Глава первая

Причины войны были ясны, скоро появился и повод для неё.

Ещё весной 1073 года, император Византии Михаил VII, изволил прислать герцогу Апулии письмо, написанное в изысканном, витиеватом стиле. Мол, другие правители, считают себя польщёнными, когда получают заверения императора Византии в его миролюбивых намерениях по отношению к ним. Что может быть лучше, чем мир и дружба между соседними народами, чем военный союз, скреплённый браком по любви? После этого, император предлагал Роберту, когда он придёт в себя, после испытанной радости прочтя письмо императора, чтобы он немедленно приступил к охране границ империи, покровительствовал её вассалам, и непрестанно боролся с её врагами. Взамен, одна из дочерей Гвискара, будет с почётом принята в Константинополе и будет отдана в жёны сыну самого императора – Константину.

Роберта позабавило это письмо, и занятый своими делами, он как-то «позабыл» ответить Михаилу VII.

Но император, находясь на грани краха, не оставил надежд заманить нормандцев в свои сети, заручиться их поддержкой, и направить их военную мощь против своих врагов. Михаил написал ещё одно письмо, Гвискар молчал. И только осенью 1074 года, когда Михаил VII, в своём следующем письме предлагал доверить герцогу Апулии 44 высших имперских титула, чтобы он распределил их среди своей семьи и друзей (а каждый из этих титулов, давал право, на получение из Константинополя, годового жалованья в двести фунтов золота), Роберт более не колебался.

– Да будет так!

Его дочь – императрица Византии! ежегодные взятки из Константинополя, почёт и уважение в столице империи, всё это было настолько заманчивым для него, что его дочь, прекрасная Олимпия, наречённая при православном крещении Еленой, отправилась в Константинополь, где была определена в школу, чтобы проходить курс обучения, подобающий будущей императрице.

Но Роберт, как-то упустил из виду заговоры и мятежи Никифора Вриенния и Никифора Вотаниата, не оказал Михаилу VII никакой помощи и поддержки в борьбе с мятежниками, и после отстранения Михаила VII от престола, его дочь была заключена в монастырь.

И теперь, перед готовящейся войной с Византией, по всем дорогам Апулии, Калабрии, Сицилии, Северной Италии, Прованса и Бургундии, шли странствующие рыцари, паломники и пилигримы, монахи и купцы, которые повсюду рассказывали, в каждом городе и селении, в каждой придорожной харчевне, на рынках и площадях, о томящейся в неволе прекрасной деве, льющей горькие слёзы, ждущей освобождения, о позоре и унижении, которые она терпит там, о её горе и лишениях.

– Прекрасная принцесса томится в самой высокой башне на свете, за морями, лесами и горами! И тот, кто победит ужасного дракона, стерегущего башню, пройдёт заклятия и заговоры двенадцати злых колдунов, кто одолеет сотню неусыпных стражников, и освободит прекрасную принцессу, получит её руку и сердце! А её отец, благородный герцог Апулии, подарует смельчаку, спасшего его дочь, десять мулов, нагруженных золотом, серебром и драгоценными каменьями! – вещали эти странники повсюду.

А Роберт, удовлетворённо потирал руки. Уж он то знал, что его дочь, хоть и находиться в монастыре, но пользуется в Константинополе должным почётом и уважением, и не терпит никаких лишений. Но эти слухи, умело запущенные им, привели к нему в войско, сотни поверивших – рыцарей, горожан и селян, просто авантюристов, желающих рискнуть, и наёмников, ожидавших большой добычи.

Тут ещё, при дворе Роберта, появился какой-то монах, назвавшийся сбежавшим из монастыря императором Михаилом VII (Анна Комнин пишет, что это был беглый монах по имени Ректор). И Роберт, с умом, окружил этого монаха должным церемониалом, почётом и уважением, приличиствующем императорам, тем самым, привлекая к себе новых воинов.

– Постоим за правое дело! Поможем, законному властителю империи Ромеев, вернуть трон, отнятый у него подлецами и преступниками!

И ещё сотни рыцарей и воинов, желая совершить благое дело, вернуть трон законному императору, потянулись под знамёна герцога Апулии.

Так, к весне 1081 года, благодаря щедрой денежной помощи купцов Генуи, Пизы, Амальфи и Гаэты, благодаря умело запущенным слухам, благодаря Лжемихаилу при его дворе, Роберт сумел собрать огромную по тем временам армию, в 30 тысяч пехоты и конницы. (О 30-тысячах нормандцев пишет Анна Комнин в своей «Алексиде». Готфрид Малатерра приводит другие данные – 13 тысяч воинов). Приведя в порядок флот, едва миновали зимние штормы, в апреле 1081 года, он начал вторжение в Византию.

 

Глава вторая

– Боэмунд, тебе начинать первым!

Серьёзный, двадцатишестилетний Боэмунд, высокий, широкоплечий, румяный лицом, с густыми светлыми волосами, впервые получил от своего отца столь ответственное поручение. Впервые, отец доверил ему командование армией.

– С нами Бог! – сказал он.

На 15 кораблях, во главе передового отряда, Боэмунд пересёк Адриатику. Древний город Валона (Авалона, ныне Влёра, город на юге Албании.), не выдержав стремительного штурма нормандцев, пал. Вслед за ним, сдались крепости Канина и Орикум. Но попытка взять остров Корфу (Корфу, название итальянское, по-гречески, остров именуется Керкира), окончилась неудачей. Более многочисленный гарнизон крепостей Корфу, оказал нормандцам стойкое и ожесточённое сопротивление. Боэмунд отступил в древний город Бутротум (Бутринто у византийцев, ныне Бутринти, археологический музей-заповедник на юге Албании).

Весной 1081 года, король Германии Генрих VI перешёл Альпы. Матильда Тосканская, опираясь на свои многочисленные крепости, встретила Генриха жёстким сопротивлением. Были города, где его встречали с восторженным триумфом, и были города, которые приходилось осаждать и брать штурмом. Но Генрих постепенно одерживал верх, приближаясь к Риму. И напрасно папа Григорий VII взывал к герцогу Апулии, Калабрии и Сицилии, прося его оказать помощь.

– Пусть разбираются сами, – был ответ Гвискара. – У меня есть дела и поважнее.

Тринадцать сотен рыцарей, табуны лошадей и мулов, разноплеменные отряды мечников, лучников, арбалетчиков и копейщиков, отряды лёгкой конницы, слуги и маркитаны, жёны и проститутки, огромные запасы продовольствия и снаряжения, были погружены на 150 кораблей и готовы к отплытию. Они ждали только своего герцога.

Роберт положил руки на плечи своему сыну Рожеру.

– Ты уже взрослый, мальчик мой, и тебе, я доверяю управлять всеми нашими владениями в Италии. Правь мудро, будь справедливым, будь честным, будь храбрым. Да поможет тебе Пресвятая Дева Мария! Пусть Матерь Божья, будет тебе заступницей и покровительницей!

Сишельгаита отправлялась с Робертом, и не находя слов, со слезами на щеках, едва сдерживая рыдания, просто крепко обняла своего старшего сына. (Мне непонятны причины, побудившие Сишельгаиту, отправиться вместе с мужем на Балканы. Зачем ей было надо, подвергать свою жизнь опасности, терпеть нужду и лишения воинского похода? Может она опасалась, что коварные греки охмурят Роберта, и предложат ему в жёны кого-то, из правящего дома империи? Или может желала, когда Роберт завоюет Константинополь, стоять рядом с ним, когда на его голову будут возлагать корону империи? Мечтала стать императрицей?).

Роберт доверял сыну, но всё же, назначил ему двух советников – опекунов, из числа своих самых надёжных и проверенных соратников – племянника Роберта де Лорителло (сын Готфрида Отвиля от 1-го брака) и своего наивернейшего друга – графа Жерара. Пожелав им удачи, перекрестясь на восток, Роберт ступил на палубу корабля.

«Византия, это моя Англия!», – завидуя герцогу Нормандии Вильгельму, – говорил он себе. «И она ждёт меня!». Роберт окинул взором широко раскинувшийся в море флот. Он видел сотни лиц, тысячи обращённых на него глаз. Один были спокойные, одухотворённые, кто-то шептал молитву, кто- то был полон дерзости и отваги. Но много было лиц, покрытых горестными слезами, терзаемых страхами и сомнениями. Много малодушных, дрожали, перед началом столь дерзостного предприятия, затеянного им. Ведь греки, не сдадуться без боя. Ведь до Константинополя, шагать и шагать, через бои и сражения, в зной и стужу, мокнуть под дождями, мёрзнуть от холода. Кто из них уцелеет? Кто выживет? Кому улыбнётся удача, и кто дойдёт? Какой воинской отвагой надо обладать, каким мужеством, чтобы со столь малочисленным войском, идти войной на многолюдную и огромную империю, на столь богатого императора, на тысячи врагов, в надежде их покорить?!

Роберт улыбнулся, радостным лицом укрепляя дух колеблющихся.

– О храбрейшие рыцари, достойные наследники доблести предков! О, отважные воины, славные мужи! К вам обращаюсь я! – громогласный голос Роберта, далеко разносился, достигая самых отдалённых кораблей. – Там, за морем, вас ждёт подобающее вам наследие! Там богатые города и плодородные земли, там, почёт и богатство! Но ради обретения их, надлежит сражаться! Сражаться, с оружием в руках! И пусть не страшит вас множество врагов, хоть и многочисленного, но бесславного и немощного народа, который мы с вами, не раз били! Пусть ободряет вас, вид и плодородие полей, которым надлежит быть вашим достоянием! Если вы будете храбро сражаться, то всё это богатство и изобилие, будет ваше! Вперёд, и да поможет нам Бог!

 

Глава третья

Прекрасно защищённая самой природой, закрытая гавань Валоны, была превосходна для стоянки кораблей. Тенистые фруктовые сады и оливковые рощи, прохлада горных ручьёв, бойкая торговля, развёрнутая прямо в бухте, манили воинов. Но Роберт, не дал им даже ступить на берег. Дождавшись подошедшего Боэмунда, он сразу повёл свой флот к острову Корфу.

Пожилой грек Никодим из Бари, ворочая тяжёлым веслом, жадным взором глядел на приближающийся остров, на его горные вершины и леса.

– Вот он, остров Керкира, воспетый великим Гомером! Именно здесь, Одиссей, в своих странствиях, встретил прекрасную Навсикаю, дочь царя феаков Алкиноя! Там вон, наверное, тот залив, где он увидел её впервые! Здесь на Керкире, скрывались и мужественные аргонавты Ясона, когда их преследовал флот Ээта, царя Колхиды!

Но напарник Никодима, грубый и невежественный варвар, окриком прервал его разглагольствования, прказав сильнее налечь на весло.

Свирепым штурмом был взят замок Касополи (ныне Кассиопи, город на северо-востоке острова Корфу). Пал и хорошо укреплённый город Корофон. К началу июня Корфу был захвачен, жители выдали нормандцам заложников, и выплатили тяжёлую дань.

– Отсюда, мы и начнём покорение Византии! – громогласно кричал Роберт своим воинам, собравшимся на главной площади Корофона.

Прямо с моря, дерзким налётом, выпрыгивая с кораблей в гавань и на улицы, был захвачен город Воница, уже на побережье Греции.

Во время его грабежа, грек Никодим бродил по улицам и бормотал, напрасно ищя слушателей.

– Здесь некогда, был древнегреческий полис Анакторион, а вон там, виднеется, мыс Акциум, где Октавиан, разгромил флот Марка Антония и египетской царицы Клеопатры.

Но никто его не слушал, никто не обращал на него внимания. Все были заняты захватом добычи и её дележом.

Покорив почти весь Эпир (Эпир – географический и исторический регион в юго-восточной Европе, сейчас поделённый между Грецией и Албанией), Роберт направил свой флот и армию, против крупнейшего города Византии на побережьи – Диррахия (сейчас, г. Дуррес в Албании, известен также как под славянск. назв. Драч и итальянск. Дураццо), основанном ещё в 627 году до н. э. греческими колонистами города Коринф и острова Керкира, под именем Эпидамн.

Они проходили как раз у мыса Акрокеравния (мыс в сев-запад. Эпире), с опасными для мореходов скалами. Неугомонный Никодим, сейчас свободный от весла, стоя на носу корабля, говорил, двум молодым воинам:

– Вот мыс Акрокеравния, откуда Зевс Громовержец, мечет свои молнии! Здесь моряки, издревле приносили жертву, чтобы умилостивить его. Там вон, руины храма, посвящённого ему, главному из Олимпийских богов. А когда-то давно…

Роберт, сидевший у мачты на расстеленном ковре, находясь в праздной неге и расслабленности, подрёмывая, с любопытством прислушивался к рассказу Никодима. Но прервать Никодима решил Маркус Бриан.

– Еретик! Какой ещё Зевс Громовержец? Что за ересь ты несёшь! Наш Бог Единый, и сын Его Иисус Христос…

И тут, словно ответом Маркусу, спустившаяся с гор небольшая туча, полыхнула молнией, ударившей в море прямо перед кораблём, и громыхнула оглушительным громовым раскатом. В миг потемнело солнце, поднялся сильный ветер, и море, забушевало в ужасном шторме.

– Убирайте парус! – закричал командир корабля, но было поздно. Порыв ветра, сорвал парус, мачта, под его напором, треснула и накренилась.

Вскочивший на ноги Роберт, со страхом глянул, как набежавшая волна, подняла на огромную высоту соседний корабль, а затем, перевернув, обрушила его прямо в пучину. Как два, уже неуправляемых корабля, с сорванными парусами и обломанными мачтами, несло прямо на скалы, и как они, разлетелись, напоровшись на них.

Холодный дождь и крупный град, обрушился с небес.

С тревогой Роберт глянул на корабль своего сына Боэмунда. Он ещё держался на плаву, и на нём, спешно рубили мачту.

Сишельгаита, в золочённых доспехах подаренных ей мужем, согнувшись под порывами ветра, истово молилась у кормового весла, и Роберт, при страшной качке, цепляясь руками за борта, подошёл к ней и обнял.

– Господь, не оставит нас в милости своей!

Сишельгаита, подняла на Роберта своё мокрое лицо, где дождь мешался со слезами, крепко прижалась к нему.

– Если нам и суждено погибнуть… То я хочу… испить эту чашу… вместе с тобой.

– Я тоже! Держись за меня крепче!

Внезапный ураган, который часто проносится по Восточному Средиземноморью в летние месяцы, утих так же неожиданно, как и начался. Но беды, причинённые им, были огромны. Более двух десятков кораблей было уничтожено, погибло около сотни рыцарей и тысячи воинов, потонули суда тяжело груженные хлебом и различными припасами, а остальные корабли, нуждались в ремонте.

И именно в таком, потрёпанном виде, с испуганными перед натиском стихии воинами, с взбесившимися лошадьми, флот Роберта появился перед стенами Диррахия.

– Не иначе, это Божья кара! Нам надо вернуться назад! Господь, отвернулся от нас! – шептали одни.

Но ничто не могло смутить и поколебать Робетра.

– Мы возьмём Диррахий, и отсюда, пойдём прямо на Константинополь! – отвечал он им.

 

Глава четвёртая

Обороной Диррахия руководил опытный византийский военачальник Георгий Палеолог. Хорошо подготовившись к осаде, он не ограничился только одной обороной. Его воины, делали смелые вылазки, повсюду атакуя нормандцев.

– Господь не оставит нас! Мы, победим!

Во время одной из вылазок, мужественный Георгий Палеолог, сражался целый день, несмотря на наконечник стрелы, застрявший в его голове. В другой атаке, они захватили осадную башню нормандцев, и сожгли её. Им удалось прорваться и до осадных машин, и они, сколько могли, уничтожили баллист, катапульт и таранов.

Осада затягивалась… Гнилой климат болот, окружавших Диррахий, начавшаяся в лагере нормандцев эпидемия кровавого поноса, постоянные схватки и стычки, выкашивали армию Роберта. К началу осени, из 1300 рыцарей, в строю едва осталось семь сотен. Потери простых воинов, исчислялись тысячами.

– Целое кладбище, оставили враги, под стенами нашего города! Ещё немного, и передохнут и все остальные! Держитесь, храбрые ромеи, сражайтесь мужественно, бейтесь храбро, без жалости, уничтожайте врагов, и мы, победим! – подбадривал защитников Диррахия Георгий Палеолог.

И тем более радостными и восторженными криками в лагере Роберта, были встречены корабли Республики Рагуза (сербохорват. – Дубровницкая Республика, лат. назв. Республика Рагуза), пришедшие вместе с нормандцами сражаться против Византии.

Но вслед за ними, к Диррахию подошёл и флот Венеции.

С незапамятных времён, Венеция была вассалом Византии. И хоть сейчас она, будучи полновластной хозяйкой Адриатического моря, пользовалась полной свободой и независимостью, но ещё долго сохраняла формальную политическую связь с Византийской империей. И император Алексей Комнин, ей первой направил призыв о помощи в борьбе против нормандцев. (Византийский флот находился в ещё более жалком состоянии, чем армия, и нет ничего удивительного в том, что Алексей Комнин обратился за помощью к Венеции).

Венецианская Республика, вернее купцы, управляющие ею, откликнулись на просьбу императора. Они хорошо понимали, что норманны, владея Южной Италией, захватив и Диррахий, могут полностью перекрыть Отрантский пролив, связывающий Адриатику, со всем остальным Средиземноморьем. И тогда их торговле, на которой и зиждется мощь республики, придёт полный конец. К тому же, Алексей Комнин, пообещал венецианцам особые привилегии для её купцов – отмену пошлин, всех торговых, портовых и других сборов, разрешение пользоваться собственными мерами длины и веса, разрешение на якорные стоянки и склады в Константинополе, ежегодные денежные субсидии всем церквям Венеции.

