эти смешные трубадуры и шуты. А ты, Роберт, не такой как остальные, даже не такой, как твои братья, и ты никогда не остановишься на достигнутом, я это вижу, и только смерть, сможет остановить твои достойные деяния. Я считаю, что ты тот, кто сможет объединить всех наших норманнов на этих землях, сжать их в железный кулак, дать им цель, и повести в походы. От завоеваний к завоеваниям! А что может быть лучше для мужчины, чем шум битвы, смерть врагов и добыча?!

Теперь ноздри Роберта широко раздувались, он тяжело дыша, впитывая в себя слова Визигиса.

– И что… Когда мне… Начинать? – хрипя внезапно пересохшим горлом, спросил Роберт.

Визигис привалился спиной к стене и прикрыл глаза.

– Время покажет. Норны (Богини Судьбы в скандинавской мифологии) распорядяться.

В зале повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в очаге. И тут неожиданно, её нарушил влетевший в зал Роберт Крепин.

– Роберт, к тебе посланники от князя Капуи Пандульфа!

Визигис встрепенулся и открыл глаза.

– Вот видишь Роберт, всему своё время.

 

Глава тертья

В таверну, громко переговариваясь и смеясь, наполнив её шумом и запахами пота, масла, кожи, железа, вошла большая толпа норманнских воинов.

Олаф Бриан быстро доел рыбную похлёбку, и положил руку на рукоять меча, лежавшего рядом на лавке.

Пинками подняв задержавшихся в таверне в столь поздний час, крестьян и ремесленников, воины уселись за большой стол и потребовали еды и вина.

Олаф, вроде бы спокойно и безучастно, наблюдал за ними. Один из воинов, ущипнув подбежавшую к ним служанку за бок, сломив её слабое сопротивление, усадил себе на колени, вызвав одобрительные возгласы товарищей. Пора было уходить, но сын Олафа, Маркус, казалось, не замечая никого и ничего вокруг, продолжал о чём-то тихо беседовать с двумя монахами-бенедектинцами, в полутёмном углу таверны, иногда энергично жестикулируя и размахивая руками.

– Это что за вороны? Что они тут делают? – один из воинов обратил внимание на монахов.

– А ну, Хью, пошарь у них в мошне. Может там завалялась пара монет.

Двое воинов подошли к монахам, и один из них, подняв за сутану более старшего, хорошенько тряханул его.

– Что, не звенит?

Норманны громогласно засмеялись.

– Прошу вас, о благородные воины, у нас нет ничего, мы просто бедные и нищие монахи… Господь наш…

Молодой монах попытался встать, но его толкнули, и он снова сел, со стуком припечатавшись к хлипкой стене таверны.

– Отпусти его!

Маркус Бриан встал, но руки положил не на рукоять меча, а сложил перед грудью в молитвенном прошении.

– Ого! А это что ещё за гусь?

Норманнский воин, положив руку Маркусу на плечо, вторую просунув под его пояс, притянул того к себе.

– Ты кто таков?

– Это мой сын! – Олаф Бриан стоял посреди зала, держа обнажённый меч в руке.

– Что старик, ищешь быстрой смерти?

– Готов подохнуть?

– Сначала сдохнут некоторые из вас!

– Хорошо сказано. Посмотрим, каков ты в деле.

– Стойте! – громкий возглас предводителя этой ватаги воинов, заставил троих, окружавших старого барона, недовольно остановиться.

– Я тебя знаю! – вожак норманнов, перекинул свои длинные ноги через скамью и подошёл к ним. – Ты Олаф Бриан.

– Я тоже тебя узнал Ричард Дренго.

– Ха! Теперь не просто Ричард Дренго, а граф Аверсы Ричард Дренго!

Все воины Ричарда, громким, восторженным рёвом, поддержали эти слова своего предводителя.

– Слышал об этом. Как и о том, что ты сидел в темнице, куда упёк тебя Дрого Отвиль.

– А-а-а, это всё в прошлом. Пускай теперь он только попробует сотворить подобное. Я быстро выпущу ему кишки и насажу его голову на своё копьё!

Вновь раздался одобрительный возглас норманнских воинов.

Ричард Дренго, находясь на службе у Хэмфри Отвиля, снискал себе славу своими дерзкими набегами, занимаясь откровенным разбоем. Он захватил замок Генцано, убив его прежнего владельца и всю его семью, и скоро настолько расширил свои владения, что его дерзость разгневала Дрого Отвиля.

Ричард всегда ездил в сопровождении большого отряда своих рыцарей, и Дрого пришлось прибегнуть к обману, чтобы заманить Ричарда в ловушку, схватить его и бросить в темницу. Не помогло и заступничество Хэмфри Отвиля, говорившего, что нельзя, вот так просто, кидать в тюрьму, представителя столь знаменитого и знатного рода, что остальные нормандцы не поймут этого, и начнут возмущаться, а затем и подымут бунт. Но Дрого был непреклонен. Он твёрдо решил навести железный порядок на своих землях.

И долго бы сидеть Ричарду в подземелье замка в Венозе, если бы, в 1048 году, не умер его двоюродный брат, граф Аверсы Райнульф II. Он оставил малолетнего сына Германа, и Гвемар Салернский, продолжая поддерживать дружеские отношения с Дрого Отвилем, упросил того, чтобы он отпустил из плена Ричарда Дренго. Так Ричард стал в Аверсе опекуном малолетнего графа Германа.

Гвемар Салернский напомнил о себе, и Ричард, в признательность ему за своё освобождение, дал князю свои заверения в поддержке и вечной дружбе.

Олаф Бриан был слишком умён, и не стал спрашивать, куда подевался малыш Герман. Все и так, вот уже полгода, поговаривали о том, что малолетний граф Аверсы, неожиданно исчез. Когда, куда, не известно. И с 1049 года, графом Аверсы стал Ричард Дренго.

– Как ты? Я смотрю, ты нашёл своего сына. Радуюсь вместе с тобой!

Олаф тяжело вздохнул и вложа меч в ножны, сел, почёсывая свою бороду.

– Это мой младший сын, Маркус, а старшего, Бьёрна, я так и не отыскал.

И Олаф поведал Ричарду всё, о своих бесплодных, трёхлетних поисках сына. О-о-о, где он только не побывал! И в Риме, где в охране различных пап и в знатных семействах, служило множество нормандцев. И в свободном, нейтральном городе Неаполе. Был в Салерно. Исходил всю Апулию. Через друзей и знакомых, побывал даже у византийцев, где выспрашивал о сыне у служивших императору варягов.

– Никто ничего не слышал о нём и не знал! Всё без толку! Всё бесполезно! Где его искать?

Олаф был в отчаянии, но не собирался сдаваться и прекращать поиски. Но уже заканчивалось серебро, которое он взял взаймы, под залог своих земель, у дальнего родственника, епископа Руанского Можера. Пришлось продать коня, седло, сбрую, отпустить восвояси, на вольные хлеба, своих людей.

Рассказывая, он не заметил, как один из людей Дренго, поднялся с лавки и вышел из таверны.

– А мой сын Маркус, вместо того чтобы рьяно помогать мне в поисках и заниматься делами присущими воинам, предпочитает вести богословские беседы и диспуты со священниками и монахами. Ходит по разным монастырям, и вместо того, чтобы расспрашивать там о брате, болтает и читает книги.

– Так твой сын сведущ в грамоте? Похвально. Мало кто из наших норманнов может гордиться таким достойным умением.

Олаф опешил от неожиданного оборота речи Ричарда.

– Слушай, барон, а почему бы тебе не поступить ко мне на службу? Таким отличным воинам как ты, я плачу щедро! И клянусь именем Господа нашего Иисуса Христа, я не засижусь в Аверсе! Впереди нас ждёт много славных дел! А там, глядишь, и отыщется твой сын. Отыщется, отыщется, никуда не денется. Конечно, если он ещё жив.

– Бьёрн жив! Я знаю это!

– Ну вот, когда мы найдём его, то я и его с радостью возьму к себе на службу, если он, хоть чуточку унаследовал твоих талантов и умений. А Маркуса, раз он грамотен и ему по душе богословские беседы, мы сделаем настоятелем какого-нибудь монастыря или епископом. Ну так как?

Олаф пристально посмотрел в глаза Ричарда, немного подумав, кивнул головой.

– Я согласен, – и по обычаю, принося вассальную присягу, вложил свои ладони в руки сеньора, и произнёс слова клятвы.

Ричард выслушал, держа руки барона в своих, вытащил из-за пояса перчатку и положил её в руки Олафа. Теперь, при разрыве отношений, или Ричард мог потребовать свою перчатку назад, если его чем-то не устроит служба барона, либо Бриан, вернёт перчатку своему сеньору, если тот, чем-то обидит его. Но не один рыцарь, не мог нарушить клятву вассальной верности, без ущерба для своей чести и риска навлечь на себя Божью кару.

Дверь распахнулась от сильного удара, и в таверну вбежал Вильгельм де Монтрей. За ним стоял тот воин, который ранее ускользнул из таверны.

– Н-е-е-т! Нет! Я вызываю тебя на поединок, Бриан! Пешим или конным, любым оружием, но немедленно! Я в своём праве граф, и никто не может помешать мне!

Ричард поморщился, но склонил голову в знак согласия.

 

Глава четвёртая

Они вышли из таверны, прошли рынок, и подошли к большому выгону, где продавали скот, но сейчас тут было пусто. Земля просохла и была хорошо утоптана, и Олаф сказал:

– Здесь! Сражаемся пешими, так как у меня нет коня. Я беру копьё, меч и щит. Ты бери, что хочешь.

Вильгельм де Монтрей, весь трясущийся и бледный от гнева, облизал губы, и выдавил на них улыбку.

– Я, топор, меч и щит. Тебе конец, Бриан. Я убью тебя! Поступлю с тобой так, как вы, поступили с моим отцом! Отрублю уши, кастрирую, отрублю руки и ноги, снесу на хрен твою башку, выколю глаза, а потом помочусь на твой труп!

Монтрей в диком бешенстве орал, брызгая слюной, потрясая боевым топором на длинной рукоятке. Глаза его закатывались, в углах рта клубилась пена, и сейчас он был похож на берсерка, из древних сказаний.

Но Олафа он этим не напугал. Из своего, уже весьма скудного арсенала, Бриан выбрал длинное копьё, с древком из железа и с широким, листовидным наконечником. Как говорил ему его отец, а ему отец его отца, таким копьём, в древние времена, сражались воины германского племени алеманнов. (Алеманны или аламанны (от герм. Alle manner – «все люди»). Древнегерманский союз племён, в который вошли германские племена из распавшихся ранее союзов свевов и маркоманов, а также пришедшие севера ютунги (III в. н. э.).

Несмотря на принятый им образ берсерка, сражавшихся голыми, Монтрей не скинул кольчугу, и не снял шлем. И как только Бриан занял позицию, кинулся в яростную атаку, свирепо и страшно размахивая топором.

Его противник был моложе, более силён и гибок, но Бриан, несмотря на возраст, с завидной сноровкой, уходил от ударов. Топор, с диким свистом рассекая воздух, пролетал возле его головы, едва не подсёк ему ногу и чуть не врезался в щит. Олаф, чувствуя вину, за содеянное с Гильомом Жируа, не хотел убивать его сына, и выжидал момента, чтобы победить, сломать его, не убивая. Может быть он и совершал ошибку, так как нет ничего хуже недобитого врага. Но он не мог поступить иначе.

Устав махать тяжёлым топором, не попадая по противнику, Монтрей отпрыгнул назад, и прокричал:

– Сначала, я убью тебя, гнида, а потом, изрублю на куски твоего сосунка-сына.

Весь бледный, дрожащий от страха Маркус, переживающий за отца, шепчащий молитвы, вздрогнул от этого крика. А Олаф, ответил на него, сильным ударом копья в щит Монтрея.

– Сначала, недоносок, убей меня!

Монтрей отшатнулся от удара Бриана, а затем, с новыми силами, дико крича, набросился на него.

Удар! И Олаф едва успел подставить щит, закрываясь от удара, летевшего ему в голову. Звенящая, острая боль, кольнула руку, отозвавшись стоном в плече.

Лезвие топора застряло в щите, и Монтрей, не выпуская древка, пару раз его дёрнул, стараясь его освободить.

Олаф, крутанув свой щит, открыл правую сторону Монтрея. Тот, в ужасе, ожидая удара, поспешил прикрыть незащищенную грудь щитом. Бриан, отбросив копьё, свободной рукой ухватился за край щита противника, и дёрнул на себя.

Вот они, округлившиеся от удивления, панически искавшие спасения, глаза врага! Один миг, Олаф, лицо в лицо, глаза в глаза, смотрел на Монтрея, а затем, отклонив голову, ударил его наносником шлема в лицо. Голова Монтрея дёрнулась, завязки шлема лопнули, и он слетел, а из рассечённой раны на лбу и из носа хлынула кровь.

Монтрей попытался уйти, но Бриан, снова, сильным рывком, дёрнув его за щит, приблизил его к себе, и снова, ударил головой в лицо. Треснули кости носа, и Монтрей, дико закричав от боли, бросил рукоять топора, стараясь избавиться и от щита, но его рука, застряла в лямках. Он дико закричал, но Олаф, новым ударом головы, вбил ему крик обратно в глотку.

Тело Монтрея обмякло, и Бриан, отойдя на шаг назад, ударом ноги в грудь, поверг противника на землю.

Ричард Дренго, в окружении своих рыцарей, кусая губы, наблюдал за поединком. Он не хотел, чтобы Монтрей, убил такого опытного воина, которого он видел в Бриане, и не хотел, чтобы и Олаф, убил Вильгельма, который приходился ему другом. Он не мог, даже данной ему властью, будучи графом Аверсы, остановить этот бой, и сейчас, бесясь от бессилия, просто смотрел, на повергнутого на землю Монтрея, на то, как Бриан, отбросив щит, с застрявшим в нём топором, подобрал своё копьё, и не приближаясь, смотрит на барахтающегося в пыли, с лицом, залитом кровью, Вильгельма.

Монтрей всё-таки поднялся, и отряхнув кровь с глаз, дико ими вращая, и найдя врага, прокричал:

– Меч!

Подбежавший оруженосец, протянул ему меч. Теперь у него было приимущество! Он был вооружён мечом и щитом, против Бриана, стоявшего, с одиним только копьём!

Новым, страшным напором, Монтрей набросился на врага. Меч, в его руках, окружил Бриана смертельными ударами, но только дважды, Олаф, спасаясь от острой стали, подставил под меч, железное древко своего копья. Всё остальное время, он, мастерски уходил от ударов.

Вот он, снова поймав меч Монтрея на копьё, сделав шаг вправо, правой ногой ударил под левое колено Вильгельма. Нога того подкосилась, и он снова рухнул на землю.

Монтрей, стеная и скрипя зубами от боли, пытался подняться, но выбитое из сустава колено не давало ему сделать это.

Олаф подошёл, и приставил наконечник копья к его груди.

– Давай! Давай! Убивай! Убей, меня! – в дикой ярости кричал Монтрей.

– Нет. Я не буду убивать тебя. И видит Бог, я, меньше всего повинен в том, что Беллемы сделали с твоим отцом.

– Ненавижу! Ненавижу! – плача от боли обиды, шептал Вильгельм де Монтрей.

 

Глава пятая

Бьёрн, устало привалился к невысокому глиняному забору, и тряхнув головой, сбросил потоки пота заливавшие глаза.

«Чёртова жара! Чёртова пустыня! Чёртово адское пекло!», он, тяжело дыша оглянулся и увидел, как выйдя из дверей одного из домов, ему подаёт знаки Михаил.

Кивнув головой, мол понял, Бьёрн с трудом поднялся на ноги. Они начали штурм этого маленького городишки, затерянного в пустыне, ещё на рассвете, а сейчас, солнце стояло высоко в небе, приближаясь к зениту, а эти долбанные берберы, спаривающиеся с ослицами, и не думали сдаваться, продолжая оказывать им ожесточённое сопротивление.

Пару раз глубоко вздохнув, Бьёрн, прикрываясь щитом, бросился перебегать улицу. Остро вжикнув, у его головы пролетела одна стрела, а вторая, воткнулась в щит и задрожала. «Ненавижу долбанные стрелы!». Вбежав в переулок, он перешёл на шаг, восстанавливая дыхание. До слуха его долетела быстрая речь, и Бьёрн, осторожно ступая, стараясь не звякнуть доспехами, и не задеть мечом или щитом стены узкого переулка, выглянул из-за угла. Десяток берберов, о чём-то оживлённо переговаривались на своём варварском языке. Четверо лучников, уютно расположились на крыше, посылали в перебегающих улицу, стрелу за стрелой. Кому то повезло меньше чем Бьёрну, так как до его слуха долетел пронзительный вопль смертельно раненого, вызвавшего улыбки на лицах лучников.

«А-а-а, чёртовы недоноски!» – Бьёрн, дико и громко крича, влетел прямо в толпу берберов. Ударив щитом сразу двоих и сбив их с ног, Бьёрн, с замахом снёс голову третьему. Ещё два быстрых взмаха мечом, и двое противников, жалобно скуля, повалились в пыль. Удар в щит! Снова! Бьёрн отступил, и выждав момент, достал из-за щита ударом в лицо следующего. Бьёрном овладела приятная ярость боя, и он продолжая ругаться и кричать, отбросил щит, и кинулся на врагов. Он рубил их, не видя ни чего и ни кого вокруг. Только когда он обрушил последний удар на голову поверженного врага, и противников вокруг него не стало, а валялись только их искромсанные и порубленные тела, он, подняв высоко к небу руку с мечом, громко проорал:

– Один!

Стоявший на крыше Михаил, расправившийся с лучниками, удивлённо посмотрел на Бьёрна, носившего на груди крест с изображением распятого Христа, а сейчас взывающего к древнему языческому богу.

В конце улицы, в окружении огромной свиты и телохранителей, сидя на роскошно убранном верблюде, в город въезжал их повелитель Абдуллах ибн Ясин аль Гузулий.

Никто из местных жителей не встречал нового владетеля этих земель, так как мёртвые тела их были разбросаны по улицам города, а кровь их, щедро пролитая, ещё не успела впитаться в песок. Только восторженные крики свиты, пронзительный визг труб, ритмичные удары кракебов и систров, рёв и грохот других музыкальных инструментов, мерная поступь воинов, отбивающих такт ударами копий по щитам, приветствовали покорителя этих земель.

Позади Абдуллаха, шли пешком вожди берберского племени лемтунов Яхья и Абу Бакр.

Уже в IX веке, на земли Западной Африки, пришла мусульманская религия. Наиболее влиятельным берберским племенем этого региона, было племя лемтунов. Они создали относительно устойчивое государственное образование со столицей в городе Аудагост, установили контроль над торговыми путями, обложили данью почти все племена Западной Сахары. Ислам и образование государства, позволил им начать войну против богатой золотом Ганы, объявив тамошних чернокожих жителей – язычниками, не признающими истинного бога – Аллаха, и погрязших в грехах.

Государство лемтунов скоро распалось, но сами лемтуны не исчезли, продолжая существовать, совершая грабительские набеги на соседние племена, захватывая добычу и продавая многочисленных пленников на рынках Магриба (Магриб – название данное средневековыми арабскими географами и историками странам, расположенным к западу от Египта).

В 1036 году, вождь племени лемтунов Яхья ибн Ибрахимв сопровождении наиболее уважаемых лиц своего народа предпринял паломничество в Мекку. То, что они увидели в дороге, привело его к убеждению, что у них дома дело обстоит очень плохо, как в отношении познания вероучения, так и относительно исполнения религиозных обязанностей. Вследствие этого он стал подыскивать ученого человека, который бы согласился пойти с ним в пустыню и проповедовать среди их соплеменников.

И он нашёл такого человека, в богатом городе Сиджильмасе. Звали его Абдуллах ибн Ясин аль Гузулий. Он был большим знатоком учения пророка Мухаммада и правовых законов ислама, обладал высочайшими моральными качествами, праведностью, был прост в общении.

Абдуллах ибн Ясин принял предложение Яхьи ибн Ибрахима, и попытался приучить берберов к строгому соблюдению богословско-юридических законов ислама. Но эти ограничения, не по вкусу пришлись основной массе кочевников.

Яхья ибн Ибрахим вскоре умер, и Абдуллаху ибн Ясину, пришлось спасаться бегством от восставших берберов. С небольшой группой своих сторонников, среди которых были вожди племени лемтунов Яхья и Абу Бекр, он нашёл себе убежище на острове, посреди реки Сенегал, где приказал возвести рибат (в пер. с араб. – гостиница. В более широком смысле – сторожевой дом или укрепление).

Но слухи о новом проповеднике разнеслись далеко по Сахаре, и уже скоро, у Абдуллаха ибн Ясина, было более тысячи слепо преданных ему последователей. И в 1042 году, назвав своё религиозное братство аль-Мурабитун, что означает люди рибата (испанцы, которым вскоре пришлось столкнуться с новым братством мусульман, переделали его название в альморавид или альморавиды), Абдуллах ибн Ясин начал войну, стремясь объединить все берберские племена Западной Сахары.

Огнём, железом и кровью, убивая всех непокорных, сжигая стойбища кочевников, стирая с лица земли города осёдлых берберов, приобретая новых сторонников среди тех, кто решил подчиниться, аль-Мурабитун, а с ними и основатель секты Абдуллах ибн Ясин, шли к осуществлению своих планов.

 

Глава шестая

Роберт многому научился у Пандульфа Капуанского, который, несмотря на свой уже преклонный возраст, был по-прежнему свиреп как волк и хитёр как лиса.

Своих врагов, Пандульф продолжал уничтожать и казнить. Годы, ни насколько не убавили природной жестокости Волка из Абруццо. Горе было его врагам и недругам, попавшим к нему в руки. Он казнил их с изощрённой и с присущей ему извращённой жестокостью, наслаждаясь их мучениями и агонией. Тех, до кого не могли дотянуться руки Пандульфа лично, убивали нанятые им наёмные убийцы. Он всё ещё готов был грызтся за власть, лелея мечту насладиться смертью своего злейшего врага Гвемара Салернского.

Когда император Генрих III убыл в Германию, граф Апулии Дрого Отвиль отправил своих послов в Салерно, и заверил Гвемара, что они по-прежнему остаются друзьями и союзниками. И собравшись с силами, они продолжили войну против Пандульфа, в конце концов, принудив его, признать зависимость от Салерно.