Дож Доменико Сельво (дож Венеции в 1071–1084 гг., женат на Феодоре, дочери императора Византии Константина X Дуки (имп. 1059–1067 гг.), лично возглавил флот республики.

– Боэмунд, – Роберт гневно ходил по поляне, в ярости пиная ногами, грибы и цветы, – отправишься к венецианцам. Заверишь их, в моём миролюбии, по отношению к ним. Пусть присоединяются ко мне, и вместе, мы разгромим Византию! Я открою для них, все рынки Востока! Я буду воевать, а они, торговать! Пусть подумают, выгода от моего предложения, очевидна!

(О посольстве Боэмунда к венецианцам, пишет только одна Анна Комнин. Готфрид Малатерра и Вильгельм Апулийский, ни слова о таком событии не говорят).

Взяв небольшой эскорт, на маленькой лодочке, Боэмунд отправился к большому, расцвеченному флагами и огнями, кораблю Доменико Сельво.

Венецианцы, не сбросили им даже верёвки, и подниматься на палубу, пришлось, цепляясь за вёсла и борта.

Бьёрн оттолкнул направленное в его грудь копьё, и прыгнул на палубу, став рядом с Боэмундом, грозно опираясь на рукоять обоюдоострого топора.

Гумфрид де Монтегю, с призрением глядя на ощетинившихся копьями венецианцев, уселся на высоком борту.

В лодке, с беспокойством прислушивались ко всему происходящему, Роберт Готский и Хакон Немой.

– Мой отец, герцог Апулии, Калабрии и Сицилии, шлёт свой привет славному дожу… – начал было Боэмунд.

Но ему не дали даже и договорить.

– Взгляните на его бороду! – и толпа венецианцев, начала потешаться над бородой Боэмунда.

– А рост то, рост! Гляньте, какой он огромный!

– Да, клянусь печёнкой Святого Марка, что если я заберусь ему на плечи, то увижу оттуда нашу родную Венецию!

– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

– Уверен, птицы путают его с деревом, и гадят, прямо ему на голову!

– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

Среди веселья венецианцев, только дож Доменико Сельво был серьёзен, глядя как покраснело, затем побледнело лицо Боэмунда. Как опасно сузились его глаза, заблестав гневом. Как рука его, потянулась к мечу.

Бьёрн, хорошо зная характер Боэмунда, поплотнее обхватил рукоять топора, приготовившись к смерти, желая, только, как можно дороже продать свою жизнь.

Гумфрид де Монтегю спрыгнул на палубу, но тут-же был сброшен венецианцами за борт.

Роберт Готский кинулся вытягивать его из воды, а Хакон Немой, натянул лук, готовый прикрыть отход своего господина.

Но на этот раз, Боэмунд проявил завидное благорозумие.

Вытащив меч, он обрушил удар его, на мачту корабля. Мачта задрожала, а клинок глубоко увяз в дереве.

– Есть желающие, вытащить его? Кто сможет это сделать, тому я и отдам свой меч!

Из толпы несколько притихших венецианцев, вышло несколько раззадоренных силачей. Все они подходили к мачте, но никто не смог вытащить меч Боэмунда.

– Вот так вот! – удовлетворённо сказал Боэмунд, легко вытащив меч. – Убирайтесь, слабаки, в свою Венецию, залезьте там свои бабам под юбку, и дрожите от страха! Те же из вас, кто останутся, к вечеру, будут мертвы!

Венецианцы зашумели, и грозно надвинулись на Боэмунда. Но он, не обращая на них внимания, легко раздвигая толпу своим могучими плечами, пошёл к лодке. Кто-то попытался ударить его в спину копьём, но напоровшись на решительный взгляд Бьёрна, отступил.

– Ты отпускаешь его, дож?! – к уху Доменико Сельво склонился маленький и невзрачный советник Византии в Венеции. – Его отец, заплатит за него крупный выкуп! Захватив этого норманна, ты можешь победить Гвискара даже без битвы!

– Он бастард, и его голова, ничего не стоит для его отца! – громко, так, чтобы услышал Боэмунд, крикнул Доменико Сельво.

Боэмунд, стерпел и это.

 

Глава пятая

Его корабли, первыми ринулись в атаку на венецианцев. Грохот сталкивающихся бортами судов, треск ломающихся весёл, отчаянные крики сражающихся, вопли тонущих и стоны умирающих, свист тысяч стрел и сотен метательных снарядов, шумное пламя горящих кораблей, разлетелись по морю.

Боэмунд направил свой корабль прямо на галеру Доменико Сельво.

Противник обрушил на них град стрел, им счастливо удалось избегнуть струи греческого огня, полыхнувшего с галеры, и вот они уже, дико крича, закидывают на её борта верёвки с крючьями и доски, и лезут, лезут по ним, страшно размахивая оружием.

– Де Сельво! Где ты, трус?! – орудуя двумя мечами, громко кричал Боэмунд.

Бьёрн с левой руки, а Гумфрид де Монтегю и Роберт Готский справа, не отставали от него, прикрывая от ударов врагов.

И толпа венецианцев на палубе, в панике отступала, от этой сеющей смерть и ужас, четвёрки воинов.

Позади них, прикрытый двумя опытными мечниками со щитами, метко бил врага Хакон Немой.

Палуба венецианской галеры загорелась, и стало друдно дышать от заклубившегося дыма, который к тому же жёг и разъедал глаза.

Венецианцы опомнились от первого удара нормандцев, паника и страх сменилась у них отчаянной решимостью, и сгрудившись на носу галеры, выставив копья, они оказывали всё более жёсткое сопротивление.

– Боэмунд, надо отходить! – Бьёрн тронул своего воспитанника за руку.

– Нет! – свирепо закричал тот. – Вот она, победа! Я, так просто, не откажусь от неё!

И в новом яростном порыве, он обрушился на врага.

Только когда набежавшая высокая волна, разъединила корабли, когда с криками полетели в воду лезущие на галеру нормандцы, Боэмунд остановился.

– Ладно, уходим.

Но сделать это теперь, стало не так-то просто. Их корабль, повинуясь волнам, далеко отбросило от галеры, и чтобы попасть на его палубу, надо было совершить прыжок. Почти смертельный.

– Доверимся милости Господа! Он не оставит нас! – и Боэмунд, сильно оттолкнувшись, прыгнул вниз. За ним прыгнул и Бьёрн, моля Бога лишь о том, чтобы тяжёлые доспехи не потянули Боэмунда на дно.

Но Боэмунд, счастливо, непокалечившись, упал на палубу своего корабля. Рядом с ним, тяжело плюхнулся Бьёрн. И едва успел оттащить его, как на это место упали Гумфрид де Монтегю и Роберт Готский.

– Где Хакон? – тяжело хрипя, ещё не остывший от боя и головоломного прыжка, спросил Боэмунд.

Хакон Немой, стоя на борту галеры, отбивался мечои и щитом от венецианцев.

– Хакон! Прыгай!

– Прыгай!

И все они, закричали от ужаса, когда Хакон получил удар в грудь, полетел в воду.

Не раздумывая, Боэмунд прыгнул, спасая его, и вскоре, к облегчению Бьёрна, вынырнув, передал ему на руки тело Хакона.

Венецианцы били по ним из луков, метали копья и камни, но Боэмунд, высокий, спокойный, несмотря на усталость и льющуюся с него потоками воду, прошёл и встал на носу корабля.

– Разбирайте вёсла, отходим. Но клянусь, что битва, ещё не окончена!

Удачным моментом воспользовался Георгий Палеолог, стремительно атаковав нормандцев на суше. Его коннице удалось ворваться в их лагерь, и немало славных воинов, полегло в этой битве. Только мужество племянников Гвискара – Ричарда ди Моттолы (сын Дрого Отвиля) и Ричарда де Принчипато (сын Вильгельма Отвиля, род. ок. 1060 года), спасло нормандцев от окончательно разгрома.

– Стойте! Стойте, воины! – появились они перед бежавшими, сумели сплотить их, повели за собой, а к вечеру, остановили и отбросили обратно за городские стены византийцев Палеолога.

И венецианцы, к вечеру, как пишет Готфрид Малатерра «исчерпав все силы», отошли в одну из бухт на побережье.

Дож Доменико Сельво, глядя как в пламени заката, на них идут корабли нормандцев, не собирающихся прекращать битву, а жаждующих лишь победы, полной и окончательной, устало стянул с головы помятый ударами врага шлем, и оттёр забрызганное кровью лицо.

– Шлите послов к Гвискару. Мы, сдаёмся.

 

Глава шестая

Роберт был милостив, и благосклонно заключил с венецианцами перемирие до завтрашнего утра. Утром венецианцы обещали, что прибудут к нему, для заключения союза по его воле.

Как, вроде бы опытные нормандцы, сам Гвискар, слывущий хитрецом, знающий не понаслышке о лжи и коварстве греков и венецианцев, поверил им?

Пока в лагере нормандцев, торжествовали по случаю одержанной победы, горевали, оплакивая мертвецов те, кто потерял за этой день друзей, родных и близких, где стонали, бьющиеся в горячке и агонии раненные, венецианцы с толком использовали выпавшую передышку.

Тоже, похоронив своих мертвецов, снеся раненных на три, особенно повреждённых корабля, они деятельно готовили остальные суда к бою. Они безжалостно выкинули за борт, множество лишних вещей, тем самым, значительно облегчив корабли, и подняв их борта высоко над водой. Зная о древней хитрости, используемой ещё полководцем Византии Велизарием в VI веке, они приладили к верхушке мачты каждого корабля небольшие сиденья для двух или трёх лучников, снабдив их в избытке стрелами, камнями и дротиками для метания.

Утром, обманутый лживыми обещаниями, беспечный Роберт Гвискар, отправил к венецианцам, наиболее знатных людей из своего войска.

– Приведите ко мне их дожа. Пусть здесь он, на палубе моего корабля, торжественно поклянётся о заключении союза с нами! Будьте ласковы, обращайтесь с ним милостиво, ведь отныне, он не враг наш, а друг.

Изнурённый вчерашней битвой, не спавший в эту бессонную ночь, дож Доменико Сельво, тем не менее, гордо встретил прибывших нормандцев.

– Передайте мой ответ герцогу Роберту – нет! Мы, отказываемся! И мы, атакуем вас, немедля!

Пока нормандские корабли вытягивались из бухты, строясь и готовясь к битве, венецианцы стремительно атаковали их. Полыхнуло огнём, и один из самых больших кораблей нормандцев, вспыхнул от носа до кормы. Лучники и пращники безжалостно разили с верхушек мачт. И прикрыться от их разящих снарядов, падающих с высоты, не было никакой возможности.

Роберт, поручив командование флотом Боэмунду, повёл свой корабль к берегу, и у высунувшегося из Диррахия Георгия Палеолога, не получилось повторить, вчерашнюю, разрушительную атаку. Византийские отряды попали в мудро организованную Робертом засаду, и были почти полностью уничтожены.

Криками восторга, восхваляя Бога и Небеса, разразились нормандцы, когда один из больших кораблей венецианцев, атакованный галерой Боэмунда, перевернулся и затонул.

– Убивайте, убивайте без жалости, этих лгунов и обманщиков! – кричал Боэмунд, и его воины, охотно добивали барахтающихся в воде врагов.

Солнце уже клонилось к закату, когда венецианцам удалось прорвать строй кораблей нормандцев. Они устремились к спасительной гавани Диррахия, но нормандцы, на едва держащихся на плаву кораблях, заваленных убитыми и раненными, с насмерть усталыми гребцами, не отставали, преследуя их.

Начали бить осадные орудия Диррахия, прикрывая отход венецианского флота, море закипело, от вспенивающих его снарядов, но нормандцы, мужественно и упорно, шли вперёд.

Битва шла и при бледном свете луны, и окончилась только тогда, когда луна, робко мигнув, скрылась за тучами.

Нормандцам не удалось сдержать прорыв венецианского флота в Диррахий, который доставил в город, продовольствие и припасы, в которых осаждённый город нуждался.

Усталость валила с ног, и нормандцы, уже без победных песен и триумфа, возвращались в свой лагерь. Они потерпели поражение. Поражение, в битве на море. Может быть, первое поражение за последние… Бог знает сколько лет.

Но Роберт был непреклонен и решителен, он и думать не хотел о том, чтобы сворачивать осаду Диррахия и уходить. Осада, продолжалась.

 

Глава седьмая

В палатку Боэмунда протиснулась взлохмаченная голова Гумфрида де Монтегю.

– Боэмунд, к тебе Ансальдо ди Патти. Один.

Ансальдо ди Патти, сам не будет убивать, все это знали, но всё-же Бьёрн, встал перед Боэмундом, прикрыв его своим телом.

– Отойди! – и Боэмунд рукой отодвинул Бьёрна.

В палатку, пригнувшись при низком входе, вошёл степенный и важный Ансальдо ди Патти.

– Рад видеть тебя в добром здравии, Боэмунд. Слышал, что в последней битве, ты несколько пострадал.

– Ерунда, стрела пробила бедро. Бьёрн говорит, что уже через пару дней, я буду в норме.

Ди Патти перевёл взгляд на Бриана.

– Хорошо обучил тебя лекарскому искусству, этот твой туарег.

– Его зовут Аззиг! Аззиг Виммеден! И он, не обучал меня искусству врачевания, а только показал, и научил пользоваться травами, делать из них настойки и мази.

– Да, да, я знаю. Вот, Боэмунд, твой отец, шлёт тебе свой дар.

Из небольшой сумки, висевшей у него на плече, Ансальдо извлёк что-то ярко заблестевшее, и развернул в руках.

– Это, тончайшая кольчуга знаменитых мастеров из далёкой Индии. Она тонкая, её можно носить незаметно для других, под рубахой, но она, необычайно прочная. И она поможет, при предательском ударе кинжала. Когда кто-то, захочет убить тебя, подлым ударом в спину.

Боэмунд и Бьёрн насторожились от намёков ди Патти.

– А вот это – безоар. Его изготовил для тебя, сам Константин Африканский, знаменитый лекарь Салернской школы медиков. Ты ведь знаешь, что такое безоар?

Боэмунд и Бьёрн одновременно кивнули. Ещё бы! Кто же не слышал легенды и рассказы о безоаре, самом совершенном противоядии от всех видов ядов, о камне, исцеляющем от всех болезней! И лишь самые искусные лекари, сведущие в алхимии и в других знаниях, могли приготовить действительно действенный безоар. Часто про них говорили, что они имеют дело с нечистой силой, называли их колдунами и магами.

Бьёрн взял в руку безоар, повертел среди пальцев, разглядывая, а после, с сомнением понюхал. Боэмунд, ответил таким же сомнением на лице. Но ди Патти, не обращая на них больше внимания, молча поклонился и ушёл.

…Они напали на них, прячась в темноте ночи, скрываясь, за льющимся с неба ливнем. Боэмунд и его друзья, хоронили в эту промозглую ночь, своего боевого товарища, славного рыцаря Людвига, младшего отпрыска одного знатного германского графа. Людвиг погиб не в бою, умер не от раны, а тихо и печально угас, от истощившего его силы кровавого поноса. И тем обидней и печальней была его смерть. Только в самый последний миг, Бьёрн, то ли увидел шевеление, за пеленой дождя, то ли услышал шум, и закричал:

– Берегись! – отталкивая Боэмунда и поднимая свой щит.

От луков и стрел, под таким дождём, толку не было, и в них бросили короткие метательные копья. Вскрикнул и упал с копьём в груди, Ролланд из Прованса. Зашатался, и рухнул прямо в незасыпанную могилу, Джжефри де Карпантра. Бьёрну, два копья попали в щит, а Боэмунд, отшатнулся, когда возле его головы, пронеслось третье.

По-прежнему, не произнеся и слова, противники бросились в атаку, охватывая их полукольцом.

Заревел весельчак и балагур Роберт Готский, мастерски отражая удары, и круша врагов своим мечом.

Более спокойный, но грозный в битве Гумфрид де Монтегю, одним ударом разрубил набешавшего на него врага.

Секира Бьёрна, описывая круги, поражала всех, кто осмеливался к нему приблизиться.

Боэмунд, со своим двуручным мечом, не отставал от него.

Раскисшая земля расползалась, ноги вязли в ней, дождь и холодный ветер били в лицо, слепив глаза, но противники, яростно сражались. Битва шла, не на жизнь, а на смерть.

Постепенно их оттеснили к самому краю могилы, ещё один шаг, полшага, если кто-то оступиться или подскользнётся на грязи, то полетит прямо вниз. Они отступили от предательской ямы, со дна которой так и веяло смертью, откуда казалась тянется костлявая рука, и встали, как учил Бьёрн, спина к спине, образовав круг.

Но более, на них никто не нападал. Их противники, забрав с собою своих раненных и убитых, ушли, так же неожиданно, как и появились. И не у кого было спросить – кто они? Откуда? Кто их послал? Были ли это византийцы из Диррахия, совершившие свою очередную, дерзкую вылазку? Или же, их послала, злейший враг Боэмунда – Сишельгаита? А может кто-то другой? Враг, о котором они ничего не знают? А может, их послали из Константинополя? Ведь на жизнь Роберта, во время осады Диррахия, уже было совершено два покушения. Да и самого Боэмунда, не так давно пытались отравить.

Когда Боэмунд, на весу держа раненную в схватке, окровавленную руку, вошёл в палатку Роберта, желая всё рассказать отцу, то застал там всех собравшихся военачальников.

– Ну, наконец-то? Где тебя черти носят? Сколько можно за тобой посылать? – встретил его появление Роберт. – Слышал новость? Сам император Византии, идёт сюда, с войском!

 

Глава восьмая

Алексей Комнин, собрал в своё войско всех, кого смог собрать, со всей своей обширной империи. Фракийцы и македонцы, императорская гвардия экскувитов, под командованием Константина Опоса, выходцы из Персии, которых возглавляли Ксант и Кулеон, фессалийская кавалерия – командир Александр Кавасил, отряды различных народов с Балканского полуострова, лучники из Армении, многочисленные отряды сельджуков, войско, теперь уже короля Дукли – Константина Бодина, отряды из северного и южного Причерноморья и со всей Малой Азии, варяжская гвардия, под командованием Намбита, и отряды франкских наёмников, которыми командовали Панукомит и Константин Гумбертопул.

Анна Комнин, оценивает армию своего отца в 20 тысяч человек. (Современные историки, колеблются, говоря о 20–25 тысячном войске Византии).

Узнав о приближении византийской армии, в нормандском лагере началась тревога, у костров, только и велись разговоры:

– Воины невиданные, о двух и трёх головах, несутся на нас, на конях, из пасти и ноздрей которых, вырывается огненное пламя!

– А впереди себя, они гонят чудища заморские, огромные, с рогами, и вот с такими клыками!

– И тьма их, неисчислимая! Реки они выпивают за раз, и могут шлемами своими, вычерпать море!

– И всё живое превращается в камень, будь-то птица, зверь или человек, когда увидят главного предводителя их войска!

– Глаза его пылают адским пламенем, росту он огромного, куда там, до него, нашим Роберту и Боэмунду, ручищи во какие, а от топота его ног, дрожит земля!

Алексей Комнин, вывел свою армию из Салоник, и 15 октября, расположил её лагерем возле Диррахия. В роскошном шатре императора, был собран военный совет.

– Наш передовой отряд под командованием Василия Месопотамита, выбил норманнов из Бутротума, Валоны и Главницы. Надо наступать, чтобы разгромить их окончательно! – Татикий, сын турка, захваченного некогда в плен, росший вместе с Алексеем и воспитывавшийся с ним, его друг с ранних лет, энергично расхаживал по шатру, рубя воздух рукой.

Говоря так, Татикий ещё не знал, что их передовой отряд уже разгромлен нормандцами, а сам Василий Месопотамит, попал к ним в плен.

Встал со своего места, и поклонился императору, осторожный Никифор Палеолог, отец Георгия, храброго защитника Диррахия.

– Наши шпионы докладывают, что армия норманнов истощена эпидемиями и постоянными стычками с войском моего сына. Потери их огромны! Близится зима! И неразумнее было бы подождать, когда они все передохнут от холода и болезней, а потом, легко разгромить их остатки?!

– Надо подождать!

– Время, на нашей стороне!

Никифора Палеолога поддержало большинство военачальников.

Но Алексею Комнину, лишь полгода назад ставшему императором, для упрочнения своей власти, нужна была громкая победа над врагами империи. Он поднял руку, и шум в его шатре затих.

– Мы не можем ждать! Мы будем атаковать, и разгромим врага, вторгшегося на наши земли!

Все военачальники вынуждены были согласиться с окончательным решением императора.

Теперь ему, молодому, предстояло сразиться со старым и опытным герцогом Апулии.

На следующий день, византийская армия покинула свой лагерь, и к вечеру, расположилась на находящихся рядом с Диррахием холмах. Готовясь к битве, Алексей Комнин разделил свою армию на три части – левым крылом командовал Севаст и Великий Доместик Запада (командующий всеми западными армиями империи) Григорий Бакуриани (Григорий Пакуриан), правым – родственник Алексея Комнина – Никифор Мелессин, центром – сам император.

– Георгий Палеолог, поддержит нас, напав на норманнов с тыла! – делился своими планами на атаку Алексей Комнин.

Но Роберт решил действовать по-другому.

Оставив свой лагерь под Диррахием, подарив, на потеху Георгию Палеологу, все свои осадные сооружения, башни, громоздкие метательные машины, Роберт увёл свою армию с полуострова, на котором стоит город, приказав разрушить за собой мост. Теперь он был прикрыт от удара с тыла.

Узнав от разведчиков о построении византийского войска, он тоже разбил свою армию на три части. Справа расположились лангобардские и греческие ополчены графа Амико Джовинаццо (из рода графов Трани), слева Боэмунд, а в центре, он сам.

Долгая осада, битвы и сражения, эпидемии и болезни, раны и увечья, подкосили армию Гвискара. Из 30 тысяч, с которыми он начинал этот поход, теперь, он едва мог выставить на поле боя 20 тысяч, из них, всего 500 рыцарей (из 1300 по началу), главной ударной мощи нормандцев.

Окончательно закончив все манёвры и приготовления, оба войска были готовы к сражению.

 

Глава девятая

18 октября 1081 года, выпросила себе честь первой атаковать нормандцев, варяжская гвардия, состоявшая из датчан и англосаксов, люто ненавидевших нормандцев за разгром 1066–1071 годов, когда нормандцы покорили Англию, лишив их родины.

«Это мой Гастингс!» – думал Роберт, глядя на надвигающееся, в густых клубах пыли, поднятых тысячами ног и копыт, войско Византии, видя, на одном из холмов, развевающийся штандарт императора. «Победа или смерть! Никакого поражения! Никакого отступления! Ни в том я возрасте, чтобы начинать всё заново!».

Лёгкая кавалерия сельджуков заходила с флангов, впереди варягов выдвинулись лучники, начав обстрел, сильно досаждавший нормандцам.

Роберт, на горячем, мощном вороном жеребце, подлетел к Амику Джовинаццо.

– Чего медлишь? Чего ждёшь? Атакуй!

Кавалерия и пехота правого фланга ринулась вперёд, но лучники быстро отступили, укрывшись за строем варягов.

«Скьяльдборг! Стена щитов!» – узнал Роберт излюбленное построение скандинавов.

Удар варяжского скьяльдборга был настолько силён, что в мгновение ока, отряды Амико Джовинаццо, были смяты, отброшены, и кинулись бежать. Не выдержал удара варягов и попятился, и центр нормандского войска.

В прорыв, дико крича, на бешенном галопе, вломилась византийская кавалерия, заходя в тыл нормандцам.

Многочисленные лучники и пелтасты (пелтасты – воины, вооруженные метательными копьями), подвергли нормандцев массированному обстрелу. Вильгельм Апулийский пишет, что норманнские воины, никогда ранее не видели такой тучи стрел.

И пока Роберт, вдохновляя своих дрогнувших воинов, ожесточённо рубился с врагами, перед бегущими, встала его жена – Сишельгаита.

На белом иноходце, рвущим удила, встающем на дыбы, в своих сверкающих на солнце доспехах, с распущенными длинными волосами, развевающимися за спиной, потрасая копьём, она была прекрасна в этом момент. И она звала, она кричала:

– Стойте воины! Куда вы? Неужели вы хотите, прослыть трусами? Хотите, чтобы люди плевались, услышав ваши имена? Нет! Лучше жить и умереть храбрецами, деяниями которых, будут восторгаться предки на небесах и потомки на земле! Вперёд, за мной, храбрые воины! К победе!

Пристыженные женщиной, глядя на её удаль и бесстрашие, нормандцы, греки и лангобарды Амико Джовинаццо, постепенно остановились, успокоились, и командиры вновь повели их на битву.

Анна Комнин, так описывает этот случай: «В этот момент, как рассказывают, бегущих увидела Гаита, жена Роберта, сопутствовавшая ему в военном походе, вторая Паллада, хотя и не Афина. Она сурово взглянула на них и оглушительным голосом, на своём языке произнесла что-то вроде гомеровских слов: «Будьте мужами, друзья, и возвысьтесь доблестным духом». Видя, что они продолжают бежать, Гаита, с длинным копьём в руке во весь опор устремилась на беглецов. Увидев это, они пришли в себя и вернулись в бой».

Благодаря этому удару, организованному Сишельгаитой (сама Сишельгаита была ранена стрелой в грудь), византийская кавалерия была отброшена, а варяжский скьяльдборг подвергся удару с тыла. Он был окружён с трёх сторон, и вскоре разгромлен.

Оставшиеся в живых варяги бросились бежать, и часть из них укрылась в церкви Святого Николая. Но нормандцы (нормандцы, это образное выражение, в армию Роберта входили как и сами нормандцы, так и лангобарды, греки, сарацины, отряды наёмников и рыцарей с Северной Италии, Прованса, Бургундии и других мест), не пощадили их и там, подпалив церковь.

Храбрый воин, должен уважать мужество и доблесть противника, так гласит кодекс воинской чести. Но нормандцы, опьянённые кровью, напуганные ужасами битвы, предали варягов ужасной смерти, спалив их живьём.

 

Глава десятая

Десять лет назад, под Манцикертой, погиб цвет византийской армии. И нынешнему разношерстному сборищу варварских наёмников, которых Алексей Комнин привел под Диррахий, не хватало ни силы, ни дисциплины, ни самоотверженности, чтобы противостоять слаженным действиям нормандцев.

Георгий Палеолог вышел из города, уничтожил и сжёг весь лагерь нормандцев, все их оборонительные сооружения, все осадные башни и метательные машины. Он попытался переправиться и через остатки разрушенного моста, чтобы ударить по нормандцам с тыла, но Ричард де Принчипато, выдвинул к мосту копейщиков и арбалетчиков, и отбил атаку Палеолога.

Боэмунд лишь слегка поднажал, смял армянских лучников, опрокинул болгарскую пехоту, и налетел на конницу сельджуков. Разгром! Около 7 тысяч сельджуков, в панике и страхе отступали, перед едва ли двумя сотнями рыцарей Боэмунда!

– Смотрите! Смотрите! – закричал кто-то за спиной императора. – Король Дукли! Константин Бодин! Он уходит!

– Измена!

– Проклятый Иуда!

– Он нас предал.

Да, Константин Бодин попросту ушёл, уведя своё войско, предав императора Византии, которому клялся, верно и честно служить.

Оба фланга императорского войска были разгромлены, оставался только центр. И на холме, вокруг императора, кто с ужасом, пряча пока зарождающуюся панику, кто со страхом, уже оглядываясь назад, кто с призрением, готовясь умереть, кто с отвагой, ещё веря в победу, глядели, как Роберт Гвискар, стягивает в единый таранный кулак всю свою рыцарскую кавалерию, готовясь атаковать их.

Лучники, непрерывно стреляя, пытались сдержать стремительную атаку, несущихся на них, в оглушительном топоте копыт рыцарей, видя нацеленные на них копья, распяленные в криках рты, но были уничтожены.

Не сбавляя темпа, рыцари врубились в строй византийской пехоты.

Погиб Никифор Палеолог. Рядом с ним, пробитый насквозь копьём, пал и его младший сын, Николай. Отлетела, срубленная голова Никифора Синадина. Был изрублен мечами Константин Дука. (Сын императора Византии в 1059–1067 гг. Константина X Дуки). Немало ещё знатных мужей Византии, полегло под ударами нормандцев.

Алексей Комнин, был мужественным воином, и храбро сражался. Даже полученная тяжёлая рана, не заставила его покинуть битву. И только увидев, что с флангов их обходит пехота врага, поняв, что это полное поражение, он приказал остаткам свой армии отступать, последний покидая поле битвы.

Боэмунд, страшный, окровавленный, обезумевший в битве, увидя, что император уходит, заревел, и пришпорил своего едва волочащего ноги коня.

– Стой Комнин! Стой! Сразись со мной! Остановись!

Он почти нагнал его! Двое телохранителей императора, попытались сдержать Боэмунда, но тот, даже казалось не видя их, так как не спускал глаз с Алексей Комнина, срубил их, одного за другим, и скачком послал своего коня вперёд, метя ударить императора в спину.

Пронзённый ударом копья, рухнул конь Боэмунда. Но он вскочил на ноги, и бросился бежать за отступающим императором.

– Стой, подлец! Стой! Сразись со мной! Не трусь!

Бьёрн помня, как он сам попал в плен в подобной ситуации, догнал Боэмунда.

– Стой, Боэмунд, стой! Ты не догонишь его!

– А-а-а! Дай мне своего коня! Дай! И я убью его!

Но император, в окружении своих телохранителей, удалялся всё далее и далее.

– А, чёртов трус! Не хочешь, биться со мной! Боишься?! Да из тебя воин, как из заячьего хвоста копьё!

И тут, в ответ на эти крики Боэмунда, Алексей Комнин сдержал бег своего коня, и обернулся, посмотрев на него. На залитом кровью лице, Боэмунд увидел, какие-то спокойные, смотревшие на него без гнева, без злобы, глаза императора.

Удивлённый Боэмунд, остановился, глядя в эти глаза, опустив руку с мечом. Но вдруг они полыхнули огненным блеском, опасно сузившись, и Боэмунд, улыбнулся.

– Ха, битва ещё не окончена… Бог даст, мы ещё сразимся с ним. Он сам этого хочет.

 

Глава одиннадцатая

Анна Комнин писала об армии Роберта Гвискара: «Не довольствуясь теми воинами, которые с давних пор воевали вместе с ним и знали военное дело, он формирует новое войско, призывая на службу людей всех возрастов. Со всех концов Ломбардии и Апулии собрал он старых и малых и призывал их к воинской службе. Можно было видеть, как мальчики, юноши и старики, которые и во сне не видели оружия, облекались тогда в доспехи, держали щиты, неумело и неуклюже натягивали тетиву лука, а когда следовало идти, валились ниц».

Если действительно это так, если действительно армия Роберта состояла из таких вот воинов, то тем страшнее позор Византии, разгромленной этим неопытным ополчением в битве при Диррахии. Если ополчение, устояло перед мощью империи, то грош цена такой империи.

Всем было очевидно, что былая слава империи позади, что сама империя, стремительно катиться в пропасть, и что надо принимать решительные и действенные меры, чтобы спасти её.

Алексей Комнин, нашёл и принял такие меры.

Отступив с остатками своей армии в город Охрид (ныне, в Республике Македония), с теми, кто не покинул его, кто до конца решил быть с ним, и разделить его судьбу, Комнин приказал конфисковать часть церковной утвари по всей империи.

– Переплавив её на звонкую монету, мы наймём новое войско!

– Церковники взвоют, да и чернь, поддержит их, – возразил императору Григорий Бакуриани, известный покровитель христианских церквей и монастырей.

– Плевать! Повоют, повоют, и перестанут. Вот если придут западные варвары и отберут у них всё, вот тогда они, взвоют по настоящему! Это и объясняй им!

Церковники поворчав, всё же смирились с волевым решением императора, и добровольно сдали драгоценную утварь.

Затем отойдя в Фессалоники, Алексей Комнин деятельно готовился к продолжению войны с нормандцами, собирая новое войско.

– Ничего, Цезарь тоже потерпел поражение при Диррахии, но через месяц, разбил Помпея в Фарсальском сражении. (Имеется в виду битва при Диррахии 10 июля 48 г. до н. э., в ходе Гражданском войны в Древнем Риме 49–45 гг. до н. э., когда Гай Юлий Цезарь, потерпел поражение от войск Гнея Помпея Магна).

Да, Гастингса не получилось. Алексей Комнин остался жив и ушёл. Да и вряд ли, даже смерть Алексея Комнина в битве, позволила бы Гвискару захватить империю. Византия, опираясь на свой многовековой опыт, на мощную бюрократию, на сильно выстроенные вертикали власти, была более мощным государством, чем Англия. Безусловно, в империи бы начался хаос, началась бы борьба за власть, но новый избранный император, опираясь на силу огромной империи, продолжил бы борьбу с нормандцами.

Быстро собрав деньги, затеял Алексей Комнин и ещё пару крупных политических игр, направив своих тайных агентов к королю Германии Генриху IV, и в Южную Италию – поднимать на борьбу против Гвискара, всех недовольных его правлением.

Порадовали вести с Востока. Победитель Византии при Манцикерте, Отважный Лев, султан сельджуков Алп-Арслан, ещё при жизни (он был убит в ноябре 1072-январе 1073 гг.), доверил управление западными провинциями своему племяннику Сулейману ибн Кутулмышу. Этот самый Сулейман, почти без сопротивления со стороны империи, постепенно, но постоянно продвигался на запад. В 1075 году он захватил византийские города Никею и Никомедию (вернее, Никею ему подарил Никифор Вотаниат, в обмен на поддержку, оказанную ему сельджуками при захвате власти), выйдя на берега Мраморного моря, в непосредственной близости от Константинополя. И по образному, но очень меткому выражению современника, император мог теперь смотреть на гарцующих у стен своей столицы сельджуков, прямо из окон своего дворца.

В 1077–1078 годах, присоеденив к своим владениям земли Лидии и Ионии, Сулейман нарёк себя султаном, и заявил о полной независимости своего султаната, оставаясь грозной силой у границ империи, у стен её столицы.

Так, сельджуки с востока, угрожали империи не менее, чем нормандцы с запада.

Но неожиданно, Сулейман ибн Кутулмыш, перенёс всё своё внимание на Сирию и Египет, оставив Византию в покое.

– Господь за нас! – с облегчением вздохнул Алексей Комнин, узнав эту радостную весть.

 

Глава двенадцатая

Расположившись в долине реки Девол (Дивалис), Роберт велел возвести замок, назвав его горой Гвискара, собираясь зимовать в нём. И каждый день, отсюда ходил с войском к стенам Диррахия, тревожа его защитников набегами и нападениями, постепенно подчиняя себе и все окрестные земли.

Георгий Палеолог, бежал из города, якобы за подкреплениями, доверив его защиту венецианцам.

Был в Диррахии некий венецианец Доменик, и о нём пишут различное.