Взбешённый и злой Пандульф, скрежещся зубами от ярости, выискивал средства для возобновления войны, продолжая вынашивать замыслы об отмщении Гвемару Салернскому и этому безродному выскочке Дрого Отвилю. Его советник, особо доверенное лицо, человек без роду и племени, коротконогий, с отвисшим животом, с круглым, как головка сыра, испитым лицом, с гладко выбритыми щеками, покрытыми струпьями от кожной болезни, страдающий отдышкой и постоянно потеющий, шептал ему на ухо:

– Нам надо нанять Роберта Отвиля. Он во вражде со своими братьями, и стравив их друг с другом, мы насладимся зрелищем, когда они будут грызть один другому глотки.

Пандульф хрипло засмеялся. Такая затея пришлась ему по душе. И он тут же распорядился послать гонца в Калабрию, к Роберту Отвилю, с весьма щедрым предложением.

Роберт согласился и поступил на службу к Пандульфу Капуанскому, возглавив его войско.

Они встретились на берегу реки Вольтурно. Роберт, стоял на одном берегу, заняв лучниками господствующие высоты и умело расположив своих пехотинцев и рыцарей, а объединённое войско Гвемара Салернского, графа Аверсы Ричарда Дренго, графа Апулии Дрого Отвиля, на другом.

Оценив позицию, занятую Робертом, Дрого и Ричард отказались наступать, несмотря на настойчивые понукания Гвемара.

– Их ведь значительно меньше чем нас!

Ричард Дренго и Дрого Отвиль, одновременно отрицательно покачали головами.

– Если вы отказываетесь, то я пойду один! Я один, поведу своих воинов на битву! – рвя повод своего коня, горячился князь Салерно.

– И окрасишь воды реки их кровью.

– А берега забросаешь трупами.

– И что делать? Позволить, чтобы этот старый облезлый пёс, по-прежнему насмехался над нами? – в гневе, Гвемар посмотрел на противоположный берег реки, где готовое к битве, стояло войско князя Капуи.

– Я знаю, что делать. По крайней мере, стоит попытаться, – неохотно, промолвил Дрого.

Небольшая кавалькада всадников перешла реку в брод. Роберт узнав их, дал приказ своим лучникам не стрелять. И тронув шпорами бока своего коня, вместе с Можером и с сопровождавшим их Визигисом, поскакал им навстречу.

– Не могу сказать, что рад вас видеть.

– Мне жаль, Роберт, что нам пришлось встретиться вот так. Стоя по разные стороны.

– Тебе жаль, Хэмфри? Чего? Может ты, жалеешь меня? А почему тебе Дрого, ничего и никого не жаль? А?

Ричард Дренго, с интересом прислуживался к разговору между братьями, с трудом удерживая повод горячившегося коня. За его спиной, виднелась фигура барона Бриана.

– Послушай, Роберт…

– Нет, это вы послушайте! – властный голос Роберта, далеко разлетелся по долине реки, и его не мог заглушить шум, издаваемый сотнями воинов, стоявших готовыми к битве по обеим берегам реки. – Зачем вы пришли? Что мешает мне, дать приказ моим лучникам, и через миг, вы будете истыканы стрелами и станете похожими на ежей?! Кто остановит меня, если я захвачу вас в плен, а там, брошу в темницу, казню, или отпущу за огромный выкуп? Может ты, Дрого, и ты Ричард, в обмен на свою свободу, отдадите мне свои графские короны? А? Так зачем вы пришли?

– Мы пришли… – спазм сжал горло Дрого, и он откашлялся. – Мы пришли, чтобы решить дело миром.

Руки Дрого беспокойно теребили повод, голова была опущена, а глаза уставились на гриву коня.

– Миром? А как же Пандульф, князь Капуи?

– Послушай Роберт, эта не твоя война. Она началась, задолго до твоего появления здесь, и ныне пришло время её окончить. Отступи, отдай нам Пандульфа.

– Вот значит как? Теперь ты послушай меня, мой любезный братец Дрого, и вы все, слушайте меня! Я, Роберт Гвискар, не предам и не изменю тому, кому я однажды принёс клятву верности! Я вам, не Райнульф Дренго! Вам это понятно? А теперь, убирайтесь прочь! Пока я действительно не отдал приказ своим воинам. Хотите войны, милости просим, нападайте! Посмотрим, чья возьмёт!

И крепко всадив шпоры в бока своего коня, Роберт погнал его прочь.

Объединённое войско из Салерно, Аверсы и Апулии простояло на противоположном берегу до вечера, а ночью, под покровом темноты, отправилось восвояси.

Так Роберт, одержал свою первую решительную победу на этих землях, которая сделала его знаменитым и прославила его имя.

 

Глава седьмая

Князь Капуи Пандульф IV, неожиданно для всех, умер 19 февраля 1050 года, 63 лет от роду, освободив, таким образом, Роберта, от вассальной присяги. Наследники этого беспринципного, жестокого, двуличного человека, но всё же прославленного властителя, оказались слабыми правителями, и Роберт не имел ни малейшего желания им служить. Он вновь оказался на распутье.

Не успел ещё остыть труп Пандульфа, а слуги ещё не приготовили его тело к торжественным и величественным похоронам, как к Роберту примчались сразу два посланника, с предложением службы, и с обещаниями наделить его замком и землёй. Одно было от Гвемара Салернского, а второе от Дрого. Получалось так, что теперь, Роберт становился фигурой, с которой выгоднее дружить, чем иметь его среди своих врагов.

«Дрого, никогда не простит мне унижения, на берегу Вольтурно. Никогда. Тогда что, Гвемар? Нет. Нет. Я, Отвиль! И узы кровного родства, честь семьи, для меня дороже неприязни Дрого».

А тут ещё советник Пандульфа, этот коротконогий урод, начал шептать Роберту, о всех прелестях службы императору Византии. Красочно расписывая, как много золота и серебра отгребают варяги из личной стражи императора. Какие изысканные блюда они вкушают, какие превосходные вина пьют. Как императоры щедры к тем, кто прославиться на поле битвы. А Роберт, с его-то умениями и талантами, запросто может получить какую-нибудь высокую должность в армии Византийской империи. Он всё так прекрасно говорил до тех пор, пока рассвирепевший Роберт, не схватил его за горло, и вышибив его головой дверь, не спустил с лестницы.

Роберт уже принял решение, и направил свой путь в Мельфи, к своему брату, графу Апулии Дрого Отвилю.

А бывший советник Пандульфа, прикладывая к здоровенной шишке на лбу смоченную в уксусе тряпку, глубокой ночью, быстро писал тайным шрифтом, сообщение протовестиарию (управляющий финансами и личными вещами императора Византийской империи) и проедру (председатель Константинопольского сената) Константину Лихуду, обо всём произошедшем в последнее время в Южной Италии.

Никто не мог заподозрить в этом уродливо-отвратительном человеке, тайного шпиона Византийской империи, широко раскинувшего сеть своих агентов, по всей Италии, вплоть до Рима, Милана, Пизы и Венеции.

Не забыл он написать и о шагах, предпринятых им, и о широком заговоре, им созданном.

«Скоро, скоро, очень скоро, всем этим варварам придёт конец! Уж я-то полюбуюсь на их смерть! Скоро на этих землях, утвердиться законная власть императора! А там, благословенный Константинополь, награда, почёт и уважение».

Он писал, конечно же не зная, что уже очень скоро, его благодетель Константин Лихуд, будет лишён императором Константином IX Мономахом всех титулов и выслан из столицы. Что сама империя, погрязшая в роскоши и неге, во взяточнистве, коррупции, беззаконии, раздираемая междоусобными войнами, уже не может дать отпор внешним врагам, и вернуть себе былое величие и славу.

Но маятник запущенного им заговора, уже нельзя было остановить. Да он и не стал бы этого делать, так как был патриотом своей страны, страстно желал ей победы и процветания, и ненавидя её врагов, хотел им погибели.

 

Глава восьмая

Пыльная и знойная Скрибла, расположенная в малярийной долине, была ужасной дырой. Именно этот замок в Калабрии, основанный в 1044 году графом Апулии Вильгельмом Железная Рука и князем Салерно Гвемаром, во время их совместного похода на юг, и выделил Дрого, Роберту в феод.

«Ах, Дрого, Дрого. Ничего лучшего, я от тебя и не ожидал. Замок. Тьфу! Каменная башня, окружённая деревянным частоколом. Долго ли удержишь за такими стенами византийцев, если они вдруг подумают напасть? Ах, Дрого, Дрого».

– Наш герцог Вильгельм, разбил в битве в долине Дюн, восставших баронов, и отныне он полновластный правитель! – рассказывал недавно прибывший из Нормандии рыцарь Руссель де Бейль.

Роберт и Можер, сами в своё время, участвовавшие в мятеже баронов, промолчали. Но остальные нормандцы, сгрудившись около де Бейля, заинтересованные, требовали подробностей.

– Нашему герцогу пришёл на подмогу король Франции Генрих, и совместными усилиями, они разгромили баронов. А наш герцог, перед боем, вызвал на поединок известного воина Хардеса, сильнейшего бойца в Нормандии. И убил его, проткнув копьём!

– Славно!

– Достойный герцог!

– Видать силён!

– А ты там был? Участвовал в битве?

– Конечно! Да я…

– Кто-то едет! – прервал рассказ де Бейля окрик дозорного.

Роберт вспрыгнул на камень и приложил ладонь к глазам, прикрывая их от слепящего солнца.

– Какие-то всадники. Их много. Видать, будет чем поживиться. Вперёд, по коням!

Стремительно слетев с холма, дюжина нормандских рыцарей окружила всадников и повозки, готовясь к схватке, но никто там и не думал сопротивляться.

– Стойте, если вам дорога жизнь! Проезд по этим землям, недёшево стоит! Ваши никчемные жизни, стоят не меньше. Добавим к этому ваших лошадей, повозки, ваше оружие, одежду и снаряжение, и можете проваливать ко всем чертям ада!

Из клубов пыли, поднятых копытами коней, вышел маленький карлик, с горбом на спине. Высоченный Роберт, к тому же сидя в седле, едва сумел его разглядеть.

– Имею ли я честь видеть прославленного воителя Роберта, владетеля замка Скрибла?

– А ты кто таков? Гном, из древних сказаний?

– Нет. Хотя люди, называют меня по-разному.

– Тогда кто ты и чего хочешь?

– Я Жирар, сеньор Буональберго.

Странно, но этот маленький карлик, стоя безоружный, в окружении рослых норманнов, сидевших на гарцующих конях, не выказывал ни капельки страха. Заинтригованный Роберт, соскочил с седла, и наклонился ниже, чтобы получше рассмотреть этого странного человека.

– И я прибыл сюда, разыскивая тебя, чтобы пригласить ко мне в гости. Твой поклон, я принимаю как знак согласия.

Не ожидавший подобной дерзости Роберт, быстро выпрямился.

– Мой поклон?

– Поверь, тебе не зазорно кланяться мне, так как род моих предков, достаточно знатен. Он ведёт свою родословную из Рима, с тех времён, когда этот город был ещё столицей могущественной империи. Мои предки были сенаторами и консулами, управляли городом и империей, некоторые из них, являлись советниками прославленных императоров.

Роберт потряс головой. Он ничего не понимал! Как этот карлик, которого можно зашибить простым щелчком, осмеливается так дерзко говорить с ним?

– Не отказывайся Роберт! Ты получишь от моего предложения, даже большую выгоду, чем я сам.

«Выгоду? О какой выгоде он там себе болтает?».

Его нормандцы горячились, рвались в битву, нетерпеливо дёргая поводья, но Роберт, заинтригованный до самой печени, решил принять предложение этого Буональберго.

– Можер, остаёшься за старшего! Криспин и де Бейль, поедете со мной! Ну давай, веди нас, к себе в гости.

– Я рад, что ты принял моё приглашение Роберт Отвиль. Я это вам, как плата за проезд по вашей дороге, – и Жирар ловко кинул, прямо в руки Можеру, кошель с золотыми монетами.

Время и войны, пощадили огромную и роскошную виллу семейства Буональберго, стоявшую посреди тенистого парка с экзотическими и декоративными растениями. После жаркой и пыльной дороги, приятно было въехать на тенистые аллеи, под свод широко раскинувших свои ветви величественных кедров, сикимор, рожковых деревьев и багряника. Роберт, Криспин и де Бейль, диву давались, вертя головами на право и на лево, среди всего этого великолепия. Мраморные статуи и фонтаны, ажурные скамейки и посыпанные песком дорожки, портики и беседки с колонами, невиданные птицы, на разные голоса поющие в ветвях деревьев, всё это, производило на их сильнейшее впечатление.

– Смотри-ка, смотри! Озеро!

– Это пруд, выкопанный ещё по приказу моего деда.

– И птицы плавают!

– Это лебеди, чёрные и белые. Есть ещё цапли, фламинго и прочие. Позже, я покажу вам страусов и павлинов. Таких животных, вы отродясь не видывали.

Их слух услаждала музыка, а взор, тешили выступления шутов, акробатов и танцовшиц. Перемены блюд, следовали одна за другой. Не успели они насладиться хорошо прожаренной уткой, с соусом из дикого мёда, красного вина и пряных трав, как перед ними ставили нежную оленину, затем пироги с различной начинкой, рыбу и устриц, жареных осьминогов, нежную зайчатину, сыры и паштеты, и многое, многое другое. Чтобы отбить привкус жира, мясо было приправлено имбирём и мускатными орехами, а слуги, исправно следили, чтобы не пустели чаши с вином у дорогих гостей.

Сам Жирар Буональберго, ел мало и едва мочил свои губы в вине.

Роберт был хитёр. И хотя ел и пил за троих, но держал голову трезвой, ожидая сути приглашения их гостеприимного хозяина. Не звал же он их сюда, чтобы до отвала накормить и напоить, показать своих птичек и зверей. Тогда что? Ловушка? Их заманили сюда, чтобы убить? Глупо. А если бы он отказался и прибил бы там, на дороге, этого Буональберго? Тогда все планы заговорщиков, полетели бы к чертям собачьим. Может их хотят отравить? А-а-а, чего там! Один раз живём, а от смерти не уйдёшь!

Только поздним вечером, когда гости окончательно насытились, а слуги разожгли светильники с ароматическими маслами, маленький Жирар придвинулся к Роберту.

– Как ты, вождь норманнов, доволен моим гостеприимством?

– Да. – Роберт сытно отрыгнул. – Всё великолепно.

– Тогда слушай, о чём я хотел с тобой поговорить.

Роберт напрягся, весь обратившись в слух.

– Я хочу отдать за тебя, дать тебе в жёны, мою сестру Альбераду.

Роберт передёрнул плечами, представив себе, что у этого карлика, сестра настолько же уродлива как и он сам.

– Мне? В жёны? Зачем?

– Зачем? Об этом после. Знай, что в приданное за мою сестру, я дам тебе столько денег, чтобы ты, в течении года, не бедствуя, смог содержать двести воинов, щедро платя им. Дам денег, чтобы ты смог приобрести им коней, доспехи и оружие.

«Двести воинов! Двести нормандцев, которых я смогу нанять! Да с таким войском, я стану одним из могущественных владык на этих землях, и сокрушу любого! Любого!». Роберт был хитёр. «Пускай она уродлива. Пусть. Главное, получить деньги, которые даст мне этот карлик. А там, можно и расстаться с женой». Но Роберт был ещё и умён, и он спросил:

– Зачем? Зачем тебе это нужно? Зачем тебе, снабжать меня деньгами?

– Зачем? – Жирар Буональберго откинулся на подушки. Его маленькие ножки не доставали до пола и болтались в воздухе. – Зачем? Затем, что я хочу отомстить людям! Своему, уже умершему отцу, который презирал и ненавидел меня, такого уродливого. Хочу отомстить своей матери, которая не придушила меня в младенчестве из жалости и сострадания. Хочу отомстить всем людям, которые насмехались и издевались надо мной!

Видавший виды Роберт, отшатнулся, от того напора ненависти, с которым Жирар выкрикивал слова.

– Достаточно веская причина, а? Как ты думаешь? Месть! Сладкая месть! Ты, имея воинов, зальёшь землю кровью! А я, буду наслаждаться смертью этих никчемных и жалких людишек! Ты прольёшь реки крови! Сотни, тысячи людей, падут от твоего меча, а я, я буду доволен!

С трудом, буквально уничтоженный натиском Жирара, Роберт собрался с мыслями.

– Если ты хочешь отомстить всем людям, то значит и мне?

– Нет! Тебя я избрал, как орудие своей мести! Сам я, хил и слаб, и не могу повести за собой воинов. Да и кто пойдёт за таким калекой. А вот ты, Роберт!.. Ну так, что, говори, согласен?

– Да!

Опасения Роберта не подтвердились. Юная и нежная Альберада, оказалась прекрасной. Стройная и изящная, с уже вполне сформировавшейся фигурой, со слегка загорелой по-средиземноморски кожей, с большими карими глазами, которые поначалу, с испугом глядели на этого грозного, огромного, бородатого варвара, а затем, стали лучиться лаской и любовью, весьма понравилась Роберту. Приготовив всё к свадьбе, они обвенчались в часовне поместья Буональберго.

И вот, в самый разгар свадебных гуляний, гонец принёс ужасную весть:

– Убит Дрого Отвиль!

 

Глава девятая

Как и любые завоеватели, норманны принесли на эти земли смерть и кровь, страдания и голод, нужду и разорение. Потомки древних викингов, больше всего ценя добычу, были немилосердны и жестоки по отношению к своим новым поданным. Поля крестьян сжигались, виноградники вырубались, обширные оливковые рощи и леса, шли на строительство многочисленных замков и укреплений норманнов.

В Риме, папа Климент II (ставленник императора Запада Генриха III), был отравлен, и умер 9 октября 1047 года, спустя десять месяцев своего понтификата. На престол Святого Петра, вновь, уже в третий раз, воссел представитель рода графов Тускулумских – Бенедикт IX.

Сторонники императора, поспешили отправить гонцов, и выбор Генриха III, пал на графа Поппо, епископа Бриксена, который опираясь на войска маркграфа Тосканского Бонифация III, изгнал из Рима Бенедикта IX, и 17 июля 1048 года, был возведён на папский трон в Латеранском дворце, под именем Дамасия II.

Но понтификат Дамасия II, был ещё более кратковременным. 9 августа он умер. Кто говорил, что от малярии, а кто поговаривал, что был отравлен неким Герхардом Брацутием, другом Бенедикта IX.

Тогда, император Запада Генрих III, выдвинул в папы своего дальнего родственника графа Бруно фон Эгисхайма-Дагсбурга, епископа Туле, на голову которого, возложили папскую тиару, 12 февраля 1049 года на синоде в Вормсе. Этот папа вошёл в историю под именем Льва IX.

Уже в апреле, он был в Риме, где опираясь на войска, утихомирил уличные сражения между различными противоборствующими сторонами.

Лев IX много и быстро путешествовал, и после одного такого посещения Южной Италии, писал: «Дела обстоят ещё хуже, чем я полагал. Нормандцы, с беспощадностью, превосходящей деяния язычников, поднялись против церкви Божьей, принуждая христиан страдать от новых и безобразных пыток, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков, не делают разницы между святым и мирским, разоряют церкви, сжигают их и повергают в руины. Для путешественников и даже простых паломников, теперь закрыто посещение святыни Михаила Архангела, так как оно, непосредственно связано с угрозой нападения, грабежа и плена со стороны нормандских разбойников».

И жители Южной Италии, как простые крестьяне, так и потомки знатных греков, италийцев и лангобардов, то тут, то там, поднимались на борьбу с захватчиками. Горе было тому нормандцу, кто осмеливался путешествовать один, или даже группой, не проявляя осторожности.

В 1050 году восстал захваченный норманнами три года назад город Беневенто. Перебив норманнский гарнизон, и поддерживающих их сторонников Гвемара Салернского, знатные жители города отправили послов к папе Римскому, передавая свой город, своё имущество и свои жизни, под его защиту и покровительство.

Но Дрого не желал мириться с восстанием, и быстро осадил город, а взяв его, нормандцы устроили на его улицах ужасную резню и грабёж.

Лев IX возмутился, и в свою очередь отправил к графу Апулии своих послов, требуя освободить принадлежащий Святому престолу город Беневенто, вернуть имущество его уцелевшим жителям и возместить золотом ущерб, причинённый нормандцами.

Дрого не желал ссорится с папой, и, совместно с Гвемаром Салернским, они приняли в Беневенто Льва IX, чтобы решить дело миром.

Но переговоры прервались, так как Дрого, не пожелал возмещать убытки и возвращать награбленную добычу, хотя и соглашаясь с тем, что отныне Беневенто принадлежит Святому престолу. Наоборот, он требовал от жителей города выплат, за жизнь каждого из убитых ими нормандцев.

До сих пор доподлинно неизвестно, кто стоял за обширным заговором 1051–1052 годов. Византийцы, в лице Аргира, ставшего в 1051 году катапаном и получившего обширнейший титул герцога Италии, Калабрии, Сицилии и Пафлагонии, желающие восстановить греческую власть на полуострове? Или папа Римский, стремившийся к тому, чтобы вся Южная Италия последовала примеру Беневенто? А может старая, итало-лангобардская знать, желающая править самостоятельно, опираясь на свой пятивековой опыт?

Как бы то ни было, 10 августа 1051 года, в день Святого Лаврентия, граф Апулии Дрого Отвиль, в окружении своей свиты, вошёл в церковь принадлежащего ему замка Монте-Иларо (ныне, ит. г. Монтелла), чтобы присутствовать на праздничной мессе. По обычаю, при посещении церкви, они оставили свои мечи при входе, и были вооружены только кинжалами. Прятавшийся за дверью некий Рисус, атаковал стремительно, и быстро, одним ударом, убил Дрого Отвиля. Его сообщники, заперев двери церкви, набросились на безоружную свиту. Скоро, вся церковь была залита кровью убитых, из груды тел, раздавались стоны раненых и хрипы умирающих.

Молодого нормандского барона Родольфа, убийцы встретили в церкви монастыря Монте-Кассино. Когда его воины, оставшиеся ждать своего сюзерена снаружи, выломали двери церкви, они увидели, как Родольф, раненый, весь залитый кровью, отбивается от наседавших от него убийц церковной скамьёй. Все его сторонники из свиты, были убиты.

Силача Гуго Тубо, убили в его собственном замке. В спальне, когда он, готовясь отходить ко сну, истово молился.

В Кампании был убит барон Беллебуш.

По всей Южной Италии, быстро и организованно, было убито множество нормандцев, как из знати, так и простых рыцарей.

В результате покушения были ранены Хэмфри и Можер Отвили. Пытались отравить Гвемара Салернского. Стража Ричарда Дренго, вовремя обнаружила тайных убийц и перебила их.

Если те, кто стоял за этим заговором, и хотели, перебив всех предводителей нормандцев, изгнать норманнов из страны, то они ошиблись. На убийства своих вождей, нормандцы, сгруппировавшись вокруг новых лидеров, ответили ещё более страшной жестокостью и местью, отчаянно борясь за эту землю, которую они теперь уже считали своей.

 

Глава десятая

Жирар Буональберго, подошёл к Роберту, и воспользовавшись тем, что тот сидел, едва дотянувшись, положил руку ему на плечо.

– Скорблю вместе с тобой.

– В церкви… Они убили его в церкви… Для этих ничтожных тварей, нет ничего святого, раз они осмелились напасть на безоружного Дрого в церкви…

Неожиданно глаза Роберта прищурились.

– Я тоже был в этот день в церкви. Венчался с твоей сестрой.

Жирар быстро отпрыгнул от свирепого норманна.

– Ты знал! Не говори мне, что ты ничего не ведал!

– Если я и знал, Роберт, то пригласив тебя к себе, я спас твою жизнь. У меня в доме, ты был под надёжнейшей защитой.

Роберт немного остыл.

– Подумай, Роберт, я, баснословно богат, и нужен тебе. Также, как и ты, нужен мне. Кто-то ведь должен позаботиться о моей сестре, когда меня не станет?

Роберт кивнул головой.

– Криспин, де Бейль, быстро собирайтесь! Мы едем в Апулию! Альберада, ты пока останешься здесь.

Авторитет Отвилей, упал необычайно.

– Что это за граф, которого можно вот так запросто убить? Что это за вожди? Разве такие нам нужны? – ворчали нормандцы, и их разобщённые группы, бродя по Апулии, искали себе нового предводителя.

Хромающий Хэмфри, радостно распахнул свои объятия, увидев брата.

– Роберт, как хорошо, что ты приехал! Ведь кроме тебя, у меня здесь больше не осталось родных.

– Как Можер?

– Насколько я знаю, лучше, чем я. Мечи убийц, только скользнули ему по рёбрам, и слегка задели голову.

– Что ты намерен теперь предпринять?

– Выжить! Вот сейчас моя главная цель!

– Что, рана настолько серьёзна?

– Рана? Если бы одна. Их три. Эти падлы, искромсали меня, прежде чем я сумел обнажить свой меч.

– Я слышал, что ты, раненый, убил двоих из нападавших?

– Это так.

– Тогда, ты выживешь. Злость и жажда отмщения, не дадут тебе умереть.

– Месть? Кому ты собираешься мстить? Мы схватили некоторых убийц, но они ничего не знают, простые наёмники. Под пытками и перед казнью, они не сказали ничего.

– Таких, которые убили Дрого, не нанять просто на улице. Таких, готовят годами. Пожалуй, я поручу это дело, старому Визигису. Он мудр, и распутает все эти хитросплетения.

– А что потом?

– Нам надо вернуть корону графов Апулии.

– Нам? – Хэмфри насторожился.

Роберт, прикусил язык и смирил гордыню:

– Она по праву принадлежит тебе, как старшему брату и приемнику Дрого.

Щедро раздавая золото, полученное от Жирара Буональберго, Роберт быстро набрал себе воинов. А часть средств, своих и Хэмфри, он пустил на то, чтобы обуздать оставшихся без предводителя нормандцев.

И его деяния, увенчались успехом. В июне 1052 года, спустя почти год после убийства Дрого, Хэмфри Отвиль был избран новым графом Апулии.

 

Глава одиннадцатая

Чудовищный ребёнок, родился с одним глазом во лбу и с бычьими копытами и хвостом. Другой, явился на свет с двумя головами. Реки, текли красные от крови. А масляный светильник в церкви Святого Бенедикта, оказался полным молока.

Все эти зловещие предзнаменования, передавались из уст в уста. А появившиеся пророки и проповедники, вещали о надвигающемся царстве сатаны, предсказывая мор, голод и смерть.

Восстал город Амальфи, и собравшиеся лучшие жители города, провозгласили, что сбросили тиранию Гвемара Салернского, и отныне город принадлежит Византийской империи. Понятно стало, что в городе пришла к власти про-византийская партия.

А 2 августа 1052 года, в результате заговора, во главе которого стояли его родственники, сыновья графа Теана, в гавани собственной столицы был убит князь Салерно Гвемар IV.

Старший из убийц, брат жены Гвемара Пандульф, провозгласил себя князем Салерно. В руках заговорщиков, в заложниках, оказалось всё семейство убитого Гвемара, за исключением герцога Сорренто Ги, который поспешил к нормандцам, с мольбою о помощи.

Он встретил мощное войско нормандцев, на полпути между Мельфи и Беневенто.

Посовещавшись с Робертом, и другими знатными нормандцами, граф Апулии Хэмфри Отвиль, принял решение.

– Князья Салерно, были единственными нашими союзниками на этих землях. Если Салерно попадёт под власть Византии, мы окажемся полностью во враждебном окружении.

– А учитывая отношение к нам Римского папы, то мы, на краю гибели, – вставил своё слово Роберт, который теперь, опираясь на сотни своих воинов, имел весьма весомое влияние.

– Воины, давно не получали платы, и надо бы потрясти этого Ги из Сорренто, пускай раскошелиться, – сказал Синибальд, сын Одрика.

– Да! Пускай нам платит за наши старания! – поддержали его остальные бароны.

Герцог Сорренто был готов на всё, пообещав нормандцам огромную сумму, и уже через четыре дня, их войско стояло под стенами Салерно.

Новые властители города, не имели сил оборонять его стены, так как горожане не откликнулись на их призыв дать отпор захватчикам, и сыновья графа Теана отступили в цитадель. Появление нормандцев под стенами города было настолько стремительным, а бегство убийц Гвемара было ещё более столь поспешным, что они оставили в Салерно всех членов своих семей.

Ги из Сорренто, вызвавшись парламентёром, сумел договориться, что нормандцы отпустят их семейства, в обмен на Гизульфа, сына и соправителя Гвемара Салернского – прямого наследника княжества Салерно.

Пандульф, и его братья, вынуждены были согласиться.

Едва только Гизульф показался из ворот цитадели, как Ги, герцог Сорренто, упав на колено, принёс тому вассальную присягу и клятву верности.

Салерно долгое время, под мудрым правлением Гвемара, не испытывал ужасов войны и тяжести осады, и в результате этого, в цитадели не было никаких припасов. И убийцы Гвемара Салернского, решили капитулировать, заручившись словом нового князя Салерно Гизульфа, что им будет дарована жизнь.

Длинная вереница мятежников, показалась из ворот цитадели.

Хэмфри, смотрел на неё, задумчиво поглаживая бороду.

Стоявший рядом Роберт, с прищуром смотрел на них.

– Мы ведь лично, им, ничего не обещали.

– Да и кровь Гвемара, нашего доброго друга, требует отмщения.

– Давай приказ, Хэмфри!

И граф Апулии, кинул своих нормандцев в атаку. Не связанные никаким словом, о сохранении жизни мятежникам, так как обещание о пощаде исходило только от Гизульфа, норманны набросились на вышедших из цитадели, и первыми убили сыновей графа Теано. А затем, 36 их сторонников и членов семей, за каждую рану, найденную на теле Гвемара Салернского.

Так умер и был отомщён, Гвемар IV, князь Салерно, последний влиятельный правитель, из числа лангобардов в Южной Италии.

 

Глава двенадцатая

Хэмфри, опасаясь возросшего влияния Роберта, отослал его в Калабрию.

Роберт согласился. Он покинул Скриблу, с её адским климатом, и обосновался в давно облюбованном замке Святого Марка. Теперь, у него были средства, и он приказал возвести каменную башню, обновить стену и выкопать ров. И отсюда, начал расширять свои владения, захватывая византийские города, не брезгуя и владениями, принадлежащими вассалам князя Салерно Гизульфа, и другими, до сей поры независимыми территориями.

А человек, некогда бывший советником Пандульфа Капуанского, не уставая, мотался по Италии. И в результате его действий, совершилось невероятное! Папа Римский Лев IX и катапан Византийской империи Аргир, договорились, что совместными усилиями, они вышвырнут нормандцев из Южной Италии.

И Лев IX и Византийская империя, стремились к одному – подчинить себе эти земли. И пусть, они столкнуться в дальнейшем, пусть в будущем будут воевать между собой, пусть, но сейчас, есть общая угроза, единый враг – нормандцы, ради уничтожения которых, они и решили объединиться.

Хэмфри, через своих шпионов, своевременно узнал о надвигающейся опасности, и принял меры. Полетели гонцы, созывающие всех. Из Калабрии, со своим войском, пришёл Роберт. Перед такой надвигающейся общей угрозой, привёл своих воинов Ричард Дренго. Никто не остался равнодушным на призыв графа Апулии, и постепенно, подтягивались нормандские бароны, рыцари, простые воины. Практически всё взрослое мужское население нормандцев в Южной Италии.

И папа Римский Лев IX, собирал под свою руку всех тех, кто пожелал идти в бой под знаменем Святого Петра. Ему удалось, в Швабии, нанять наёмников, уроженцев тамошних земель, непоколебимых и страшных в бою своими двуручными мечами. Откликнулись на призыв папы мелкие бароны севера и центральной Италии. Присоединились к армии Льва IX и множество разношерстного и плохо управляемого сброда разбойников и авантюристов, желающих сражаться во славу церкви, в обмен на отпущение грехов, и конечно же, надеясь на поживу. Привели своих воинов герцоги Гаэты, графы Аквино и Теан. Пришло ополчение из Амальфи, под командование воинственного архиепископа Петра. Прибыли римляне с Сабинских холмов, ополчения из Марке, Анконы и Сполетто.

Они должны были соединиться с армией Аргира, около города Сипонто, что в северной Апулии.

Нормандцам требовалось спешить. На общем совете, Хэмфри сказал:

– Положение, дерьмовое. Если мы не устоим, то нас сметут на хрен с этой земли. Имена наши предадут забвению, тела сожрут падальщики, а кости разбросают во все стороны. В наших силах, не допустить этого! Мы собрали всех. Всех, кто смог придти. Ничтожество из Салерно, эта вошь Гизульф, не пришёл к нам на помощь, хотя всем, всем – троном отца, своей никчемной жизнью, он обязан только нам! Да, мы сильно уступаем противнику в численности, даже, каждому по отдельности. Не хочу говорить, что будет, если армия папы, объединиться с греками этого недоноска Аргира, и поэтому, нам надо спешить, и не дать им соединиться.

Ускоренным маршем, оставив обозы в крепости Троя, они двинулись на север, и 17 июня 1053 года, встретили папскую армию на берегу реки Форторе, около городка Чивитате. Переправившись через Форторе, они решили дать воинам отдохнуть и начать битву на следующий день.

 

Глава тринадцатая

Маркус Бриан, впервые участвовал в таком большом сражении. Раннее, когда они с отцом шли на эти земли, на них нападали разбойники, но отец и его люди, были опытными воинами, и быстро расправлялись с ними. И на этих, беспокойных землях, на них неоднократно нападали, и Маркусу приходилось обнажать свой меч и рубить врагов, но сейчас, видя толпы армии противника, стоявшие одной сплошной массой, он чувствовал, как липкий и противный страх пробирается ему в нутро.

Позднее, историки подсчитают, что армия нормандцев, насчитывала 3 тысячи человек, а противостоящие им войско папы Римского, было в два раза больше – 6 тысяч человек. Но время играло против нормандцев, и надо было атаковать малыми силами превосходящего по численности неприятеля.

По громогласному рёву трубы, далеко разлетевшемуся над полем боя, нормандские рыцари пошли в атаку. На левом крыле – граф Апулии Хэмфри Отвиль. На правом – граф Аверсы Ричард Дренго. Роберт Гвискар, со своими воинами, стоял в резерве.

Не опытный в военном деле Маркус, не мог претендовать на то, чтобы идти в бой, вместе с конными воинами. Да был и рад этому. В составе полутарасотен пехотинцев графа Аверсы, он стоял в строю, чтобы в случае чего, если враг отбросит конных рыцарей и бросится в контратаку, сдержать его.

Стремительным и неудержимым клином, рыцари графа Аверсы врезались в левый фланг войска папы Римского, и опрокинули его.

Всё было напрасно! И призывы предводителей к стойкости и отчаянное сопротивление небольших групп. Рыцари Ричарда Дренго, погнали отступающих. А ведь для конного воина, нет ничего лучше и слаще, как преследовать, гнать, колоть и рубить, в страхе и панике разбегающихся пехотинцев.

А вот в центре, всё обстояло иначе. Там нормандцы Хэмфри Отвиля, столкнулись с грозными швабами, и строй рыцарей увяз. Швабы, орудуя своими ужасными двуручными мечами, стояли твёрдо, и не думали отступать. Оберегаясь от длинных копий рыцарей, они соорудили баррикаду из тел своих павших товарищей, и из трупов нормандцев и их лошадей.

То тут, то там, какой-нибудь нормандец, желая испытать свою удачу, бросался вперёд, чтобы тут же быть зарубленным страшным и длинным двуручным мечом швабов.

За наёмниками из Швабии, стояли лучники, и посылали тучи стрел в нормандцев. Стойкость швабов, вселила отвагу и в остальных воинов папы Римского, и они, собравшись за их спинами, начали охватывать нормандцев с флангов.

Граф Апулии Хэмфри Отвиль, сражался в первых рядах, вдохновляя своих воинов и поддерживая в них боевой дух. И едва не поплатился за свою отвагу, когда меч шваба, расколол его щит и вдребезги разнёс его шлем.

Залитого кровью Хэмфри, утащили с поля боя. Он, хоть у него кружилась голова, а перед глазами плясали чёрные круги, и ему жутко хотелось, больше всего на свете, сесть, а ещё лучше лечь, оставался стоять на ногах.

– Теперь твой черёд, Роберт.

Гвискар, который до этого стоял со своими воинами в резерве, кивнул головой, опустил наносник шлема, и взмахнув копьём, повёл своих людей в смертельную битву.

Его громогласный рёв, вновь вселил, начавшуюся уже было угасать, отвагу в сердца нормандцев. Роберт отбросил весь утыканный стрелами и порубленный мечами щит, и с мечом в правой руке, а с копьём в левой, сражался в самой гуще врагов. Немало швабских мечников, пало под его могучими ударами. Под самим Робертом, убили трёх коней, и он стал сражаться пешим.

Но даже яростный напор воинов Роберта, не смог сломить сопротивления швабов, предпочитающих смерть, бегству или плену.

Хэмфри, бросил в бой и пехотинцев графа Аверсы.

Маркус Бриан, с дрожью в коленях, шёл туда, откуда доносился ужасный лязг железа о железо, летели жуткие вопли и крики, и откуда пахло кровью. Им пришлось идти прямо по порубленным телам, а ноги их хлюпали в лужах крови. Маркус откровенно дрожал от страха, видя перед собой все ужасы битвы – иссечённые тела, разрубленные напополам, отдельно валяющиеся руки, ноги, головы, человеческие и лошадиные, ещё дымящиеся, внутренности. И всюду, кровь, оскаленные в агониях лица, глаза, в которых застыли гнев и ярость, боль и отчаяние.

Шедшие впереди него воины, уже вступили в битву, стремясь одолеть швабов, и гибли под их мечами. Дрожа, чувствуя, как озноб сотрясает тело, сжимая потными руками щит и рукоять топора, Маркус с ужасом ожидал своей очереди. По-верх голов, он видел, высоченных швабов, залитых кровью врагов, и их длинные мечи, которые как на молотьбе, то подымались, то опускались, то подымались, то опускались, иногда описывая полукруг, и тогда чья-то голова, отделялась от тела. Особенно потряс Маркуса вид одного шваба, особенно здоровенного, с свисающими до самой груди чёрными усами, который орудуя своим страшным мечом, улыбался.

Шедший рядом с ним воин, упал, получив стрелу в шею.

«Хоть бы ранило меня. Не сильно» – подумал он, и тут же заорал от страха, когда пали воины, стоявшие впереди него, а голова одного из них, снесённая с плеч, высоко взлетела в воздух. В лицо Маркусу полетели брызги крови, и кто-то, находящийся позади, толкнул его вперёд.

Вот он, здоровенный и смеющийся шваб! Прямо перед ним! Маркус в ужасе попятился.

Кругом раздавались крики, стоны, вопли, лязг оружия. Высокий нормандец, налетел на смеющегося шваба, и тут же отступил, получив рану в руку. Отбросив копьё, он перебросил меч в левую руку, и вновь атаковал шваба. Но был вынужден отступать, под мощным напором врага, опасаясь его страшного двуручного меча.

Пятившегося Маркуса, толкнули вперёд, и он, поскользнувшись в луже крови, упал прямо под ноги сражающимся. Он тут же вскочил, боясь быть затоптанным, и в ужасе, ничего не видя, так как глаза его залепило грязью и кровью, махнул топором. С глухим треском он с чем-то столкнулся, и Маркус, быстро, стянув перчатку, начал протирать глаза. Когда ему удалось это сделать, он увидел поверженного шваба, с проломленным его топором виском, и высокого нормандца, распахнувшего ему свои объятия.

– Ты спас меня! Ты кто, как тебя зовут?

– Маркус, сын барона Олафа Бриана – неожиданно твёрдым голосом сказал Маркус.

– Достойный сын своего отца! Я Роберт Отвиль, и я запомню твоё имя!

И Роберт вновь бросился в битву.

Неизвестно, чем бы она закончилась, но исход сражения решили рыцари Ричарда Дренго.

В азарте погони, опьянённый успехом и кровью бегущих врагов, Ричард всё-таки сдержал галоп своего коня. Подлетевшему трубачу, он сказал:

– Труби в рог, поворачиваем.

И увидев Олафа Бриана, обратился к нему:

– Барон, вон папа Римский, наблюдает за битвой с вала Чивитате. С ним совсем мало людей. Атакуйте их!

Бриан кивнул, и повёл своих воинов к городу.

Только хорошо дисциплинированные и обученные рыцари, могли в бешенной погоне, услышав сигнал сбора, остановить упоение скачки, и собраться на зов полководца. Нормандские рыцари были именно такими. И они быстро собрались вокруг Ричарда.

Удар рыцарей графа Аверсы, в тыл папскому войску, решил исход сражения. Кто не успел убежать, был убит. Некоторые попали в плен. Сражавшиеся до конца, до последнего человека, наёмники из Швабии, были вырезаны все, до единого.

 

Глава четырнадцатая

Лев IX до конца досмотрел разгром своей армии, и спустившись на трясущихся от слабости ногах с вала, тут же был окружён горожанами Чивитаты. Они тоже видели разгром папского войска, и вооружившись кто чем попало, кто что успел схватить в руки, они не желая испытать на себе норманнскую ярость, пленили папу Римского.

Лев IX, ничего не мог поделать, так как кинул свою стражу в битву, и она вся полегла под мечами нормандцев, и сейчас его окружала лишь немногочисленная свита из епископов и клириков.

Горожане Чивитаты, сами приходя в дрожь от содеянного ими, от того, что они осмелились пленить наместника Бога на земле, САМОГО ПАПУ РИМСКОГО, с радостью и облегчением, передали Льва IX, подлетевшим рыцарям барона Бриана.

Олаф Бриан, мудрый годами и добрый христианин, отнёсся к папе в соответствии с его высоким саном, и почтительно проводил в лучший дом в городе отдыхать. И послал гонца к графам.

Хэмфри Отвиль, Ричард Дренго и Роберт Гвискар, прибыл в Чивитату немедленно. Все в пыли и крови, ещё не остывшие от битвы, ещё с горящими глазами, с хищно раздувающимися ноздрями, слышащие в ушах шум битвы, они почтительно склонились на одно колено перед папой Римским. Речь, как самый старший по возрасту, хоть его и мутило от ран и потери крови, держал граф Апулии:

– Ваше Святейшество, мы смиренно просим Вас, простить нас за содеянное. Мы никогда не желали обнажать меч, против Вашего Святейшества, приемника Святого Петра, наместника Бога на земле. И то, что произошло, похоже на какое-то недоразумение.

«Хорошее недоразумение, целая гора трупов за стенами этого города. А сколько славных воинов пало в битве!» – подумал Роберт, бережно поддерживая свою раненную руку.

– Прошу Ваше Святейшество, – продолжал Хэмфри, – принять наше искрение раскаяние и смирение, и позволить проводить Вас, в принадлежавший Вам город Беневенто.

Лев IX, сразу уразумел, весь хитрый план нормандцев. Беневенто вроде бы и действительно принадлежал Святому Престолу, и он сам был якобы на свободе, но в Беневенто был норманнский гарнизон, и там он будет в плену у нормандцев.

Но выбора не было, и смирившись, папа Римский, покорился своей участи.

А Роберт Гвискар, с лёту придумавший этот ход и подсказавший его Хэмфри, посмеивался в бороду, глядя на мучительные размышления папы, отображавшиеся у него на лице.

Поначалу, Лев IX, надеялся на приход византийцев Аргира, но вскоре с прискорбием узнал, что Аргир увёл свою армию назад к Бари, как только узнал о разгроме у Чивитаты.

Потом он думал, что император Запада, придёт к нему на помощь, но Генрих III не спешил, занятый войной с Венгерским королевством.

И долгих девять месяцев, он находясь в почётном плену, вёл трудные переговоры с нормандцами. Наконец, чувствуя приближающююся кончину, он вынужден был уступить, и своей буллой, признал все завоевания нормандцев в Южной Италии, все их титулы и владения, и впредь, обязывался не заключать никаких договоров с Византийской империей.

Нормандцы добились своего, иболее не припятствовали отъезду папы. 12 марта 1054 года Лев IX убыл в Рим, сопровождаемый до Капуи, любезным графом Апулии Хэмфри Отвилем.

19 апреля, в день предсказанным им же самим, проигравший, униженный и оскорблённый, папа Римский Лев IX, умер в своём дворце.

 

Глава пятнадцатая

– Эти нечестивые латиняне, погрязли в ереси!