Например, Готфрид Малатерра пишет, что Гвискар, как-то опасно приблизившись к городским стенам, затеял с этим Домеником пустой разговор, и в ходе этого разговора, распознал пустую душу этого венецианца. Хитрый Роберт, уговорил его, соблазнив на предательство, пообещав солидное вознаграждение и руку своей племянницы (дочь Вильгельма Отвиля, графа Принчипато), девушку прекрасную, красоты необычайной.

Вильгельм Апулийский же, пишет, что этот Доменик, был во вражде с сыном дожа, и был недоволен тем, что ему не позволяют заседать в Совете Венеции. И отправил он тогда, своего верного слугу, перебежчика из Бари, договориться о встрече с Робертом. Роберт был смел, и хотя он запросто мог влететь в засаду, доверившись коварному врагу, всё же пришёл, взяв с собою лишь малое сопровождение. И на встрече, Доменик пообещал Роберту сдать город. Роберт, со своей стороны, посулил венецианцу щедрое вознаграждение, и руку своей племянницы.

Как видим, в чём-то оба свидетельства расходятся, но в целом, суть их остаётся неизменной.

В одну из тёмных, зимних ночей, Роберт, отобрав людей из Козенцы, известных своей быстроногостью (так пишет Вильгельм Апулийский), усилив отряд своими лучшими рыцарями, отправил их к стенам Диррахия.

– Помолимся братья, и Господь не оставит нас! Он дарует нам победу!

А после молитвы, Роберт вручил этому отряду знамя, дарованное ему папой римским. И действительно, что там для простых воинов, та борьба, которую Роберт и Григорий VII вели между собой? Многие из них, о ней ничего и не знали. Для них было главным то, что рука святейшего папы, наместника Бога на земле, освятила это знамя.

Маркус Бриан, с благоговением держа раку с мощами святого Матфея, говорил:

– Его святейшество, благословил всех, отправляющихся в этот поход. И просит, чтобы мы все вели себя, как и подобает воинам Христа!

Не слышно ступая, отряд из Козенцы подошёл к тому участку стены, который был доверен Доменику. Оттуда уже было спущено несколько верёвочных лестниц, и крадучись, они стали подниматься вверх.

Доменик провёл их до входа в башню, которая не охранялась, и быстро поспешил назад. Он выполнил свою часть уговора, и сильно дорожа своей жизнью, торопился к Роберту за обещанным вознаграждением.

На рассвете, звуки труб и громогласные крики:

– Роберт! Роберт! Роберт! – возвестили всех, и осаждающих и осаждённых, что вход в город захвачен.

Готовый к этому Гвискар, приказал своей армии бежать к воротам, пока отряд из Козенцы, отбивал атаки защитников Диррахия.

Готфрид Малатерра пишет, что бои в городе шли три дня. И все эти три дня, коренные жители Диррахия, отчаянно сопротивляясь нормандцам, попутно убивали и венецианцев, обвинив их в предательстве.

Венецианцы, те, кому посчастливилось выжить, бежали к своим кораблям, и прорвав слабый заслон нормандских кораблей, ушли в Венецию. Дож Доменико Сельво сумел уйти, а вот его сын, попал к нормандцам в плен.

Так 21 февраля 1082 года был захвачен Диррахий, и теперь перед Робертом лежала прямая Эгнатиевая дорога, проложенная ещё римлянами во II веке до нашей эры, идущая на Фессалоники, а оттуда – на КОНСТАНТИНОПОЛЬ!

 

Глава тринадцатая

Оставив в Диррахии крупный гарнизон под командованием Фортимунда из Розаны, он спешным маршем, по прекрасной дороге, повёл свою армию вперёд.

– Только вперёд! На Константинополь! – постоянно, без устали твердил он.

По пути, он радушно принимал всех перебежчиков, с радостью отмечая, что большинство местного населения, не испытывает особой любви к Византии.

Перед ним встала мощная крепость Кастория, стоявшая на полуострове, вдающемся в озеро Орестиада, защищённая двумя рядами стен, с гарнизоном из трёхсот варягов.

Алексей Комнин, понимал, какое важное значение имеет Кастория, и именно сюда он отправил часть своего лучшего войска – варягов, тех, кому удалось выжить после разгрома у Диррахия. Он щедро платил им, он надеялся на них, он доверял им.

Роберт торопился, он, как всегда, был деятелен, своим энтузиазмом и оптимизмом, своей энергией, заряжая и подбадривая других. Неуспели варяги, как говорится и глазом моргнуть, как уже были готовы к действию метательные машины, осадные башни, длинные лестницы, и нормандцы, воинственно потрясая оружием, выкрикивая угрозы, собирались идти на штурм.

И тогда, предводитель варягов, со стены, громко закричал:

– Я хочу говорить с герцогом Робертом!

Роберт, в лучах раннего весеннего солнца, казался ещё более грозным и могущественным.

– Мы хотим заключить с тобою уговор, герцог. Если нам будет дарована жизнь, если нам позволят уйти, то тогда, мы сдадимся тебе.

Роберт усмехнулся.

– А зачем вам уходить? Присоединяйтесь ко мне! Хорошим воинам, я завсегда рад!

Предводитель варягов, посовещался со своими воинами.

– Может кто-то и захочет присоедениться к тебе, но обещай, что дашь уйти остальным.

– Даю слово! Можете уходить! Можете снова возвращаться к Комнину, уж он то, обрадуется вашему появлению! Для каждого из вас, он измыслит ужасные и изощрённые казни. А у меня на службе – слава, почёт, богатство!

Варяги сдали Касторию. И казалось Роберту, что если даже отборные войска империи боятся противостоять ему, то Константинополь, уже можно считать у него в руках. От этих мыслей, замирало сердце, а потом начинало биться всё чаще, всё быстрее, быстрее, быстрее.

Но тут в Кастории, в апреле 1082 года, Роберта настигла ужасная весть – против него восстала практически вся Южная Италия, сын его, осаждён мятежниками в городе Троя, и что войну ему, объявил князь Капуи Жордан Дренго. Надо было срочно возвращаться туда.

Роберт сумел выдержать этот удар.

– Словно когда ты, в отчаянной погоне, а под тобой, на всём скаку, рухнул конь, – только и сказал он. – Боэмунд, сын мой, своими деяниями, своею храбростью, мужеством и отвагой, ты заслужил моё уважение и признательность воинов. И именно тебе, я оставляю своё войско, наказываю продолжать наше общее дело, вести войну с ромееями, до полной победы! Я дарую тебе, все наши земли здесь – Диррахий, Валону, Корфу, Касторию и другие. Я уверен, ты справишься! А Бриан, поможет тебе.

Бьёрн, стоявший рядом с трясущимся от волнения Боэмундом, поклонился в ответ на доверие герцога.

Роберт игнорировал злобные взгляды и шипение Сишельгаиты.

– А вам воины, перед пресветлым образом Девы Марии, клянусь душой отца моего – Танкреда Отвиля, что не буду мыться, бриться и стричься до тех пор, пока не вернусь к вам! Клянусь! – Роберт, упав на колени, припал губами к иконе Божьей Матери.

Погоняя коней, он прилетел в Диррахий, и оттуда, погрузив свою немногочисленную свиту всего на два корабля, отправился давить мятежников в Италии.

 

Глава первая

21 мая 1081 года войско Генриха IV подошло к Риму, и раскинуло свой стан на Нероновом поле. Угроза для Григория VII стала очевидна, и обращаясь к жителям, он призывал их постоять за дело Христово, защитить святую матерь церковь, костьми лечь за Собор святого Петра.

– Не жалейте своих жизней, о храбрые римляне! Не пускайте сатанинское отродье в благословенный Господом Богом город! Стойте твёрдо, сражайтесь храбро, и Господь дарует вам отпущение грехов, вечную и райскую жизнь на небесах! Аминь!

Но у Генриха, было мало сил, чтобы взять высокие стены Рима, или хотя бы, полностью окружить его, взять в осаду, по всем правилам военного искусства.

Летом, призванные Григорием VII, подошли к Риму нормандцы из Апулии и Капуи, и Генрих, не принимая боя, увёл свои войска обратно в Северную Италию, где принялся с ещё большим пылом и рвением опустошать владения Матильды Тосканской.

Даже то, что его противники в Германии – в основном – дворянство Саксонии и Швабии, избрали себе, 6 августа 1081 года, нового короля – Германа, графа фон Зальма, который был коронован 26 декабря в Госларе, архиепископом Майнца Зигфридом I, не вынудило Генриха покинуть Италию. Зиму он провёл в Равенне, а весной 1082 года, вновь подошёл к Риму. Теперь у него было большое войско, а поспособствовало этому – 360 тысяч золотых монет, полученных от императора Византии Алексея Комнина.

Политические интриги Алексея Комнина, давали первые всходы в Италии.

Генрих IV, разорвав все соглашения и договора с Робертом Гвискаром, заявил:

– Захватим Рим, а потом пойдём на Апулию! Надо вернуть эти земли, в лоно империи, завещанной мне предками!

Таким образом, мятеж, начавшийся в Апулии, Калабрии и Кампанье, война между нормандцами Жордана Капуанского и нормандцами Роберта Гвискара, была на руку обеим императорам – и императору Византии Алексею Комнину, и императору Священной Римской империи Генриху IV.

Роберт попал в жёсткие жернова – помимо внутреннего мятежа, ему надо было вести войну с обеими империями.

В конце 1081 года, под влиянием своего советника, аббата монастыря Монте-Кассино Дезидерия, князь Капуи Жордан, изменив своей вассальной присяге, предал папу Григория VII. Он прибыл к Генриху IV, и присягнув королю на верность, отдав в заложники своего сына Ричарда, получил от него потверждение всех своих титулов и владений.

Григорий VII, был на грани отчаяния! Жордан Капуанский предал его, Гвискар был далеко, да и отношения с герцогом Апулии, у него были не из лучших. Кто защитит его, кто поможет? Кому довериться, на кого положиться? Знал Григорий VII и о том, что и в самом Риме, против него, патрициями, сановниками и кардиналами, плетутся заговоры и интриги.

– У меня осталась последняя опора и надежда, и это – простой римский народ, римская чернь, которая не выдаст и не продаст.

Генриху IV, быстро взять Рим, не удалось. Несколько раз, до наступления зимы, его германцы и многочисленные отряды наёмников, шли на решительные штурмы Рима, но все их атаки были отбиты. И началась долгая, планомерная осада Вечного города.

 

Глава вторая

Анна Комнин, в своей «Алексиаде», открыто и прямо пишет, что мятеж, начавшийся весной 1082 года в Южной Италии, был спровацирован агентами Византии, и щедро снабжён деньгами, данными императором Алексеем Комниным.

Роберт высадился в Отранто, и узнав, что Готфрид де Конверсано осаждает Орию, собрав небольшую армию, поспешил туда.

У Готфрида де Конверсано было значительно больше сил, но его войско, как это бывало уже не раз, лишь только узнав о приближении грозного, непобедимого герцога, попросту разбежалось, а часть рыцарей, принеся извинения, поклявшись в покорности и верности, перешли на сторону Роберта.

Осаждены были Канны мятежного Германа Отвиля.

– Овца полоумная! Снова в темницу захотел?! Всё мало тебе, всё неймётся?! Уж, погоди, дождешься ты у меня! Сгною в подземелье! – выкрикивал Роберт угрозы по отношению к своему племяннику.

А в Трое, всё было как раз наоборот – Рожер, сын Роберта, был осаждён мятежниками в замке города, но к нему на выручку, подоспел некий его, и отца его союзник. (Так об этом неизвестном союзнике, пишет Вильгельм Апулийский, не называя его имени. Могу предположить, что это был кто-то из опекунов Рожера – или Роберт де Лорителло, или граф Жерар).

Освобождённый из осады Рожер, повелел:

– Казнить, в назидание остальным, весь этот мятежный сброд!

Те из мятежников, кто избег распятия на кресте, кого не повесили, кого не закопали живьём в землю, тоже подверглись наказанию. Кому отрубили кисть руки, кому отрезали нос, кому отрубили ногу, кого-то кастрировали, кого-то лишили глаз, ушей или зубов.

Так же жестоко, Рожер покарал и мятежный город Асколи.

Роберт, оставивший осаду Канн на одного из своих сторонников, прибыл в Асколи, и глядя на сотни повешенных, на груды тел казнённых, сдержанно поблагодарил сына за стойкость и мужество:

– Ты все сделал правильно, молодец.

А Сишельгаита, от радости, едва не задушила его в своих объятиях.

– Мальчик мой! Сынок! Как же я рада тебя видеть!

Рожер, которому шёл уже двадцать третий год, смущённо опускал голову, краснея от того, что мать обнимает и целует его, на глазах всего войска.

Роберт сурово прервал эти нежности:

– Рожер, бери своих воинов, и быстрым маршем иди на полуостров Гаргано, осади чёртового Генри (Генри, граф Монте-Сант-Анджело, сын Роберта, графа Лучеры, который в свою очередь, был племянником Райнульфа Дренго), захвати его замок, разрушь до основания! Именно от Генри, повелась вся эта смута! Именно через него, трусливо и подло, действовал император Византии! Именно ему, он слал золото! Уничтожь его Рожер, слышишь, уничтожь!

Роберт немного остыл, переведя дух.

– Только, пощади Аделизу, жену этого изменника. Не забывай, что она дочь моего брата и твоего дяди Рожера.

Сам Великий граф Сицилии Рожер, в это время успешно подавлял восстание в Калабрии, разумно, где надо, проявляя храбрость и жестокость, а где и переходя к посулам и уговорам.

Ансальдо ди Патти, осторожно намекнул Роберту:

– Надо идти к Риму, германцы, могут, вот-вот, захватить город! Надо идти на помощь!

Но Роберт не слушал его. Объединившись с армией своего брата Рожера, он вторгся во владения своего племянника Жордана, опустошая и разоряя его земли, осадил Капую и Аверсу.

– Конечно, мы поможем Риму и папе, покорав изменника, предавшего их, – как-то сказал он Ансальдо ди Патти.

Готфрид Малатерра пишет: «Жордан Капуанский был безупречным рыцарем и имел при себе таких же безупречных мужей, и с обеих сторон, в разных схватках, было совершенно немало рыцарских подвигов».

Всё шло хорошо до тех пор, пока однажды, встревоженный Роберт не подлетел к Рожеру.

– Беда, Рожер! Беда! На Сицилии восстание!

– Что, снова византийцы воду мутят?

– Нет… Восстание поднял твой сын Жордан.

Рожер прикрыл глаза, и едва сдержал, готовый вырваться из груди стон.

 

Глава третья

– Словно с высот горных, шлёпнулся мордой прямо в грязь! – говорил Жордан своим друзьям. И ему было отчего печалиться и горевать, таить ненависть и злобу. Приближенный и обласканный своим отцом, уже фактически его наследник и приемник, он снова был отодвинут на задний план, когда у Рожера родился законный сын Готфрид.

«Ублюдок! Бастард! Незаконнорожденный! Сын рабыни, не достойный того, чтобы править!» – постоянно звучало у него в мозгу. Он пытался потопить своё горе в вине, не помогало. От выпитого Жордан ещё более мрачнел, порой впадая в бешенство. Он искал забвения от горестных мыслей в объятиях женщин, но они давали успокоение лишь на короткий миг.

И тогда, в отчаянных схватках, бездумно кидаясь в различные авантюры, Жордан искал, почётной и достойной смерти.

Так, в 1081 году, он отбил у сарацин Катанию, захваченную эмиром Сиракуз Бенарветом.

Бентумен, мусульманин, назначенный Рожером наместником Катании, был подкуплен агентами Бенарвета, и как-то ночью, тайно, впустил в город эмира Сиракуз, с большим войском.

Жордан, спешно покинувший город, когда в него входили мусульмане, теперь, не прося помощи у отца, занятого подавлением мятежей под Палермо, заручившись лишь помощью Роберта де Сурдеваля и Элиаса Кастроменсиса (у Готфрида Малатерры – Элия Картомский, из сарацин, принявших христианство), решил отбить Катанию.

Бенарвет вывел свои войска из города – 20 тысяч пехоты, а сам, с отрядом кавалерии, встал позади, чуть слева.

У Жордана было всего 160 рыцарей. (как всегда, количество пехоты, авторы хроник не сообщают).

Но тем не менее:

– Бог нам в помощь! – вскричал он, и повёл своё войско на врага.

Трижды они атаковали пехоту, но так и не смогли её сокрушить.

Роберт де Сурдеваль, утирая с лица пот, грязь и кровь, подъехал к Жордану.

– Нам не пробиться! Они стоят насмерть!

Элиас Кастроменсис, меняя уставшего коня на свежего, поглядел на Жордана и Сурдеваля, а затем перевёл взгляд на плотно стоявшие ряды сарацин.

– Да, они готовы скорее погибнуть, чем отступить!

– Я тоже не собираюсь отступать! Я тоже готов погибнуть, но я, не отступлю!

– Жордан надо послать за твоим отцом.

– Рожер, он сможет…

– К чёрту! Вы со мной или нет?

Роберт де Сурдеваль и Элиас Кастроменсис перглянулись, и одновременно кивнули головами.

– Да!

– Тогда, вперёд! Оставим пехоту в покое, обойдём её вон по той лощине, и атакуем конницу Бенарвета! За мной!

Кавалерия Бенарвета, не выдержала удара рыцарей и кинулась отступать. Нормандцы, преследуя их, безжалостно коля и рубя задних, гнали их до городских ворот. А после пехота, дрогнувшая после бегства своего эмира, подверглась беспощадному разгрому.

Вечером, закончив преследование и уничтожение сарацин, нормандцы разбили лагерь у стен города.

Бенарвет не захотел сидеть в осаде в Катании, подвергая свою жизнь опасности, так как в городе ещё оставалось много сторонников и почитателей христиан, и также ночью, тайно, как и явился, покинул её.