– Нет никакого доверия этим еретикам! Как можно заключать с ними союзы и договоры, раз Бог отвернулся от них!

– Тот, кто зовёт себя папой, верховный владыка христианского мира? Нет! Он, еретик! И гореть ему в геене огненной, за все свои прегрешения!

Так вещал и проповедовал, с амвона церквей и на улицах, патриарх Константинопольский Михаил Керуларий. Больше политик, чем церковный деятель, обуянный гордыней, честолюбивый, мечтавший получить ещё больше власти, чтобы весь мир, и император Византийской империи и тот, кто зовёт себя императором Запада, все восточные патриархи и церковники признающие власть папы из Рима, подчинялись только ему, самонадеянный и непреклонный, он вёл себя так, по свидетельству современников, «словно он бог, идущий по небу».

Расхождения в догматах веры, о том, какими облатками причащать верующих – на пресном или квасном хлебе, спор о природе Христа и Святого Духа, были лишь поводом, а главной причиной было жаркое пламя ВЛАСТИ, сжигающее Михаила Керулария.

В 1053 году, он распорядился закрыть все латинские церкви и монастыри Константинополя, выкинуть оттуда Святые Дары, приготовленные для причастия из пресного хлеба, и беснуясь, топтал их ногами.

«Доведи до сведения всех епископов франков, монахов и народа, и папы, что все их церковные обряды и обычаи, являются грешными и иудейскими» – писал Михаил Керуларий архиепископу Льву из Охрида, а тот, в свою очередь, епископу Иоанну из Трани в Апулии. Скоро, это послание, действительно дошло до Льва IX.

Он, находясь у нормандцев в почётном плену, не оставлял своих планов, и нуждаясь в союзе с Византийской империей против нормандцев, отправил в Константинополь своих посланников.

Желая решить всё полюбовно, и прийти к соглашению с императором, уладить все религиозные вопросы, он не мог найти худших кандидатов, чем тех, кого послал. Возглавлял посольство, непримиримый, ярый сторонник главенства папы Римского в христианском мире, архиепископ Сицилии и кардинал, Гумберт де Сильва-Кандида. Его помощниками были – папский секретарь Фридрих из Лотарингии и воинственный архиепископ Пётр из Амальфи.

Вручив послания папы императору и патриарху, чем вызвали обиду и гнев, так как в письме императору, весьма непочтительно, указывалось на «неумеренные претензии православного патриарха, которые, если сохрани Небеса, он будет в них упорствовать, помешают ему принять наши миротворческие взгляды», а в письме к Михаилу Керуларию, были нападки на него за попытку осуждать Римскую церковь, посланники гордо удалились в отведённый им дворец.

Бешенству и гневу Константинопольского патриарха, не было предела! Керуларий отказался признать полномочия посланников, и впредь вести с ними переговоры.

Император Константин IX Мономах, уже больной человек, разбитый параличом, поначалу благосклонно принявший послов папы Римского, теперь уже не мог, да и не хотел, обуздать гнев патриарха, который опирался на народные массы, горячо обсуждавшие на улицах Константинополя всё происходящее.

Тут, пришло известие, о смерти Льва IX. Кардинал Гумберт и его помощники, были личными представителями папы Льва IX, и его смерть, лишала их всех полномочий. Но, несмотря на это, они продолжали вести себя, с ещё большей дерзостью и надменностью.

А обвинения в адрес римской церкви усилились. Монах из монастыря в Студие – Никифор Стефат, в своём письме кардиналу Гумберту, выдержанном в почтительных выражениях, обвинял римскую церковь в употреблении пресного хлеба при причастии, осуждал их обычай поститься по субботам, и не мог понять попытки ввести обет безбрачия для священников.

В ответ, Гумберт, в прямо таки истерическом письме, обозвал монаха Стефата «тлетворным сводником и учеником зловещего Магомета. Тебе, шуту, место в театре и в публичном доме, рядом с непотребными девками, а не в монастыре! Я предаю анафеме всех, кто разделяет твою порочную доктрину!».

Это письмо, ставшее широко известным и обсуждаемым, закрепило у византийцев мнение о римских епископах, как о грубых варварах, с которыми никакое соглашение не возможно.

В три часа пополудни, 16 июля 1054 года, в присутствии всего константинопольского духовенства, собравшегося для причастия, Гумберт и его помощники, в парадном облачении, вошли в собор Святой Софии. Они широкими шагами приблизились к алтарю, и положили на него папскую буллу, об отлучении от церкви всех тех, кто не поддерживает папу Римского и не согласен с обрядами и обычаями Римской церкви. Уходя, они остановились только для того, чтобы демонстративно отряхнуть ноги на пороге Святой Софии.

18 июля они покинули Константинополь, а возбуждённая толпа на улицах города, всё никак не могла угомониться. Её успокоило только известие об аресте членов семьи катапана Аргира, находившихся в Константинополе (Аргир был избран козлом отпущения и обвинён в том, что именно он стоял, и подталкивал божественного императора и благочестивого патриарха, к союзу с этими варварами-латинянами) и то, что 20 июля, патриарх Константинопольский Михаил Керуларий, предал анафеме Гумберта и его помощников.

Так, из-за личных амбиций нескольких властных человек, произошёл, намечавшийся уже давно, окончательный раскол Восточной (православной) и Западной (католической) церквей христианского мира.

 

Глава шестнадцатая

При Чивитате нормандцы одержали очередную победу на этих землях. Может, самую внушительную и значительную, за все годы их пребывания здесь. Теперь уже, никто не мог оспаривать их права на владения этими землями. Слава и авторитет их, как о сильнейших и непобедимых воинах, возросли необычайно. Отныне, никто не смел бросать им вызов.

А Роберта бесила нерешительность Хэмфри, который вместо того, чтобы кинуть все силы против византийцев, и расширять свои владения, занялся перераспределением уже захваченных земель среди нормандских баронов, увлёкся строительством замков, церквей и монастырей, захотел привести в порядок дороги графства. Тут ещё некий нормандец Пётр, быстрым и дерзким набегом, захватил у византийцев город и замок Трани, объявил себя владетелем этих земель и независимым графом. И Хэмфри раздумывал, долго и медленно, как бы подчинить себе этого самого Петра.

В 1054 году, в замке Святого Марка, или как теперь его стали называть на итальянский манер – Сан-Марко-Арджентано, у Роберта родился сын. При крещении, желая, чтобы ему всю жизнь покровительствовал святой, счастливые родители нарекли ребёнка Марком, но Роберт, видя этого весьма крупного и здорового розовощёкого малыша, называл его Боэмундом, по имени легендарного великана из древних сказаний.

Надо было позаботиться о землях и владениях для Боэмунда и детей, которые последуют в дальнейшем, и Роберт помчался к Хэмфри. И между братьями состоялся трудный и громкий разговор.

– Мы многих потеряли при Чивитате! Где мы возьмём людей, для завоевания новых земель, а особенно для того, чтобы удержать их? У нас их, просто не хватит!

– Один нормандец, стоит десятка этих изнеженных греков! С сотней, мы одолеем тысячу! Ни греки, ни лангобарды, не смогут противостоять нам! Мы покорим и завоюем эти земли!

И ему удалось подвигнуть Хэмфри на решительные действия. В 1055 году, нормандские войска двинулись на юг, на так называемый итальянский каблук, как его назовут в дальнейшем.

В течение этого года, им покорились или были взяты штурмом – Минервино, Отранто, Галлиполи, Ория, Нардо, Лече. Расширив свои владения, нормандцы вышли на побережье Адриатического моря. А в 1056 году, Роберт, захватил у слабого князя Салерно Гизульфа, город Козенцу.

Граф Аверсы Ричард Дренго, не отставал от нормандцев из Апулии, тоже постепенно увеличивая свои владения за счёт слабых соседей – князей Салерно и Капуи.

В Козенце к Роберту пришёл человек, некогда бывший советником у Пандульфа Капуанского.

– А-а-а, Имоген, – узнал Роберт вошедшего. – С чем, пожаловал?

– Пришёл, чтобы служить тебе.

– Мне? Зачем?

– Я знаю большинство языков, на которых говорят люди. И здесь, в Италии, и далеко за её пределами. Умею читать и писать на этих языках. Сведущ в политике и дипломатии. Могу предположить, о чём думает, или что замышляет, тот или иной правитель. В нужный момент, могу помочь и поддержать советом.

– Не больно-то, твои советы, помогли Пандульфу. А твои советы мне, едва не стоили тебе жизни. Не знаю, какому богу ты поклоняешься, но благодари его, что двери оказались хлипкими.

– Не будем вспоминать старое, Роберт. Что было, то прошло. А мои советы Пандульфу… Всему виной его смерть. Если бы не она, беспощадная, то, о-о-о, можешь поверить мне Роберт, мы бы придушили Гвемара Салернского, и прости мою откровенность, вышвырнули бы вас с этих земель. Пандульф мечтал о владычестве над всей Италией.

– Владычество, над всей Италией, – Роберт задумался, погрузившись в приятные грёзы. Некоторое время спустя, он стряхнул сладкое наваждение и спросил Имогена:

– И что ты сейчас посоветуешь мне?

Имоген немного подумал, пожевал губами и положил руки на свой отвисший живот.

– Я слышал, что сейчас, в герцогстве Нормандском, новый мятеж против герцога Вильгельма.

– Я тоже об этом слышал.

– Против герцога собрались большие силы – графы и бароны Верхней Нормандии, и что их поддерживает король Франции Генрих.

– Да. Это странно, если учесть, что совсем недавно, король Генрих был союзником герцога Вильгельма.

– Это всё грёбанная политика, мать её, или, как говорил древние греки – знай свою выгоду. Как бы там ни было, кто бы, не одержал верх в Нормандии, скоро сюда хлынет новый поток из сторонников проигравшей стороны.

Роберт вспомнил себя и Можера, и кивнул головой:

– Это так.

– Тебе же Роберт, надо проявить невиданную щедрость, чтобы привлечь к себе всех этих воинов. Не жалей золота и серебра! Не жалей земель и поместий! Собирай их всех под свою руку! Чем больше у тебя воинов, тем больше твоя власть, твоё могущество и влияние!

Роберт, подумав о том, какие возможности открывают перед ним сотни нормандских рыцарей, просияв лицом, энергично кивал головой.

– К тому же, я слышал, что твой брат Хэмфри, в последнее время, много и тяжело болеет. Кто тогда унаследует корону графов Апулии?

– Есть ещё Готфрид…

– К чёрту Готфрида! Хэмфри, спит и видит, что ему унаследуют его сыновья. По крайней мере, старший из них – Абеляр.

– Но он ещё мальчишка…

– Вот, вот! Мальчишка! А неужели ты, менее достоин короны графа Апулии, ты прославленный и знаменитый, чем какой-то там мальчишка?!

Роберт был хитёр, и умел скрывать свои чувства, но сейчас, по его лицу, Имоген без труда читал то, о чём тот думает.

– Новые воины, много воинов, дадут тебе то, чего ты хочешь, Роберт. Даже корону графа Апулии.

 

Глава семнадцатая

А спустя неделю, на Роберта было совершенно покушение.

Он как раз вышел из синагоги Козенцы, договорившись со старейшинами евреев о размере подати, которое это иудино племя, будет платить за свои жизни, и стоял на улице, смотря на старый арабский замок на холме Панкрацио, щуря глаза от яркого солнца.

В это же самое время, Маркус Бриан, в одном из полутёмных переулков, наконец-то увидел тех, кого так долго искал.

– Братья! Преподобные и благочестивые братья мои, прошу вас, стойте!

Двое монахов, вышедшие из таверны, испуганно прижались к стене одного из домов. Тот, что был помоложе и покрепче, достал из-под сутаны большой нож, а второй, отыскал на помойке увесистую палку.

– Хвала Богу, я отыскал вас, братья!

– Смотря кого и чего ты искал.

– Вы ведь монахи из Клюнийского аббатства?

Монахи переглянулись.

– Может быть.

– Епископ Вилибальд, так и говорил, что я найду вас здесь. Вы ведь те, кто торгует святыми мощами?! А нам просто необходимо приобрести для нашей обители, мощи святого! Что у вас есть, братья?

Монахи вновь переглянулись.

– Мощи святых угодников, стоят дорого. Есть ли у тебя, чем заплатить?

– Да, да, конечно! – Маркус полез за пазуху, и вытащил кошель. – Вот, чистое серебро!

Один из монахов, ухмыльнувшись, стал заходить Маркусу за спину.

– Так что у вас есть, братья? Мощи какого святого?

– Мощей много. Вот, палец Святого Матфея, вот, бедренная кость Святого Януария. Вот, ногти и волосы Святого Власия. А вот, пыль, смытая с ног Святого Себастьяна.

Желая поближе рассмотреть священные реликвии, Маркус, с благоговейным трепетом, склонился пониже, и сильно втянув носом святую пыль с ног Святого Себастьяна, громко и оглушительно чихнул. Громкое эхо узкого переулка, троекратно усилило его чих.

От неожиданности, вздрогнул арбалетчик, стоявший на крыше одного из домов, и тяжёлый арбалетный болт, вместо того, чтобы вонзиться прямо в глаз Роберту Гвискару, с сильным треском врезался в деревянное стропило возле его головы.

Опытные в таких делах телохранители, сразу же прикрыли Роберта своими щитами, и ещё несколько болтов и стрел, вонзились в них. Были убиты или ранены некоторые люди из его свиты.

Гигант Роберт, расшвыряв щиты своих телохранителей, выхватил меч и выбежал на середину улицы. Какая бы опасность ему не грозила, он не собирался отсиживаться, укрываясь от неё. Дико крича и страшно вращая глазами, он стол на улице.

– Кто?! Кто это сделал?! Кто посмел?! Переверните этот город, найдите мне их!

Пятеро телохранителей и те, кто уцелел из свиты, кинулись в переулки, туда, откуда предположительно стреляли.

Вскоре двое из них, притащили оглушённого, в грязи и крови, Маркуса.

– Вот эту падаль, мы нашли вон там, за углом.

– Допросите его.

Вперёд вышел старый Визигис и присел на корточки перед Маркусом.

– Принесите воды, и плесните ему в лицо. Пускай очухается, – проговорил Визигис, доставая острый, искривлённый нож.

Вода смыла грязь и кровь с лица Маркуса, и Роберт вскричал:

– Стой, Визигис! Убери нож! Я знаю его! Это сын барона Бриана, Маркус!

– Тогда какого дьявола, он делал с теми, которые стреляли в тебя?

– Не знаю, но он приходит в себя. Сейчас мы всё выясним.

Маркус, покачивая ужасно болевшей и кружащейся головой, рассказал всё, как было.

– Я чихнул, и тут, этот ублюдок, ударил меня по голове. Больше я ничего не помню.

Роберт усмехаясь, присел рядом с Маркусом.

– Второй раз, Маркус Бриан, ты спасаешь мне жизнь. Видимо Бог благоволит тебе, и не напрасно посылает тебя, навстречу мне. Ты приносишь мне удачу, и отныне, я не намерен расставаться с тобой. Будешь служить мне?

Маркус был умён. Один раз, ему уже удалось провести величайшего хитреца и обманщика, и сейчас, он должен быть осторожным в словах и выражениях.

– Господин… в том, что Всемогущий Господь Бог наш, своею милостью, хранит и оберегает тебя, нет моей заслуги. Видать, ты ещё не всё совершил, что предопределено и предначертано тебе нашим всемилостивейшим Господом Богом. А я… А я, просто так, случайно оказался рядом с тобой.

– Случайно? Я не верю в случайности! Ты снова, уже во второй раз, оказался рядом со мной, и снова спас мою жизнь! Теперь, ты всё время будешь рядом! Я сделаю тебя бароном! Графом! Дарую тебе любой замок и земли!

– Господин… я… я… – Маркус разжал кулак, который до этого держал крепко сжатым, и удивлённо уставился на его содержимое. – Это не я, господин! – вскричал он вскакивая на ноги, и едва не упав от кружения в голове. – Это не я! Господь наш, всеблагой и всемогущий, не оставляет тебя в милости своей! Вот, смотри, это палец Святого Матфея, который непонятно как, оказался у меня в руке! Это он спас тебя! Господь Бог, через мощи своего апостола Святого Матфея, сохранил тебе жизнь!

И все стоявшие на улице нормандцы, ревностные христиане, поклонились святой реликвии, даровавшей жизнь Роберту Отвилю.

А допрос тех лучников и арбалетчиков, которых удалось захватить, показал, что следы покушения ведут в Бари. В Бари, где засел катапан Аргир.

 

Глава восемнадцатая

Хэмфри Отвиль умирал. Умирал, и знал об этом. Он умирал долго, мучительно и страшно.

Зимой, он совершал объезд своих владений, собирая дань и верша суд, и в конце поездки, почувствовал острое недомогание. Он крепился, и не хотел поддаваться болезни, но она всё-таки свалила его. И ранней весной, верные слуги, привезли его в Мельфи.

Ничего не помогало. Ни целебные отвары из трав, ни лечебные мази и притирания, ни пиявки, которые, по мнению некоторых целителей, должны были высасывать больную кровь, ни другие различные способы лечения. Отчаявшись, Хэмфри прогнал от себя монахов, ведающих в искусстве врачевания, и повелел разыскать древних знахарей. Чем вызвал недовольство окружавших его в последнее время священников, аббатов и епископов, заботящихся о душе графа Апулии, призывающего его вверить свою душу Богу, а не призывать колдунов. В один голос, они вещали ему о муках ада и о геене огненной, и елейно говорили ему о райском блаженстве, если он, перед лицом близкой кончины, примет постриг, завещая часть своего состояния монастырям и церкви.

Хэмфри решил послать за Робертом.

Влетев в зал замка, где вот уже более двух месяцев, лежал, не вставая, его брат, Роберт ужаснулся переменам, произошедшим с ним. Лицо, всегда бодрого здоровяка Хэмфри, вытянулось и посерело. Щеки запали. Дряблая кожа висела, а глаза, уже не пылали огнём жизнелюбия и радости.

Хэмфри был в сознании, и узнав брата, протянул ему из-под одеяла, свою дрожащую, истончённую руку.

– Роберт, брат мой! Я рад тебя видеть!

В зале стоял стойкий запах болезни, нечистот и целебных отваров. Вокруг суетились монахи. На кровати Хэмфри, грея зябнущие ноги графа, сидели две девушки.

Роберт подбежал, и как верный вассал, упав на одно колено, поцеловал брату руку. Трудно было поверить, что ещё не так давно, эта слабая рука, ответившая Роберту едва ощутимым пожатием, уверенно держала копьё и меч, безжалостно разя врагов.

– Я тоже рад тебя видеть, Хэмфри! Что это с тобой приключилось? Заболел? Давай поправляйся и мы поедем с тобой на охоту! У меня в Калабрии, превосходные охотничьи угодья. А какая дичь! Мы затравим с тобой оленей! Возьмём на копьё диких кабанов! А какие у меня сейчас есть соколы! С лёту бьют любую дичь!

Роберт старался говорить весело, с улыбкой, чтобы голос не дрожал, но в глазах его, была боль и плескались слёзы.

– Давай, Хэмфри, выздоравливай!

Брат ответил ему слабой, прошедшей через боль, ответной улыбкой.

– Возьми лучше с собой моих сыновей, Абеляра и Германа. Позаботься о них, научи их всему, что нужно мужчине и воину.

Роберт склонил голову.

– Хорошо, Хэмфри. Я позабочусь о твоих сыновьях и сделаю из них настоящих мужчин и воинов.

– Абеляру уже двенадцать… Именно ты… Тебе придётся возвести его в сан рыцаря…Когда он достигнет… возраста…

– Да, конечно. Я думаю, что из твоих сыновей получатся славные рыцари!

Собрав остаток своих сил, Хэмфри приподнялся с подушек.

– А как насчёт графской короны? Ты можешь… поклясться мне…, что сделаешь всё для того, чтобы мой сын Абеляр, стал графом Апулии? А, Роберт?

Роберт напрягся, и уже было хотел забрать свою руку, из горяченных, дрожащих рук Хэмфри.

– А как же Ричард, сын Дрого? Ведь у него больше прав, чем у твоих сыновей.

Хэмфри вырвало желчью и он устало откинулся на подушки, прикрыв глаза.

– Отказывать умирающему в последней просьбе, большой грех, Роберт – прошептал он.

– Я готов взять на себя, этот грех!

Некогда Хэмфри был крепок от природы, был воином до мозга костей, а сейчас, ему было больно и отвратительна теперешняя слабость и беспомощность. Он проклинал их, не имея возможности встать и по достоинству ответить своему младшему брату. Вскоре Хэмфри умер.

А Роберт Гвискар, в августе 1057 года, при поддержке абсолютного большинства нормандских баронов, в торжественной обстановке, возложил на себя корону графа Апулии.

Роберт был доволен. Он начинал простым бродягой без гроша за душой, но однажды, тогда, возле древнего святилища бога войны Марса, поставив перед собой цель, он шёл к ней на протяжении всех этих 11 лет. И теперь он добился того, к чему стремился. Ему шёл 41 год, он был в расцвете сил, здоров и могуч, и теперь ставил перед собой новые цели, желая раздвинуть границы своих владений до тех пределов, куда только может дотянуться его меч.

Только единственная печальная весть омрачила радость Роберта – погиб его горячо любимый брат Можер.

В 1056 году, обосновавшись в Отранто, Можер решил попытать удачи на море. Снарядив несколько кораблей, он начал набеги на земли, принадлежащие грекам, и захватывал византийские суда, снующие в Адриатическом море. Но в конце лета 1057 года, удача отвернулась от него. Его флотилия, возвращаясь от берегов Иллирии, попала в сильный шторм. Когда буря стихла, они, измученные и обессиленные в борьбе со стихией, потеряв два корабля, увидели перед собой стены неприступного Бари, столицы византийского катапана в Апулии, и шедшие по морю три боевых дромона греков. Можер хотел избежать битвы, и попробовать уйти, но его измученные гребцы, были не в силах ворочать тяжеленные вёсла. Когда дромоны приблизились, Можер первым начал битву, одновременно, с двух рук, метнув копья. Дротики, стрелы, топоры, камни и копья, полетели с обеих сторон. Одна из стрел баллисты, стоявшей на носу одного из дромонов, пробила борт корабля Можера, и он начал тонуть. Второй его корабль, шедший рядом, пылал от носа до кормы, подожженный страшным греческим огнём. Видя, что спасения нет, Можер Отвиль приказал править к ближайшему византийскому дромону, и первым кинулся на его палубу.