Когда в Сиракузах, Бентумен потребовал свою награду, Бенарвет, вытащив меч, убил его.

– Вот тебе твоя награда! Получи, что заслужил! Чтобы ты не предал меня, как предал Рожера Отвиля!

Жордан торжественно вьехал в Катанию, Рожер поблагодарил его, прислав письмо, и на следующий год, отправляясь в Калабрию подавлять мятежи, назначил его своим наместником на Сицилии.

 

Глава четвёртая

– Ты достоин большего! – на одной из пирушек, шептал в ухо пьяному Жордану, один из его друзей.

– Вся Сицилия может принадлежать тебе! – в другое ухо наговаривал ещё один друг.

– Теперь, когда на Сицилии нет твоего отца, настал для этого самый удачный момент! – говорил, склоняясь к нему третий.

– К дьяволу, малолетнего Готфрида! Ты старший сын Рожера, и по праву должен наследовать ему! – распаляясь, громко кричал четвёртый.

– Да, так повелось от наших предков, которые не знали христианства, не ведали об обряде венчания, и каждый брал себе столько женщин, сколько хотел! – встав из-за стола, держа в руке кубок с вином, сказал пятый.

– Или столько, сколько он мог удовлетворить! – смеясь, выкрикнул шестой.

И друзья Жордана, на эту шутку, оглушительно засмеялись.

Были среди них и потомки знатных сицилийских баронов, и просто сорвиголовы без рода и племени, но всех их объединяло одно – они были молоды и дерзостны, и желали власти, богатства, славы и почестей.

Ранней весной 1083 года, Жордан решил действовать.

Он и его сторонники, обманом захватили замки Святого Марка и Мистретту, но в Тройне, где Рожер держал свою казну, старый Арисгот Поццуольский, не дал себя провести, встретив войско Жордана во всеоружии, приготовив замок к осаде и обороне.

– Эй, Арисгот, отец оставил меня своим наместником на Сицилии, и взял с вас клятву, что вы будете во всём повиноваться мне! Открывай ворота замка, немедленно!

– Иди к дьяволу, Жордан! Пусть Рожер явится, и сам объявит, что он передаёт тебе все свои владения, вот тогда, я и пущу тебя в Тройну!

Жордан, на горячем вороном жеребце, гарцевал под стенами замка, с ненавистью глядя, на стоявшего на стене, Арисгота Поццуольского.

– Раздавлю как козявку!

– Попробуй!

Рожер немедленно вернулся на Сицилию. «Надо действовать быстро, но осторожно, не дав смуте расползтись по острову. Не спугнуть бы Жордана, не дай Бог, он перебежит к сарацинам! Вот Бенарвет то, обрадуется».

Он подозвал Романа, епископа Россано и Беренгара, аббата монастыря в Венозе.

– Отправляйтесь к Жордану, и скажите ему, что я не собираюсь идти на него войной. Передайте ему, что я прощаю его! Это всё его молодость и горячность, а кто из нас в молодости, не совершал ошибок! Скажите ему, что я являю ему свою милость и прощаю его! Клянусь в этом на Евангелии и целую в том крест!

Жордан поверил отцу, и прибыл к нему в Мессину, которую Рожер справедливо считая ключом к Сицилии, спешно укреплял на случай войны с сыном.

– Жордан, мальчик мой! Рад тебя видеть! Забудем прошлое, забудем что было, и прошу, проходи, мы устроим весёлый пир, по случаю примирения!

Жордан всё же с тревогой и опаской вошёл в отцовский дворец.

На пиру его посадили между Вильгельмом де Скальфо и Рожером из Барневиля, людей, безраздельно преданных Рожеру. Он заволновался, но потом, выпив одну чашу, за ней другую, третью, как-то расслабился и успокоился. И изрядно пьяный Жордан, поздно заметил, как по знаку Рожера, схватили всех двенадцать его ближайших друзей и сторонников.

Жордан попытался вскочить, но Вильгельм де Скальфо, положив ему свою тяжёлую руку на плечо, усадил обратно. А Рожер из Барневиля, вытащил у него из ножен меч, и избавил от кинжала. Жордан пытался вырваться, в панике оглянулся, и за спиной своей, заметил мрачную фигуру Джавада, сарацина, вернейшего телохранителя отца.

Веселье смолкло. В пиршественную залу, держа уже готовые, добела раскаленные на огне железные колья, вошёл палач.

Жордан побледнел, посмотрел на отца, и наткнулся на его суровый, холодный взгляд.

– Пощады не будет! – увидел Жордан в глазах Рожера.

При страшных криках, хрипах и стонах, все двенадцать друзей Жордана, были повалены на пол, и один за другим ослеплены.

– То же, ждёт и тебя! – Жордан не сводил глаз с отца, и видел это в его глазах.

Жордан не сопротивлялся, когда Джавад подхватил его подмышки и подвёл к отцу.

– Бросте его пока в темницу, пусть раскается, помолится, приметь причастие- прохрипел Рожер иссушенным горлом.

– Милость и истина встретятся, правда и мир облобызаются, – сказал епископ Роман слова псалома.

Рожер услышал его, и ещё больше побледнев, устало опустился в кресло.

Он не хотел смерти своего сына, не хотел его казни, и как мудрый человек, желая преподать Жордану урок, обуздал его гонор таким вот образом.

А Жордан, провёл несколько страшных дней в темнице, в ожидании смерти, постоянно молясь, каждый миг прислушиваясь, не идёт ли за ним палач.

Когда он был выпущен на волю, то упав на колени, со слезами на глазах, он поцеловал ноги отца.

 

Глава пятая

2 июня 1083 года, миланцы и саксонцы Генриха IV, сумели взобраться на стены Рима и овладеть одной из башен.

Римляне не сдавались! В самом городе, на его улицах, началось ужасное сражение. Особенно ожесточённые схватки, шли вокруг и внутри собора Святого Петра.

Григорий VII тоже не собирался сдаваться. Подобрав рясу, маленький и тучный, быстро, быстро перебирая своими коротенькими ножками, он бежал из Латеранского дворца в неприступный замок Святого Ангела, где и приготовился к осаде.

– У меня ещё есть войска, есть сторонники… Посмотрим, чья возьмёт, – устало хрипя, Григорий VII повалился на приготовление для него ложе. А мозг его, не отпускала мысль – придёт ли на помощь ему Гвискар? Только на него, и оставалась вся надежда. На него и на Бога.

– На тебя Господи уповаю, не оставь раба Твоего, в милости Своей.

Бои в Риме постепенно затихли. Теперь Генрих, мог бы провести и коронацию, его папа Климент III, с радостью готов был провести обряд и возложить на его голову имперскую корону.

– Но…

В его руках был только Ватиканский холм и правый берег Тибра. Остальной Рим, продолжал хранить верность и поддерживать Григория VII. Если раньше, он только и называл Григория VII узурпатором и выскочкой, то теперь, он готов был признать его верховенство.

– Но только в делах духовных! Все остальные спорные вопросы, я готов передать на обсуждение церковного собора. Передайте ему, что я прошу только, чтобы он снял с меня отлучение и короновал императором, – говорил Генрих, отправляя своих послов к Григорию VII.

Он понимал, что коронация, проведённая Климентом III, не будет признана многими, пока Григорий VII жив и находится в Риме.

Многим сторонникам Григория VII, казалось, что это достойный выход из создавшегося положения.

– Это никак не уронит папского величия, Ваше Святейшество.

Но Григорий VII, был непреклонен.

– Нет! Мы будем уповать на милость Господа, и мы победим! Я не собираюсь идти на уступки, еретику и богохульнику Генриху!

Его сторонники, на коленях умоляли папу, принять предложения короля Германии.

– Нет! Если он хочет мира, то он должен убраться из Рима! Пусть сложит с себя королевский сан, которым недостойно владеет! А собор, соберётся в ноябре, и обсудит, все его нечестивые деяния и преступления!

Как и было намечено, церковный синод собрался в ноябре, в соборе Святого Петра. Генрих шёл на уступки, он поклялся, что не помешает ни одному из епископов, хранящих верность Григорию VII, прибыть в Рим.

Но со своей стороны, Григорий VII, рассылая из замка Святого Ангела грозные буллы и указы, приказал не допускать на синод никого из епископов, сторонников Генриха, которых он отлучил.

Таким образом, намечаемый синод превращался в фарс, на котором бы Генриха обвинили во всех смертных грехах, и где он, не имел бы возможности защищаться и оправдаться.

Генрих взбесился. Архиепископ Лиона Гуго де Ди (племянник герцога Эдда Бургундского), епископ Комо и епископ Лукки Ансельмо II (племянник папы Александра II), ярые сторонники Григория VII, не были допущены на синод. Папский легат из Остии Одо де Шатильон, был брошен в тюрьму.

Синод закончился, так и не начавшись. Те немногие епископы, которые прибыли на него, разъехались по своим резиденциям.

Наступила зима, а ситуация по-прежнему оставалась безисходной. И оба, и Григорий VII, и Генрих IV, задумывались – а прийдёт ли Гвискар?

 

Глава шестая

10 июня 1083 года, пала последняя мятежная крепость в Апулии – Канны.

Роберт, с призрением поглядел на униженного, связанного, избитого, своего племянника Германа Отвиля, и сказал:

– Бросьте эту падаль снова в темницу, к крысам. Пусть те полакомятся.

Замок в Каннах он приказал разрушить и срыть до основания.

Жордан Капуанский, прислал своих послов, прося о мире. Сложил оружие Готфрид де Конверсано, выдав Гвискару в заложники своих сыновей – Роберта и Александра. Генри, граф Монте-Сант-Анджело, за долгие месяцы осады, даже подружился с Рожером, сыном Роберта Гвискара, и поклялся поддерживать его во всём и следовать за ним повсюду.

Мятеж был подавлен. Чуть больше года, Роберт, который мог бы за это время захватить Константинополь и стать императором, потратил на усмирение собственных вассалов в Южной Италии и воюя с Жорданом Капуанским. Ему было уже 67, но он, всё ещё был полон сил и решимости.

– Ничего! Время ещё есть! Я наверстаю упущенное! Мы ещё, славно попируем в Константинополе!

Ансальдо ди Патти, с тревогой напомнил:

– Рим! Рим ждёт своего избавителя, от полчищ новых гуннов, осадивших его!

Но Роберт снова отмахнулся от него. Подавление мятежа в Южной Италии, потребовало много средств, как людских так и материальных. Давние спонсоры, Пиза и Генуя, поддержали Генриха IV, и после его разрыва отношений с Гвискаром, перестали снабжать Роберта деньгами на войну с Византией. Теперь требовалось выждать, чтобы собрать средства, и подготовить новую армию.

«Пойдёт ли Генрих в Апулию?» – мысль о возможной войне с империей, прочно засела в мозгу Роберта. «Надо ждать. Ждать, и готовиться!».

– Подождёт твой Рим! Пару месяцев неудобств в осаде, не принесут Григорию особого вреда. Замок Святого Ангела неприступен, и запасов там вдоволь, папе в нём, ничего не грозит. А мы, пока, подождём. Да, подождём. Соберём новое войско, и тогда двинемся спасать папу.

«Разбив Генриха, изгнав его из Рима и Италии, освободив и избавив от бедствий Григория, я поставлю им, свои условия! Вся Италия будет моей! Я создам собственную империю, от Альп, до Константинополя!».

Ди Патти был недоволен. Его направили на службу к Роберту, представители одного из древних, патрицианских родов Рима, и именно об их безопасности и благополучии, пёкся сейчас он. Ведь его хозяева, терпят убытки, от грабящих город и окрестности германцев, а жизни их, в любой момент могут оборваться.

А Роберт направил послание на Сицилию, в котором говорил, чтобы Рожер, готовился к большой войне.

Гвискар открыл свою богатую сокровищницу, ведь недаром он считался, чуть-ли не самым богатым правителем на свете, да и верный Маврелиан, словно из-под земли, как по мановению волшебной палочки, облагая народ новыми податями, изыскивал деньги, на которые и начали оснащать новую армию.

И по всей Апулии, Калабрии и Сицилии, зазвенели кузницы, сгонялись в табуны лошади, быков впрягали в изготовленные мастерами телеги, собирали припасы – сушили, вялили мясо и рыбу, просеивали зерно, наполняли мешки и бочки. Рыцари подгоняли доспехи, покупали новые, готовили оружие, выбирали коней, давали своим близким наставления, что делать, кому что достанется, если вдруг…

– Ну, на войне, оно всяко бывает… Вона, сосед наш, Ансельм, вернулся без руки, которую срубили ему напрочь, в битве при Диррахии.

– И ты возвернёшься! Хоть какой, хоть увечный… Но, воротись! Прошу! – навзрыд плакала жена.

– А братцу моему, Петру, выжгло глаза, дьявольским, греческим огнём. Чудом не утоп в море. Да. Так что ты смотри, Фландина, если что… То… И ты сынок мой старшенький, если я не вернусь, позаботься о матери, о братьях и сёстрах своих. На тебя у меня, вся надёжа.

– А мой дружок верный, Рудольф, так и сгинул где-то в безвестности. Где его косточки белеют, один Господь Бог ведает, – говорил ещё один подвыпивший рыцарь, в придорожной таверне у Салерно, случайному собеседнику.

– Отец твой, непутёвый, погиб под Палермо. Старший брат Гийом, сложил голову при осаде Бари. Генрих, странствует где-то по белу свету. Один ты у меня остался! Но смотри мне, служи честно и верно, что бы ни мне, ни предкам нашим, не пришлось стыда испить, – старая баронесса, перекрестила своего младшего сына, собирающегося в поход.

– Не жди милости от Господа, на меня не оглядывайся, подвернётся случай, хватай удачу за хвост, и держи её крепко, не отпускай! – говорил опытный рыцарь, своему молодому товарищу.

И шли, и шли, в войска герцога и графа, отряды наёмников, потоком валили вчерашние поселяне и горожане, пастухи и рыбаки, торговцы и воры, пожелавшие испытать свою удачу на войне.

 

Глава седьмая

В марте 1084 года, терпение Генриха иссякло! Он не смог сломить упорство Григория VII! Не смог он взять и замок Святого Ангела!

Его армия, нахапавшись в Риме добра и сокровищ, расползалась. Солдаты не слушались своих капитанов. Простые воины, плевали в сторону рыцарей. Кто-то уходил, нагруженный сверх всякой меры награбленным, кто-то приходил, чтобы поживиться тем, что осталось. Они больше не хотели воевать, а только жгли костры, пили, ели и грабили.

– Хватит! – сказал Генрих. – Довольно!

21 марта, он собрал всех своих сторонников, светских и духовных, в базилике святого Петра. После недолгого совещания, это собрание, единогласно объявило Григория VII низложенным и признало папой римским Климента III. А через десять дней, 31 марта, как раз в Светлое Христовое Воскресение, Генрих IV и его супруга Берта, были коронованы Климентом III имперской короной.

– Да здравствует и побеждает Генрих Август, Богом венчанный великий и миротворящий римский император! – торжественно объявил Климент III, по окончании обряда.

Не успели окончиться многодневные празднества по случаю коронации, как Генрих был взбудоражен вестью:

– Герцог Апулии идёт на Рим! И силы его, огромны!

Армия Роберта, действительно была велика. Он никогда ещё не вёл за собой, столь большое войско. 6 тысяч конницы, и 30 тысяч пехоты, подсчитал Вильгельм Апулийский.

Генрих не стал дожидаться герцога Апулии, да и такой большой армии, чтобы достойно встретить его, у него не было. И он, взяв с собою только вернейших рыцарей, повелев остальным храбро защищаться, бежал в Германию.

Роберт не торопился, и только 21 мая 1084 года, разбил лагерь у стен Рима.

Рожер, оставив нормандцев на Сицилии, привёл с собою много сарацин, и Роберт, смотрел на них, на недавних врагов, которых он неоднократно бил, на их отряды конницы, пехоты, лучников.

– Ты доверяешь им? Наши-то нормандцы, лучше!

Рожер, решил открыться перед братом, и высказать давно продуманное.

– Смотри, как формируется наше войско – мы отдаём приказ своим вассалам, и они обязаны, по первому нашему требованию явиться и выполнять наши приказы. Так?

– Ну да.

– А если вассал не явится? А если какой-нибудь могущественный, спесивый барон, откажется, бросит тебе вызов, поднимет восстание, что тогда?

– Раздавить, как вошь!

– Давим, а они всё равно бунтуют. А вот сарацины, полностю зависят он меня и верны мне. Почему, спросишь ты? Да потому, что я не запрещаю им, молиться их Аллаху, не разрушаю мечети, не лезу в их обычаи, навязывая свои. И они ценят это! Не будь меня, какой-нибудь религиозный фанатик, ну, вон, навроде твоего Маркуса Бриана, начнёт их насильно крестить, вторгаться в их жизнь, разрушать их традиции, запретит им веровать… Их попросту, кто не покориться, уничтожат! И понимая это, сарацины тянутся ко мне. Я же, уразумев, что сарацины зависят от меня, стал наделять их землёй, давать им в жёны наших женщин. За свой счёт, я даже содержу при себе, небольшое войско, состоящее только из сарацин, которое могу различно использовать – послать в атаку на Рим, подавить мятеж непокорного вассала. Даже если папа римский, отлучит меня от церкви, если мне откажутся подчиняться мои вассалы из религиозных принципов, у меня всегда есть мои сарацины, которых я могу послать, куда и на кого угодно!

А Роберт почувствовал тревогу. Теперь у Рожера есть армия, подвластная только ему, на которую он, герцог Апулии, Калабрии и Сицилии, не сможет никак воздействовать. Ни через родственные узы среди нормандцев, ни через вассальную клятву.

«Разве что, уничтожить!».

 

Глава восьмая

Они стояли у Латеранского дворца.

– Как ты собираешься действовать? – спросил Рожер.

Надо было решить, как переправиться на правый берег Тибра, как разбить войска, всё ещё осаждавшие замок Святого Ангела, надеющиеся захватить, хранящиеся в нём несметные богатства.

– Как всегда стремительно! – ответил Роберт.

24 мая, нормандцы пошли вперёд.

Несмотря на деморализующее разложение, бегство Генриха IV, отсутствие общего руководства, противник оказал ожесточённое сопротивление.

Весь квартал Марсового поля, на левом берегу Тибра, напротив замка Святого Ангела, был залит кровью и завален трупами.

Нормандцы прорвались, и под мерным топотом тысяч ног, задрожал старый Мульвиев мост, в северной оконечности Марсового поля.

От Бычьего форума, через мост Эмилия, атаковал ещё один отряд.

Рожер повёл своих сарацин через еврейский квартал, к мосту Фабриция. И самый древнейший из мостов Рима, едва не обрушился, от разгоревшейся на нём битвы.

Роберт, стоя на валу стены Аврелиана, у Фламиниевых ворот, внимательно следил за ходом боя, посылая подкрепления туда, где было особенно трудно.

– Жордан!

Князь Капуи Жордан, приблизился к герцогу.

– Немедля атакуй Адрианов мост!

Он вёл непосредственно к замку Святого Ангела, и германцы, а также многочисленные отряды наёмников, переправившиеся на левый берег Тибра, хорошо укрепили подходы к нему.

Преодолевая баррикады и завалы, штурмуя каждый дом, нормандцы из Капуи, пробивались к мосту Адриана.

Он послал отряды своих племянников, сыновей Готфрида Отвиля, Роберта де Лорителло и Вильгельма ди Тиролло, на помощь Рожеру.

Солнце перевалило за полдень, в городе начались пожары, а ожесточённая битва, и не думала затихать. Григорий VII, поднявшись на стену замка Святого Ангела, с беспокойством и тревогой следил за ней.

Сарацины Рожера, отряды Роберта ди Лорителло и Вельгельма ди Тиролло, пробились через мост Фабриция, в кровопролитном штурме захватили холм Яникул (назван в честь бога Януса) и начали атаку Ватиканского холма (назв. холма происходит от оракула лат. Vaticinium, бывшего здесь в древности).

Сумели пробиться через Мульвиев мост и отряды Ричарда ди Мотоллы, охватыая войска врага с севера.

Настал нужный момент, Роберт почувствовал его, и вскочил в седло.

– Гвискар!

– Гвискар!

– Гвискар!

Криками, полными радости и восторга, встречали его воины.

– Веди нас!

– К победе!

– Смерть врагу!

– Смерть!

Ведомые им полторытысячи рыцарей, опрокинули и смяли врага, пробившись к замку Святого Ангела.

И пока его войска преследовали противника, Роберт протянул свою руку, хоть и покрытую кровью, папе римскому Григорию VII, лично вызволяя его из осады.

– Хвала небесам, Вы спасены, Ваше Святейшейство! Живы и невредимы! Не иначе, сам Господь, спас и уберёг Вас! – сделав пафосно-серьёзное лицо, торжественно произнёс Роберт Григорию VII.

Папа мог бы припомнить Роберту, что тот шёл освобождать его, целых два года. Два года, он просидел в осаде, сначала в Риме, потом в замке Святого Ангела. Мог бы вспомнить и свои призывы, обращённые к нему, ещё три года назад, весной 1081 года, когда Генрих IV, только перевалив через Альпы, вторгся в Италию. Напомнить Роберту о его словах, сказанных им, в ответ на просьбу, помочь, в борьбе против короля Германии. Григорий VII, мог бы вспомнить многое, и он не собирался прощать этого, но сейчас, он благостно улыбаясь, протянул Роберту для поцелуя свою левую руку, правой, осеняя его крестным знамением, благодарил за спасение, вдохновляя на новые подвиги.

А Роберт вспоминал, далёкий 1053 год, когда они, нормандцы, в битве при Чивитате, отстаивали перед римской церковью, своё право оставаться в Италии. И вот теперь триумф! Он, герцог Апулии, Калабрии и Сицилии Роберт Отвиль, достиг вершины своего величия, славы и власти! Перед ним, бежали императоры Запада и Востока! Он освободил, наместника Бога на земле, папу римского! Казалось, весь мир, пал перед ним ниц!

 

Глава девятая

Соблазн был очень велик! Огромен! Колоссален!

Искушение, дьявольским огнём, жгло взор и нутро!

Ну разве можно было, устоять перед ним?!

Рим, хоть и запущенный, сейчас являясь лишь бледной тенью прежней, величественной и могущественной столицы империи, всё же оставался, одним из богатейших и густонаселённых городов в Европе.

И неудивительно, что воины Гвискара, видя всё его великолепие, древние здания и сооружение, богатые, ломящиеся от даров прихожан соборы и церкви, роскошь дворцов патрицианской знати, золото, серебро и драгоценные камни, которыми блистали многие жители Рима, не смогли удержаться от искушения и соблазна.

Только что, рискуя своими жизнями, они пережили ужасную, кровопролитную битву. И сейчас, опьянённые победой, тем, что выжили и остались целы, они, видя всю роскошь и богатство окружавшую их, принялись грабить город.

Стон и смятение жителей Рима, их крики о мольбе и помощи, взлетели до небес, когда воины Гвискара, врывались в их дома, убивая, грабя, насилуя.

Разорялись церкви, храмы и соборы Рима. Священники, вздумавшие оказать сопротивление, безжалостно убивались.

Воины, отягощённые добычей, с окровавленным оружием в руках, оскалясь в страшной улыбке, с безумными глазами, бродили по узким улочкам Рима, высматривая, что бы ещё взять себе.

Низвергались на землю древние статуи, горели старинные дома, где жители, отчаянно сражаясь, вздумали обороняться.

Повсюду валялись трупы. Плач, крики, шумы битв, заполнили город.

Горела церковь Святого Климента. На холме Целий, штурмом был взят монастырь Четырёх увенчанных мучеников (в совр. Риме, монастырь Санти-Куаттро-Коронати). Была разграблена и уничтожена церковь Святых Иоанна и Павла (в совр. Риме, церковь Санти-Джованни-э-Паоло).

Жителей Рима, захваченных в рабство, под плач и стоны гнали из города, на большое поле, где разбили свои загоны и палатки работорговцы из Калабрии, Неаполя, Сицилии.

Прочь из города, в окружении воинов, тянулись телеги с награбленным добром.

Те римляне, которые уцелели, в панике и страхе бежали к мостам через Тибр, в надежде укрыться на правом берегу реки, или же, за стенами неприступного замка Святого Ангела.

К началу третьего дня грабежа, всё левобережье Тибра, весь Рим, особенно кварталы на Авентинском, Палатинском, Целийском и Капитолийском холмах, практически обезлюдели, были разорены и горели.

Это было страшнейшее и ужаснейшее разорение Вечного города, после его грабежа готами и вандалами в V веке.

(Если быть достоверным и точным, то это было седьмое разграбление Рима. Первое произошло 21 июля 387 г. до н. э., когда Рим, захватили, разграбили и разрушили, галлы короля Бренна. Второе – 24–26 августа 410 года, вестготами короля Алариха. Третье, спустя 45 лет, в июне 455 года, когда Рим захватили, и грабили в течении двух недель, вандалы короля Гейзериха. Затем, 11 июля 472 года, полководец Западной Римской империи Рицимер, недовольный императором Прокопием Антемием, захватил Рим, и отдал его на разграбление своим войскам. После этого, Рим дважды захватывали и разоряли (17 декабря 546 года и 16 января 550 года), остготы короля Тотилы.

Гвискар был седьмой.

Но будет ещё восьмое разорение Рима, когда город, 6 мая 1527 года, захватят взбунтовавшиеся войска императора Священной Римской империи Карла V).

 

Глава десятая

Роберт не мешал своим воинам грабить и насиловать. Желая наказать и унизить строптивый Рим, он ничего не делал, чтобы сдержать их. Хорошо зная душу воина, он говорил Рожеру:

– Кто же пойдёт за нами, если мы запретим воинам, захватывать добычу?! Разве они пойдут за нами, если мы, после трудного похода и кровавой битвы, не дадим им выпить вина или расслабиться с женщинами?!

Верный Маврелиан, подсчитывал прибыль, от причитающихся лично Роберту богатств, захваченных в Риме.

В дом у Тускуланских ворот, где остановился Роберт, вбежал взбешённый Ансальдо ди Патти.

– Роберт! Ты должен немедля прекратить разгром города, и вывести свои войска прочь!

Роберт ожидал этого. Всё было предсказуемо и спланировано заранее. Ведь он, давно уже знал, кому на самом деле служить Ансальдо ди Патти.

– Я никому, ничего не должен! Особенно, твоим хозяевам!

За спиной у ди Патти встали Роберт ди Лорителло и Вильгельм ди Тиролло, а граф Жордан, получив одобрительный кивок Гвискара, воткнул ему в грудь кинжал.

– Передай привет семейству Орсини, когда увидишься с ними в аду! – выкрикнул Роберт, глядя в затухающие глаза Ансальдо.

На третий день грабежей, 27 мая 1084 года, видя, что они не прекращаются, жители Рима взялись за оружие.

Рустик, племянник папы Григория VII, повёл за собой жителей Палатинского и Целийского холмов. С острова Тиберина, в сторону Капитолийского холма, атаковали отряды из еврейского гетто под командованием Уго Пьерлеони.

Сарацины Рожера оказались отрезанными на Авентинском холме. Раззадорённые грабежами и насилием, пьяные от выпитого вина, от обилия женщин, от захваченной богатой добычи, они не помышляли о защите и обороне, и многие из них погибли, под праведными, гневными ударами римлян.

Если бы не самообладание и мужество графа Рожера, то его войско, в беспорядке и страхе мечущееся по улочкам Авентина, погибло бы полностью.

Собрав небольшой отряд, Рожер смог пробиться к Невиевым воротам (ворота в юж. части Рима, между Авентином и Целием), и удерживал их, беспрестанно приказывая трубить в рог, чтобы воины, шли на звук его.

Нормандцы из захватчиков, превратились в осаждённых. Роберт отступил с Капитолийского холма на Эсквилин, сдерживая лезущих со всех сторон восставших.

– Перегораживайте улицы! Сжигайте дома! Стойте твёрдо! – грозно отдавал приказы Роберт. А и-за его плеча, сидя в золочённых носилках, глядя на пылающий город, испуганно и жалко выглядывал Григорий VII.

Роберт не хотел оставлять Рим, но пришлось. Восставшие выбили отряды Роберта ди Лорителло и Вильгельма ди Тиролло с Квиринала и Виминала, и окружили Гвискара на Эсквилинском холме.

Спас их, его сын Рожер, уже прозванный Борса (Борса – «Кошелёк»), из-за привычки считать и пересчитывать монетки в своём кошельке. Он не входил в город, оставаясь за его стенами, и сейчас, с редкой для него решительностью, возглавив отряд в 1300 рыцарей, прорвался к осаждённому отцу.

– Всё, уходим. Рима нам не удержать. – Роберт поглядел на горящий город, и досадно сплюнул.

Вечером 27 мая, нормандцы ушли из Рима, оставив его заваленным трупами, в руинах, объятых пламенем.

 

Глава одиннадцатая

Ушёл с ними и папа римский Григорий VII. Ему было опасно оставаться в восставшем городе. Римская чернь, как раннее любила и превозносила его, теперь, так же неистово и яростно ненавидела, готовая растерзать его. Уж слишком много бед, принёс папа Григорий VII, на головы простых римлян.

Они не были безумцами или фанатиками, каждый из них хотел жить, хотел вернуться домой. И они, несколько лет подряд, бились с германцами во славу папы Григория VII, выдержали долгую осаду, впустили нормандцев в свой город…

И что получили взамен? Кровь, смерть, пожары и разорение! Теперь, Рим отторг и изгнал Григория VII.

Сначала он укрылся в монастыре Монте-Кассино, надеясь за заступничество мудрого аббата Дезидерия, что тот, сумеет договориться и утихомирить римлян.

После, недобившись успеха, горестно вздыхая, Григорий VII перебрался в свой город Беневенто.

Он всё ещё пытался держать руку на пульсе событий, всё ещё надеялся руководить расколотой надвое католической церковью, рассылал свои буллы и приказы, смещая одних епископов, назначая других, грозя отлучениями своим противникам, вёл оживлённую деловую переписку. Но уже почти никто, не слушал его и не принимал всерьёз.

Ещё в 1082 году, его сторонник Герман Зальмский, выбранный король Германии, пытался оказать папе поддержку. Собрав войско, он переправился через Дунай, намереваясь идти в Италию. Но после смерти, 11 января 1083 года, герцога Баварии Оттона Нортхеймского, главного инициатора и вдохновителя этого похода, армия Германа Зальмского распалась и отступила.

– Теперь, как мне говорят, проклятущий еретик Генрих, намеревается идти на бедного Германа Зальмского, – Григорий VII тяжело вздохнул. – О горе мне, горе.

Григорий VII, в бешенстве плевался, ругался, посылал хулы и проклятия, когда узнал, что призренный и ничтожный Гиберт из Пармы (антипапа Климент III), собирается ехать в Рим, и что римляне, готовы принять его.

– Да поглотит тьма, это нечестивый город! Да обрушиться на него мор, глад и смерть! Да поглотит, геена огненная, вероотступника и еретика Гиберта! Чтоб его черти взяли! Вечно, гореть в аду ему!

Он перебрался в Салерно, под защиту нормандцев герцога Апулии, надеясь уговорить его напасть, и теперь уж, полностью уничтожить мятежный город!

– Сожги его! Снеси до основания! Полностью сотри с лица земли! И тогда Господь, сторицей (сторицей – с избытком отплатить за доброе дело) воздаст тебе за твои благие деяния!

– Нет! – ответил Роберт. – У меня другие планы.

И в сентябре 1084 года, на 150 кораблях, он вновь отправился покорять Византийскую империю.

 

Глава первая

Потери в битве под Диррахием были большие, и Роберт, оставил Боэмунду, едва ли 10 тысяч пеших воинов и сотни четыре рыцарской кавалерии.

Эту небольшую, по восточным меркам, армию, Боэмунд, не теряя ни одного лишнего дня, повёл на юго-запад, к столице Эпира – Янине.

Здесь, в мае 1082 года, Алексей Комнин и попытался разгромить дерзкого, но сам был разбит.

Нормандцы Боэмунда, стойко выдержали обстрел лучников и пращников. Не помогли византийцам и колесницы, к бокам которых, были прикреплены по четыре бревна, чтобы расчленить плотный и сомкнутый строй рыцарской кавалерии.

Боэмунд разгадал замысел врага. Он разделил своё войско, обошёл колесницы, и обрушился на византийцев с флангов.

– Смелее воины, вперёд! Бейте ромеев! С нами Господь! – воодушевлял Боэмунд свои войска, отважно сражаясь в первых рядах.

Он видел императора, нерушимого стоявшего под градом стрел, пытался пробиться к нему, но бессмертные (бессмертные – элитное подразделение византийской армии), сомкнув щиты, выставив копья, плотными рядами окружили его.

– Комнин! Сразись со мной!

Но за шумом битвы император его не услышал, и тогда Боэмунд, сильно размахнувшись, метнул копьё.

Оно не долетело до императора шагов двадцать, воткнувшись в землю.

Алексей Комнин поднял голову, и увидел своего грозного врага. Желание сразиться с ним было велико, и он уже перехватил поудобнее копьё, поворотил коня, готовый ударить его шпорами и послать в бой, но взяла верх мысль, о том, что империя, Божье волей вверена ему, и что он, не имеет права рисковать своей жизнью, ввязываясь в битву с безумным нормандцем.

Император только отсалютовал Боэмунду копьём, и видя, что строй его войска прорван во многих местах, приказал отступать.

– Стой! Куда?! Сразись со мной! Трус!

Бессмертные падали под его ударами, поддавались и в страхе расступались, но слишком медленно. Император, в сопровождении катафрактов, удалялся всё дальше.

Отходя, Алексей Комнин, наткнулся на небольшой отряд, в полтора десятка нормандских рыцарей, и дав волю клокотавшему в груди гневу, душившей его ярости, что-то прокричав, погнал коня на врага.

Первый же рыцарь, вставший у него на пути, был пробит копьём насквозь. Второго, Алексей ударил щитом. Третьего, его хорошо обученный конь, поверг наземь копытами.

Сотня его катафрактов, стоптала остальных нормандцев.

Поражала способность и скорость, с какой Византийская империя, находила деньги на найм и набор новых войск. Тут сказывались веками налаженная система налогообложения и развитый чиновничьий аппарат.

Уже в августе 1082 года, собрав новую армию, Алексей Комнин задумал разбить нормандцев у Арты.

И на этот раз, не помогли византийцам, задуманные ими хитрости. Они рассыпали перед своим строем железные триболы (трибола – железный шарик с четырьмя острыми, конической формы шипами или просто четыре соединённых между собой шипа. Эти шипы были так расположены, что при любом положении триболы, три из них упирались в землю, а четвёртый торчал остриём вверх. Триболы широко применялись против конницы ещё в античную эпоху. На Руси назывались – чеснок), чтобы нормандская кавалерия наткнулась на них. Затем ударят копейщики, лучники будут обстреливать врага, а после, оба фланга, обрушаться на нормандцев с двух сторон.