Всего нескольким из его воинов, удалось, уцепившись за обломки, добраться до берега. Они то и поведали Роберту о мужестве брата и о его гибели.

 

Глава первая

Осенью 1057 года, Роберт, на правах радушного хозяина, тепло принимал в своём замке Мельфи, дорогих гостей:

– Рад вас всех видеть! Как добрались? Свободны ли для проезда горные перевалы? Не было ли в дороге непредвиденных встреч?

Имоген был прав в своих предположениях, и после того, как в Нормандии, герцог Вильгельм, разгромил восставших графов и баронов, попутно нанеся поражения и войску короля Франции Генриха I, на земли Южной Италии, в поисках новой доли, новых земель и поместий, потянулись сотни нормандских рыцарей. Роберт крутился как белка в колесе, с радостью принимая тех, кто избрал Апулию, а не Аверсу. Он мотался по своим владениям, наделяя особенно знатных и прославленных нормандцев городами, замками и крестьянами, и усиливал своё войско, за счёт молодых рыцарей, желавших добыть себе славу и богатство, титулы, замки и земли, в сражениях.

Среди прибывших, были и Отвили.

Роберт, кинувшись вперёд, помог слезть с седла своему старшему брату Готфриду. Он слышал, что в одной из стычек, Готфрид потерял кисть левой руки, и вражеское копьё повредило ему ногу, и теперь он сильно хромал, едва передвигаясь.

Готфрид горячо принял помощь графа Апулии, и распахнул брату свои объятия.

Позади Готфрида, с любопытством озираясь, стояли три его сына – Роберт, Рауль и Вильгельм.

– А это ты, мой дорогой брат Вильгельм? Рад тебя видеть! – и Роберт обнял за плечи своего младшего брата.

– Фрезенда! Да ты стала просто красавицей! Мы быстро найдём тебе здесь, достойного и знатного мужа! – Роберт, наклонившись, поцеловал в щёчку свою сестру.

– А-а-а! А это самый младший мой брат! Привет, Рожер!

Самый младший из сыновей Танкреда Отвиля, Рожер, почтительно склонил свою голову в поклоне перед графом Апулии.

Племянник Роберта, сын Серло, зовущийся тоже Серло, старший своего дяди Рожера на год, улыбнулся.

– Привет, Серло. А это кто?

За плечом Рожера, Роберт разглядел незнакомое лицо молодого воина.

– Это мой оруженосец и друг, – сказал Рожер.

Тот вышел вперёд и поклонился.

– Я, Одо Бриан, сын Рейнольда Бриана, который был братом барона Олафа Бриана.

– Надеюсь, что ты, Одо, достойный потомок этого славного рода. Эй, Маркус, иди, поприветствуй брата!

Подошедший Маркус Бриан, узнав, кто стоит перед ним, сухо кивнул головой.

– Мой отец, всегда враждовал со своим младшим братом.

– Ну и ладно. Забудем о вражде. Сегодня, все здесь – мои гости. Прошу вас всех, мои дорогие братья и родственники, к столу! Отведать пищи, что Бог послал. Хоть священники и запрещают нам, добрым христиан, есть мясо по пятницам, – Роберт, с лукавством, посмотрел на Маркуса Бриана, – но для путников, преодолевших столь дальнюю и трудную дорогу, нет ничего лучше, чем насладиться куском хорошо прожаренного, сочащегося жиром мяса! И выпить, пива! Тёмного и густого пива, которое у меня, смею вас заверить, лучшее в округе!

Глубокой ночью, после долгого и шумного пира, Отвили собрались на семейный совет. Первым, как старший в семье, несмотря на графский титул младшего брата, держал слово Готфрид.

– Роберт, я не претендую на корону графа Апулии. Она слишком тяжела и не удобна для меня. Я всегда, завидовал силе Вильгельма, проницательности Дрого, хитрости Хэмфри, и ставя себя на их место, понимал, что это всё не для меня. Да и это увечье… Разве такой граф, нужен нашим диким нормандцам? Титул графа Апулии, твой по праву Роберт. А мне бы, найти какое-нибудь тёплое местечко, где я бы, окружённый покоем и женщинами, спокойно доживал свои дни.

– Я дам тебе в лен Лорителло.

Город Лорителло и его окрестности, ранее принадлежал Хэмфри, и теперь, являлся наследственным владением его старшего сына Абеляра, и потому, Готфрид спросил:

– А как же Абеляр?

Роберт пренебрежительно отмахнулся.

– Он сейчас слишком мал, чтобы протестовать, а когда подрастёт, мы подыщем ему новые владения.

Все присутствующие, приняли это решение графа Апулии.

– Да, должен сказать, что стараниями Серло, и благодаря щедрым дарам, которые я привёз отсюда, мы помирили нашу семью с родом Жируа. Наш Рожер помолвлен с Юдит д'Эвре (Юдит д'Эвре, родилась в 1050 году. Была единственной дочерью Вильгельма д'Эвре и его жены, Хависы де Жируа), девчёнке только семь лет, но главное – мир, – сказал Готфрид.

Все Отвили, подивились этой проницательной предпреимчивости Серло, избавившей их семью от застарелой вражды с родом Жируа. А Рожер, на эти слова старшего брата, под насмешливо-испытующими взорами осталных членов семьи, страшно покраснел.

Роберт, спрятав улыбку в бороде, продолжил:

– Тебе, Вильгельм, следует пощипать владения слабого князя Салерно, и попытать удачи там. Я помогу тебе в этом. К тому же, Ричард из Аверсы, хочет заполучить Капую, а там распахнуть рот и на Салерно. Мы должны опередить его в этом!

– Ты хочешь воевать с нашими братьями из Аверсы? – тихо и осторожно спросил Готфрид.

– Нет! Фрезенда, вот ключ к владениям семейства Дренго! Мы женим графа Аверсы Ричарда на Фрезенде, и в последующем, их наследники, такие же Отвили как и мы, подарят нам все владения семьи Дренго.

Все, молчали, поражённые умом и далеко идущими планами Роберта. Только одна Фрезенда, зарделась, пытаясь представить себе своего будущего мужа, которого она ещё и в глаза не видела.

– Рожер, Серло, и вы, Роберт, Рауль и Вильгельм, для вас, открываются возможности, завоевать владения во всё ещё непокорной византийской Калабрии. Рожер, Серло, я дам вам по шесть десятков рыцарей, дам золото, для найма новых воинов, а там… Там всё зависит от вас!

 

Глава вторая

Имоген, крайне довольный собой, удовлетворённо потирал руки.

В 1058 году, в результате не урожая, в Южной Италии начался голод. Положение усугубляли эпидемии различных болезней, косившие всех без разбора. Вот как писал об этих событиях современник: «Даже те, у кого были деньги, обнаруживали, что покупать нечего и вынуждены были отдавать в рабство своих детей в обмен на еду. Те, у кого не было вина, пили воду, что приводило к распространению дизентерии и плохо влияло на селезёнку. Сервы пекли хлеб с речными водорослями, с древесной корой, с каштанами или желудями, которые до этого ели только свиньи. Некоторые жевали сырые корни». А тут ещё, началось восстание лангобардов против нормандских завоевателей.

Аргир, сын Мелуса, катапан Южной Италии, все эти годы, по мере сил отбивался от наседавших норманнов, и успешно оборонялся от нападок из Константинополя. Но в прошлом году, он неожиданно покинул свою столицу Бари, и скрылся в неизвестном направлении, оставив византийцев в Южной Италии на произвол судьбы. Это было большим ударом для Имогена, поддерживающего с Аргиром тесные связи. Но тут пришли верные вести из Константинополя, о том, что новый император Исаак Комнин, собирает армию, чтобы вышвырнуть из Италии этих северных варваров.

С утроенной энергией и силой, Имоген начал трудиться, раздувая пламя восстания лангобардов, сея смуту среди нормандских баронов, недовольных политикой Роберта Гвискара. Большой удачей он считал то, что его агентам, удалось путём поджога, уничтожить большие запасы зерна в Мельфи. Теперь голод, свирепствующий среди крестьян и малоимущих горожан, начал, своей костлявой рукой, всё сильнее сжимать за горло и нормандцев.

Роберт, погружённый в тревожные мысли, сидел в зале замка Мельфи, глядя из окна на обгорелые руины амбаров. «В Калабрии Рожер взял Кариати. Быстро взял. Весьма способный мальчик. Надо не дать ему возможности укрепиться там, а то возомнит о себе не весть что… Вильгельм, занял замок Сан-Никандро, возле Эболи, ловко оттяпав его у салернского князя. А ублюдочные лангобарды, восстав, вырезали в Никастро наш гарнизон. Целых шесть десятков воинов! Долбанный Синибальд, сын Одрика! Да я бы, с шестидесятью воинами, утопил в крови всех этих восставших скотов! Развесил бы на стенах их потроха! А тут ещё подымают головы, возмущаются, пытаются противодействовать, сторонники сыновей Дрого и Хэмфри. Со всех сторон осадили! Что делать? Куда нанести удар?». Роберт не знал. Он искал и не находил выхода.

– Позовите ко мне Имогена! – крикнул он в распахнутые двери, и вновь предался раздумьям.

– Ну, что скажешь мне ты, советник? Давай, отрабатывай хлеб и то жалованье, которое я тебе столь щедро плачу.

Имоген понял, что попал. Серьёзно попал. Влип, как муха в паутину. Сейчас ему, против воли, придётся помочь тонущему графу Апулии, и если он совершит ошибку, и сделает что-то не так, то его голова, запросто слетит с плеч. Имоген судорожно сглотнул, ощущая между лопаток тяжёлый взгляд старого Визигиса.

– Тебе господин, надо бы примириться с лангобардами.

– Легко сказать, но как это сделать?

– Жениться.

– Ты чего?! Я уже женат!

– Тебе стоит жениться на представительнице знатного лангобардского рода. Твоя теперешняя жена молода и прекрасна. Ты любишь её, она любит тебя, и недавно она подарила тебе дочь Эмму. Я всё это знаю. Но, она, просто из благородной и знатной семьи, но не из правящей династии.

Роберт сидел задумавшись.

– Брак, с представительницей правящей династии лангобардов, примирит тебя с ними. Им хватит и удовлетворённой мысли, что твой наследник, будет на половину лангобард, и они будут относиться к нему с почтением. А твоей жене, представительнице их народа, они будут возносить свои мольбы о помощи, надеясь на её заступничество и поддержку.

Роберт никого так не любил на свете, как свою жену Альбераду, но сейчас, скрепя сердце, он вынужден был согласиться с мыслями Имогена.

– И кого ты предлагаешь мне в жёны?

– Сишельгаиту.

– Кого?! – взревел Роберт, и Имоген, зная его бешенный нрав, поспешно отступил, косясь на дверь.

– Сишельгаиту, – тем не менее, твёрдым голосом продолжил он. – Она дочь Гвемара и сестра Гизульфа. И она, единственная. Во всей Италии, осталась только одна достаточно уважаемая и прославленная лангобардская династия – правящий дом Салерно.

Роберт поостыл, но продолжал возмущаться:

– Да она же здоровенная бабища! С меня ростом! Вот такие вот плечи! Огромадные сиськи!

– А что плохого в больших сиськах? – вслух произнёс свою мысль Готфрид Отвиль.

– Женитьба на Сигельшаите, даст тебе в руки Салерно – между тем продолжал Имоген.

– Такая жена, как раз под стать тебе, Роберт. У могучего воителя, и должна быть такая же могучая жена – тихо сказал Визигис.

Роберт долго молчал, но наконец, принял решение.

– Хорошо. Я согласен. Я сам поговорю с Альберадой, и думаю, что она всё поймёт. Я дам ей замок в Венозе и половину доходов с этого города. Она получит достаточно земли и сервов, и надеюсь, это хоть как-то утешит её. Но сначала! Сначала я преподам урок, этим ссученным лангобардам! Чтобы они были посговорчивией, когда я прийду просит руки их принцессы! Я сполна рассчитаюсь за каждого нормандца, погибшего в Никастро! За одного нашего, я возьму десять их жизней! Я сотру, к чертям собачьим, весь этот грёбанный городишко!

Отправив посольство в Салерно, договариваться с князем Гизульфом о браке, Роберт кинулся брать плату кровью с восставших лангобардов.

В край измученный гонец, примчавшийся на загнанной, тяжело поводившей впалыми боками лошади, слез с седла и упал перед ним на одно колено.

– Господин! Ричард Дренго захватил Капую!

Вслед за ним, примчался ещё один гонец, на взмыленном коне.

– Бароны восстали! Они идут на Мельфи!

Прибытие третьего гонца, едва не сразило могучего Роберта.

– Господин! Ваши братья в Калабрии, Вильгельм и Рожер, отказываются подчиняться вам.

 

Глава третья

Граф Аверсы Ричард Дренго, уже давно положил глаз на большую и богатую Капую. Ещё в 1052 году, он неожиданно осадил город, но тогда Пандульф V, слабый наследник могущественного Волка из Абруццо, откупился от нормандцев 7 тысячами золотых безантов.

В 1057 году, когда Пандульф V умер, Ричард нанёс новый удар, за несколько дней, не встречая противодействия, окружив Капую укреплениями, лишив горожан сообщения с внешним миром и подвоза продовольствия с окрестных полей.

С ужасом капуанцы и их молодой новый князь Ландульф VIII, наблюдали, как горят сельские хозяйства, снабжающие город съестными припасами, как нормандцы разоряют богатые виллы знатных капуанцев, вырубывают виноградники и вытаптывают поля. Но они и не думали сдаваться, обороняясь мужественно. Отцы учили сыновей искусству войны, жёны и матери, подносили им камни для метания и стрелы, дочери и сёстры, приносили еду, воду и перевязывали раны.

Более полугода продолжалась осада города, и только начавшийся голод, заставил капуанцев просить о снисхождении.

Ричард был в хорошем расположении духа, и сегодня милостив. Он пришёл в Капую, чтобы править в этом городе, сделать его своей столицей, а самому стать князем Капуанским. И ему не хотелось уничтожать жителей, подвергать их имущество грабежу и разорению, а дома пожарам и разрушениям.

Высокий, красивый, восседая в седле коня, в окружении свиты из ближайших баронов, он принял делегацию горожан Капуи.

– Скажем, двадцать тысяч золотых безантов, как гарантия вашей же безопасности, и мои нормандцы, будут вести себя смирно и тихо.

Из толпы горожан, вышел старый епископ Ничеторо.

– А как же князь Капуи Ландульф? – прошамкал он беззубым ртом.

– Ландульф? Это ничтожество заплатит мне за свою жизнь десять тысяч безантов, и может убираться ко всем чертям. Я теперь, князь Капуи!

Из-за спины епископа, смело глядя в глаза Ричарду, проговорил знаменитый на всю Капую купец Джерберто Айоне.

– Мы согласны выплатить тебе дань, князь Капуи, но каковы гарантии нашей безопасности?

– Что?! – проорал Ричард, и испуганный конь, зашевелил ушами и стал беспокойно перебирать ногами. – Ты мне не веришь? Не веришь моему слову? Да я прикажу, и всех вас, распнут прямо здесь, на этом месте! Захочу, и с вас живьём сдерут кожу! Отрублю руки, ноги, выколю глаза, отрежу нос, уши, и в таком виде, брошу подыхать!

– Все и всё в твоей власти. Мы подчинимся силе. Но мы, хорошо знаем, что такое нормандцы. Вдоволь насмотрелись и наслушались. И давай так, князь – мы заключим соглашение. Вот наши условия. Город твой, княжеская корона тоже твоя, выкуп мы заплатим, но в цитадели города, отныне будет находиться наш гарнизон, который будет контролировать, чтобы ты и твои нормандцы, сдержали данное тобой слово. Наши воины в цитадели, будут следить, чтобы в городе не было никаких бесчинств, грабежей и насилия.

Ричард побелел от гнева и еле сдерживал его, крепко сжав поводья коня и наполовину вытащив из ножен меч.

– А если я не соглашусь? – вкрадчиво и тихо, почти что шёпотом, спросил он.

– Тогда горожане закроют ворота, и несмотря на лишения и голод, будут биться до последнего. Бесспорно, ты возьмёшь Капую, но войдёшь в город по нашим телам. Тебе достанется, пустой, вымерший город, без жителей, полный заразы и болезней. А перед смертью, мы, в своём родном городе, сами уничтожим всё, что можно уничтожить.

– И у вас хватит духу, на всё это?

– Хватит! Мой сын, который сейчас возглавляет оборону города, сделает всё так, как я и говорю. Всё это мы обговорили заранее.

Ричард, сузив глаза, долго смотрел на строгое и решительное лицо Джерберто Айоне. И не заметил ни тени колебания на нём. Он понимал, что пока он не взял главного оплота города – цитадели, его владение Капуей чистая формальность, но вожделенная княжеская корона… Ах, чёрт!

– А ты умеешь торговаться и договариваться, купец. Я согласен, на условия горожан Капуи. Пусть будет так.

Празднество было обставлено со всей возможной торжественностью и помпой. Улицы города были разукрашены полотнищами, гирляндами и лентами, жители, надевшие по приказу свои лучшие наряды, сдержано приветствовали Ричарда Дренго, двигавшегося во главе своих пышно одетых нормандцев, под звуки музыки, к храму Святого Маркелла. Здесь, епископ и представители лучших горожан, вручили Ричарду корону и даровали ему титул князя Капуи.

Так Ричард Дренго, значительно расширил свои владения, приобрёл богатую Капую, и стал Ричардом, князем Капуанским.

 

Глава четвёртая

Рожер слетел с седла, и стал разыскивать брата, который в это время, ходил по кладовым и амбарам своего замка Марано-Принчипато, недавно захваченного им у князя Салерно.

– Вильгельм, этот ублюдочный сукин сын Роберт, лишил меня всего! Я как пчёлка, трудился, завоёвывая для него Калабрию, а этот пёс, ничем не отблагодарил меня! Я разорил окрестности Джераче и отвёз ему всю захваченную добычу, и он, тварь, не подавившись, всю заграбастал её себе! Он отобрал у меня, завоёванный мною Кариати, и посадил туда наместником своего чёртового приспешника! Он, отобрал у меня всё! Мне нечем платить моим людям! У нас нет ни денег, ни жратвы! Нет даже лошадей!

Тучный Вильгельм, сложа руки на животе, молча, прищурясь, слушал младшего брата.

– А как же твой замок Ничерфола?

– Ничерфола? Да, я возвёл это укрепление на горе, но разве можно это назвать замком? Деревянная башня и деревянный частокол. У меня нет денег, чтобы нанять строителей, умеющих возводить строения из камня. У меня ничего нет!

– Помнишь, Роберт рассказывал, что начинал также? Что Дрого, дал ему в феод, подобный замок Скрибла? И кто сейчас Роберт? Он, граф Апулии и Калабрии и наш сеньор.

– Плевал я на Роберта! Мне, двадцать семь лет, и я хочу, править и жить сейчас, а не ждать до седых волос! Я…

Вильгельм, жестом руки, остановил поток хулительных слов Рожера.

– Если не Роберт, то я помогу тебе. Я дам тебе в феод замок Скалея. О-о-о, это прекрасное место, хорошо укреплённый замок, на вершине горы, откуда открывается вид на море.

– Скалея? Отлично! Именно оттуда, укрепившись, я смогу атаковать владения Роберта, и заставлю вернуть его то, что по праву моё!

Вильгельм в ужасе отшатнулся.

– Ты хочешь воевать с Робертом?!

– Да!

– Одумайся, несчастный! Да Роберт, смешает тебя с дерьмом!

– Это мы ещё посмотрим! Ты со мной, Гильом?

Вильгельм долго размышлял, пощипывая свою жидкую бородёнку.

– Да. Но только для того, чтобы удержать тебя от очередных глупостей и неприятностей. Меня то, Роберт не трогает, и свободно позволяет мне откусывать кусок за куском от княжества Салерно. А что касается добычи, то действительно, он забирает себе большую долю, оставляя нам лишь крохи. Может быть, таким манером, мы заставим его делить добычу более справедливо.

Укрепившись в Скалеи, Рожер начал дерзкие набеги на владения своего брата и его вассалов в Апулии и Калабрии.

Проникнув тайно ночью в одно из хозяйств, он, с Одо Брианом, угнал несколько десятков превосходных коней, принадлежащих Роберту.

Они угоняли коров, овец, коз и свиней. Разоряли дома и поля сервов, а самих сервов, угоняли и селили на своих землях. Осаждали и захватывали слабо укреплённые замки. Грабили на дорогах купцов и путников.

Рожер с лёгкостью отразил войско верного Роберту Готфрида Риделя, попытавшегося взять Скалею, и тогда Роберт решил пойти на переговоры.

Нормандцем было слишком мало на этой территории, так как военная знать, никогда не бывает многочисленной, и испокон веков, со дня своего первого появления на этих землях, они предпочитали не уничтожать друг друга, а полюбовно договариваться. Они опустошали всё вокруг, грабили и забирали себе всё, что им нравится, сжигая остальное. Они вызывали страх, плач и зубовный скрежет у мирного населения, но друг друга они старались не убивать. Даже мятеж, заканчивался так, как схватка двух хищных волков – побеждённый бросался на спину, показывая своё не защищённое брюхо, приносил новые заверения в дружбе и верноподданничестве, и, его прощали.

Роберт сам, только с десятком рыцарей, отправился договариваться с мятежными братьями.

– Эти земли, достаточно велики, и владений, хватит для нас всех!

– Да, действительно, земли хватит, когда мы, по твоей милости, все подохнем от голода!

– И чего вы хотите? Вильгельм, неужели я был не справедлив с тобой? Ведь все земли к югу от Салерно, которые ты захватил, по праву твои.

– А я? Что получил я? – гневный Рожер, встал на стременах своего коня и вперился взглядом в брата.

Они ещё долго спорили и рядились, о землях, феодах и владениях, о размере добычи, которую следует отправлять как дань Роберту, и сколько надо вносить в общую казну нормандцев в Мельфи, и в конце концов пришли к соглашению, которое устраивало всех.

Вильгельм получал больше доходов со своих земель, и заверения Роберта в поддержке его дальнейших завоеваний.

– А ты Рожер, получишь половину всех захваченных в Калабрии территорий. Добавь к этому все земли между Сквилаче и Реджо, которые ещё надо отбить у этих чёртовых византийцев. И ты, наравне со мною, будешь пользоваться равными правами и доходами, во всех больших и малых городах Калабрии. Отныне ты, мой наместник в Калабрии! Мой граф, на этих землях!