Но Боэмунд, как-то, то ли от разведчиков, то ли от перебежчиков, узнал о замысле византийцев, и к удивлению их, не повёл, как это бывало не раз, свою рыцарскую конницу, сокрушительным напором вперёд, а приказал всем своим войскам стоять на месте, и ожидать подхода врага.

Сойдясь лицом к лицу, византийцы не выдержали нормадской ярости, и бежали.

И только тогда, Боэмунд повёл в бой своих рыцарей, сокрушая врага.

Наконец-то, ему удалось добраться до императора! От его удара, надвое раскололся, большой, окованный железом щит Алексея Комнина. Император зашатался в седле, и Боэмунд уже занёс руку для последнего, решающего удара, как между ними, отважно вклинились несколько катафрактов, оттеснив его от такой желанной цели.

– Н-е-е-т! – закричал Боэмунд. – Нет! Стой! Сразись со мной!

Но император, и остатки его армии, бежали.

Так, и в 1082 году, под ударами нормандцев, Византийская империя шаталась, кренилась, харкала кровью, но пока не падала.

 

Глава вторая

Перезимовав в Эпире, ранней весной 1083 года Боэмунд начал наступление. Но вместо того, чтобы развивая свой успех, идти прямо на Константинополь, он увяз, крепко увяз, на целых полгода, осаждая крепость Лариссу (Ларисса – ныне Лариса, город в Греции, пятый по величине город в стране) – столицу Фессалии.

Это позволило Алексею Комнину, собраться с силами и атаковать.

Для простого населения, были увеличены старые налоги и введены новые. Такого не бывало, но была обложена податями и знать. Их обязали внести в казну империи определенное количество золотой или серебряной монеты, если же её нет, то расплатиться утварью, которая тут же, на Монетном дворе, шла на переплавку. Подавая пример, семья императора сдала в казну все свои драгоценности, золотую и серебряную посуду. В церквях и соборах, не смотря на протесты церковников, грозящих Божьей карой и бунтом, обдирали оклады с икон. Отправились на переплавку и почти все украшения Константинополя, выполненные из драгоценных металлов.

Всё собранные деньги шли на наём новой армии.

А у Боэмунда поначалу всё шло хорошо.

Усилился поток перебежчиков к нему, византийских чиновников и знати, недовольных Алексеем Комниным. Города открывали ворота и встречали нормандцев колокольным звоном. Дошло до того, что византийские перебежчики, преподнесли Боэмунду пурпурные сандалии, символ императорской власти, и выказали желание признать его своим повелителем и императором.

Боэмунд, гордый, высокий, прямой, могучий, благосклонно позволил надеть сандалии на свои ноги.

Узнав об этом, Алексей Комнин сказал:

– Этот грубый, неотёсанный варвар Боэмунд, мой самый злейший враг!

Но потом дела пошли из рук вон плохо.

Разорённая войной и долгой осадой местность вокруг Лариссы, не могла прокормить тысячи воинов, лошадей и вьючных животных, и в лагере нормандцев начинался голод. Прекратился приток добровольцев из Италии. Поток денег из Пизы и Генуи иссяк. На покорённых, опустошённых, его и византийскими войсками землях, Боэмунд не смог наладить сбор налогов. Наёмники ворчали и бунтовали, требуя задерживаемую, вот уже четыре месяца, плату.

Тут ещё открылся заговор, во главе которого стояли знатные нормандские рыцари.

Глава заговора, Рауль Понтуас, успел сбежать к византийцам.

Рейнольда Муску, Боэмунд приказал схватить, связать, и в таком виде отправить на расправу к Гвискару.

А старого соратника Роберта, Вильгельма Фиц-Иво, Боэмунд вызвал на Божьий суд, так как часть войска поддерживала мятежником. И чтобы снять все недомолвки, Боэмунд сказал:

– Пусть Господь рассудит, кто из нас прав, а кто виновен.

Сотрясающим землю галопом, кони понеслись, рыцари, нацелив копья, были готовы к столкновению. Раздался гулкий удар, лязг железа о железо, и Вильгельм Фиц-Иво, вылетел из седла своего коня.

Боэмунд направил на него копьё.

– Господь даровал мне победу! Ты проиграл! Господь за нас – мы правы, враг не прав!

По приказу Боэмунда, Вильгельм Фиц-Иво был ослеплён.

А положение становилось катастрофическим! Крепость Ларисса, обороной которой командовал Лев Кефала, не сдавалась! В городе уже начался голод, он был на грани того, чтобы открыть нормандцам ворота, когда спеша на выручку ему, подошёл Алексей Комнин.

 

Глава третья

И снова император пошёл на хитрость.

Он обрядил брата своего Адриана в императорские доспехи, дал ему все свои отряды и императорские знамёна. Поставил он здесь и своих наиболее опытных военачальников – Никифора Мелессина и Василия Куртикия. А сам, с большей частью конницы, укрылся в глубокой лощине.

С восходом солнца, Боэмунд, с холма, оглядел неприятелское войско. Он видел императорские значки на копьях, императорские знамёна, усеянные серебряными гвоздями, коней, покрытых пурпуром, цветом императора.

– А-а-а! Комнин здесь! Снова пришёл! Ну берегись, трус, на этот раз, не уйдёшь! Бьёрн, я намерен разделить войско и атаковать двумя отрядами. Левую колонну поведёшь ты.

– Я должен быть рядом с тобой!

– Бриан! Ты может быть единственный из всех здесь собравшихся, которому я доверяю целиком и полностью, и потому, я и даю тебе, часть моего войска. Я назначаю тебя, своим коннентаблем! (Коннентабль – одна из высших придворных должностей в некоторых западных странах. В XI–XII вв., коннентабль часто – главнокомандующий войском и первое лицо в государстве после короля).

Бьёрн поклонился, скрывая недовольство. В случае опасности, кто защитит Боэмунда? Кто прикроет его?

Как ястреб на жаворонков, набросился Боэмунд на объятых страхом врагов и погнал их – пишет Вильгельм Апулийский.

Алексей Комнин, задумывал по-другому. Он предпологал, обстрелять нормандцев на подходе, и только уже сойдясь с врагом щит в щит и вступив в рукопашный бой, его войска должны были сделать вид, что отступают к селению Ликостомий. Тогда он, ударит по врагам с тыла, его основное войско развернётся, и они расплющат нормандцев!

– Мы уничтожим их полностю! Сотрём с лица земли! Уничтожим, даже память о них! – говорил император перед битвой.

Но его основное войско, только увидев летящих на них, с нацеленными копьями, нормандских рыцарей, не дожидаясь их приближения, кинулись не в притворное, а самое настоящее бегство!

Алексей Комнин, крепко намотав на руку поводья, красный от гнева и ярости, глядел, как гибнет под копытами нормандских коней, под их ударами, задние ряды его войска.

Всё произошло очень быстро, вот уже, преследуемые и преследователи скрылись за грядой холмов. Что делать? Догонять их? Попробовать остановить своё войско? Что же делать?!

Неподалёку был лагерь нормандцев, и Алексей Комнин, всё ещё колеблясь, повёл свой отряд туда.

С налёту они захватили лагерь, перебив многих его защитников. Остальные разбежались. И нежданно-негаданно, в руки Алексея попали все съестные запасы нормандского войска, и скудная казна Боэмунда.

А что делать дальше? Боэмунд вот-вот вернётся!

– Сжечь всё и отступать к Лариссе! – долетели до императора слова одного из его военачальников Георгия Пирра.

– Нет! Пирр, бери всю кавалерию сельджуков, печенегов, торков, всех конных лучников, и атакуй нормандцев! Не приближайся к ним! Отходи, уклоняйся от прямого боя! Издалека обстреливай их! Бей в коней! Тяжёлый рыцарь, потерявший коня, уже не воин! (Знатные западные воины (milites – по терминологии западных хронистов), воевавшие на коне, в XI и особенно в XII в. имели весьма тяжелое вооружение. Железная кольчуга спускалась до колен, ее рукава доходили до кистей рук. Массивный шлем защищал голову, специальная кольчужная юбка закрывала ноги. Большой щит, копьё, длинные шпоры, мешали передвижению. Естественно, что рыцарь в таком вооружении, оставшись без коня, становился беспомощным). Давай, вперёд, бей их!

Пирр нагнал и атаковал колонну Бриана.

Под ужасным обстрелом, нормандские рыцари смешались, утратив свой пыл. Они пытались атаковать конных лучников, но те уходили, не принимая боя и не прекращая обстрел. Рыцари смешались и закружились на месте, миг за мигом теряя всё больше коней и боевых товарищей.

Бьёрн кинулся к своим пехотинцам, спеша построить их, но было поздно! Около двух тысяч византийских катафрактов, под командованием самого императора, раскололи, смяли и уничтожили их.

Анна Комнин пишет: «От этого громадного круговорота поднялся до неба большой и плотный столб пыли, который можно сравнить лишь с павшей некогда на Египет кромешной тьмой. Густая пыль застилала глаза и не давала узнать, откуда летят стрелы и кто их посылает».

Бьёрн с остатками пехоты, отбиваясь от наседавших катафрактов, отступил к своим рыцарям.

– Эй вы, трое! Я смотрю, вы ещё сохранили коней?! Молодцы! Лететите к Боэмунду, и передайте ему, что мы… разбиты. Пусть поспешит на выручку. Скажите ему, что здесь император.

Сплотив своих воинов, выставив вперёд рыцарей с большими щитами, под непрекращающимся плотным обстрелом и беспрестанными атаками катафрактов, Бьёрн стал отводить остатки своего войска к холму на берегу реки Саламврии (р. Саламврия, в др. Пеней, на этой реке стоит г. Ларисса).

 

Глава четвёртая

Разгромив и прогнав, как он думал, войско императора, Боэмунд, с большим удовольствием ел виноград, в изобилии росший на берегу Саламврии.

Побледнев, он с гневом бросил гроздь винограда в реку, когда к нему примчались гонцы Бриана, и рассказали, что император перехитрил его.

Хорошо сказала об этом моменте Анна Комнин: «Когда Боэмунд выслушал сообщение послов Бриана, он, как и следовало ожидать огорчился, но не пал духом (таким был этот муж)».

– Рожер! – Боэмунд грозно глянул на своего единоутробного брата, сына Альберады Буональберго и Ричарда ди Мотоллы. – Бери своих рыцарей, и вон, видишь, вот тот холм, скачи туда! Займи его и удерживай! К нему отходит Бриан, и ты, удерживай его, пока я не подойду!

Византийские катафракты, заметили нормандских рыцарей, чей стяг, гордо развевался на холме.

– Атакуем их!

– Убьём!

– Смерть им! Смерть!

Алексей Комнин попытался удержать своих катафрактов, но те, представители родовитой Константинопольской знати, не послушав его, кинулись в атаку на холм.

Сотня воинов молодого Рожера, из них всего с деяток рыцарей, стояли твёрдо, убив более 500 врагов.

Император видел разгром своих катафрактов.

– Мигидин! Возьми всю конницу Георгия Пирра, и займи вон ту лощину, по берегу реки, задержи варвара Боэмунда!

А сам Алексей Комнин, принялся наводить порядок, среди остатков катафрактов.

Бьёрн Бриан, войско которого теперь никто не атаковал, поднялся на холм и укрепил отряд Рожера.

Боэмунд атаковал Мигидина и разбил его, а Роберт Готский, смял и погнал конницу Георгия Пирра.

Наступил вечер и битва затихла.

Ночью Боэмунд переправил всё своё войско через Саламврию, и занял поросшую лесом долину между двумя холмами, напротив Лариссы, готовясь к новой битве.

А к Алексею Комнину, подошла часть его основной армии, под командованием протостратора (протостратор – в XI–XII вв. одна из высших военных и придворных должностей в Византийской империи) Михаила Дуки (Михаил Дука – сын Андроника Дуки, брат жены Алексея Комнина Ирины Дуки).

– Ты не должен входить в это ущелье, занятое варварами. Запри их там, огороди отрядами, а сам, атакуй лучниками. Конными и пешими. Понял?

Михаил Дука кивнул головой, и повёл своё войско вперёд.

Боэмунд, видя подход врага, отвёл своих воинов глубже в лощину. И когда византийцы, втянулись в неё, атаковал!

Нормандцы преследовали, гнали, кололи и рубили византийцев вплоть до берега Саламврии. И тут… Один из печенегов, по имени Уза, подскочив, ударил копьём знаменосца Боэмунда. Выхватив из рук убитого знамя, Уза склонил его вниз.

Нормандцы, увидя что знамя упало, пришли в замешательство и остановились. А затем, в панике, принялись отступать.

Напрасно Боэмунд, и его военачальники, пытались удержать бегущих. Они остановились, только у селения Ликостомия.

Здесь они простояли ещё три дня, но съестных припасов не было, а воины, не хотели вновь идти в кровопролитную битву.

– Что там в Лариссе, что говорят лазутчики? Что горожане, уже давно съели всех лошадей, мулов и собак, а сейчас, поедают крыс и мышей! Что нам, Боэмунд, тоже предлагает, есть крыс и мышей? Мы не хотим!

– А те припасы, которые привёз император, они давно уже сожрали!

– Всё! Хватит! Не хотим!

– Где там та принцесса, которую мы шли освобождать из заточения? – раздался голос одного молодого и робкого рыцаря из Прованса.

И Боэмунд отдал приказ, отступать на север, к Кастории.

 

Глава пятая

С отходом армии Боэмунда от Лариссы, Алексей Комнин развил бурную деятельность. Он разослал своих лазутчиков, с посланиями, предлагая большое вознаграждением всем, кто перейдёт к нему.

Византийцы, которые с радостью бежали к Боэмунду, теперь первыми, с повинной головой, явились к императору, прося прощения. И Алексей Комнин, не желая отвращать остальных, милостиво принимал ренегатов, щедро одаривая.

За ними, потянулись на службу империи, и многочисленные отряды наёмников.

Да что там наёмники, или рыцари из Прованса, Бургундии, Германии, Венгрии, когда даже многие нормандские графы, прельщённые милостями, наградами и щедрыми обещаниями, стали переходить на службу к Алексею Комнину!

Вокруг Боэмунда, остались и сплотились, лишь наиболее верные и преданные.

Видя, как мало их осталось, Боэмунд всё же разделил своё войско.

– Граф Джовинаццо! – Амико Трани слегка поклонился, – Займёшь со своими отрядами, горные проходы, ведущие из Фессалии в Эпир. Мой коннентабль Бьёрн де Бриан, на тебе, оборона Кастории! Я же, отправлюсь в Валону, и клянусь, что привезу съестные припасы, новых воинов и деньги!

Но в Валоне Боэмунда ожидал новый удар!

Едва он слез с седла и ступил на землю, как к нему подскочил его одиннадцатилетний пемянник Танкред (Танкред – сын Эммы (дочь Роберта Гвискара и Альберады Буональберго) и Одо Доброго).

– Боэмунд, Боэмунд, ты слышал, венецианцы захватили Диррахий!

Да, осенью 1083 года, венецианский флот дожа Доменика Сельво, подошёл к Диррахию. Этот, некогда многолюдный, шумный, торговый город, после дологой осады и кровопролитного штурма, обезлюдел. Оставшиеся жители, в большинстве своём, покинули его, и разбрелись по окрестностям в поисках пропитания.

Венецианцы без большого труда овладели стенами городами, но наткнулись на стойкое сопротивление Фортимунда из Розаны и его воинов, засевших в цитадели.

В порту Валоны, в ожидании кораблей отплывающих в Италию, скопилось много раненных, покалеченных воинов.

– Господин граф! Явите милость! Помогите искалеченному рыцарю, потерявшему руку в бою под Касторией!

– Совсем оскудели, а перевозчики, ломят такую цену, что… Помогите, господин граф!

– А я сына потерял, под Диррахием! Сам весь изрублен, покалечен! Вон, стрела печенежская, засела межь рёбер, никак не вытащить!

Бродили здесь и разрозненные отряды наёмников. Толпы бродяг и нищих. Бедные рыцари, готовые продать свои мечи и копья, свои жизни, просто за кусок хлеба.

Боэмунд поднял своего гарцующего коня на задние ноги и закричал:

– У меня нет времени на уговоры и наставления! Я тороплюсь! Каждый из вас, кто последует за мной, получит по два золотых византийских безанта, и за каждую рану, я доплачу по серебряной монете! Становись, кто идёт за мной!

Когда число воинов уже значительно выросло, Боэмунд склонился с седла к своему племяннику.

– Танкред, где хочешь, хоть из-под земли или со дна морского, найди деньги им на оплату! Слышишь? Найди! – прошептал Боэмунд.

Венецианцы не приняли боя, и отступили перед разношёрстным войском Боэмунда, оставив Диррахий. Они, на своих кораблях, отошли в устье одной из рек. Построив над кораблями крыши, возведя на берегу укреплённый лагерь, венецианцы остались зимовать.

Боэмунд, с уступа высокой скалы, долго разглядывал корабли венецианцев.

– У меня нет лодок, что бы сейчас напасть на них. Подождём, когда встанет лёд, тогда и атакуем!

По возвращении в Валону, к нему прихрамывая, подошёл Бьёрн Бриан.

– Кастория пала, Боэмунд.

– Как?! Что?!

– Поверь, мы храбро бились… Византийцы обстреливали нас из камнёмётных орудий, атаковали при помощи больших, окованных железом башен… Они били и лезли день и ночь, не давая нам передыху… Мы отбивались, мы сражались, и много славных воинов, погибло достойной смертью в тех битвах… Стар я уже, что бы искать оправдания, но мы бы, ещё держались, если бы не измена. Греки, с лодок, высадили к нам в тыл, большой отряд Георгия Палеолога. И когда они, уже готовы были атаковать нам с двух сторон, многие из наших смалодушничали… Мы стояли на одном из холмов плотным строем, когда один из них, сказал мне: «Ты видишь, несчастия следуют одно за другим, и каждому из нас, отныне, следует заботиться о своём спасении: одним перейти к императору, другим вернуться на родину».

– И ты не убил труса, изменника и подлеца на месте?

– Нет. Большая часть войска, поддержала мятежников, и они перешли на службу к Византии. Я привёл к тебе, всего около сотни воинов.

Примчался и граф Джовинаццо, сбитый с горных перевалов.

– Боэмунд! Император ушёл в Салоники, но сюда идут войска Никифора Мелессина, Георгия Палеолога, и брата императора – Адриана!

– Идут значит… Как бы то ни было, но мы будем сражаться! Будем сражаться во славу Господню! Я, буду сражаться с ними даже один, если вы все, покинете меня! За нас Господь – мы правы, враг не прав!

 

Глава шестая

В сентябре 1084 года, когда флот герцога Апулии подошёл к Греции, Боэмунд, тяжело больной, едва держащийся на ногах, ещё удерживал узкую полоску побережья и несколько островов.

Прибытие Гвискара, с женой и сыновьями – Рожером, Робертом и Вильгельмом, во главе огромной армии, доставившего припасы, воодушевило жалкие остатки прежнего войска.

Роберта ничуть не пугало то, что ему практически предстоит начинать всё заново. Несмотря на свои 68 лет, он, с присущим ему пылом и задором, энергично взялся за дело. Передадим слово Анне Комнин: «Даже в этих тяжёлых обстоятельствах у Роберта не возникло никаких малодушных или недостойных мыслей. Напротив, он ещё сильнее возгорелся жаждой битв, и его охватили ещё большие заботы и волнения. Ведь этот муж, был полным хозяином своих намерений и планов и ни в коем случае добровольно не отступал от раз принятого решения. Коротко говоря, это был человек бесстрашный, считавший, что не существует ничего такого, чего он не смог бы добиться».

– Боэмунд! Нет твоей вины в поражении! Ты всё делал правильно, ты молодец! Но я вижу, что ты устал, болен, и тебе надо отдохнуть. Я разрешаю тебе, уехать в Италию. Поселись в Таранто, отдохни, наберись сил.

Это была почётная отставка, и двадцатидевятилетний Боэмунд, сцепя зубы, сжав сердце в кулак, чтобы не прорвались наружу клокотавшие в груди гнев, обида и боль, молча поклонился, приняв её.

Часть собранных средств, Алексей Комнин направил на приведение в должный порядок флота, и весной 1084 года византийские и венецианские корабли подошли к Корфу. Они захватили весь остров, только в ряде замков и крепостей, ещё оборонялись мужественные гарнизоны нормандцев.

И теперь Роберт говорил:

– Без овладения морем, не будет победы! Греки и венецианцы уже припятствуют нашим перевозкам и нам просто повезло, что они не напали на нас при переходе сюда. Значит, тогда мы пойдём, и разгромим их!

Сухопутную армию он доверил своему сыну Рожеру Борсе, который возглавив её, вновь занял Валону и Бутротум, и начал продвижение вглубь Греции.

Сам же повёл свой флот к Корфу.

Значительным и мощным выглядел объединённый византийско-венецианский флот, собравшийся в Кассопской гавани (Кассопская гавнь – на северном побережье о-ва Корфу). Многочисленные диеры и триеры, с башнями на носу и корме, десятки кораблей пиратов, нанятых императором на службу, метательные машины, греческий огонь, уйма солдат на их палубах, очень устрашали.

Но не таким был Роберт, чтобы отступать!

Он с ходу повёл свои корабли в атаку!

Их стремительное приближение, не дало византийско-венецианским кораблям изготовиться к бою и использовать своё преимущество. Корабли сошлись бортами, и завязался страшный, жестокий рукопашный бой, столь любимый нормандцами и выгодный им.

Только к вечеру короткого осеннего дня, византийцы и венецианцы сумели использовать своё численное превосходство, и Роберт, видя, что победы не достичь, приказал своим кораблям отходить.

Три дня противоборствующие флоты простояли напротив друг друга, залечивая раны и хороня мертвецов.

На четвёртый день, византийско-венецианский флот пошёл в атаку.

 

Глава седьмая

– Во, псы, как ровно идут. Словно волка окружают.

Опираясь на копьё, Роберт стоял на носу своего корабля, глядя как противник, вытягивается в дугу, стремясь обхватить его фланги.

– Воины, будем храбрыми! И если Богу угодно, если настал наш последний день жизни, то мы проведём его достойно! Мы встретим врага с честью, а смерть, с радостью! Вперёд, с нами Господь!

Целый день, в грохоте, шуме, в пламени горящих кораблей, в стонах и криках раненных, умирающих и тонущих, шла ужасная битва на море. Никто не хотел уступать, и она перешла, в жестокое, зверское, ожесточённое сражение. Воины, резали, кололи, рубили, душили противника, рвали его зубами, и даже падая в воду, продолжали сражаться.

Был захвачен корабль венецианского дожа Доменико Сельво. Сам дож, вовремя успел перебраться на другое судно. С пробоиной в борту, тонул корабль командующего византийским флотом Маврикия. Обьятый пламенем с кормы, горел корабль Роберта Гвискара.

– Стойте твёрдо, воины! Сражайтесь достойно! Умирайте с честью! С нами Бог! – страшный, высокий, могучий Роберт, с чёрным от дымной копоти лицом, забрызганный кровью врагов, воодушевлял своих воинов.

Рядом с ним, грозно размахивая окровавленным мечом, подбадривая робеющих, была и его жена Сишельгаита.

Но к полудню, всё больше его кораблей тонуло, горело, или было захвачено врагами. Его почти окружили, и тогда Роберт, решил идти на прорыв.

Собрав вокруг себя с десяток кораблей, он своим громовым голосом, перекрикивая шум битвы, кричал:

– На пробой, воины! На пробой! Ещё не всё потеряно! Мы ещё дадим просраться этим козлам! Вперёд, за мной!

Новое поражение, ещё страшнее предыдущего!

Византийцы и венецианцы уже праздновали победу, отправив с вестью о разгроме нормандцев быстроходные корабли в Константинополь и Венецию, когда увидали, что Роберт Гвискар, снова ведёт свои корабли в бой!

На протяжении его долгой жизни, люди часто недооценивали Роберта. И каждый раз, его враги, после встречи с ним, если им вообще везло остаться в живых, раскаивались в своих ошибках.

После предыдущей битвы, мало нормандских кораблей вообще могло держаться на плаву, воины и гребцы смертельно устали, на палубах грудами валялись тела погибших, жутко стонали раненные и умирающие, но они шли в атаку!

И они застали расслабившегося врага врасплох!

Жуткий грохот, шум, крики, и обезумевшие нормандцы, размахивая мечами, копьями и топорами, подбадриваемые шедшим первым Робертом, беря с него пример, стараясь не отстать он него, полезли на палубы вражеских кораблей.

Дож Доменико Сельво, первым понял, что всё кончено. Из девяти его больших галер, две были захвачены норманнами, а остальные семь, уже покоились на морском дне.

– Все на вёсла! Все на вёсла! Уходим!

Разгром был полным! Одни только венецианцы потеряли 13 тысяч человек убитыми, и более двух тыяч пленными. (Анна Комнин, стыдливо умалчивает о потерях византийского флота. Вильгельм Апулийский пишет, что нормандцы захватили у греков семь кораблей, и взяли около 500 пленных). Это поражение, стоило Доменико Сельво его должности, и прибыв в Венецию, он был смещён с поста дожа.

В духе своего времени, Роберт приказал казнить и изуродовать всех пленников. Кого ослепили, выколов глаза, кому отрезали нос, уши, кого кастрировали, кому отрубили руки или ноги, а кому и руки и ноги.

Только знатных византийцев и венецианцев не трогал он:

– Если ваши близкие, пожелают выкупить вас из плена, то передайте им, пусть приходят без страха и опаски. И передайте в Венецию, что я желаю только мира. Забудем, что было, и заключим договор о мире и торговле, на веки вечные!

Но послы нового дожа Венеции Витале Фальеро, ответили Гвискару отказом:

– Знай, герцог Роберт, что если бы мы даже видели, как смерть постигает наших жён и детей, то и тогда бы мы не отказались от договора с императором Алексеем, не перестали бы помогать ему и ревностно за него сражаться!

 

Глава восьмая

Наступила зима, и Роберт отвёл свои корабли в устье реки Гликис (р. Гликис, в эпирской обл. Феспротии, в др. назыв. Ахерон, «река скорби», река, ведущая в царство мёртвых), а сам, с рыцарской кавалерией, расположился в городе Воница, на месте древнего Анакториона.

Но эта зима выдалась необычайно суровой, и от холода и голода, армия Роберта потеряла больше чем в ином сражении. А весной, появился новый враг – жестокий, безжалостный и беспощадный, не щадивший никого – ни рыцаря, ни барона, ни графа, не разбирающий кто перед ним, простолюдин или благородный – в войске и окрестных землях разразилась страшная эпидемия. (Предположительно брюшной тиф). Вильгельм Апулийский, пишет о 5-10 тысячах умерших зимой и погибших от болезни.

Тем же, кто пережил холодную зиму, кто выжил после ужасной болезни, требовалось много дней, чтобы встать на ноги и набраться сил.

Несмотря на все удары судьбы, Роберт не терял бодрости и уверенности.

– Пока, чёртовы венецианцы, выбиты из войны. Им надо не меньше года, чтобы построить новые корабли и обучить команды. Рожер, сын мой, бери корабли, сади на них своих воинов и рыцарей, и иди к Кефалонии. Там укрепился этот ублюдочный евнух Маврикий, командующий византийским флотом, с остатком своих кораблей. Потопи их все, будь они прокляты! А мне, принеси голову этого Маврикия! Я пошлю её в дар Комнину!

Сам Роберт, собирался привести в порядок остальные свои корабли, подготовить к боям и походам сухопутную армию, а затем соедениться с войском своего сына у Кефалонии. После, он планировал подчинить и другие Ионические острова – Итаку и Лефкас.

Грек Никодим, мечтательно вздохнул и зацокал языком.

– Итака! Родина и царство, прославленного в веках, героя Одиссея! Завидую тем, кто увидит это знаменитое место!

Только вести пришедшие из Италии, вынудили Роберта задержаться в Вонице. 25 мая 1085 года умер папа римский Григорий VII.

Он жил в Салерно, в роскошном дворце, подобающем его сану и достоинству, любезно предоставленному ему Робертом. Он пытался руководить, лез в политику, точил зубы на вероломный Рим, проклинал короля Генриха IV и антипапу Климента III, но никто уже не принимал его в расчёт.

А Роберту было выгодно, иметь хоть такого, но всё-же папу римского под рукой, который находиться под твоей защитой. Или стражей. Как кому угодно.

Он умирал долго и мучительно. За три дня до смерти, папа простил всех своих врагов, снял все отлучения, за исключением двух – с короля Германии Генриха IV и с епископа Гиберта из Пармы. (Антипапа Климент III).

– Я любил справедливость и ненавидел неравенство, и посему, умираю в изгнании, – это были последние слова Григория VII.

«Лицемер» – ответил на это кардинал Пьетро Орсини, чудом удержавшийся при папе, сохранив свой пост и влияние.

Ещё два кардинала – Бернар де Мийо и его младший брат Ришар де Мийо, приблизились к постели умирающего папы, и склонились над ним.

– Ваше Святейшество, Вам, как преемнику апостола Петра, дана власть до пределов земли. Где бы Вы ни были, Вы у себя дома.

Но Григорий VII, уже не слышал этих ободряющих слов. Он, умер.

Теперь, предстояли выборы нового папы. Григорий VII, во время своего понтификата, нёс много тревог и волнений. Не утихли они и после его смерти. В Риме прочно засел Климент III, ставленник Генриха IV. Поддержать его, тем самым, заручиться дружбой императора? Но это усилит влияние Германии на Южную Италию. Или, может поставить своего кандидата? Например, архиепископа Салерно Альфано? Весьма подходящая кандидатура. А гонцы принесли весть, что князь Капуи Жордан I, пророчит в папы своего давнего друга и советника, аббата монастыря Монте-Кассино Дезидерия. Предстояла борьба, за выборы нового папы, и было от чего призадуматься.

Сам город, бунтовал. И мало было желающих, идти в эту клоаку, гордо именуемую папским Римом.

Так и не найдя решения в создавшейся ситуации, положившись на волю Господа Бога, в начале июля 1085 года, Роберт Гвискар двинул свой флот к Кефалонии.

– Разгромим Византию, упрочним свои позиции, а там, уже, и подумаем, о новом папе римском.

 

Глава девятая

Эпидемия не щадила никого. Даже самых сильных. Примерно 10 июля, ужасная болезнь поразила и Роберта.

Неожиданно, вдруг, он свалился в горяченной лихорадке. Его личный врач, знаменитый лекарь Салернской школы Константин Африканский, не отходил он него, потчуя Роберта своими отварами и снадобьями. Шесть дней, могучий организм 69-летнего Роберта, ранее никогда не подверженный никакой хвори, никогда не болевший, сопротивлялся проникшей вовнутрь заразе.

Он лежал у мачты, на постели из шкур, и то трясясь в ознобе, то пылая от жара, в бреду или в светлой памяти, ослабевшим своим голосом, твердил одно:

– Вперёд не останавливаться! Вперёд! Только, вперёд!

И корабли, подчинённые его воле, шли и шли к Кефалонии.

Но ничего не помогало, Роберт слабел с каждым днём, и 17 июля 1085 года, он велел остановить корабли у мыса Афтер. (Северная оконечность о-ва Кефалония. И поныне, бухта, где умер Роберт, носит имя Фискардо. В память о нём).

– Всё кончено… Это предел… – прошептал он, чувствуя приближение смерти.

Маркус Бриан, упав на колени, плача, шептал молитвы, исповедуя Роберта, отпуская ему все грехи, вольные и невольные. А свита и друзья герцога, стоя вокруг него, держали зажжённые свечи, прикрывая огоньки ладонями от сильного ветра. И эти мужественные, суровые воины, не стыдились своих слёз, катящихся по их изборождённых морщинами и шрамами лицам.

– Господи Исусе Христе, сыне Божий. Прости раба твоего Роберта, за грехи его, упомянутые и позабытые, вольные и невольные. Не попусти в наказание мучениями и не терзай душу его новыми испытаниями. Да будет воля твоя и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Роберта трясла лихорадка, он то и дело терял сознание, и Маркусу пришлось силой разжать его челюсти, чтобы положить в рот ему освящённую облатку и влить немного вина.

Он хрипел и задыхался, метался в бреду. Маркус Бриан, склонившись к нему, поддерживая его голову, и принял последний вздох могущественного герцога Апулии, Калабрии и Сицилии Роберта Гвискара.

Сишельгаита, находившаяся с войском своего сына Рожера, едва узнав о случившимся, кинулась к мысу Афтер, но застала своего супруга уже мёртвым.

– О, ужас! Что же такого, несчастная женщина, сделала я, что ты покидаешь меня, в столь бедственном положении?! Греки, узнавши о смерти твоей, разве промедлят напасть на меня и нашего сына, и на людей, для которых ты был надеждой и славой и силой в едином лице?! Ты был защитой им, самим своим пребыванием с ними, даже когда безнадёжны уж были дела! Когда ты был с нами, никто из нас не боялся ни вражьих угроз, ни самой битвы. Твоё руководство хранило нас, и сражаться дерзали мы, даже с войском, немало нас превосходящим. При виде тебя, любой смертный, каждый твой враг, терял своё мужество. Ныне же, жена твоя с сыном твоим, остались в добычу волкам, спасения им без тебя, не найти никогда. Народ, потеряв твоё мужество, своё вместе с ним потеряет. Кто одолеет теперь, трусость этой толпы? Кто поведёт их за собою? О, нечестивая смерть, зачем ты забрала человека, чья смерть, может многих смертей стать причиной?! – кричала и рыдала Сишельгаита, упав на грудь уже окоченевшего Роберта.

Когда прошла первая боль и утихли стенания, Сишельгаита велела положить Роберта в гроб, засыпанный дорогой и драгоценной солью.

– Собор святого Матфея в Салерно, хорош. Роберт сам распоряжался его постройкой, а ныне покойный папа римский Григорий VII, освятил его. Но Роберт, всегда хотел лежать рядом с братьями своими, в соборе Святой Троицы, что в Венозе. И мы, отвезём его туда.

Забрав всю армию и флот, оставив на произвол судьбы гарнизоны в Диррахии и в других, более мелких городах, Рожер Борса и Сишельгаита, отправились якобы хоронить своего отца и мужа, а на самом деле, чтобы успеть захватить власть в Южной Италии.

От здания аббатства Святой Троицы что в Венозе, ныне осталась только стена и часть печальных, разрушенных колоннад. Церковь, которую Дрого Отвиль, в бытность свою графом Венозы, превратил из скромной лангобардской базилики в роскошный собор, достойный, чтобы стать усыпальницей Отвилей, всё ещё стоит. Сохранились стены и другой церкви, строительство которой начал Дрого, а продолжил Хэмфри и Роберт. Но обе эти церкви, были подвергнуты модернизации и реконструкции, и от их первоначального вида, ничего не осталось. Более менее сохранились могилы Альберады Буональберго и Сишельгаиты. А вот надгробия с могил братьев Отвилей, исчезли. В XVI веке, четырёх братьев Отвилей – Вильгельма, Дрого, Хэмфри и Роберта, перезахоронили в одной могиле, под одной плитой, которую можно видеть и сегодня. Но на ней нет надписи. И в памяти нашей, остаётся только строка Вильгельма Апулийского:

– Город Веноза озарён славой этих могил.