Польщённый и довольный Рожер, удовлетворённо кивнул головой.

 

Глава пятая

Восстание мятежных баронов, якобы выражавших интерес малолетних сыновей Дрого и Хэмфри, также закончилось очень быстро.

Мятежники взяли Мельфи, но в хорошо укреплённой башне замка, где хранилась сокровищница, засел Готфрид Отвиль со своими сыновьями, мужественно отбивая все попытки взять башню штурмом.

Когда пронёсся слух, что к Мельфи идёт соединённое войско Роберта, Вильгельма, Рожера и Серло Отвилей, многие из мятежных баронов попросту разбежались по своим замкам, а оставшиеся, поспешили выслать на встречу графу Апулии переговорщиков.

Абеляр, Герман, Ричард, старшему из которых было 13 лет, сидя в сёдлах своих коней, дрожали перед своим грозным дядей, громогласный голос которого, иногда заставлял стыть в жилах кровь и у взрослых, повидавших виды мужей. Что же говорить о мальчишках, которые под суровым дядиным взором, понукаемые его голосом, слезли с коней и почтительно ему поклонились. Они тряслись от страха, но всё же они были Отвили, и вот один, за ним второй, а потом и третий, подняли свои головы и посмотрели прямо в глаза Роберту.

«Щенки! Молокососы! А туда же, феод им подавай. Ну, допустим, виновны не они, а бароны и рыцари из их окружения, которые, долбанные козотрахи, хотят больше золота, серебра, владений и почестей. Свинячьи задницы! А эти, мальчишки. Твою мать! А глаза то их, глаза! Сияют, несмотря ни на что, любопытством и щенячьей радостью жизни. А надо вырастить из них волков! Молодых, которые в пылу ярости, и медведя загрызут!».

«А не побоишься? А вдруг медведь это ты, и они, когда подрастут, вцепятся тебе в глотку?» – спустя мгновение вновь стал размышлять Роберт, рассматривая своих племянников. «Нет. Не боюсь! Как там говорил Имоген – каждому своё? Ну, вот пусть и будет всё, так как и должно быть, даже если будет наоборот».

– Так вы считаете, что уже достаточно подросли, чтобы самостоятельно управлять феодом, собирать дань, судить тяжбы рыцарей и сервов, и держать в узде наших нормандцев?

К его удивлению, старший из мальчиков, сын Хэмфри Абеляр, опустил глаза и тяжело вздохнул. Ответил за всех десятилетний сын Дрого, Ричард:

– Да!

– Хорошо. Я уважу ваши желания, чтобы впредь между нами не было разногласий. Ты Ричард, получишь под своё управление половину Венозы. Не спорь! – громким криком пресёк Роберт наметившееся возмущение.

– Ты получишь титул графа Венозы, ранее принадлежавший твоему отцу, и доходы с половины города. Молчи! Веноза большой город, и мы посмотрим, как ты управишься хотя бы с частью его. Абеляр, отныне ты граф Лавелло, и все доходы с окрестных земель, твои. Герман, тебе, как младшему сыну моего брата Хэмфри, достанется графство Канны, что в Апулии.

– Я думаю, что вы довольны? – с ехидной издёвкой спросил Роберт, после некоторого молчания, пока племянники переваривали услышанное, перешёптывались и толкали один другого локтями.

Если кто из мальчиков и был не доволен, то не посмел этого показать под суровым взором дяди, и как не крути, своего сеньора, подчиняться которому их учили с пелёнок.

Все трое быстро закивали головами.

– Взамен, я требую от вас вассальной присяги, как полагается по закону. Верности и преданности! Также, я требую, чтобы вы дали мне своих рыцарей, для войны с византийцами. Ричард, с тебя, пять десятков воинов. Во главе их, я хочу видеть Рутгера Тубо, этого сладкоголосого шептуна, который так любит свистеть тебе в уши. Твоих рыцарей, Абеляр, пусть возглавит Свен де Жизар. Также, в их рядах, должны быть братья Обри и Гильом де Бре. Теперь ты, Герман. Я думаю, что монаху Гумберту, который подвизается в твоих покоях, самое место среди рыцарей. Пусть вдохновляет их на битвы, словом Божьим. И отправь в войско Петра, графа Трани. Мне просто необходим в Калабрии, его пыл и задор, который он недавно выказывал тебе, да и всем вам, понуждая вас к мятежу.

Мальчишки мальчишками, но они поняли своими детскими умами, что их дядя, прекрасно осведомлён обо всём, что происходило, происходит и будет происходить у них, и что он разом, одним ударом, лишил их наиболее рьяных сторонников, единомышленников и вдохновителей. А также, значительной части воинов. Но они вынуждены были согласиться, и принять все требования графа Апулии.

«Пусть теперь по-бунтуют. Пусть попробуют теперь, когда я вырвал у них ядовитое жало. Может быть, когда-нибудь, в дальнейшем… Может быть. Но, не сейчас» – удовлетворённо думал Роберт, смотря на понурые лица своих племянников.

 

Глава шестая

– Имоген! – проорал Роберт, и когда советник появился перед ним, хрипло дыша, продолжил: – Отправишься в Неаполь. Договоришься там с купцами о поставках зерна. Нам нужен хлеб! И мне не важно, у кого ты его купишь! Сарацин, иудеев, пизанцев или генуэзцев. Сейчас хлеб, превыше всего! А то все мы, передохнем с голодухи. Да, также овёс и сено для лошадей. Ну и там остальное, по мелочи – вино, масло и прочее. Но смотри, будь умеренным и много золота не трать. И ещё, самое главное. По пути, навестишь Капую, и намекнёшь Дренго, что Салерно моё. Моё! Пусть не лезет туда своими грязными и загребущими ручищами! А то я отрублю ему их по самую задницу. Я скоро женюсь на принцессе из Салерно, и город, это её приданное мне. Да, и поторопи Гизульфа со свадьбой. Нечего откладывать это дело. И договорись о женитьбе Ричарда на нашей Фрезенде. Это всё. Рожер, выдели ему рыцарей для сопровождения и представительности.

– Одо! Возьмёшь с собой двадцать воинов, и будешь сопровождать этого толстяка.

– Слушаюсь!

– Ты чего, Рожер? Он же мальчишка?!

– Мой оруженосец молод да, но это ведь не порок, правда? Он ловок и смел, и в бою не уступит и взрослому рыцарю. А также он умён. А, как говориться, острый меч ценен, но острый ум ценнее.

– Ладно. Тебе виднее. Отдай приказ, пора выдвигаться. Пора всыпать этим грекам, похожим на баб, и вышвырнуть их с нашей земли!

В 1059 году, нормандцы, всей своей объединённой мощью, навалились на византийцев в Калабрии.

После бегства Аргира, в Константинополе назначили нового катапана, какого-то никому не известного евнуха, который и прибыл вскоре в Бари, и хоть как-то, но попытался сдержать нормандцев. А византийцы в Калабрии, отрезанные от Апулии, лишённые руководства, действовали на свой страх и риск. Гарнизоны городов, сами выбирали себе предводителя и на общем сходе, решали, что и как им делать, сражаться или сдаваться. Наиболее богатые и именитые горожане греческих городов, если позволяла возможность, нанимали отряды наёмников, для защиты, охраны и обороны, также решая – оборонятся или открыть ворота города перед графом Апулии. Разобщённые, лишённые общего руководства, византийские города в Калабрии, стали лёгкой добычей для действовавших сплочённо и разом нормандцев.

Быстро были взяты слабо укреплённые Россано и Джераче. Милето, гостеприимно распахнул ворота на милость победителя. Сын Готфрида Отвиля Рауль, захватил замок Катандзаро. А вот под мощными каменными стенами и башнями древнего города Реджо, основанного греками из Халкиды ещё в 720 году до нашей эры, они вынуждены были остановиться. Византийский гарнизон, запершись в крепости, не пожелал сдаваться.

Под промозглым, мелко моросящим дождём, стоял Рожер, на вершине горы, наблюдая за проходящими внизу войсками.

– О чём, задумался? – спросил Роберт, осадив коня, оскальзывающегося на мокрой земле.

– Да вот, о них. Нам надо изменить состав нашего войска.

– Чего?! С чего это вдруг ты собрался что-то менять? Всё идёт хорошо, наши рыцари одерживают победу за победой, гонят взашей этих чёртовых греков…

– Рыцарь, не может влететь на стены города. Для штурма городов, таких, как вон Реджо, нужна пехота.

– Да мои рыцари, стопчут твою пехоту за миг.

– В чистом поле, да. А если пехота укрепиться? Огородит себя кольями и стенами, тогда как? Здесь, в горах Калабрии, нужна пехота. Рыцари, не могут выбить укрепившихся на вершинах гор византийцев. Женитьба это хорошо, Роберт, но для покорения этих земель, нам надо кое-что ещё. Надо набирать из лангобардов, греков, сарацин, италийцев пехоту, вырывать их с корнем с обжитых мест, из городов и селений, обучать их, внушать им наши мысли, желания и стремления, и тогда они, всюду последуют за нами, штурмуя города, где ещё вчера был их дом. Ведь, как было до этого? Главной, ударной силой нашего войска, была тяжеловооружённая, одетая в кольчуги рыцарская конница. Теперь же, надо сделать так, чтобы основой, стала хорошо обученная и оснащённая пехота. А рыцари, будут играть роль резерва. Тарана, кулака, который мы будем кидать в битву, в самый решительный момент, чтобы добиться победы.

Роберт, который умел завоёвывать, но не любил править, молча выслушал длинную речь младшего брата, улавливая в ней разумные мысли.

– Может ты и прав, Рожер. Но я знаю, что никакой долбанный грек или лангобард, не удержит нормандца. Но если ты так хочешь, то займись этим сам. Нанимай и обучай этих любителей козьих попок, и делай из них воинов. Если получится! – и Роберт, оглушительно расхохотался.

Но Рожер, оставался серьёзным.

– Для взятия Реджо, нам понадобятся осадные орудия. Большие камнемёты, башни, тараны.

– Да до этого их использовали только лангобарды!

– Вот я и говорю, что без помощи лангобардов и греков нам не обойтись.

Вскоре, новые вести, предстоящая женитьба, призвали Роберта в Апулию, и он оставил для окончательного покорения Калабрии Рожера.

 

Глава седьмая

В Капуе Имоген встретился с Джерберто Айоне, недавно приближенным Ричардом Дренго и ставшим советником, занимавшимся торговыми и финансовыми делами.

После обеда, разговоров о погоде и политике, Имоген перешёл к главному.

– Почему бы вашему князю, не оставить Салерно в покое, и не перенести свои усилия, скажем, на герцогство Гаэту?

– Некогда Гаэта оспаривала звание хозяйки морей у Пизы и Амальфи. Богатый город!

– Вот, вот! А большой торговый флот Гаэты? Наверняка, князю Ричарду, понравится идея тех прибылей и выгод, которые он получит, владея Гаэтой.

– Да, Гаэта лакомый кусочек, но не думаю, что нормандец откажется и от Салерно.

– Он проиграет. Не скажу, что схватка двух волков расстроит меня, но думаю, что Гвискар победит.

Айоне, опустив глаза, никак не прокомментировал этот выпад Имогена, направленный против их хозяев. Имоген понял, что Айоне не хочет говорить об измене, и сменил тему:

– А в обратном случае, Роберт обещает князю Капую, свою дружбу и поддержку.

– Не думаю, что Ричард Дренго в ней нуждается.

– А также предлагает руку своей сестры Фрезенды. Ведь мы слышали, что у вашего князя недавно умерла супруга, мир её праху. За свою сестру, граф Апулии даст хорошее и богатое приданное.

Джерберто Айоне, долго обдумывал все предложения Роберта Гвискара.

– Хорошо. Я доведу все эти мысли до слуха князя Капуи, а там, уже он будет решать.

Князь Салерно Гизульф слышать ничего не хотел о браке своей сестры Сигельшаиты и Роберта Гвискара, и велел прогнать посланников графа Апулии.

Его дядя, герцог Сорренто Ги, пытался утихомирить пыл своего племянника.

– Союз с нормандцами, нам просто необходим, если мы хотим выжить. Твой мудрый отец и мой брат…

– К чёрту! Хорош союз, когда эта тварь Ричард Дренго, и этот сукин сын Гильом Отвиль, обкорнали наши территории так, что наше княжество, теперь, ограничивается теперь, практически только городом Салерно. К дьяволу таких союзников!

– Мы слишком слабы, чтобы сейчас противостоять нормандцам.

– Не мы слабы, а нормандцы необычайно усилились! После Чивитаты! О-о-о, Господь Всемогущий, почему ты позволил этим шелудивым псам выжить?! Почему не покрошил их в той битве?! Почему, не испепелил, этих паскудников?!

– Господь карает нас за грехи наши. Мы все погрязли в нечестивости и ереси – произнёс настоятель бенедиктинского монастыря Святой Софии и по совместительству духовник и исповедник Гизульфа отец Протерио Агостино.

Гизульф гневно сверкнул глазами на монаха.

– Ибо, как говорится в Священном Писании, Господь Всемогущий, насылает, глад, мор и холод на головы…

Князь Салерно отмахнулся рукой от речей старого маразматика.

– И всё-таки, союз с нормандцами необходим – продолжал гнуть свою линию герцог Сорренто. – Породнившись с графом Апулии, ты сможешь принудить его обуздать Ричарда Дренго и Вильгельма Отвиля. И ещё… Подумай Гизульф, Роберт Гвискар не вечен, он лет на десять старше тебя, и когда он сдохнет, то твои племянники, станут графами Апулии. И тогда ты…

После этого князь Салерно Гизульф, благосклонно принял нового посланника графа Апулии, так как знал его давно. Имоген, частенько имел кое-какие дела с его покойным отцом Гвемаром.

Конечно же, о возврате земель и замков, захваченных нормандцами у княжества Салерно, речи не шло. Гизульф вынужден был удовольствоваться тем, что Имоген, от имени Роберта Гвискара, обещал сдержать князя Капуанского и своего брата Вильгельма, и не позволить им захватывать новые территории княжества Салерно.

Гизульф закинул удочку по поводу союза Салерно с графом Апулии, против княжества Капуи.

Но Имоген, в завуалированной форме, ответил, что может быть, но не дал никаких гарантий.

Проговорив так два дня, Гизульф вынужден был согласиться на брак своей сестры с графом Апулии.

Молодой Одо Бриан, вышел вперёд, и склонив голову в поклоне, сказал:

– Князь, мы готовы немедленно доставить твою сиятельнейшую сестру, графу Апулии, который с нетерпением ожидает прибытия своей новой супруги.

Гизульф, не ожидал столь скорого решения вопроса, и надеялся, потянув время, вымутить у Гвискара ещё какие-нибудь обещания и заверения. Но делать было нечего, он уже дал слово, и кивком головы, он дал согласие.

– Пускай твоя сестра собирается, а мы пока посетим Неаполь. На обратном пути, дней через десять, мы её заберём.

 

Глава восьмая

В древнем и огромном Неаполе, управляемом своими герцогами, и пока успешно лавировавшими между противоборствующими сторонами в Южной Италии, Имоген хотел приобрести заплесневелое зерно, прогорклое масло и кислое вино, а затем списать всё, на обманувших его поставщиков, которые вместо хорошего товара, прислали им залежавшееся дерьмо. Он, пользуясь своими связями, уже заключил договор с одним венецианским купчиком, но всё дело испортил Одо Бриан, который найдя в порту арабские корабли из Туниса, и узнав, что у них есть превосходное зерно, привезённое на продажу по умеренной цене, не посоветовавшись с Имогеном, купил весь их груз.

Имоген попробовал было протестовать и возражать, говоря мол, что цена слишком высока, а зерно залежалое и цвёлое, но Одо был настойчив. И когда Бриан, сказал:

– А умеешь ли ты плавать толстяк? А если я столкну тебя с пристани в воду, то, сколько ты будешь барахтаться?

Имоген вынужден был признать всю справедливость доводов молодого Одо Бриана.

Довольный собой, получив весомую прибыль от покупки церна, Одо зашёл в таверну возле церкви Святого Януария.

Зная задумки своего сеньора и друга Рожера Отвиля, Одо внимательно присмотрелся к компании, сидящей в таверне. Видно было, что все они люди бывалые и опытные, хорошо вооружённые, и самое главное, умеющие обращаться с этим самым оружием.

Наёмники, поедая копчёных гусей, тоже обратили внимание на пристально смотревшего на них нормандца.

– Что господин, уж не хотите ли вы, предложить нам работу? – обратился к Одо на лингва-франка (Ещё со времён империи Карла Великого, язык франков, стал международным языком общения. С появлением нормандцев в Южной Италии, широко распространился по Средиземноморью), видимо предводитель этого отряда, чернявый и долговязый верзила.

– Угадали. По повелению моего господина, я как раз ищу опытных воинов.

– Тогда вы нашли их. Смею вас заверить, что лучше нас, вы не сыщите никого.

– Не слишком ли самоуверенно?

– Нет. Я знаю, что говорю. А позвольте спросить, кто ваш господин?

– Граф Калабрии Рожер де Отвиль.

– Хм. Не слышал о таком. О Гильоме и Роберте Отвиле мы наслышаны, а вот про Рожера, не слыхали.

– Смею вас заверить, дайте только срок, и скоро, о Рожера де Отвиле, будет слышать и знать каждый!

– Дай-то Бог, чтобы всё так и было. Так вы готовы нас нанять?

– Я вижу, что вы хорошие воины, но будет лучше, если вы сами расскажете о себе.

– Это можно. Я, Гвилим Спайк. А это, мои друзья. Лойд, Идрис, Оуэн, Хэдин, Гаррет, Кэдок, Морт, и братья Дил и Билл. Мы валлийские лучники, волею случая и судьбы, заброшенные на чужбину. И смею вас заверить, что мы были одними из лучших лучников у себя дома, а здесь, на этих землях, так уж и подавно, нам нет равных!

– Лучники, это хорошо!

– Против наших луков, господин, врага не спасёт ни один доспех. Надевай на себя хоть две кольчуги, но наша стрела, проделает в теле отличную дыру.

– И какую вы хотите плату?

– Пятьдесят денариев в месяц мне, и по тридцать моим братьям.

– Ого! Да за такие деньги…

– Что, господин хочет сказать, что за такие деньги он наймёт рыцаря? Не возражаю и охотно верю. Но пока этот рыцарь, на своей коняге, доскачет до меня, я всажу десяток стрел ему в шкуру, и по одной в каждый глаз.

– Ой, ли?

– Выйдем во двор, господин и там ты проверишь наше мастерство.

Во дворе, Одо поразился величине большого, в рост человека, лука валлийцев, и длинным и мощным стрелам.

– Кидай что хочешь вверх, господин, и прежде чем эта штука упадёт на землю, я всажу в неё пару стрел.

Одо подумал, и стянув кольчужную рукавицу, полез за пояс, где лежала византийская золотая монета.

– Золото? Это хорошо! Не жалко портить, монетку, а господин?

– Попади сначала в неё.

– А давайте, чтобы было веселее, кидайте вверх и монетку и рукавицу! А?

Одо так и сделал и высоко подбросил перчатку и монету.

Сказать, что действия Гвилима Спайка были быстрыми, значит не сказать ничего. Всего мгновение понадобилось ему, и вот, банг, банг, два звука спущенной тетивы слились в один, и неподалёку от них, упала пробитая насквозь стрелой кольчужная рукавица.

– Эй, Тибо, – опуская лук, сказал Спайк, – иди, поищи монетку. Она упала в загоне для свиней.

Вскоре мальчишка принёс, также пробитую стрелой монету.

– Великолепно! Потрясающе! Я никогда прежде не видел такой стрельбы! Держи, эта монета ваша, честно заработанная.

И Одо кинул Спайку золотой. Тот, с сомнением повертел пробитую и сплющенную монету, хмыкнул, но сунул её себе за пазуху.

Тут только Одо обратил внимание на ещё одного зрителя – сидевшую поодаль большую чёрную собаку.

– А это ещё что за исчадие ада?

– А, это, – Гвилим Спайк отмахнулся, – это собака мальчишки Тибо. Он пристал к нам в Тоскане, говорит, что сирота. У нас он навроде слуги. Принеси, подай, почисти одежду и сапоги. Кормим, поим его, одеваем, заботимся одним словом. Не прогонять же сироту. А зверь его. Зовут… Эй, Тибо, как зовут твою собаку?

– Грум, господин.

– Во, во, Грум. Ничего, животина послушная, не лает почём зря, своих признаёт и не кидается. Да, несколько раз, когда мы шли сюда, пёс приносил нам зайцев и куропаток. Не сам, понимаете жрал, а приносил нам. Дескать, вот, всем нам, на общий стол. Ну и мы, соответственно, ни его, ни мальчишку не обижали. Морт как-то попробовал, замахнувшись на пацана палкой, так Грум так зарычал! Идрис уже потянулся за мечом, и хотел прирезать животину, но мальчишка упал на колени, стал плакать и умалять. Вообщем… А! Когда возле Рима, на нас напали какие-то разбойники, козлом воняющие, то Грум перегрыз одному глотку, а второму вцепился в пах и отгрыз яйца.

– Понятно. Ну, валлийские лучники, желаете ли вы, за обговоренную раннее плату, служить графу Калабрии Рожеру де Отвилю?

– Дело такое… Конечно, если оно… За плату… Но только, чтобы без обмана… Честно значит… Тогда, согласны – дружно, враз, загалдели лучники.

 

Глава девятая

Когда Сигельшаита, высокая, широкоплечая, с выпирающей из любой одежды большой грудью, возбуждающе покачивая бёдрами, вышла после бракосочетания из церкви, и сев в седло подведённого ей коня, взяв в руки копьё и щит, погнала его галопом, а позади неё развивались её длинные белокурые волосы, то восхищённые нормандцы, встретили её восторженным рёвом сотен глоток.

– Валькирия! – кричали одни.

– Брунгильда! – вторили им другие.

– Женщина-воин! – орали третьи.

Воодушевления нормандцев не было предела, так как они увидели, что Сигельшаита превосходно сидит в седле и не хуже любого рыцаря, может владеть разным оружием.

Позади неё, улыбаясь в бороду, несся её супруг, граф Апулии Роберт де Отвиль, спешивший уединиться в спальных покоях замка, чтобы отведать прелестей своей новой жены.

Настроение Роберту подымало и то, что Имоген шепнул ему на ухо перед венчанием – князь Капуанский Ричард Дренго, оставив в покое княжество Салерно, начал войну против герцогства Гаэта, осадил крепость Аквино и готов взять в жёны Фрезенду де Отвиль.

Во время осады Аквино, Ричард Дренго решил нанести визит в знаменитый монастырь Монте-Кассино, расположенный неподалёку, и был принят там, как герой и освободитель. Монастырь всегда был частью княжества Капуи, и в последние десятилетия, долго и жестоко страдал от произвола князей. Сначала Волк из Абруццо, злой и беспощадный, затем его сын, тоже Пандульф, продолжал, по старой традиции, гнобить, угнетать и преследовать монахов, разоряя святую обитель. И любой, будь он даже нормандец, кто избавил монастырь от этих ненавистных тиранов, мог рассчитывать на радостный и благосклонный приём.

А Ричард, прекрасно понимал, что для укрепления власти, в своих разросшихся владениях, ему просто необходима поддержка церкви.

В Монте-Кассино его приняли с королевской пышностью. Вся обитель, была украшена как на Пасху, звонили колокола, а монахи пели псалмы. Церковь была освещена множеством свечей. Настоятель монастыря аббат Дезидерий, несмотря на то, что его отец – князь Беневенто Ландульф V, пал в битве с норманнами в 1047 году, выразил Ричарду слова благодарности, собственноручно омыл ему ноги, и попросил князя Капуанского, о защите и о заботе святой обители.

Ричард поклонился, и громко произнёс:

– Клянусь Всеми Святыми Угодниками, Девой Марией и именем Господа Бога нашего Иисуса Христа, что я всегда буду защищать, оборонять, и заботиться о монастыре Монте-Кассино. И тот мне будет враг, с тем я никогда не заключу мира, кто попытается лишить церковь её достояния.

Так были заложены основы союза между князем Капуи и церковью.

В этот период времени, римская церковь, как никогда нуждалась в защите. И именно нормандцам, волею судьбы, выпало оборонять и поддерживать престол Святого Петра, и всю западную христианскую церковь.

После смерти папы Льва IX, старые аристократические семьи Рима, графы Тускулумские, Кресченци и остальные, смогли вернуться к прежним интригам. Вновь на улицах Рима полилась кровь, возводились баррикады и пылали дома. И как всегда, в положение дел решил вмешаться император Запада Генрих III. Он назначил папой римским своего главного советника графа Гебхарда фон Доленштайн-Хиршберг, епископа Айхштетского. Гебхард согласился, и опираясь на войско императора прибыл в Рим, где 13 апреля 1055 года взошёл на престол Святого Петра под именем Виктора II.

5 октября 1056 года, в возрасте 39 лет, умер от лихорадки император Генрих III. Новым императором стал его сын, шестилетний Генрих IV, при регентстве своей матери Агнессы де Пуатье. Как практически всегда бывает, при малолетнем правителе, власть императора ослабла. На границу империи начали наседать внешние враги, подымали головы и внутренние противники. В империи начались феодальные и междоусобные войны.

28 июля 1057 года, от малярии умер и папа Виктор II, советник малолетнего императора, сосредоточивший в своих руках огромную власть и любыми способами старавшийся сохранить мир в империи.

Теперь, когда император был слаб и не мог вмешаться в дела Святого Престола, власть в свои руки решила взять партия реформаторов, стремившаяся к обновлению церкви (Вот некоторые из целей реформ, изложенных в «Папском диктате» 1075 года папой Григорием VII: «Только римский первосвященник может быть называем вселенским. Его имя едино в мире. Только он может низлагать епископов и вновь возвращать им сан. Только он может издавать новые законы, соединять или делить епархии. Без его повеления никакой собор не может называться всеобщим. Он не может быть судим никем. Важные дела церкви должны подлежать решению только понтифика. Только имя папы упоминают в церквях. Один папа может носить императорские регалии. Все князья должны целовать ноги только у папы. Никто не вправе изменить решение папы. Никто не имеет права судить папу. Римская церковь, никогда не ошибалась и никогда не впадёт в ошибку. Римский первосвященник имеет право низлагать императоров. Он может освобождать подданных от клятвы верности неправедным государям». Это не полный перечень пунктов «Папского диктата», но как видно из вышеприведённого, церковные реформаторы стояли за укрепление неограниченной папской власти во всём христианском мире, как в светских, так и в церковных делах). Во главе этой партии стоял Гильдебранд, бывший советник папы Льва IX. Именно по настоянию Гильдебранда и его сторонников, в Риме, новым папой 3 августа 1057 года, стал кардинал Фридрих Лотарингский, принявший имя Стефана IX.

Стефан IX, был братом герцога Лотарингии и маркграфа Тосканы Готфрида II Бородатого, и в ответ на поддержку на папском престоле, хотел короновать своего брата императором. Ещё Стефан IX был известен тем, что был яростным противником нормандцев, и перед битвой при Чивитате, хвастался Льву IX, что всего с сотней рыцарей, он передушит их всех. Также, это он, будучи советником Льва IX, сопровождал в Константинополь кардинала Гумберта де Сильва-Кандиду, и поддержал его в деяниях, приведших к расколу христианской церкви.

Этот папа, хотевший подчинить владения нормандцев в Южной Италии церкви, опиравшийся на армию своего брата в Тоскане, заставил понервничать, только что ставшего графом Апулии Роберта Отвиля. А тут ещё прошёл слух, что Стефан IX, отправил своих тайных послов в Константинополь, пытаясь возродить союз с Византийской империей… Было от чего придти в беспокойство.

Но спустя восемь месяцев своего понтификита, 29 марта 1058 года, Стефан IX умер во Флоренции. Поговаривали об отравлении, которое осуществили нормандцы. Но если Стефана IX действительно убили, то, скорее всего, это сделала римская знать, которую пугало соседство с близкой и могущественной Лотарингской династией. Дальнейшие события подтверждают это предположение.

Графы Тускулумские и Кресченци, действовали быстро. Уже 5 апреля, на папский престол был «выбран» представитель Тускулумского семейства кардинал-епископ Велетри, в миру Иоанн Минциус, ставший папой Бенедиктом X.

Гильдебранд и партия реформ, отказались признать нового папу, и, заручившись поддержкой Готфрида Лотарингского и регентши Агнессы де Пуатье, собрали в Сиене, в декабре 1058 года, своих сторонников из числа кардиналов и епископов.

Здесь, они избрали главой христианской церкви епископа Флоренции Жерара Шеврона, принявшего имя Николая II. На соборе в Сутри, Николай II объявил Бенедикта X низложенным и отлучил его от церкви.

С армией, данной маркграфом Тосканы, Николай II двинулся на Рим, где его сторонники открыли Трастеверианские ворота. Последовали несколько дней жестоких и кровавых уличных боёв, но в конце концов, Латеранский дворец, прибежище графов Тускулумских и Бенедикта X, был взят штурмом. Сам Бенедикт X, бежал в город Галерию.

Несмотря на бегство Бенедикта, у него и его семьи, ещё оставалось много единомышленников в Риме. Тут ещё Готфрид Лотарингский, начал интриги, переговоры и заигрывания с римской знатью.

Вскоре, обстоятельства заставили Готфрида вернуться в Тоскану, и тогда партия церковной реформы, лишённая поддержки, опасавшаяся Готфрида Бородатого, стоявшая, шатаясь, на краю пропасти, решилась на поразительный и крайне значимый шаг. Они обратились за помощью к нормандцам.

 

Глава десятая

Всё высшее духовенство Рима, да и все жители италийского полуострова, воспринимали нормандцев, как сборище разбойников. У кардиналов и епископов, вызывала ужас сама только мысль, о союзе с ними, знаменитыми своими кощунствами и святотатствами. Но влияние Гильдебранда было велико, решимость его сторонников внушала ему поддержку, и в феврале 1059 года, он лично отправился в Капую.

Ричард радушно, со всеми полагающимися почестями, принял столь высокого гостя. Маленький, и необычайно тучный Гильдебранд, поначалу держался настороженно, но видя благорасположение князя Капуи, осмелел, и перешёл к сути дела.

– О чём речь? – воскликнул Ричард, выслушав Гильдебранда. – Мы всегда, были, есть и будем, добрыми и ревностными христианами! И поддержка Святого Престола, Его Святейшества папы Римского, есть наша прямая обязанность и наш наипервейший долг! Я немедленно пошлю Его Святейшеству, три сотни своих рыцарей! Возглавит их барон де Бриан. А я присоединюсь к вам позже. Женюсь, знаете ли. И тешу себя надеждой, что Его Святейшество, благословит мою женитьбу, – закинул Ричард мысль Гильдебранду, о продолжении и развитии союза нормандцев со Святым Престолом.

– Всенепременно! Конечно же, Его Святейшество, благословит вас и поддержит все ваши начинания!

Разрешение на захват герцогства Гаэта был получено, и Ричард удовлетворённо усмехнулся в бороду.

Нормандцы, начали свои атаки на княжества Капуя и Салерно, когда узнали о смерти императора Генриха III, когда власть империи, под управлением женщины, ослабела, а сама империя была раздираема войнами, смутами и раздорами, и когда ей не было никакого дела до своей далёкой окраины в Южной Италии. Теперь же, заключая договор со Святым Престолом, Ричарду было важно узнать мнение новых союзников о своих действиях.

К удивлению всех, Гильдебранд вернулся в Рим живой и невредимый, в сопровождении внушительного эскорта, из трёхсот грозных нормандских рыцарей.

В середине марта, нормандцы и войско папы Николая II, взяли Пренесте, Тускулум, Нументаум, и осадили Галерию.

– Что думаешь, барон? – спросил князь Капуи.

– Эти псы, должен признать, свирепо и мужественно обороняются. Он уже отбили два наших приступа, но нам всё равно, надо идти на третий штурм, так всё, что можно было сожрать с окрестных полей, мы уже сожрали.

– А что не сожрали, так вытоптали и сожгли, – вставил маленький епископ Луккский Ансельм, несмотря на свой сан, облачённый в кольчугу, опирающийся на копьё, командующий войском папы.

Бриан равнодушно пожал плечами.

– Война, что тут поделаешь.

– Взять крепость будет сложно.

– Доверьте это нашим нормандцам, Ваша милость. Есть тут у меня одна задумка.

– Неужели ты думаешь, Олаф, что теперь, когда я прибыл сюда, я откажу себе в удовольствии лично повести на битву своих рыцарей? Давай, выкладывай, что ты надумал.

– Вряд ли Ваша милость, отважится на то, что я задумал.

– Что?! – взревел князь Капуанский, и дёрнув повод, направил своего коня на барона Бриана. Его друг и телохранитель Серулло из Джензано, потянул из ножен меч, не спуская с барона злобного взгляда.

– Сначала, выслушайте, Ваша милость.

Когда Бриан закончил говорить, Ричард хохотал, раскачиваясь в седле. Его конь, беспокойно перебирал копытами и прижимал уши.

– Как мне говорил один учёный грек, именно так сарацины взяли неприступную крепость Энну.

Ричард продолжал смеяться, вытирая выступившие слёзы.

– Что по плечу сарацинам, подойдёт и Христовым воинам, во Славу Божию, – скрывая улыбку ладонью, сказал епископ Ансельм.

– Так ты считаешь, что мне не стоит идти? – ели переводя дыхание от смеха, спросил Ричард.

– Не думаю, что это добавит авторитета Вашей милости.

– Пожалуй ты прав!

– И если Ваша милость позволит, то и я бы не хотел, на старости лет вляпаться…

– Ха-ха-ха! – вновь рассмеялся Ричард. – Да уж, вляпаться придётся по самые уши. Ха-ха-ха! Фу! Ну, рассмешил! Нет, барон, при всём моём уважение, людей поведёшь ты, раз ты это всё задумал.

– По-другому, мы будем торчать под этими стенами ещё год! – злобно бросил Бриан, в своё оправдание.

Когда нормандцев поставили в известность о затее барона Бриана, среди этих мужественных и отчаянных людей, нашлось всего трое, согласившихся в ней участвовать. А нужно было, по крайней мере, пять десятков. Только когда князь Капуи, пообещал всем, кто пойдёт с бароном, тройную долю с добычи, худо-бедно, удалось наскрести необходимое количество людей, из молодых, желающих по быстрее разбогатеть воинов.

На следующий день, папско-нормандское войско, начало штурм Галерии за два часа до рассвета. А барон Бриан, ещё в полночь, повёл свой отряд по дну глубокого оврага, который подводил их к самой стене города. Но чем ближе они подходили, тем сильнее становилась непереносимая вонь. Нормандцы закрывали носы, старались реже дышать, но непереносимый смрад резал глаза, и по щекам их катились слёзы.

– Вот он, будь он не ладен. – показал Бриан на верх, где в стене, виднелось отверстие, забранное решёткой. Это был сток ещё древнеримской канализации, откуда в овраг, выходили все нечистоты города.

– Быстрее, мать его, быстрее!

Со дна оврага, подымалась высокая, отвесная скала, переходившая в городскую стену. Пользуясь тем, что все в Галерии, кто мог держать оружие, сейчас отбивали штурм, нормандцы прислонили к скале две прочных лестницы, и стали быстро, один за другим карабкаться по ним. До отверстия канализации лестницы не доставали, и тогда воины, становясь на плечи друг другу, продолжали лезть вверх. Когда два воина добрались до решётки стока, они, едва дыша от ужасных «ароматов», привязали к ней канаты, и десяток воинов, стоявших на дне оврага, потянули её, вырывая из стены. Когда отверстие было вскрыто, рыцари, один за другим, первым Бриан, скрылись в трубе. Вонючая, мутная жижа, доходила до бедёр, а труба была низкая, и им приходилось стоять в ней, согнувшись.

– Быстрее, мать его, во имя всех Святых Угодников, быстрее, за мной, если вы не хотите задохнуться и утонуть в дерьме.

Они шлёпали по колено в нечистотах, стараясь соблюдать тишину, не дышать, и хоть как-то и что-то видеть слезящимися глазами.

– Измором их было не взять. Жратвы у них полно, ишь, сколько свежего, густого дерьма – вполголоса сказал Бриан.

Шедший позади молодой рыцарь Умбри, засмеялся, подскользнулся, и упал, забулькав, прямо в зловонную жижу. Обернувшийся Бриан, успел схватить того за волосы.

– Тише! Нашёл время нырять, мать твою. Давай, двигай.

Они подошли к решётке, отделяющей канализацию от улиц города. От пленных Бриан знал расположение улиц и нахождение основных зданий Галерии, и быстро огляделся.

– Так, значит, вон церковь Святого Варфоломея, за ней конюшня. Там, таверна «Золотой петух», а там, торговые ряды.

Олаф повернулся к своим нормандцам.

– Идём быстро, главное, добраться до ворот, и открыть их. Кто позарится на добычу, зарублю на хрен! И орите! Орите так, словно у вас между ног не просто яйца, а два волосатых кочана капусты! Вперёд!

Два самых сильных воина выломали решётку, и они, вонючие и грязные, словно черти из ада, появились на улице города.

Какой-то лопоухий горожанин-ополченец, тупо таращился на них, пока барон Бриан, взмахом меча, не отправил его на тот свет. Открылась дверь одного из домов, и них уставилась баба. Умбри, быстро ударил её щитом, предотвращая крик.

Они ворвались в торговые ряды. Поднялся крик и суматоха. Беспощадно рубя всех встречных, нормандцы продвигались вперёд.

– Бегом! – проорал Бриан, перепрыгнув через лоток торговца.

Папско-нормандское войско, атаковало западную стену и ворота, а они вышли к восточным. Но и этот вход в город, обороняли около сотни городских ополченцев, усиленных десятком рыцарей, во главе с Октавианом, из рода графов Тускулумских.

– Вперёд! – проорал Бриан, и первым ринулся на врага.

Он уклонился от летевшего копья, подставил щит под удар меча, и сам, извернувшись, достал противника ударом в шею.

Сотне ополченцев, было не сравниться в искусстве убивать, с опытными нормандцами. Очень скоро, подход к воротам, был завален трупами. Только четверо рыцарей, и Октавиан Тускулумский, прижатые к стене, ещё сопротивлялись.

– Давай, Умбри, Танкред, Ги, подымайте ворота! – кричал Бриан, видя, приближающийся к ним по улицам города, ещё один отряд ополченцев и рыцарей.

И тут, он почувствовал укол в сердце, задохнулся от острой боли в груди, пошатнулся, и едва не упал.

К нему подскочил Умбри.

– Что с тобой, барон? Ранен?

Олаф потряс головой, и произнёс:

– Нет. Просто… Бьёрн, держись сынок, не умирай…

И едва не поплатился за мгновение своей слабости. Десяток арбалетных болтов и стрел, злобно свистя в полёте, впились в строй нормандцев. Получив болт в грудь, захлёбываясь кровью, упал Умбри. Бриану, один из болтов оцарапал щёку, а стрела больно впился в плечо.

Потемнело в глазах, держась, сцепив зубы, чтобы не потерять сознание, барон, заорал:

– Давайте, черти, шевелитесь! Открывайте эти грёбанные ворота! – и снова кинулся на врага. Он достал ударом меча одного, сунул клинок в ногу другому, и в дикой ярости, обрушил свой удар на голову Октавиана.

Ворота открылись, и в город, на бешеном галопе, ворвались нормандцы, во главе с князем Капуи Ричардом Дренго. Беспощадным тараном они снесли отряд ополченцев и рыцарей, втоптав их в грязь, и понеслись, убивая всех, по улицам.

Бриан закрыл от боли глаза, медленно сползая по стене, и не видел, как приотставший Вильгельм де Монтрей, злобно оскалившись, целит в него копьём. Промахнувшись, Монтрей выругался и поскакал за остальными.

Галерия была взята.

Антипапу Бенедикта X удалось захватить живым. И в Риме, торжествуя в папском дворце триумф, Бенедикта, несмотря на совет Ричарда – по тихому придушить, отправили на вечное заточение, в церковь-крепость Сант-Аньезе-фуори-ле-Мура (церковь в честь Святой Агнессы Римской), где он и умер, спустя пятнадцать-двадцать лет, в совершейнешем забвении.

А барон Олаф Бриан, получил за взятие Галерии от князя Капуанского Ричарда Дренго новые земли и владения, а от народа, прозвище Дерьмолаза.

 

Глава одиннадцатая

Судьба Бенедикта X, смелые действия папы Николая II и Гильдебранда, потрясла в Риме всех сторонников старой аристократии. Они не ожидали, что новый папа и Гильдебранд, приложат столько усилий, чтобы сместить их ставленника, и поняли, что подобная угроза нависла и над ними.

Партия реформаторов церкви, не думала останавливаться на половине пути, и в апреле 1059 года, папа Николай II, собрал в Латеранском дворце синод.

– Отныне, – заявил он, – устанавливается новая процедура выборов папы. Теперь, светская власть не может вмешиваться в дела церкви, и папа не подчиняется императору, а наоборот, император и все правители христианского мира, подчиняются папе, как главе христианской церкви и наместнику Бога на земле. Отныне, папу римского, будет избирать коллегия кардиналов. За императором, остаётся лишь право утверждения папы, избранного кардинальской коллегией.

Все 113 кардиналов и епископов, в полной тишине внимали папе, поражённые широтой его замыслов. (Эта процедура избрания папы на конклаве (Con clave с лат. с ключом, то есть в запертом зале), с одним или двумя позднейшими дополнениями, действует и по сей день).

Понятно, что партия реформаторов церкви, никогда бы не пошла на столь решительные действия, если бы не ослабление власти империи, и если бы она не опиралась на реальную воинскую силу нормандцев в Южной Италии.

Роберт Гвискар не мог оставаться в стороне, когда совсем рядом, у него под носом, заключается союз между папством и княжеством Капуя. Действуя как всегда решительно и быстро, он отправил своих эмиссаров в Рим и в Капую.

Ричард Дренго прислушался к словам Роберта, и если в Риме, и хотели сыграть на противоречиях между нормандцами, стравив между собой княжество Капуя и графство Апулия, то они просчитались. Нормандцы, как и в битве при Чивитате, явили образец единства и сплочённости, снова выступив одним, общим фронтом. И в июне 1059 года, папа Николай II, с внушительной свитой кардиналов, епископов и клириков, отправился с визитом в Мельфи.

В Монте-Кассино к кортежу папы присоединился настоятель монастыря Дезидерий, обязанный князю Капуанскому спокойствием и началом процветания своей общины.

Роберт де Отвиль и Ричард Дренго, ожидали папу у Беневенто, где Роберт, в торжественной обстановке, вручил Николаю II ключи от ворот, возвращая этот город под власть Святого Престола.

В Венозе, Николай II, освятил церковь Святой Троицы, заложенной Робертом, и где он, в семейной усыпальнице, собрал прах своих братьев – Вильгельма Железная Рука, Дрого и Хэмфри, оплакивая только, что здесь нет могилы его горячо любимого брата Можера, сгинувшего в море.

В конце августа папа прибыл в Мельфи, где его ожидала внушительная толпа, желающая поприветствовать столь высокого гостя. Все улицы, были украшены с все возможной роскошью и пышностью. Празднично одетая толпа горожан, рыцари, в своих лучших нарядах, паломники со всей Италии, спешившие пасть перед папой на колени и получить его благословение, всё это бурлило, переговаривалось, кричало и пело псалмы и молитвы.

Николай II, якобы являя свою милость, а на самом деле, поощряя и благодаря своих союзников, подтвердил права Ричарда Дренго на княжество Капуя, а затем признал Роберта владетелем Апулии, Калабрии, и что очень странно, Сицилии, даровав ему титул герцога всех этих земель.

В ответ, Роберт и Ричард принесли Святому Престолу вассальные клятвы верности.

– Я, Роберт, милостью Божией и святого Петра герцог Апулии и Калабрии и, если кто-то из них поможет мне, в будущем герцог Сицилии, буду с этого времени и впредь верен римской церкви и Вам, папа Николай, мой господин. Никогда я не приму участия в заговоре или другом начинании, в результате которого Вы можете лишиться жизни, или Вашему телу будет причинен вред, или Ваша свобода будет отнята у Вас. Я также не открою ни одному человеку секрета, который Вы поведаете мне, повелев его хранить, если только это не причинит Вам вреда. Везде и против всех врагов я останусь, насколько это будет в моих силах, союзником святой римской церкви, дабы она могла сохранять и приумножать владения святого Петра. Я предоставлю Вам любую помощь, какая потребуется, чтобы Вы могли занимать в почете и в безопасности папский престол в Риме. Что до владений святого Петра и княжества Беневенто, я не сделаю попыток вторгнуться в них или даже разорить их без Вашего дозволения или дозволения Ваших преемников, облеченных доверием блаженного Петра. Я буду честно выплачивать, каждый год, римской церкви условленную ренту за земли святого Петра, которыми я владею или буду владеть. Я отдам Вам церкви, которые ныне находятся в моих руках, со всем их имуществом, и сохраню их в подчинении святой римской церкви. Если Вы или кто-то из Ваших преемников расстанется с этой жизнью прежде меня, я буду, по совету главных кардиналов, а также духовенства и мирян Рима, трудиться для того, чтобы папа был избран и утвержден с почестями, достойными святого Петра. Я буду верно соблюдать в отношении римской церкви и Вас обязательства, которые я сейчас принял, и буду поступать подобным образом в отношении Ваших преемников, которые взойдут на престол во славу благословенного Петра и которые подтвердят права и титулы, которые даровали мне Вы. Да поможет мне Бог и Его святое Евангелие.

Папа Николай II вернулся в Рим со своей свитой и с большим отрядом нормандцев, теперь оберегавшим и защищавшим его, а римские аристократы, озлобленные и напуганные, вернулись в свои затхлые дворцы, лелея надежду, что когда-нибудь, придёт и их час.

Сложно сказать, кто выиграл и победил от этого нового союза.

Святой Престол даровал нормандцам земли, которые ему никогда не принадлежали – Капую, Апулию, Калабрию и Сицилию, а взамен получил вассалов, на военную мощь и силу которых он мог теперь надеяться и опираться, и партия церковных реформаторов могла проводить свою политику.

Нормандцы получили подтверждения своих владений, и своих новых титулов, из уст своего нового сеньора. Бессильная на данном этапе империя, могла только наблюдать, как из-под её власти, уходят столь обширные территории. Отныне, Роберт Гвискар и Ричард Дренго, становились независимыми от империи правителями, а их вассальная присяга Святому Престолу, была не более чем формальностью. Все понимали, что нормандцы, опять же, благодаря своей военной силе и мощи, могут диктовать папам римским свою волю и требования, и что папство, теперь, целиком и полностью зависит от них.

После победы при Чивитате, союз с папством стал следующим решающим шагом, утвердившим нормандцев в Южной Италии.

 

Глава двенадцатая

Бьёрн наслаждался жизнью.

Перед ним стоял стол, заставленный блюдами со всевозможными кушаньями, простыми и экзотическими, кувшинами с различными напитками, сам он возлежал на подушках, лениво протягивая руку, беря что-нибудь со стола. Для него танцевали почти нагие танцовщицы, слух услаждался размеренной музыкой, щебетанием птиц в саду, журчанием фонтана. Позади, стоял раб, опахалом нагоняя прохладу, а искусная, чёрная как смоль, молодая и красивая рабыня, массировала ему ноги.

И он, не за что не променял бы эту жизнь.

Он помнил, задымленные, продуваемые сквозняками, мрачные башни и замки, грязь городов, убожество и нищету сервов, грубость, дикость и невежество рыцарей, баронов и графов своей родины, и не хотел туда возвращаться.

Всё испортило появление вползшего под его взор раба-евнуха из иудеев.

– Всемилостивейший господин, к вам господин стратиг Михаил Рштуни, – звонким фальцетом, не подымая головы, проговорил тот.

Бьёрн было подумал встать, но пребывая в истоме и неге, расслабленный, из-за сладкого ароматического морока, восходившего из стоявших поблизости курильниц, оставил это тяжёлое намерение.

В полном воинском облачении, гремя бронёй, Михаил вошёл, и поймал взгляд затуманенных глаз Бьёрна.

– Собирайся, наш господин, хочет посетить крепость Такарарт и город Микнаса.

Бьёрн потряс головой, стараясь прогнать из неё дурман.

К 1059 году, объединив берберские кочевые племена и население городов под знаменем своей идеологии, альморавиды покорили практически всю Западную Сахару.

В 1052 году пала столица племени лемтунов город Аудагост (руины расположены на территории современной Мавритании), контролировавший важнейшие торговые пути. В 1054 году, захвачена Тегхаза. В 1056 году был покорён город Сиджильмаса (средневековый город в Магрибе, на юго-востоке современного Марокко), где подверглись жестким гонениям и казням все несогласные с учением Абдуллаха ибн Ясина, а затем город Тарудант (город в современном Марокко, на юге страны). Весь богатый водными ресурсами и плодородный регион Сус, перешёл под их контроль.

Абдуллаху ибн Ясину, удалось приобрести популярность среди простого народа тем, что он велел строго придерживаться божественного закона, преследовал разбогатевших имамов (имам – духовный глава мусульман) и берущих мзду кадиев (кади – судья), ограничил, в пределах установленных пророком Мухаммедом, сбор податей.

Бьёрн равнодушно глядел на разбросанные вдоль дороги кости людей и животных.

Молодой рыцарь Уильям, дёрнув повод своего коня, поравнялся с Бьёрном.

– Кому-то не повезло.

– Да, видать дело давнее. Похоже, что это был купеческий караван, – не хотя, ответил Бьёрн.

Их поход не предвещал неприятностей, и Абдуллах ибн Ясин, помимо своей многочисленной свиты, взял с собою всего полсотни своих телохранителей-христиан. А посему, появление на склонах гор, неизвестных наездников на верблюдах, вызвало тревогу у всех.

– Что за чёрт?

– Это ещё кто такие?

Михаил Рштуни, быстро перестроил своих воинов, поместив Абдуллаха ибн Ясина в середину строя.

Их атаковали, когда они вошли в теснину, сужавшую дорогу с двух сторон. Из-за валунов, и росших по склону кустарников, в них полетели стрелы, дротики, копья и камни, впервую очередь, калеча лошадей и верблюдов. Упали первые раненые и убитые воины, заревели верблюды, заржали раненные лошади, поднялся крик и суматоха.

Новый поток камней и стрел, а затем, на дорогу выскочили берберы.

– К бою! Держать строй! – отдавал распоряжение Михаил.

Бьёрн встретил налетевшего на него противника ударом щита, а потом, что есть силы, рубанул его по плечу. Ещё двое, пытавшиеся атаковать его, очень быстро, хрипя, упали, порубленные, на камни.

С тыла налетели наездники на верблюдах, но телохранителям Абдуллаха ибн Ясина, удалось отбить и этом натиск.

Противник отступил.

– Это берегваты (Берегваты – берберское племя. После принятия ислама в VIII веке основали собственное государство на атлантическом побережье Марокко. В 1058–1060 годах, оказали упорное сопротивление Альморавидам), – проговорил побелевшими и дрожавшими губами Абдуллах ибн Ясин.

– Ведь они… Ведь они… С нами в мире… Они, покорились нам…, – проблеял, сжавшийся у ног его верблюда, советник.

Абдуллах ничего не ответил на это, а Михаил Рштуни, зло сплюнул.

Их вновь начали обстреливать из луков, закидывать камнями и дротиками.

Камень, выпущенный из пращи, с громким стуком ударил в щит Бьёрна. Рядом, получив стрелу в ногу, упал с седла Уильям. Получив камнем в голову, жалобно и обиженно заржал его конь, и вырвав повод, ускакал.

– Вставай брат, вставай. Больше я ничего не могу для тебя сделать.

Уильям кивнул головой, морщась, обломил древко стрелы, и скрипя зубами от боли, бледный и мокрый от пота, встал на ноги.

Ещё один из телохранителей, получив стрелу в щёку, повалился навзничь, хрипя и дёргаясь.

– Какого дьявола мы стоим?! Михаил, надо выбираться отсюда на хрен, пока эти трахальщики верблюдов нас всех не перебили! – повернув своё злое лицо, прокричал Бьёрн.

– Да, – согласился с ним Михаил. – Будем прорываться в крепость Такарарт. До неё ближе.

Два десятка конных воинов, попробовали атаковать и отбросить берберов, но те, не подпуская их к себе, отскочили, продолжая засыпать их дротиками и стрелами.

Ругаясь и прихрамывая, Бьёрн, потерявший коня, вернулся в строй. Всадников у них практически не осталось, и теперь они вынуждены были идти и сражаться пешими.

Берегваты насели на них всерьёз. Видя, что добыча уходит, они усилили обстрел, и новая орда атакующих, пошла в наступление.

Бьёрн шёл впереди, прикрываясь щитом, и орудуя мечом, рубя атакующих. Какой-то бербер, налетел на него, стараясь сбить верблюдом, но Бьёрн уклонился, с диким криком вогнав клинок в живот врагу. И тут же прикрылся щитом, от рубящего удара другого бербера.

– Собачий выродок! – прокричал Бьёрн, и тяжёлым ударом по плечу, отрубил противнику руку.

Упал, получивший копьё в грудь, Уильям. Бьёрн обернулся, и взмахнув мечом, срубил береберу голову. Следующего врага, он рубанул по шлему так, что шлем разлетелся на куски, а меч, застрял в черепной кости.

Безоружный, он прикрывался щитом, от сыпавшихся со всех сторон ударов, пока, умирающий и хрипящий Уильям, не протянул ему свой меч. Бьёрн заревел словно медведь, и с новой силой набросился на врагов.

Берегваты отступили.

Озираясь диким взором, Бьёрн окинул глазами их поредевшее войско. В строю осталось едва ли три десятка телохранителей, всередине которых, бледный, шепча трясущимися губами суры из Корана и перебирая дрожащими руками чётки, на спине своего верблюда, сидел Абдуллах ибн Ясин. А позади них, вповалку лежали тела раненых и убитых, над которыми уже кружились птицы-падальщики.

Они вышли из теснины, и казалось, что берегваты оставили их в покое. Но вот, запылив, с гор, начали спускаться наездники на верблюдах.

– Твою мать! – прохрипел Бьёрн.

– Вперёд, не останавливаться! – прокричал пересушенным горлом Михаил Рштуни.

Берберы не стали атаковать их, а держась поодаль, вновь начали забрасывать их дротиками и засыпать стрелами.

То один, то другой из них, падал, получив стрелу или дротик. А они, преступая через тела павших, не останавливаясь, чтобы оказать помощь раненым, продолжали идти.

Старый, поседевший в походах грек Никифор, только крепче сжал зубы, когда рядом с ним, рухнул его сын.

– Вперёд! Только вперёд! После будем оплакивать мёртвых! – протиснувшись сквозь строй, Михаил Рштуни похлопал Никифора по плечу.

Бьёрна пока Бог миловал, хотя в его щит, уже воткнулось три стрелы и дротик. Он скрипел зубами и ругался от бессилия что-либо сделать. Проорав нечто не вразумительное, он выхватил у шедшего рядом воина копьё, и выскочив из строя, широким замахом послал его в сторону берберов. Все, даже Абдуллах ибн Ясин, гулом одобрения похвалили его, когда один из берегватов, получив копьё в грудь, свалился в пыль со своего верблюда.

– Сзади! – прокричал Тристан из Прованса.

Их нагонял новый отряд берберов.

«Ну, теперь всё. Нам не дадут дойти. Кто позаботится о душе моей, Один, Христос или Аллах?» – устало подумал Бьёрн.

Берегваты налетели на них двумя отрядами, и сумели разбить их строй.

Бьёрн, а с ним ещё с десяток воинов, став в круг, спина к спине, отбивались, от бешено наседавших со всех сторон берберов. Разрубленный почти напополам, упал Никифор, и Бьёрн, бросив в лицо берберу щит, подхватил секиру, и с двух рук, начал рубить врагов. Он видел, как Михаил, до последнего защищая своего господина, получил удар копьём в спину, и тут же, один из берберов, рубанув саблей, снёс ему полголовы. Он видел, как берегваты, окружив, стащили с верблюда Абдуллаха ибн Ясина, и через миг, ликуя, подняли вверх насаженное на копья его тело.

Он пропустил удар в плечо, кольца кольчуги треснув, разошлись, и Бьёрн почувствовал, как горячо обжигающая кровь побежала по телу. Их оставалось четверо, а поодаль, беснующиеся берегваты, добивали свиту Абдуллаха ибн Ясина.

От удара об щит, переломился меч. Бьёрн, уже не крича, молча, только страшно хрипя, продолжал сражаться. Оставшись один, он убил ещё троих, пока вонзившийся в ногу дротик не принудил его остановиться, а удар по голове, не отправил его на землю.

Падая, теряя сознание, орошая своей кровью пыльные камни Сахары, он не знал, да и не мог знать, что именно в это мгновение, его отец, барон Олаф Бриан, почувствовал боль в сердце и едва не погиб при штурме Галерии.

 

Глава тринадцатая

– Александр продолжал поход на восток под проливными дождями ещё в течении девяти недель, переправился через две реки, захватил после кровавого штурма город Сангала и остановился на берегу реки Гидасп. Здесь он узнал, что мир здесь не кончается, что на севере поднимаются горы выше чем кавказские, что дальше на востоке протекает река Инд, что она шире всех рек, через которые он переправлялся, что внешний океан находиться намного южнее и что, наконец, землями, лежащими за Гидаспом, управляет царь по имени Ксандрамес. И что у него армия из двухсот пятидесяти тысяч человек и несколько тысяч боевых слонов. Александр хотел немедленно переправиться через Гидасп и сразиться с Ксандрамесом, но тут, взбунтовалось его войско.

Таким образом Имоген развлекал нормандцев, рассказывая им о Риме и Римской империи, о Ганнибале и Юлии Цезаре, о державе Александра Македонского.

Все, в восхищении раскрыв рты, слушали его. Хищно раздувались ноздри Роберта Гвискара. Восторгом горели глаза его сына, пятилетнего Боэмунда. Весь подавшись вперёд, стараясь не пропустить ни слова, внимал Имогену Рожер. Даже старый Визигис, понимая, как блекло и не впечатляюще будут выглядеть саги о славных деяниях норманнов и викингов, по сравнению с этими достойными мужами древности, слушал внимательно.

В палатку, протиснувшись, влез Серло Отвиль.

– Западная башня, завтра падёт. Наши катапульты пробили хорошую брешь в стене, и башня наклонилась.

Рауль де Катандзаро подвинулся, освобождая место для двоюродного брата. Рожер дал племяннику кубок с вином и кивнул на остатки жареного быка на блюде, а Боэмунд, протянул дяде кусок хлеба.

– Отлично! Тогда, завтра, штурм! Рудольф Муллена, и ты Роберт, граф Лучеры, готовьте таран. Рожер, твоим пехотинцам идти первыми.

Осада Реджо затянулась. Зимой 1059–1060 годов Рожер снял осаду с города, оставив только небольшие конные отряды рыцарей, которые препятствовали проходу в город караванов с припасами, попутно грабя, разоряя и сжигая окрестности. Но византийские корабли, постоянно приходили в город, и измором столицу Калабрии было не взять. Надо было готовить войска к штурму.

Всю зиму Рожер укреплял свою армию, массово нанимая пехоту, лишая города Южной Италии их наиболее боеспособных и воинственных защитников. Теперь, население городов, лишённое своих гарнизонов, перешедших на службу к нормандцам, должно было дважды подумать, прежде чем бунтовать, против власти этих самых нормандцев.

Найденные и нанятые им инженеры, приступили к созданию осадных машин.

И вот, весной 1060 года, камнемётные орудия, уже две недели долбили мощные стены и башни Реджо. Облитые смолой и подожженные камни, перелетая через стену, вызывали в городе пожары и разрушения. Баллисты, своими большими стрелами, тревожили защитников.

Роберт, как только завершил свои дела в Апулии, прибыл к Реджо, и повелел немедленно, не дожидаясь пока катапульты разрушать стены, идти на штурм. Но защитники города, мужественно обороняясь, сожгли два тарана и разрушили одну осадную башню, нанеся большие потери атакующим.

Раздасованный Роберт признал своё поражение и принялся ждать.

За три часа до полудня, с громким грохотом, подняв клубы пыли, рухнула западная башня. Все осаждавшие, встретили это событие криками радости и восторга.

Огромный таран, по подложенным каткам, под прикрытием дощатого навеса, укрытого мокрыми шкурами, начал приближаться к воротам.

Сегодня Бог был на стороне нормандцев! Таран, несмотря на десятки горящих стрел, воткнувшихся в навес, всё ближе и ближе подходил к воротам. Защитники Реджо замешкались, и кипящее масло, должное опалить воинов толкавших таран, обрушилось на землю позади них, зацепив только пятерых.

Горящие стрелы вонзились в масло, запалив его, но таран был уже у ворот. И хотя воины, были отделены от своих бушующей стеной огня, вскоре раздался первый глухой удар медного лба тарана об окованные железом ворота.

Если бы защитники города, отважились на вылазку, то они могли бы перебить всех смельчаков у тарана. Предвидя эту возможность противника, Роберт двинул вперёд пехоту Рожера.

Укрывшись за большими щитами, лучники, как можно быстрее, стреляли в пролом в стене, пока воины Рожера, карабкались вверх по осыпи камней. Какой-то великан, громко крича и размахивая мечом, бросился прямо на Рожера. Отвиль встретил его ударом копья, которое достигло цели, и проткнув врага, Рожер поднатужившись, перебросил его тело через себя. После гибели великана, лучшего и грозного воина в их рядах, греки бросились бежать.

Огромный камень, сброшенный со стены, расплющил голову нормандскому рыцарю.

– Серло! Сбрось этих тварей со стены! Одо! Не дай им отойти в цитадель!

Одо Бриан кивнул, и повёл за собой воинов.

Рухнули, снесённые тараном ворота, и дико крича, в город ворвались воины Рудольфа Муллены и графа Лучеры.

Роберт, видя прорыв и близкую победу, тронув шпорами своего коня, погнал его вперёд.

Город пылал, а на улицах, как это всегда бывает в захваченном городе, шла дикая резня и грабёж.

В дыму, Роберт оторвался от своей свиты, и всего с дюжиной рыцарей, среди которых был его брат Вильгельм, летел по улицам. Вдали, он заметил крупный отряд, молча и сосредоточенно шедший по улице, и решив, что это свои, поскакал к ним.

– Греки! – истошно заорал Вильгельм, первым разглядевший воинов.

– Назад! – вслед за ним прокричал Гвискар.

Но было уже поздно.

Брошенное чьей-то твёрдой рукой копье, вонзилось в грудь его коня. Заржав, конь, встав на дыбы, начал валиться. Роберт успел соскочить с седла. Рядом, с перебитыми ногами, рухнул конь Вильгельма. Троих рыцарей, копьями и стрелами, вышибли из сёдел. Роберт, прикрывшись щитом, помог подняться брату. А противник бросился на них.

Немного отступив, и прижавшись спиной к стене одного из домов, нормандцы укрылись за своеобразной баррикадой из тел павших лошадей и убитых и раненных воинов.

– Держись, Ги! Не поддавайся! – кричал Роберт брату, рубя врага мечом. Высокий и сильный, он творил страшные опустошения в рядах греческих наёмников.

Вильгельм, закрывшись щитом, выверено и чётко действовал копьём.

Греки, видимо узнали Гвискара, и вместо того, чтобы спасаясь отступить, насели на них ещё яростнее.

Их осталось всего четверо, когда к ним подоспела помощь.

Десяток воинов, показавшись в другом конце улицы, натянули тетивы своих больших луков, и греков накрыл первый поток стрел. За ним, второй, третий, четвёртый. Лучники били необычайно метко, и практически каждая их стрела, попадала в цель.

Греки дрогнули и бросились наутёк. Лучники, преследовали их стрелами, стараясь не попасть в графа Апулии, который кинулся за отступавшим врагом, безжалостно рубя бегущих. Впереди Роберта бежал огромный чёрный пёс, своими мощными лапами бьющий бегущих византийцев в спину, кусающий их за ноги и рвущий упавшим горло.

Наконец остановившись, Роберт прислонился спиной к стене, снял рукавицу, сбросил с головы шлем, стянул кольчужный капюшон, и провёл рукой по лбу и мокрым волосам, стирая пот.

– Фу, устал. Давненько мне не приходилось так сражаться, за свою шкуру, – улыбаясь, сказал он подошедшему, прихрамывая брату.

Жестом руки он подозвал лучников.

– Вы, кто? Этот зверь, ваш?

– Да, господин герцог! Я, Гвилим Спайк, а это мои братья. Мы, валлийские лучники.

– Кому вы служите?

– Нас нанял Одо Бриан, для службы вашему брату Рожеру.

– Твою мать! Снова, ещё один Бриан, спасает меня! – и Роберт, громко и весело засмеялся.

Отсмеявшись, он окинул взглядом валлийских лучников и собаку, со смирным видом сидевшую у ног мальчишки, и стянув с шеи Вильгельма золотую цепь, отбросив, жестом руки, все попытки брата возмутиться или запротестовать, передал её Спайку.

– На вот, держи, за спасение наших жизней.

Спайк с благодарностью поклонился.

Реджо был взят. Остатки гарнизона, и успевшие убежать жители, укрылись в крепости Сцилла, стоявшей на скале у самого берега моря.

После того, как граф Апулии, в окружении своих родственников и свиты, проехал с триумфом вдоль длинного ряда дворцов и вил, ещё с античных времён составляющих гордость Реджо, он милостиво даровал всем, кто пожелает, тем, кто укрылся в замке Сцилла, и тем, кто уцелел при резне во время захвата города, жизнь и право свободно уехать.

Сгорбленные, опасливо посматривая на стоявших в порту нормандцев, греки, евреи, лангобарды, италийцы и прочие, грузились на византийские корабли, оставляя на берегу все свои вещи и богатства, которые намеревались взять с собой. Милостивый граф Апулии Роберт де Отвиль, даровал им жизнь, но не обещал сохранить их имущество. И чиновники в порту, быстро освобождали вынужденных переселенцев от их барахла, не забывая залезть пальцами в рот, за пазуху или за пояс, ища, может быть где-то утаённую монетку.

Роберт нашёл младшего брата на стене замка Сцилла, задумчиво глядевшего вдаль, в сторону моря.

– Что ты там видишь, Рожер?

– Сицилию, – медленно, нараспев, словно пробуя на вкус это слово, ответил Рожер.

– Сицилия. Да, Сицилия. Наша, Сицилия, – в тон ему, также задумчиво и мечтательно, вторил Роберт.